Текст книги "Любовь нельзя купить"
Автор книги: Франческа Клементис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
– Все прошло здорово, – сказала одна из них. – Наша последняя преподавательница не разрешала нам делать ничего подобного, говорила, что это слишком опасно.
Тесс стало не по себе от этих слов, но она скрыла неловкость, чем успешно занималась последние полтора часа.
Хитер тепло обняла ее:
– Вот видишь! Не так все плохо, а?
Тесс была ей благодарна.
– С новой группой всегда немного нервничаешь. Но мы привыкнем друг к другу.
– Ну конечно, привыкнем, – согласилась Хитер. – Ты пойдешь с нами обедать?
Тесс задумалась. В последнее время, прежде чем что-то предпринять, она прежде всего вспоминала о деньгах. Хитер прочитала ее мысли:
– Не беспокойся. Тут чертовски дешево. Это один из плюсов здешней жизни.
Все женщины принялись упрашивать Тесс, пока она не сдалась и не согласилась пойти с ними.
«Не так уж это отличается от моей прежней жизни», – радостно подумала она.
* * *
Тесс никогда в жизни не приходилось бывать в таком заведении. Она не знала, как и назвать его: слишком большое для кафе, но слишком обшарпанное, чтобы быть рестораном. На вывеске при входе было написано «У Картера». Такого длинного меню она никогда не видела – на двенадцати страницах помещались все возможные сочетания мяса и овощей, которые только может пожелать зашедший пообедать англичанин.
– Здесь не указаны цены, – прошептала Тесс, обращаясь к Хитер.
– Это потому, что любое блюдо стоит фунт девяносто девять. Любое, а также пудинг и чашка чая.
Тесс пришла в ужас, будучи совершенно уверена, что то, что стоит так дешево, окажется несъедобным. И еда наверняка будет не натуральной. Она пробежала глазами меню в поисках самого безопасного блюда.
– Возьмите спагетти «Болонезе», – предложила одна из женщин. – Здесь их всегда хорошо готовят.
Тесс подумала о том, что соус «Болонезе» может скрыть любую мерзость, которую выдают за мясо. Хитер, похоже, снова прочитала ее мысли.
– Говядина здесь высшего сорта. Видишь Кэрол, вон там? – спросила она, указав на крупную жизнерадостную женщину в конце стола – Ее муж, мясник, со скидкой поставляет мясо Картеру. Обещаю, конины тут нет!
Тесс слегка покраснела и заказала спагетти Картеру, которому было лет сто пятьдесят. Его волосы были тщательно покрыты «Брилкримом» [27]27
Бриллиантин для волос.
[Закрыть], а черный вечерний костюм лоснился от старости. В последнее время Тесс стала осторожнее в знакомствах с новыми людьми, поскольку ее старые друзья, кроме, разумеется, Фионы и Милли, могли их не принять. Картер был слегка сутул, человек, который перенес большое горе или много работал, а может, и то, и другое. Но на его лице было написано, что он принимал все то, что жизнь давала ему, а теплые глаза искрились юмором. Когда он заговорил, Тесс обратила внимание, что зубы у него немного крупноваты для его рта Видимо, от этого улыбка получалась широкой и приятной. Тесс он понравился.
– Как тебе всегда удается угадать, о чем я думаю? – спросила она у Хитер. – Это какой-то дар?
Хитер фыркнула:
– Боюсь, ничего сверхъестественного. Я уже говорила тебе, что когда-то была в таком же положении, как ты. Все новое кажется странным и подозрительным. Когда я сюда переехала, то встретила человека, который помог мне обжиться. Я была так ему благодарна, что теперь с радостью оказываю такую же услугу тебе.
Тесс почувствовала, как слезы наворачиваются ей на глаза, но на этот раз не из жалости к самой себе. Это были слезы благодарности за доброту, проявленную к ней почти незнакомым человеком.
– Спасибо, – просто сказала она.
Когда принесли блюда, Тесс была поражена размерами порции.
– Мне столько не съесть!
– Придется, а то обидишь Картера, – предупредили ее.
Тесс осторожно попробовала макароны и воскликнула:
– Да это… просто великолепно!
