Текст книги "Счет на двоих"

Автор книги: Фреда Брайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

5

Саманта Слоун решила отметить свой последний вечер в Нью-Йорке грандиозным загулом в ресторане "Шер Жак". Она обожала все французское: выговор, историю, фильмы и (к ужасу ее матери) кухню.

Правда, Саманта не отказывалась и от итальянской или китайской кулинарии, захаживала в мексиканские ресторанчики и уплетала двойные чизбургеры, смазанные шоколадным кремом. Но именно французская кухня была ее слабостью.

Саманта была одарена от рождения. Одарена в том смысле, что получила от родителей все. Сэм, как ее звали в семье, была и "хорошей девочкой" и "ужасным ребенком", словом, обычной дочерью с полным набором достоинств и недостатков.

Природа одарила ее симпатичной мордашкой, любознательностью и живым нравом. Ей было абсолютно чуждо чувство скуки. И еще: она от рождения была неженка и требовательна к ласке.

Саманта стала лучшей ученицей в Делтоне, родителям виделось ее устойчивое положение в будущем в роли доктора, адвоката или дипломата, если бы не рвущаяся наружу веселость и смешливость, с какими впору делать карьеру комика.

При всех достоинствах девочки у Дэнни были с ней проблемы. Мать и дочь то и дело ссорились. Чувство юмора не всегда спасало Саманту, она была ужасно чувствительна, не переносила критику своих нарядов, прически или манеры гримасничать. Тут же куксилась – так вино превращается в уксус.

Она быстро становилась пампушкой, хотя не была слишком полной, но каждый прием пищи вел к тому. Это было предметом переживаний на фоне стройненьких коренастых девиц ее возраста.

Тед был уверен, что за его дочерью будет волочиться толпа поклонников, и успокаивал Дэнни:

– Это просто детская полнота. Она еще вытянется, ей только семнадцать.

– Почти восемнадцать, – возражала Дэнни. – Она уже не папенькина дочка. Ей нужно срочно худеть, Тед, фунтов на двадцать. А что она будет делать в Оберлине? Поглощать в несчетном количестве французские булки? Сама же комплексует из-за этого.

– Все подростки из-за чего-то комплексуют. Таково свойство возраста, это пройдет. Подожди, природа возьмет свое. И не преувеличивай, она еще ребенок.

Если натура возьмет свое, опасалась Дэнни, Сэм быстро дойдет до двухсот фунтов. И, конечно, Тед во многом прав. Саманта еще ребенок. Ей только семнадцать, она беззащитна и легко ранима. Мать очень волновалась, как Сэм приспособится к жизни в колледже: наркотики, выпивка, беспорядочные связи, оккультизм, вечеринки с изнасилованиями, пьяные водители… Причин для треволнений было множество. Одно перечисление возможных угроз лишало сна. А тут еще Сэм не пропускала на улице ни одной закусочной, не ограничиваясь одним гамбургером.

В доме Дэнни предпринимала некоторые "меры безопасности": она ликвидировала все запасы печенья, крекеров, крема и тому подобного, за столом ограничивала всех в пище. А Саманта возмещала дефицит сладкого в доме походами в голландскую кондитерскую, когда ее родители практически голодали.

Дэнни пришлось сменить тактику.

– У тебя такое симпатичное личико, Сэм. А какая была фигурка! Ты станешь просто очаровашкой, если скинешь несколько фунтов.

На эти причитания следовал обиженный ответ:

– Ты считаешь меня жирнягой, тучной свиньей, горой жира!.. – список неприятных определений она могла долго продолжать.

Наконец, Дэнни призвала на помощь женскую солидарность.

– Я подумываю о том, чтобы организовать гимнастическую комнату, где можно будет каждый день тренироваться. Как ты, составишь мне компанию? Что скажешь, Сэм?

– Нет!

А предложение обсудить проблему веса с терапевтом вызвало почти истерику.

– Увольте меня от этого! Оставьте меня в покое! Прекратите ставить на мне эксперименты!.. Хватит уже!..

В отчаянии Дэнни отправилась на конфиденциальный разговор со школьным психологом.

