Текст книги "Барьер Сантароги"

Автор книги: Фрэнк Патрик Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

10

Его разбудило солнце.

Кофе в термосе остыл и потерял вкус Джасперса, но он выпил его, чтобы избавиться от сухости в горле.

«Скорее всего, в долине есть что-то вроде школы-интерната, где родителям отведены определенные часы для посещения. Но наверняка этот интернат отличается от привычных школ».

Десейн уставился на термос: кофе кончился. Он еще ощущал его горький привкус, напоминавший о слабости, которой он поддался ночью. Джасперс погрузил его в кошмары. Он вспомнил, что ему приснились стеклянные дома, стены которых внезапно треснули и рухнули на него. Он пронзительно закричал…

«Здания из стекла, – подумал он. – Теплицы».

Он услышал звук приближающейся машины и спрыгнул на песок в прохладу утреннего воздуха. К лагерю по ухабистой дороге приближался зеленый «шевроле», показавшийся ему знакомым. Десейн решил, что это либо машина Джерси Хофстеддера, либо ее двойник. А потом он увидел за рулем крупную седовласую женщину, управлявшую автомобилем, и узнал мать Сэма Шелера, Клару, занимавшуюся продажей автомобилей.

Она остановилась рядом с Десейном и, выйдя из машины, подошла к нему.

– Мне сказали, где вы, и не соврали! – заявила она.

Клара Шелер стояла перед Десейном, держа в руках накрытую тарелку.

– Вы приехали, чтобы снова попытаться продать мне эту машину? – спросил он.

– Машину? – она бросила на автомобиль такой взгляд, словно он только что появился здесь после какого-то волшебства. – Ах да, машина Джерси. У нас еще будет время, чтобы поговорить об этом… позже. Я привезла вам немного вот этого – чтобы опохмелиться.

Десейн не знал, что и делать. Почему она решила, что должна привезти ему что-нибудь?

– Пити – мой внук, – пояснила она. – Мейбл, моя дочь, рассказала, как благородно вы повели себя этой ночью, – она взглянула на обломок стрелы, торчавший из кузова, потом снова на Десейна. – И мне пришло в голову, что, возможно, вся ваша проблема в том, что вы еще не осознали, насколько мы заинтересованы в том, чтобы вы стали одним из нас. Поэтому я привезла вам жареного мяса под соусом – в нем много Джасперса.

Она протянула ему тарелку.

– Съешьте это, – сказала она. – Вы насытитесь на целый день.

«Я не должен делать этого», – подумал Десейн. Но все было бессмысленно. Эта женщина была просто доброй заботливой бабушкой Пити. При мысли о мальчике он вспомнил о едва не произошедшем несчастном случае.

«Школа… наблюдение… Джасперс…»

Его внимание привлек собачий нос, высунувшийся из окна зеленого «шевроле». Старый колли с серым намордником, вскарабкавшись на переднее сиденье, спрыгнул на песок. Он приблизился не спеша – давали знать о себе прожитые годы – и принялся обнюхивать туфли Клары.

Хозяйка опустила руку и потрепала его по голове.

– Я привезла Джимбо, – сказала она. – Он уже редко бывает на улице. Ему около тридцати пяти лет, и мне кажется, что он начал слепнуть. – Клара выпрямилась и кивнула в сторону тарелки, которую держал в руках Десейн. – Давайте же, ешьте.

Но Десейн был поражен тем, что только что узнал. Тридцать пять лет? Да по человеческим меркам это равнялось ста годам! Он поставил тарелку на ступеньки грузовика, наклонился и пристально посмотрел на пса Джимбо. Его глаза уже слепнут, сказала она, но в них он видел ту же самую вызванную Джасперсом направленность, которую замечал во всех сантарожцах.

– Вы любите собак? – спросила Клара Шелер.

Десейн кивнул.

– А ему действительно тридцать пять лег?

– Тридцать шесть стукнет весной… если он доживет.

Джимбо захромал к Десейну, поднял к его лицу морду в сером наморднике и повел носом. По всей видимости, удовлетворенный, он свернулся клубком у ступенек грузовика, вздохнул и посмотрел куда-то вдаль в сторону песчаных холмов.

