Текст книги "Исчезнувший принц"

Автор книги: Фрэнсис Ходжсон Бернетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Он воссоздал в воображении настоящую картину, волнующий эпизод во всех подробностях и все это поведал Марко.

Его так захватила воображаемая сцена, что он воспрянул духом и крепко спал в эту ночь.

Перед их отъездом из Лондона некоторые газеты подняли на смех предание об Исчезнувшем Принце. Точнее, о его потомке. Предание расценивалось как странная, романтическая легенда и только.

Сначала Рэт воспринимал такие рецензии с горькой обидой, но однажды за обедом, когда он стал приводить примеры в пользу правдивости истории, Лористан насторожил его тем, что долго не выражал своего мнения.

– Если все же такой наследник существует, – сказал он наконец, – для него лишь хорошо, что в его существование не верят.

Рэт внезапно замолчал. Ему стало очень жарко, а потом прошибло ознобом. Он сразу взглянул на дело под новым углом зрения и понял, что допустил тактическую ошибку.

Больше на данную тему ничего не было сказано, однако, оставшись вдвоем с Марко, он сразу же воспламенился.

– Какой же я дурак! – крикнул он. – Как же я сам-то не догадался? Сказать, что я обо всем этом думаю? В Англии есть какой-то влиятельный человек, друг Самавии. Он и его сторонники сделали так, чтобы газеты высмеяли рассказ о потомке, и сделали это нарочно. Чтобы люди разуверились в правдивости истории. Ведь если бы, наоборот, в нее поверили, Яровичи и Марановичи были бы начеку и Тайное общество потерпело бы неудачу. Нет, здесь, в Англии, есть кто-то, кто за всем внимательно наблюдает, потому что хочет Самавии добра.

– Но ведь и в Самавии люди начинают верить в правдивость предания, – ответил Марко. – Если бы дело было иначе, меня бы не заперли в подвале. Кто-то подозревает, что моему отцу многое известно, и шпионы получили приказ выведать, что это за тайна.

Рэт сразу смолк. Через минуту мальчика всего обдало жаром, а затем его стал трясти озноб. Ему сразу открылась совершенно новая сторона вопроса. Он понял, что сделал тактическую ошибку.

Больше по этому поводу не было сказано ни слова, но, когда они остались одни с Марко, Рэт излил ему свою душу.

–Я был идиотом! – воскликнул он.– Почему я сам не мог сообразить этого! Рассказать тебе, что, по-моему, было сделано? Есть кто-то, имеющий большое влияние в Англии и очень дружественно относящийся к Самавии. Он заставил газеты осмеять эту историю, чтобы никто в нее не поверил. Ведь, наверно, и Яровичи, и Мараковичи рьяно следят за всеми подобными слухами, и наша партия потеряла бы все шансы на успех, если бы кто-нибудь отнесся серьезно к этому вопросу! Здесь есть кто-то, какой-то верный друг Самавии, который все время следит и работает в пользу ее.Но в Самавии есть кто-то, заподозривший, что история эта правдива,– ответил Марко.– Не будь этого, меня не заперли бы в подвале. Кто-то решил, что мой отец что-нибудь знает. Шпионам приказали узнать, что именно ему известно.Да, да! Это тоже правда! – произнес тревожно Рэт.– Нам надо быть очень осторожными.

В подкладке рукава пальто Марко была прореха, в которую он мог сунуть мелкий предмет, чтобы скрыть его от любопытных глаз, но вместе с тем и достать в любую минуту. В этой прорехе он носил портрет дамы, который затем порвал в Париже. Когда они в утро своего прибытия в Мюнхен шли по улицам этого города, у него в прорехе лежал уже новый портрет. Это был портрет жизнерадостного старого аристократа с хитрой улыбкой на лице.

Одной из подробностей, которые они узнали о нем, была его страстная любовь к музыке. Он покровительствовал разным музыкантам и проводил в Мюнхене большую часть времени, потому что любил музыкальную атмосферу этого города и страсть к опере его жителей.

Военный оркестр играет в полдень в Фельдгерркхалле. Когда играют что-нибудь особенно выдающееся, люди иногда останавливают свои экипажи, чтобы послушать музыку. Мы отправимся туда,– сказал Марко.Да, это даст нам известный шанс встретить его,– согласился Рэт,– а мы не должны пропускать ни малейшего шанса.

