Текст книги "Зима (ЛП)"

Автор книги: Френки Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

– Я не поеду туда, Люк. Просто не могу.

– Но это... – его прерывает громкий звонок интеркома. Он вздыхает. – Еда прибыла.

Еще секунду он пристально на меня смотрит и, с трудом отведя взгляд, поворачивается к дверному глазку. А потом в тишине заносит на кухню китайскую еду и расставляет ее. Когда он собирает фотографии и другие бумаги, выпавшие из файла, и аккуратно убирает их, чтобы можно было поесть, втайне я ликую. Люк не возвращается к теме поездки домой, пока мы наполовину не опустошаем свои порции.

– Понимаешь, если он действительно вел журнал или дневник по работе, есть вероятность, что мы сможем опровергнуть теорию Колби Брайта. У него может быть алиби на те дни, когда убили тех девочек.

Алиби. Термин очень похож на тот, что обычно используют при обвинении, но Люк прав. Неужели мой отказ вернуться туда может нам помешать? Мне понятно, почему он так его воспринял, но я действительно в ужасе. Чертовски в панике. Настолько, что задыхаюсь от одной мысли о том, чтобы вернуться и переступить порог дома.

– Может быть… Может, ты мог бы взять у Брэндона ключи и наведаться туда, когда в следующий раз поедешь домой?

Люк выглядит растерянным.

– Я даже не знаю, где и что смотреть, Эвери.

– Брэндон тебе поможет. – Знаю-знаю, я трусиха. Ну да, в свете последних событий, мужество – не мой конек.

– Вариант, – подытоживает Люк, хотя в его взгляде видно сомнение. Мы заканчиваем есть, и я иду мыть посуду, а он делает вид, что не смотрит на меня. В свою очередь, я делаю вид, что ничего не замечаю, споласкивая наши пивные бутылки и бросая их в переработку.

– Ты все еще собираешься брать такси, чтобы поехать обратно в Колумбийский? – спрашивает он, когда я заканчиваю. Бросаю взгляд на часы – почти полночь.

– Да, и будет лучше, если я позвоню прямо сейчас.

– Твой парень может забрать тебя? – спрашивает Люк, наклоняясь вперед на столешницу. Мои плечи напряжены от странных нот, которые я слышу в его голосе.

– Если бы у него была машина, смог бы. Как я уже сказал, он не... Я не уверена, что он мой парень. Мы просто тусовались вместе. – Фраза «мы просто тусовались» о нас с Ноа, сказанная Люку, делает меня распутной в его глазах? Отлично. Теперь он подумает, что я сплю со всеми подряд. – Не то чтобы мы... Не то чтобы я... Мы не...

Люк улыбается, запускает руку в волосы и взлохмачивает их, что заставляет его выглядеть словно после отличного секса.

– Все в порядке, Эвери. Хорошо, что у тебя кто-то есть.

– У тебя тоже, похоже, все хорошо с Кейси. Она все еще ненавидит меня из-за моего отца, но это здорово, что у вас все наладилось. Вы так долго были вместе. И вполне естественно, что дали друг другу еще один шанс.

Мимолетный хмурый взгляд мелькает на его лице.

– Мы с Кейси не вместе, Эвери. Она приходила за своими вещами. Эм-м... – на его лице отражается понимание. – Эм-м... Возможно, все выглядело иначе, потому что я был... – Люк не договаривает, и я мысленно продолжаю: полуголый, взъерошенный, сексуальный, как сам черт. Он закатывает глаза, издавая сдавленный звук, похожий на смех. – Нет, Кейси была здесь, когда я вернулся с работы. Я собирался принять душ, когда она вышла из тени. И я подумал, что это грабители. Кейси сказала, что пришла отыскать кольцо, которое досталось ей от матери. Мы поссорились из-за ее прихода, и тут появилась ты. Просто оказалась не в то время и не в том месте.

Узел напряженности в моем животе разжимается; я практически парю над землей.

