Текст книги "Финансы Великого герцога"

Автор книги: Франк Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Дон Рамон снова мельком взглянул на Филиппа, и только профессор заметил в этом взгляде страх, который охватил великого герцога. Филипп ободряюще кивнул, и дон Рамон проговорил холодно:

– Прежде чем отвечать, я бы хотел задать вам один вопрос: в российском флоте принято, чтобы офицеры безоговорочно верили историям, которые им рассказывают дельцы наподобие господина Марковица?

Высокий офицер слегка покраснел и ответил намного вежливее:

– Ваше высочество могут быть уверены, что это не так. Если бы рассказ Марковица не был подкреплен одним доказательством, я бы немедленно приказал его расстрелять.

– Но доказательство было предъявлено! – вскричал маленький еврей. – Оно было предъявлено! Марковиц не лжет! Да! Ваше высочество (тут он с ироничным раболепием поклонился дону Рамону) отрицают наше знакомство! Может быть, ваше высочество также будут отрицать, что вам знакомо вот это?!

Быстрым движением он вытащил из кармана два или три сложенных листка бумаги, развернул их и сунул под нос дону Рамону. В первое мгновение у великого герцога закружилась голова, но затем он схватил листок и – вздрогнул. Что такое? Неужели глаза его не обманывают? Эти бумаги были неуклюжей подделкой!

Тут не имелось ни малейшего сходства ни с его почерком, ни с почерком той, которая писала то злосчастное письмо. Словно желая убедиться в том, что это не сон, дон Рамон взглянул на господина Колина. Брови Филиппа поднялись, а губы округлились, шепча какое-то слово. И в следующий миг дон Рамон понял, что это слово: БУМАЖНИК!

Бумажник, который он несколько минут назад получил от Филиппа! Великий герцог торопливо выхватил его из кармана, открыл – и его глаза чуть не вылезли из орбит: сверху лежало письмо! Ее письмо! Легкое, маленькое письмо, которое уже месяц гранитной глыбой лежало на его пробудившейся совести! Неужели такое возможно? Или все это – сон, только приятный сон? Преодолев смущение, он повернулся к высокому офицеру и произнес:

– Не будете ли вы так любезны сказать мне, что это?

Офицер схватил письмо и, просмотрев его, пробормотал:

– Возможно, это письмо моей… великой княжны. Но у Марковица – тоже письмо, написанное ее почерком, а другие письма принадлежат великому герцогу Меноркскому.

– У Марковица! Какому-то ростовщику вы верите больше, чем дону Рамону Меноркскому! Господин офицер, вы действительно…

– Не горячитесь! Я не хуже, чем вы, знаю ростовщику цену, но я не могу поверить, чтобы он решился заварить эту кашу… Он должен был понимать, какой это риск…

Офицеру не удалось закончить, потому что Марковиц, задрожав как осиновый лист, пролепетал:

– Но уверяю вас… Какая гнусность… Мое письмо – это настоящее письмо! А его письмо – фальшивое!.. Он хочет обмануть вас!

Голос Марковица сорвался в фальцет, но высокий офицер заставил его замолчать одним жестом – проведя пальцем по шее.

– Замолчите, Марковиц! Не забывайте: вы на борту русского императорского броненосца, а не в ломбарде. Если вы сказали правду – получите по заслугам, но если вы соврали, Марковиц, то участь ваша незавидна!

Марковиц замер и испуганно заморгал. Высокий офицер нахмурился и минуту в глубокой задумчивости глядел то на ростовщика, то на великого герцога. Затем он обратился к дону Рамону:

– Ваше высочество должны извинить меня за то, что я еще не решил, чему верить. Я не знаю вас, я не знаю Марковица – следовательно, я беспристрастен. Единственное, почему я до сих пор не принес вам своих извинений, – это необычность истории, которую рассказал Марковиц. Ведь он знал, чем рискует, если обман выйдет наружу…

Офицер снова не смог договорить до конца, так как его неожиданно прервал чей-то голос:

– Если ваше высочество хочет знать, на чьей стороне правда, я готов оказать вам эту услугу!

