Текст книги "Зима (ЛП)"
Автор книги: Френки Роуз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
35 глава
Марлена
Удивительно, но в законах ничего не сказано о том, что адвокаты не могут быть членами семьи. Фраза «конфликт интересов» витает в воздухе, в то время как я и Люк покидаем участок, но люди из ФБР ничего не могут с этим поделать. Я уезжаю с камнем на сердце весом в десять тонн. Мама на полпути из Нью-Йорка, чтобы защитить Брэндона. Мне плохо от одной мысли, что я увижу ее в Брейке снова. Понятия не имею, что сказал Люк, раз она согласилась. Предполагаю, она заботится о Брэндоне так же, как заботится обо мне. И этой заботы не слишком много.
На город опускается ночь, когда мы, наконец, оказываемся снаружи. Мы сели на первый самолет, когда проснулись, и не успели взять машину, когда оказались здесь. Чертовски холодно, идет снег, и мы берем один из старых грузовиков Брэндона из его автомастерской, чтобы было на чем передвигаться. Люк открывает для меня дверь; он не растерял манер среди безумия последних двенадцати часов.
– Моя мама, – начинает он и качает головой.
– Что? Твоя мама, что?
– Эмм, она настаивает, чтобы мы пришли к ней сегодня на ужин, – он морщится, видимо, подозревая, насколько сильно я хочу побыть одна. Хотя слабый проблеск надежды все же теплится в его глазах. Неожиданно до меня доходит: как хорошо, что утром, когда мы услышали о моем дяде, он был со мной. Он заказал нам билеты; позвонил на работу и договорился о переносе дежурств на пару дней; он возил меня по Нью-Йорку по утренним пробкам, чтобы я взяла с собой одежду и туалетные принадлежности из Колумбийского. Он поддерживал меня весь день, пока я была на грани срыва. Самое меньшее, что я могу сделать, это пойти поесть с его матерью.
– Все в порядке, – мягко говорю я. – Мы можем пойти.
Удивление, а затем и радость отображаются на его лице.
– Нам не обязательно здесь оставаться. Мы можем уехать.
Я качаю головой.
– Все нормально. Ты не виделся с ней на День благодарения. И должен уделить ей немного времени.
Пока мы едем через весь Брейк, внутри меня бушует ураган. Я не была здесь всего пять месяцев, но по ощущениям – целую вечность. Как будто здесь все должно было кардинально измениться за это время, так же как изменилась я, черт побери. Но все тот же боулинг, тот же стрелковый клуб, в котором состояли мой и папа Люка, продуктовый магазин, закусочная с ее ужасными коктейлями... все находится там, где и было еще полтора года назад. Люк выбирает самый длинный путь от здания полиции к дому своей мамы, и я точно знаю, почему. Самый быстрый маршрут – через Брейквотерскую старшую школу, учреждение, где я провела четыре худших года в своей жизни. Люк достаточно умен, чтобы понимать это, а я, наверное, разрыдалась бы при виде этого здания снова. Я хватаюсь за его руку, когда мы подъезжаем к дому в стиле ранчо, мимо которого я проезжала много раз, зная, что он там вырос, но никогда не была внутри.
– А… – я набираю в грудь воздуха, чтобы сделать глубокий вдох. – А твоя мама знает о… – Хм, почему я не могу просто сказать это? Так неловко.
Люк нежно улыбается.
– О нас? Думаю, нет.
Не знаю, что я почувствовала – облегчение или новую волну беспокойства. Неужели нам стоит пойти сейчас и рассказать о наших сложных отношениях с Люком его маме, либо вообще о том, что мой дядя под арестом?
– Эй, не надо так нервничать. Моя мама очень милая. Она не будет задавать вопросов, на которые ты не хочешь отвечать. – Люк кладет пальцы под мой подбородок, поворачивая голову, так чтобы я посмотрела на него. В его глазах напряжение, на лице беспокойство. Глубокие карие глаза старательно осматривают меня, пытаясь понять, все ли в порядке. На его лице щетина – он так и не побрился в шесть утра, когда мы выехали сегодня, чтобы добраться до аэропорта вовремя, – делает его старше. Я все еще чувствую себя маленькой рядом с ним, глупой девчушкой с секретами внутри. Так и есть. А он действительно сексуальный. Не говоря уже о том, что любящий, терпеливый и добрый. Я чувствую себя просто никчемной, глядя на него.
