Текст книги "Зима (ЛП)"
Автор книги: Френки Роуз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
26 глава
Угрозы
– Я переживал, вернешься ли ты. Ты собиралась мне перезванивать?
Я решила обезопасить себя и вернуться в кампус незамеченной. Ноа, засунув рукава в карманы куртки, сидит на нижней ступеньке лестницы у входа в здание. Мои плечи поникают при виде его проницательных глаз.
– Так теперь ты поджидаешь меня у дома? – Я сжимаю связку ключей в ладони.
– Только чтобы, наконец, увидеть тебя, любовь моя. – Из-за его случайного использования слова «любовь» я съеживаюсь. Он натужно смеется. – Не волнуйся, Эвери, это просто ласковое обращение.
– Я знаю, – голос звучит глухо, несмотря на все мои усилия казаться раздраженной. Я кручу в руках ключи и подхожу к двери. – Не хочу стоять здесь у всех на виду. Хочешь зайти?
Ноа выпрямляется, слегка горбит плечи, укутываясь в пальто.
– Никого нет, Эвери. Все на занятиях.
– Там, где должен быть и ты
– Там, где должны быть мы оба.
Я провожу языком по зубам.
– Я захожу. Если хочешь, пошли со мной.
Вхожу в здание и пару секунд стою за дверью – пойдет или нет? Идет. Мы проделываем путь к моей квартире в полной тишине. Почему-то я напрочь выкинула из головы существование Лесли. Когда дверь открывается, она выглядит как приведение, в удивлении широко открывает глаза:
– Привет, ребята!
– Прости, Лесли... Эмм, мы... Мы пойдем в библиотеку, – произношу я.
– Господи, зачем, я как раз ухожу. – Она спрыгивает с дивана, влезает в домашние тапочки, хлопает крышкой ноутбука, и мчится из комнаты. Она не собиралась уходить; на ней футболка, на голове – растрепанный пучок. Она даже не берет пальто. Звук с грохотом закрывающейся двери разносится о гостиной. Я на автомате направляюсь в свою комнату, сердце разрывается в груди.
– Дерьмо. – Я опускаюсь на кровать и смотрю на собственные руки, не обращая внимания на Ноа, который входит следом.
– Что такое? – Запах его одеколона знакомый, но все же слишком резкий. Его рука оказывается на моих плечах, и он пытается притянуть меня к себе, но я остаюсь в строго вертикальном положении.
– Лесли, наверное, думала, что я не вернусь. И она в ужасе, что придется делить комнату с дочерью серийного убийцы.
Ноа вздыхает.
– Ты преувеличиваешь.
– О, да? Ты не воспринял эту новость легко.
Он опускает голову и глубоко вздыхает.
– Я просто был в шоке. И расстроен, что ты сама не рассказала.
– Я тебя едва знаю, Ноа. Чтобы рассказать Морган, мне понадобились месяцы, и то это вышло случайно.
– Я знаю. Ты права, мне очень жаль. Но сейчас, когда я в курсе, ты можешь мне доверять, договорились? Я не хочу терять то, что зарождается между нами. Нам просто нужно...
– Ноа, нет. Я не хочу больше тебя видеть.
Он поворачивается, глядя на меня хмурым взглядом.
– Что? Почему?
– Это сложно объяснить. Все слишком сложно.
На мгновение он умолкает, затем хватает меня за руку. Я смотрю на него и вижу его взгляд, полный решимости.
– Ты не знаешь, где я рос; как я рос и что еще более важно, среди каких людей, Эвери, но у нас не было серийных убийц. Кое-кто из отцов моих друзей до сих пор в Порт-Лиише без надежды на освобождение. Плевать, сколько дерьма твои предки совершили в этом мире, их ошибки – это их ошибки. Что бы он ни сделал, любовь моя, это делал он. Меня же волнует только то, что делала ты. И что собираешься сделать. – Он сжимает мою руку и медленно выпрямляется. Немного тянет, так, чтобы я села. Я сажусь, пряча лицо в волосах. – Посмотри на меня? – Голос звучит мягко. Мне от этого только хуже. Я делаю, как он просит, и вздрагиваю при виде странного выражения его лица. – Я хочу, чтобы ты поехала со мной.
– Что?
