Текст книги "Финансы Великого герцога"

Автор книги: Франк Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

III. Среди мятежников и плутов

Глава первая
Мартовский день, и что из этого вышло

У бортов маленькой лодки шипело Средиземное море, порывистый весенний ветер вспенивал его с такой силой, что казалось, будто волны осыпаны снегом. Небо лучилось белым светом, пробивавшимся сквозь большие толстые облака, которые тоже были такими белыми, словно их отбелили хлором. А между морем и небом, мелко покачиваясь, прокладывала себе путь яхта «Аист».

Первые пассажиры показались на палубе около семи часов утра. Это был хромающий граф Пунта-Эрмоса и его старый друг, сеньор Эстебан. Выбравшись из пассажирского отделения, они стали осторожно продвигаться по кренящейся палубе к носу корабля.

Добравшись до носа, граф уселся на палубный ящик и махнул рукой своему другу, приглашая его сесть рядом.

– Здесь мы можем поговорить спокойно, Пакено, – сказал он. – Нас не услышит никто, кроме чаек, которые вряд ли понимают по-испански.

– Прекрасное утро, ваше высочество! Жаль только, что качка.

Герцог засмеялся.

– Как ваш желудок, Пакено? Все так же чувствителен, как вчера, когда мы отчаливали?

– Сейчас я чувствую себя немного лучше, ваше высочество. Свежий воздух действует на меня благотворно.

Сеньор Пакено старался придать голосу как можно больше бодрости, но бледность его лица свидетельствовала о том, что чувствует он себя все же неважно.

– Как мы отчаливали! Вот это было дело! – продолжал герцог. – Надеюсь, теперь все пойдет проще. А мы неплохо устроились на борту. Впрочем, одно я должен отметить.

– Что же, ваше высочество?

– И наш хозяин, и его жена – сама любезность, но все же в них есть что-то загадочное. Что это за журналист, который на собственные средства нанимает яхту, чтобы увидеть какую-то революцию на Менорке!

– Я уверен, что за него платит газета.

– Возможно, но с каких это пор газеты так заинтересовались нами, Пакено? И потом – его жена. Ведь она лет на десять его старше!

– Возможно, он женился на ней из-за денег, ваше высочество.

– Хм, возможно. Если бы она не была такой старой, она была бы вовсе недурна. Но как бы там ни было, странно, что она плывет вместе с ним. Сначала он ничего не сказал нам об этом.

– Возможно, она решила ехать в последнюю минуту. Если бы мне было позволено высказать замечание по поводу профессора Пелотарда и его жены, то я бы осмелился предположить, что профессор – подкаблучник.

Пакено слабо засмеялся, но тут же замолк, так как «Аист» снова качнуло.

– Гм, Пакено, может быть, вы и правы. Мадам знает, чего хочет, а ее муж, похоже, знает, что она это знает. Хотя, может быть, это просто галантность… Но это еще не самое загадочное, Пакено!

– Что вы имеете в виду, ваше высочество?

– Они знают Семена Марковица! Чем это объяснить, черт возьми? Марковиц! Я чуть не свалился в море, когда профессор выкрикнул его имя. И – вы обратили внимание, Пакено, – Марковиц тут же замолчал? «Езжайте-ка сначала в Лондон!» Звучит это вполне правдоподобно. И чрезвычайно загадочно. И чего ради Марковицу плыть на Менорку, черт побери! Ведь по слухам, я умер или захвачен мятежниками. Раз так, что ему делать на острове? Загадка, настоящая загадка!

– Ах, ваше высочество, для меня загадка все, что сейчас происходит! Сначала биржевая операция, которой мы так и не смогли найти никаких объяснений… Весь государственный долг скуплен неизвестным… Потом – революция, и в одну минуту вся его операция терпит крах…

– Вы правы, Пакено, одна загадка сменяет другую. Менорка не знала подобных событий со времен дона Херонимо Счастливого. Могу себе представить, как проклинает нас этот биржевой спекулянт! Я бы отдал все, что имею (получается, впрочем, не так уж много), чтобы узнать, кто этот человек, и взглянуть на него в тот момент, когда он читал телеграмму о революции! Если бы он знал, что я отправляюсь на Менорку и собираюсь наказать мятежников, можете не сомневаться, он пожелал бы мне удачи!

– Ах, ваше высочество, как бы это путешествие не оказалось для вас слишком опасным!

