Текст книги "Израненный (ЛП)"

Автор книги: Франсетт Фел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Франсетт Фел

«Израненный»

Шрамы – 1

Оригинальное название :   Francette Phal «Stain» ( Stain #1), 2015

Франсетт Фел «Израненный» (Шрамы #1), 2017

Переводчик: Александра Котельницкая

Сверщик: Иришка Дмитренко

Редактор: Екатерина Ш.

Ayna German (1 глава)

Оформление: Иванна Иванова

Обложка: Врединка Тм

Перевод группы: http://vk.com/fashionable_library

Любое копирование и распространение ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Аннотация.

«Ты словно солнце… А я глупая луна. Всегда в погоне за тобой».  

Я не знаю, возможно ли повязнуть в ком-то так сильно. Повязнуть настолько крепко в их бездонных глубинах, что даже сам воздух покажется тебе непостижим. Пока не появляется он с его ослепительно горячим сиянием и не затмевает свечу, которая является мной. Он и есть тот самый Люцифер, который пал, такой красивый, но что-то дьявольское кроется в нём, когда он смотрит на меня. Его прикосновения, словно клеймо, выжигающее его имя на моей коже. Его поцелуи овладевают моей душой самыми грешными способами. 

Мэддокс Мур – моё начало и мой конец. Защитник, друг и любовь… Он стал моей религией. С ним я стала бесстрашной, его руки сжигали меня дотла, в поклонении ему я потеряла себя и обнаружила совсем другого человека, которого он видел во мне. Но ничто не длится вечно. Моменты не длятся вечно. Не имеет значения, как сильно ты чего-то хочешь, ведь жизнь быстро напомнит вам, что ты не сможешь этого иметь. 

Я разбита. Он сломлен. Мы оба изранены. И именно эти раны не позволяют нам держаться друг за друга. 

ДЛЯ ЗРЕЛЫХ ЧИТАТЕЛЕЙ 18+

Внимание: эта книга содержит остросюжетные сцены, которые могут не подойти для чувствительных читателей.

Оглавление

Франсетт Фел

Любое копирование и распространение ЗАПРЕЩЕНО!

Аннотация.

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

 

«Рождаемся ли мы с демонами? Такими разумными существами, которые являются твоим вторым началом. Или они приходят к нам с опытом, подаренным временем, которые спят и процветают где-то в пучинах наших мрачных грустных воспоминаний, пока их не накопится слишком много, чтобы игнорировать? Просветите меня, потому что мои демоны стали моими соседями. Они приземлились, словно паломники Нового Света, поселившись во мне задолго до того, как я узнала об их намерениях. Они заключили брак с моим страхом, породив фиктивных детей, которые будут чувствоваться родственниками. Они процветают в моих костях, их родословная настолько сильно пустила корни в волокна моего существования, что теперь их ничто не может искоренить».

Эйли Беннет

Глава 1

Мэддокс

Раннее...

– Мэддокс… просыпайся.

Я не сплю. Я больше не могу нормально спать.

– Макс … – я открываю глаза и смотрю в темноту. Мой ночник перегорел на прошлой неделе, и я забыл сказать об этом маме, чтобы она дала мне другой. Нет. Я не боюсь темноты или ещё чего-то, не так как Ной, но я привык к этому. Все мы живем с демонами.

Я моргаю несколько раз, чтобы мои глаза привыкли к темноте, прежде чем принимаю сидячее положение. Конечно, не кромешная тьма, но всё же. Немного приглушенное свечение луны, пробивающееся сквозь занавески в моей комнате, помогает мне разглядеть Ноя, стоящего возле моей кровати. Он выглядит напуганным и во мне сразу же просыпается тревога.

– Он что-то сделал? – я подготавливаю себя к ответу, который не хочу услышать, но знаю, что услышу. Если монстр охотится за моим братом, то это только вопрос времени, когда он настигнет и меня тоже. Это работает именно так. И всегда срабатывает.

Он качает головой.

– Нет, я не видел его с… ужина.

