Текст книги "Зима (ЛП)"
Автор книги: Френки Роуз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
7 глава
Super 8
– СЮРПРИЗ!
Брэндон появляется на пороге нелепо большой арендованной квартиры с красной лентой вокруг головы в комплекте с огромным бантом на макушке. Раскинув руки и улыбаясь мне, он ждет, когда я упаду в его объятия. По-прежнему думает, что мне двенадцать, и я собираюсь смеяться над этой фигней. И я смеюсь, но только потому, что это делает его счастливым. Брэндон – единственный человек на планете, ради которого я это сделаю. Я люблю этого изворотливого чудака. Позволяю сгрести себя в объятия, сжимая его в ответ, пока он не начинает притворяться, что хрипит и задыхается.
– Что с тобой, детка? Пытаешься задавить старика до смерти?
У меня есть договоренность с Морган: она не выпрашивает у меня комплименты, но мне так и не удалось убедить Брэндона последовать этому примеру. Он неисправим. Я показываю ему квартиру, помогая занести чемоданы внутри.
– Тебе сорок шесть, Брэнд. Ты еще не старик. Не похоже, что ты собираешься падать замертво.
Он роняет сумку на пол кухни и проводит руками по густым каштановым волосам.
– Ты видишь это дерьмо? – Тычет пальцем в макушку. – Это залысины. Я теряю больше волос в день, чем могу, возможно, отрастить. Я подсчитал, что если они и дальше будут продолжать выпадать, то к этому времени в следующем году мне не нужна будет расческа.
У него вообще нет залысины, и он это знает. Просто дурачится. Я пихаю другую сумку, которую несла, ему в грудь:
– Проходи уже, старче.
Показываю ему три другие комнаты, и он бросает свои вещи в одной из них – той, которая напротив моей, а потом открывает пиво.
– Вкусно пахнет. Чем ты занималась?
– Как обычно. – Я забираю у него банку и ставлю обратно в холодильник. – Еще даже не одиннадцать. Ты уснешь, пока готовится еда, а я не хочу слушать твой храп, пока буду есть.
Брэндон проходит в жилую часть квартиры и опускается на диван, дуясь.
– Ты превращаешься в свою мать, ты знаешь?
Это самое обидное оскорбление, которое кто-то может мне сказать.
– Отлично! Пошел ты, приятель. Можешь выпить все пиво и заснуть. Мне все равно. Я буду смотреть «Двойную жизнь Чарли Сан-Клауда» и потягивать вино. Лучше так, чем слушать тебя!
Брэндон морщится и кладет ноги на стеклянный журнальный столик.
– Ни за что. Эфрона в этой квартире не будет. Я на это не подписывался.
Брэндон считает Зака Эфрона генетически модифицированным. Когда я последний раз пыталась смотреть этот фильм, он закатил истерику. Я улыбаюсь и устраиваюсь рядом с ним, попутно убирая его ноги с арендованной мебели.
– Что нового, старик? – по правде говоря, я не хочу знать, что ежедневно происходит в Брейквотере, но после смерти моего отца Брэндон фактически заменил его. Заботился обо мне. Я плохо себя чувствую из-за того, что он там один, сам по себе большую часть времени. Брэндон слегка грубоват, и в таком городе, как Брейквотер, это точно не обеспечит его друзьями.
– Я сейчас кое-что расскажу, – говорит он, – и ты не сразу поверишь.
Я сижу, терпеливо ожидая, когда он прольет свет на свою тайну. Проходит десять секунд, но он просто сидит, смотря на меня и ухмыляясь.
– Ну, начинай! Что?
– Я, – говорит Брэндон, вытягивая пачку сигарет из кармана и улыбаясь при этом, – ходил на свидание. – Его брови комично изгибаются, когда он засовывает сигарету в рот.
– Что? Ты, старый пес! С кем? – Брэндон не ходил ни на одно свидание все время, что я жила с ним. Он, наверное, не был ни на одном и до этого. С тех пор, как умерла тетя Мел.
Я, наконец, соображаю, что Брэндон собирается делать, и когда он наклоняется вперед, чтобы прикурить, вырываю сигарету у него изо рта:
– Не ты снимал это место. Когда будешь отвечать за депозит, можешь курить в помещении. Есть балкон. Теперь скажи мне, с кем ты ходил на свидание?