Если честно, это было не самое лучшее, что она в жизни пробовала особенно после всех отпусков в Италии, но вкус точно был как у лучшей еды домашнего приготовления. Такого она давно не пробовала. Чай был такой же, как у Хитер, – темно-коричневый и крепкий. Но Тесс и он уже нравился.
Она с удовольствием съела всю порцию и откинулась на стуле, расстегнув верхнюю пуговицу на джинсах.
– Как он умудряется получать доход при таких ценах? – спросила она у Хитер.
– По вечерам он берет больше, и все равно у него много народа.
Тесс была разочарована.
– Жаль. Мне бы хотелось пригласить сюда Макса, но если здесь дорого…
– Тебе вчера вечером подсунули под дверь местную газету? – спросила Хитер.
– Да, – ответила Тесс. – Но я еще не успела просмотреть ее.
– Вот когда раскроешь, то увидишь много разных купонов со скидками, по которым можно приходить сюда по вечерам. Ты найдешь их только в нашей газете. Таким образом Картер благодарит общественный центр за то, что здесь заведен обычай обедать у него, и за все услуги, которые оказывают ему местные коммерсанты.
– Пудинг, дамы? – спросил Картер, размахивая еще одним меню, в котором на двух страницах предлагались пудинги со сливками, мороженым или сладким кремом, либо с любым сочетанием вышеперечисленного.
Тесс не хотелось больше есть, но она умудрилась проглотить еще и пудинг с вареньем и сладким кремом.
– А вот это точно самое вкусное, что я когда-либо пробовала! – объявила она.
Хитер сияла от удовольствия, поскольку ее приятельницу, как и Хитер, когда она была здесь в первый раз, покорили яства Картера. Все это говорило о том, что Тесс впишется в их компанию.
А Тесс тем временем думала о своих старых подругах: «Может, мы сможем сюда как-нибудь зайти? Если мне здесь по душе, я уверена, что и Фионе с Милли тоже понравится».
Объевшись пирогами на кухне Милли, Фиона отправилась домой. Она с недоумением осмотрела грузовичок возле своего дома и пару недовольных молодых людей, которые разгружали коробки, не очень-то беспокоясь об их содержимом.
«О нет!» – подумала Фиона. Она побежала по улице и, ворвавшись в дом, увидела свою помощницу по хозяйству, Вальбургу, которая сидела, съежившись, на кухне и выслушивала лекцию матери Фионы о том, как нужно правильно заваривать чай.
– Сначала разогрей чайник, а то чайные листья отказываются отдавать аромат.
Вальбурга перевела про себя услышанное и сделала вывод, что эта женщина не в своем уме, раз говорит о чайных листьях как о живых существах. Однако она понимающе кивнула и поклялась, что ее ноги больше не будет на кухне, если эта ненормальная окажется здесь.
– Тогда приступай, девочка!
Вальбурга поняла, чего от нее ждут, и бросилась заваривать чай. Она не была уверена, что должна слушаться приказаний матери хозяйки, однако у нее не хватило храбрости отказаться. Она взяла чайник и поставила его на плиту.
– Что ты делаешь? – завопила Дафна.
– Подогреваю чайник, – нервно ответила Вальбурга. – Как вы мне сказали.
– Глупая, бестолковая девчонка. Сначала сполосни его кипятком, чтобы согрелся.
Вальбурга разрыдалась. Фиона уже объясняла ей, чтобы она никогда не называла ее детей «глупыми», потому что это очень вредное словечко. И девушка стала воспринимать его как ужасное оскорбление, к которому прибегают, когда речь заходит о самом недостойном поведении. И вот ее называют «глупой», когда она делает то, что ей сказали! Вальбурга выбежала из кухни и помчалась мимо Фионы.
«Прости!» – хотела крикнуть ей вслед Дафна, но не могла этого сделать. Она никогда не просила прощения ни у мужа, ни у детей, и уж тем более у незнакомых людей. Она всегда считала, что люди сами должны понимать, когда ты виноват перед ними, а не ждать, пока им это скажут. Разумеется, она не собиралась обижать помощницу по хозяйству, и девушка наверняка это понимала. Просто ей очень хотелось выпить чаю; она уже несколько часов только об этом и думала, потому что ее чайник упаковали еще утром. И ей хотелось, чтобы он был приготовлен как надо. Вот и все.