– Ага, но она выглядела так, словно собиралась напасть на меня.

– Она думала… Спрашивала меня, вижусь ли я с тобой, – говорит Люк. Он сосредотачивается на поверхности столешницы: внезапно мраморно-серые узоры становятся для него дико интересными.

– Ха! Она, наверное, решила, что ты спятил.

– Почему ты так думаешь?

– Это очевидно. Что она говорила? Ах, да: «Я вижу, что ты все еще увлечен этой жуткой девчонкой. Я – ужас, летящий на крыльях ночи, для таких людей, как она. И потом, примем во внимание тот факт, что ты слишком взрослый.

– Я не слишком взрослый!

– Прости, конечно, это не так. Ты читаешь комиксы про Человека-паука, в конце концов. Я имела в виду, ты старше меня.

– На три с половиной года. – Я поднимаю глаза и вижу, как он буквально впивается в меня взглядом. Люк еще ни разу не смотрел на меня так... Пожирающим, вожделеющим взглядом. – Три с половиной года – это ничто, красавица.

Впервые от этого прозвища моя кожа вспыхивает. И его голос – тон его голоса – низкий, завораживающий и ласковый.

– Согласна. – Я чувствую себя неловко, смущенная его взглядом. Надеваю пальто и направляюсь к двери. – Спасибо за ужин, Люк. И спасибо за... – Не уверена, стоит ли благодарить за те ужасные фото и информацию, но он рискнул показать их мне. Я чувствую, что должна поблагодарить его за оказанное доверие. Он проходит через всю комнату и кладет руку на ручку двери, удерживая ее закрытой.

– Ты не выйдешь из этой квартиры, Эвери. Уже слишком поздно. И ты не вызвала такси.

Я смеюсь, пытаясь убрать его руку.

– Это Нью-Йорк, Люк. Здесь тысячи такси. Я мигом остановлю любое.

Его рука не двигается с места.

– Это Нью-Йорк, Эвери. Здесь тысячи психов. Скорее, тебя мигом ограбят.

– У тебя извращенный взгляд на вещи. Издержки профессии, – говорю я ему. Это похоже на правду, не так ли? Работа в полиции, безусловно, накладывает отпечаток даже на самых заядлых оптимистов. Люк посылает мне плутовскую, чертовски сексуальную улыбку и наклоняется головой к двери, все еще не выпуская меня.

– Ты можешь остаться здесь. И спать в моей постели. Я опять устроюсь на диване, без проблем.

– Люк.

– Эвери.

Я знаю, он хочет сказать Айрис, и это заставляет мои уши гореть. Люк слишком близко. Я отступаю на пару сантиметров, он пододвигается, прижимается к двери и скрещивает руки на груди, подчеркивая накачанные мышцы. Я смотрю на собственные ноги и пытаюсь придумать, что можно сказать, чтобы отвлечься от неподходящих мыслей, наполнивших мою голову.

– Я останусь, если утром ты отвезешь меня в больницу.

– Договорились, – шепчет он.

В итоге он ложится на диване, а я второй раз сплю в постели Люка Рида. На сей раз, однако, я достаточно трезвая, чтобы чувствовать его запах на простынях. Достаточно в своем уме, чтобы понимать, что он лежит на расстоянии в шесть метров по другую сторону двери. И достаточно жалкая, чтобы признаться в предательстве собственного тела.

19 глава

Легче

– Почему мое постельное белье на полу?

Люк протягивает мне тарелку с тостами. Они намазаны маслом с обеих сторон. Сонно пожимаю плечами и беру тарелку.

– Мне было слишком жарко.

– Ты шутишь. Ночью была холодина. Я трижды просыпался оттого, что ноги и руки просто леденели.

Мои руки и ноги, собственно, чувствовали себя точно таким же образом, но я не могла допустить, чтобы его постельное белье было на мне. Ощущалось так, будто вместо них был Люк, и я боялась собственной реакции.

Хрущу тостом и залпом опрокидываю в себя кофе, который он мне приготовил – снова очень сладкий.