Он стонет и откидывает голову на спинку дивана.
– Я водил Монику Симпсон в то шикарное тайское местечко, которое тебе нравится, и она была ску-у-учной, – Брэндон растягивает слово так, что оно звучит как два, и я глотаю смешок.
– Монику Симпсон? Маму Кэндис Симпсон?
– Именно.
– Ту, что с... – я обрисовываю руками грудь. Моника – миниатюрная женщина, но у нее огромная грудь, которую почти все мужчины в Брейквотере мечтают держать в своих руках. Она уже пережила две операции по ее уменьшению, когда я окончила среднюю школу.
– Точно.
В этот момент я не могу удержаться от смеха.
– С чего ты вдруг пригласил ее? Я имею в виду, она кажется достаточно милой женщиной, но…
– Я не приглашал. Она меня пригласила.
Это делает ситуацию еще забавнее. Я предполагаю, что слишком привыкла к нему после всех лет, которые провела, пока росла с ним, а ведь Брэндон, вероятно, все еще считается красивым парнем среди некоторых людей. Людей постарше. Очень, очень старше. Я смеюсь так сильно, что аж фыркаю.
– Эй! Я надеюсь, ты не находишь смешным, что женщина пригласила меня на свидание? Сейчас новые времена, понимаешь? Это совершенно нормально для общества – женщине пригласить парня. Может быть, ты должна это учитывать, а?
Я шлепаю его по руке и прислоняю голову к его плечу.
– Ага, я обязательно учту это.
– Не слишком устраивайся, малышка. Я не курил много времени, а у меня осталась целая пачка. Я намерен полностью опустошить ее. На балконе! – добавляет он, прежде чем я начинаю возражать. – Плюс, у меня есть кое-что для тебя.
– Подарок? – Я выпрямляюсь и хватаю его за руку. – С каких это пор мы делаем подарки на День благодарения?
– Это ранний рождественский подарок. Я думал, что неплохо подарить тебе что-нибудь сейчас за то, ты готовишь для меня, пока я здесь, и все такое.
Я смотрю на него с подозрением.
– Но на Рождество мы тоже будем открывать подарки вместе?
– Да, – смеется он. – Клянусь. Я вернусь в город, если это сделает тебя счастливой. Мы могли бы даже арендовать этот шикарный дворец снова. Ну а теперь – ты хочешь подарок или нет?
– Конечно, да.
Брэндон спешит к себе в комнату и возвращается тридцать секунд спустя с большой коробкой в руках. Она завернута в подарочную бумагу с трансформерами.
– Оу, трансформеры. Не стоило.
Он передает коробку, и я встряхиваю, пытаясь понять, что там.
– Ты же не украл это из-под рождественской елки у какого-нибудь бедного ребенка?
– Слово скаута.
Я разрываю бумагу и смотрю на коробку, лежащую на коленях. Это видеокамера, модель которой я всегда хотела в детстве. Super 8. Я и забыла о своей мечте когда-нибудь стать режиссером фильма, но Брэндон явно нет. Он собирает бумагу с разорванными трансформерами и мнет ее в руках.
– Я подумал, что ты могла бы, знаешь, практиковаться снимать, когда станешь тележурналистом или кем-то подобным.
Я смотрю на него, ошеломленная.
– Она, вероятно, стоит целое состояние. Работающая Super 8? Их почти невозможно достать сейчас.
– Да, хорошо, мне хотелось бы притворяться, что я много потратил, но это была бы ложь. Она валялась на чердаке в течение многих лет. Я снимал на нее еще до твоего рождения. Твой отец тоже. Он подкупал меня пивом, так что я позволял ею пользоваться.
Есть так мало вещей, которые сегодня связывают меня с покойным отцом. Знание, что он пользовался камерой, которая сейчас в коробке передо мной, заставляет наворачиваться слезы на глаза. Я засовываю руку в коробку и достаю камеру, удивляясь тому, насколько она тяжелая. Она похожа на оружие копа – небольшой квадратный объектив, черный металлический корпус и ручка. Я навожу ее на Брэндона, закрыв один глаз, будто прицеливаюсь, и он грустно улыбается.
– Твоя тетя раньше снимала наши игры этой вещичкой. Позже я покажу тебе, как ею пользоваться. Но сначала... – Брэндон держит сигарету и ухмыляется, понемногу его меланхолия отходит. – Я должен покурить.