Пауза показывает, что что-то произошло во время ужина. Отец часто избивает нашу мать. И сегодняшний вечер именно такой. Самое худшее затянувшееся время. Ей необходимо обратиться в больницу или в результате наш отец вызовет врача сам. Доктор Хьюстон лечит всех нас в различных случаях. Отец платит ему достаточно денег, чтобы он держал свой язык за зубами.

– Тогда что случилось?

– Ты это слышал?

Я непонимающе смотрю на него.

– Слышал что?

БУХ!

БУХ!

БУХ!

Звучат три быстрых хлопка, и становится ясно, что они слышатся из коридора, а именно из комнаты наших родителей. Звуки похожи на фейерверк, но мы не настолько глупы, чтобы не понять, что это на самом деле такое. Отбрасывая своё одеяло в сторону, я подскакиваю с кровати. Это может быть мама. Мысль об этом разрывает мне душу, надеюсь, это всё же не она. Она достаточно натерпелась за эту ночь. Но надежда на что-то – это роскошь, которой никому так и не дано воспользоваться в этой семье. Я знаю, ужасно осознавать это, но он ей что-то сделал. Обходя Ноя, направляюсь на другую сторону своей спальни. Я встаю на колени перед своим комодом и открываю последний ящик. Полностью выдвинув его, ставлю возле себя и начинаю в нём рыться. Там есть отверстие, которое закрыто доской, но я никак не могу до него дотянуться. Кончиками пальцев я скребу её, пытаясь открыть. У меня не спокойно на душе, поэтому уходит несколько попыток, прежде чем я всё же нащупываю отверстие для открытия. Отодвигая дощечку в сторону, тут же лезу рукой вовнутрь. Холодный метал, приветствует мою ладонь, когда я достаю и смотрю на него.

– Ты хранишь оружие? Где ты его взял? – кричит Ной. Он нависает надо мной, стоя с левой стороны позади меня, достаточно близко для того, чтобы я почувствовал тепло своей спиной.

– У друга, – отвечаю ему, мои глаза прикованы к оружию, которое я держу. Я купил его у ребёнка из школы две недели назад. Обошёлся мне в пять сотен. Эти деньги были предназначены для мамы, которая бы вытащила нас из этой проклятой дыры, но инстинкт самосохранения подтолкнул меня купить оружие. Я смогу защитить Ноя и маму. Эта была единственная мысль в моей голове, когда я его покупал – пистолет 45 калибра. Понятия не имею, что это означает, но я рад держать его в своей руке. Его вес странно успокаивает. С ним я чувствую себя намного сильнее – почти непобедимым.

– Что ты собираешься с ним делать? – он внимательно следит за каждым моим шагом, когда я выхожу из своей комнаты и шагаю по коридору. Здесь светлее, чем в моей комнате, но не намного. Единственный источник света расположен над лестницей – прямо по коридору. Зелёный изношенный ковёр заглушает звук моих босых шагов, но я и не пытаюсь быть тихим и осторожным. И, наверное, я буду сожалеть об этом позже. Больше всего он побьёт меня за то, что я встал с постели этой поздней ночью, за то, что лезу не в свои дела, но если он снова её ударил, я должен что-то предпринять. Я не буду киской, какой был сегодня вечером. Я должен был встать, когда он начал орать, должен был сделать больше, чем просто сидеть в кресле и выслушивать его ярость. Он избил маму, потому что она воспротивилась ему. На какую-то доли секунду, она выпрямила свою спину и ответила ему. И за эти несколько секунд, я так ею гордился, просто был в восторге от её смелости. В тот момент мне так хотелось оказаться на её стороне и придать ей сил, ведь я знал, она нуждалась в них. Я бы не смог помочь ей чем-то большим. Мне всего двенадцать и мой вес не так уж велик. Но, по крайней мере, мы бы выступили в знак солидарности. Я уже проделывал такое раньше. Не могу объяснить, почему не сделал этого сегодняшним вечером. Даже когда его ярость, равная Хиросиме, взорвалась, зацепив при этом мою мать в процессе, я знал, что должен был что-то предпринять. Я исправлю это прямо сейчас. Если он сделал ей больно… Я убью его.

– Защитить нас, – сказал наконец-то я.

