Текст книги "Зима (ЛП)"

Автор книги: Френки Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

11 глава

Сюрприз

– Так что, вы даже не поцеловались вчера вечером?

– Нет. – Ну, Ноа действительно меня не целовал. А эротические сны не считаются. Я ем морковку, стараясь хрустеть погромче, потому что знаю, насколько Морган раздражает, когда я делаю это во время разговора по телефону. – Ноа сказал что-то о желании иметь возможность сделать это несколько раз.

– Ты знаешь, что это означает? – Морган кажется немного напряженной. Она лечится от похмелья после веселого вечера с родителями. Очевидно, единственный способ справиться с этим – получить доступ к дорогой текиле.

– Нет, что это означает?

– Это означает, что он игрок. Для него в порядке вещей целоваться с девушкой всего один раз, если ты улавливаешь мой намек.

– Может быть, – признаю я.

– И тебя это устраивает?

Я думаю о том, насколько все сложно прямо сейчас; мне действительно нужно что-то серьезное с парнем? Ответ однозначный: НЕТ, я определенно не готова думать об эмоциях, чувствах и подобной фигне. Это может заставить меня анализировать побег, который мое подсознание совершило в Порнолэнд вчера ночью.

– Да, думаю, меня это устраивает. Я имею в виду, Ноа студент по обмену, черт побери. Однажды он вернется в Ирландию. К тому же мне ничего не нужно ему объяснять о прошлой жизни, если у нас просто легкая интрижка.

Морган вздыхает на том конце провода.

– Прости? Кажется, я услышала «легкая интрижка»? Похоже, алкоголь, который я вчера выпила, повлиял на мои уши.

Морган Кэплер – королева преувеличений. Я засовываю остальную часть морковки в рот и намеренно громко чавкаю.

– Я не так уж консервативна, Морган. По крайней мере, не думаю, что это так.

– Поверь мне, так и есть.

– Я возмущена.

– Я возмущена, что меня обвиняют во многих вещах, но, к сожалению, моя дорогая, это не делает их ложью.

– Ладно, хорошо, может быть, я больше не хочу быть консервативной. Может быть, я просто хочу отвлечься.

Вот что Ноа сделал прошлой ночью – он заставил меня забыться в течение пяти минут. Я чувствовала себя действительно хорошо… Пока мы не попали в «У О’Фланагана», конечно. Я скрыла эту часть ночи в своем рассказе. Нет желания объяснять про Люка и его невероятный голос или про тот факт, что он пел Blackbird. Морган разобьет все мои доводы и еще больше запутает. А сейчас иметь хоть какую-то ясность было бы здорово, учитывая, как все сложно.

– Я рада за тебя, Эвери. Тебе полезно немного развлечься. И я уверена, невероятный ирландский мальчик знает, по крайней мере, сотню разных способов, которыми можно тебя развлечь.

Я громко вздыхаю. Есть шанс, что она права. Конечно, есть также шанс, что я держусь за Ноа, потому что с кое-кем другим все слишком, слишком сложно.

– Когда ты вернешься в кампус?

– Поздно вечером. Ты хочешь выпить чашечку кофе завтра в обед?

– Конечно.

Вешаю трубку, чувствуя приближение головной боли, давящей на виски. Я сделала все возможное, чтобы казаться заинтересованной в Ноа по телефону, но будет немного сложнее убедить саму себя. Может быть, сейчас самое время выбросить Лукаса Рида из головы раз и навсегда. Если честно, он не выходил у меня из головы с той ночи в доме братства Тейта ни во время бодрствования, ни во сне. Я не должна давать себе волю. Я просто должна остановиться. Разрешить ему занять место в моем мозге – это, несомненно, очередная дорога, ведущая к боли и страданию. Для начала, Люк знает все отвратительные подробности моего прошлого. Он нашел моего отца, черт возьми. Мы виделись, когда я была ребенком, чтобы Люк мог убедиться в том, что я в порядке. В общем, теперь он может покончить с этим делом. Несомненно, для него я по-прежнему ребенок, сопливая малышка, которая топала ногами, кричала и разбила окно в гостиной, когда узнала, что ее отец мертв. По этим причинам Люк никогда не будете чувствовать ко мне что-нибудь кроме жалости и, возможно, желания защитить из чувства долга.