8 глава
Свидание
День благодарения проходит, не успеваю я и глазом моргнуть, и Брэндон уезжает. Радости бытия владельца бизнеса. Я провожу большую часть следующего дня за возней с моей новой Super 8. в гостиной квартиры с окнами от потолка до пола, отображающими драматический горизонт Нью-Йорка в виде головоломок из бетонных зубов, оскаленных на зимнее небо. Брэндон показал мне, как использовать камеру, или, по крайней мере, научил азам, как наводить и снимать, чтобы не запутаться с другими кнопками. Как только он уезжает, пытаюсь разобраться в настройках и функциях. Еще два дня до возвращения в колледж, и я твердо намерена потратить это время на освоение моей новой игрушки. Не то чтобы я забываю о приглашении Ноа, но нервно вздрагиваю, когда в ночь на пятницу вижу, что его имя мигает на телефоне.
– Эй, Эвери Паттерсон. Как прошел День благодарения? Ты жила на бутербродах с индейкой или как?
Смешно, потому что так и было.
– Если я больше никогда не увижу ни кусочка индейки, то буду самой счастливой девушкой. Что насчет тебя, Ноа Ричардс? Ты переел и выпил достаточно, как и положено в самый заветный американской праздник?
– Эй-эй-эй. Ты только что назвала меня полным именем? – Ноа душит смех на другом конце провода. – Думаю, что заслуживаю этого после использования твоего, но я выгляжу как Ноа Ричардс. А ты не похожа на Эвери Паттерсон. Я полагаюсь на позитивное мышление и произношу твое имя каждый раз, когда мы разговариваем, просто чтобы убедиться, что не называю тебя как-нибудь иначе.
Обида вспыхивает в груди. Это не очень приятное чувство. Я прилагала чертовски много усилий, чтобы убедиться, что люди думают обо мне, как о скучной, старой доброй Эвери Паттерсон, и легкомысленное заявление Ноа, что я не похожа на Эвери Паттерсон, заставляет мои щеки мгновенно вспыхнуть. Он что-то знает? Хотя как это возможно? Я имею в виду, только четыре человека во всем мире знают о смены мной имени – Морган, Брэндон, Люк и моя мать. Ни один из них не мог проболтаться.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.
Короткое молчание на другом конце телефона, прежде чем Ноа тихо хихикает.
– Прости. Я не имею в виду, что ты не была... Запоминающейся. Как раз наоборот. Просто... Иногда люди просто не хотят быть в собственной шкуре. Ну, когда называются Сэмом вместо Харви и чувствуют себя более самостоятельными. Я не знаю. Как ты, к примеру. Ты похожа на Эви или Шарлотту. Из-за светлых волос и милого носа пуговкой. Мне пора прекратить говорить?
Иногда люди просто не хотят быть в собственной шкуре. Ноа не подозревает, насколько он прав. С четырнадцати лет я не чувствую, что вписываюсь в свое тело. Никогда не думала, что я та, кем должна быть. Я пыталась в течение многих лет убедить себя и других людей, что маска, которую я ношу, – на самом деле мое истинное лицо, в то время как... У меня нет истинного лица. Та, кем я должна была стать, умерла много лет назад, когда узнала, что человек, которого она боготворила – убийца.
Хотя Ноа ничего об этом не знает. Он просто пытается быть милым.
– Все нормально. Я могу заверить тебя, меня зовут Эвери. Скучная, старая добрая Эвери.
У него может быть свое позитивное мышление, а у меня – свой запатентованный метод управления сознанием. Если я буду часто говорить, в том числе и ему, что я никто, может быть, он на самом деле в это поверит. Иногда такие вещи работают.
– Я думаю, ты умаляешь свои достоинства, дорогая. Ты произвела на меня хорошее впечатление, – говорит Ноа. – В любом случае, я не хотел тебя обидеть. Я звоню, чтобы узнать, пойдешь ли ты со мной на фильм с рейтингом R3? Я видел обзор в Gore Fest Magazine.
Я откидываюсь на спинку стула, слова застревают в горле. Не знаю, что сказать; требуется больше времени, чтобы оформить мысль. Это действительно начинает походить на свидание.