Я ускоряю свои шаги, практически бегу. Дёргаю дверь в их комнату, и осознаю, что она закрыта. Поворачиваю ручку и немного толкаю дверь, открывая её. Что-то зловещее таится в воздухе, и оно настолько сильно давит, что становится труднее дышать. Крепко держа пистолет в руке, осторожно вхожу в комнату. Телевизор, который они поместили на комод, стоит на беззвучном режиме. От него исходит голубоватое свечение, которое падает на стены и мебель комнаты, отбрасывая тени. Здесь нет никакого другого источника света. Я знаю, что Ной держится позади меня, но это не уменьшает страха, бегущего в моих жилах. Мои мышцы сжимаются, сердце стучит, словно бешеное, учащенно пульсируя от страха, который так хорошо мне известен. Упрямство тянет меня дальше, и я пробегаюсь глазами по комнате в поисках мамы, или ещё хуже – моего отца. Здесь нет обычного хаоса: нет перевёрнутой мебели, нет разбитых светильников, нет сломанных костей, нет истерик. Всё тихо. Подозрительно тихо. Я поднимаю свой пистолет, когда перевожу взгляд на матрас. Это отец. Моя рука так сильно дрожит, что мне приходится подключить вторую, чтобы удержать оружие на цели. Я подхожу к кровати королевских размеров, на которой он лежит.

– Он спит? – спрашивает Ной шёпотом, следуя за мной словно тень.

Я не знаю. Выглядит именно так. Он лежит на животе, руки раскинуты в разные стороны, лицом в матрас. Существует вероятность, что он злой или пьяный, возможно, даже оба варианта. Но когда перемещаю взгляд на подушку тёмного цвета, прямо на то место, где лежит его голова, я почти уверен в одном из этих вариантов.

Отцы должны защищать своих детей, они должны быть благосклонны и лояльны. Они должны поддерживать, любить и лелеять тебя, несмотря на ошибки, которые ты сделал. Они должны учить тебя, показывать правильную дорогу, воспитывать, когда ты делаешь что-то неправильно, и позволять учиться на их собственных примерах. Наш отец не делает ничего из этого. Он жестокий садист. От такого человека как он не получишь любви. Этот человек больше похож на демона из плоти и крови. Он охотится на нас, запугивает нас, словно мы его личный запас пищи. Его любовь проявляется в кулаках, побоях и переломах хрупких костей. Моя мама, мой брат и я – никто не застрахован от этого, никто не выше его презрения. Но, на мой взгляд, насилие намного лучше, чем извращённость, которой он заставляет нас заниматься. В подвале есть очень холодная комната, она словно склеп, там слишком яркий свет, который слепит, в ней есть кровать, камера, и время от времени мой двойняшка и я. Он лишал нас гораздо большего, чем просто одежды. Я трясу своей головой, чтобы избавиться от тревожных образов, которые всплывают в моём сознании.

Не моргая смотрю на него, на его лежащее в тёмной луже крови тело. Здесь нет сожаления или счастья, даже нет никакой ненависти. К этому человеку, который засунул свой член внутрь моей матери двенадцать лет назад и зачал меня и Ноя, я не чувствую ничего. Он ничего не значит для меня. Он никогда ничего не значил для меня. Тот факт, что он мёртв – своего рода одолжение человечеству. Хорошее гребаное одолжение.

– Макс?

Я опускаю пистолет. Прямо сейчас в нём нет необходимости.

– Он мёртв, – однако с этим утверждением не приходит чувство облегчения. Я тут же хмурюсь, когда внезапно в мою голову начинают приходить вопросы. Это убийство или самоубийство? Где мама? Она тоже… мертва?

Звук воды в тишине заставляет меня тут же подорваться и бежать ванную, которая находится в их спальне. Из-под двери виднеется небольшая полоска жёлто-оранжевого света, которая становиться больше, когда я открываю дверь. Из наполненной до краёв ванны на кафельный пол выливается вода. Она здесь, лежит в ванной, вода укрывает её бледное, хрупкое тело. Она голая, поэтому мне хорошо видна радуга фиолетовых, зелёных и жёлтых ушибов на её коже. Её руки лежат по обе стороны ванны, и в одной руке она держит оружие. Пистолет, которым, вероятнее всего, она убила чёртового хищника.