Есть и другие причины. Обычные. Люк старше, живет в городе сам по себе в течение многих лет, а я только поступила в колледж. Я знаю, что он невероятно хорошо выглядит, даже если делаю вид, что это не влияет на меня, хотя еще как влияет, и это означает, что у него может быть любая девушка, стоит только захотеть. Вдобавок к тому, мне отчаянно не хочется ничего к нему чувствовать, потому что каждый раз, когда смотрю на него, вижу его лицо в тот день, когда он пришел к двери нашего дома. Замечаю ужас от того, что он увидел, чувствую вину из-за того, что он должен был сказать нам. Я вижу Брейквотер и все то, что хочу оставить позади. Мне нужно вычеркнуть этого человека из своей жизни навсегда.

***

Красная и синяя мишура обернута вокруг перил лестничной клетки у квартиры Люка. Странно. Рановато для рождественских украшений, кроме того, обычно большинство мест украшено в красно-зеленой гамме. Возможно все, кто живут в этом доме, полицейские. Я иду пешком до верхнего этажа и наклоняюсь, чтобы оставить толстовку полиции Нью-Йорка, которая сложена в сумку Macy’s , перед дверью Люка. Его квартира – единственная на этаже, так что вероятность, что кто-то другой найдет ее раньше, чем он возвратится с работы, крайне мала. Я собираюсь развернуться и идти назад вниз по лестнице, когда дверь открывается и выходит Кейси Фишер, одетая в черно-серое клетчатое пальто. Я застываю, ошеломленная тем фактом, что Люк вернулся настолько рано с предполагаемого двенадцатичасового дежурства, и что бывшая подружка выходит из его квартиры.

– Айрис Бреслин? – бормочет она, а потом выпрямляется и окидывает меня взглядом сверху донизу так, как обычно делают люди, когда они поражены и заинтригованы. Кейси подстригла длинные темные волосы, которые носила в школе, но по-прежнему похожа на Белоснежку: с пухлыми насыщенно красными губами, невероятно бледная. Она из тех людей, которые избегают солнца, чтобы кожа не старела. Намного худее, чем раньше, и приобрела тонкий нью-йоркский шик, который ей к лицу.

– С кем ты... – Люк появляется в дверном проеме позади Кейси, без рубашки. Татуировки, которые выглядывали из-под рукавов, намного крупнее, чем казались. Я рассматривала бы их, если бы не испуганные искорки в его глазах. Там же и паника – ...разговариваешь? – заканчивает он.

Кейси оборачивается, чтобы посмотреть на него, выгибая отлично подведенную бровь.

– Я вижу, что ты все еще увлечен этой жуткой девчонкой.

– Кейси, не надо, – рычит Люк. Звук посылает колебания через меня, как землетрясение. Он смотрит на меня немигающими глазами. Я открываю рот, чтобы сказать что-то, только стоит ли? Нет, конечно, нет. Куча фраз проносится в голове, но ни одной удачной. Я могла бы сказать, что у меня есть причина быть здесь. Можно было бы просто отдать сумку с толстовкой, но тогда Кейси будет знать, что Люк давал ее мне, а я не хочу, чтобы она подумала, что...

Бог мой, что подумала?

Смотрю на Люка дикими глазами пару секунд, прежде чем мои ноги решаются, и я, поворачиваясь, убегаю вниз по лестнице. Уже на полпути к выходу происходит худшее. После всех случаев, когда Люк забывал мое новое имя, он, наконец, выбирает время, чтобы сказать его:

– Эвери, подожди! Эвери!

Я давлюсь рыданиями и бегу.

12 глава

Попалась на крючок

Библиотека – самое теплое место в кампусе, а это значит, что она набита битком. После целого утра пар я встречаюсь здесь с Морган, чтобы позаниматься, но до сих пор выучили мы немного. По крайней мере, она уж точно. Уже добрых минут сорок Морган целуется с Тейтом, и библиотекарь выглядит готовой нанести кое-кому телесные повреждения. У меня ужасное настроение, поэтому то, что меня не трогают, только к лучшему. До тех пор, пока...