– Так вы будете есть или нет? – спросила Клара.

– Позже, – ответил Десейн. Он вспомнил, каким представлялся в его мыслях автомобиль Джерси Хофстеддера – ключом к разгадке тайны Сантароги. «Действительно ли все дело в этой машине? – спросил он себя. – Или же машина – просто некий символ? Что тогда важнее – машина или символ?»

Заметив его интерес к автомобилю, Клара произнесла:

– Если вы хотите купить эту машину, то цена прежняя – 650 долларов.

– Мне бы хотелось проехаться на ней, – сказал Десейн.

– Прямо сейчас?

– Почему бы и нет?

Клара взглянула на тарелку, стоявшую на ступеньках грузовика, и ответила:

– Мясо остынет… и вкус Джасперса исчезнет, понимаете.

– Я уже выпил ночью кофе, который оставила мне ваша дочь, – сказал Десейн.

– Без… каких-либо последствий?

Вполне уместный вопрос. Десейн вдруг поймал себя на том, что пытается разобраться в своих ощущениях: ушиб головы уже не беспокоил его, боль в плече почти исчезла… где-то внутри еще не утих гнев, вызванный поступком Пити, – но на свете нет ничего, что не могло быть излечено временем.

– Я чувствую себя превосходно.

– Ну вот! Все вы ходите вокруг да около, – заметила Клара. – Дженни предупреждала меня об этом. Ладно, – она указала рукой на зеленый «шевроле». – Давайте совершим круг по шоссе и вернемся обратно. Вы будете за рулем.

Она забралась на правое сиденье и закрыла дверь.

Собака подняла голову.

– А ты, Джимбо, останешься здесь, – сказала Клара. – Мы не задержимся.

Десейн обошел автомобиль и сел за руль. Сиденье, казалось, было специально приспособлено для его спины.

– Удобно, верно? – спросила Клара.

Десейн кивнул. У него возникло странное чувство дежа вю, словно он уже водил раньше эту машину. Это ощущение передавалось от его рук, лежавших на руле.

Двигатель мурлыкал, словно живой, когда он его завел. Десейн развернул автомобиль, перебрался через колею и поехал по песчаной дороге к шоссе, потом свернул направо, в направлении от города.

Легкое прикосновение к акселератору, и старый «шевроле» рванул вперед: пятьдесят миль в час… шестьдесят… семьдесят. Десейн снизил скорость до шестидесяти пяти. Ему казалось, что он управляет каким-то спортивным автомобилем.

– У него специальный гидравлический привод, – заметила Клара. – Чертовски хорош на поворотах. Разве это не отличная машина?

Десейн нажал на тормоза. Машина мгновенно и бесшумно остановилась, ее нисколько не занесло в сторону – выглядело все так, словно она ехала по какой-то прямой колее.

– Сейчас этот автомобиль находится в лучшем состоянии, чем в тот день, когда его собрали на заводе, – заметила Клара.

Десейн молча согласился с ней. Управлять «шевроле» было одно удовольствие. Ему понравился запах кожи в салоне машины. Сделанный вручную приборный щиток из дерева отсвечивал матовым блеском. Он не отвлекал внимание – просто группа из нескольких приборов, расположенных на такой высоте, чтобы можно было легко прочесть их показания, не отрывая надолго взгляда от дороги.

– Обратите внимание, как он прикрепил щиток с этой стороны, – сказала Клара. – Всего около четырех сантиметров, а под ним – тонкая металлическая планка. Он укоротил руль примерно на треть и придал ему дугообразную форму. Если случится столкновение с какой-нибудь другой машиной, то руль не проткнет грудную клетку водителя. Джерси начал создавать безопасные автомобили еще до того, как в Детройте услышали это слово.

Увидев у поворота расширяющийся участок дороги, Десейн притормозил, свернул туда, а потом дал обратный ход. И понял, что эта машина должна принадлежать ему. Все было именно так, как говорила эта женщина.

– Вот что я вам скажу, – продолжала Клара. – Я вернусь в город и пригоню эту машину к дому дока. А позднее мы обсудим детали сделки. Больших сложностей я не предвижу, хотя не смогу дать вам много за эту рухлядь – ваш грузовик.