– Девочки ее возраста очень чувствительны, – сказал психолог. – Особенно дочери удачливых матерей. Скорее всего, Саманта чувствует, что ее заставляют участвовать в соревновании и она проигрывает.

– Но, Бога ради, – запротестовала Дэнни, – не считайте меня приверженкой женского домостроя, о которых пишут в "Форчун". Я самый обычный адвокат с девяти до пяти.

– Вы умная, способная, собранная женщина, – улыбнулся доктор Крантц. – И очень симпатичная, хорошо сложены, что, без сомнения, непростительно. В любом случае я с удовольствием поговорю с Самантой, постараюсь ее успокоить.

– Но сделайте это ненавязчиво, как бы случайно, – обеспокоилась Дэнни. – Она не простит мне, если узнает, что я шушукалась с вами у нее за спиной.

– Я постараюсь, – обещал психолог.

Однако несколько дней спустя Саманта явилась из школы белая от бешенства.

– Вы меня предали! – завопила она с порога. – Половина нашего класса видела, как меня обрабатывал психолог! Вы меня подставили! – Саманта включила музыку на полную громкость и забилась на кровать лицом к стенке.

Все дискуссии на этом были закончены.

Но Дэнни не могла признать своего поражения. Вместо того, чтобы оставить девочку в покое, она прибегла к более изощренной тактике.

Прошлым вечером, например, когда обсуждалось место для прощального ужина, Саманта выразила желание сходить во французский ресторан "Шер Жак". Дэнни решилась на контратаку:

– Это слишком дорого! И французская кухня надоела. Почему бы не пойти в японский ресторан? – ожидая негативную реакцию, она быстро добавила: – А еще лучше пойти в "Твейтес" полакомиться лобстерами. Я предлагаю тебе то, чего не будет в Оберлине.

Саманта упрямо смотрела на мать.

– Но там и французского ресторана нет тоже. Мы же искали. Помнишь? Ты сама сказала: "Кажется, здесь нет ничего, кроме диетических кафе". Да еще закусочные "Макдоналдс". И потом, мне нравится именно "Шер Жак", там так романтично.

Действительно, с подростковой точки зрения. Дэнни пришлось сделать заказ во французском ресторане.

"Шер Жак" отличался национальной спецификой, как и "Линдис" или "Мамаша Леон". И, конечно, здесь подавались обильные порции, щедро сдобренные соусом. Этот ресторан "открыли" родители Дэнни, когда приезжали в Нью-Йорк, и водили сюда Саманту, чтобы отметить ее пятнадцатилетие. Такое уж это место: слишком большие порции, слишком высокие цены и слишком много иногородних, которые пялятся с красных плюшевых банкеток на картины с видами Монмартра, а ансамбль виолончелистов исполняет "Сэ си бон".

Когда Дэнни взяла меню, ее сопротивление угасло. Все, как в старые добрые времена! Озабоченный диетой Нью-Йорк давно так не питается – со взбитыми сливками и белым соусом. Она провела пальцем по списку блюд в поисках вареной рыбы.

Саманта тоже изучала меню, но искала совсем другое.

– Я выбираю "пате де шампань" или лучше… сосиски по-тулузски для начала. А что вы выбрали? Мам? Папа? Ну, помогите же мне!

Дэнни сглотнула слюну. Их "маленькая девочка" желала отнюдь не вареную рыбу. Она продолжила выбор, быстро прикидывая в уме количество калорий в "пате" и других яствах. Может, взять копченую форель с салатом?

Тед бросал через стол обеспокоенные взгляды на жену.

"Не занимайся придирками, – говорил его взгляд. – Это последний вечер с Самантой".

Дэнни примирительно кивнула.

– Вот, что я скажу тебе, сладкая моя, – предложил Тед. – Выбери "пате". Л я возьму дюжину улиток, чтобы ты могла тоже попробовать. Ты можешь сама сделать заказ, твой французский лучше моего.

И, конечно, Сэм заказала себе еще порцию колбасок.

