Текст книги "Любовь нельзя купить"
Автор книги: Франческа Клементис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
А вот и не все.
Фиона и Милли смотрели на Тесс в ожидании объяснений. Грэм был слишком поглощен едой. Тим, казалось, разговаривал со своей тарелкой, а Макс был оживлен.
– Потом расскажу, – небрежно бросила Тесс. («Когда подберу нужные слова, чтобы не показаться авантюристкой».)
Как нельзя кстати Картер явился с вином, предоставив ей передышку.
– Не помню, чтобы я заказывал вино, – сказал Макс.
Картер улыбнулся:
– Это от вашего друга.
И он указал на столик возле окна, за которым сидел Рав с двумя аккуратно одетыми детьми, которые образцово себя вели. Рав посмотрел на Макса и поднял бокал, а тот в ответ поднял два больших пальца. Макс заметил, что на Раве в этот вечер не было его фирменного свитера. Вместо этого он щеголял в азиатской рубашке, щедро расшитой золотом и серебром и усеянной блестками.
Пока Картер разливал вино, Грэм попытался прочитать название на этикетке. Он нахмурился, засомневавшись в том, что увидел.
– Да, ты прочитал верно, оно из Бомбея, – произнес Макс со знанием дела.
Грэм посмотрел на него:
– А Бомбей – это где?
– В Индии, глупец, – сказала Дафна.
– Где красота, там и ум, – проворковал Картер, а Дафна кашлянула от смущения.
– Наверное, это какой-то другой Бомбей, – сказал Грэм подчеркнуто терпеливо. – В Индии не делают вино.
– Пойди скажи это моему другу Раву, – предложил Макс.
Все наполнили бокалы и подняли их, чтобы посмотреть, какого вино цвета. Знатоки медлили с оценкой, но не потому, что в ресторане царил полумрак или бокалы были неподходящие, а потому, что никто толком не знал, что нужно было увидеть.
– На вид ничего, – высказал свое мнение Грэм.
Это, видимо, нужно было понимать следующим образом: «Ничего лишнего в нем не плавает, и вино явно красное». Согласившись с этими очевидными фактами, все сделали по глотку.
Никому не хотелось первым выносить суждение. Макс чувствовал, как Рав с волнением наблюдает за дегустацией, и понимал, что должен взять инициативу в свои руки, прежде чем кто-либо из компании скажет что-нибудь такое, что может огорчить его нового друга.
– По-моему, оно весьма… грубое, – сказал Грэм, сделал еще один глоток и ощутил, как сходит с его зубов эмаль и слезает кожа с языка.
Почувствовав, что Макс пристально смотрит на него, Грэм понял намек. Он проглотил вино, надеясь, что еще сможет что-нибудь съесть после того, как эта смесь доберется до его желудка, и прошептал:
– М-м-м… Выдержанное. Много… выдержки.
Тим залпом выпил бокал и объявил:
– На вкус ничего.
– С Тимом что-то случилось? – прошептала Тесс, обращаясь к Фионе.
– Потом расскажу, – так же тихо ответила та.
– А что это Милли так смотрит? – с любопытством спросила Тесс.
Фиона взглянула на Милли, которая отчаянно пыталась взглядом что-то ей напомнить. И тут ее осенило: она же обещала заговорить об отпуске, чтобы проверить, не обидится ли Тесс на то, что две другие пары уезжают без нее.
Фиона была не в ладах с дипломатией. Она скорее являлась человеком, который сначала говорит, потом извиняется. Но она знала, что должна сделать это. Милли рвалась в отпуск до рождения двойняшек, и ей не хотелось ехать только с Тимом и детьми.
Фиона решила пойти напрямик:
– А вы задумывались об отпуске в этом году?
Тесс рассмеялась:
– Мы не задумывались даже о том, что будет через неделю! Прошли времена, когда мы строили планы. Хотя с каждым днем все выглядит менее безнадежно, чем накануне.
