Текст книги "Израненный (ЛП)"

Автор книги: Франсетт Фел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Я боюсь посмотреть на него, но Мэддокс лишает меня этого маленького выбора, когда сметает рукой мои волосы и сжимает пальцы на моём затылке. Малейшее давления его пальцев заставляет меня мгновенно встретиться с ним взглядом. Он выглядит взбешённым. От него исходит такая угроза, что приличная доза страха ползёт вниз по моему позвоночнику.

– Тебе не стоило следовать за мной.

Это дикое рычание – всё его предупреждение, прежде чем он опускает голову и целует меня. Но это гораздо больше, чем просто поцелуй. Он наказывающий и грубый, нетерпеливый и пропитан пылающей яростью. Мэддокс хватает моё лицо, отчаянно держит мою голову, вцепившись пальцами, и изливает каждый последний кусочек своей необузданности в меня. Я ощущаю, насколько дико он чувствует себя в этот момент. Ощущаю его неукротимое желание. Ощущаю мрачность, голод и первобытность Мэддокса на вкус. И его привкус настолько сильный, что может вызвать зависимость.

Я наслаждаюсь.

Утопаю.

Дышу, когда он дышит.

Он – ветер, а я – дерево, изгибающееся и покачивающееся из-за его всеобъемлющей силы.

Поглощённая головокружением и чрезмерным желанием, я могу только постанывать и хныкать от горячей и скользкой чувственности его поцелуя.

– Я знал это, – он прерывисто дышит напротив моего влажного, опухшего рта, его голос хриплый, но глубокий. Играет пальцем с уголком моих губ и медленно проводит им назад и вперёд по моей нижней губе. – Блядь. Я, блядь, знал, что если когда-нибудь поцелую тебя, то не смогу остановиться, – он хватает меня за челюсть, вдавливая пальцы в мою кожу так, что мой рот образует «О». – Я не могу, чёрт побери, перестать целовать тебя.

Он овладевает моим ртом снова, и это влажное блаженство. Его твёрдый, но податливый язык сталкивается жаркими, томными ударами с моим языком, зубы впиваются в мою нижнюю губу, прежде чем он снова возвращается к моему рту, заполняя его.

Знаю, что я не очень хороша в этом, потому что Мэддокс Мур забрал мой первый настоящий поцелуй. Но я следую его примеру, предварительно касаясь своим языком его, делая то, что кажется правильным. Что кажется приятным. Когда я обнимаю его за шею, он отскакивает от меня, словно я обожгла его. Он стоит на небольшом расстоянии, со злостью раздувая ноздри, его грудь вздымается. Он выглядит так, будто пробежал марафон, и его поза говорит о готовности к ещё одному забегу.

Мы стоим так в течение длительного времени. Просто смотрим друг на друга, пока наше затруднённое дыхание эхом отдаётся по лестничной площадке.

– Слушай…

– Мы должны обработать твои руки, – прерываю я. Почти уверена в том, что он собирается сказать. Могу прочитать это по его выражению лица, которое он пытается взять под контроль. Он хочет оттолкнуть меня. Порвать эту тонкую связующую нить, которую мы создали. Хочет отступить, потому что я вижу его слабое место. Я вижу его уязвимым и могу с уверенностью предположить, что для Мэддокс Мура об уязвимости не может и быть речи. Показывать свою уязвимость кому-то, это словно дать им оружие, и показать, где именно и каким образом они могут сделать тебе больно. Но причинить боль Мэддоксу – последнее, что я когда-либо хочу сделать. И даже если бы мне пришлось сделать ему больно, я сначала причинила бы боль себе бесчисленное количество раз, прежде чем сделала это с ним.

– Эйли…

Не обращая на него внимания, я направляюсь вниз.

– Мистер Кауфман хранит аптечку для оказания первой медицинской помощи рядом с гончарными изделиями в задней части мастерской.

У меня чувство дежавю, когда я смотрю на него снизу-вверх, стоя на лестнице. Мы были в похожей ситуации раньше. Только он смотрел на меня. В ночь после того, как Тим ударил меня. Мэддокс последовал и загнал меня в угол на лестничной площадке, только на противоположной стороне школы. Он был там ради меня. Злился от моего имени и ещё какими-то образом понимал, что я нуждалась в его комфорте больше, чем во всём остальном. Теперь эти роли поменялись, и у меня появился шанс утешить его.