– Эй. Эй, что такое? – шепчет он.
– Просто я… Я не заслуживаю тебя. Я вела себя как стерва с тобой, Люк. Неблагодарная, эгоистичная, заноза в заднице, и ты этого не заслуживаешь.
– Да, ты та еще заноза в заднице. – Он криво ухмыляется, и две крупные капли слез текут по моему лицу. Он нежно их стирает, отчего мне еще сильнее хочется плакать. – Но мы оба немного сломлены, ты и я. Я понимаю тебя, Эвери. Я понимаю тебя, знаю твои больные места, и я хочу быть человеком, который исцелит тебя. Я знаю, нужно время, чтобы ты не связывала меня с прошедшими событиями, но я готов ждать. Я так сильно этого хочу.
И я больше не могу сдерживаться. Слова Люка словно разрушают все преграды внутри меня. Слезы свободно текут лицу, обжигая глаза.
– Ты прав. Я сломлена, и ты понимаешь меня. И я тоже хочу понимать тебя, Люк. Я тоже хочу быть человеком, который исцелит тебя. И больше я не ассоциирую тебя с тем, что здесь произошло.
Он резко всасывает воздух, который застревает в его горле. Его глаза полны эмоций.
– Это хорошо. – Словно камень упал с его души. Легкая улыбка трогает уголки его губ. Это восхитительно сексуально.
–Да, теперь я ассоциирую тебя с алкоголем и нереально горячим сексом.
Люк давится смехом и отворачивается, чтобы не смотреть от меня. И замолкает, прислонившись к окну автомобиля, вглядываясь в дом своего детства. Над ним навис груз, который я чувствую практически кожей. Видимо, я сказала что-то не то. Он проводит пальцами по волосам, выпрямляясь, прежде чем мне удается спросить, все ли в порядке.
– Ладно, – говорит он. – Время познакомиться с моей мамой.
***
Конечно, я миллион раз встречалась с миссис Рид до этого. Брейквотер – маленький городишко, а она член родительского комитета, плюс держит бакалейную лавку, куда приходят за покупками все жители. Входная дверь открывается еще до того, как Люк успевает достать ключи, и все сто пятьдесят сантиметров этой крошечной женщины бросаются нам на встречу.
– Слава богу, вы приехали! Надвигается ужасная метель. Я боялась, что вы застрянете. – Она хватается за воротник футболки Люка, наклоняя для объятий, не дав ему и рта открыть. Заключенный в ее руках, он притворно стонет. Его мама переводит взгляд на меня через плечо и улыбается. – Айрис Бреслин, с каждым днем ты становишься все больше похожа на отца. Иди сюда. – И она сжимает меня в объятиях, здорово этим напугав.
Никто и никогда в Брейке не говорил о моем отце, даже чтобы сказать, что я на него похожа. В горле нарастает комок. Это самые милые слова, которые я когда-либо надеялась услышать.
– Рада видеть Вас, миссис Рид, – хриплю я. В этой маленькой женщине столько силы и властности. Она отплывает назад, держа меня на расстоянии вытянутой руки, и изучает меня. Ее карие глаза такого же оттенка как у Люка. Такие же теплые.
– Не глупи. Ты больше не в школе. Можешь называть меня Марлена. Давайте, давайте, проходите, пока оба не подхватили воспаление легких.
Дом пахнет корицей и свежей сосной, два аромата, которые, вероятно, не должны сочетаться вместе, но сочетаются. У двери лежит неразобранная куча писем, а гладильная доска прислонена шкафу в прихожей. Марлена ведет нас на кухню, где она, очевидно, устроила прачечную. Аккуратная стопка одежды сложена на кухонном столе, в помещении витает аромат свежей сосны. Говорят, у каждого дома есть сердце, а у пекаря – это кухня. Помещение… обжитое. Уютное. Дом. Мой ум мгновенно подбрасывает картинки стерильной квартиры моей мамы, и я даже не могу их сравнить. Ее дом – холодный и пустой, как и мама, в то время как дом Люка – отражение Марлены: любящей и теплой.