Перед этим Тесс думала о том, как бы ей побыстрее освободить гардероб. Однако Фиона истолковала ее задумчивость как возможность того, что они все-таки смогут поехать вместе. Она откинулась на стуле, довольная тем, что сможет потом немного обнадежить Милли. Она чувствовала, что поступала непорядочно, но они с Грэмом уже решили, что лучше не поедут ни с теми, ни с другими. Это было бы неправильно.
Но даже если поездка в Прованс снова стала на повестку дня, Фионе не следовало забывать о Дафне. Та не выдержала бы двенадцатичасовое путешествие на машине во Францию.
– Макс!
Все вздрогнули, услышав этот голос.
– Привет, Арчи! Иди сюда, познакомься с моими друзьями.
Макс поднялся, тепло приветствуя члена своего клуба. Он представил его собравшимся за столом и сказал:
– А ты не говорил, что собирался зайти сюда.
– Да я бываю здесь каждый день. Какой смысл готовить для самого себя, к тому же у меня с Картером особая договоренность: бесплатная еда за бесплатное такси. Еще я вожу фургон, когда ему нужно привезти много продуктов.
– Не можешь же ты ужинать один, – сказал Макс. – Присоединяйся к нам.
Он намеренно не замечал предостерегающих взмахов ресницами, с помощью которых Тесс посылала ему сообщения в разработанной ими за годы супружества системе шифровки.
– Наверное, я буду лишним.
– Ерунда, тут хватит места.
Макс принес стул и поставил его рядом со своим. Не прошло и нескольких секунд, как Картер принес стейк с картошкой и морковью и пирог с почками для Арчи.
– Обслуживают здесь замечательно, – заметил Макс.
– Я всегда беру это по пятницам, – сказал Арчи. – И всегда прихожу сюда в восемь сорок пять. Не могу надолго отлучаться из офиса. У нас это самое напряженное время.
– А чем вы занимаетесь, Арчи? – вежливо спросил Грэм.
– Я диспетчер в такси. Макс недавно начал работать у меня, но уже становится лучшим водителем. За пять дней ни одной жалобы на него – это, можно сказать, рекорд в Южном Лондоне.
Тим уставился на Макса:
– С каких это пор ты водишь такси?
– Арчи только что сказал: пять дней. Почему вы не слушаете? – сказала Дафна, удостоив Тима своего фирменного взгляда, в котором можно было прочитать: «Меня считают дурой, потому что я старая, но я, по крайней мере, слежу за разговором».
«Интересно, – задумался Тим, – а такие люди, как Дафна, не попадались Элисон во время ее путешествий? Возможно, их особо почитали среди первобытных народов. Должна ведь быть причина, в силу которой эволюция дала им возможность выжить, даже размножиться. Не исключено, что в ней есть какая-то изюминка, о которой мы еще узнаем. Пожалуй, я не стану ее трогать, вдруг врачи обнаружат, что ее язвительность может излечивать рак или еще что-нибудь».
– Может кто-нибудь налить мне еще этого вкусного вина? Пожалуйста.
Собравшиеся закрутили головами, чтобы рассмотреть, кто произнес эти волшебные слова. Все считали себя людьми и учтивыми и остроумными, но не до такой же степени.
Оказалось, это снова Дафна.
– Мама, умерь свой сарказм! – прошипела Фиона.
Дафна уставилась на нее:
– Да какой там сарказм! Мне правда хочется еще этого вина. Ты затащила меня на ужин, хотя я вполне счастливо могла бы провести время дома, теперь я прошу – вежливо! – еще немного вина, а ты меня обвиняешь в ехидстве. Теперь я понимаю, как чувствуют себя подростки, когда взрослые постоянно обращаются с ними несправедливо.
– То есть ты действительно считаешь это вино вкусным? – недоверчиво спросила Фиона.