– Я не могу сделать это с тобой.

Всё, что он хочет сделать – это сбежать.

Направляясь назад вверх по лестнице, я останавливаюсь перед ним в одном шаге.

– Всё, что я хочу прямо сейчас, просто нарисовать тебя. Ты говорил, что поможешь мне, и я хочу, чтобы ты сдержал своё слово.

Мне нужно больше времени.

Мэддокс сердито смотрит на меня, и я вижу, как он хочет сказать свои два любимых слова.

– Ты не можешь сказать мне, чтобы я проваливала нахрен, – говорю я спокойно, ещё сильнее воспламеняя его раздражение. Он прищуривается и в течение длительного времени просто смотрит на меня. Я ощущаю, как нервозность иголками покалывает на моей коже.

– Ты чертовски непослушная, – ворчит он перед тем, как проходит мимо меня, спускаясь вниз по лестнице. Я следую за ним в более спокойном темпе, и ничего не могу поделать с растущей улыбкой на моём лице.

*****

В классе искусств, некоторое время спустя, он сидит на кафедре в центре комнаты, на которую мистер Кауфман, как правило, ставит предмет для рисования перед определённым классом. Я стою на коленях между его ног, оборачивая белый бинт вокруг его поцарапанных кровавых костяшек. До сих пор он не выразил своего возмущения по поводу того, что я это делаю. Мэддокс позволил мне подвести его к раковине и оставался относительно спокойным, пока я смывала кровь с рук. Затем я принесла аптечку мистера Кауфмана, которая хранится в зоне глиняных изделий, и вернулась с необходимыми вещами. Он немного шипел и морщился, пока я чистила его раны медицинским спиртом, но позволил втереть мазь в каждую руку, прежде чем я обмотала их бинтом.

Я как раз заканчиваю забинтовывать его вторую руку.

– Ты не должна этого делать, – это первое, что он говорит мне после произошедшего на лестничной площадке. Его голос звучит хрипло, грубовато, словно он кричал.

Я облизываю губы и пожимаю одним плечом. До сих пор чувствую его губы на моих.

– Мне не сложно, – отвечаю, отставляя в сторону аптечку, и поднимаюсь на ноги. – Если дашь мне минутку, я подготовлюсь, и мы сможем приступить к работе.

Обретя цель, я раскладываю свой штатив, подготавливаю холст и ставлю его на мольберт. Захожу в свою разрисованную коморку и обратно, собирая кисточки, а затем направляюсь к рабочему островку, где храню все краски. Я берут то, что мне нужно, в основном акриловые краски, и возвращаюсь к своему холсту. Он держит перед собой телефон, отросшая чёлка его тёмных волос сексуально спадает ему на глаза. Мне хочется подойти к нему и убрать её обратно. Но я этого не делаю. Я не делаю ничего, кроме как занимаю место на стуле позади, и молча наблюдаю, как он набирает сообщение. Это девушка? Или это по работе? Эти два вопроса крутятся в моей голове, словно карусель в заброшенном парке развлечений. Я понимаю, что не могу сосредоточиться, и поэтому говорю «спасибо», когда искра вдохновения проходит через меня, заставляя сделать образ, набросок, то, что для меня естественно.

Мэддокс встаёт некоторое время спустя и, шатаясь, идёт в мою сторону. Мне приходится моргнуть несколько раз, чтобы вывести себя из моего нахлынувшего вдохновения.

– Мне нужно идти, – подходя достаточно близко, он протягивает руку и хватает прядь моих волос. Как и прежде, он играет с ней, словно это настолько увлекательно, что поглощает всё его внимание. – Я должен уйти, – говорит он немного более твёрдо, и я не совсем уверена, он пытается убедить себя или меня. Глядя вверх, я нахожу поразительно чистые и полные эмоций глаза, смотрящие прямо сквозь меня. А затем он наклоняет голову вниз, перемещая рука на мою щёку. – Скажи мне уйти, – в его голосе слышится напряжённость, удушающее отчаянье. – Чёрт возьми, Эйли, скажи мне, чтобы я оставил тебя в покое.