День был ясным и солнечным. Люди, проходящие по улицам, имели добродушный, довольный вид. Смесь старых улиц с новыми, старинных уголков и современных лавок и домов была живописна и привлекательна. Рэт, пробиравшийся сквозь толпу на своих костылях, весь горел любопытством и восторгом.

Он начал взрослеть, и перемена в выражении его лица, наметившаяся еще в Лондоне, становилась все более и более заметной. Рэту предоставили возможность заниматься делом, дававшим ему безусловное право на самоуважение.

Никто не заподозрил бы, что мальчики несут в себе странную и многозначительную тайну, видя их бродящими по улицам. Они казались самыми обыкновенными детьми, с интересом разглядывающими витрины магазинов и обсуждающими выставленные в них товары или бродящими с поднятыми кверху лицами по Марион-Платцу перед красивой готической ратушей, чтобы услышать, как заиграют куранты в одиннадцать часов, и увидеть раскрашенные изображения короля и королевы, наблюдающих со своего балкона за происходящим автоматическим турниром и закованных в латы рыцарей. Когда зрелище окончилось и автоматический петух пропел свое последнее веселое «прости», они рассмеялись, как рассмеялся бы каждый мальчик на этом свете. Порой Рэту легко было забыть, что на Земле есть что-нибудь серьезнее, чем новые места и ранее невиданные им чудеса, и поверить в то, что он действительно странствующий менестрель.

Однако в Самавии шла кровопролитная война, задумывались и исполнялись жестокие, зловещие планы, и Тайное общество и те, что «куют меч», затаившись, ожидали Знака. А за подкладкой в рукаве Марко был спрятан портрет некоего джентльмена, и мальчики, никем не замеченные, шли в Фельдгерркхалле  послушать, как играет духовой оркестр и посмотреть, не встретят ли они случайно среди толпы того, кто им нужен.

Так как день был солнечный, а оркестр исполнял особенно удачно составленную программу, толпа на площади была больше, чем обычно. Остановилось несколько экипажей, и среди них были не только наемные, но и личные.

Один из них прибыл сюда, очевидно, уже давно, так как занимал удобное местоположение, когда мальчики подошли к углу. Это была большая закрытая карета, отделанная богатой зеленой обивкой. Кучер и лакей тоже были в зеленых, с серебром, ливреях и, казалось, сознавали, что люди смотрят на них и их хозяина. То был солидный, добродушный старый аристократ с лукавой улыбкой. В карете вместе с ним находились молодой офицер и маленький мальчик, и они тоже внимательно слушали музыку. Около дверцы кареты стояли несколько человек, явно друзей или знакомых, потому что они иногда разговаривали со стариком. Мальчики подошли поближе, и Марко тронул Рэта за рукав.

– Нелегко будет до него добраться, – сказал он. – Давай подойдем к экипажу как можно ближе. Может быть, услышим, куда он поедет, когда концерт окончится.

Да, это был, несомненно, он. Ошибиться было невозможно. Тот самый человек. Мальчики наизусть помнили складки на его полном лице и щеточку седых усов. Никто не обратил внимания на мальчика, который украдкой достал листок бумаги, так как Марко, подойдя поближе, еще раз решил взглянуть на портрет. Он взял себе за правило всегда проверять себя в последний, решающий момент.

– Канцлер просто без ума от музыки, – сказал человек, стоявший рядом с мальчиками. – И если у него нет каких-нибудь важных дел, то он каждый вечер ездит в оперу. А когда кто-нибудь особенно хорошо поет, то он все кивает и хлопает, пока перчатки не лопнут.

Толпа у кареты стояла до самого конца, а когда музыка окончилась, карета укатила. К ней нельзя было пробиться, даже если присутствие молодого офицера и мальчика не считать препятствием.

Марко и Рэт отправились своей дорогой и, подойдя к Гоф-Театру, прочли афишу. Сегодня давали «Тристана и Изольду», и должна была выступать великая певица.

– Он захочет ее послушать, – разом сказали мальчики, – он обязательно поедет.

И они решили, что в этот вечер в свой крестовый поход Марко пойдет один. Тогда он не так будет бросаться в глаза, как если бы их было двое.