– Поехала со мной в командировку в Сьерра-Леоне. Это даст нам шанс лучше узнать друг друга. Тебе просто нужно поговорить с профессором Лэнгом. Он даст разрешение на то, чтобы ты прошла его курс в конце года. Я уже поговорил с людьми в Африке, они будут рады еще одной паре рук, которая сможет помочь. Это хорошо скажется на твоей...
– Ноа.
– Что? И не говори, что ты не радуешься возможности уехать подальше отсюда. Нужно продержаться всего неделю, а там рождественские праздники. К тому времени как мы вернемся, все уляжется....
– Ноа, я спала с Люком.
Он прекращает говорить. Пару секунд я просто не могу поверить, что эти слова действительно сорвались с моих губ. Понять не могу, с чего вдруг я это ляпнула. На лице Ноа написано замешательство.
– С Люком? Парнем из бара? Но... но ты говорила, он просто друг? – Его голос надламывается. Внутри меня все переворачивается, когда я вижу боль на его лице.
– Да. Я имею в виду... Он был моим другом. Теперь не уверена.
– И ты спала с ним?
Я киваю, так как не вижу смысла говорить что-то. Откидываюсь назад, спиной прижимаясь к стене, устраивая подбородок на коленях. Ноа устраивается на кровати и обхватывает руками голову. Пару минут мы молчим, в тишине комнаты слышно только наше тяжелое дыхание. Наконец он убирает руки с лица и смотрит на меня.
– Это неважно. – Ага, как же. Особенно, судя по тому, как он судорожно сжимает и разжимает кулаки. – Это не значит, что ты предала меня. Ты просто сходила с ума из-за своего отца. И сделала это, чтобы ни о чем не думать, так? – Надежда в его голосе смешана с болью. Я отвратительный, отвратительный человек.
– Нет. Нет, Ноа. Не поэтому. Я сделала это, потому что он мне не безразличен.
– А я тебе небезразличен?
– Все верно, но...
– Тогда ты поедешь со мной в Африку.
– Ноа...
– Нет! – Он вскакивает, потирая шею. – Это все неважно, понимаешь? Слушай, я не говорю, что я счастлив от мысли, что ты переспала с другим парнем. Он тебе не безразличен – я не говорю, что мне не больно при мысли об этом. – Его лицо становится мертвецки белым. – Но ты сама только что сказала. Я тоже тебе не безразличен. Поэтому я не могу просто взять и отпустить тебя. Прямо сейчас я чувствую себя в полной заднице, потому что отчаянно хотел бы быть на его месте. Я хочу тебя, Эвери. Я не хочу ни с кем тебя делить. Ты должна быть только моей. Поэтому ты должна поехать со мной в Африку.
Он не слышит меня. Выбирает не слушать. Это полное сумасшествие. Абсолютный дурдом. Как будто я могу вот так запросто взять и уехать с ним в Африку после того как призналась, что спала с другим парнем. Это чистое безумие.
– Слушай, мне, правда, жаль, Ноа. Я знаю, это несправедливо по отношению к тебе. И мне очень, очень жаль, что ты тратишь свое время, но...
– Тебе очень, очень жаль, что я трачу свое время? – Глаза Ноа горят лихорадочным блеском, когда он смотрит на меня. Я и представить не могла, что они могут выглядеть настолько дикими, как будто через секунду он прыгнет в пропасть. Он судорожно проводит руками по своим волосам, качаясь взад-вперед на моей кровати. – Трачу свое время? Ты и правда, глупая мелкая сучка, Эвери. Ты хоть представляешь себе, сколько девчонок вешались мне на шею последние несколько недель, а? Я такой... – Кажется, у него кончился запал, и он не может подыскать слова. Я все еще прихожу в себя после «глупой мелкой сучки», когда он снова возвращается к кровати, подползает ко мне так, что теперь нависает сверху, своими ногами фиксируя мои, и упирает руки в стену по обе стороны от моей головы. – Я такой... тупой кретин, – выдыхает он. Все его тело дрожит. Каждая клетка полыхает Гневом. Наверное, мне стоило бы испугаться, особенно когда он наклоняется ближе и тычет пальцем мне в лицо, но у меня просто нет сил на это. Я безучастно смотрю на него, спокойная, задаваясь вопросом, ударит ли он меня, и это, кажется, только больше приводит его в ярость. – Ты едешь со мной в Африку, Эвери. – Голос дрожит, он пытается взять себя в руки. – Даже, мать твою, не думай о том, чтобы сказать мне «нет». Я не приму такого ответа, слышишь?