Я качаю головой.

– Прости, – шепчу я, – но я не хочу, чтобы ты оставлял меня в покое.

Будто вес его эмоций становится слишком тяжёлым, он прислоняется своим лбом к моему и закрывает глаза.

– Я чертовски тебе не подхожу, – бубнит он и глубоко вздыхает. – Здесь нет ничего для тебя, кроме боли. Ты подбираешься ко мне слишком близко, и в конечном итоге я сделаю тебе больно.

Беря во внимание то, что я чувствую, и что это, возможно, мой последний шанс, я осторожно прикасаюсь к его лицу, и когда он не отступает назад, я позволяю себе пробежаться пальцам по его щеке, а затем по челюсти. Затем отстраняюсь на дюйм.

– Сделай, Мэддокс, – я знаю, что мой голос звучит слишком слабо, но я говорю это с уверенностью. Он знает, что я имею в виду. И я не жалею о сказанном. Я не откажусь от этого.

– Глупышка, – рычит он. А затем с голодом набрасывается на меня. Поглощает меня. Опускает свой красивый рот на мой и проталкивает язык между моих губ, разрушая меня для всех остальных. – Глупая наивная девочка, – отчитывает он между резкими вдохами, между страстными, требовательными поцелуями, которые отдаются жаром в моей сердцевине, заставляя меня полностью открыться. – Почему, чёрт побери, ты не можешь быть как все остальные? Почему ты не можешь иметь другое проклятое тело? Почему ты должна иметь значение?

Я закрываю глаза на секунду, осознавая то, что он просто спросил меня, прежде чем снова смотрю на него.

– Потому что я вижу тебя. Я вижу тебя, Мэддокс, более ясно, чем когда-либо видела что-либо или кого-либо в своей жизни. И я знаю, что это пугает тебя, потому что ты тоже можешь видеть меня.

Чувствую, что огромный вес исчезает с моих плеч, и в этот раз сама начинаю целовать его. Мой поцелуй и близко не стоит с уровнем мастерства Мэддокса, но я облизываю его губы и застенчиво касаюсь его языка своим. Его ответный стон побуждает меня к большему. Но он не позволяет мне слишком долго всё держать под контролем, и я задыхаюсь в его рот, когда он с лёгкостью поднимает меня со стула. Шум падающих на пол моих принадлежностей для рисования теряется в тумане пьянящего желания. Обвиваю руками его шею и ногами талию, когда Мэддокс держит меня за попу, сжимая большими руками мои ягодицы через ткань джинсов. Поцелуй не прерывается, когда он подносит меня к столешнице и с лёгкостью сажает на неё. Отдалённо в своём затуманенном рассудке я слышу, как тюбики и банки с краской катятся и падают со столешницы. Они не имеют никакого значения.

Мэддокс отрывается от моего опухшего рта, запускает пальцы мне в волосы и запрокидывает мою голову назад, оставляя дорожку влажных поцелуев вдоль моей челюсти и вниз по шее. Это жадные поцелуи. Поцелуи, которые ощущаются так, словно он собирается проглотить меня. Я стону, когда он жёстко всасывает нежную кожу на моей шее. Резкая боль, смешанная со сладким удовольствием от его губ и языка, успокаивающих боль, заставляют меня жаждать большего. Он опускается вниз, стаскивая джемпер с моих плеч, и тот скользит вниз по моим рукам и лужицей обвивается вокруг моей талии и запястий.

Он берёт мою грудь через ткань моего лифчика и топа, и я с потрясённым очарованием наблюдаю, как он опускает свою тёмную голову, прикусывая сквозь тонкий материал сосок левой груди. Даже сквозь барьер одежды, я чувствую, как сжимаются его зубы, и хныканье вырывается из моего открытого рта, когда сладчайшая волна тепла растекается между моих бёдер, заставляя меня извиваться. Мэддокс снова находит мой рот, запускает руки в мои волосы и наклоняет голову так, как ему хочется, погружая свой язык глубже.