– А зачем я стала бы это говорить, если бы думала иначе? Сарказм – удел молодых людей. С возрастом понимаешь, что жизнь слишком коротка, чтобы пытаться все время умничать и играть словами.
«Неужели она поумнела?» – подумал Грэм, вспомнив, какие глупые и жестокие вещи Дафна говорила Фионе совсем недавно.
Макс заказал Картеру еще одну бутылку.
– У вас очень тонкий вкус, если позволите так выразиться, – заметил Картер, обращаясь к Дафне. – Не всем нравится бомбейское. Тут нужен особый нюх.
Дафна смущенно улыбнулась и опустила глаза. Вообще-то она была согласна с другими, что на вкус вино было совершенно отвратительным. Но после первого бокала по телу разлилась теплота, и ее боль постепенно ушла (вероятно, вместе с онемением основных органов). Не иначе как чудо.
– Вы позволите выпить вместе с вами? – обратился к ней Арчи. – Обычно я не пью по вечерам, потому что не хочу, чтобы Картер открывал бутылку ради одного бокала. Но если я куплю ее и вы окажете мне честь…
Фиона в изумлении смотрела на мать. Она взяла ее с собой, чтобы та убедилась, насколько она слаба, а между тем эта женщина привлекает внимание мужчин, точно постаревшая красотка из журнала. Все принялись меняться местами, чтобы Арчи мог сесть рядом с Дафной.
Грэм направился в туалет и, проходя мимо Фионы, прошептал ей:
– По-моему, нам нужно приходить сюда каждый вечер. К Рождеству можно было бы выдать ее замуж.
Фиону это позабавило, или, во всяком случае, она приняла веселый вид. На самом деле она чувствовала себя неловко. Ее мать выходила за рамки, очерченные для нее. А ей следовало бы оставаться там, пока Фиона не разрешит с ней противоречия, накопившиеся за всю жизнь. Только потом дочь сможет ее отпустить.
«На этот раз я его точно не отпущу», – думала Элисон.
Она сидела у окна своего коттеджа и смотрела в сад. Прежде чем уйти, Гэбриэл наладил освещение вокруг клумб.
– Ничего сажать я не буду, – сказал он тогда, – потому что это затронет корни. Но мы можем любоваться тем, что уже есть.
Они нередко сидели вечерами в саду, наслаждаясь тишиной и бесконечно разговаривая о путешествиях, прежних и будущих. Иногда они прихватывали с собой глобус, крутили его и то и дело останавливали пальцем, а потом гадали: куда лучше поехать – в это место или в то? В их жизни никогда не было покоя, было только движение вперед.
– Гэбриэл, – спросила его Элисон как-то вечером, – а что мы будем делать, когда состаримся?
Он взглянул на нее, словно не понял вопроса.
– Это вполне западное представление, – ответил он. – Ты полагаешь, что с возрастом все должно измениться. А причина тому – странная система выхода на пенсию в шестьдесят или шестьдесят пять лет. В других странах люди работают, пока не умирают или не становятся немощными.
Элисон пожала плечами:
– Хорошо, и что будет, если мы станем немощными прежде, чем умрем? Что мы тогда будем делать?
Гэбриэл участливо погладил ее по руке:
– Мы с тобой всегда будем полны сил. Я видел тебя в горах и в пустыне. Ты боец, вроде меня! Поэтому я и люблю тебя.
И на этом тема была исчерпана, во всяком случае, так считал Гэбриэл. Но Элисон все время думала об этом. Да, она полна сил, она боец, но в последнее время чувствует усталость. Не физическую, просто она устала от необходимости играть, будто она все тот же человек, каким была пятнадцать лет назад.
После возвращения в Англию она читала много женских журналов, стараясь наверстать все те сведения из области массовой культуры, что прошло мимо нее. Казалось, все сводится к одному всеохватному посылу: женщина должна оставаться молодой по крайней мере до шестидесяти лет.