– Я не знаю. Это звучит довольно кроваво. Я обычно предпочитаю комедии. Сколько же баллов Gore Fest Magazine получил этот фильм?
Ноа задерживает дыхание: похоже, курит.
– Пять из пяти – за отрубленные головы. – Я слышу рев автомобилей на другом конце трубки, а затем Ноа начинает отчаянно ругаться. – Боже, что это с вами, кровожадные жители Нью-Йорка, зачем вы пытаетесь убить тех, кто переходит дорогу?
– Ты идешь по пешеходному переходу?
– Нет.
– Значит, это твоя проблема. Пешеходы-разини будут подмяты под колесами американской промышленности. Промышленность, в данном случае, выражается в виде чудовищного флота желто-черных такси.
Ага, могу себе представить. Сотни машин, простирающихся настолько, насколько видно глазу, двигаются вплотную друг к другу и, не задумываясь, давят людей, чтобы вовремя довезти своего клиента на встречу. Отвезти модель на фотосессию раньше, чем она допьет кофе. Такая фигня.
– Да. Просто еще одна вещь, которая мне нравится в США, понимаешь. Граждане самой могущественной страны не могут безопасно пересечь дорогу, не направившись при этом на пешеходный переход. Разве вы, люди, не доверяете друг другу, чтобы посмотреть в обе стороны и просто пересечь дорогу, как и все остальные?
Образ Ноа, стоящего на углу улицы где-нибудь в Нью-Йорке и говорящего это вслух, забавен; скорее всего, его прибьют на месте, если он скажет еще хоть слово. Я опираюсь локтями на стойку в кухне и перебираю варианты: погулять с, казалось бы, хорошим, горячим парнем из группы или остаться в квартире одной, читая инструкцию. Руководство по б/у Super 8 на самом деле очень интересное, но все-таки...
– Эй, ты тут, Эвери Паттерсон? Так ты собираешься со мной посмотреть, как куча людей будут разорваны на кусочки, или как?
Восхитительные образы. Я никогда не была фанаткой крови и кишок, но, возможно, это именно то, что мне нужно, – немного ужастиков, чтобы моя жизнь стала цельной.
– Ладно, Ноа Ричардс. Ты меня убедил.
– Отлично. Тащи свою задницу к кинотеатру Бикманн на Второй улице. Я возьму билеты и попкорн. Ты любишь шоколадный?
Я улыбаюсь, вопреки себе.
– Я люблю шоколадный.
Это может быть на самом деле весело, особенно слушать, как Ноа говорит с этим его акцентом.
– Э-э-эм, Ноа, – говорю я, потянувшись за пальто. – Как называется фильм?
– «Убийца из Вайоминга». О каком-то психе, который убил кучу девушек. Видимо, он основан на реальных событиях. Мы можем пойти на что-то другое, если хочешь. Есть новый фильм с Адамом Сэндлером, если любишь комедии. У тебя есть какие-то предпочтения?
Моя рука сжимается на телефоне. Сэм O'Брэйди. Джефферсон Кайл. Адам Брайт. Сэм O'Брэйди. Джефферсон Кайл. Адам Брайт. Сэм O'Брэйди. Джефферсон Кайл. Адам Брайт. Сэм O'Брэйди. Джефферсон Кайл. Адам Брайт.
– Эвери?
– Э-э... Извини, Ноа, я... – горло настолько пересохло, что я не могу сглотнуть. – Что ты сказал?
– Я спросил, у тебя есть предпочтения? Адам Сэндлер?
Я смотрю на электронные часы на духовке, сосредоточившись на дыхании.
– Нет, мне все равно, на самом деле. Просто выбери что-нибудь. Но не тот ужастик. Не про убийцу из Вайоминга.
Ноа не обращает внимание на мой надломившийся голос, а смеется и говорит:
– Черт, вы, девушки, такие впечатлительные, – затем вешает трубку.
Я не сразу выхожу из квартиры. Перебираюсь из кухни в гостиную, где врубаю ноутбук и усаживаюсь с ним, раздавая Wi-Fi с сотового. После того, как мой ноутбук подключается к Wi-Fi, захожу в YouTube и набираю «Убийца из Вайоминга трейлер». Комментарии в верхней части страницы ужасны. Они о том, какой фильм отвратительный. Как чья-то мама, сестра, подруга блевала после него. Играет громкая рок-музыка, и трейлер, наконец, загружается. Следующую минуту и тридцать секунд я, не мигая, смотрю на экран.