– Скажи мне остановиться, – командует он низким голосом и прижимается своим лбом к моему, тяжело дыша. – Скажи мне остановиться, Эйли, потому что клянусь, если ты этого не сделаешь, я стяну твои джинсы, разложу тебя на этом столе и скользну своим членом внутрь твоей тёплой киски.

Кто знал, что такие непристойные слова могут так возбуждать? Или это только потому, что они исходят из красивых уст этого парня? Захватывающий взрыв мурашек скользит по моей коже, когда я касаюсь пальцами его рта.

Нежно, он сжимает губы и целует мои пальцы, а затем переплетает их со своими.

– После я не смогу остановиться, – продолжает он. – Я собираюсь трахнуть тебя, Эйли. Собираюсь трахать тебя медленно, и трахать тебя жёстко. Собираюсь заставить тебя кричать так громко, что любой, кто остался в этом здании, прибежит посмотреть, как хорошо ты сможешь принять мой член.

Последние слова он шепчет в мою нежную кожу между шеей и ушком, посылая мурашки по моему телу. Жар пульсирует в моём животе и стекает вниз к впадинке между бёдер, затапливая сердцевину. Я пульсирую, задыхаюсь, и хочу большего от него, большего для него. Чтобы он не делал сейчас, но это тёмное очарование страсти служит доказательством того, что я именно там, где должна быть.

Хочу ли я останавливать его? Нет. Я не хочу. Но я не могу позволить делать ему со мной все эти вещи на этом столе, посредине класса искусств, несмотря на то, насколько я изнываю от желания. Со временем это долетит до Тима, и он будет жаждать крови. И моей, и Мэддокса. За себя я не очень-то беспокоюсь. Но я не могу вынести и мысли о том, что мои неосторожные действия причинят боль Мэддоксу.

Со вздохом, я подаюсь импульсу и запускаю руку в его густые волосы.

– Ты говоришь, что не подходишь мне, но ты всегда обо мне заботишься.

Он фыркает.

– Побочный эффект глупости, полагаю.

Я улыбаюсь и наклоняю его голову поближе, чтобы оставить нежный поцелуй в уголке его рта.

– Спасибо.

– За что?

– За каждый раз, когда ты был рядом. Теперь…

Он тяжело вздыхает.

– Я не могу тебе ничего обещать, Эйли.

– Хорошо, потому что я ничего и не жду. Давай не будем давать этому определение. Мы просто позволим всему идти своим чередом.

Мэддокс нежно осыпает меня ещё одним потоком поцелуев из своего богатого запаса сексуального мастерства. Я живу ради того, чтобы он раскрыл мои губы, живу ради того, чтобы он решительно погрузил свой язык в мой рот и мягко ласкал меня им. Он целует меня так, словно я лучшее, что он когда-либо пробовал, и ему больше не нужно ничего, кроме как наслаждаться моим вкусом.

Глава 19

Мэддокс

Последние дни были сумасшедшими. Ни грёбаной минутки свободного времени. Дро всё время занимает меня какой-то работой. Но данный момент за поясом моих джинсов два пистолета – СИГ и Глок. И ещё один полуавтомат спрятан в левом сапоге. До него, вероятнее всего, будет немного сложнее дотянуться, но я уверен, что моя цель будет на земле задолго до того, как сможет выстрелить в меня. Нас семеро в маленьком подвальчике небольшого китайского ресторана на Файет-Стрит. Каждый на грани. Здесь жарче, чем в заднице у дьявола, и среди нас ни одного такого, у кого не вспотели яйца. Но мы все сохраняем спокойствие сейчас, потому что все готовы в любую секунду схватиться за оружие. Знаю, потому что, чёрт возьми, сам готов. Мы не на своей территории. Потрёпанный китайский ресторан принадлежит хорошему другу Дикона. Это должно служить нейтральной территорией, но, тем не менее, я чертовски на грани. Я весьма уверен, и Дро тоже, поэтому Уилки и я стоим за ним с одной стороны от зелёного покерного стола. Думаю, мы единственные, кому он доверяет прикрывать свою спину, на случай, если что-то пойдёт не так, потому что любой из нас, не колеблясь, пустит пулю в кого-то. Нас превосходят по количеству на одного, но мне по-прежнему нравятся наши шансы.