К своему удивлению офицер, обнаружил, что говорит друг великого герцога – тот, которого называли профессором.

– Нет ничего проще, чем установить, какое из писем подлинное, – продолжал он. – Ведь писавшая письмо – на борту.

– На борту? Что вы хотите этим сказать? – взревел высокий офицер.

– Я хочу сказать, что дама, которая поднялась на борт вместе с его высочеством и со мной, как раз та, которая написала интересующее вас письмо. Иными словами…

– Что?! Договаривайте!

– Иными словами, это великая княжна Ольга Николаевна!

Даже если бы в каюту, где находились оба офицера, Марковиц, великий герцог и Филипп, угодила бомба, она бы не произвела большего замешательства, чем последние слова Филиппа. Оба офицера выпрямились и схватились за шпаги, готовые на месте пронзить господина Колина за его дерзость; между тем Марковиц побледнел как мертвец и вперил неподвижный взгляд в профессора. Затем колдовство рассеялось. Высокий офицер бросил на Филиппа страшный взгляд и, обращаясь к своему товарищу, даже не выкрикнул, а проревел по-русски какой-то приказ. Второй офицер исчез. В тишине, которая была красноречивее многотомного опуса, высокий офицер следил за каждым движением господина Колина, словно опасаясь, что тот попытается бежать, после того как сделал такое наглое заявление. Прошло добрых десять минут. Все это время Филипп избегал встретиться с великим герцогом взглядом. Но вот послышались шаги, и дверь в каюту отворилась.

Глава восьмая,
в коей господин Колин становится свидетелем на самой замечательной свадьбе из тех, которые ему доводилось видеть

Дверь распахнулась, и в каюту ворвался кто-то, кто, не поглядев ни вправо, ни влево, кинулся прямо к высокому офицеру, обвил его руками и обрушил на него волны ласкающих слух русских слов. Это была мадам Пелотард, а следом за ней в каюту вошел коренастый офицер, тот самый, который был за ней послан.

Трудно сказать, чье лицо в этот момент выражало большее удивление, недоверие и замешательство; одно можно сказать наверняка: это не было лицо господина Колина! На его губах под черными усиками и в уголках глаз виднелась улыбка. Вполне возможно, что в глубине души он был горд; что он чувствовал себя новым, хитроумным Одиссеем или полномочным представителем Провидения на Балеарских островах. Они с Провидением довели эту историю до той точки, где она теперь находилась, стараясь, чтобы для всех, кроме Семена Марковица, она закончилась хорошо и счастливо! Взгляд Филиппа переходил с одного участника этой истории на другого, и удовлетворение профессора росло. Вот Семен Марковиц с заплывшим жиром лицом, бледный, как полотно, блуждает взглядом между великой княжной и бумагой, лежавшей на столе, рядом с которым стоит высокий офицер; вот офицер, у которого брови поднялись до самой кромки волос, подергивает своими аккуратными усиками и нежно обнимает мадам Пелотард; вот, наконец, дон Рамон XX, великий герцог Меноркский и граф Вифлеемский, едва избежавший повешения, которым ему сначала грозили его верноподданные, а затем и высокий офицер. Глаза дона Рамона пожирали человека, который едва не стал палачом, и женщину, которую тот держал в объятиях или, если говорить точнее, которая сама его обнимала. На лице несчастного герцога читалось лишь одно слово: непостижимо! И в конце концов Филиппу стало слишком трудно сдерживать смех. Дон Рамон услышал сдавленное хихиканье профессора и бросил на него бешеный взгляд. Филипп склонился к уху великого герцога:

– Возможно, ваше высочество еще не знает, кто тот офицер, который пользуется таким радушным приемом у женщины, которая еще недавно была моей супругой?

Дон Рамон покачал головой, нисколько не смягчая выражения своего взгляда.