– Я быстро в душ, а потом подкину тебя в больницу, договорились?

– Заметано.

– Если тоже хочешь в душ, присоединяйся, – говорит он, подмигивая.

Я давлюсь, и горячий кофе попадает мне в нос. Люк смеется.

– Я так и подумал. – Он бросает огромное белое полотенце через плечо и исчезает в прихожей, оставляя меня задыхаться. «Я так и подумал?» Он ждал, что я разбрызгаю кофе по всей кухне? Подумал, что я отреагировала так от отвращения или неловкости? Святые угодники, моя реакция была ужасной. Вытираю рот тыльной стороной ладони, все еще глядя ему в след.

Я чего-то не понимаю. Люк похож на образцового джентльмена девяносто девять целых и девять десятых процентов времени, а потом вдруг бац – и выдает что-нибудь подобное. Это ни капли на него не похоже. Но, блин, насколько хорошо я на самом деле знаю его? Кроме той фигни: «Мне хотелось, чтобы твой отец был моим»? Здесь кроется что-то еще, я чувствую это. По большей части он уравновешенный и уверенный в себе тип. Но мне кажется, под маской задумчивости и спокойствия скрывается абсолютно другой человек, готовый подобраться ко мне ближе и уничтожить. Малая часть меня жаждет помчаться по коридору, распахнуть дверь ванной и выразить свое недовольство за то, что он дразнил меня. Другая, тревожно большая часть хочет помчаться по коридору, распахнуть дверь ванной, снять с себя одежду и позволить ему трахнуть меня в душе.

До меня доносится шум воды, и по коже бегут мурашки. Прекрати думать об этом! Прекрати думать об этом, черт возьми! Я должна отвлечься от голого Люка, промокшего насквозь и кружащего руками по намыленным, офигительно накачанным мускулам. Как мое тело будет скользить и тереться об него, когда он будет толкаться в меня снова и снова, пока обжигающе горячая вода будет литься дождем на наши извивающиеся тела. Что, черт возьми, со мной не так?

Я не могу думать об этом. Просто не могу. Медленно подхожу к низкому столику и поглаживаю пальцами файл, который все еще там. Одно прикосновение – и на меня будто вылили кувшин холодной воды. Ну, по крайней мере, эта тактика сработала. Сердечный ритм ускоряется раза в три, когда я наугад открываю папку. Безопасное место. Файл пестрит заметками: от страницы к странице еле различимый текст, небрежно написанный сине-красно-черной шариковой ручкой. Просматриваю их, не сосредотачиваясь на странице слишком долго на тот случай, если там есть что-то, чего я не хочу видеть. Глупо, учитывая, что мне нужно все, что касается отца, но я слишком возбуждена даже для того, чтобы просто прочитать отчеты.

Папка пролистана уже почти на четверть, когда из документов выпадает фотография и плавно скользит на пол. Со снимка на меня смотрит бледное лицо юной девушки. Ей около пятнадцати. Ее светлые волосы настолько обесцвечены, что кажутся почти седыми. Кроме фарфоровой белизны кожи и отчетливого фиолетового оттенка губ ничего не намекает на то, что она мертва. Голубые глаза открыты, смотрят вдаль; обвинительные нотки в них заставляют меня дрожать. Полагаю, она слегка похожа на меня, когда я была в ее возрасте. Более чем просто слегка, на самом деле.

– Уже играешь в детектива? – Люк неожиданно оказывается всего в нескольких сантиметрах позади и заставляет меня подпрыгнуть так, что я почти роняю кофе.

– Блин, ты пытаешься... Убить меня? – Мозг мгновенно отключается, когда я вижу, что на нем только полотенце и капельки воды бисером покрывают его обнаженную грудь и руки. Привет, фантазии о душе. Татуировки, которые я мельком вижу, довольно обширны: трайбл тату, спускающаяся сверху от плеч к рукам, вступает в поразительный контраст со слабым золотистым загаром его кожи. На правом бицепсе курсивом небрежно выведено: D.M.F.