***
– Ты не поедешь в эту гребаную Африку с этим психопатом!
Ботинки Морган жутко скрипят, когда мы идем домой через кампус. Мы ходили за кофе, и я рассказала ей о выходке Ноа. Но не сказала, что ее спровоцировало. Ей не нужно знать о том, что у меня было с Люком.
– Журналисты умирают в Сьерра-Леоне, Эвери. Они едут туда, пытаясь быть добрыми самаритянами, и получают пулю в лоб от детей-солдат. Тебе это не надо. Никому не надо. Плюс, поправь меня, если я ошибаюсь, но все это звучит так, будто Ноа угрожал тебе.
– Так и было. Он был в ярости.
– Но он не причинил тебе вреда? – Морган переводит на меня взгляд прищуренных глаз. Она задает этот вопрос уже в пятнадцатый раз. И все еще нуждается в подтверждении.
– Он вообще не прикасался ко мне. Я сказала ему уйти, и он ушел. Конец истории. – Ага, конец, если не считать, что он разбил камеру, которую дядя Брэндон подарил мне на День благодарения. И по пути впечатал кулак в стену, но судя по тому, как он шипел от боли, а стена осталась целой, то себе он навредил больше, чем ей. Я даже не включала камеру, чтобы проверить, в рабочем ли она состоянии, а поступила умнее – ушла искать Морган, на случай, если он решит вернуться.
Мы почти на месте, и Морган тянет меня за рукав.
– Я рада, что между вами все кончено, Эв. Я ему не доверяю. Ты рассказала Люку?
– Нет, я не рассказала Люку. И не собираюсь.
Морган смотрит на меня так, будто готова придушить.
– А должна. Или хотя бы другому копу. Он может вернуться. И действительно попытаться нанести вред.
– Нет.
– Ты не можешь этого знать! – Морган хватает меня, не давая и шагу ступить. – Послушай, я не говорю, что Ноа – психованный убийца, или что-то в этом роде, но ты не можешь быть в этом уверена. Я не хочу быть той рыдающей подружкой из ночного выпуска новостей, которая не заставил подругу сообщить о грозящей ей опасности, и теперь она мертва. – Она бросает мне вопросительный взгляд. – Я не буду спать по ночам, если ты этого не сделаешь.
– Хорошо, блин, ладно. Я позвоню копам и все расскажу. Но честно, в этом нет ничего такого.
Мы направляемся в здание и направляемся ко мне. Поднимаясь по лестнице, Морган обнимает меня, прижимая к себе ближе.
– Спасибо. Теперь я могу быть спокойна.
– Как насчёт того, чтобы успокоить меня и рассказать, как прошла твоя встреча с деканом, а? – Колумбийский не похож на заведение, лояльно относящееся к прогулам студентов из-за проблем с наркотиками. На этой встрече с советом колледжа решался вопрос не о том, сможет ли она закончить этот год обучения или придется начинать его заново. А о том, не выгонят ли ее к чертовой матери.
Морган хмурится.
– Ты должна быть на моей стороне. Декан был в ярости, но мне удалось убедить его, что подобного не повторится.
– И все? Тебе даже выговор не влепили?
Морган закатывает глаза и поправляет свой огромный красный свитер. Кстати, красный – совсем не ее цвет. Она все еще похожа на пылающую смерть.
– Ну, они упоминали постановку на учет в течение двух лет, но остановились на испытательном сроке.
Испытательный срок – это нормально. Испытательный срок – это чертовски более удачная идея, чем отметка в личном деле, которая повлияет на дальнейшее обучение.
– Просто убедись, что ты с этим справишься, ладно? Твоя мама права насчет этого. Образование можно отправить псу под хвост, если ты окажешься мертва.
Морган натянуто улыбается, и я вижу, что не пререкаться со мной стоит ей огромных усилий. Она выглядит уставшей. Даже более того – измотанной и опустошенной. Под глазами синяки, скулы очерчены гораздо сильнее, чем обычно.
– Ты будешь есть? – Я завожу нас в квартиру, ломая голову в попытках вспомнить, есть ли что-то съестное в холодильнике, чтобы накормить ее. Морган качает головой.