– В таком случае я больше не стану скрывать от вашего высочества, что вы напрасно бросаете на него завистливые взгляды. Его зовут Михаил Николаевич, и дама, которая обнимает его в эту минуту и которую вы раньше знали как мадам Пелотард, – его сестра!

– Сестра?! Так он ее брат! Вы уверены? – выдохнул великий герцог.

Но больше он ни о чем не успел спросить господина Колина, так как громовой голос высокого офицера остановил его.

– Ни слова, пока дело не разъяснится окончательно! – крикнул он. – Мы убедились, что этот господин (он показал на Филиппа) не лжет. С ним мы разберемся после. А пока нужно разобраться, кого мы отправим на виселицу: великого герцога или Семена Марковица.

И тут, после получаса молчания, у Семена Марковица наконец развязался язык.

– На виселицу! – завопил он. – Меня! Я честный человек! Это он обманывает всех нас, он, он! Его нужно повесить, ваше высочество, его, а не меня! Это он…

– Молчите, Марковиц, а то случится непоправимое, – крикнул великий князь. – Мы рассудим по справедливости. Если правда на вашей стороне, значит, на вашей. Если же вы солгали, то…

Казалось, великая княжна впервые с момента своего появления в каюте заметила дона Рамона. Ее голубые, широко распахнутые от удивления глаза сначала обратились на него, затем на Марковица, затем – на Филиппа и, наконец, на великого князя. Что означает эта сцена? Кто этот маленький толстый еврей? И почему ее брат говорит с доном Районом и профессором в таком тоне? Эти и многие другие вопросы читались в ее взгляде так ясно, как если бы она кричала. Но прежде чем великая княжна открыла рот, брат заговорил с ней по-русски. Хотя ни Филипп, ни великий герцог не знали ни слова по-русски, они могли следить за разговором так легко, как если бы брат и сестра говорили на их родном языке. Сначала великий князь показывал на Семена Марковица; затем понизил голос и взгляд его стал искать письмо, лежавшее на столе, а лицо великой княжны залила краска; потом речь брата стала оживленнее, он кивал головой то в сторону Семена Марковица, то в сторону дона Рамона, а в ее глазах появился опасный блеск. Внезапно она перебила его и воскликнула по-французски:

– Довольно! Я больше не желаю ничего слушать! Как ты, ты мог поверить такому!

Ей даже не нужно было подкреплять свои слова жестом: господина Марковица и без того бросило в дрожь.

Великий князь пожал плечами.

– Я не мог… не мог не проверить его рассказ, – проговорил он, но голос его звучал смущенно. – Прошу тебя, скажи, какое из писем подлинное, – и мы покончим с этим делом, равно как и с виновным.

Она бросила на брата быстрый, почти презрительный взгляд и взяла со стола оба письма. Воцарилось гробовое молчание. Все глаза, кроме глаз дона Рамона, впились в великую княжну. Но напряжение длилось недолго.

– Какое подлинное? – воскликнула она с тем же презрением в голосе. – Неужели, чтобы определить это, тебе понадобилось мое слово? Неужели ты не видишь, что это неуклюжая подделка? И кто же ее изготовил, если не этот проходимец?

Она метнула на господина Марковица взгляд, исполненный олимпийского презрения, и одарила лучезарной улыбкой дона Рамона. Бедный дон Рамон! Можно было не сомневаться, что она считает эту минуту его наивысшим триумфом, но столь же верно было и то, что именно в эту минуту великий герцог испытывал адские муки, и его намерение сыграть свою роль до конца было близко к крушению. Возможно, так бы оно и случилось, если бы не еще одно внезапное происшествие.

Слова великой княжны повергли Семена Марковица в оцепенение, которое продолжалось добрые четверть минуты. Но вот его глаза вспыхнули в кратерах морщинистых век, кулаки механически сжались… Внезапно из горла Марковица вырвался резкий хрип, и он, как бешеная собака, бросился к Ольге. В его правой руке блеснул нож, и троекратный возглас ужаса пронесся по каюте! Однако нож опустился, не достигнув цели: никто еще не успел опомниться, как грянул выстрел. Лицо Марковица исказилось, зубы обнажились в оскале, и ростовщик с тяжелым стуком повалился к ногам великой княжны. Нож, который он продолжал сжимать и после смерти, оставил царапину на половице всего в нескольких сантиметрах от ее ног.