– Обед будет готов через час. Почему бы вам двоим не взять по бутылочке пива и не составить мне компанию, пока я закончу? – Она указывает на ворох одежды в корзине у ее ног. Люк смотрит на меня – как ты насчет этого? – прежде чем я киваю и сажусь на край стола. Он слегка улыбается, вешает пальто на спинку стула и направляется к холодильнику.
– Мне тоже откроешь, сынок? – Марлена протягивает мне охапку стирки, подмигивая, и подключает к процессу. Это маленький жест с ее стороны, но своего рода знак. Знак того, что она понимает меня, приветствует и принимает. Даже если она и не в курсе, что я сплю с ее сыном. Я беру футболку и начинаю ее складывать.
Люк поднимает бровь, когда смотрит на меня. Он достает три пива и отвинчивает крышки с помощью видавшего виды края столешницы. Марлена, кажется, не имеет ничего против. Моя мама была бы в ужасе, если бы я просто поставила бутылку не на подставку, не говоря уж о том, чтобы открыть ее об стол.
– Я вижу, ты нашла, чем заняться нашей гостье, мама. А что, твой второй раб умер? Где моя сестренка?
– Она сегодня ночует у друзей. Не знала, что ты приедешь. Увидитесь утром. – Марлена в промежутках между словами потягивает пиво, выдавая эти неожиданные вещи.
– Эм, вообще-то я собирался остановиться в доме у Брэндона вместе с Эвери, просто чтобы убедиться, что утром ее не занесет снегом.
Марлена ставит на стол свою бутылку, переводя взгляд со своего сына на меня и обратно.
– Ни один из вас не остановится в том доме. Что если меня утром занесет снегом?
– Умм… Ну…– Люк теряет дар речи.
Я опомнилась, только услышав собственные слова:
– Все нормально. Я с удовольствием останусь.
Марлена кивает, будто по-другому и быть не могло.
– Хорошо. Я постелила вам в твоей комнате, Люк. Можете пойти разобрать вещи, пока я готовлю обед.
Мы с Люком обмениваемся взглядами, но не произносим ни слова. Когда Марлена заканчивает с бельем, мы делаем, как она велела, и переносим вещи в комнату Люка. Так и есть: двуспальная кровать, свежее постельное белье, два полотенца аккуратно сложены поверх него, запасная зубная щетка, неоткрытая, в розовой упаковке. Видимо, для меня.
– Я думала, ты ничего ей не говорил, – шиплю я, ударив его по руке.
Люк качает головой.
– Клянусь, я не говорил. Но она всегда все знает. Она как чертов Йода. И так с детства.
Пережить ужин оказывается удивительно легко. Марлена бесконечно долго рассказывает о сестре Люка, Эмме, и это еще одно качество, за которое ее можно любить. Она без слов понимает, что я не хочу говорить о Брэндоне, который сидит в тюремной камере, пока мы наслаждаемся пивом и домашней лазаньей. Каким-то образом она знает, что тему моих хрупких отношений с Люком тоже лучше не затрагивать. Он был прав; эта женщина действительно все знает. Пока разговор не касается больной темы, моей матери.
– Я слышала, Аманда едет сюда, – делает она вроде бы случайное заявление, но я должна быть слепой, чтобы не заметить любопытство в ее глазах. Она ждет, как я отреагирую. Общеизвестный факт, что моя мама бросила меня и переехала в большой город так быстро, как только позволяли приличия после смерти моего отца. Хотя никто никогда не спрашивал, переживала ли я из-за этого. Кроме Марлены, которая не спускает с меня глаз сейчас. Она задает вопрос, чтобы понять, все ли в порядке между мной и мамой, не будет ли проблемой ее появление здесь.
– Эээ, да. Она будет с утра пораньше. – Я делаю внушительный глоток пива. – Я даже была не в курсе, что она адвокат моего дяди, если честно.
– О, понятно. Уверена, ради Брэндона она горы свернет, милая.
Это замечание застает меня врасплох.
– Что вы имеете в виду?
– О, да ничего. В старшей школе они все были так близки. Неразлучны, я бы сказала. Мне всегда казалось, что твоей матери больше нравился Брэндон. Говорю тебе, твоя мама и твой папа, плюс Мелани и Брэндон, вся четверка, были не разлей вода. Мы никогда не могли понять, кто из них с кем.