Покупатель, которого для Дро прислал Дикон, стоит по другую сторону стола в окружении трёх мускулистых вышибал. Мы здесь уже десять минут и до сих пор всё идёт по плану. Но даже будучи пессимистом, я всегда готов к тому, что что-то пойдёт не так.

Это простая поставка оружия. Покупатель принёс большую сумку с деньгами. Сто штук, если быть точным, достаточно, чтобы заплатить за три чёрных вещевых мешка на столе, заполненных разнообразными винтовками, полуавтоматами и патронами.

– Что у тебя есть для меня? – в его грубом голосе звучит акцент.

– Почему бы тебе не взглянуть? – предлагает Дро.

Покупатель – низкорослый, бульдогоборзный ублюдок с залысинами и чувством моды а-ля сутенёр восьмидесятых – даёт сигнал своим пальцем с золотым кольцом на левой руке. Груды мышц в костюмах делают шаг вперёд, чтобы осмотреть товар. Они тщательно проверяют спусковые крючки, дула, магазины, передние и задние прицелы, а также каркас каждой пушки. Закончив, они начинают общаться на языке, – могу предположить, что на русском, – прежде чем молчаливо кивают Дроски.

– Мы возьмём это и любой другой груз, который вы получите в будущем, – говорит он. – Заплати ему, – в то время, как один из качков убирает мешки с оружием со стола, второй высыпает содержимое сумки на стол. Третий подонок по-прежнему стоит за толстым покупателем по правую сторону. – Восемьдесят штук, как и договаривались.

– Закатай губу, блядь. Что ты имеешь виду под «восемьдесят штук»? Здесь речь идёт о ста кусках, мужик.

Бульдог хмурится, его челюсти двигаются, словно маятник, когда он говорит:

– Это не то, о чём я договаривался с Диконом.

– Мне, блядь, плевать, о чём вы с ним договаривались. Моя цена установлена. Сто штук или ничего.

Всё происходит быстро. Не уверен, кто первый достаёт оружие, но в мгновение ока пистолет каждого заряжен и направлен друг на друга. Я держу Глок в левой руке, целясь в одного из качков, пока СИГ в правой руке направлен на покупателя. Напряжённость сохраняется несколько минут, пока мы все играем «кто первый дрогнет». Смотрю, кто же сдастся первым. Болван, на которого направлен мой Глок, или, походу, тупее, чем кусок дерьма, или у него шары из стали, потому что он смело тянется вниз за одним из пистолетов в сумке, стоящей возле него. Думаю, первое. Следуя моему начальному и единственному инстинкту, я спускаю курок и стреляю. Пуля пронзает воздух и достигает своей цели. Он кричит: «Ублюдок!» – и тут же сгибается, прижимая руку к груди. Она кровоточит, но это ничто, учитывая, что я мог сделать хуже.

– Следующая окажется между твоих глаз, – говорю я спокойно. Но теперь меня ждёт пуля с моим именем, когда груда мышц №2 направляет пистолет в мою сторону, готовясь выстрелить.

– Достаточно! – рявкает покупатель. Он что-то быстро говорит своим людям по-русски, и они опускают своё оружие через секунды. – Это было простое недоразумение. Мы больше не будем проливать кровь. Я уверен, что ты и я сможем заключить другую сделку, Дроски. Возможно, за несколькими напитками и в хорошей компании?

– Ты платишь мне остальную часть моих денег, и мы говорим о дальнейшем бизнесе.

– Конечно, конечно.

Покупатель отправляет груду мышц №3 к своей машине. Тот вскоре возвращается – угадайте с чем? – ровно с двадцатью штуками, которых не хватает. Всё, что происходит после, идёт как по маслу, как и должна проходить сделка по поставке оружия.

*****

Через несколько часов я в душе. Устал до мозга костей. В течение нескольких дней, Дро заставлял меня бегать по всему проклятому городу и собирать деньги, причитающиеся ему от его дилеров. Когда я не занимался этим, то работал на второй работе в его гараже. Разбирал детали из угнанных автомобилей и устанавливал их в автомобили, которые нужно было починить, чтобы мы могли повысить цену на них и заработать на забывчивых клиентах.