– Я собираюсь делать вид, что меня совершенно не задело то, что ты не пишешь мне с самого нашего не-свидания, – Ноа садится на место рядом со мной, лукаво ухмыляясь; на нем шапка, натянутая на уши. Я бросаю свою ручку на открытую книгу и с трудом пытаюсь выдавить улыбку, так как мои нервы все еще расшатаны после бегства от Кейси Фишер. И Люка. Полуголого, взъерошенного, чертовски сексуального Люка. Р-р-р-р. Однако Ноа в этом не виноват. Ни в чем.

– Прости. Разве ты не мог сам написать? Или это не так работает?

Ноа качает головой, еще раз обнажая передо мной ряд жемчужно-белых зубов.

– Настоящий мужчина ни за кем долго не бегает, это за ним бегают. Мне нужны извинения.

– Извинения?

– За две бессонные ночи подряд. Довольно бесчеловечно, так мучить человека.

– Ноа Ричардс! – объявляет Тейт, хлопая по парте. Он и Морган, наконец, оторвались друг от друга, чтобы глотнуть воздуха, и моя лучшая подруга выглядит дьявольски довольной. Не хочу, чтобы она наблюдала за моим взаимодействием с Ноа; то, во что она вмешивается, никогда хорошо не заканчивается. Тейт тянется и ударяется кулаком с Ноа.

– Ты принес те книги, чувак? – спрашивает Морган.

Ноа кивает, с трудом поднимая свою сумку на стол.

– Просто заглянул отдать их тебе. И собрался преследовать Эвери Паттерсон. Видишь ли, она заставляет меня делать всю работу. – Из сумки он достает два учебника размером с маленькие телефонные справочники и двигает их через стол. Морган кладет наманикюренную руку на эту стопку и следит за нами двумя.

– Она заставляет тебя делать всю работу, ха? Это грубо, Эвери.

О боже. Приплыли.

– Я так и подумал, – смеется Ноа. – Только… – он поворачивается, чтобы посмотреть на меня. – Я совершенно не прав, не так ли? Два дня топтался поблизости, думая, что ты покорена моими жалкими попытками соблазнения, и теперь здесь в смущении оттого, что ты абсолютно не заинтересована.

– О, она заинтересована, милый, – мурлычет Морган. Мне хочется стукнуть ее, но она чертовски сумасшедшая в драке. Я бы проиграла. Лучше держать ее подальше, поэтому просто бросаю ей предупреждающий взгляд. Взгляд, который она мне посылает в ответ, однозначно говорит: «Ты можешь поблагодарить меня позже».

– Так ты действительно покорена моими жалкими попытками соблазнения?

Извиваюсь, пытаясь избежать удара ботинком Steve Madden под столом от Морган, которая изо всех сил старается достать до моей голени. Я буду выслушивать от нее в течение многих недель, если не подыграю.

– Конечно, покорена. Попалась на крючок.

Бравада Ноа не уменьшается, однако я действительно замечаю вспышку облегчения в его глазах. Тейт, который роется бумажнике, бросает Ноа пачку наличных через стол.

– Спасибо, чувак. Я бы заплатил целое состояние, чтобы купить их новыми.

– Без проблем, эти книги больше не нужны.

– Что ты делаешь сегодня?

Ноа толкает меня плечом, усмехаясь.

– Чтение подождет. А прямо сейчас? Прямо сейчас я веду Эвери Паттерсон на ланч.

***

Мы заходим в первую попавшуюся закусочную по пути из кампуса: слишком холодно, чтобы быть избирательными, и запах свежего кофе привлекает с улицы. «У Марго» забито под завязку студентами колледжа, у которых возникла та же идея, что и у нас. Маленькая, хрупкая, женщина передвигается от стола к столу, заново наполняя кофейные кружки посетителям. Окна запотевают, и каждый раз, когда звучит дверной колокольчик и входит новый клиент, слышатся стоны людей и просьбы закрыть дверь.