– Мам! – Люк, похоже, в ужасе. То, как она говорит, склоняет нас к мысли, что между Брэндоном и моей мамой что-то было. Ее лицо говорит о том же. Она кладет вилку и улыбается Люку.
– Сынок, я не растила тебя ханжой. И уверена, что ты не такой, поэтому успокойся. Я не говорю плохо о мертвых. Мелани и Макс были хорошими людьми. Мне просто кажется, что они неправильно выбрали себе супругов, вот и все.
Я втыкаю вилку в лазанью, сосредоточившись на тарелке.
– Не уверена, что Брэндон и моя мама так близки сейчас, как вы помните их, Марлена. Не думаю, что она говорит с ним о чем-то, кроме меня. И то не очень часто. – Электронные письма, которые она посылала мне с копией Брэндону, тому доказательство. Она даже не была в состоянии написать ему отдельное сообщение.
– Боль творит с людьми разные вещи, дорогая. Просто потому, что Аманда держит себя на расстоянии от людей, не значит, что она не заботится о них. – Скрытый посыл этого заявления невозможно не уловить. Я почти застываю над едой; меня безудержно тянет рассмеяться. Мне удается сдержаться – Марлена просто пытается быть милой, и я не хочу ее обидеть. Или огорошить новостями, что моя мать в настоящее время предпочитает женщин мужчинам. Мы едим, затем Люк и я уходим мыть посуду, а Марлена – смотреть «Голос». Люк постоянно касается меня, проводит рукой по спине, убирает волосы с глаз, в общем, не дает забыть, что он рядом, что все нормально.
И все действительно нормально. Это жизнь, и то, как все должно происходить внутри семьи. Это мило, и почти вытесняет из моих мыслей Брэндона, папу и ночные кошмары, которые вернутся вместе с возвращением в Колумбийский. Блин. Мне нужно пойти на похороны Тейта, поддержать Морган, разобраться с Ноа. О боже, Ноа. У меня так и не нашлось времени подумать про наркотики.
Хотя даже переживания обо всех этих вещах не мешают мне уснуть. Последние двадцать минут я лежу на диване, прежде чем мои веки начинают тяжелеть. Следующее, что я понимаю, – Люк бережно укладывает меня в свою постель, высунув язык от сосредоточенности на том, чтобы перенести меня, не разбудив.
– Извини. Я хотел как лучше. Старался не разбудить.
– Все в порядке. Все равно мне нужно переодеться.
Все еще сонная, я встаю и начинаю рыться в сумке, прекрасно понимая, что там ничего нет – я не брала ничего, в чем можно спать.
– Тебе нужна какая-нибудь футболка? – Люк оказывается рядом, неожиданно близко.
– Я… эээ… да, было бы отлично. – Вместо того чтобы успокоиться, мое сердце начинает выскакивать из груди, голова идет кругом. Окружающий мир меняется, когда он рядом. Я чувствую его каждой клеточкой. Всякий раз, когда мы в одной комнате, по коже идут мурашки от осознания того, как он близко.
Его глаза не отрываются от моих, пока я жду предложенную футболку. Маленькая улыбка касается уголков его губ.
– Что?
– Ничего. – Улыбка вырастает до ушей. – Вот, надень это. – Он снимает свою футболку через голову и бросает ее мне. Я ловлю ее в воздухе, от удивления раскрыв рот. Черная ткань хранит его тепло и запах.
– Серьезно? – смеюсь я.
Он кивает.
– Серьезно. – Я стараюсь не глазеть на него, на его голую грудь, накачанные мышцы живота и узоры татуировок, обвивающие его плечи, пока он медленно наступает на меня. Это движения хищника, и я застываю как испуганный олененок, который хочет удрать прежде, чем его поймают. Может быть, в какой-то степени так и есть. Так странно быть с ним здесь.
– Так ты ее наденешь? – В его глазах видны искорки.
– Может быть. Если мне предоставят немного уединения.
Я играю, и он это знает, поэтому делает вид, что дуется, когда говорит:
– Не волнуйся, я не буду смотреть. Твоя добродетель не пострадает.