Дэнни, наплевав на калории и цены, сделала свой выбор. А Тед указал марку и год вина.

"Действительно, что я-то мучаюсь с калориями, когда это – последний вечер с дочерью!" – подумала Дэнни.

Кажется, у нее голодное бурчание в животе стало уже угрожающим синдромом… А ведь перед ними стоит более серьезная проблема.

– Не думай, что мы теряем дочь, – говорил Тед. – Просто новый спутник вышел на орбиту.

Он всегда умел внести оптимистическую ноту.

Официант принес закуски и бутылку "Сент-Эмильон". Музыканты заиграли мелодии из старых кинофильмов. В ресторане было полно народа. Стоял веселый гомон. Только их столик выпадал из общего настроения. Дэнни была печальна и молчалива.

"Последний ужин!" – вертелось у нее в голове. Какое ужасное словосочетание! Конечно, между отъездом дочери в колледж и прощанием навеки есть все-таки разница, успокаивала себя Дэнни.

Они молча съели закуски, разговор снова возобновился под улитки. Вспомнили, что еще не упаковали, обсудили финансовые вопросы, завтрашний отлет… Дэнни хотелось сказать дочери что-то запоминающееся.

В голове вертелись патетические фразы: "Мы любим тебя… Мы теряем тебя… Ты – свет нашей жизни…" Но тогда и уезжать не следует. Черт возьми, нельзя же проводы превращать в поминки!

Дэнни снова поймала взгляд Теда. Он улыбнулся и обнадеживающе подмигнул ей. Потом заказал еще бутылку вина.

Сегодня он пил больше, чем обычно. Тед всегда знал меру. Как же это ужасно – превратиться в семейный диетический контроль!

Официант принес горячие блюда. Всех троих Слоунов словно прорвало.

– Эскалопы в вине для вас, мадам!

Дэнни кивнула. Пережарены, конечно же. За тридцать баксов могли бы положить больше салата!

– Да, очень вкусно! – она попробовала кусочек.

– А вот и мое духовое мясо! – облизнулась Саманта.

Официант выложил ей в тарелку два ломтя мяса, обильно полив их соусом. Тед получил порцию утки.

– Бон аппетит! – пожелал им официант.

– Мерси бьен! – ответила Саманта.

Семья Слоунов набросилась на еду.

Мясо мягкое?.. Да. А как у тебя?.. Отлично. Хочешь попробовать?.. Нет, спасибо…

Причмокивания, вздохи восторга, стук приборов о тарелки.

Тед оторвался от утки.

– Да!.. О виза-кард!

– Я помню, пап, только в случае крайней необходимости.

– И, пожалуйста, не теряй головы. Я не хочу, чтобы ты… – фраза повисла в воздухе, он снова вернулся к утке.

– У-у-у… Это было замечательно! – Сэм прикончила второй кусок мяса. – Вот видите, как здесь славно.

У Дэнни снова подкатил ком к горлу. "Моя девочка!" Ей ужасно хотелось обнять Саманту, прижать к себе. А потом расцеловать и Теда. Он тоже казался расстроенным, дорогой ей человек. И все-таки, они теряли дочь.

– Послушайте… Я сегодня видела такую страшную аварию, – неожиданно сказала Дэнни. – Человек в крови лежал на мостовой…

– Мне очень жаль… – вежливо отозвалась Саманта. – Надеюсь, с тобой ничего не случилось, мам?

– Нет, слава Богу…

"О Господи, что за тема для разговора?!"

Дэнни старалась повернуть ход своих мыслей в другую сторону. Хорошо бы рассказать что-то смешное. На ум пришла миссис Геснер и ее муж-дантист. Может, в другой ситуации эта история и могла вызвать улыбку, пусть и обидную для героев. Но для сегодняшнего вечера она была явно неподходящей. Кроме того, Дэнни не имела привычки обсуждать даже в кругу семьи проблемы своих клиентов. "Не говори лишнего!" – ее девиз.

– Как насчет десерта? – спросила Дэнни.

Она уже наметила в меню глясе со сливками и шоколадный мусс. Тед подозвал жестом официанта, но, прежде чем тот успел приблизиться к их столу, подошел какой-то лысый мужчина.