– Что ты сказала ей, мама? – осуждающе спросила Фиона.
– Ничего особенного. Просто я ей объяснила, как в Англии заваривают чай. Мне казалось, ты говорила, что домработницы здесь затем, чтобы изучать наш язык и нашу культуру. И я понимаю, что ты с твоим увлечением чайными пакетиками не станешь ее этому учить.
– И вовсе это не увлечение. Большинство людей в наши дни заваривают чай в пакетиках, потому что так удобнее. Ты же не станешь говорить, что это их увлечение?
– Наверное, не все воспитаны так, как ты, чтобы все делать правильно.
Фиона прикусила язык, губу, внутреннюю сторону губы, все, что можно, лишь бы только не заводить Дафну еще больше. Та пробыла здесь всего пять минут, и посмотрите, что уже наделала.
– Как скажешь, мама.
– И не надо меня опекать. У меня нет старческого маразма.
Какое-то время Фиона стояла неподвижно, стараясь взять себя в руки, а затем сосредоточилась на приготовлении чая тем способом, который нравился матери больше всего. Будь Дафна в другой комнате, Фиона бы использовала пакетик и солгала, сказав, что заварила чай в чайнике. Она уже проделывала это, и Дафна ничего не заметила. Но поскольку мать следила за каждым ее движением, она должна была все делать «правильно».
– Я рассчитывала, что ты приедешь к вечеру, – сказала Фиона, тщательно следя за тем, чтобы в голос не вкрались осуждающие нотки.
– Уж не думаешь ли ты, что я должна была сидеть на полу в нетопленом доме без занавесок, чтобы не расстроить твои планы? – спросила Дафна.
«Зачем я все это говорю? – в отчаянии спросила она у самой себя. – Почему я не могу просто пожаловаться дочери, что у меня все болит, что я больше не могу принимать обезболивающие таблетки но два часа подряд, и мне нужно что-то делать, иначе я расплачусь. Почему я не могу просто сказать – не обращай на меня внимания, это моя боль говорит».
Но ей не хотелось, чтобы Фиона обращалась с ней, как со старухой-инвалидом. А как Фионе следует с ней обращаться, она и сама не знала. Ей хотелось повернуть время вспять и начать их отношения с нуля. На сей раз она поговорит с дочкой и выслушает ее. Она не будет все время осуждать ее за то, что та поступает по-своему, потому что давно поняла – это не имеет никакого значения. Фиона все равно будет делать, что хочет, однако с благословения матери им будет житься гораздо спокойнее.
Но она не могла повернуть стрелки часов вспять. Нужно начинать здесь и сейчас, как бы это ни было трудно. Но пока в спине не утихнет боль, она не сможет думать ни о чем положительном.
– Ты хорошо себя чувствуешь, мама? – с тревогой спросила Фиона. – Может, у тебя опять болит спина?
С того времени, как Фиону пригласили в больницу и сказали, что у ее матери ужасные боли в спине, она всякий раз выходила из себя, когда мать решительно заявляла, что у нее нет проблем.
К несчастью, упрямство Дафны принесло свои плоды, и Фиона поверила в то, что мать справляется с болью. Будь они чуть более открыты по отношению друг к другу, Фиона поняла бы причину постоянной раздражительности матери и не заводилась бы с полоборота.
– И не надо об этом! У меня в спине нет решительно ничего такого, что не смогла бы вылечить чашка хорошего чая, – огрызнулась Дафна.
– Вот и отлично, – сказала Фиона.
Приготовив матери чай, который с ворчанием был принят как сносный, Фиона помогла ей подняться в ее комнату. Дафна осторожно опустилась на кровать, легла и медленно вытянулась.
– Я пока вздремну, – резко произнесла она, но едва дочь вышла, как Дафна заплакала.
Спустившись вниз, Фиона позвонила Грэму на работу.