– Ну-ну, Пакено, как-нибудь справимся… Святой Урбан Майоркский! Смотрите!

Внезапно герцог замолчал и, положив руку на плечо сеньору Пакено, уставился куда-то мимо него – в сторону лестницы, ведущей в пассажирское отделение. Что это, неужели правда? Или он бредит? Или вчера ему пригрезилось, что жена профессора Пелотарда – женщина сорока – сорока пяти лет, которая молодится и одевается не по возрасту? Или ему это действительно пригрезилось, или к предыдущим загадкам теперь прибавилась еще одна, потому что на верхней ступеньке он увидел мадам Пелотард: освещенная белым весенним светом, она держалась за перила и уже занесла ногу, чтобы ступить на палубу. Однако сегодняшняя мадам Пелотард походила на вчерашнюю не больше, чем весна походит на зиму или свежее мартовское утро на ноябрьский вечер. Стройная, гибкая, с молодым, свежим, как утренний свет, лицом и голубыми глазами, сияющими, как Средиземное море, которое простиралось вокруг. Ветер, который заставлял плясать волны и рвался в такелаже маленькой яхты, плотно облепил юбкой ее стройные ноги и за одну минуту привел в беспорядок волосы, прикрытые спортивной шапочкой. Она заметила графа Пунта-Эрмоса и его друга и с бодрой улыбкой направилась к ним. Мадам Пелотард шла по палубе так, будто с детства только по ней и ходила.

– Господа, какое восхитительное утро! Вы хорошо спали?

– Отлично, мадам, – ответил великий герцог, вставая и приветствуя ее поклоном. – А вы? Присядьте, доставьте нам удовольствие.

– Спасибо, – сказала она, опускаясь на палубный ящик.

Великий герцог не мог оторвать от нее глаз и пожирал взглядом каждое ее движение. Мадам взглянула на него с усмешкой, и он поспешил загладить свою оплошность:

– Мадам, прошу прощения, что я вас так разглядываю, но, признаться, мне еще не приходилось видеть, чтобы морское путешествие оказало на кого-то такое чудесное воздействие.

– Что вы имеете в виду?

Он замялся, не зная, что ответить. Мадам Пелотард заметила это и рассмеялась.

– Говорите смелее, – ободрила она великого герцога. – Вы, наверное, хотите сказать, что сегодня… я выгляжу несколько помолодевшей?

– Мадам, даже более, чем «несколько», – начал он, но остановился, боясь оскорбить ее излишней горячностью.

Она снова улыбнулась.

– В том, что вы обратили на это внимание, нет ничего удивительного, – сказала мадам Пелотард. – Я проходила косметический курс, и как раз сегодня процедуры закончились!

Когда она произносила эту ошеломительную неправду, вид у нее был такой искренний, что герцогу оставалось только поклониться:

– Курс возымел удивительное действие, мадам; вы помолодели на двадцать лет. Позвольте спросить, как чувствует себя мсье Пелотард?

– Спасибо, думаю, хорошо.

Ее ответ прозвучал уклончиво, почти сухо.

– Очевидно, вы только в последнюю минуту решились ехать с ним?

– Да… в последнюю минуту… Его отъезд был таким внезапным!

– Корреспонденту, каковым является ваш муж, каждую минуту приходится быть готовым к отъезду. Позвольте спросить, для какой газеты он пишет?

– Для какой газеты?.. Не знаю… То есть… Ах да, конечно! Для «Файнэншл лидер».

– «Файнэншл лидер»?! – переспросил великий герцог и в недоумении вытаращил на нее глаза. – Для биржевой газеты?

– Конечно… То есть… и для других тоже… для синдиката… – мадам Пелотард запутывалась все больше. «Файнэншл лидер», о котором она слышала за завтраком два дня назад, всплыл у нее в памяти, и она ухватилась за него, как утопающий за соломинку; при этом она не подумала, что «Файнэншл лидер» – биржевая газета и что газеты такого рода редко командируют военных корреспондентов. Она покраснела и бросила на великого герцога отчасти виноватый, отчасти изучающий взгляд. Дон Рамон не знал, что об этом и думать, и потому промолчал. «Файнэншл лидер»! Синдикат! Похоже, она даже не знает, в какой газете работает ее муж! Конец этой мизансцене положил сеньор Пакено: он поспешно поднялся со своего места и, бормоча извинения, устремился по палубе прочь так быстро, как ему позволяли его непослушные ноги. Дон Рамон не смог удержаться от улыбки, но мадам Пелотард взглянула на него с неодобрением и сочувственно посмотрела вслед старому министру финансов, который вскоре скрылся в лестничном пролете.