Мы находим свободный столик; я заказываю кофе и немного тыквенного супа, а Ноа – гамбургер и эспрессо. Когда официантка уходит, он склоняется над столом и улыбается мне. Я ошибалась: у него действительно есть веснушки на носу, но они настолько мелкие, что едва видны. Ноа смотрит на меня без тени смущения.

– Что? – не выдерживают мои нервы. Я не привыкла, чтобы меня так рассматривали.

– О, ничего. Я просто задался вопросом, что ты делаешь на рождественских праздниках?

Я помню обещание Брэндона приехать в город. Взять на заметку: нужно связаться с владельцем квартиры, узнать, будет ли она свободна.

– Ничего особенного. Снова проведу их с моим дядей. А ты?

– Я собираюсь найти подработку.

– На все праздники? – Приносят наш кофе. Я кладу нездоровое количество сахара в горькую черную жидкость. Ноа поднимает бровь, но ничего не говорит о моем пристрастии к сладкому.

– Да, мой универ в Лондоне позволит мне остаться на два семестра при условии, что я буду работать. Это значит, я должен пожертвовать вечеринкой по случаю дня рождения малыша Иисуса, но все в порядке. Я никогда не оставался один на Рождество.

– Ха. Ты явно никогда не был на Рождество в Нью-Йорке. – Я размешиваю свой кофе до тех пор, пока не удостоверяюсь, что не наберу полный рот нерастворенного сахара, и делаю большой глоток. – Ну и где ты собираешься работать?

Ноа открывает рот, и у него вылетает смешок, который кажется немного нервным.

– М-м-м… В Африке.

– Что? Я думала, что ты будешь стажироваться в газете или что-то подобное! Но Африка? Почему?

– Прежде чем приехать сюда, я понял, что получать международное образование можно действительно интересным путем, поэтому договорился пойти работать на некоммерческое агентство в Сьерра-Леоне. Оно освещает конфликт.

– Но… – «это опасно», – хочу сказать я. С другой стороны, исходя из того, что он сказал о своем детстве, Ноа привык находиться в опасных местах. Я поднимаю брови и протягиваю свою кофейную кружку ему. Он чокается своей. – Слава тебе за то, что делаешь что-то важное вместо того, чтобы разносить кофе в «Нью-Йорк таймс».

Он смеётся.

– Они бы меня не взяли. По слухам, я готовлю плохой кофе.

Наша еда прибывает, и мы продолжаем разговаривать; Ноа иногда постукивает меня ногой под столом, в то же время делая вид, что ничего не происходит. Мне, так или иначе, удается выдать экспромтом ответы на его вопросы о моей семье, придерживаясь правды настолько, насколько это возможно: моя мать тоже живет в Нью-Йорке, но мы не общаемся; мой дядя воспитывал меня последние четыре года; моя страсть к журналистике вышла из тяжелых уроков, извлеченных в прошлом; мой отец умер.

Ноа рассказывает о своей семье в Ирландии: о том, что был единственным ребенком, о давлении, которое на него оказывалось, чтобы заставить заниматься семейным бизнесом, прежде чем он рассорился со своим папой и уехал из дома на некоторое время. Наши истории не могли отличаться еще сильнее. Кажется, его родители чрезмерно вовлечены в каждый аспект его жизни, или, по крайней мере, они пытаются это делать. Моя собственная мать больше не хочет иметь со мной ничего общего.

Становится холоднее, когда мы уходим из «У Марго», возможно, это потому что суп согрел меня и ослабил давление в костях. Ноа хихикает, поскольку я дрожу, обхватывая себя руками и прыгая на снегу.

– Давай, – говорит он, притягивая меня ближе, и яростно растирает мои руки, а я смеюсь, когда Ноа трясет меня. Звук моего собственного смеха довольно быстро отрезвляет; кажется, что он даже не принадлежит мне. Когда Ноа понимает, что я полностью согрета, он останавливается и опускает взгляд: его глаза ищут мое лицо. На мгновение мне кажется, что он собирается наклониться и поцеловать меня, и, судя по выражению лица, Ноа знает это. Его глаза искрятся, когда он говорит:

– Пока нет, Эвери, – и тянет меня назад к университетскому городку.