«Когда в Вайоминге без вести пропадают девочки-подростки, полицейские и не подозревают, что имеют дело с серийным убийцей. Нет никакого мотива. Нет профиля. Нет почерка. А для жертв убийцы нет надежды на спасение».
Далее идут сцены: молодых девушек преследуют в лесу, что на экране сопровождается безумными звуками, кто-то задыхаясь, бежит, опасаясь за свою жизнь. В конце трейлера возникает образ с человеком в маске, размахивающим ржавым мачете, и высокий крик прорывается сквозь музыку, заканчивая клип на драматической ноте. Я хлопаю крышкой ноутбука и откидываюсь назад, прикусив большой палец и пытаясь не вывернуть наизнанку содержимое желудка. Они сняли фильм о нем. Гребаный фильм. Все в стране будут говорить об этом, тем более что выглядит он как один из самых ужасных, что я когда-либо видела. Это значит, что они будут говорить о моем отце, если кто-то заметит выход книги мэра Брайта. А так и случится. Потому что я везунчик по жизни.
***
Ноа не шутил, когда сказал, что захватил нам закуски. Я появляюсь как раз вовремя, чтобы поймать коробку карамелек Milk Duds, пока он пытается удержать ее на вершине самого большого ведра попкорна, которое я видела в своей жизни.
– Оу, хорошая реакция!
– Спасибо. – Я посылаю ему улыбку и кладу упаковку в карман.
– Эй, я все видел! – Ноа качает головой, усмехаясь. – Мы знакомы пять минут, а она уже попалась на краже моих сладостей!
Мои губы растягиваются в улыбке. Я надеюсь, что он отнесет покраснение щек к суровым морозам на улице, а не поймет, что я боролась со слезами по пути через Верхний Ист-Сайд. Щеки Ноа немного отливают естественным румянцем; он, вероятно, не обратит внимание. На нем новая шапочка – по-моему, никогда не видела его без головного убора. Он остановился на подходящей версии повседневной одежды: тонкий черный свитер поверх рубашки на пуговицах и джинсы с разводами. Свитер выглядит очень мягким; я представляю, каким он будет на ощупь на моей коже.
Ноа светит ухмылкой.
– Я взял нам билеты. Ты в порядке? Выглядишь слегка вялой.
Я не вялая. Меня тошнит после просмотра того трейлера, а сейчас, похоже, я задумалась об удачном выборе свитера парнем, с которым у меня вроде как свидание, и о том, какой он будет на ощупь, если я потрусь о него щекой.
– Извини. Я просто иногда отключаюсь от действительности. Идем?
Что если режиссеры пронюхали об обвинениях мэра Брайта, когда снимали фильм? Они использовали в нем имя моего отца? Они называют Вайомингским Потрошителем Максвелла Бреслина в своем новейшем кассовом хите?
Эти вопросы крутятся у меня в голове, пока Ноа ведет нас в зал. Морган всегда ходит на свидания с парнями в кино. Она дает мне подробный отчет о каждом из них, как только возвращается в свою квартиру, решая, увидится ли с ними снова. Многое из этого, часть «увижусь-ли-я-с-ним-снова», зависит от мест, которые выбирает парень. Слишком близко к экрану – чересчур заинтересован в фильме. Последние ряды – все, что он хочет, засунуть язык ей в горло. Есть, видимо, разные степени ботаника или извращенца: в зависимости от близости к середине зала, и Морган дала мне краткое изложение, ряд за рядом.
Ноа выбирает пару мест три четверти расстояния от экрана – недостаточно близко к первым рядам, чтобы предположить, что он о них думал, но все же на почтительном расстоянии от поцелуйных мест. Если бы он был на свидании с моей лучшей подругой вместо меня, то, вероятно, уже выбрал бы второй вариант.
Ноа пропускает меня вперед на наши места, затем садится и предлагает попкорн.
– Ты хочешь украсть и это тоже, судя по тому, что уже конфисковала у меня Milk Duds?
– Я думала, что это были наши Milk Duds?
Выражение лица Ноа слегка меняется из-за тени в тусклом свете кинотеатра.