Я расстегиваю джинсы и спускаю их вниз, не отрывая глаз от него. Хочешь поиграть, так давай поиграем. Я знаю, что сегодня на мне красивые, кружевные трусики. О чудо из чудес, лифчик тоже кружевной. Обычно такого не случается. Когда я стягиваю через голову майку, то чувствую, как он наблюдает за каждым моим шагом. Его темные глаза прожигают каждый миллиметр моей кожи. Я засовываю руки в рукава его футболки и надеваю ее, наслаждаясь его запахом, который меня окутывает. Едва успеваю поправить волосы, как он тут же набрасывается на меня, хватая за талию.
– Прошу прощения, но это самое сексуальное, что я видел в своей жизни.
– Что, девушка в твоей одежде?
– Ты в моей одежде, – шепчет он в ответ. Его рот оказывается на моем, прежде чем я успеваю вымолвить хоть слово. Еще двадцать секунд назад мне чертовски хотелось спать, но сейчас я окончательно проснулась. Я запускаю руки в волосы Люка, вызывая его низкий стон. И этот короткий звук отдается вибрацией в моем теле, застывая чуть южнее талии. Я растворяюсь в нем. Он подхватывает меня, поднимая свою футболку, которая теперь на мне, чтобы схватить мои ягодицы. Я и не представляла, что ощущение рук на моей заднице может отправить меня прямиком в рай. Дыхание сбивается, как и у него. Люк прижимается сильнее и хватает меня за волосы, наматывая их на кулак. Он наклоняет мою голову назад и целует шею, другой рукой скользя под футболку. Я задыхаюсь, когда его пальцы нащупываю чашку лифчика.
– Люк! Люк, твоя мама! – Он достаточно долго смотрит на меня, чтобы я поняла, – больше нет никакого смысла протестовать. Желание, животное и неоспоримое, горит в его взгляде. Это происходит, и я хочу, чтобы так и было. До одури. – Плевать.
Дерзкая улыбка скользит по лицу Люка. Он наклоняется и подхватывает руками мои бедра, поднимая меня одним плавным движением, так, что я оборачиваю ноги вокруг его бедер.
– Как жаль. Эта футболка дико заводит, но пора ее снять, – стонет он. У меня достаточно времени, чтобы поднять руки, прежде чем он срывает свою футболку с моего тела, что заставляет меня немного застонать. Ни разу не сексуально, но Люк не замечает. Он слишком занят, пожирая меня глазами. Чистая похоть в его взгляде придает мне смелости. Большие пальцами я скольжу под лямки бюстгальтера и спускаю их вниз, кусая нижнюю губу.
– Хочешь избавить меня и от этого? – Я провожу рукой по лифчику, вызывая дрожь по телу Люка. Его эрекция упирается прямо в мой живот, еще сильнее, когда он в три больших шага оказывается у стены и прислоняет меня к ней.
– Ты напрашиваешь на неприятности, да?
Определенно, да. И я не напрашиваюсь, я умоляю о них.
– Пожалуйста, Люк. Скажи, чего ты хочешь.
Наконец, я расстегиваю застежку и снимаю лифчик, стягивая лямки с плеч. Люк делает еще один глубокий вдох. Судорожно. Отчаянно.
– Эв, ты такая красивая. Я не могу ждать... – он опускает голову и всасывает один из моих сосков в рот, проводя языком снова и снова. Я изгибаю спину, вжимаясь в него, отчаянно нуждаясь. Опускаю руки между нами, борюсь с его ремнем. У меня уходит две попытки, прежде чем я расстегиваю пряжку и полностью срываю его джинсы.
– Я хочу тебя во мне, Люк. Сейчас
Наверное, это волшебные слова. Люк даже не утруждает себя тем, чтобы снять мои трусики. Он срывает их так, как будто, они сделаны из тонкой бумаги, а не из невероятно дорогого кружева, и вот их уже нет. Он скользит рукой по передней части своих боксеров, и наконец, я чувствую его. Святое дерьмо, он собирается...
Мой разум отключается. Он толкается в меня, и в такой позиции я чертовски растянута и наполнена. Мои нервные окончания запускают восхитительные стрелы огня по моему телу, рассеивая любую надежду на возможность здраво мыслить. Люк издает страдальческий рык и напряженно застывает.