– Тедди Слоун?!. Ну, черт возьми, – он потянул руку для пожатия. – Сразу узнал, как увидел. Сколько же лет прошло? Господи Иисусе!.. Двадцать лет!..

Тед вскочил из-за стола, пораженный.

– Неужели это ты? Колин Стивенс!.. Это моя жена, Дэнни. И дочка, Саманта. Мы с Колли учились вместе в школе. Выпьешь с нами?

Колин отрицательно мотнул головой.

– Не могу, я тут с компанией…

Одноклассники не были слишком близки, подумала Дэнни, иначе она знала бы имя Стивенса. И все же Тед был рад его видеть. Или просто воспользовался моментом, чтобы отвлечься от грустных мыслей, связанных с дочерью.

– Ты тоже здесь на конференции ACHE? – спросил Колин.

– Мы здесь живем, – ответил Тед.

– А что такое ACHE? – вежливо поинтересовалась Дэнни.

– Американское общество газетных редакторов, – пояснил ей муж. – Это наша профессиональная ассоциация.

– Очень рад, что вырвался сюда, – Колин продолжал жать Теду пятерню. – Не могу поверить, что Нью-Йорк так изменился. А здесь славное местечко, так?

Двое мужчин, хохоча, предались воспоминаниям, обменялись информацией об общих знакомых: кто на ком женился, кто чем занимается. Выяснилось, что сам Колин Стивенс работает ответственным редактором газеты "Саусалито Багл".

– Неплохая газетенка, хотя небольшая. Иногда раньше крупных газет успеваем просвистеть. А ты что делаешь, Тед? Куда занесло нашего целеустремленного Теда Слоуна?

Тед не пропустил мяч.

– Работал за границей для "Нью-Йорк таймс"… Афганистан, Бурунди, Албания…

Саманта хихикнула. Колин был удивлен.

– А я думал, ни одного американского журналиста не пустили в Албанию!..

– Встречаются исключения. Я один из немногих журналистов свободно владею албанским, в том числе одним из наречий горных народов. Семь лет провел в Тиране, мировой столице москитов. Полюбуйся! Перед тобой единственный американец, который близко общался с самим Энвером Ходжой, чувствовал его дыхание изо рта. Этот тип ел чеснок три раза в день.

Колин заржал.

– Издеваешься, да?

– Решил тебя немного разыграть, верно.

– Так чем ты занимаешься, если серьезно?

– Общественными связями.

Колин с облегчением рассмеялся.

– Ну?! Отлично! Мне жена всегда говорила: пора тебе завязывать с газетой, займись общественными связями. Эти ребята гораздо больше зашибают, она так считает. Ты в какой-то фирме работаешь?

– "Глобекс"!

– О, черт! Старый, дурно пахнущий "Глобекс"! Как он, между прочим? Ты с ним встречаешься?

– С кем? – лицо Теда выражало детскую невинность.

– С Мортоном Кэтчелом. С кем же еще? Ведь он "человек года"!

– Папа даже пишет за него все речи, – вставила Саманта с долей хвастовства. – Мистер Кэтчел Свиное Рыло!

– Сэм! – одернула дочь Дэнни.

– Сладенькая, следи за своим языком! – сказал Тед с напускной серьезностью. – Ты же разговариваешь с одним из тех уважаемых журналистов, кто гоняется за всеми обожаемым президентом моей фирмы. – И, уже чуть навеселе от выпитого вина, Тед скорчил физиономию в смешной гримасе, обращаясь к Колину:

– Ты спрашивал, как поживает этот Великий Человек? Не обращай внимания на мою дочь, Колли. Это проказы невинного дитяти. Что же касается реального Морта Кэтчела, постараюсь нарисовать тебе картинку его внутреннего мира. Доставай блокнот, парень, я дам тебе шанс узнать всю правду. Мортон Б. Кэтчел – добрейший, умнейший и самый восхитительный человек, какого я имел честь знать. Если ты приведешь эту оценку в своей газете, не забудь сослаться на источник столь ценной информации, помяни своего однокашника Теодора Слоуна.