– Мне нравится, как это звучит, – тихо говорит он.
Я хмурюсь.
– Как что звучит?
– Неважно, – ухмыляется он, тряся попкорном у меня под носом, пока я не беру немного. – Что ты делаешь на Рождество, мисс Паттерсон? Возвращаешься в... Откуда ты?
– Айдахо, – вру я.
– Айдахо... – Ноа сужает глаза и смотрит куда-то вдаль. – Я ничего не знаю об Айдахо.
Я тоже, поэтому, пожалуйста, не спрашивай меня об этом.
Я пожимаю плечами и засовываю несколько штук попкорна в рот, а когда медленно его прожевываю, занавес открывается, и экран начинает светиться.
– Из какой части Ирландии ты? – шепотом спрашиваю его.
Серые глаза Ноа блестят в темноте. Он наклоняется ближе, чтобы я могла услышать его.
– Белфаст, но я провел много времени в Лондоне, когда был ребенком.
– Ох. Я не думала, что ирландцы любят англичан.
Улыбка медленно появляется в уголках его губ.
– Некоторые из нас нет. Других это не волнует. Мама отправила меня туда в конце девяностых, чтобы я получил образование. Она не хочет, чтобы я рос среди всего этого оружия.
Мне, как ребенку, выросшему среди пушек, кажется странным, что некоторые родители хотели бы оградить своих детей от них. Ирония этой мысли поражает меня. Мой отец всегда учил, что его пистолет – не игрушка, и я не должна его трогать. У него была лицензия на оружие. Полицейские нашли пистолет с пустой обоймой рядом с его телом на том складе в Брейквотере.
– В Ирландии все еще много преступлений, связанных с применением оружия? – спрашиваю я, вздрагивая от этой мысли.
Кока-кола практически выходит из носа Ноа. Он кашляет так сильно, что дама с короткой стрижкой перед нами оборачивается, чтобы бросить на нас раздраженный взгляд.
– О, успокойтесь, женщина, это еще реклама! – Ноа закатывает глаза и оборачивается ко мне. – Ты реально спрашиваешь меня, много ли в Ирландии преступлений, связанных с применением оружия?
Я краснею под его недоверчивым взглядом.
– Да? Я думала, там теперь мирно, – у меня такое впечатление, что я выставила себя идиоткой.
– Вот это да. – Он делает глубокий вдох. – Да, есть немного таких преступления, особенно там, откуда я, – в Северной Ирландии. Но не так много, как раньше. Думаю, ты в чем-то права: мы больше не источник ежедневных новостей. Серьезный конфликт был, когда я был маленьким. Лоялисты и республиканцы, протестанты и католики... Все были под прицелом в той или иной форме. Моя семья думала, что мне лучше быть подальше
– А ты... Ты кто?
Глаза Ноа снова сужаются.
– Что ты имеешь в виду?
– Лоялист или республиканец?
– Я должен быть одним из них?
Я склоняю голову набок, изучая его.
– Большинство людей принимают ту или иную сторону, когда растут в такой обстановке.
Взять меня, к примеру. Есть люди, члены семей которых сделали действительно дерьмовые вещи. Они справляются с мерзкими деяниями, совершенными их родственниками, одним из трех способов. Вариант один: отрицают какую-либо возможность того, что их любимый сын, брат, муж, жена, и т.д. могли быть ответственными за такие ужасные преступления. Вариант два: делают вид, что расстроены и преступника, которого они так хорошо знали, просто не существует. (Доходит до того, что остальные друзья и члены семьи в конце концов остаются с разбитыми челюстями: «Не говорите со мной о нем! Никогда не произносите его чертово имя при мне!») И есть третий вариант: люди принимают то, что случилось, и живут с этим. Внутри они становятся другими, чтобы создать дистанцию как механизм преодоления стресса. Это вроде механизма выживания – из-за того, что люди ненавидят то, что их любимые сделали? Может быть. Но в основном, чтобы облегчить вину от преступления, потому что люди чувствуют, что их осуждают. Если они были связаны с убийцей, то, конечно, могли что-то делать со всем этим, не так ли? Я номер три. Моему терапевту в Брейквотере не нужно было говорить мне об этом.
– Я стараюсь не лезть в те вещи, которые меня не касаются, – легко говорит Ноа, но в глазах осторожность. – Я, мать и отец – католики, хотя ты не увидишь меня в церкви по воскресеньям.