– Бедный сеньор Пакено, – сказала она. – Ему, должно быть, уже не терпится добраться до Менорки.

– Вы правы, мадам, бури на суше пугают его куда меньше, чем на море. К тому же сейчас он тоскует по Менорке.

Она посмотрела на великого герцога с живым интересом.

– Сейчас? А в другое время?

– В другое время он мечтает о монастыре в Барселоне.

– О монастыре! Как странно! Он монах?

– Нет, он ми… Он долго служил при дворе великого герцога Меноркского.

– У великого герцога? Что вы говорите… Так значит, он знает великого герцога? И вы тоже?

Дон Рамон был явно удивлен ее оживлением.

– Великого герцога? Да, мадам, он один из моих самых близких друзей.

– Дон Рональд, кажется, так?

– Рамон, мадам. Бедный дон Рамон! Теперь ему нелегко!

– Да, бедный, бедный дон Рамон. Мне так его жаль! Но скажите… вы ведь не думаете, что с ним что-то случилось, что злодеи убили его?

– Трудно сказать, мадам. Кто знает, на что способен угнетенный народ: возможно, за вековую несправедливость он расплатился дюймом стали… Вы ведь читали газеты. «Остается надеяться на милосердие меноркского народа, но если эти надежды не оправдаются, то наш язык не повернется обвинить этот народ» – вот то, что, к примеру, читал я.

– Газеты! – От волнения она даже раскраснелась. – Какое мне дело до газет? В моем государстве… Эти газетчики пишут страшные вещи, никакой совести! Если дон Роланд погибнет, Европа должна отомстить и не оставить на этом острове камня на камне!

– Мадам, мадам, вы большая роялистка, чем сам король! Дон Рамон, которого вы упорно называете доном Роландом, в общем-то был легкомысленным лентяем, который паразитировал на своем несчастном народе, и…

– Не смейте так говорить! Он был прекрасный, благородный человек, я убеждена в этом, и если всю жизнь его преследовали несчастья, то мы должны пожалеть его, а не клеветать на него так, как это делают негодные газетчики! Вам, его другу, человеку, который знал его, следовало бы поддержать меня, а не принимать сторону газетных писак.

– Mon Dieu, мадам, кое в чем я охотно соглашусь с вами. Как я уже говорил, он был моим другом, и в нем было много хорошего. Он часто угощал меня превосходным коньяком и…

– Вы отвратительны, – воскликнула она, – отвратительны! «Угощал коньяком!» «В нем было много хорошего, он был моим другом» – как вы можете так говорить! Как будто вы думаете, что он… умер.

– Мадам, низверженный правитель – мертвый правитель.

– Низверженный! Так значит, если теперь он лишился власти и уже не сможет угостить вас коньяком, он вам уже не друг! Прекрасно! Прекрасно!

– Ах, мадам…

– В таком случае вы просто подхалим! Я этого от вас не ожидала, вы производили другое впечатление. Когда вы впервые упомянули о том, что вы с великим герцогом друзья, я уже было составила хорошее мнение о доне Рауле – раз у него такой друг.

– Мадам, вы так же добры ко мне, как и к дону Рамону, которого вы уже наградили всеми именами, начинающимися на «Р». Уверяю вас, я совершенно согласен со всем, что вы говорите… и никто так не любит дона Рамона, как я. Полагаю, никто так снисходительно не относится к его слабостям и никто так не ценит его достоинства.

– Вот теперь вы мне нравитесь, вот это слова настоящего друга… Но скажите… вы знаете его и знаете Менорку. Что бунтовщики могли с ним сделать? Ведь они перерезали кабель! Они могли испортить его из страха, что мир узнает об их поступке… если они его у…

– Ах, мадам, телеграфный кабель тут совершенно ни при чем. Мало ли на Менорке неисправных вещей, помимо телеграфного кабеля. Он мог выйти из строя в силу изношенности. А может быть, его действительно перерезали мятежники, чтобы дон Рамон не мог вызвать подмогу.