– Это был последний патрон! – сказал Филипп Колин. – Какое счастье, что я сохранил его!

Минуту продолжалась тишина. Глаза всех присутствующих, распахнутые от пережитого потрясения, были обращены на Филиппа.

– Какое счастье, что вы его сохранили, – медленно произнес великий князь. – Вы спасли моей сестре жизнь.

Филипп поклонился.

– Никому это не доставило больше радости, чем мне, – сказал он. – Только одно может сделать меня еще счастливее.

– И что же это?

– Когда-нибудь я бы желал снова вызволить ее брата из неловкого положения.

Великий князь взглянул на него с недоумением.

– Снова? Что вы хотите этим сказать? Вам приходилось вызволять меня из неловкого положения? Вы меня знаете?

– И был по-царски вознагражден за свои услуги. Если уж слово сорвалось у меня с языка… Да, я знаю ваше высочество.

– И когда же состоялось наше знакомство? – Великий князь нахмурился не самым дружелюбным образом.

– С тех пор прошел год и два месяца. Ваше высочество, должно быть, помнит январскую ночь в Гамбурге, когда некий господин Ворц и господин Пелотард навестили пивную некоего господина Шиманна…

Филипп умолк, не докончив фразы. Лицо великого князя просветлело, как небо после грозы, и, к всеобщему удивлению, он рассмеялся:

– Ах, это вы! У вас удивительная способность появляться в самую неожиданную минуту. Чем же вы занимались с тех пор, как мы виделись в Гамбурге?

– Всем понемногу, – вежливо ответил Филипп. – Приключения, все как обычно. Но мы виделись с вами и после Гамбурга.

– Вот как? И где же?

– На Лионском вокзале в Париже, пять дней назад. Ваше высочество стояли у дверей вокзала и наблюдали за вечерним марсельским поездом. Ваше высочество не узнали меня, а я не стал привлекать к себе внимание… Я как раз занимался тем, что похищал вашу сестру.

– Так это были вы!.. И вы посмели!.. – взревел великий князь.

– Ваше высочество, – медленно ответил Филипп. – Тогда я еще не знал, что делаю. Но не думаю, чтобы я о чем-то жалел.

– Ах, вы не жалеете? Так погодите, мой друг, и очень скоро вы пожалеете об этом…

– Только в том случае, если узнаю, что об этом жалеет великая княжна Ольга, – сказал Филипп спокойнее, чем когда бы то ни было. – Спросите ее.

Великая княжна, которая молча следила за этой перепалкой, немедленно выпрямилась. Страх прошел, ее глаза сияли. Прижимая к груди письмо великого герцога, она воскликнула:

– Я ни о чем не жалею!

Ее глаза встретились с глазами брата, а затем быстрый и решительный взгляд великой княжны обратился к дону Рамону, который стоял неподвижно, раздавленный событиями последнего часа.

– Я не жалею ни о чем из того, что сделала, – повторила она, – потому что познакомилась с двумя настоящими мужчинами!

Она мельком посмотрела на Филиппа, но потом снова обратила свой взгляд на дона Рамона.

Великий герцог тяжело вздохнул и проговорил неуверенно:

– Княжна, не будьте в этом так уверены. Я знаю, что вы познакомились с одним настоящим мужчиной (он посмотрел на Филиппа), но с двумя…

Его взгляд выражал такое отчаяние, что она не могла этому не удивиться. Однако великая княжна не успела ничего ответить: ее опередил брат, который наблюдал за ней и за доном Рамоном, насупив брови.

– И сколько же продолжалось твое путешествие с этими господами? – коротко спросил он.

Теперь пришла ее очередь смутиться.