– Я… не знаю, чем я смогу расплатиться, – сказал Десейн. – Но… Ни слова больше. Что-нибудь придумаем.

Показался въезд на стоянку. Десейн притормозил, свернул на колею, переключив скорость на вторую передачу.

– Вообще-то вам следует пристегиваться ремнем безопасности, – заметила Клара. – Я заметила, что вы… – Она умолкла, когда Десейн остановился рядом с грузовиком. – С Джимбо что-то случилось! – воскликнула она, торопливо выбралась из машины и побежала к псу.

Десейн выключил зажигание, выпрыгнул из машины и обежал ее вокруг.

Собака лежала на спине, с уже одеревеневшими лапами, вытянутыми вперед, и запрокинутой шеей, из открытой пасти вывалился язык.

– Он мертв! – воскликнула Клара. – Джимбо мертв!

Внимание Десейна привлекла тарелка, стоявшая на ступеньках.

Ее крышка была отброшена в сторону. Рядом с крышкой валялись остатки пищи – пес пробовал содержимое тарелки. Десейн снова посмотрел на собаку. Вокруг Джимбо на песке когтями была нацарапана линия.

Внезапно Десейн наклонился к тарелке и понюхал ее. Наряду с сильным резким запахом Джасперса он почувствовал и горький аромат другого вещества.

– Цианистый калий? – спросил он. Потом обвиняюще посмотрел на Клару Шелер.

Та уставилась на тарелку.

– Цианистый калий? – повторила она непонимающе.

– Вы пытались убить меня!

Клара подняла тарелку и понюхала ее.

Ее лицо побледнело. Она повернулась и уставилась на Десейна округлившимися глазами.

– О Господи! Хлорная известь! – воскликнула Клара. Выпустив тарелку, она обернулась и бросилась к машине прежде, чем Десейн успел остановить ее. Включился двигатель «шевроле», машина развернулась, подняв столб песка, и рванула по песчаной дороге в сторону шоссе. Сделав широкий поворот, машина понеслась в направлении города.

Десейн смотрел вслед удаляющейся машины.

«Она пыталась убить меня, – подумал он. – Цианистый калий. Хлорная известь».

Однако он не мог выкинуть из памяти ее побледневшее лицо, удивление в округлившихся глазах, столь же подлинное, как и испытанный им шок. Хлорная известь. Он посмотрел на мертвого пса. Оставила бы она тарелку рядом с собакой, если бы знала о том, что мясо отравлено? Вряд ли. Тогда почему она так стремительно уехала?

Хлорная известь.

Десейн вдруг понял, в чем дело: в ее доме оставалась отравленная еда. Она спешила домой, пока беда не случилась еще с кем-нибудь.

«А я не съел это жареное мясо, – подумал Десейн. – Несчастный случай… еще один несчастный смертельный случай».

Он отпихнул в сторону упавшую тарелку, оттащил подальше труп собаки и сел за руль грузовика. После ровного, едва слышного мурлыканья двигателя машины Джерси пыхтение и дребезжание в грузовике производило угнетающее впечатление. Десейн осторожно вывел его на шоссе и направился в сторону города.

«Несчастный случай», – подумал он.

В голову пришла одна мысль, но ему было трудно принять ее – в ней было слишком много от рассказов про Шерлока Холмса: «…после того, как вы исключите невозможное, то оставшееся, каким бы невероятным оно ни казалось, должно быть правдой».

Дженни пронзительно крикнула ему: «Не подходи! Я люблю тебя».

Вот что было главным – она действительно любила его. Поэтому он должен был держаться подальше от нее.

На некоторое время.

Он достиг развилки и свернул направо, где, согласно указателю, находились теплицы.

Дорога вела к мосту над рекой – старомодному, увенчанному посередине короной. Под колесами скрипели толстые доски. Река пенилась и накатывалась на отшлифованные камни под мостом.

Десейн сбавил скорость у противоположного конца моста, внезапно почувствовав приближение опасности, а он уже научился доверять подобным предупреждениям.

Дальше дорога тянулась вдоль правого берега.

Машина медленно ехала по дороге, и он, бросив взгляд вверх по течению реки, в сторону моста, заметил, что река скрывается там в зарослях ив.