Перевожу взгляд на его лицо и понимаю, что пора прекращать глазеть, Люк посылает мне легкую улыбку. Он наклоняется, чтобы забрать фотографию, открывая вид на татуировки, покрывающие спину: это струящиеся яркие крылья в том же стиле, пересекающие лопатки – широкие, мощные черные линии. Чернила действительно любят его тело, подчеркивая движение мышц.

Люк выпрямляется, удерживая полотенце на талии, и передает фотографию.

– Вот. – Улыбка расцветает на его лице, будто он знает, о чем я думаю. Но даже если это и так, Люк, очевидно, не собирается воплощать мою фантазию: убрать полотенце, забросить меня на плечо, унести в спальню и по-настоящему жестко наказать.

– Спасибо.

Я хватаю фотографию и изучаю ее внимательнейшим образом. Крепко стиснутая челюсть, наверное, не вяжется с горячим румянцем на щеках… Реагирую, как в тринадцать лет: будто никогда до этого не видела парня без рубашки.

– Что значит аббревиатура D.M.F? – спрашиваю я, притворяясь равнодушной. Но, мать моя женщина, ничего подобного.

– Название нашей группы, – говорит Люк. – Парни подумали, будет прикольно дразнить людей аббревиатурой и не расшифровывать значение.

– И что оно значит?

Он поднимает бровь, его улыбка просто убивает.

– Если я тебе расскажу, то окажусь на дне Гудзона без зубов и отпечатков пальцев.

– Черт, все так серьезно.

– Просто ты не знаешь моих коллег по группе.

Надо что-то говорить, иначе все закончится тем, что я буду стоять и пялиться на него с открытым ртом.

Указываю на фотографию, выпавшую из папки:

– Ты знаешь, кто она?

Люк убирает влажные волосы с глаз и бросает взгляд на белокурую девочку, безжизненно смотрящую на нас с фото.

– Нет. Я уже говорил, что ждал тебя и ничего не смотрел. – Он аккуратно проводит рукой по моей ладони и переворачивает изображение, наклоняясь ближе, чтобы прочитать надпись на обороте.

«Лорели Уитман, 6 августа.

Отравление. Берег озера Джексон, Национальный парк Гранд-Титон».

Отравление. Это объясняет, почему нет крови и признаков борьбы. Я отхожу от Люка и убираю фотку обратно в папку.

– Отравлены были всего две девочки, так? Чем? Что убийца использовал?

– Стрихнин. Средство, вызывающее судороги. Обе девочки задохнулись. Это два последних убийства, после которых все прекратилось. Также только на ладонях у этих двух был тот четвертый символ. – Люк пролистывает файл, пока не находит картинку символов, и указывает на тот, которым клеймились жертвы яда. Это – окружность из записки, которую он прислал мне на днях. Большой круг с двумя кругами поменьше внутри. – Мой источник в полиции Вайоминга говорит, что эти девочки отличались от других. Их смерть была не такой мучительной. Ну, относительно, конечно. Удушье, тем не менее, ужасный способ умереть.

Я делаю глоток кофе и сажусь на кожаный диван, стараясь не представлять, каково это – умирать вот так. Люк продолжает говорить:

– Она сказала, это даже напоминает некую извращенную заботу. Волосы тщательно вымыты, ногти на руках и ногах накрашены.. Их родители прежде никогда не видели эту одежду. Будто он решил нарядить этих двоих, словно кукол.

– Полный бред. Почему все так запутано?

– Поскольку… – Люк кладет руку на затылок, лицо искажает гримаса. – Остальные случаи другие. Характеризуются насилием и жестокостью. Там не было ни капли доброты. В большинстве случаев оскверненные тела. Одни больше, другие меньше.