13 глава

Тебя не спасут

– Рифф звучит неправильно. И Пит? Пит, ты витаешь в облаках, что ли? – Коул сегодня вышел на тропу войны. Пит, навлекший на себя его гнев, – это наш басист, но и я не застрахован. Моя голова вне игры. Я слишком занят, прокручивая ситуацию с Кейси, уходящей из моей квартиры, и появившейся там Эвери. Черт, какие, мать вашу, были шансы? Я уверен, она плакала, когда бежала вниз по лестнице.

– Люк, начни сверху, ладно? И убедись, что не пропускаешь последний аккорд. Сегодня у тебя хреново выходит. – Коул до сих пор не простил меня за этот чёртов контракт с MVP. И за то, что не пришел к нему обсудить этот вопрос после работы. А я до сих пор не простил его за отправку демо CD за моей спиной.

Ритм меняется на более резкий, когда мы репетируем нашу новую песню Into Deep. Я написал ее за пару часов, пьяным, когда Эвери отключилась в моей постели. Тем вечером, когда я рассказал ей о книге мэра Брайта. Казалось, это было так давно. Песня о прощении и стыде. Также с крупицей вины, но я стараюсь больше не писать о ней. Максу никогда не нравилось, что я пишу о чувстве вины. Похоже, это был выход моих эмоций – вылить их на бумагу. Трудно отпускать прошлое.

Мы начинаем песню с самого начала: я вступаю первым, затем Пит на барабанах, после него Коул на бас-гитаре. И, наконец, Гас – его ритм-гитара обеспечивает последний элемент глубины, который необходим, чтобы придать мелодии завершенность. Пока что это только подбор музыки. Мы обычно так и делаем – изначально не прорабатываем детали, добавляя их в текст позже, когда наши руки могут работать, не продумывая основной ход песни. Остальные парни делают так, чтобы подстроиться, тем более что я один пою большую часть времени, и для меня это единственный способ писать музыку. Так, как научил Макс.

Мои пальцы двигаются по струнам Les Paul – выполненной на заказ гитары, которую я купил с моей первой зарплаты еще в Брейке. Черный лак с серебром, а по всему корпусу гравировка. Это произведение искусства. Моя гордость и радость. После всех лет игры гитара стала продолжением моего тела. Пятой конечностью. Я точно знаю, где должны быть мои пальцы в любой момент времени. И нахожу это естественным.

К тому времени песня завершена. Я закрепляю ее в памяти и чувствую, что она обосновалась в моих костях, прочно засев там. Мне никогда не нужно будет смотреть на сочиненную музыку снова.

– Лучше. Это было намного лучше, – говорит Коул. Он трет руками свою бритую голову; его татуировки на виду, несмотря на то, что в квартире чертовски холодно. Парень настаивает на проживании в старом складе внизу на территории доков просто потому, что акустика этого помещения отлично подходит для репетиций, и нет соседей, которые бы заставили нас свалить. А еще здесь высокие потолки, созданные для очень холодных зим.

– Думаю, теперь можно прогнать другие песни. Нужно убедиться, что все в порядке, прежде чем мы снова начнем давать концерты. Люк, ты уверен, что не работаешь двадцать шестого, правильно?

– Я свободен, – подтверждаю я.

– Отлично.

Это все, что я получаю от него. Отлично. Вздохнув, снимаю через голову ремень гитары, прислоняю ее к стене и направляюсь на воздух, на ходу выискивая пачку сигарет, которую вечно таскаю при себе. Я не хочу курить. Мне это не нравится. Я делаю это очень редко. Но табачный дым кажется единственным, что может очистить голову в эти дни. Кроме того, это дает мне передышку от напряжения, которое витает в доме Коула.

Мир снаружи окутан морозом. Здесь бесчисленное множество следов, ведущих к входной двери Коула: они появились здесь еще тогда, когда выпал легкий снежок, и заледенели в такой форме – ледяные отпечатки ботинок. Чертовски скользко. Столбы тумана и дыма поднимаются вверх от окружающих зданий, некоторые из которых до сих пор промышленные. Другие превращены в дорогие жилые многоэтажки.