– Не могу. Тейт Родс отбил у меня аппетит на всю жизнь. Я, наконец, дозвонилась его матери на Бали. Она сказала, что ничего не слышала о нем. И даже не выглядела расстроенной. Больше переживала о том, что СМИ пронюхают о его исчезновении. Она сказала, цитирую: «Иногда он так поступает, дорогуша. И появляется, когда сам того хочет, а мне приходится вытаскивать его из очередной переделки. Просто позволь полиции этим заняться и не переживай».
Я сажусь за стол, кусая щеку изнутри.
– Мне жаль. Я бы могла попросить Люка рассказывать нам новости о Тейте, если они будут, но... – Но я охренеть как испортила наши с ним отношения, и теперь даже позвонить этому парню – огромная проблема.
Лицо Морган приобретает бледно-зеленый оттенок.
– Все в порядке. Его мать сказала, что отследила выписку по его карточке. Оказывается, ею расплачиваются в стрип-клубах. Похоже, она считает, что он просто ушел в загул.
– Он поступал так раньше?
– Видимо да. – Ее голос стихает. – Я так переживаю о нем, Эв. Мы расстались. Я порвала с ним. И оставила ему четыре сообщения, в которых сообщила об этом. В общем, он может отчаливать и со спокойной душой развлекаться со стриптизершами. Не то чтобы я думаю, что он будет чувствовать вину из-за этого.
Бедная Морган. Тейт – чертов придурок. Он знал, насколько ей сейчас плохо и даже не взял трубку? Поверить не могу, что он такой ублюдок.
– Мне так жаль, Морган. Знаешь что? К черту этого парня. Давай возьмем напрокат фильм и устроим девичник? А с завтрашнего дня приступим к поиску сексуального мачо, который будет о тебе заботиться. Идет?
– Давай. Я согласна.
– Тогда я закажу китайской еды, – добавляю я. Морган надо хорошенько поесть. Но стоит только подумать о китайской еде, и я вспоминаю, как Люк заказывал ее для нас в своей квартире. Стопка комиксов про Человека-паука, горы нот, гитара, аккуратно сложенные полотенца и одеяла в коридоре. Его океан из книг и бесконечные запасы «Джека».
– К черту китайскую кухню. Лучше индийскую.
27 глава
Не обращай внимания на всяких ублюдков
Я просыпаюсь с привкусом кормы (инд. блюдо из тушеных овощей, прим. пер.) на языке, несмотря на то, что я дважды почистила зубы перед сном. Привкус не настолько плох, как звон в ушах. Я тяну ладонь, чтобы выключить будильник, но вдруг понимаю, что это не он. Возможно, этот противный гул больше связан с пятью бутылками пива, которые были выпиты накануне, чем с тем фактом, что пора вставать. Кстати, когда я, наконец, разлепляю глаза, дневного света не видно. Единственный свет, который разливается по комнате – голубое свечение экрана телефона, шумно вибрирующего на тумбочке.
Я беру телефон и вздрагиваю, попутно отмечая, что сейчас всего шесть часов. Дрожь перерастает в удивление, и я хмурюсь, увидев на экране имя Люка. Я беру трубку и говорю громким шепотом:
– Какого черта ты звонишь мне в шесть утра? – На секунду я надеюсь, что мой номер был набран случайно, в кармане, и собираюсь молча положить трубку. Но он начинает говорить, и я понимаю, что мой номер набран не случайно, а по пьяной лавочке.
– Разница между Вайомингом и Нью-Йорком два часа, так что... здесь четыре. Твой дядя сказал, что нужно дождаться восхода солнца и позвонить тебе, но он не уточнил, где должно взойти солнце, так что... По-моему, сейчас самое время. Проверишь?
– Нет! Солнце еще не взошло! Тебе надо проспаться, Люк.
– Я не могу спать.
– Почему нет?
– Ты знаешь, почему нет, – мягко отвечает он.
Я чешу нос, пытаясь выровнять дыхание.
– Да, я знаю.
– Брэндон сказал передать тебе, чтобы ты позволила мне вытащить себя из скорлупы, – произносит Люк. Он не очень четко выговаривает слова. Не то чтобы совсем непонятно, но это не речь трезвого человека. – Понятия не имею, что это значит, но если тебя нужно вытаскивать, я готов.
Черт побери Брэндона и его длинный язык.
– Мне не нужна помощь с вытаскиванием, но спасибо. Тебе нужно пойти поспать, Люк.
– Мы можем увидеться, когда я приеду домой? – шепчет он.