– Да, люди больше замечают костыли, чем ноги, – сказал Рэт. – И лучше мне остаться где-нибудь в стороне, если тебе не очень нужен. Мое время еще не пришло. И даже, если оно совсем не придет, я все равно исполняю свой долг. Я с тобой и ко всему готов, если понадоблюсь тебе, – для этого адъютанты и существуют.

И Марко пошел в оперу. Даже если бы он не знал, где находится Гоф-Театр, он все равно бы вышел к нему, следуя за людьми, устремившимися с разных улиц в одном направлении, к площади. Здесь были студенты в своих странных шапочках, шедшие по трое, по четверо в ряд, молодые пары и старики, некоторые шли целыми семьями. Здесь были солдаты всех возрастов, офицеры и вольноопределяющиеся.

Некоторое время Марко стоял на площади, наблюдал, как к великолепному, с колоннами, подъезду подкатывают экипажи и, освободившись от седоков, в строгом порядке, один за другим, отъезжают. Он должен знать наверняка, что великолепный экипаж с лакеями в зеленых с серебром ливреях тоже прибудет. Если канцлер приедет, тогда, купив дешевый билет, он пойдет в театр.

Ожидаемый им экипаж подъехал довольно поздно. Зелено-серебряные лакеи спрыгнули на землю и отворили дверцу почти в тот момент, когда экипаж остановился. Канцлер вышел не с таким добродушным, как всегда, видом, наверное, он опасался, что пропустит начало увертюры. С ним была розовощекая девушка, и она, по-видимому, пыталась его успокоить.

– Вряд ли мы опоздали, отец, не волнуйся, дорогой, музыка не доставит тебе тогда желаемого удовольствия.

Вряд ли в такой момент можно было незаметно привлечь внимание мужчины. Марко побежал за билетом, который давал ему возможность стоять вместе с молодыми солдатами, художниками, студентами обоих полов, сгрудившимися в четыре-пять рядов, стоять во все время исполнения этой длиннейшей оперы. Он знал, что если канцлер и его дочь не займут места в одной из немногочисленных лож для придворных, значит, будут сидеть в первом ряду плавно изгибающегося балкона. И вскоре он их увидел. Они сидели как раз на середине под большой королевской ложей, где находились две тихие принцессы и их приближенные.

Уяснив, что он к увертюре не опоздал, канцлер очень повеселел. Он приготовился к вечеру, сулящему только удовольствие и радость, и, очевидно, позабыл обо всем на свете. Марко не терял его из виду. Когда публика выйдет прогуляться в антракте между актами, он, может быть, улучит возможность подойти к нему в толпе. И Марко не сводил с канцлера глаз.

Хорошенькая дочка тоже слушала, но не так завороженно, как отец. После первого акта появились два молодых офицера в блистающих золотым шитьем мундирах, и, целуя ее руку, изящно и почтительно поклонились, щелкнув каблуками, а когда им пришлось вернуться на свои места, вид у них был невеселый.

После второго акта канцлер посидел несколько минут, словно грезя о чем-то. Люди, сидевшие рядом, встали и потянулись в фойе. Розовая дочка наклонилась и ласково дотронулась до руки отца.

«Она хочет, чтобы он вывел ее прогуляться, – подумал Марко, – а отец согласится, потому что он добродушный человек».

Марко видел, как канцлер стряхнул с себя очарование, улыбнулся, встал и поправил серебристо-голубой шарф на плечах дочери, подал ей руку, чтобы она могла опереться на нее, как раз в тот момент, когда Марко выскользнул из четвертого ряда, где стоял.

Вечер выдался довольно теплый, и коридоры были полны. Когда Марко достиг фойе, отец с дочерью как раз выходили из маленькой двери и временно затерялись в толпе.

Марко медленно прокладывал себе путь сквозь толчею, стараясь показать всем видом, что он не один. Раз или два его сильная фигура, черные глаза и густые ресницы заставляли людей оглядываться, но он был не единственный подросток в театре, так что вполне спокойно мог остановиться внизу у лестницы и наблюдать за теми, кто поднимался вверх или проходил мимо.

Вдруг он услышал грудной смех, и через мгновение чья-то рука легко коснулась его.