Внезапно Десейн подумал о реке, как о существе, скользящем по земле и тихо подкрадывающемся. У него возник образ жидкой змеи, ядовитой и полной энергии зла. В ней сосредоточилась какая-то злоба. И ее шум – она насмехалась над ним!

Десейн облегченно вздохнул, когда дорога свернула в сторону от реки и, извиваясь меж двух невысоких холмов, спустилась в небольшую долину.

Среди деревьев мелькало стекло, за которым сверкала зелень, занимавшая намного большую площадь, чем он ожидал.

Дорога закончилась асфальтированной стоянкой перед длинным каменным строением. Вверх по склону холма рядом с теплицами расположилось еще несколько каменных зданий – с черепичными крышами, занавешенными окнами.

На стоянке находилось огромное количество машин, и это показалось любопытным Десейну – машин было не меньше сотни.

Он видел множество людей – мужчин, ходивших между теплицами, женщин, быстро сновавших взад-вперед, какие-то фигуры, одетые в белые халаты, за стеклянными стенами.

Десейн подъехал к ряду машин и начал выискивать, где бы припарковаться. У дальнего конца длинного каменного здания он обнаружил свободное пространство, заехал туда и начал осматриваться.

Потом он услышал какое-то монотонное пение.

Он повернулся в сторону этого звука – он шел от рядов строений, находившихся за теплицами. В поле зрения появилась группа детей, марширующая по дорожке между зданиями. В руках они несли корзины. Их сопровождало трое взрослых. Дети в ритм шагов хором повторяли какую-то считалку. Вскоре они исчезли из виду, скрывшись за теплицами.

Что-то оборвалось внутри Десейна.

Слева раздались чьи-то шаги. Повернув голову, Десейн увидел Паже, шедшего вдоль ряда стоящих машин в его направлении. Неуклюжесть его громадной фигуры подчеркивалась белым халатом. Шляпы на нем не было, и ветер растрепал его волосы.

Паже свернул на свободное пространство, где стояла машина Десейна, остановился и заглянул в открытое окно грузовика.

– Ну вот, – произнес он, – все, как говорила Дженни: вы вернулись.

Десейн покачал головой. Сказанное Паже что-то означало, но смысл этих слов не доходил до сознания Десейна. Он провел языком по губам.

– Что?

Паже нахмурился.

– Дженни все предвидела. Она сказала, что вы, скорее всего, приедете сюда, – казалось, что он говорит это, прикладывая большие усилия.

«Прибытие», – подумал Десейн. Так они называют это – воздерживаясь от поспешных суждений, просто для обозначения происходящего. Он внимательно посмотрел на широкое добродушное лицо Паже.

– Я видел детей, – сказал Десейн.

– А чего вы ожидали?

Десейн пожал плечами.

– Вы собираетесь выкинуть меня из долины?

– Эл Марден говорит, что тот, кто покидает Сантарогу, заболевает лихорадкой, – ответил Паже. – А те, кто остаются под наблюдением, извлекают из этого пользу.

– Считайте, что я – в числе последних, – сказал Десейн, улыбнулся и открыл дверцу грузовика.

– Поехали, – сказал Паже.

Десейн, вспомнив о реке, помедлил. Он вспомнил разорванный ковер в коридоре гостиницы, газовую струю, озеро, стрелу… хлорную известь. Он вспомнил Дженни, убегающую от него… «Не подходи! Я люблю тебя!»

– Поехали же, – повторил Паже.

Все еще пребывая в нерешительности, Десейн спросил:

– Почему детей держат здесь?

– Мы должны делать акцент на внешних проявлениях детства, – ответил Паже. – Да, это жестоко, но естественно – здесь выращивается еда, – он обвел рукой теплицы. – Здесь они получают образование. Здесь есть электроэнергия. Ничто не расточается зря. У детей нет неудовлетворенных желаний.

И снова Десейн встряхнул головой. «Я что-то никак не могу понять его».

«Делать акцент на внешних проявлениях детства». Это походило на монолог шизофреника, и он вспомнил случайно подслушанный им разговор пары молодых сантарожцев в «Голубой овце».