– Мам, – Ной отталкивает меня в сторону и зовёт её по имени, страдание в его голосе безмолвным эхом отражается во мне.

– Не походи ближе, – предупреждает она слабым голосом. Она держит глаза закрытыми и откидывает свою голову обратно на спинку ванны. – Мэддокс?

– Да, мам? – она вздыхает, ничего не говоря в течение длительного времени, а затем всё-таки решается на разговор. – Ты старше. Я отослала бы тебя за три минуты до прихода Ноя, – она звучит очень странно. Это не похоже на слабый шёпот, но есть в нём что-то, что я не могу объяснить. Она звучит так отдалённо. Физически – телом – она здесь, но разумом – я не уверен. Я не могу винить её. Она прожила с этим ублюдком намного больше нас. Пятнадцать лет брака с монстром не принесли ничего хорошего.

Она поворачивает голову к нам и смотрит бездонными голубыми глазами на меня и Ноя. Правый глаз опух и закрыт, а вот левый открыт достаточно, чтобы сосредоточиться на нас.

– Ты самый сильный. Ты всегда был самым сильным… – её голос переходит в плач. Она плачет.

Депрессия.

Вот как можно охарактеризовать её голос. И эта депрессия даёт о себе знать. Она постоянно на коктейле лекарств, возможно, когда она была беременна нами, было также. Ксанакс, Прозак, Лексапро, Литий – список можно продолжать и дальше. Они, кстати, стоят в линию позади меня. И все они очень высокой дозировки. Я брал некоторые из них. Не для себя, а на продажу. Пять сотен долларов, которые я выручил от продаж её лекарств детям в школе, потратилось на покупку оружия. На них был высокий спрос, поэтому я и поставлял их. Риталин употребляли и мы с Ноем.

– Я хочу, чтобы ты продолжил оставаться таким же сильным, Макс. Ты должен защищать своего брата. Держи его в безопасности… как и держал всё это время от своего … от этого монстра, – гнев и истеричные всхлипы душат её. – Я не смогла долго удерживать вас от этого. Я позволила ему сделать это с вами. Боже, да какая я после этого мать, раз допустила такое? Мои милые, милые мальчики, простите меня за всё… простите … простите… – рыдания сотрясают её тело, когда она подносит руку с оружием к своей голове. Я хмурюсь и смотрю, как она наклоняет голову в сторону к этой штуке.

Ной опережает меня, подбегая к ней.

– Мам…

– Нет!

Её крик останавливает его на полпути.

– Мой малыш… мой нежный, маленький Ной. Не… не подходи ко мне. Я не хочу испортить тебя ещё больше, чем уже есть. Сладкий маленький ягнёнок. Прости меня, моё дитя…

– Мам, пожалуйста, – плачет Ной. Часть меня так и хочет крикнуть ему, чтобы он, блядь, повзрослел уже наконец-то. Но я этого не делаю. Я ничего не делаю.

– … я знаю, это не так уж и много … – фыркает она, её глаза и щёки мокрые, пол затоплен. – Я также знаю, что шрамы никуда не исчезнут, но… но он не причинит вам больше вреда. И даже я…

Время двигается медленно, а затем останавливается. Она подносит пистолет к своему рту, смыкает вокруг него губы и нажимает на курок. Выстрел звучит как гром. Он настолько громкий, что сотрясает воздух вокруг нас. Я в ужасе наблюдаю за тем, как её голова разлетается на куски. То, что было мозговым веществом, костями и кровью брызгает в разные стороны, покрывая всё. Брызги крови стекают по стене позади неё. Я чувствую, что она немного попала на мою кожу. Некий звук нарушает эту гробовую тишину. Это Ной. Он в ванной вместе с ней, его голова лежит на её голой груди. Её тело резко опускается вниз, как и её голова, в которой дыра, пуля пролетела навылет. Ной ревёт. Я должен вытащить его отсюда, должен успокоить, но я ничего не делаю. Вместо этого я оставляю его одного. Я позволяю ему погоревать, а затем он сам вернётся в комнату. Что-то в глубине моего сознания говорит мне, что я тоже должен плакать, но нет ничего, кроме внезапной мысли помочится. Я подхожу к кровати, запрыгиваю на неё и становлюсь над его телом.