Бездомный парень сидит на бордюре напротив судоходной компании. Его зовут Реджи. Мы иногда забираем его за бродяжничество. Заставляем что-то сделать со своей жизнью. Он печально знаменит по всему Нью-Йорку своими двусторонними плакатами с лозунгом о конце света, обычно нацарапанном спереди. Однако сегодня рекламного щита нет. Вместо этого есть промокший кусок картона, прислоненный к стене рядом с ним. На нем жирными черными буквами выведено: «Тебя не спасут».

– Как будто я этого не знаю, приятель, – бормочу себе под нос. Сигаретный дым горит в легких: воздух слишком холодный, но я все равно долго держу его глубоко в груди.

Когда возвращаюсь на склад, Пит начинает барабанить – ритм беспорядочный. Просто оправдание для того, чтобы посильнее хоть что-нибудь ударить. Я задаюсь вопросом, что сейчас делает Эвери. По привычке.

Звонит мой мобильный. Я сразу же узнаю код города. Вайоминг. Уж точно не моя мама. Отвечаю, бросая окурок на замороженный лед и затаптывая его каблуком сапога – вдруг все же мама, и она может услышать, как я курю.

– Рид, слушаю.

– Люк, это Хлоя Mэтерс. Как дела?

Я растягиваю губы в улыбке. Хлоя Mэтерс – мой первый напарник. Она относилась ко мне как старшая сестра, взяла под свое крыло, когда я впервые присоединился к полиции.

– Отлично, – отвечаю я. В конце концов, сказать ей правду – это просто потакание своим слабостям. – У тебя как? Все в порядке?

Это Хлоя рассказала об ужасной затее Колби Брайта с книгой. Она написала мне, чтобы оповестить об этом. Давненько я не слышал ее голос.

– Да, просто решила набрать, узнать, как поживаешь. Как там Нью-Йорк?

– Холодно. – Я смеюсь. – Как там Брейк?

– Тот же. Видела вчера твою сестру в больнице. Привезли пьяного с раной на голове. Эмма была медсестрой, которую к нему прикрепили. Она так выросла, Люк. Трудно поверить. Я до сих пор помню вас двоих детьми, ставящими весь район на уши.

Я не видел Эмму с тех пор, как она окончила колледж. Услышать от кого-то, знающего ее, что все в порядке – будто груз, упавший с плеч.

– Я знаю, понятно? Были какие-то захватывающие случаи в последнее время? – Мы спрашиваем об этом друг у друга всякий раз, когда получаем шанс наверстать упущенное. Профессиональное любопытство копов. Конечно, мои дела, как правило, более интересные, чем у Хлои. Брейк определенно не центр организованной преступности.

– На самом деле, частично из-за этого я и звоню. Рассматривается повторное открытие дела, Люк.

Мне не нужно спрашивать, о чем она говорит. Убийство Адама Брайт, Сэма О’Брэйди и Джефферсона Кайла с последующим самоубийством Макса Бреслина – самое громкое дело в Брейке.

– По какой причине? Зачем они это делают? – Что-то маячит на горизонте, я чувствую. И это явно что-то нехорошее. Эвери только что узнала новость о чертовой книге Брайта. Теперь это!

– Я не знаю, – говорит Хлоя. – Наверху не очень-то делятся информацией. Просто попросили офицеров, которые работали по делу, найти время просмотреть свои заметки, убедиться, что ничего не пропустили. Может быть, они реально пытаются найти что-то, что будет связывать Бреслина с убийствами Потрошителя, в конце концов.

Это не очень хорошие новости. В книге Брайта есть возмутительные заявления, да, но если полиция на самом деле копается в этом... Один Бог знает, что это значит.

– Так ты занимаешься этим? Просматриваешь файлы?

– Да. И я подумала, может быть, ты тоже...

– Хлоя, я не знаю. Я больше не работаю в полиции Брейка. Капитан попросил тебя поговорить со мной?