«Как можно кому-либо слышать закат?»

– Вы говорите не на английском, – пожаловался Десейн.

– Нет, на английском, – возразил Паже.

– Но ведь…

– Дженни говорит, что вы все поймете. – Паже с задумчивым видом поскреб по щеке. – Тренируйтесь, Десейн, – снова показалось, что он говорит с огромным трудом. – Куда делось ваше Weltanschauung? [1]1
  Мировоззрение (нем.)


[Закрыть]У вас же широкий взгляд на вещи? Целое больше, чем сумма частей. Что это такое?

Паже широко обвел рукой, как бы охватывая не только всю эту долину с комплексом теплиц, но также всю планету, всю вселенную, простиравшуюся за ней.

У Десейна пересохло в горле. Этот человек спятил!

– У вас же есть опыт переживания, который дает Джасперс, – продолжал Паже. – Попытайтесь усвоить его. Дженни говорит, что вы легко сможете сделать это, а она редко ошибается.

Чувство, сдавившее Десейну грудь, превратилось в боль. В голове мелькали беспорядочные и лишенные смысла обрывки фраз.

Суровым голосом Паже произнес:

– Лишь примерно для одного из пятисот Джасперс оказывается недейственным… – Он простер руки ладонями вверх. – Вы не относитесь к числу этих некоторых. Могу утверждать это. Вы станете человеком с раскрепощенным сознанием.

Десейн взглянул на какое-то здание, на проходивших мимо людей. Все двигались быстро и целенаправленно, словно в танце пчел – эти движения должны были упорядочить его мысли. Но что-то мешало ему.

– Попытаюсь облечь это в выражения внешнего мира, – продолжал Паже. – Возможно, тогда… – Он пожал плечами, оперся о дверцу, наклоняя широкое лицо поближе к Десейну. – Мы просеиваем семена реальности через фильтры идей. Мыслеформы ограничены речью. Другими словами: язык формирует русло, в котором двигаются наши мысли. Если мы ищем новые формы действительности, то мы должны отказаться от языка.

– Какое отношение это имеет к детям? – Десейн кивнул в сторону теплиц.

– Десейн! Мы с вами имеем обычный инстинктивный опыт. Что происходит в психике несформировавшегося человека? Как индивидуальности, как представители отдельных культур и обществ, мы, люди, повторяем каждый аспект инстинктивной жизни, являвшийся неотъемлемой частью существования человечества как вида в течение бесчисленных поколений. С Джасперсом этот связующий элемент нам уже не нужен. Так что, соединять это с жестокостью детства? Нет! Тогда мы получим насилие, хаос. У нас не будет общества. Как это просто, верно? Мы должны перенести ограничивающий свободу порядок на врожденные свойства нашей нервной системы. У нас должны быть общие интересы.

Десейн почувствовал, как его захватывают эти идеи, и теперь он попытался понять смысл фраз, сказанных Паже раньше: «делать акцент на внешних проявлениях детства», «широкий взгляд на вещи».

– Мы должны удовлетворить потребности отдельных индивидуумов в выживании, – продолжал Паже. – Мы знаем, что внешний мир со всей его цивилизацией, культурой и обществом умирает. Они действительно умирают, вы же видите это. И сейчас, когда это вот-вот случится, от родительского тела отрываются частички. Эти частички обретают свободу, Десейн. Наш скальпель – это и есть Джасперс. Подумайте над этим! Вы ведь жили там. Это Вергилиева осень… сумерки цивилизации.

Паже отодвинулся от Десейна и внимательно посмотрел на того.

Десейна же очаровали слова доктора. В этом человеке сохранилась некая сущность, не поддающаяся действию времени – могущественная, накладывающая свой отпечаток на все окружающее.

Над воротником белого халата вздымалась египетской формы голова, выдающиеся скулы, нос времен Моисея. Белые ровные зубы виднелись меж тонкими губами…

Появившаяся на губах Паже улыбка выражала непоколебимое упрямство человека, которого невозможно в чем-либо переубедить. Его взгляд с восхищением скользил по местности, охватывая теплицы и людей, сновавших вокруг.