– Приехала, – коротко сказала она.
Грэм ответил не сразу:
– Ты хочешь, чтобы я пришел домой?
В глубине души Фиона была ему благодарна, зная, что он придет, если она попросит его об этом. Да, он предпочтет посидеть в пабе, надеясь, что к нему подойдет наемный убийца и предложит свои услуги, как это, кажется, бывает с журналистами из воскресных газет. Однако она собиралась справиться со всем сама так что придется к этому привыкать.
– Все нормально. Но за предложение спасибо. Просто мне хотелось услышать твой голос.
Она рассказала ему про Вальбургу и чай. Грэм что-то сочувственно пробормотал. Фиона поймала себя на том, что она вслушивается в его голос, пытаясь уловить в нем жалость к себе. Она подумала, что это из-за матери она сомневается в собственном муже и в самой себе.
– Я на твоей стороне, Фай, – произнес наконец Грэм.
Он именно это и имел в виду, но убедить жену ему не удалось.
Он так и не сумел полностью войти в роль мужа, который поддерживает свою жену, хотя ему этого очень хотелось. Просто его волновали другие вещи. Начав мысленно готовиться к испытанию, которое ждало его дома, он думал о письме, которое только что пришло по электронной почте. Оно было уже пятым за месяц, и он не знал, что с ним делать.
«Хорошо, что сейчас хоть кто-то на моей стороне», – печально подумал он.
7
– Ну и как прошел пикник? – спросил Грэм.
– Если ты собрался прочитать мне еще одну лекцию, то можешь не утруждать себя, – вызывающе произнес Тим. – Я рад, что согласился, и ничуть не чувствую себя виноватым.
– Нет-нет, я не за этим тебе позвонил. Мне правда интересно. Я ведь несу кое-какую ответственность. В конце концов, это я рассказал тебе о сайте, – как можно безразличнее сказал Грэм.
Тим ощетинился:
– Не надо представлять дело так, будто я не слышал об этом. Насколько мне известно, ты первый это сделал.
Ему не понравилось, что Грэм ставит себе в заслугу то, что Тим впервые в своей взрослой жизни, да вообще в жизни, добровольно решился на мужественный шаг.
– Ну ладно, и все-таки, как прошел пикник?
Тим глубоко вздохнул, набрав полную грудь воспоминаний, которые приятно волновали его со вчерашнего дня.
– Невероятно, – ответил он. – Замечательно.
Грэм простонал в душе. Он не это собирался услышать. Ему нужны были подробности, аналитический разбор встречи, описание чувств и, самое главное, – какие у Тима остались впечатления.
Однако Тим превратился в школьника-подростка, который так и сыплет прилагательными в своем первом любовном письме: «Она такая красивая…»
– Извини, что перебил, – сказал Грэм.
Ему не нравились беседы такого рода, но раз уж он находился в офисе, в окружении коллег, которые молча работали, ему хотелось, чтобы разговор был как можно более коротким и содержательным. Он даже надел свой самый неинтересный галстук со сдержанным логотипом компании мобильных телефонов, который выиграл в лотерею, чтобы избежать внимания к своим телефонным переговорам. Между тем все коллеги смотрели на него через стекло офисной двери.
– Так что же произошло? – спросил он.
Что произошло? Да Тим ни о чем другом и не думал.
Элисон встретила его у вокзала и отвезла в парк, находившийся в пяти минутах езды.
– Это мой дом, – небрежно бросила она, когда они проезжали мимо крошечного коттеджа.
Тим выгнул шею, но мельком увидел лишь заднюю часть дома, который они быстро оставили за спиной. Таково было намерение Элисон – мучить его неизвестностью.
Тиму понравилась поездка. Он воспользовался случаем, чтобы всмотреться в лицо Элисон, пока она вела машину. После их первого обеда он отметил, что тогда не обратил никакого внимания на ее внешность. Это его позабавило. Он все еще представлял себе ее подростком.