– Так ты выбрался все-таки, да? – спросил тихий голос.

Марко повернулся и оцепенел от неожиданности, а потом весь подобрался и сурово взглянул на говорящую, чувствуя ярость и презрение. Однако он сумел овладеть собой.

Очаровательная дама в волнах фиалкового, переливающегося разными оттенками бархата, улыбаясь, глядела на него своими прекрасными миндалевидными глазами.

То была женщина, которая поймала его в ловушку в доме № 10 на Брэндон Террас.

21

«ПОМОГИТЕ!»

– Ты долго его искал? – осведомилась прекрасная особа с улыбкой. – Конечно, я была уверена, что ты его, в конце концов, найдешь, но нам требовалось время, чтобы улизнуть. А ты долго искал?

Марко освободился от ее руки. Сделал он это спокойно и тихо, но на юном его лице отразилось такое презрение, что, хотя дама пожала плечами, будто находила ситуацию лишь забавной, ей стало не по себе.

– Ты отказываешься мне отвечать? – деланно засмеялась она.

– Отказываюсь.

В этот самый момент у поворота коридора показались медленно приближавшиеся канцлер с дочерью. Они снова шли в ложу. Неужели ему не удастся исполнить задуманное?

Тонкая, изящная ручка снова легла на плечо Марко, но на этот раз твердо и властно.

– Скверный мальчишка! – сказал мягкий голос. – Я собираюсь взять тебя с собой. Если ты воспротивишься, я громко объявлю, что ты мой непослушный родственник, который явился в оперу без разрешения. Как тебе это понравится? Мой спутник как раз спускается по лестнице, он мне поможет. Видишь его?

И действительно, среди толпящейся на площадке лестницы публики показалась хорошо памятная ему мужская фигура.

Да, Марко понял. Руки его стали влажными от волнения. Если она отважится на такой прием, что он ответит тем, кому она скажет подобную ложь? Какие он может привести доказательства, что она говорит неправду? Как он объяснит, кто он? Что посмеет он сказать? Его протесты и сопротивление только позабавили бы присутствующих, которые приняли бы их за бессильную ярость строптивого мальчика.

На него нахлынули воспоминания, которые заставили снова ярко пережить тот момент, когда он стоял во мраке винного подвала спиной к двери и слышал, как злоумышленник удалялся, оставив его одного. Он чувствовал совершенно то же, что и тогда. Но теперь он в чужой стране, вдали от своего отца. Он ничего не может сделать, чтобы помочь себе, если только что-нибудь не укажет ему правильный путь.

У него не вырвалось ни звука, и женщина, удерживающая его, заметила, как из-под густых черных ресниц сверкнуло пламя.

Но что-то внутри него громко вскрикнуло. Ему показалось, что он ясно расслышал голос.

«На помощь!» – воскликнуло внутренее сильное <<я» Марко, взывая к той неведомой таинственной силе, о которой они с отцом так часто говорили и во власть которой верили. «На помощь!»

Канцлер приближался. Быть может, стоит попытаться?..

–Tы слишком горд, чтобы отбиваться и кричать,– продолжала дама.– Да и присутствующие только рассмеялись бы. Понимаешь?

На лестнице толпились нетерпеливые зрители, и человек, стоящий наверху, мог двигаться лишь очень медленно. Но он увидел мальчика..

Марко повернулся лицом к своей противнице, точно желая сказать ей что-нибудь в ответ. Но он не проговорил ни слова. В ту самую минуту помощь, о которой он взывал, пришла, и он сразу же сообразил, что следует сделать. А мог он одновременно достичь двух целей – спастись и подать свой Знак, потому что, как только Знак будет подан, канцлер все поймет.

– Он сейчас здесь будет. Он тебя узнал, – сказала женщина.

Марко взглянул на лестницу, дама невольно ослабила хватку, и Марко освободился. Прозвенел звонок. Публика должна была вернуться на свои места, и канцлер ускорил шаг. Через мгновенье он изумленно воззрился на бледного мальчика, который, задыхаясь, заговорил с ним по-немецки и в такой манере, что тот не мог не приостановиться и не выслушать.

– Сэр, – говорил мальчик. – Женщина в фиолетовом, стоящая внизу у лестницы, шпионка. Однажды она поймала меня в ловушку и угрожает сделать это опять. Сэр, могу я просить вас о защите?