Моё оружие всё ещё в руке, я спускаю пижамные штаны до колен. Хватаю свой член левой рукой и направляю его ему на голову, говоря на выдохе:

– Ублюдок, – горячие брызги моей мочи покрывают его тело, но мне этого недостаточно. Это слишком лёгкая для него кара. Она слишком легко наказала его. Надев штаны обратно, я беру власть над своей заряженной пушкой. Я тренировался после школы, в лесу, позади заброшенного дома престарелых на Фелтоне. Там у меня было припасено несколько банок из-под содовой. Я спускаю оружие с предохранителя, сжимая пистолет настолько сильно, что вся моя рука белеет от такого напряжения. Крепко держа оружие в руках, размеренно дыша, опускаю его вниз, в непосредственной близости от его задницы, и без каких либо раздумий стреляю. И стреляю. И стреляю. И стреляю. Мощность каждого выстрела, покачивает моё тело, но я стараюсь удерживать равновесие, следя за каждым нажатием спускового крючка. Пока не слышу, как он начинает щёлкать, только после этого я останавливаюсь. Я использовал все пули. Крик… Я кричу. Слёз нет. Просто ужасный крик, который исходит из моих глубин, вырываясь сквозь моё горло. Ной забирает пистолет из моих рук и кладёт голову мне на спину, останавливая меня.

– Всё кончено… – говорит он. – Он не причинит больше вреда. Всё кончено, Макс.

Мне так легко поверить ему. Купиться на ложь, которую он говорит. Но в этом и заключается проблема Ноя. Он может уйти в мир своих фантазий, превратить свою собственную ложь в правду. Это его способ для преодоления ситуации. Что насчёт меня? Мне не так повезло в этом. Мои убеждения прочно сплетены с реальностью. Дерьмовой, чёртовой реальностью, которую я не в состоянии никак отключить.

Он сказал: «всё кончено», но это только чёртово начало. Это дерьмо всю жизнь будет преследовать нас. Зло нашего отца, самоубийство нашей матери – всё это рана, которая никогда не сможет затянуться.

Глава 2

Эйли

Сейчас...

Долго держать секреты опасно. Из-за них ты гниёшь изнутри. Каждый тёмный секрет, словно колония из маленьких белых личинок, ползающих и прячущихся в глубинах вашей сущности. Размножаются, плодятся и разъедают тебя, в то время пока ты думаешь исчезнуть, не оставив ничего позади, кроме оболочки. Вот, что я собой представляю. Оболочку девушки, которой я могла бы стать. Яркая, амбициозная, дружелюбная. Я могла бы быть счастливым хорошо-приспособленным подростком. Но секреты, которые я скрываю так долго, теперь разрушают мою жизнь вместе с душой, превращая меня в эту безжизненную девушку. Конечно, я жива. Биение моего сердца в груди каждый день напоминает мне об этом. Крошечные маленькие вздохи, которые я делаю, кровь, бегущая по моим жилам, не нарушенный поток мыслей, напоминают мне, что я живу. Это всё кажется таким мизерным на фоне того, что ты вроде бы и жив, но и не живешь. Я могу даже смело заявить, что внутри мертва.

Вода ощущается так хорошо, когда я опускаю в неё свою голову; она достаточно горячая, чтобы моя кожа покрылась тёмно-красными пятнами. Но мне если честно пофиг. Мне не больно. Это то, что я на самом деле хочу сделать, пусть и выглядит жестоко. Не столь эффективно, но всё же помогает. На данный момент… это помогает. Не знаю, как долго я стою под душем. Наверное, достаточно долго, чтобы заставить выглядеть себя как изюм, но я ещё не готова уйти отсюда. У меня занимает много времени, чтобы побыть наедине с собой, поэтому я намерена продолжать наслаждаться теми минутками, которые у меня остались. Ванная, единственное место в доме, где я могу побыть одна, одно из тех мест, где я могу побыть в одиночестве какое-то время. Но иногда нахождение в одиночестве не самая приятная вещь. Не для меня. Нахождение наедине с собой, заставляет мои мысли оживать, и когда они оживают, я начинаю делать вещи, которые не очень полезны для здоровья, например, когда температуры горячей воды мне недостаточно – я увеличиваю её. Я хочу больше того, что причинит мне боль. Слишком знакомый зуд, с которым я борюсь так долго, ползёт вверх по моему позвоночнику, извивается, словно червяк, повреждая фрукт, ища мягкое местечко плоти для себя. Он хочет мой разум, хочет пробраться в мои мысли, поэтому у него прекрасно получается воспользоваться этим секретом, причиняя мне боль.