– Пять дней… – пробормотала она. – И только три из них – с великим герцогом.

Великий князь Мишель резко повернулся к коренастому офицеру, который со свойственной азиатам апатией стоял у двери:

– Баринский, разбудите отца Сергия. Пусть приготовят часовню. На пути к часовне прикажите выставить почетный караул. Зажечь все свечи, через четверть часа дать императорский салют!

Коренастый офицер молча отдал честь и уже собирался исчезнуть, но в эту минуту великий князь добавил еще кое-что:

– Предупредите отца Сергия, чтобы он приготовился к венчанию!

К венчанию?! Филипп подскочил на месте: он был и удивлен, и восхищен как никогда. Венчание! Великий князь не слишком долго церемонился с помолвкой царственных особ! Он даже не спросил, каковы их намерения! Отец Сергий, салют – и никаких возражений! Вот преимущество абсолютистских режимов… Но согласится ли на это дон Рамон?..

Не успели последние слова сорваться с губ великого князя, как великий герцог поднялся со своего места, бледный от негодования.

– Вы шутите? – с трудом проговорил он. – Немедленно верните своего офицера! Это… низко!

Великий князь не остался в долгу.

– Мой дорогой друг, – холодно проговорил он, – какая же это низость? Два года вы носили в бумажнике письмо моей сестры, которое на самом деле должны были вернуть ей после того, как помолвка расстроилась…

Великий герцог побледнел еще сильнее.

– Три дня вы путешествовали вместе, и, полагаю, ваши отношения никак не ограничивались рамками официоза – раз уж она была даже похищена этим господином…

– Но о похищении не было известно… – удалось вставить дону Рамону.

– Это неважно. Наконец, посреди ночи вы, держа ее в объятиях, оказываетесь на борту русского судна. Если вы джентльмен, то у вас есть только один способ себя оправдать.

– Два, – пробормотал дон Рамон, бледный как смерть. – Мой револьвер при мне.

– Так значит, женитьбе на моей сестре вы предпочитаете смерть?.. – Великий князь едва успел произнести это, как его сестра поднялась, такая же бледная, как дон Рамон.

– Мишель… Молчи!.. – отрывисто сказала она. – Даже ты не можешь принудить меня к этому ненавистному браку… он не любит меня… он скорее готов умереть.

Голос великой княжны сорвался, она закрыла лицо руками, но ее слова успели произвести действие, которого никто не мог ожидать. С криком, в котором смешались и тоска, и любовь, и печаль, дон Рамон упал перед ней на колени и, едва смея поднять глаза, проговорил:

– Княжна… Ольга… Не поймите меня превратно… После тех прекрасных слов, которых я удостоился в вашем письме еще до того, как вы меня увидели… Я люблю вас… я преклоняюсь перед вами… на свете нет ничего, чего бы я желал больше, чем иметь вас своей… но…

– Но что?

Ее голос дрожал от слез.

– Но жениться на вас без вашего согласия… Ведь я не знаю… любите ли вы меня…

– Вы не знаете!..

Взгляд ее голубых глаз был исполнен нежного упрека и разом сломил сопротивление дона Рамона. Великий герцог вскочил на ноги, а Филипп и великий князь поспешно отвернулись.

Впрочем, несмотря ни на что, Филипп не мог не задать вопроса, который вертелся у него на языке.

– Ваше высочество, – проговорил он, – но что скажет царь?

Великий князь улыбнулся с озорством уличного мальчишки, и Филиппу невольно припомнился господин Ворц из Альтоны и приключения той январской ночи в Гамбурге.

– С тех пор как я остепенился, его императорское величество ни в чем мне не отказывает. Видите ли, теперь я морской офицер, я стал другим человеком. И к тому же моя дорогая сестра заслуживает счастья. Или вы полагаете, что она будет несчастлива с вашим другом, доном Рамоном?

– Разумеется, нет, – ответил Филипп. – Великий герцог прошел через многие испытания и многому научился. С ним она будет очень счастлива, а он…

– А что же он?..