Моя грудь напрягается. Оскверненные. Такое ужасное слово. Вызывает картинки жестокого сексуального насилия, которое невозможно четко представить. Тру глаза тыльной стороной руки. Хочется спросить, были ли девочки изнасилованы, но не хватает духу. Я все еще связываю эти зверские действия с утверждениями Колби Брайта о моем отце, и это слишком.

– Похоже, меня сейчас вырвет.

– Прости, Эвери. Я знаю, это трудно. Не стоило тебя впутывать. Я сам попытаюсь накопать что-нибудь. И сообщу, если нарою что-то интересное, хорошо?

Я пытаюсь успокоить нервы, связать мысли и сказать, что все в порядке, но это не так. Не могу связать двух слов и не могу выдержать подробности. Наверное, лучше позволить ему сделать всю работу, требующую беготни. Но мой папа… Он бы чувствовал, что я подвела его. Опускаю руки.

– Люк?

– Да? – Он смотрит на меня, впиваясь взглядом, от которого перехватывает дыхание. Усилием воли пытаюсь не отводить глаза.

– Ты справился с этим? Если я продолжу жить дальше, станет легче?

Выражение лица Люка не предвещает ничего хорошего.

– Нет. Не становится легче.

***

Ноа: Эй, ты куда пропала? Тейта не видно с вечеринки. Его искали копы.

Сообщение приходит в тот момент, когда мы подъезжаем к больнице «Вудхалл». Люк украдкой бросает взгляд на мой телефон. Надо ответить, или это покажется странным.

Я: Блин. Я на пути в больницу. Надо сказать Морган.

Ноа: Встретимся там.

– Это твой парень, который не-парень? – спрашивает Люк.

– Да. Он сказал, что Тейт, парень, который был с Морган на вечеринке, не показывался дома. Морган просила меня его найти. Она с ума сойдет, когда узнает, что я не просто не смогла его найти, а еще и что никто не видел его уже пару дней. Ты... Ты знаешь что-нибудь о нем?

Он отрицательно мотает головой.

– Это не мой участок. Хотя я могу задать пару вопросов.

– То, что его не видели так долго, довольно плохо, так ведь?

Люк подбадривает меня улыбкой, больше смахивающей на гримасу.

– Нет. Не так.

Когда мы приезжаем в больницу, Люк выходит из машины и провожает меня в здание, но останавливается у раздвигающихся дверей. Весь мир сегодня покрыт слоем матового стекла: безразличного и холодного, а он – единственная яркая вещь в нем. Его щеки раскраснелись от короткой прогулки через парковку. Зеленый шарф выделяется на фоне приглушенных синих и бело-серых оттенков.

– Хочешь, я пойду с тобой? – спрашивает он, раскачиваясь на пятках в попытке согреться. Я действительно не знаю, что сказать. Люк и Ноа в одном месте? Я разрываюсь. Но очень хочу, чтобы он остался. Даже больше, чем должна бы.

Открываю рот, чтобы сказать это, но потом задумываюсь. Легкая улыбка Люка тускнеет. Он отступает, удерживая руки в карманах своей кожаной куртки.

– Если есть люди, которые должны тебя здесь встретить, это означает, что я могу пойти домой и поработать над делом. Если я тебе не нужен.

«Если я тебе не нужен».

Я кусаю щеку изнутри.

– Спасибо, Люк. Спасибо, что подвез, и за вчерашний ужин, ну, в общем, за все.

Он натягивает капюшон, все еще отступая назад.

– Для этого и нужны друзья, верно?

Поддаваясь порыву, я необдуманно спрашиваю:

– А мы? Мы – друзья, Люк?

Он делает паузу, выдувая спирали пара на холодном утреннем воздухе.

– Конечно, красавица, – усмехается и уходит.

20 глава

Слабак

Люк

Я прокручиваю ее ответ на мой вопрос, заданный перед уходом. «А мы? Мы – друзья, Люк?»