Колин, гогоча, распрощался с ними и вернулся к своей компании.

– Как ты сказал? "Добрейший и умнейший"? – вспомнила Дэнни, когда они ложились в постель. – Похоже на эпитафию с гробовой доски.

– Он – кандидат в святые, – отозвался Тед, направляясь в ванную. – Кстати, куда ты спрятала "пепто-дисмол"?

– Думаю, он кончился. Попробуй "малокс". Что, переел?

– Слишком много выпил. Спасибо за заботу. У меня во рту привкус птичьего помета.

Дэнни услышала, как Тед рыскал по шкафчику аптеки, потом что-то глухо стукнулось об пол.

– Какого черта ты ставишь свой тальк на самый край! Вот, все рассыпал! – из ванной он появился весь обсыпанный прекрасным тальком "Лэр ду Темпс" и встал на пороге спальни с виноватым видом, размахивая руками. – Что с людьми делается!.. Он, впрочем, никогда не был гончей за знаменитостями!

– О ком ты говоришь? – не поняла Дэнни.

– Колли Стивенс. Он писал куда лучше сотни других. Включая меня. И он все делал правильно. Подгонял жизнь под свои законы. Показушные люди теряют здравый смысл.

– Ты про себя? Захотелось в Саусалито? – у Дэнни округлились глаза. – Тебе бы хотелось запустить большую морскую рыбу в купальный бассейн?

Тед посмотрел на жену с раздражением.

– Лучше бы ты этого не говорила, – но тут же взял себя в руки и извинился за свой тон. – Что-то я сегодня не слишком любезен.

– Ладно, давай прыгай в постель, родной. Я тебя успокою. Уже поздно. Завтра утром тебе нужно быть в форме.

Из темной спальни Саманты доносились звуки рок-музыки.

"Почему ты не спишь, детка?" – мысленно спросила Дэнни и сама себе ответила: "Не спится."

– Мне кажется, я ухожу в великую неизвестность, – сказала Саманта матери несколько дней назад, когда они стали собирать ее вещи для отъезда. – И меня там поджидают грозные чудовища…

Дэнни хорошо понимала эту боязнь неизвестности и старалась успокоить Саманту:

– Хочешь, я скажу тебе кое-что, Сэм? Я была просто в ужасе, когда отправлялась в колледж. Нервничала, как кошка, учуявшая собачий дух. А Хапперстаун был всего в шестидесяти милях. А казалось, что покидаю утробу, вот-вот пуповину отрежут. Я думала, буду совсем одна в Бэрнарде. И меня станут окружать неизвестные люди, какие-нибудь страшные нью-йоркские типы. А что, если я ни с кем не подружусь?.. Меня страшили такие предположения. И в первую ночь в общежитии я уже решила утренним поездом уехать обратно. И что же? Каждый новичок на нашем курсе чувствовал себя так же, как я. Даже Кейси. Можешь себе представить? Ну вот, прошло две недели, я познакомилась с новыми людьми и даже стала забывать звонить домой. Все у тебя будет хорошо, радость моя! Оберлин покажется тебе замечательным местом. Там ребята со всех концов страны, у тебя появятся новые друзья…

И Сэм кивала головой с фальшивой бравадой.

– Нет проблем!..

И вот сейчас, проходя мимо спальни дочери, она остановилась перед дверью, размышляя, нужно ли ей зайти для последнего поцелуя и выключить стереосистему. Но она не решилась и пошла на кухню приготовить Теду чай с ромашкой.

Каким же пустым станет дом без грохота музыки в комнате Саманты! Будет тихо и одиноко.

Когда она вернулась в спальню, Тед уже почти заснул. Дэнни села в постели рядом с ним и заплакала. Как не скоро они увидят Саманту, не раньше праздника Благодарения.

Она скинула пеньюар и прижалась к спине мужа. По крайней мере, они останутся с Тедом вместе. Ее щека уткнулась в его плечо. От него пахло перегаром и тальком. Какой же это милый был запах! Сексуальный. Как они подходят друг другу! Как чувствуют тело партнера. Дэнни сильнее прижалась к Теду, ощущая, как приятное и такое знакомое тепло разливается по всему телу.