Я натягиваю одеяло на голову и закрываю глаза. Похоже, мое сердце готово разорваться.
– Ты хочешь этого? В последнюю нашу встречу...
– Ты сказала, что стоишь на краю пропасти.
И я все еще чувствую эти слова, сорвавшиеся с моего языка.
– Да, прости.
– Не извиняйся, – его голос звучит тихо и нежно. – Просто перестань прятаться от меня. Я не совсем понял, что ты имела в виду под этими словами. Это прозвучало как что-то плохое. Но ты должна знать одну вещь, я поймаю тебя. Что бы ни случилось, я всегда поймаю тебя.
Внезапно я чувствую себя самой огромной идиоткой на планете. Глаза наполняются слезами, и они готовы пролиться в любую секунду.
– Люк?
– Да?
– Я облажалась. Реально облажалась. Ты должен ненавидеть меня.
На мгновение он замолкает. Я слышу его дыхание на том конце провода. В конце концов, он говорит:
– Ты знаешь, что я не ненавижу тебя. Точнее, наоборот. Вот в чем проблема.
Я впиваюсь ногтями в собственную руку.
– Ты прощаешь меня? За то, что я сбежала? Будет ли слишком с моей стороны просить тебя об этом?
– Нет. С твоей стороны будет слишком – снова убегать от меня. Вот чему я действительно не могу радоваться.
– Я не буду. Обещаю, я не буду.
– Я не хочу, чтобы между нами оставались какие-то секреты. Брэндон посоветовал мне рассказать тебе... про то, что со мной произошло в детстве. Но я не думаю, что смогу. Не сейчас. Ты же подождешь? – он говорит слишком быстро, проглатывая слова, алкоголь делает его уязвимее. И еще более желанным.
Я прикасаюсь кончиками пальцев к губам, пытаясь понять – улыбаться мне или плакать.
– Я подожду.
Я так и не засыпаю снова. В голове кружит слишком много мыслей. Мне хочется свернуться клубочком и рыдать, но не от горя, а от счастья. Я никогда, ни мгновения, не верила, что мы можем быть вместе. Ни секунды. Даже когда он на всю улицу кричал о том, что я ему не безразлична с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, я не позволяла себе об этом задуматься. Я не была готова к риску остаться с разбитым сердцем, не готова к риску испытать вообще какую-либо боль, но сейчас... Я не знаю. Сейчас, возможно, я верю в то, что все будет хорошо.
***
Возвращение в Колумбийский – одна из самых тяжелых вещей, которую мне приходилось совершать в жизни. Если бы пять лет назад у меня был выбор, я бы ни за что не вернулась в школу. Я бы бросила ее. Перешла на домашнее обучение. Переехала бы в другой штат и начала все сначала. В общем, просто сбежала. Возвращаясь назад, я понимаю, что моя мать просто взяла все в свои руки, не поинтересовавшись моим мнением. Мне пришлось лицом к лицу столкнуться с реальностью, и это было ужасно. Но сейчас я сама контролирую происходящее, и не хочу однажды обернуться назад и понять, что сама выбрала путь изгоя. Путь, полный насмешек и издевательств. Время убегать истекло.
Едва я вошла и до самого окончания лекции, все взгляды были обращены на меня. Все плакаты на территории колледжа были сняты по требованию Аманды Сент-Френч, но даже моя мать не могла заставить людей не глазеть. Я вроде как привыкла к подобному, но не в таком масштабе. Колумбийский университет гораздо крупнее Брейквотерской старшей школы, здесь чертова туча народу, если проводить параллели. И, к сожалению, каждый теперь в курсе, кто я такая. Время, которое я жила здесь инкогнито, было замечательным, но каждую секунду я боялась того, что будет, когда истина будет раскрыта. Теперь мне нечего скрывать, и это почти облегчение. Больная и извращенная форма облегчения, но все же.
Занятие проходит без эксцессов. Мне удается абстрагироваться от перешептываний и обсуждения за спиной. Но не от взгляда Ноа, направленного через всю аудиторию и застывшего на мне. Каждый раз, когда я украдкой поглядывала на него, он со злостью смотрел на меня. И я понимала, что если на меня так действует его хмурый вид, когда он находится в противоположном конце аудитории, то встречаться с глазу на глаз я точно не горю желанием. Я возвращаю ему такой же внимательный и сердитый взгляд, и сердце начинает биться сильнее, когда он, наконец, отворачивается. Оставшееся время урока я не смотрю на него.