И в этот момент Десейн понял, для чего был послан сюда. Не просто для того, чтобы составить отчет о рыночной экономике Сантароги. Марден был прав в своих предположениях. Он здесь для того, чтобы сломать эту систему, уничтожить ее.

Вот здесь происходит обучение детей сантарожцев. Детский труд. Паже, похоже, ничуть не волновало, сколько тайн откроется здесь перед Десейном.

– Поехали, – сказал Паже. – Я покажу вам нашу школу.

Десейн покачал головой. Что может случиться с ним там? Случайный толчок в окно? Неожиданный удар в спину, нанесенный ребенком?

– Я… мне нужно подумать обо всем увиденном, – произнес Десейн.

– Вы уверены? – слова Паже прозвучали как вызов.

Десейн подумал о неприступном аббатстве средневековья, о воинах-монахах, которые разительно напоминали Паже и его долину в своей уверенности, позволявшей им бросить вызов внешнему миру. «Но в самом ли деле они имеют эту уверенность? – спросил он себя. – Или же они актеры, загипнотизированные ходом представления, которое разыгрывают?»

– Вы просто плыли по течению, – заметил Паже. – Вы никогда не боролись ни с чем. У вас даже не развит тот наивный взгляд на вещи, который позволяет видеть вселенную, не замутненную всяким философским хламом прошлого. Вас запрограммировали и послали сюда сломать нашу систему.

Десейн побледнел.

– Запрограммированность означает предубежденность, – продолжал Паже. – Потому что предубежденность подразумевает отбор и отталкивание мыслей, а это и есть запрограммированность. – Он вздохнул. – Мы возимся с вами только из-за нашей Дженни.

– Я прибыл сюда с чистой совестью и открытой душой, – сказал Десейн.

– Без предубеждения? – Паже поднял глаза.

– Значит, вы соперничаете с… группами из внешнего мира, доказывая, чей путь правильней…

– Соперничаете – это слишком мягко сказано, Десейн, – перебил Паже. – Сейчас ведется гигантская битва за право контроля над человеческим сознанием. А мы – здоровая клетка, окруженная больными. На карту поставлены не человеческие умы, а их сознание, способность понимать происходящее. Это не борьба за рынки сбыта. Не заблуждайтесь на этот счет. Это борьба за то, что считается самым ценным в нашей вселенной. Там, во внешнем мире, ценностью считают то, что можно измерить, подсчитать или составить в виде таблиц. Здесь же мы пользуемся другими стандартами.

Десейн почувствовал угрозу в словах Паже. Маска притворства была сброшена. Доктор обозначил стороны в этой войне, и Десейну показалось, что он оказался между этих воюющих сторон. Никогда раньше он не оказывался в более опасном положении. Паже и его друзья контролировали эту долину. Инсценировать несчастный случай не составляло для них никакого труда.

– Нанявшие меня люди, – начал Десейн, – считают…

– Люди! – фыркнул презрительно Паже. – Они там… – Он указал рукой за холмы, которые окружали долину, – уничтожают среду обитания. Они превращаются в нелюдей, уничтожая природу! Вот мы – люди! – он ударил себя в грудь. – Они же – нет. Природа – она общая, для всех. Радикальные изменения в среде обитания означают, что ее обитателям тоже придется измениться, чтобы выжить. Нелюди во внешнем мире изменяются, чтобы выжить.

Десейн удивленно уставился на Паже. Да, конечно, так оно и есть. Сантарожцы – консерваторы… они не изменяют свой образ жизни. Он сам тому свидетель. Но Десейна отталкивала его фанатичность, религиозный пыл. Итак, ведется битва за человеческие умы…

– Вы, наверное, говорите себе, – начал Паже, – что у этих придурков-сантарожцев есть некая воздействующая на психику эссенция, которая превращает их в нелюдей.

Эти слова настолько соответствовали его мыслям, что Десейн замер в страхе. Неужели они способны читать их? Может, это побочный эффект действия эссенции Джасперса?