Тед засопел. Значит, он не окончательно уснул. Она нежно провела рукой по груди вниз, наткнулась на очевидное доказательство растущего в нем желания.

– Любимый! – шепнула Дэнни ему на ухо. – Ты не спишь?

Но оказалось, что она ошиблась. Тед был уже глух к словам и ласкам.

"А жаль", – подумала Дэнни. Именно сегодня ночью ей так требовалось забыться от всех тревог в его объятиях. Ей хотелось растормошить его, разбудить, заставить повернуться к себе.

"Что такое? Что случилось?" – спросит он спросонья и добавит, что страшно устал, перепил и еще что-то в этом роде.

Не стоит его будить, решила в конце концов Дэнни. Тед все-таки человек, мужчина, а не машина для удовлетворения ее внезапно возникшей прихоти.

Незаметно, спустя годы, первоначальный всплеск сексуальности уступил место приятной любовной рутине. А позднее, когда-нибудь, и этого может не быть.

Случавшиеся моменты мужской слабости беспокоили Дэнни. И не только потому, что Тед сам их глубоко переживал. Такое будет случаться все чаще. С годами.

– Может, тебе показаться доктору Хендриксу, – как-то она предложила Теду, но он воспротивился.

– Зачем? Чтобы он сказал, что мне уже не двадцать пять лет? – потом помягчел: – Это временное явление, Дэнни, все пройдет.

Теперь, когда дочь их покидает, у них начинается новый этап супружеских отношений. Жизнь без Саманты…

Она словно услышала в этот момент голос своей матери: "Посмотри на все со светлой стороны. Не такие уж мрачные облака над головой, если они с серебряными прожилками…"

Дэнни приподнялась и снова села в постели. Как это – посмотреть со светлой стороны? С этой точки весь вид казался другим. Кончился один этап жизни, начинается другой.

Что значит – жизнь без Саманты?Возможно, это радостная пора романтических открытий. Почему жизнь после отъезда дочери рисуется только в темных тонах?

Свобода. Больше времени для личной жизни. С годами может прийти вторая молодость. Дэнни и Тед еще способны ощутить сладость второго медового месяца – раз они вместе. Это пора эмоционального восстановления, наполнения новыми чувствами. Можно позволить себе некоторые слабости. Это время тихих удовольствий. Начиная с завтрашнего дня, они смогут – со стопроцентной гарантией! – держать мороженое в холодильнике. Тонны мороженого. Инспектор по диете уходит на пенсию раньше срока. Она и Тед будут заваливаться в постель с целой пинтой "Хэвенли Хэш", пожирать сладости и часами заниматься любовью, совершенно не беспокоясь о производимом при этом шуме. Как в старые добрые дни. И ночи.

Дэнни ликовала: любовь не только по ночам! Можно – утром. Чудесным воскресным утром. Тосты с сыром, "Нью-Йорк таймс" и любовь!

Или – дневные игры. После обеда. И вообще – всегда, когда хочется и дела позволяют. Любовь в полдень? Звучит привлекательно. Почему же у них не было таких рандеву уже годами?

Восемнадцать лет, если быть точной. Со времен Эквадора. Какое же это было блаженство! Во время знойных сиест, когда весь мир засыпал – люди, утки, куры, даже москиты, – все, кроме Теда и Дэнни Слоун. Они трахались, как сумасшедшие, каждый полдень на кровати с холщовым покрытием в хижине из двух "комнат".

Жизнь без Саманты?!Возможно, она будет даже лучше, чем с ней, – свободнее, легче. Потому что тяжелые годы, годы борьбы, остались позади.

Дэнни Слоун – мировой чемпион по оптимизму. Так называл ее Тед. Правда, в ее жизни было много хорошего. Ее оптимизм оправдан.

С этой мыслью Дэнни заснула, прижавшись к Теду. Во сне она блаженно улыбалась в преддверии тысяч ночей любви.