Однако при ближайшем рассмотрении стало заметно, что она постарела чуть больше, чем он сам. Вокруг рта и глаз прочно обосновались мимические морщинки. Глаза, которые, как он когда-то думал, были цвета чистого шоколада, потускнели. Эффектная черная подводка и коричневые тени отвлекали внимание от ее слабого рта. Но хотя Тим и видел в ней физические недостатки, он по-прежнему был во власти своих представлений о ее красоте.
На Элисон было длинное красное вельветовое платье, которое отлично подходило к ее волосам. Волосы! Только сейчас Тим заметил, что она их красит. Ядовитый рыжий цвет свидетельствовал о чрезмерном увлечении хной, из-за которой волосы стали похожи на сухую солому. Однако то, что она красится, свидетельствовало о ее стремлении к постоянным переменам, чего он не любил.
– Что это с твоей прической? – с огорчением спросил он.
Элисон весело покачала головой:
– Не поверю, что ты только сейчас заметил. На прошлой неделе ты час сидел напротив меня и не обратил внимания, что я уже не брюнетка!
Тим и сам этому удивился.
– Это потому, что твоя внешность никогда не имела для меня значения. То, что ты красивая, это, конечно, плюс, но особенной тебя делало все остальное.
Элисон игриво нахмурилась:
– Я могла бы и рассердиться на это. Большинству женщин, вопреки современному феминистскому учению, нравится, когда на их внешность обращают внимание.
– Прости, – растерялся Тим.
Он давно свыкся с тем, что Милли и ее подруги превратились в клонов после рождения первого ребенка. Если не считать редких вечеринок, все решения относительно внешности, казалось, диктовались практичностью.
Удобные туфли, простые прически, неброская одежда, – все дорогое, все выполняет двоякую роль: женщина заявляет о своей приверженности конформистскому стилю жизни и получает возможность уничтожить все до последнего проявления индивидуальности.
Но все это не волновало Тима, совсем не волновало. Даже если бы Милли носила желтые юбки-плиссе, это не поколебало бы его убежденности в том, что брак у него не сложился.
Элисон всему придавала значение. Она была все такой же сильной, самоуверенной, упрямой и решительной девушкой, как и в восемнадцать лет. И была так же красива. А детали не важны.
– Да ты не волнуйся, – слегка коснулась она его руки. – Я помню, что ты за человек. Не нужно мне ничего объяснять.
Тим почувствовал невыразимое облегчение. Пока Элисон не произнесла эти слова, он и не знал, что уже много лет ждет, чтобы кто-то сказал их, чтобы кто-то освободил его от необходимости что-то объяснять.
Конечно, Милли хорошо его знала. Но ей всегда хотелось еще и понять его. Она постоянно задавала ему вопросы, на которые он не хотел отвечать, и всегда пыталась найти сложную мотивацию, тогда как он был неизменно прост. Ему пришло в голову, что какое-то время назад она перестала на него давить. «Вот и хорошо», – язвительно подумал он.
Элисон провела его по тропинке к небольшой, поросшей травой просеке, окруженной высокими деревьями. Деревья стояли так близко друг к другу, что это создавало впечатление стены.
– Тут как в помещении, но под открытым небом, – с удивлением произнес Тим.
– Проходи, садись, – сказала Элисон. – Я умираю от голода.
Она раскрыла сумку от «Теско», где накупила сандвичей, салатов и пирожных, которых хватило бы для пирушки на компанию по меньшей мере человек из восьми. Пирогов со свининой не было, как не было и клубники. Тим понял, что ему будет что рассказать Грэму.
– Фантастика! – смеясь, сказал он.
– А что тут смешного?
– Тут нет ничего домашнего, низкокалорийного или натурального. И ты все это купила. И даже не у «Маркса и Спенсера»! Милли не назвала бы это пикником. Если в процессе приготовления пищи или ее потребления обошлось без мук, то у моей жены возникает ощущение, что она не состоялась как хозяйка, мать и всеобщая кормилица. Меня удивило, как все просто.
И тотчас Тим почувствовал неловкость. Он впервые заговорил с Элисон о Милли, и заговорил неуважительно. Он попытался вспомнить что-нибудь положительное, чтобы загладить вину. Он даже подумал, что если сумеет в разговоре с Элисон сформулировать проблемы своего брака, то им с Милли будет легче над ними работать, но сам не поверил в это.