Он говорил тихо и поспешно. Больше никто его услышать не мог.

– Что? Что? – воскликнул канцлер и сделал движение к мальчику. И тогда, подойдя на шаг, очень тихо, быстро, но совершенно отчетливо Марко сказал:

– Лампу зажгли.

Мольба о помощи увенчалась успехом. Марко сразу увидел это по глазам старика, хотя он повернулся и посмотрел на женщину у подножья лестницы, словно его интересовала только она.

– Что? Что? – повторил он и двинулся к ней, сердито дернув себя за седой ус.

И затем Марко увидел нечто неожиданное. Прекрасная особа тоже заметила и взгляд канцлера, и то, как он дернул себя за ус, и в то же мгновенье перестала улыбаться и смертельно побледнела. Она стала так бледна, что под сверкающим светом электрических ламп казалась почти зеленой и ее вряд ли можно было назвать сейчас красивой. Она сделала

знак человеку на лестнице и скользнула сквозь толпу, как уж. Женщина была худой, гибкой, и вряд ли кто-нибудь когда-нибудь исчезал с такой быстротой. Она сразу же прошмыгнула между полными матронами и их худощавыми спутниками, устремившись прямо к выходу. Через две минуты ее фиолетовое бархатное платье исчезло из виду. Она скрылась и, очевидно, ее сообщник тоже.

Марко прекрасно понимал, что профессия шпиона совсем не безопасна. Канцлер узнал женщину – она узнала канцлера, который при взгляде на нее явно разгневался и что-то сказал молодым офицерам. А он сказал:

– Эта женщина и ее спутник самые опасные шпионы в Европе. Она румынка, а он из России. Понятия не имею, что им надо было от этого невинного мальчика. Чем она тебе угрожала? – обратился он к Марко.

Самого Марко сейчас сотрясал озноб, ему было плохо, и он сильно побледнел.

– Она сказала, что уведет меня к себе домой, что сделает вид, будто я ее сын и пошел в театр без разрешения. Она думает, что мне известны какие-то тайные сведения, нужные ей.

А затем Марко смущенно, но благодарно поклонился.

– Третий акт начинается, я боюсь вас задерживать, сэр. Спасибо вам, спасибо.

Канцлер направился к входной двери на балкон, но вместе с Марко, держа его за плечо.

– Проследите, чтобы он невредимым добрался домой, – сказал канцлер офицеру помоложе. – Он слишком молод, чтобы успешно сопротивляться субъектам вроде тех двоих.

Вежливые молодые офицеры, естественно, всегда исполняют приказания канцлеров и других крупных чиновников и уважаемых лиц. Молодой офицер очень быстро нашел молодого новобранца, который проводил Марко по пустынным улицам до самого дома. Это был солидный и положительный молодой крестьянин из Баварии, которого, по-видимому, совершенно не интересовало, почему он получил такое приказание. Он едва взглянул на школьника, которого должен был эскортировать по неизвестной и совершенно неинтересной ему причине.

Рэт уже заснул над своими планами, положив голову на стол, но сразу проснулся, когда Марко вошел в комнату, и приподнял голову, мигая и пытаясь разлепить веки.

– Ты его видел? Тебе удалось подойти к нему на близкое расстояние? – спросил он сонным голосом.

– Да, – ответил Марко, – мне удалось к нему приблизиться.

Рэт вдруг выпрямился.

– Но, видно, это было нелегко, – воскликнул он, – уверен, что не все прошло гладко.

– Все едва не кончилось провалом, – ответил Марко и, вынув из-за подкладки портрет канцлера, разорвал его, а клочки сжег на горящей спичке. – Но мне все же удалось подобраться к нему, и, таким образом, это уже двое.

В эту ночь, прежде чем заснуть, мальчики долго разговаривали. Рэт сильно побледнел, когда услышал рассказ о женщине в фиолетовом.

– Я обязан был пойти с тобой. Теперь-то я это понимаю. Адъютант всегда должен быть возле тебя. Ей бы труднее было справиться с двумя мальчиками, чем с одним. Я всегда должен за всем следить, даже если мы не рядом. Если бы ты не вернулся, – о, если бы ты не пришел назад! – и Рэт сжал кулаки. – Что бы я тогда делал?