Каждый раз, когда я слышу в голове ее голос, мне становится плохо. Конечно, мы друзья, и она это знает. Глубоко в душе Эвери знает, что мы даже больше, но отрицает это. Я понимаю почему. И принимаю это, всегда принимал. Для Эвери я – ходячее несчастье, напоминание о боли. Но она для меня – нечто другое. И в один прекрасный день, надеюсь, она проснется и поймет, что я больше не тот Люк – полицейский, который работал над делом о самоубийстве-убийстве ее отца. Я смогу быть Люком, который все исправил, или Люком, в которого она влюбилась, несмотря ни на что.

Мне даже не стоило спрашивать, было ли то сообщение от ее парня. Каждый раз, когда я думаю о парне, с которым она была в «У О'Фланагана», хочется рушить гребаные стены. А я уже дрался со стенами до этого. И никогда не выигрывал.

Это и правда отстойно, что она колебалась, когда я спросил, хотела ли она, чтобы я остался с ней в больнице. Я видел, что она передумала, когда я уже собрался уходить, но было слишком поздно. Я решил уехать, и никому из нас не была нужна еще более неловкая ситуация. И я уехал. А она пошла внутрь, чтобы встретить того парня – Ноа. Поверить не могу, что фактически оплатил тогда их ужин. Какого, твою ж мать, хрена? И я никак не выделю время, чтобы проверить свои догадки по поводу Морган.

Я не видел девчонку, начиная с той ее выходки в Уильямсберге, где она цеплялась за меня, как утопающий за соломинку. Вернувшись в квартиру с намерением внимательнейшим образом изучить дело Макса, я застаю Коула, который сидит на моем пороге с чехлом для гитары, подпирающим стену рядом с ним. Парень ухмыляется, заметив мое удивление, без слов понимая, о чем я думаю.

– Если бы я позвонил, – говорит он, – ты бы сказал, что занят.

– Я и правда занят, – говорю ему. Открываю дверь в квартиру, оставляя ее приоткрытой, чтобы он мог зайти за мной внутрь. – В чем дело, Коул?

Темные волосы, темные глаза, куча татушек. Парень качается столько же, как и я. Когда люди впервые видят нас вместе, то часто по ошибке принимают за братьев. И Коул действительно мне как брат. Я люблю его так, будто мы кровные. Мы и ссоримся так, будто одной крови. Он с разбегу шлепается на мой диван и возится с гитарой, доставая ее из чехла.

– У меня есть серьезный разговор к тебе, чувак. Тебе стоит посмотреть на то, что нам прислали из MVP.

Теперь я замечаю ее – стопку бумаг под гитарой Коула, толщиной с телефонный справочник.

– Они прислали контракт?

– Просто просмотри его. – Коул перебирает струны на гитаре – Highway To Hell, AC/DC. Я усмехаюсь ему, потому что это первая песня, которую мы играли вместе, когда оказались на одной сцене два года назад.

– У меня нет времени читать все это, Коул.

– Как насчет того, что я все тебе перескажу? Они предлагают нам контракт на год. Знаешь, что это значит?

– И что это значит?

– Это значит, что ты можешь взять на работе отпуск за свой счет на двенадцать месяцев и посмотреть, нравится ли тебе жизнь рок-звезды. И не говори мне, что не можешь, – говорит он, указывая пальцем на меня. – Я интересовался всей этой хренью. Ты можешь взять целый год и после вернуться к работе с сохранением оклада в том же чертовом звании, если реально захочешь. Мы выпускаем с ними один альбом, и если ты все еще будешь это ненавидеть, наши дорожки расходятся.

– В чем смысл? На кой черт мне впустую тратить год, если я хочу работать в полиции?

– Потому что, осел, к тому времени MVP поймет, что мы офигительные с тобой или без тебя. И ты тоже поймешь, что не представляешь жизни без музыки. В общем, все в плюсе. Мы сможем продлить наш контракт и выйти на мировой уровень.

– А что если я не хочу бросать работу на год?

Коул стреляет в меня убийственным взглядом.