Также я намеренно трахал всех девушек, до которых только могли добраться мои руки, и не только потому, что сайт растёт быстрее, чем я ожидал, это были бесполезные попытки выбросить Эйли из головы. После того, что случилось с Ноем в понедельник, я избегал её, как только мог. Я старался избавиться от воспоминаний, которые стали ещё более настойчиво преследовать меня, после того, как Ной вспомнил об отце и нашей маме, сказав, что я собираюсь пойти по тому же пути, что и тот гнусный урод.

От размышлений об этом моя кровь закипает. Какого хуя этот самоуверенный говнюк говорит мне подобную херню, слишком, блядь, хорошо зная ад, в котором мы оба выросли? Я принимал дерьмовые решения, но я не дерьмовый человек. Я защищал его, а это то, чего тот мерзкий подонок никогда не делал, поэтому, как он может судить меня, сравнивать с монстром, который изнасиловал нас, не думая о том, как это повлияет на меня?

Потому что я знаю, что он может быть прав.

Я самодовольный и эгоистичный, и имею такую же склонность к насилию, как и мой отец. Но я давно принял свою судьбу. Эти мысли, как ведро ледяной воды мне на спину. Осознание того, что Ной может быть прав, даже в самой малой степени, заставляет меня чувствовать себя так, будто я чертовски болен. Я – побитое животное в клетке, которое никто не хочет. Поэтому я нападаю. Но так было не всегда. Я не всегда был таким жалким подлецом. Наша мама любила меня, и она была милейшей женщиной, которую только можно было встретить. Годы борьбы с собственной депрессией сделали её замкнутой, и поэтому она всё держала в себе. Но она любила искренне и сильно, и это привело её к неизбежному крушению. Она влюбилась в подобие человека, который использовал её доброе сердце, кормил таблетками, искал выгоду в отсутствии у неё близких друзей и манипулировал ею, пока не стал её целым миром. Он погубил её душу. Отнял годы жизни, прежде чем она пустила пулю себе в голову.

Эйли… Чёрт побери. Эйли во многом похожа на мою маму. И я не хочу запятнать её, как кусок дерьма, которым был мой отец, запятнал мою маму. Она прекрасна. Такая доверчивая. Она излучает эмоции везде, куда ступает. Её выразительные глаза отражают всё, постоянно. И я вижу в них то, что не должен хотеть, но, как ни странно, в чём нуждаюсь. Например, вспышка её улыбки или странное чувство юмора не должно иметь для меня даже чёртову долю смысла, но имеет. Я не хочу проводить с ней время, но всё же страстно желаю этого. Именно в эти последние несколько дней мне не терпится увидеть её. Преследовать, если понадобится. Но это то, что я не могу себе позволить. Я не делаю подобного. Я никогда, блядь, никогда в жизни даже не думал о подобном дерьме. Я не такой тип парней. Я не гонюсь за женщинами. Чёрт побери, я не убиваюсь по ним. Не нуждаюсь в них. Но если я это делаю, то только потому, что моему члену нужна киска. Ясно и чертовски просто. Это должно быть ясно и чертовски просто с Эйли.

Но тогда, кого я нахуй обманываю? Я вижу её, когда просто закрываю глаза. Она стала моей первой, второй и последней мыслю. Я даже не знаю, как или когда это, чёрт побери, произошло. Но я не могу перестать думать о ней. Красивой, чувственной и такой чертовски невинной. Я разрываюсь между желанием трахнуть её, защитить и запереть где-то, словно какой-то помешанный психопат, и никогда не позволять ей выходить из моего поля зрения. И прямо сейчас, когда я держу в руке член, который твердеет только при одной мысли о её пухлом маленьком ротике и тугой киске, желание трахнуть её сильнее, чем когда-либо.

Я думаю о том кабинете рисования, представляя, какой горячей и готовой она была. Знаю, если бы не остановился, она позволила бы мне забраться на неё на том столе и развела бы для меня свои красивые загорелые ножки. Она бы молила об этом, и я бы дал ей именно то, что она хотела.