– Все в порядке, – сказала Элисон, на сей раз касаясь его руки чуть более настойчиво. – Ты не предаешь свою жену, если считаешь, что я лучше организую пикники!
Однако оба знали, что он имел в виду нечто гораздо большее.
– Просто я слишком занята, чтобы тратить время на то, что люди умеют делать лучше меня, например, на приготовление пищи, – продолжала она. – В конце концов, это просто еда.
Но еда была великолепная, а то, что ее купили в магазине, избавляло Тима от необходимости нахваливать ее. Это давало ему возможность больше внимания уделять Элисон.
Элисон очень хорошо это понимала и не забыла об этом, когда готовилась к пикнику.
– То, что после всех твоих путешествий ты живешь в маленькой деревушке, не вызывает у тебя боязни замкнутого пространства? – спросил Тим, откинувшись на траву.
Элисон тоже прилегла рядом с ним.
– Именно потому, что путешествовала, я и смогла наконец осесть. Твой выбор не показался мне привлекательным – сразу после школы поступить в университет, а потом замкнуться на обустройстве частной жизни: жениться, обзавестись имуществом и все прочее. Разве у тебя никогда не возникало желания узнать, что происходит за рамками твоего мирка?
Тим посерьезнел:
– Конечно возникало. Но всюду не успеешь. Это никому не дано.
– А вот я успела. Во всяком случае, сделала то, что хотела. Да и ты мог бы попутешествовать со мной, а потом вернуться. Компьютерный мир подождал бы. Ты успел бы встретиться с Милли и нарожать детей. Но у тебя остались бы роскошные воспоминания, к которым можно было бы возвращаться, а не куча разного рода «если бы, да кабы».
– Может, твои воспоминания не были бы такими роскошными, если бы я отправился с тобой.
Элисон приподняла бровь:
– Не понимаю, как тебе такое в голову пришло. Мы же были лучшими друзьями. Никогда не спорили, ладили. Нам нравились одни и те же вещи, мы хотели одного и того же.
– В то время у меня было все, что необходимо. Мне не нужно было путешествовать по миру, чтобы осуществить свои желания. А вот тебе меня определенно было мало.
Элисон взглянула на него:
– У тебя всегда находились отговорки. А для меня ты был важен прежде всего.
Какое-то время они просто с удовольствием угощались. Тим ел, что хотел, не чувствуя себя обязанным доесть все, чтобы кого-то не обидеть. Он наслаждался покоем. Не нужно было следить за детьми, стирать с брюк пятна от варенья или вежливо смеяться над шутками подруг Милли. Он понимал, что даже думать так нечестно по отношению к жене, но ничего не мог поделать.
Когда он вновь встретился с Элисон, у него в голове точно произошло короткое замыкание, и теперь он мыслил по-новому.
Тим перемотал назад пленку своей жизни до того момента, когда позволил Элисон уйти. В переснятых кадрах он отправился с ней в путешествие. И та жизнь оказалась лучше, чем эта, гораздо лучше. Путешествие не только расширило его кругозор, оно добавило ему новые черты, позволив усовершенствоваться. И теперь он не стремился оправдывать ожидания других людей да и свои собственные.
Они с Элисон становились все ближе друг к другу по мере того, как вместе познавали мир. Она смягчалась, училась подстраиваться под него, умеряла свои амбиции.
И вот наконец они возвратились в Англию, поженились, и у них…
– Почему у тебя нет детей, Элай? – с любопытством спросил он.
Элисон стала собирать то, что осталось из еды, и складывать все в сумку.
– Мы не хотели детей, – сказала она, стараясь не смотреть ему в глаза. – Ну, идем? У меня операция во второй половине дня, а ты еще должен успеть на поезд.
– Извини, если я огорчил тебя, – сказал Тим. Ему не хотелось, чтобы Элисон торопилась. – Мне не нужно было спрашивать. Прости.
Он взял обе ее руки в свои и крепко стиснул их, ожидая, когда она посмотрит ему в глаза.
– Прости, – снова произнес он.