У меня не получается задать ему еще один вопрос. Начинается фильм. После предупреждающего взгляда от женщины перед нами мы устраиваемся в тишине, чтобы посмотреть его. Ноа долго и упорно смеется в течение следующих полутора часов, и я пару раз тоже, даже несмотря на все остальное, что заполняет мое сознание. Мы приканчиваем половину попкорна и Milk Duds, когда идут титры, но мой желудок странно пуст. Ноа сваливает мусор на выходе, и мы моргаем, поскольку выходим в освещенный холл. Место гудит людьми, стоящими в очереди за билетами на ночной сеанс.
– Все эти ребята собираются на фильм об убийстве. Ты моя должница, – жалуется Ноа, хватаясь за рукав моего пальто, чтобы провести через море людей, которые болтают и толкаются друг с другом, стараясь опередить в очереди. Когда он тащит меня по улице, холод, царящий там, поражает. Опять идет снег: на этот раз гораздо сильнее, чем те порывы, которые город пережил в течение предыдущих недель. Движение по Второй плохое – как обычно, таксисты гудят клаксонами, несмотря на то, что это не помогает ехать быстрее.
На кончиках кучерявых волос Ноа собираются хлопья снега. Они опускаются и на шапочку, тая практически мгновенно. Он вдруг смущается, засовывая руки в карманы джинсов.
– Так, знаю, мы договаривались только на кино, но, может быть, поднимем ставки и перекусим, а? Я знаю местечко неподалеку с хорошей живой музыкой.
Мой желудок урчит прямо на середине реплики, предавая меня. Наверное, было бы разумным вернуться в квартиру, но после этого неловкого урчания точно не получится сказать ему, что я не голодна. Обвожу улицу взглядом, как будто глазами Ноа, – мы окружены толпой нормальных людей. Людей, которые, вероятно, не слышали ничего про какой-то новый фильм. Они просто выбрались поужинать, наслаждаясь праздниками. Я вдруг дико завидую им, их простым, несложным жизням. Оглядываюсь на Ноа и вижу надежду в его глазах.
– Давай, – говорит он, улыбаясь, – никакой индейки, я обещаю.
– Никакой индейки, да? Это серьезно. – Я вздыхаю. – Знаешь что? Хорошо. Давай перекусим.
Ноа не скрывает радости. Он предлагает мне руку. Я секунду колеблюсь и вкладываю свою. Это очень ново для меня. Я не знаю, как себя вести. До этого я была на свидании только с ребятами из Брейквотера, и там были более формальные встречи на публике, прежде чем они пытались залезть ко мне в трусики. В основном неудачно.
Легкая улыбка играет на губах Ноа, когда мы продвигаемся вниз по Второй улице. Краешком глаз я ловлю его взгляд на мне. Мы снова проходим один квартал и поворачиваем на первую, где Ноа направляет меня к дверям бара с метким названием «У О’Фланагана».
– Ты шутишь?
Он широко улыбается.
– Эй, я ирландец, помнишь? И скучаю по дому.
Он ведет меня внутрь, где мы слышим аплодисменты и возгласы, по крайней мере, ста человек, прижатых друг к другу, как сардины. Они стоят спинами к нам, наблюдая, как в дальнем углу кто-то играет на инструменте. Бог знает, про что песня, но место пахнет удивительно. Мой желудок снова урчит, вызывая у Ноа смешок.
– Садись, дорогая. Я принесу нам меню.
Он указывает на единственный пустой столик. Я снимаю пальто и шарф, потирая руки, чтобы согреть их.
– Последняя песня! Давайте предложим немного воды нашему истощенному музыканту, – объявляет голос по акустической системе. Серия стонов и криков проносится в толпе.
– К черту воду, дайте ему пиво! – кричит женщина.
Свист другой женщины:
– Текилу!
Музыкант явно вызывает ажиотаж. Мы с Ноа выбираем, что хотим поесть. Он дает мне денег на его часть и направляется к туалету, в то время как я иду в бар, чтобы огласить наш заказ. А когда достаю деньги, слышу знакомый голос позади.
– Я заплачу, Клэр. Запиши на мой счет.