Когда Марко, стоявший у стола, повернулся к Рэту, он был очень похож на отца.

– Ты бы продолжал игру, используя любую возможность, ты не смог бы и не должен был ее прекращать. Ты помнишь города, ты помнишь лица, тебе известен Знак. У тебя есть кое-какие деньги. И когда они кончились бы, ты стал бы просить милостыню, как мы и планировали. Нам еще этого не приходилось, и лучше всего это оставить на потом, когда мы окажемся в сельской местности. Но как бы то ни было, игра должна продолжаться.

Рэт схватился за тощую грудь, словно пораженный смертельным ударом.

– Продолжать игру без тебя? – выдохнул он. – Без тебя?

– Да, – твердо ответил Марко, – мы должны продумать и такую возможность и заранее все предусмотреть.

Он вдруг замолчал и сел, глядя прямо перед собой, словно что-то видел далеко-далеко.

– Но ничего не случится, – сказал он, – ничего не может случиться.

– О чем ты думаешь? – с трудом выдавил из себя Рэт, потому что от волнения почти задыхался. – Почему ничего с нами не случится?

– Потому что, – очень убежденно и очень взволнованно проговорил Марко, – я всегда могу воззвать о помощи, как сегодня вечером.

– Ты крикнул? – удивился Рэт. – А я не знал, что ты так можешь.

– Нет, я не кричал. Я ничего не сказал вслух, – и Марко положил руку себе на грудь, – но я воззвал: «Помоги! Помоги!» от всего сердца. И помощь пришла.

Рэт недоверчиво посмотрел на Марко.

– К кому ты воззвал о помощи?

– К той Силе, к той Обители Мощи, к Мысли, которая есть источник всех Вещей.

Рэт с подозрением взглянул на Марко.

– Ты хочешь сказать, что молился? – с легким неудовольствием осведомился он.

Глаза Марко продолжали смотреть на него некоторое время с какой-то смутной задумчивостью.

–Не знаю,– сказал он наконец.– Может быть, это одно и то же. Может быть, когда так сильно нуждаешься в чем-нибудь, что взываешь о помощи,– это и есть молитва. Я просил о ней, когда сидел в подвале, ‘ и помощь пришла. Я вспомнил некоторые слова, сказанные старым буддистом моему отцу.

Рэт тревожно задвигался.

–Да, в тот раз помощь пришла,– согласился он.– А как пришла она сегодня?В виде мысли, мелькнувшей в моей голове тотчас же после этого. Она сверкнула, словно молния. Я сразу почувствовал: стоит только подбежать к канцлеру и сказать что эта женщина – шпионка, он так поразится, что выслушает меня. Тогда мне представится случай передать ему сигнал. А услышав сигнал, он поймет, что я говорю правду, и защитит меня.

–Это была великолепная мысль,– сказал Рэт , грызя ногти.– Но ведь пришла она в голову тебе.

–Всякая мысль – часть Великой Мысли,– сказал Марко медленно.– Она знает... знает о каждом из нас. Наше внешнее «я» почему-то порвало цепь, соединяющую нас с нею. И мы вечно стараемся спаять эту цепь, не зная, как это сделать. «Мысль наша – именно попытка спаять ее»,– так говорил старый буддист моему отцу в ту самую минуту, когда солнце поднималось из-за высокого гребня Гималайских гор! – Затем Марко поспешно добавил: – Я только передаю тебе, что мне рассказал отец, он же лишь повторил слова старого отшельника.

–А твой отец верит в то, что ему сказал отшельник? – спросил Рэт  с любопытством.

–Да, он верит. Он всегда и сам думал так же. Поэтому-то он так спокоен и терпелив.

Рэт  на некоторое время погрузился в глубокое раздумье.

–Если бы он смог спаять цепь,– сказал Рэт  наконец шепотом,– то узнал бы, где исчезнувший принц. Он знал бы, что надо сделать для Самавии.

Мальчик вздрогнул, проговорив эти слова, и лицо его словно засияло изнутри поразительным светом.

–Может быть, он и знает об этом! – воскликнул Рэт .– Если помощь приходит в виде мысли... как случилось с тобой... быть может, мысль, заставившая нас передать сигнал, была частью Великой Мысли? Мы..? два самых обыкновенных мальчика... часть этой мысли.