За десять минут до конца занятия жужжит мой телефон. Это Люк.
Люк: Извини за ранний звонок, который тебя разбудил. Если тебя это утешит, у меня адское похмелье. Простишь?
Я набираю ответ и отправляю.
Я: Возможно. Зависит от...
Люк: От чего?
Я: От того, сможешь ли ты мне пообещать, что мы не будем с тобой разговаривать всю неделю. Мне нужно время, чтобы во многом разобраться.
Я думаю это то, что нам нужно. Это то, что нужно мне. Неразбериха с Ноа, похожая на ночной кошмар; непонимание того, как все разрулить в колледже… Папа. Все накладывается одно на другое. При следующей встрече с Люком я хочу, чтобы в моей голове все было разложено по полочкам. И я могла думать о нем и только о нем. Он этого заслуживает.
Люк: Как скажешь, Эвери. Я никуда не денусь. X
Это «Х»(прим.ред. в переписке так обозначается поцелуй) похоже на запоздалую мысль. Он колебался – стоит писать, не стоит? Так мило, что он приписал в конце сообщения поцелуйчик. И снова пишет.
Люк: И мне, правда, жаль, что я позвонил тебе пьяным. Это не круто.
Я: Да ладно, все в порядке. Хотя я не думала, что когда-нибудь такое услышу. Была уверена, что бутылка – это мой запатентованный способ решения проблем.
От его ответа сердце пропускает удар.
Люк: Нет, не в порядке. Это совсем другое. Это ты.
Ноа оказывается рядом еще до того, как толпа с галерки вываливается из аудитории. Он без шапочки, и несколько девчонок смотрят на него во все глаза. Ноа запускает руку в волосы и натянуто улыбается:
– У тебя еще есть занятия после этого?
– Я не хочу с тобой разговаривать, Ноа.
– Нда, но мы должны это сделать. Ты же не считаешь, что здесь подходящее место для подобного разговора?
Я качаю головой, крепче прижимая папку к груди.
– Мы ничего друг другу не должны. Давай оставим все как есть.
– Но между нами не все…
– Между нами никогда ничего не было, Ноа! – Я останавливаюсь, оборачиваясь к нему лицом.
Он движется быстрее, чем я понимаю, к чему это приведет. И у меня просто нет возможности предотвратить то, что следует дальше. Он шагает вперед, резко прижимает меня к стене и впечатывает свое тело в мое. Его рот обрушивается на мой, а губы так сильно впиваются в мои, что я чувствую вкус крови. Кто-то в коридоре громко улюлюкает, видимо, со стороны это кажется романтичным проявлением чувств на публике. Крики стихают, когда я со всей силы толкаюсь, пытаясь избавиться от него. Мне удается повернуть голову в сторону, я тяжело дышу, но попытки отодвинуть его тело проваливаются.
– Ноа! Какого черта?!? – Злость в моем голосе смешана с паникой. Три девчонки с хмурым видом останавливаются в коридоре, пытаясь понять что это – ссора двух голубков или нечто более серьезное.
Ноа отступает назад, но все еще держит меня за руку, крепко вцепившись пальцами в мою кожу.
– Ты строишь из себя гребаную святую, а на деле – просто шлюха, Эвери. Самая обыкновенная, – произносит он. – Не нужно было увиваться вокруг меня, если ты не хотела быть вместе.
У меня просто отвисает челюсть. Некоторые слова – как красный флаг, стоит их произнести, и дальше сплетни разрастаются с пугающей скоростью. Шлюха – одно из них. Рядом с застывшими в тревоге девушками останавливаются два парня, идущих по коридору. Тот, что повыше, брюнет, покрытый татуировками, улыбаясь, подходит ближе.
– Салют, Эвери! – его ухмылка намекает на близкое знакомство, но мы не знакомы. Он продолжает, не обращая внимания на мое смущение. – Ты помнишь о тех конспектах, которые спрашивала на прошлой неделе? Найдешь время зайти за ними? – Его глаза опускаются на руку Ноа, которая держит мою мертвой хваткой, их яркий стальной блеск посылает четкое сообщение – убери свои гребаные лапы или я тебе их переломаю.
Ноа хмурится, но отпускает. Я вырываюсь и делаю шаг от него, молчаливо благодаря незнакомца глазами.