– Вы так считаете! Ах, подумать только, и никто в Европе не захотел ему помочь! Никто не пришел ему на помощь! Это непростительно! Позор! Если мой бр… Если бы кто-нибудь… Вы полагаете, злодеи согласятся взять выкуп, если он находится у них в плену? Я думала об этом…

– Вы думали об этом? Вы самая отважная девушка, какую мне доводилось встречать! Но боюсь, вам будет трудно выкупить его, если предположение о том, что дон Рамон в плену, верно. Никто и раньше не хотел рисковать ради него деньгами и тем менее захочет рисковать теперь, когда он свергнут.

– Скажите… – Она замялась. – Как он выглядел? Он был хорош собой, верно?

– Гм, даже не знаю, что вам сказать, мадам. Пожалуй, хорош. Но, как вам известно, он был хромым.

– Хромым! Ну и что? Ведь вы тоже… – Она осеклась и виновато взглянула на герцога. – Я слышала… он был статен и очень хорошо воспитан.

– От кого же вы это слышали?

– От мсье Пелотарда.

– Вашего мужа? Он знал великого герцога?

– Я… не знаю. Думаю, нет. Ведь это, кажется, его первое путешествие на Менорку…

– Вы не знаете точно? Мадам, быть может, вам бы стоило внимательнее относиться к делам вашего мужа?

– Но он мог бывать там раньше, еще до того как…

– До того как вы поженились? Понимаю. А давно ли вы замужем, мадам, – если мне будет позволено задать такой вопрос?

К великому удивлению герцога, в ответ мадам Пелотард густо покраснела от подбородка до корней волос. Испугавшись, что он сказал глупость, но не зная, как загладить свой промах, великий герцог пробормотал:

– Ах, понимаю… возможно, это ваше свадебное путешествие?

В следующую секунду он мог видеть уже только изящную спину мадам Пелотард и мелькание ножек в лакированных ботинках, которые уносили свою госпожу к лестнице в пассажирское отделение. Мадам Пелотард оставила его без видимых на то причин, без объяснений и, уходя, ни разу не обернулась.

Воистину груз загадок, который приняла на борт яхта «Аист», превосходил ее регистровую вместимость! С какой стати женщине, которая вчера выглядела лет на сорок, а сегодня, пройдя косметический курс, помолодела лет на двадцать, краснеть, когда ее самым тактичным образом спрашивают, давно ли она замужем? Краснеть и убегать, как непорочная Диана!

Кроме того, эта женщина – супруга журналиста, который работает в неизвестно каких газетах и среди прочего в биржевых ведомостях, командирующих военных корреспондентов, – эта женщина преисполнена беспокойства за судьбу великого герцога, которого никогда не видела и имя которого она перевирает самым возмутительным образом. Она так беспокоится за него, что страшится даже мысли о его смерти. Она полагает, что все подданные великого герцога, которых она именует не иначе как злодеями, должны быть расстреляны, если хотя бы волос упадет с его головы. И наконец, эта женщина в течение целого получаса, сама того не зная, расспрашивает дона Рамона о нем же самом.

Даже от меньшего у любого закружилась бы голова. Много меньшего!

Не успели эти мысли, сменяя друг друга со скоростью электрического тока в медном проводе, пронестись в голове великого герцога, как он увидел мужа той дамы, которая так его озадачила: муж поднимался по лестнице, на которой только что исчезла мадам. Профессор подошел к дону Рамону и приветствовал его спокойным кивком:

– Доброе утро, граф! Как поживаете? А вы, оказывается, жаворонок: мадам Пелотард только что рассказала мне, что у вас уже состоялся длинный разговор здесь, на палубе.

– Да, и мадам Пелотард прервала его таким образом, что, боюсь, я, наверное, чем-то ее сильно обидел. Мсье, прошу вас, поверьте, мне очень жаль, если это действительно так! Могу только сказать, что я не знаю…

– Ну-ну, граф, успокойтесь; не случилось ничего страшного! Говоря между нами, мадам не очень хорошо переносит морское волнение. Она только что сама призналась мне в этом.

– Морское волнение? Но мадам словно родилась на море!

– Ах, вы же знаете, море и женщины одинаково непредсказуемы.

Великий герцог поспешил согласиться с ним от всего сердца.

– Профессор, вы не преувеличите, если скажете «непостижимы». Но ваша жена наделена непредсказуемостью в гораздо большей степени, чем другие женщины.

– Почему же?

– Непредсказуема не только ее внутренняя жизнь, но и внешность. Вчера вы представили меня сорокалетней мадам Пелотард, а сегодня я встретил двадцатилетнюю девушку.

– Ах, граф! Вы же знаете, освещение, морской воздух!