Порез. 

Порез.

Ещё раз.

Порез. 

Порез.

Ещё раз. 

Грязная. Девчонка. 

Ты. Не. Чистая. 

Ты. Никогда. Не. Будешь. Достаточно. Чистой.

Мысли играют в пинг-понг в моей голове, ударяясь о стены моего разума с резонирующей ясностью. Моя грудь сжимается, сердцебиение ускоряется, и я начинаю задыхаться, зажмуриваясь, чтобы ничего не видеть перед собой. Один из навыков преодоления трудностей, о котором я узнала в клинике, тут же вступает в игру, и я цепляюсь за него изо всех сил, вытягиваю свои руки перед собой и упираюсь в стену из белого кафеля перед собой. С опущенной головой и открытым ртом, я держу свои глаза закрытыми и начинаю обратный отсчёт от ста. Каждая цифра сопровождается горячим влажным воздухом, который достигает лёгких. Постепенно зуд отступает назад в лабиринты моего сознания, и здравомыслие занимает его место. Ну… моя версия здравомыслия. И, несмотря на то, что сейчас становится немного спокойнее, стук моего сердца продолжает биться с той же скоростью. Надоедливый звук, похожий на бум, бум, бум, бум, который настолько громкий, что слышен в ушах.

А затем я слышу: «Время вышло, Эйли!». И следующее, что я слышу, это стук, исходящий от двери ванной. Я не готова уходить отсюда, ещё нет. Я не готова отказаться от этих нескольких заветных минут уединения, но я прекрасно знаю, что произойдёт, если я этого не сделаю, поэтому поднимаю руку к серебристому крану и выключить его. Любая проблема с моим участием, последнее, что мне нужно. Вся мокрая, я выхожу из ванной и тянусь к большому белому полотенцу, висящему на вешалке. Оно слишком большое, наверное, в два раза больше меня, но оно мягкое и хорошо впитывает влагу. Свежий, чистый запах мягкой ткани возвращает меня в реальность, пока я вытираю себя. Нет необходимости задерживаться надолго. Нет необходимости, чтобы полотенце прикасалось к тем местам, о существовании которых я хочу забыть. Когда с вытиранием покончено, я обматываю полотенце вокруг тела, и нагибаюсь, чтобы подобрать свою грязную одежду, которая валяется на полу. Выходя из комнаты, я бросаю её в бежевую плетеную корзину, которая служит для сбора грязного белья. По привычке высовываю голову и смотрю в сторону двери, убеждаясь, что серебряный замок находится в вертикальном положении. Тот факт, что она надёжно заперта, даёт мне чувство свободы, поэтому я спокойно перемещаюсь по комнате, которая является моей вот уже как девять лет. Тут ничего особо и не поменялось с тех пор, как Беннеты впервые привели меня сюда, чтобы я жила с ними.

Стены по-прежнему окрашены в светло-персиковый цвет, который выбрала для меня моя приёмная мать Рейчел. Она сказала мне, что выбрала этот цвет для меня, потому что была уверена, что это именно мой цвет. Всё совсем не так. Этот цвет никогда мне не подходил, но в тот первый день, как и в ту первую неделю, и несколько месяцев, а затем лет после этого, я соглашалась с ней. Мне не очень хотелось, а скорее я боялась, снова попасть в приют. Этот страх и сейчас живёт внутри меня. Другой же демон питается моими секретами.