– Они предлагают полную свободу творчества. И шесть месяцев записи на «Парамаунт». Большинству команд дают пару недель, и если те не создают шедевр, выбрасывают их задницы на помойку. Плюс ко всему, мы можем выбирать, с кем хотим работать, а с кем – нет. Мы выбираем продюсера. Мы выбираем артистов на разогрев, если хотим. Ни у кого не было таких условий, Люк. Ни у кого, кроме нас. И все, что тебе нужно, дать нам один год своей жизни. Ты должен мне этот год, дружище. Ну же, давай.

Если бы он орал и истерил, я бы запросто вышвырнул его пинком под зад. Но нет. Он на сто процентов сосредоточен, спокоен и хладнокровен. Он действительно жаждет этого – я чувствую вибрации, исходящие от его наэлектризованного тела. И я реально должен ему этот год. Я не часто вляпываюсь в дерьмо, но когда это происходит, он всегда помогает все разрулить. Он буквально собирал меня по кусочкам, когда в этом была необходимость. Я снимаю крутку, бросаю ее на диван и сажусь рядом с ним. Он протягивает мне свою акустическую гитару. Не так много людей на этой планете могут претендовать на то, что Коул Рексфорд доверит им свою малышку. Пробежав пальцами по струнам, я начинаю наигрывать Сreep, Radiohead. Коул смеется.

– Похоже, ты считаешь мою тактику мошенничеством? – спрашивает он.

– О нет, что ты, – нахмурившись, я качаю головой. – Я считаю, что ты гребаная Мать Тереза. – И продолжаю играть, подбирая мелодию.

– Они говорят, ты можешь писать о чем угодно. Никакого постороннего вмешательства, – уговаривает меня Коул. – Твою мать, Рид, ну что ты как баба. Господи. Та еще придурочная Рапунцель, которая закрылась в своей башне и слишком долго боялась спастись при помощи собственных волос. Пора выбираться из скорлупы.

В этом весь Коул, я не первый раз слышу это от него. Он уверен, если я начну думать членом, служба на благо общества не будет иметь значения. И я стану больше похожим на него. А Коул Рексфорд гораздо больше заинтересован в том, чтобы трахать общество, чем служить ему. И понятия не имеет, что значит быть влюбленным в кого-то. Заменив строчку «Я бы хотел быть особенным», которую обычно поет Том Йорк, на «Я не хочу выбираться из своей гребаной скорлупы», я тихо продолжаю по тексту: «Ведь я слабак, я ничтожество».

Коул резко выдыхает и закидывает ноги на мой журнальный столик.

– Это из-за нее? Той девчонки, Айрис?

Мне пришлось, хотя и не стоило, рассказывать ему о ней после одного из наших выступлений, когда какая-то пьяная красотка с силиконовыми сиськами пыталась положить свою руку в область моего паха. В любом случае, я не говорил, что она сменила имя. Возможно, это к лучшему.

– Это не из-за Айрис. А из-за того, на что я хочу потратить свою жизнь. Я хочу помогать людям.

Он смотрит на меня искоса, изогнув бровь.

– Ты хочешь, чтобы в мире было меньше дерьма. Вроде того, что сам пережил в детстве.

Я просто закрываю глаза, пальцы сами по себе перебирают аккорды, звук которых я всегда любил.

– Но ты не в состоянии остановить все зло. И сам это знаешь, так ведь? Люди вытворяют отвратительные мерзости каждый гребаный день на каждой гребаной неделе. А ты не чертов супергерой из одного из своих комиксов, чувак. Хрень в этом городе будет происходить всегда, будешь ты копом или парнем, поющим по радио.

Я просто улыбаюсь. Улыбаюсь, потому что Коул ни хрена не понимает.

– Я знаю это, Коул.

– Тогда ты пообещаешь мне? И никаких отговорок, хорошо? Пообещай, что ты подумаешь об этом. Один год, Люк. Всего один год твоей жизни. Это все, о чем я прошу.

Я киваю в такт ритму, закрываю глаза и думаю.

– Хорошо, чувак. Хорошо. Обещаю, я подумаю об этом.