– Морской воздух? Но я думал, мадам только что прошла косметический курс?!

– Э-э… Да, конечно! Совсем забыл. Конечно, косметический курс, который закончился как раз сегодня.

– Она сама так сказала. Но зато она не хотела сказать мне, для какой газеты вы пишете. Мне даже показалось, что она этого просто не знает.

– Ax, mon Dieu, нельзя же требовать от женщины, чтобы она интересовалась такими вещами.

– Нет, пожалуй, нет. Однако мадам Пелотард очень интересуется целью вашей поездки. Она самым тщательным образом расспрашивала меня о Менорке.

– Да, она очень интересуется Меноркой.

– И даже в большей степени великим герцогом! Профессор, вам повезло, что дон Рамон свергнут! Если бы он был жив и ответил на интерес вашей жены взаимностью, то вы бы рисковали покинуть Менорку без нее.

– Вы находите, что мадам Пелотард слишком живо интересуется великим герцогом?

– Да, мне так показалось.

– И вы полагаете, что великий герцог ответил бы ей взаимностью?

В голосе Филиппа Колина прозвучала нота насмешки; сначала это смутило самозваного графа Пунта-Эрмоса, но затем разозлило. Ему бы могло даже показаться, что господин Пелотард что-то знает, и больше того – что профессор играет с ним, если бы подобное предположение не было столь абсурдно. Не в силах сдержаться, дон Рамон воскликнул:

– Мой дорогой профессор, я в этом совершенно убежден!

Филипп отвернулся, словно желая убедиться, что матрос у штурвала исправно выполняет свои обязанности, а затем снова обратился к великому герцогу:

– Вчера вечером нас едва не стало пятеро. И если бы не решительность капитана Дюпона, возможно, у нас бы действительно появился еще один пассажир.

– Вы знаете человека, который был на набережной?

Великий герцог при всем желании не мог скрыть своей заинтересованности.

– На набережной? Немного. А вы, граф, по меньшей мере его узнали!

Великий герцог нервно поправил конец веревки, который и раньше лежал совсем неплохо.

– Во всяком случае, вы достаточно долго его разглядывали, – безжалостно продолжал Филипп.

Великий герцог пожал плечами.

– Но вся эта мизансцена была такой странной, – сказал он, чувствуя, что его слова звучат не очень убедительно. Ему снова пришла в голову мысль, которая теперь показалась еще более абсурдной: неужели профессору что-то известно? Похоже на то! Великому герцогу стало досадно сначала на себя, потом на профессора. Что за клубок загадок, черт его раздери! Повернувшись к профессору, великий герцог проговорил почти грубо: – А кое-какую газету, похоже, так интересуют революции, что она даже снаряжает специальную яхту, лишь бы получить с Менорки какие-нибудь известия!

– Да, – задумчиво ответил Филипп, – именно так. Вы сами знаете, в последние дни только и разговоров, что о Менорке. Да и после той биржевой операции прошло всего несколько дней.

– Ну и что же вам известно об этой операции? – Голос великого герцога звучал почти издевательски.

– Ничего, граф. Об этом никому ничего не известно.

– Как это похоже на прессу. Не знают ничего, но не стесняются писать обо всем.

– Вы несправедливы, – сказал Филипп все так же спокойно. – У нас в газете, например, принято, чтобы человек, пишущий о каком-то предмете, подробно вникал во все, что этого предмета касается.

– В таком случае вы, наверное, просто напичканы сведениями о Менорке?

– Гм… полагаю, основные сведения я собрал… Простите, кажется, был гонг? Пора спускаться к завтраку.

Великий герцог почти нехотя двинулся вместе с ним к лестнице, которая вела в небольшую столовую; пристально глядя на профессора, он медленно произнес:

– И что же, например, вам известно?

Его тон поразил Филиппа Колина; коротко взглянув на великого герцога, профессор отметил недоброе выражение его глаз. Филипп понял, что если он не хочет себя разоблачить, то большего говорить не стоит.

– Ах, граф, не стоит затевать столь длинный разговор перед завтраком – сказал Филипп, пожимая плечами. – Как бы то ни было, за столом Менорку будет представлять тот, кем она может по праву гордиться.

– И кто же? – воскликнул великий герцог, вперив в господина Колина пронизывающий, испытующий взгляд.

– Омар, – учтиво сказал Филипп, кивком приглашая великого герцога пройти вперед.