– Вы сравниваете нас с неумытыми, неотесанными потребителями ЛСД, – продолжал Паже. – Чудаки, говорите вы. Но вы сами подобны им, ибо не способны понимать происходящее. А мы все осознаем. Мы воистину освободили свой мозг от всяких оков. У нас есть сильнодействующие лекарства. Это всего-навсего виски, водка, аспирин и табак… и, ах да, ЛСД – вот они, наши самые сильнодействующие лекарства. Но вы должны заметить разницу. Виски и другие депрессанты делают субъекта послушным. Наши же лекарства освобождают человека от животных инстинктов, подавить которые никогда не удавалось… до последнего времени.

Десейн взглянул на теплицы.

– Да, – произнес Паже. – Посмотрите туда. Именно здесь мы подавляем животное начало в человеке.

Потрясенный тем, что услышал, Десейн вдруг осознал, что теперь ему не позволят покинуть долину. О возвращении теперь не могло быть и речи. В том состоянии, в котором сейчас пребывал его разум, для сантарожцев был только один выход: убить его. Все дело было лишь в том, поняли ли они это? Принимают ли они подобные решения сознательно? Или же они действительно действуют на уровне инстинктов?

Десейн понимал: если он преодолеет душевный кризис, он найдет выход. «Есть ли возможность избежать смерти?» – спросил он себя. Пока он размышлял, не зная, что же ему делать, Паже обошел вокруг грузовика и забрался на сиденье рядом с Десейном.

– Раз вы не хотите ехать со мной, – сказал он, – то я поеду с вами.

– Вы поедете со мной?

– К моему дому, клинике. – Он повернулся лицом к Десейну и внимательно посмотрел на того. – Я люблю свою племянницу, понимаете? И я не хочу, чтобы она страдала, если в моих силах предотвратить это.

– А если я откажусь?

– Ах, Джилберт, да вы заставите рыдать даже ангела. А мы не хотим рыдать, ясно? Мы не хотим, чтобы Дженни плакала. Неужели вам наплевать на нее?

– Меня кое-что тревожит в…

– Когда начинается тревога, заканчиваются расспросы. У вас тяжелая голова, Джилберт. А тяжелая голова вызывает боль в спине. Давайте поедем в клинику.

– И какого же рода смертельную ловушку вы устроили мне там?

Паже в ярости уставился на него.

– Смертельную ловушку?

Стараясь говорить как можно более рассудительным тоном, Десейн произнес:

– Вы пытаетесь убить меня. Не отрицайте это. Я…

– Вы омерзительны, Джилберт. Когда это мы пытались убить вас?

Десейн глубоко вздохнул, поднял правую руку и начал загибать пальцы, перечисляя несчастные случаи, которые едва не произошли с ним, пока его пальцы не сжались в кулак. Он не упомянул только об инциденте с Пити Йориком, и то лишь потому, что обещал это.

– Несчастные случаи! – воскликнул Паже.

– Мы оба знаем, – возразил Десейн, – что в вашей долине очень редко происходят настоящие несчастные случаи. Большинство происшествий, которые мы называем несчастными случаями, на самом деле – бессознательное насилие. Вы вот сказали, что у вас раскрепощенное сознание. Так воспользуйтесь им.

– Тьфу! Ваши мысли подобны замутненной воде!

– Так пусть эта замутненная вода успокоится и вся муть осядет! – заметил Десейн.

– Вы не способны быть серьезным, – Паже бросил пронзительный взгляд на Десейна. – Впрочем, вы всегда такой. – Он закрыл глаза на мгновение, потом снова открыл их. – Ладно, а поверите ли вы Дженни?

«Не подходи ко мне! Я люблю тебя!» – вспомнил Десейн.

– Что ж, едем в вашу клинику, – сказал Десейн. Он завел двигатель, развернулся и направился в сторону города.

– Пытаться убить вас, – пробормотал Паже. Он смотрел в окно на местность, проносившуюся мимо грузовика.

Десейн вел машину молча, погруженный в раздумья. В его голове снова стали возникать былые фантастические картины. Дженни и ее долина. Она опутывала его своей аурой, постепенно сводя его с ума! Но эти картины начали проясняться, в них появлялась логика – логика жителей Сантароги.

– Так, значит, не каждый может воспользоваться вашим… сильнодействующим лекарством? – спросил Десейн. – Что же случается с теми, кто терпит неудачу?