Подойдя к чисто-белому туалетному столику, я тянусь и открываю третий ящик снизу, где хранятся все мои трусики. Рейчел перестала покупать мне нижнее белье, с тех пор как мне исполнилось двенадцать, но, возможно, это из-за того, что у нас отличаются вкусы в выборе нижнего белья, учитывая тот факт, что я купила за последние несколько лет. Это целый склад хлопковых кружевных трусиков нейтральных тонов. Я хватаю одни и надеваю их под полотенцем. Затем достаю бежевый бюстгальтер из ящика повыше и надеваю его, после чего позволяю полотенцу упасть. Я поворачиваюсь спиной к зеркалу, в то время как пытаюсь застегнуть лифчик, и, не оглядываясь назад, иду к белому шкафу, который стоит возле моего письменного стола. Открыв его, я смотрю на вешалки, которые аккуратно развешаны внутри. Здесь не такой уж и большой выбор. Даже в шкафу, расположенном рядом с моей кроватью, вы не найдёте такой уж разнообразный выбор одежды. Там есть кардиганы с длинными рукавами, все нейтральных тонов, пара джинсов и длинные юбки и платья, на покупке которых настояла Рейчел. Это не то, что я бы выбрала для себя, но это то, к чему меня приучили, поэтому я и ношу их, ведь так намного проще, нежели втягивать себя в неприятности.

Я хватаю пару серых узких джинсов и чёрную кофточку из сложенной стопки одежды в нижней части шкафа. Этот простой и скромный наряд подходит для похода в церковь и самый оптимальный вариант, который одобрила бы Рейчел. Когда я достаю из шкафа белый длинный кардиган, то замираю на полпути, и мои глаза невольно опускаются на шрам в виде красновато-розового рубца, который тянется вдоль правой руки. Среди всех остальных белых порезов, он выделяется больше всего. И на моей бледной коже этот шрам выглядит в два раза хуже. Но это не так. Сорок пять швов понадобилось, чтобы зашить эту рану, но на самом деле порез не выглядел таким уж глубоким. Все просто слишком остро среагировали на истерику Рейчел. У неё есть такая привычка принимать вещи немножко на другом уровне, и это иногда раздражает. Но я её не виню, она ведь не знает всей правды. Она просто думает, что я делаю это из-за своих биологических родителей. Что я унаследовала историю психических заболеваний у людей, которые меня бросили, когда мне было шесть. Лучше пусть она и дальше так думает. Она не справиться… не сможет… справиться с этим, если я разрушу её идеальную жизнь. К тому же, она мне не поверит.

Никто тебе не поверит. 

Это твоя вина. 

Никто тебе не поверит. 

Это твоя вина. 

Никто тебе не поверит.

Это те слова, которые проигрываются снова и снова в течение последних девяти лет. Это кровоточит в моём подсознании, демоны захватили его, манипулируя этим голосом; мой разум находится в плену из-за слов, которые мне не принадлежат, но мой разум убеждён в обратном.

Нахмурившись, приподнимаю брови, когда воспоминания, которые я не хочу помнить, всплывают в глубинах моего подсознания. Покачав головой, я пытаюсь прогнать их, но мне не удаётся сделать это и образы прошлого всплывают в моей голове. Так бывает не всегда, просто иногда эти образы появляются. Некоторые их этих секретов усовершенствовались и родились в темноте этой спальни. Я помню, как опустошалось моё тело от тёплой жидкости, стекающей на коврик моей комнаты. Я помню руки, мужские пальцы, стирающие мой пот на коже, утешая. Приторный одеколон, слишком пьяное дыхание, когда он наклонился, чтобы…

– Эйли, мама велела передать тебе, что завтрак стынет! – звук голоса со звуком стука в дверь прерывают мои воспоминания. Моргаю несколько раз, чтобы прийти в себя. Я слышу стук копыт отступающих демонов, и это значит, что они заберут с собой в пропасть и мои секреты тоже. На данный момент. На какой-то короткий период. Но они всегда возвращаются.