–Старый буддист сказал... – начал Марко.Послушай,– прервал его Рэт , – расскажи-ка всю историю, мне хочется ее узнать.

И, положив локти на стол, Рэт  начал теребить клок волос. Он задыхался от волнения.

–Мне придется рассказать об этом собственными словами,– сказал Марко.– Я не берусь дословно пересказать чудесный рассказ отца. Вот что я запомнил:–Отец перенес много мук и горя. Тяжелое бремя пало на него, и ему сказали, что он умрет, поскольку дело его безвозвратно погибло. Он отправился в Индию, так как один человек, с которым ему необходимо было переговорить, отправился туда поохотиться, и никто не знал, когда он вернется. Отец следовал за ним несколько месяцев, перебираясь из одного дикого места _^вдругое. Когда же он его нашел, человек этот не захотел выслушать, что отец собирается ему сказать. Затем он заболел местной лихорадкой и едва не умер. Однажды туземцы оставили его лежать замертво в бунгало среди леса, и он всю ночь слышал вокруг себя вой шакалов. В течение всех этих страшных часов в нем оставалось достаточно жизни, чтобы осознавать' только две вещи: мысль знала, что работа его не окончена, а сам он слышал, как воют шакалы.

–А работа эта была для Самавии?.. – прервал его Рэт .

– Если бы он умер в ту ночь, потомка исчезнувшего принца никогда не нашли бы... никогда!Когда он стал снова медленно оживать, туземец, вернувшийся чтобы оказать ему посильную помощь, рассказал, что на вершине одной горы, милях в пятидесяти отсюда, есть карниз, нависший над долиной, лежащей на глубине в тысячи футов. На карнизе стоит хижина, а в ней живет старый буддист – святой человек, как его называют,– поселившийся там с незапамятных времен. Говорили, что и деды, и прадеды знали о нем, хотя очень немногие видели его. Говорили, что самые свирепые животные становились кроткими при одном его слове. Говорили, что тигр-людоед останавливался поприветствовать его, а свирепая львица приводила своих львят на водопой к самой его хижине.

–Это ложь! – возмущенно воскликнул Рэт .

Марко не рассмеялся и не нахмурился.

–Как мы можем это знать? – возразил он.– Таков был рассказ туземца, который мог быть верен или нет. Отец не говорил, ни что это правда, ни что это неправда. Он выслушивал все, что говорили ему туземцы. Они уверяли, что святой человек – брат звезд, что он знает все прошлое и будущее и умеет лечить смертельно больных. Но большинство людей, особенно из тех, у кого были греховные мысли, боялись приблизиться к нему.шелковистый

Еще не выздоровев, отец решил отправиться к одинокой хижине, если у него хватит на это сил. Он чувствовал, что должен туда пойти. Перед тем как умереть, надо спросить у отшельника мудрый совет, что следует сделать для Самавии.

Отец был так слаб, когда пустился в путь, что не знал, хватит ли у него сил добраться до хижины. Часть дороги он проехал в телеге, запряженной буйволами, часть – его пронесли туземцы. Но когда носильщики прошли немногим больше половины пути, то дальше идти на захотели. Они вернулись обратно и предоставили ему пройти остальное расстояние одному. Поскольку они двигались медленно, у отца за время путешествия прибавились силы, но все же он был еще довольно слаб.

Природа была невыразимо прекрасной. Там были тропические деревья с кружевной листвой, некоторые – с огромными листьями, а иные, казалось, доставали до неба. Местами через них едва просвечивала небесная синева. С могучих ветвей свешивались ползучие растения, переплетающиеся густой сетью.

Чувствовалось благоухание причудливых цветов. Над головой проносились птицы с ослепительным оперением.Во многих местах сквозь мох пробивались родники.