– Ты в порядке? – шепчет он. Мое тело замерло. Кажется, он думает, что причинил мне боль. Я не способна ответить. Я снова обнимаю рукой его шею и накрываю губами его губы, тяжело дыша ему в рот. Не могу ничего с собой поделать; я должна двигаться. Я начинаю раскачиваться на нем вверх и вниз, упираясь в стену.
– Эвери! Твою мать!
Это все, что мне нужно услышать. От меня не ускользает тот факт, что Люк не надел презерватив, но в данную секунду это беспокоит меня меньше всего. Это безрассудство, но он ощущается невероятно. Я сжимаю ноги, обхватывая его сильнее.
– Кончи в меня, Люк. Я хочу почувствовать, как ты кончишь.
Люк отклоняется назад, чтобы посмотреть на меня, на мгновение наши глаза встречаются.
– Ты уверена?
Я киваю, прижимаясь к нему, удерживая его внутри себя настолько сильно, насколько это вообще возможно.
– Я хочу тебя. Я хочу всего тебя, без остатка.
И он делает, как я прошу
36 глава
Удар под дых
Мягкое вууух от скользящего с крыши снега будит меня. Я в объятиях Люка. Нежные звуки его дыхания посылают сквозь меня импульс счастья. Я не должна быть счастлива. Мне стоит быть несчастной и напуганной. Я вернулась в Брейк, ради всего святого. А сегодня увижусь с матерью, потому что Брэндон в тюрьме. Хорошо, в общем, может, я немного волнуюсь, но на одну крошечную секунду, в тишине внешнего мира и с Люком, который прижался ко мне так близко, – я действительно счастлива. Как это вообще возможно?
Стук в дверь, наконец, будит Люка. Момент радости нарушен в ту же секунду, как появился, но я уже сохранила его в памяти, чтобы вызвать, когда мне понадобится толика трезвого ума.
– Эй, вы двое уже проснулись? – зовет Марлена через дверь. Люк издает невнятный полустон. Наверное, в доме Ридов это означает согласие, потому что Марлена входит. Я толкаю Люка, задевая его лицо в попытке удостовериться, что полностью прикрыта.
Люк неловко уворачивается.
– Святые угодники, мама! Какого черта?
Я выглядываю из-под одеяла, морщась, когда замечаю лифчик и разорванные – разорванные! – трусики на полу. О, милостивый Боже, дай мне провалиться сквозь землю прямо здесь и сейчас. Марлена усмехается, глядя на нас. У нее в руках поднос с двумя чашками кофе.
– Да ладно, вы не давали мне спать большую часть ночи. И нуждаетесь в кофе, чтобы восполнить с утра немного потраченной энергии.
Люк откидывается на подушки, закрывая глаза.
– Просто уйди, мам. – Марлена пожимает плечами, все еще усмехаясь. Она собирается уходить, но он ее останавливает. – Эй, кофе оставь.
Она ставит чашки, подмигивает мне и удаляется. Мы слышим ее смех, пока она идет в другую часть дома.
***
– Ты выглядишь так, будто спала в курятнике, Эвери. В мире существуют расчески, ты это знаешь? – Мы с мамой встретились тридцать минут назад, и за это время она успела раскритиковать мое пальто, зубы, а теперь еще и волосы. Также она сказала, что мои щеки горят неподобающим для леди образом. На улице минус двенадцать, так что я не знаю, почему она ожидает, что мои щеки не будут румяными. Или почему это не подобает леди, в первую очередь.
Она также не одобряет, что я пришла под руку с Люком, но это молчаливое неодобрение. Поджатые губы, прищуренные глаза, острые как лезвия бритвы, куда бы она ни смотрела. Я уже готова прибить ее. Марлена предложила ей переночевать в свободное комнате, но моя мать не слишком вежливо отказалась, мотивируя тем, что ей нужно пространство, чтобы разложить бумаги, а у Ридов не так много места. В результате, она потратит двести восемьдесят долларов за ночь в хостеле «Клиффинсон», оплатив все пять спален, потому что отказывается жить там вместе с кем-то еще.