– Да, конечно. Сейчас идеальное время.
Незнакомец посылает мне улыбку – без осуждения и всего такого, – и кивает.
– Ну, хорошо. Тогда пойдем.
И я иду вперед, прижимая к себе папку как самое дорогое, что есть в моей жизни. Не оглядываясь, я чувствую горящий взгляд Ноа пока мы идем по коридору, дверь за нами захлопывается, и я оказываюсь на улице с парнем, с которым ни разу не разговаривала.
– Спасибо… Это был небольшой…
– …трындец, – подхватывает парень с татуировками.
Я пытаюсь улыбнуться, настраиваясь на позитивный лад. Этому парню не стоит знать, что на секунду Ноа действительно меня испугал.
– Да. Именно. Прости, я… Мы знакомы? – Я не видела татуировки. Его лицо тоже незнакомо – неудивительно, учитывая, что студгородок насчитывает около шести тысяч человек, и я, как правило, держусь особняком.
– Неа, не знакомы. – Татуированный парень протягивает руку. – Я Алекс.
Я пожимаю руку, хотя и терзаюсь смутными сомнениями.
– Но ты мое имя знаешь, так ведь?
Он поджимает губы в тонкую линию, наклоняя голову в бок.
– Да. Но это не моя вина. Твои фото были развешены повсюду в кампусе, вплоть до вчерашнего вечера, кстати.
– О. Понятно. – Я забираю руку и опускаю голову, мечтая провалиться на месте.
Алекс просто пожимает плечами.
– Да не переживай ты. Здесь каждый день – новый скандал. На следующей неделе о тебе и не вспомнят. – Он собирается уходить. – Не позволяй никому заставлять чувствовать себя будто тебе здесь не место. Ты здесь по праву. Как и они.
От этой мысли меня пробирает на смех.
– Легко сказать.
Он пожимает плечами.
– Мне пора. Увидимся. Не расстраивайся из-за всяких ублюдков, ладно?
Я разглядываю свои ботинки, покрытые темными разводами от тающего снега.
– Тоже проще сказать, чем сделать.
– Неправда. Вот. – Он лезет в карман и что-то достает – клочок бумаги, судя по всему.
– Я занимаюсь организацией вечеринок в клубе, в качестве дополнительного заработка. Приходи на любой концерт. Выпьешь пиво. Потанцуешь с подругами. Тебе полегчает, я обещаю. – Алекс протягивает мне флаер – черный с белой окантовкой. Это список предстоящих музыкальных мероприятий. И уходит, закинув сумку на плечо. – И прими совет. Тебе стоит сообщить об этом парне в службу безопасности на кампусе. Он выглядел немного сумасшедшим. – Он улыбается, поворачивается, и уходит. Никаких вопросов о плакатах, правда там написана или нет, похожа ли я на своего отца и тому подобное. Ничего.
Я вижу, как он исчезает в толпе людей, которые направляются на следующее занятие, меня поражает одна мысль: может быть, он прав. Может быть, в этот раз все будет не так плохо. Может быть, в этот раз на следующей неделе обо мне забудут.
Хотя один человек точно не забудет.
Я, конечно, сказала Морган, что заявлю на Ноа в полицию после вчерашнего, но честно говоря, собиралась спустить ему это с рук. Он просто разозлился, и я чувствовала себя виноватой. Но сейчас… Сейчас я взволнована. У Ноа было время остыть и обдумать все, но вместо этого он кажется еще злее и угрюмее. И у меня будто упала пелена с глаз, когда это сказал незнакомец, подтвердив слова Морган. Кроме того, я больше не хочу чувствовать себя уязвимой из-за Ноа Ричардса.
Никогда.
По пути домой я разворачиваю флаер, который дал Алекс, и в глаза моментально бросается название одной группы из списка.
D.M.F.
Группа Люка.
Убираю листовку и направилась к полицейскому участку, хотя должна была сделать это еще утром. Молодая девушка в полиции принимает мое заявление о поведении Ноа, но не кажется и мало-мальски заинтересованной. Похоже, работа в студгородке, где каждые выходные гулянки и пьяные драки, повлияла на ее чувствительность. Но она заверила меня, что «серьезно относится к подобного рода вещам». Я не вмешиваю сюда Люка. Для его работы не очень полезно быть вовлеченным в «романтические» разборки.
И ухожу домой, все еще крепко зажав пальцами в кармане листовку.