Я поглаживаю рукой член, используя немного мыла, и когда её имя срывается с моих уст, выскальзывая из самой глубокой, самой собственнической части, прихожу к разрядке, – молочно-белые струи покидают меня, осушая, но не совсем удовлетворяя. Это накопившееся разочарование смывается в сток. Но я всё ещё могу ощутить эту хватку на своём горле. Я едва дышу, и всё, что мне хочется прямо сейчас – чтобы она была здесь передо мной, и я мог утвердить на неё права. Но её здесь нет. А я – жалкий придурок, стою здесь один и чахну по ней. Что, блядь, она делает со мной?

– Чёрт побери! – кричу я, ударяя по рыхлой плитке на стене душа. С этим дерьмом нужно покончить.

В комнате я беру пару чистых джинсов, рубашку, и надеваю их. Пачка кисло-солёных чипсов, которые я оставил на своём туалетном столике вчера, сойдёт для нормального обеда. Сажусь за стол перед ноутбуком, подумывая заняться работой, чтобы отвлечься. Смонтажировать некоторое порно. Сделать свою белую задницу приятной для глаз. Но не проходит и трёх минут одного моего видео с шикарной блондинкой, как мои мысли снова возвращается к Эйли. Я хочу почувствовать её, попробовать её. Она не издаёт фальшивые звуки для аудитории, вместо этого, она стонет только для меня. Я хочу исследовать своим грязным ртом каждый её чёртов дюйм. Хочу видеть её лицо, когда заставлю кончить. Но глаза Эйди пугают меня до охерения. Они видят меня насквозь. Сквозь всё это дерьмо. И мне хочется утонуть в них настолько глубоко, чтобы забыть, что значит быть одиноким. Чёрт.

Я оказываюсь на ногах в мгновение ока. Смотрю вниз, и таким твёрдым членом, какой у меня сейчас, можно забивать гвозди в бревно. Чёрт побери, такое чувство, будто я никогда прежде не был в киске. Думая о ней, я за одну секунду становлюсь таким твёрдым, словно принял целый флакон Виагры. И здесь дело даже не в простом трахе. Мой член – не единственный орган, реагирующий на неё.

Я беспокоюсь о ней, и меня съедает любопытство, ударил ли её старик снова. Признаюсь, я ездил раз или два в её район. Первый раз – на следующий день после нашего с ней увлечения, после того, как я подвёз её к дому её подруги. Я приехал в субботу вечером и просидел в одном квартале от её дома целый час, прежде чем понял, каким маньяком являюсь, и поволок свой зад обратно домой.

Я думал, что это было простой случайностью. Поддавшись порыву, я снова проверил её в воскресенье ночью, думая, разобраться с тем, что чувствую, что бы это ни было. Но это чувство вернулось снова, и кричит рьяным желанием в центре моей груди – открытая рана, которая, кажется, становится только больше с каждой секундой, пока я нахожусь вдали от Эйли. Это никуда не исчезает. Я, блядь, вру сам себе. Прихожу в движение, даже прежде чем полностью осознаю свою следующую мысль. Ключи, часы, бумажник, куртка, носки и сапоги – я хватаю всё это и целенаправленно направляюсь к чёртовой двери, одеваясь на ходу. Вылетаю и спускаюсь вниз по лестнице в мгновение ока. Школьные занятия вот-вот закончатся. Надеюсь, я застану её прежде, чем она уйдёт.

Глава 20

Эйли

Я не вижу и не слышу от Мэддокса ничего в течение нескольких дней после произошедшего в классе искусств, и как бы прискорбно это не звучало, у меня нет возможности связаться с ним. Я не могу заявиться к нему домой снова. У меня больше нет велосипеда. Один или два раза я думала о том, чтобы попросить у Ноя его номер, но та крупица гордости, что у меня ещё осталась, удерживает меня от поведения отчаявшейся дурочки. Кроме того, в последний раз я видела их вместе с братом, когда Мэддокс ударил брата и Ной оказался на полу. Я пыталась быть там для него, но я не могу заставить его. Не могу заставить его доверять мне. Он не судит меня, поэтому я собираюсь сознательно приложить усилия, чтобы попытаться сделать то же самое. Не знаю, что имел в виду Ной, когда сказал то, что вызвало в Мэддоксе такую злость, но как известно, у каждого есть секреты. И они разбираются с ними своими способами. Это я понимаю. Я не в восторге от его исчезновения и скучаю по нему. Так что я буду ждать. Мои дни проходят в каком-то подвешенном состоянии, пока я жду, что он вновь вернётся в мою жизнь. Появится или на групповой терапии, или в школе, или даже в моём доме. Я стала той, кто нуждается в его близости. Вот и снова подошёл конец недели, и последний звонок оповещает об окончании уроков. У меня ещё занятия по гуманитарным наукам исследовательской группы наверху в библиотеке, так что я делаю небольшую остановку около своего шкафчика, чтобы оставить ненужные книги, которые заберу сегодня вечером домой. Рюкзак пустеет, так что нести его теперь гораздо легче.