– Он станет подкаблучником.

Великий князь расхохотался.

– Вы сам дьявол, – сказал он. – Я готов прозакладывать душу, если вы ошибаетесь! А теперь – приготовьтесь стать свидетелем на их свадьбе. Доводилось ли вам быть участником такой замечательной церемонии – вам, которому довелось поучаствовать решительно во всем?

– О нет, – сказал Филипп и посмотрел на часы. – И надо отметить, ни одну свадьбу на моей памяти не играли так поздно.

Спустя полчаса, когда церковный обряд благополучно завершился, господин Колин стоял в окружении шумной толпы морских офицеров, которым, казалось, не хотелось ничего, кроме как опоить его шампанским. Рассказ о ночных происшествиях распространялся со скоростью ползучего лесного пожара. Великий князь Мишель отдал короткий приказ, который, однако, стоил двух:

– Сегодня пусть болтают, но завтра за разговоры буду вешать на ноке.

Вследствие этого разговоров стало еще больше, пробки от шампанского хлопали в такт императорскому салюту или еще чаще, и Филипп Колин, единственный герой той ночи, который был всем доступен, неустанно должен был повторять свой рассказ снова и снова, делая, впрочем, регулярные перерывы, чтобы осушать по полбутылки шампанского за минуту. Повсюду слышались голоса, гомон русских и французских слов, тосты и крики «ура!». Внезапно окружение, в котором находился Филипп, прорвал рослый господин, одежда которого была в изрядном беспорядке. Ухо у высокого господина было перевязано. Прихрамывая, он прокладывал себе путь через толпу и обнимал голубоглазую молодую женщину. В общей суете на него поначалу совсем не обратили внимания, но когда наконец он был замечен, шум разом утих и толпа почтительно расступилась.

Великий герцог и его новобрачная подошли к господину Колину. Их глаза сияли. Дон Рамон чокнулся с Филиппом и произнес:

– Помните, профессор, что я говорил? Менорку вам придется покинуть без вашей супруги!

Новоиспеченная великая герцогиня Меноркская, к всеобщему удивлению, зарделась, как маков цвет, и Филипп поспешил добавить:

– Ваше высочество слишком торопит события. Пока я не намерен покидать Менорку. Завтра у меня здесь будут еще кое-какие дела!

Великий герцог кивнул, подозвал официанта и попросил вновь наполнить бокалы. Затем дон Рамон обратился к офицерам, которые толпились вокруг:

– Господа, я не знаю вашего языка, а вы не знаете моего. Но вы знаете мою супругу, и вам известна часть наших приключений. Человеку, которого вы видите перед собой, мы обязаны тем, что наши приключения закончились так, как они закончились, – я заявляю это от всего сердца! Этот человек не раз спасал жизнь нам обоим. Я прошу вас поднять бокалы за самого бесстрашного друга, которого я только знал, – за профессора Пелотарда из Швеции!

Шум голосов, который сопровождал речь великого герцога, разом вырос до настоящего шквала; грянуло «ура!», и когда господин Колин, едва не захлебнувшись шампанским, вновь обрел дыхание, он весьма вовремя обнаружил, что его сейчас будут качать на руках.

Еще полчаса спустя великий герцог и великая герцогиня отчалили на сушу, но прежде чем покинуть кают-компанию, они вновь подошли к Филиппу.

Мгновение великий герцог смотрел на него в задумчивости, а затем произнес:

– Ни я, ни великая княжна, ни ее брат не были для вас инкогнито. Похоже, именно вы держали в руках все нити этой истории. Так скажите, вы, удивительный человек, может быть, вам также известно, кто совершил биржевую аферу с меноркскими облигациями? Мы только что говорили о ней с великой герцогиней.

Господин Колин вежливо улыбнулся и ответил со всей учтивостью, на которую только был способен:

– Разумеется, ваше высочество, мне это известно. И я скажу вам, кто это сделал. Это сделал я сам!