Она никогда не любила Брейк, хотела сбежать отсюда, как только они с папой закончат колледж, но мои бабушка и дедушка по отцу одновременно слегли, и естественно отец захотел остаться. Мама всегда была против этого. Папа был нянькой, поваром и уборщицей для бабушки и дедушки все четыре года, когда они медленно угасали, пока мама не настояла на их переводе в дом престарелых. Бабуля умерла через две недели от сердечного приступа, а дедуля через шесть месяцев после нее от пневмонии. Папа так и не простился ни с одним из них. И все, что моя мать могла сказать: «Это к лучшему, Макс. По крайней мере, теперь ты можешь устроиться на полный рабочий день и по специальности». – «Специальность» в ее устах прозвучало как ругательство. Как будто он не работал все эти годы, пока она изучала право с утра до ночи, чаще всего вне дома. Папа просто улыбнулся и проглотил это. Он был практически святым.
– Я не останусь в этом полицейском участке ни секундой дольше, чем того требует дело. Лучше поеду в дрянную закусочную, возьму кофе и попытаюсь разобраться в протоколах.
Люк бросает в нее кинжалы взглядом, выезжая на парковку на грузовике Брэндона. Ему даже не приходится ничего говорить; Аманда Сент-Френч не открывает для себя двери автомобиля. Он выходит и открывает дверь с ее стороны, величественно жестикулирую перед ней, пока она пытается подняться и балансировать на до смешного непрактичных высоких каблуках.
– Эвери, дай мне свой мобильник. Мой здесь не ловит. Попрошу дежурного на стойке перезвонить, когда они будут готовы принять меня, – говорит она через окно. Технически, платила она, так что это и ее телефон. Я опускаю стекло со своей стороны и передаю его ей. – Нам нужно поговорить чуть позже, – произносит она на выдохе. Ее светлые, безупречно уложенные волосы, длиной до середины спины, качаются из стороны в сторону, пока она пытается дойти пешком по снегу в «Обед у Джерри». Люк поворачивается и смотрит на меня, убрав руки в карманы. Какого черта?
Я вылезаю с заднего сиденье, где была до этого, и карабкаюсь на переднее. Люк тоже усаживается, все еще качая головой.
– Она настоящая стерва. Не припомню, что она была такой, когда я был ребенком.
– Ну, конечно, она пыталась быть милой с людьми, от которых могла что-то получить. Свою роль сыграло то, что твоя мама состояла в родительском комитете, наверное.
– Ага. Похоже на то.
Мы дежурили в участке, но нам не позволили увидеть Брэндона. Видимо, Хлое всыпали по первое число за то, что она позволила нам вчера увидеться.
– Эта сука Косгроув клевала мне мозг двадцать минут, – смеется она. – Быть мне регулировщиком уличного движения в обозримом будущем.
– Мне жаль, Хло. – Люк выглядит подавленным; видимо, должность действительно хреновая. Хлоя пожимает плечами. – Ах, все нормально. Все для вас, детки. – Она протягивает руку и снимает что-то с моего пиджака. – Волосы, – говорит она, пожимая плечами. – Вы, ребята, можете прийти ко мне на ужин завтра вечером, если захотите? Это, конечно, не Нью-Йорк, но тепло, и я знаю, как жарить стейк. Что думаете?
Ужин – последнее, о чем я могу думать. Люк соглашается, оговаривая, что мы примем приглашение, когда узнаем, что с Брэндоном. По дороге из участка агент Косгроув проходит мимо нас в коридоре. Она бросает на меня едкий взгляд, и клянусь, мое дыхание превращается в лед. Мы возвращаемся в дом Люка, его сестра дома; она визжит как умалишенная, стоит нам переступить порог. Бросается на него, улыбаясь от уха до уха. У них столько много семейных черт – одинаково темные волосы и глаза, причудливый способ улыбаться. То, что они брат и сестра, сразу бросается в глаза. Несмотря на то, что она младшая сестра Люка, Эмма еще в школе училась на два класса старше меня. Она была популярная, чирлидерша, но всегда намного добрее, чем другие девочки. Она улыбается при виде меня и тянется, чтобы обнять.
– Рада встрече, Айрис, – говорит она с искренней улыбкой. – Думаю, мой брат хорошо о тебе заботится?
Я смотрю на него, притворяясь, что размышляю над ответом. Люк кажется недовольным, пока я не произношу:
– Знаешь, он хорошо обо мне позаботился. Лучше всех. – Его кривая улыбка дарит обещание позаботиться обо мне еще лучше, когда мы останемся одни, что заставляет мои щеки гореть.