– Не нужно извиняться. Нет причины.
– Ты сказала «мы». Значит, это было обоюдное решение?
Элисон задумалась, хотя уже много размышляла над этим вопросом. Ей хотелось дать Тиму правильный ответ. Это было важно.
– В браке не бывает обоюдных решений. Это ты должен знать. Нельзя ожидать, что вклад партнера в принятие каждого решения будет составлять ровно пятьдесят процентов. Мой опыт подсказывает мне, что у одного из супругов всегда решающий голос.
– Значит, это он – не знаю, как его зовут – не хотел детей? А ты хотела?
– Его зовут Габриэль. И все было не так просто. Когда мы познакомились, я сказала ему, что мне никогда не захочется иметь семью. Даже когда мы поженились, я была убеждена, что не захочу завести детей. Мы собирались поработать в Англии несколько лет, накопить какие-то деньги, а потом путешествовать с международной организацией «Врачи без границ», чтобы применить свои знания там, где это по-настоящему нужно.
Тиму показалось, будто он слушает молодую Эдисон, которая строит планы со своим идеальным бразильцем.
– И что же изменилось?
– Я изменилась, – ответила Элисон. – Не знаю, откуда это взялось. Может, сказалось влияние новых разработок в области деторождения, а может, это просто затикали мои биологические часы. Я надеялась, что и Габриэль чувствует то же самое. Но ошиблась.
Тим потянулся к ней и спросил:
– И что ты сделала?
Элисон вздохнула:
– Мы несколько месяцев обсуждали это, но найти компромисс было невозможно. Мне нужен был ребенок – и скорее, а ему не нужен – и никогда. В конце концов все кончилось плохо. Две недели назад он ушел.
Тим задумался о том, что было две недели назад. Тогда она впервые попыталась связаться с ним. Более восприимчивого человека насторожило бы совпадение, не исключающее возможности того, что женщина явно впала в депрессию. Однако Тиму это показалось всего-навсего логической цепочкой событий: брак непоправимо распадается – делай следующий шаг. Он поступил бы так же.
– И какие у тебя теперь планы?
Элисон взглянула на него:
– Не знаю. А у тебя?
Однако Тиму нужно было успеть на поезд в центр Лондона. Вопрос отправился вместе с ним, хотя он и умолчал о нем в своем рассказе Грэму. Как и о детях. Просто-напросто забыл.
– И какие у тебя планы? – спросила Тесс у Макса.
Макс потянулся и зевнул. Съездив ночью в аэропорт «Гэтвик», он лег спать в три часа.
– Думал подежурить в офисе. Тому, кто там находится, дают право первым выбрать работу получше. Да и с ребятами надо бы поближе познакомиться.
– С ребятами? – с удивлением спросила Тесс. – С каких это пор ты стал говорить «ребята»?
Макс пропустил ее слова мимо ушей.
– А у тебя какие планы? Собираешься бежать марафон?
Тесс проигнорировала его вопрос. Каким-то образом ей удалось подняться с кровати, но выпрямить спину и ноги она не смогла. Пошатываясь, она прошла в гостиную, где большая часть коробок все еще ждала, когда на них обратят внимание. Она порылась сверху, отчаянно надеясь найти парацетамол, или спиртное, или еще что-нибудь, что могло бы притупить боль.
– Я думала, у меня хватит сил, – сказала она Максу, который пошел за ней в гостиную и теперь наслаждался, глядя, как его жена ковыляет в согбенном положении. – Наверное, я все-таки неплохой преподаватель. Я обнаружила в себе мышцы, о существовании которых и не подозревала. Вот ты, например, знаешь, что у тебя есть мышцы в кончиках пальцев? А ведь они так болят!
Макс постарался сделать вид, будто всерьез воспринимает ее слова.
– Если бы я захотел поспорить, то мог бы сказать, что хороший преподаватель не довел бы своих учеников до паралича.
Если бы Тесс владела своими руками, то швырнула бы в него чем-нибудь. В эту минуту в комнату вошла Лара, уже в школьной форме.
Родителей ее появление ошеломило.