Было около пяти часов вечера, когда Филипп Колин поднялся из пассажирского отделения на палубу, а затем – к капитану Дюпону, который теперь сам стоял у штурвала. Вынув портсигар, профессор предложил честному капитану закурить. Энергично затягиваясь, они принялись обсуждать различные вопросы, связанные с путешествием: стоит ли идти прямо в Маон или лучше пристать в порту поменьше? И что они будут делать, если столкнутся с мятежниками?

К вечеру снова стало ветрено. По небу неслись серые тучи, и вдалеке можно было видеть, как сверху в море льет дождь; свежий, приятный бриз, который дул утром, теперь превратился в резкий, завывающий мистраль. Маленькую яхту сильно качало, и в душе Филипп очень жалел сеньора Пакено, которому такая непогода должна была доставлять адские мучения. Сам профессор был хорошим моряком, и когда стоял с капитаном на мостике, ни мистраль, ни волны не причиняли ему никаких неудобств.

Быстро темнело. Вдалеке показался дымок большого серого судна.

Одновременно Филипп с удивлением обнаружил, что из пассажирского отделения по лестнице поднимаются мадам Пелотард и граф Пунта-Эрмоса. В такую-то погоду! И мадам, и граф, казалось, были так же нечувствительны к погоде, как и профессор. Несмотря на килевую качку, они несколько раз прошлись по палубе. Они о чем-то говорили, и, судя по всему, мадам Пелотард задавала вопросы своему собеседнику, но не получала от него удовлетворительных ответов: она оживленно жестикулировала, и речь ее каждый раз становилась все длиннее; между тем реплики графа были коротки и уклончивы. Несколько раз Филипп замечал, что она тянется губами к его уху, а граф наклоняется к ней: мадам было явно трудно перекричать шум.

Очевидно, они не видели Филиппа, стоявшего на капитанском мостике. Он слегка улыбнулся.

Внезапно ветер удвоил силу. Пена сплошным белым каскадом вздымалась у наветренного борта яхты; судно так качало, что Филиппу пришлось ухватиться за перила, чтобы не свалиться вниз. Пока он, шатаясь, пытался обрести равновесие, его мнимая супруга и граф устремились по палубе к лестнице, чтобы вернуться в пассажирское отделение. Хромота, казалось, нисколько не мешала графу: он бежал по палубе так уверенно, словно был моряком. Мадам Пелотард ему не уступала.

Но внезапно она издала крик и вскинула руки вверх; споткнувшись о коварный канат, она упала и непременно бы ударилась о поручни или даже оказалась за бортом, если бы в ту же минуту ее не подхватили могучие руки графа. В следующую секунду она, сопротивляясь и барахтаясь, уже была в его объятиях, и он маршевым шагом нес ее к лестнице. Добравшись туда, он почтительно поставил мадам на палубу; ухватившись за поручни, несколько секунд она удивленно смотрела на него, а потом, протянув ему руку, сказала что-то, очевидно, благодаря за помощь.

Граф Пунта-Эрмоса взял ее руку, пожал и быстро поднес к губам.

В следующий миг мадам исчезла в лестничном пролете, и граф медленно последовал за ней…

Филипп Колин снова улыбнулся, но тут капитан Дюпон вывел его из задумчивости:

– Военный корабль! – крикнул капитан в левое ухо Филиппа. – Военный корабль, профессор!

Филипп посмотрел туда, куда показывала рука капитана. Большое серое судно, дымовой шлейф которого Филипп заприметил еще некоторое время назад, теперь подошло ближе; его гротескный внушительный силуэт вырисовывался на горящем закатном небе. Не обращая внимания ни на ветер, ни на волнение, судно спокойно держало курс на Марсель, который только что покинули Филипп и его спутники. У острого носа судна двумя белыми вымпелами вздымалась пена.

Через десять минут судно подошло так близко, что Филипп смог различить флаг – синий крест на белом фоне. Значит, это был русский крейсер. Филипп вытащил свой бинокль, направил его на колосса и различил на борту название: «Царь Александр».

Опустив бинокль, Филипп кивнул капитану Дюпону и, улыбнувшись в очередной раз, двинулся к лестнице, где недавно исчезли граф Пунта-Эрмоса и мадам Пелотард.

Почему господин Колин улыбался?

Потому что он чувствовал себя агентом Провидения, которому доверено покровительствовать дуракам и влюбленным.

И еще потому, что теперь у него появилась надежда вернуть потерянные пятьдесят тысяч фунтов!