– Нас тревожит собственная судьба, – проворчал Паже. – Вот почему я все еще продолжаю надеяться, что вы останетесь.

– Дженни – опытный психолог. Почему вы не используете ее?

– У нее свои обязанности.

– Я собираюсь попросить Дженни уехать вместе со мной, – сказал Десейн. – Вы ведь знаете это, не так ли?

Паже фыркнул.

– Она сумеет вырваться из зависимости от вашего… Джасперса, – продолжал Десейн. – Мужчины ведь отправляются отсюда на воинскую службу. Они должны…

– Они всегда возвращаются домой, когда отслужат срок службы, – перебил его Паже. – Об этом упоминается среди ваших записей. Неужели вы еще не поняли, насколько несчастными они чувствуют себя во внешнем мире? – Он повернулся к Десейну. – Именно это вы и хотите предложить Дженни?

– Не могут же все, кто покидает долину, быть несчастными, – произнес Десейн недоверчиво. – В ином случае ваши умные головы нашли бы другое решение.

– Гм-м! – фыркнул Паже. – А ведь вы не выполнили даже то задание, которое поставили перед вами те, кто нанял вас, – он вздохнул. – Вот что я вам скажу, Джилберт. Большинство наших призывников не в состоянии нести воинскую службу из-за сильной аллергии к пище, где отсутствуют периодические добавки Джасперса. А получить их они могут только здесь. Приблизительно шесть процентов нашей молодежи отправляются за пределы Сантароги только для выполнения воинского долга перед долиной. Мы не хотим вызвать гнев федеральных властей. У нас заключено политическое соглашение с властями штата, но нас не слишком много, чтобы добиться подобного соглашения и с правительством Соединенных Штатов.

«Они уже приняли решение насчет меня, – подумал Десейн. – Их не беспокоит то, что они мне сообщат».

От этой мысли внутри него снова все оборвалось от страха.

Десейн свернул за угол и поехал параллельно реке. Впереди показались заросли ив и длинный крутой спуск к мосту. Десейн вспомнил свои мысли о некоем зле, таящемся в реке, нажал на акселератор, чтобы побыстрее оставить позади это место. Грузовик вошел в поворот. По обеим сторонам у дороги были аккуратные насыпи. Стал виден мост. На противоположной стороне дороги стоял желтый грузовик, а рядом какие-то люди пили что-то из металлических стаканчиков.

– Осторожно! – крикнул Паже.

В тот же миг Десейн понял, почему желтый грузовик остановился перед въездом на мост: посередине зиял огромный провал в том месте, где бригада ремонтной службы Сантароги разобрала настил. Провал составлял не меньше десяти футов в диаметре.

Грузовик проехал примерно сорок футов за ту секунду, что потребовалось Десейну, чтобы осознать опасность.

Лишь теперь он разглядел барьеры длиной в четыре фута и высотой в два, стоявшие поперек каждого из концов моста, с желтыми предупреждающими флажками посередине.

Десейн вцепился в руль. Его мозг работал со скоростью компьютера, которую он никогда не подозревал в себе. Ему казалось, что время замедлило свой ход – грузовик будто бы остановился, пока он обдумывал, что же ему делать…

Нажать на тормоза?

Нет. Тормоза и шины были старыми. На такой скорости грузовик проскользит по мосту до провала и свалится в реку.

Свернуть с дороги?

Нет. Он на насыпи, а по обеим сторонам река, они утонут в глубоком русле.

Может, наехать на опоры моста?

Но только не на такой скорости, когда у них даже не застегнуты ремни безопасности.

Нажать на акселератор и увеличить скорость.

Да, это был шанс. Впереди преграждали путь барьеры, но их размер был всего два на четыре фута. Мост нависал над рекой небольшой аркой. Провал зиял посередине. Если он наберет необходимую скорость, то грузовик может перелететь через него.

Десейн нажал на акселератор до упора. Старый грузовик увеличил скорость. Раздался треск, когда они врезались в барьер. Под колесами загрохотали доски. Потом последовало мгновение полета, когда внутри у них все оборвалось, а потом приземление на мост, после чего грузовик несколько раз подпрыгнул и с треском врезался во второй барьер у противоположного конца моста.