Люк Рид, стоя рядом со мной, подносит бутылку воды к губам, и бисеринки пота видны на его лбу. Мои колени подгибаются, как будто кто-то просто опустил на них кувалду. Его темные волосы влажные и потные, взъерошенные в стиле «трахни меня».
– Люк?
Его губы изгибаются, и он оборачивается, подняв брови. Как, черт возьми, Люк умудряется выглядеть так... Так...
– Привет, красавица.
Он ставит бутылку на стойку и хмурится на Клэр – бармена, а она хмуро смотрит на меня.
– Что случилось? – спрашивает он.
– Ничего, Люк. Просто она заказала два блюда и пиво.
Он моргает и смотрит на нее так, будто она говорит на шведском вместо английского.
– Ну и что?
– Хорошо, – отвечает Клэр, пожимая плечами. – Я подумала, будто ты решил, что она одна, вот и все.
Люк улыбается, глядя на меня сверху вниз и подталкивая плечом.
– Она думает, что я пытаюсь тебя клеить.
– Ты не должен платить за нашу еду, Люк.
Все становится еще более неловким.
– Я знаю, что не должен. Но я хочу. Это так плохо?
Убираю в карман деньги, которые держу в руке; краска приливает к щекам.
– Хм, спасибо. Я не знала, что ты здесь играешь.
Чувствую необходимость в том, чтобы уточнить это, дабы он знал – я не преследую его. Это последнее, что мне нужно.
– Да. Я иногда играю здесь до начала ночной смены. Чтобы зарядиться. Двенадцатичасовая смена выматывает. – Он кивает на Ноа, который возвращается из туалета и теперь сидит позади нас. – Свидание?
– Нет. Нет, конечно, нет, – конечно, нет? Я что, гребаная девственная монахиня? Я могу ходить на я, если захочу. Выпрямляю плечи. – Ну, вроде того. Скорее всего. Я не совсем уверена.
Люк хмурится, по-прежнему глядя на Ноа. Выражение его лица мрачное.
– Непонятные отношения, да?
– Нет, это не отношения. Мы не... Я имею в виду, что это не... – ненавижу эти моменты, когда превращаюсь в непонятно кого – девушку, которая не может связать пару слов. Ужасно.
Люк сжимает медиатор в руке так сильно, что зеленый пластик становится белым. Он бросает его на стойку.
– Хорошо, ладно, удачи, что бы это ни было. Я должен идти. Последняя песня.
– Конечно.
Он опускает голову и хмурится, пристально глядя на меня.
– Ты же знаешь, я всегда здесь. Если тебе нужно что-нибудь, только позови, Эв. Особенно если нужно надрать кому-нибудь задницу.
Люк стреляет острым взглядом в Ноа, когда говорит это, а потом, прежде чем развернуться, пятится, делая четыре шага, и исчезает в толпе. Люди расступаются перед ним, словно он – чертов Джефф Бакли.
– Кто это был? – Ноа стоит у меня за спиной, опираясь на стойку. Он улыбается, но его лоб нахмурен.
– Просто друг, – говорю я ему.
Клэр возвращается обратно за стойку бара, стреляя в меня острыми, словно кинжалы, взглядами; толпа вспыхивает, слышны возгласы и свист. С этой позиции я могу видеть только кусочек Люка выше пояса. Он поднимается на то, что должно быть небольшой сценой в углу, перекидывает ремень гитары через голову и садится – я предполагаю, там стул.
– Невероятно, да? Ты знакома с парнем, который здесь играет, – говорит Ноа, наклонившись так, чтобы говорить прямо в ухо. Его горячее дыхание обдает мою шею, и я борюсь с желанием сделать шаг назад. Это не то чтобы неприятно. Это... Ну, я не знаю. Что-то мешает мне наслаждаться его близостью так, как еще двадцать минут назад. И я не настолько глупа, чтобы притворяться, будто не знаю, что именно. Или кто. Я просто отказываюсь это признавать.
– Спасибо за то, что так принимаете сегодня, – мягко говорит в микрофон Люк. Его голос спокойный, и тишина окутывает море людей между баром и сценой. Они осторожно перешептываются друг с другом, словно это важно – слышать каждое слово из его уст. – У меня осталась всего одна песня. Она не из моих. Классика. Эта песня очень много значит для меня, так что я надеюсь, вам понравится.