– Не могу поверить, – сказал Макс. – Что это случилось с девочкой, которую мы раньше вытаскивали из кровати с помощью угроз, лести и нечестных, но умелых уловок?
Лара закатила глаза. «Вот черт, – подумала Тесс. – И я могла бы сделать такой театральный жест». И она закатила глаза, просто чтобы убедиться, что они не болят.
Лара положила себе в тарелку рисовые хлопья.
– Просто не хочу опоздать в школу, – сказала она – Мы с девочками договорились встретиться до линейки, обменяться наклейками.
Макс и Тесс растаяли от восхищения – как легко и непринужденно их дочь обжилась в новой школе после столь драматического переезда.
Лара отправила в рот полную ложку хлопьев.
– А после школы мы все пойдем в магазин, чтобы купить блестящие колготки. Пять фунтов дайте, пожалуйста.
Хоп! Тесс и Макс тотчас спустились на землю. Они в отчаянии переглянулись. Ларе никогда ни в чем не отказывали, и хотя они знали, что скоро это произойдет, ни один из них не хотел первым знакомить ее с новой суровой реальностью.
– Вот, возьми, Лара, – протянул ей деньги отец, опустив голову.
– Спасибо, папа.
Тесс сверкнула глазами, с трудом сдерживая ярость. Значит, ей придется это делать, так? Она знала, что ей надо бы выхватить пятифунтовую банкноту из рук Лары, но не могла этого сделать. «Потом, – устало подумала она, – сейчас я слишком утомлена, чтобы бороться».
Пережив первый день бедности с относительной легкостью, оба проснулись в приподнятом настроении. Макс был истощен, а Тесс почти не чувствовала свое тело, однако то были новые ощущения и, как ни странно, естественные, тогда как все остальное в их жизни было таким непривычным. Стычка из-за денег была неизбежной, но Тесс решила не портить день.
– Я к тебе потом зайду, – сказала она дочери.
– Зачем? – нахмурилась Лара, которой не нравилось, когда мама вторгалась на ее территорию.
– Я, кажется, тебе уже говорила. Я преподаю йогу. Вообще-то это не йога, просто легкие упражнения, техника дыхания и все такое. В начальной школе ее не бывает.
– Это то же, чем ты занимаешься с другими женщинами? Все эти упражнения?
Тесс кивнула.
– А ты уверена, что можешь это делать? – с сомнением спросила Лара – В моей прежней школе ты ничем подобным не занималась.
– Это потому, что меня об этом не просили, – кое-как вывернулась Тесс.
Они с Максом уже обсуждали, что следует говорить Ларе о новой работе матери. Сказать ей правду и надеяться на то, что она будет держать все при себе, они не могли. Ей было десять лет, она была маленькой женщиной и создана чтобы болтать. Поэтому они сочинили легенду о том, что Тесс до рождения Лары была преподавательницей йоги и только сейчас у нее появилось время возобновить эти занятия.
Лара, как и большинство детей, не могла поверить в то, что кто-то из родителей вел сколько-нибудь осмысленное существование до ее рождения. Эта убедительная история показалась ей довольно скучной, так что со стороны дочери не последовало дальнейших расспросов.
– Обещай мне только одно, мама, – серьезно произнесла Лара.
Тесс выжидающе смотрела на нее.
– Говори.
– Обещай, что не наденешь больше ни эти леопардовые леггинсы, ни майку, через которую виден бюстгальтер, ни свои полосатые колготки или что-нибудь с блестками. Все это так неприкольно!
Тесс неожиданно задела эта просьба. Лара перечислила любимую одежду своей мамы, ее домашний наряд. Все эти вещи она покупала, когда рядом с ней никого не было, а надевала их, когда оставалась одна или когда они были в отпуске без друзей. Это была ее гражданская одежда – неуместная и немодная, намеренно не подходящая к ее обычным безликим вещам.
Иногда Тесс задумывалась: а не отказаться ли от несвойственного ей стиля, который, насколько помнится, она никогда не выбирала сознательно, и не перейти ли постепенно к эксцентричной одежде, которую предпочитала? Но она знала, что не сможет этого сделать. Слишком много возникнет вопросов.