– Нет, не просил… Я спросила его, подключать ли тебя, и он сказал нет.

– Тогда я бы сказал, что очень хорошей идеей с моей стороны будет держаться от этого подальше, ты так не думаешь?

– Ты работал по делу, Люк. И у тебя лучшее чутье из всех людей, которых я знаю. Может быть, спустя все это время ты заметишь то, что упускал прежде.

– Не знаю, Хлоя, – позади меня кто-то стучит в окно: Гас гримасничает, когда я оборачиваюсь.

– Эй, мужик. У нас куча работы! – кричит он через стекло.

– Ты все еще общаешься с Айрис? – спрашивает Хлоя.

– Угу. Хотя она сейчас Эвери.

– Ты рассказал ей? О том, что сказал ее отец, когда мы нашли его?

Кровь стынет в моих жилах.

– Нет. Эта информация была засекречена, когда дело закрыли.

Хлоя глубоко дышит на другом конце телефона. Она молчит, размышляя.

– Я думаю, это хорошо. Пока. Но скоро все всплывет, ты же понимаешь? Особенно если они будут снова в этом копаться.

– Я знаю. – И знаю, что это уничтожит Эвери.

– Тогда не думаешь ли ты, что если нас просят заняться делом и установить связь между Максом и убийствами Потрошителя, было бы неплохо иметь кого-то, кто заинтересован в том, чтобы доказать его невиновность?

Когда она формулирует вопрос именно так, спорить не с чем. Я прижимаю кончики пальцев ко лбу: все усложняется достаточно быстро.

– Хорошо, хорошо. Пришли мне бумаги. Но не в участок. Лучше по е-мейлу.

– Я так и хотела сделать.

– ЛЮК! Чувак, мы ждем! – На этот раз в окне появляется Коул с медиатором, зажатым в зубах.

– Я должен идти, Хлоя. Наберу тебя в ближайшее время.

– Хорошо, а пока я вышлю тебе материалы. Если что-нибудь обнаружишь, свяжись со мной.

Мы вешаем трубки, и я возвращаюсь внутрь склада. Мой желудок снова и снова крутит, как стиральную машину.

– Вот он. – Гас улыбается мне; его светлые волосы свободно свисают из пучка на голове. – Ты говорил с девушкой, мужик?

– Нет. Звонок по работе. Простите, я должен был ответить. – Коул ничего не говорит, но я знаю, он хочет. Несмотря ни на что, я снова ставлю свою карьеру в качестве офицера полиции выше, чем группу. Мне вдруг становится хреново. – Простите, ребята. Вот. – Я беру и демонстративно выключаю мобильный. – Я с вами. На сто процентов.

Оставшаяся часть репетиции проходит легче, менее напряженно. Коул дает мне пять, когда мы заканчиваем одну из наших самых роковых и сложных песен, проиграв по первому кругу. Мы зависаем в течение часа или около того после, выпиваем пару сортов пива, как раньше, перед всем этим безумием с MVP.

Когда я прихожу домой, просматриваю почту – Хлоя сдержала слово. Все материалы об убийстве отсканированы и присланы на мой личный электронный ящик. Я начинаю открывать вложения; во рту ощущение, будто прошлись наждачной бумагой. Файлы настолько знакомы. Фотографии и кадры. В моем сознании всплывают все картинки, которые я видел раньше.

К материалам по Бреслину Хлоя также прикрепила файлы по убийствам Потрошителя. Я открываю первое изображение: адреналин зашкаливает при виде четырех символов. Не думал, что увижу их снова. Никогда не хотел видеть их снова.

Это заставляет мои внутренности сжаться: если мы не связали эти символы с отцом Эвери в тот день, почему полицейские сейчас думают, что они могут быть с ним связаны? Странно. Распечатываю изображения символов, и мне приходит в голову, что есть один человек, который мог бы знать что-то о них, мог бы связать их с Максом Бреслином. Но последняя вещь, на которую я готов пойти – втягивать Эвери во все это снова и снова.

Мне бы не хотелось, но, продолжая распечатывать остальные файлы, я уже знаю, что это произойдет.