Библиотека большая и считается одним из величайших достоинств школы Бригам. Под конец учебного дня здесь немного народу, но ученики всё ещё бродят вокруг. Обнаружив в глубине зала – за одним из массивных, прямоугольных дубовых столов – четырёх членов моей исследовательской группы по гуманитарным наукам, я спешу к ним. Алекс, Дэвид, Джен, Кори и я редко общаемся вне занятий, но в классе мы очень слаженно работаем вместе. Когда нам предстоит особо трудный тест, например, такой, какой один из наших преподавателей гуманитарных наук приготовил для нас на следующую неделю, мы объединяемся и помогаем друг другу там, где другие слабее.

Что нереально помогает, особенно если учесть нагрузку курса, затягивающую нас, словно болото, не говоря уже о классе прикладной физикой.

– Эй, Эйли, Джен собирается взять что-нибудь перекусить. Ты хочешь что-нибудь? Это благодаря Алексу, – сообщает Дэвид с ухмылкой, откидываясь на спинку стула.

– Нет, я в порядке, спасибо, – я ставлю свою сумку на стол и занимаю место рядом с Кори, который опускает свою пепельно-белую голову вниз, набирая текстовое сообщение.

– Так, Эйли, я как раз собирался продолжить то, что мы обсуждали в классе сегодня днём. Ты уже получила оповещение насчёт Греции, да? – спрашивает Дэвид.

Я киваю, вынимая свою тетрадь по четырём предметам, с торчащими на каждой странице разноцветными вкладками.

– Да, получила.

– Отлично, поэтому мы делаем то, о чём договорились. Каждый из нас изучает одну из исторических эпох, делает заметки, а затем мы составим невероятное эссе со всеми необходимыми событиями, которые будут присутствовать в тесте. Мы сделаем копии и выучим это.

– Будет сделано, начальник, – колко отвечает Кори, получая пристальный взгляд от бесспорного лидера нашей группы.

Джен возвращается с сумкой, полной еды, которую мы не должны здесь есть, и ставит её под стол, чтобы кто-нибудь из библиотекарей её не конфисковал. Мы немного работаем молча, перед тем как разделить нашу назначенную исследовательскую тему. Было бы проще просто использовать интернет, чтобы собрать всю необходимую информацию, но миссис Киган против интернет-исследований. Как она выразилась: «Любой лузер может создать страничку Википедии в эти дни, исковеркав историю. В то время как слова, написанные в книгах по истории, никогда не изменятся, чтобы соответствовать чьему-то предвзятому мнению». Она права. Но от этого не легче. Кори и я идём на второй этаж, где хранится больше книг по истории. Здесь в книгохранилище никого нет, кроме нас двоих.

– Знаешь, Эйли, меня тут кое-что интересует, – начинает Кори, когда мы идём по ковровому проходу и разделяемся в поисках нашего раздела по истории. Я иду направо, а он поворачивает налево. Погрузившись в мысли, я двигаюсь мимо высоких стеллажей в поисках книг о древнем Риме, рассеяно слушая, что он говорит.

– Что?

– Какую музыку ты предпочитаешь? Потому что у меня есть билеты на Avicii в эту субботу, и я знаю, что сообщаю об этом в последнюю минуту, но я пытался набраться храбрости, чтобы спросить тебя об этом, – я слышу его тихий смех – он звучит нервно, будто Кори испытывает одновременно и облегчение, и освобождение. – Ну, во всяком случае, ты свободна завтра вечером?