Звонок от моей матери раздается в полдень, спустя три часа после того, как мы высадили ее. Люк передает мне старую трубку домашнего телефона Ридов как ядовитую змею, словно опасаясь, что моя мать укусит его, будучи на том конце провода.
– Алло? – отвечаю я.
– У них нет оснований его задерживать. – Она говорит сразу по делу. Ни тебе приветствия, ничего. – К завтрашнему дню его выпустят. У них был ордер на обыск дома, но они ничего не нашли. Я посоветовала Брэндону подать на них в суд, но этот упрямый осел даже слышать не хочет…
Я поднимаю руку вверх, как будто она может это видеть.
– Стоп, так его не упекут за решетку? У них ничего нет для этого?
В трубке слышен разочарованный мамин вздох.
– Именно это я только что и сказала, разве ты не слышала?
Мощная лавина облегчения обрушивается на меня.
– Так что это значит? Они все еще обвиняют во всем папу?
– Не знаю, Эвери. Я здесь не поэтому. Я приехала, чтобы вытащить твоего дядю Брэндона. И моя миссия выполнена. Все остальное по этому делу меня не касается.
Я уже смирилась с тем, что моя мать все это время ненавидит отца, так что оказалась почти готова к подобному ее заявлению. Но сжимая челюсти, я не позволяю ярости ускользнуть в этот раз. Она невероятна.
– Какого черта ты это говоришь? Ты знаешь, что у них есть улики, которые могут доказать, что отец невиновен, так? Может, попробуешь разузнать о них? Ты отвратительная мать, но первоклассный адвокат. Ты добилась того, что Брэндона отпустят, менее чем за три часа. Не считаешь ли ты, что способна на еще одно такое чудо?
Моя мать фыркает.
– Ты больше не ребенок, Эвери. Чудес не существует. Есть черное и белое. Виновный и невиновный. Дядя Брэндон невиновен, поэтому я могу решить эту проблему за три часа. Даже если я в лепешку разобьюсь с файлами федералов, это не сделает твоего отца менее виновным.
– Ты невыносима! – Я сжимаю трубку с такой силой, что она скрипит, угрожая рассыпаться в руках в любую секунду.
– Нет, я реалистка. Я знаю, кем был твой отец. И твой новый друг тоже. Я говорила держаться от него подальше, не так ли? Он объяснил, почему твой отец был его наставником? – Я дрожу от гнева и не могу вымолвить ни слова. Мама игнорирует мое молчание. – Уверена, что нет. Тогда я сама тебе расскажу – если бы он был на два года старше, когда сделал то, что сделал, чертовски уверена, его бы не взяли в полицию. Он был бы поставлен на учет как насильник и не устроился бы даже грузчиком в продуктовую лавку. Так что послушай меня, Эвери, тебе лучше держаться от него подальше!
– ПРОСТО ЗАТКНИСЬ, ЧЕРТ ПОБЕРИ! – звучным эхом разносится по дому Ридов. Все стихает. Люк останавливается и пересекает кухню, на его лице написано беспокойство. Чистый ужас проходит сквозь меня, в ушах громко и четко гремят слова матери. Поставлен на учет как насильник. Что, черт возьми, он сделал? На этот раз моя мать молчит на том конце провода. Я набираю побольше воздуха, выдыхаю и говорю то, что должна была сказать уже давно. – Ты не имеешь права контролировать мою жизнь, если не принимаешь в ней участия, Аманда. Все, что ты делаешь – так это даешь деньги, будто я проблема, от которой можно откупиться и исчезнуть. Я рада, что ты здесь, что ты помогла Брэндону, но как только ты уедешь, я не хочу больше тебя видеть. Мне не нужны твои деньги, и уж точно не нужно твое вмешательство в мою любовную жизнь, в то время как ты не можешь быть откровенна со своей партнершей и сообщить ей о том, что я, по крайней мере, черт побери, существую!
Я швыряю трубку на рычаг так, что телефон падает со стены и отскакивает от стола, распадаясь на части и провода вываливаются как кишки. Вот так я себя сейчас чувствую: истекающей кровью, раздавленной, обнаженной. Мои внутренности выставлены напоказ.