Тропинка становилась все уже и круче. Тяжелый запах цветов и духота напоминали воздух теплицы.Слышался шорох в кустах, быть может, производимый дикими животными. Как-то раз он переступил через ядовитую змею, не заметив ее. Но змея спала и не причинила ему никакого вреда. Туземцы были убеждены, что Лористан не достигнет горного карниза, но сам он почему-то твердо верил в удачу. Он много раз останавливался отдохнуть и пил молоко, которое захватил с собой во фляжке. Чем выше он поднимался, тем удивительнее казалось все, происходящее с ним. Тело перестало чувствовать утомление и стало каким-то необычайно легким. Бремя тягостных опасений за судьбу родной Самавии скатилось с его сердца, точно эта маленькая страна уже находилась в безопасности. Когда Лористан, поднимаясь все выше и выше, смотрел вниз, в пропасть, ему начинало казаться, будто он видит не реальный мир, а какой-то сон. Ему казалось, будто он никогда и не болел... будто никто не может болеть, потому что болезни – только сон, как и весь окружающий нас мир.

–Жаль,что меня не было с ним!Может,я рискнул бы сбросить их вниз,в пропасть! – И Рэт  потряс лежащими рядом костылями.– Я чувствую, будто и сам поднимаюсь. Продолжай.

Марко стал еще задумчивее, полностью погрузившись в воспоминания о рассказе отца.

–Я и сам чувствовал то же, когда слушал его,– сказал он.– Я чувствовал, что вдыхаю тяжелый запах цветов и раздвигаю большие листья гигантских папоротников. Прошел дождь, и они были влажны от крупных капель, сверкающих, как драгоценности, и осыпавших его, когда он пробивал себе путь. А тишина вокруг! Не могу передать всю эту картину так ярко, как он мне ее представил. Не могу!.. Я, казалось, сам был там. Вокруг было так тихо и так прекрасно, что дух захватывало от восторга.

Рассказ Марко увлек и Рэта. Калека сидел смертельно бледный. Даже глаза его стали неподвижными.

-Я теперь там.. – сказал он,– так же высоко, как и ты. Дальше... продолжай... продолжай. Я хочу взобраться выше.

И, поняв его настроение, Марко продолжил рассказ:

-День догорал. На небе сверкали звезды, когда он достиг места, где находился горный карниз. Отец сказал, что весь остаток пути совсем не смотрел на землю. Звезды были так крупны, что он не мог оторвать от них глаз. Они, казалось, влекли его вверх. Над головой словно растянулся фиолетовый бархат,и они висели на нем, точно сказочные светильники. Ты их видишь? Ты должен их видеть. Отец любовался ими целую ночь. Это было чудесно!

-Я их вижу,– ответил Рэт странным голосом, не делая ни малейшего движения.И там, под охраной ярких звезд, стояла хижина на карнизе. Но в ней никого не было. Дверь была открыта. Возле нее стояли низкая скамья и каменный стол. На столе ждал обед, состоящий из риса и фиников. Вблизи хижины бил глубокий ключ, вода которого текла дальше чистым ручейком. Отец напился из ручейка и умыл лицо. Затем он вышел на карниз и стал ждать, подняв лицо к звездам. Отец не лег отдыхать и был уверен, что не спал ни минутки. Он не помнил, сколько времени просидел один. Но наконец он оторвал глаза от звезд, точно кто-то повелел ему это сделать. Теперь он уже был не один. Приблизительно в двух шагах от него сидел человек. Отец понял, что это отшельник, так как глаза его не походили на глаза ни одного человека, которого он когда-либо видел. Они были тихи, как ночь, и глубоки, как мгла, скрывающая лежащий внизу, на глубине тысячи футов, мир, и в них теплился странный свет.Что он сказал? – хрипло спросил Рэт.Он сказал только: «Встань, сын мой. Я тебя ждал. Иди и вкуси пищу, которую я для тебя приготовил, а затем поговорим с .тобой». Отшельник не шевельнулся и не произнес ни слова, пока отец ел. Он тихо сидел на мхе, и взгляд его покоился на тенях по другую сторону пропасти. Когда мой отец вернулся, он знаком пригласил его сесть рядом.Они просидели несколько минут совершенно неподвижно, и отцу казалось, будто глаза старика заглядывали ему в самую душу. Вдруг старый буддист произнес: «Я не могу сказать тебе обо всем, что ты хотел бы узнать. Этого я не имею права делать. Но дело будет сделано. Твоя жизнь, и жизнь твоего сына будут полностью посвящены этому». У него был удивительный голос, звучавший точно мелодичный, басистый колокол.