Хватаю свой кардиган и проскальзываю в него, когда иду в сторону двери, чтобы открыть её. Человек по ту сторону двери для меня всегда желанный. Сара пересекает порог и входит в мою комнату. У неё длинные руки и ноги, и хотя ей всего одиннадцать, она превышает мой рост на 5’5 дюйма. Таким ростом она явно пошла в своего отца, густые волнистые светлые волосы, тёмно-синие глаза и овальное лицо как у Рейчел. Сара ребёнок Рейчел и Тима, которого они так сильно хотели, но завели спустя год, после того, как взяли меня. Это их биологический ребенок. Моя сводная сестренка. Но знаете, она мне словно родная сестра, потому что, несмотря на то, что мы не связаны между собой, у нас есть много общего. Например, книги, которые она сейчас просматривает на высокой книжной полке, расположенные над моей кроватью. У меня заняло восемнадцать лет, чтобы насобирать эту мини-библиотеку, но я всегда рада поделиться ею с этим маленьким ненасытным читателем. Знание о том, что вместо детских книг, Саре нравятся Сэйлинджер, Стейнбек и Оруэлл – делает меня счастливой. Я люблю те моменты, когда после прочтения очередной книги, мы сидим рядом и делимся своими впечатлениями. Она просто блестящая маленькая девочка. Она счастливая… правильная. И пока я оцениваю её, ко мне прокрадывается не очень хорошая мысль. Пробегаясь взглядом вверх-вниз по её фигуре, укрытой платьем, которое выбрала для неё мать, мне становится интересно, не фальшивое ли это счастье, которое она излучает. Такая же маска, которая надета на мне. Хранит ли она секреты под этими веснушками на своей коже? Она такая же, как и я?

Сейчас не время думать о таком. Я часто задаюсь вопросом, что если и ей тьма принесёт дьявола в дверном проёме. Я была всего на год старше неё, когда он пришёл ко мне. Но тогда я поняла, что я не его кровь и плоть. Я всего лишь малышка, которую они взяли на попечение. Его цветущий маленький цветочек, даже сейчас, в возрасте восемнадцати лет.

– Ты прочитала Великого Гэтсби? – спрашиваю, чтобы отвлечься от мыслей в своей голове, за которыми следуют образы. Мои волосы по-прежнему влажные, и я задаюсь вопросом, стоит ли мне их высушить феном, который подключён только к единственной розетке в этой комнате. Я буду вынуждена смотреть на своё отражение, и хотя мне хочется этого избежать, знаю, что если не сделаю этого, то Рейчел сделает замечание. Мне не хочется нагнетать обстановку.

Она поворачивается ко мне с улыбкой и милой ямочкой на лице, говоря:

– Почти. Но я хочу начать ту книгу, которая понравилась тебе.

– Гордость и предубеждение, нижняя полка, – говорю я, направляясь в другой конец комнаты, чтобы взять фен с туалетного столика. – Это одна из моих любимых, – отвечаю мягко.

Кажется, это неизбежно, и мой взгляд скользит по зеркалу, заставляя меня мельком увидеть себя. Несочетающиеся глаза – один светло-голубой, второй коричнево-зелёный, смотрят на меня с унылого, овального лица, что ещё раз доказывает мою странность. Мне просто интересно, от кого из родителей я унаследовала такие глаза. Тут нечему удивляться. Я иногда думаю о них, особенно в такие моменты, когда смотрю на себя в зеркало. Бледность моей кожи передалась мне из-за смешанной креольской крови, я уверена, именно по этой причине, Рейчел и Тим взяли меня к себе. Я похожа на них. Мой бледный тон похож на их. И таким образом это делает некоторые вещи для них проще. Я бы даже сказала, удобнее. Более приемлемыми. И совсем не важно, что моя мать была родом с островов Кабо-Верде и креольского происхождения, в то время как мой отец был мулатом из Луизианы. Мы никогда не говорили об этом. Так же мы не говорили о местонахождении моих родителей, живы они или нет. Моё чёрное происхождении является тем, что они не хотят замечать.

Я не знаю, как мои родители встретились, но они явно завели ребёнка будучи слишком молодыми, и я до сих пор ничего о них не знаю. Я случайно узнала об их происхождении, когда мне было четырнадцать. Моё личное дело было спрятано в заднем ящике шкафчика Рейчел и Тима. Я помогала ей убирать и вдруг нашла коробку. Помню, как открыла её без особых раздумий и нашла там документы с историей моего происхождения.