Ей было тридцать восемь, она поднималась на Эверест, многого достигла и заслужила право где-то осесть, начать полнеть и чувствовать умиротворение. Она хотела, чтобы ей было столько, сколько есть, а не столько, сколько было тогда, когда она встретила Гэбриэла. Она не хотела тратить по двадцать минут в день на то, чтобы делать макияж и тем самым скрывать предательские морщинки. И еще она хотела ребенка.
Потребность в ребенке – а это, определенно, была скорее потребность, нежели просто желание родить его, – росла в ней, точно болезнь. Она причиняла ей настоящую боль, унять которую мог только ребенок. Разумеется, она поднимала эту тему в разговорах с Гэбриэлом, преподнося ее с разных сторон, но он и не собирался менять свою позицию.
– Мы же в самом начале договорились, – настаивал он. – Никаких детей. Я ведь весьма ясно дал это понять.
– Но ведь это ничего не изменит, – умоляла Элисон. – Мы могли бы взять ребенка с собой. Вспомни обо всех этих ребятишках, которых мы встречали во время путешествий. У них же чудесное детство – своими глазами познавать мир. И мы могли бы сделать то же самое!
Но Гэбриэл оставался непоколебим:
– Это не то же самое. Мы ведь не можем взять малыша в зону военных действий, а мы договорились, что это будет нашим следующим шагом.
Словно подталкивая ее к принятию окончательного решения, Гэбриэл стал наводить справки насчет рабочих мест во «Врачах без границ» для них обоих. Эта организация с радостью принимала добровольцев, предлагавших свои услуги на неопределенное время в самых опасных регионах.
Элисон отправилась вместе с ним на собеседование, равнодушно выслушала все предостережения, сопряженные с самыми настоящими опасностями, посмотрела документальную съемку о работе, которую вели врачи по всему миру, после чего категорически решила, что не поедет.
– Я уже немолода, – сказала она.
Гэбриэл презрительно посмотрел на нее:
– Не смеши. Ты совсем не старая. Там есть врачи гораздо более преклонного возраста, ты же видела это в фильме.
– Сейчас я еще не состарилась, но наверняка буду старой, когда вернусь. Ты видел, как изматывает эта работа?
Гэбриэл ухватился за эту мысль.
– Но тем-то она и привлекательна, – живо заговорил он. – Нам не нужно возвращаться. Никогда Мы можем все время быть в пути. Люди дряхлеют, когда остаются на одном месте и сравнивают себя с окружающими: они видят, как старятся их дети, как умирают старики.
Однако эти слова убедили ее не поехать, а остаться.
– А я хочу сравнивать себя с другими. Не желаю вечно жить в изоляции. Люди не для этого созданы. Мы ведь именно это поняли, побывав во многих местах по всему миру? Я хочу видеть, как люди старятся. Я хочу и сама чувствовать, как старятся. Я хочу видеть, как растут дети. Больше всего я хочу видеть, как растут мои дети.
Расставание было недружелюбным. Гэбриэлу казалось, что Элисон вышла за него из неискренних побуждений. Он не допускал того, что она могла просто изменить свое мнение.
«Ну вот, – думала она. – Скоро мне сорок, одна и без детей». Было естественно, что она вспомнила о Тиме и связалась с ним, раз это оказалось так легко. Она нашла его в сети и улыбнулась тому, насколько предсказуемо скромная у него биография. Но одно обстоятельство обратило на себя ее внимание. Четверо детей! У него четверо детей.
«А ведь их матерью могла бы быть я, – с горечью подумала она – Я могла бы выйти за него замуж, и у меня было бы четверо детей. Мы жили бы с ним в доме с садом, в котором растут цветы, даже деревья, которые я бы сама и посадила. Я могла бы уставать настолько, насколько захотела, потому что у меня был бы Тим, который ухаживал бы за мной. Он всегда умел это делать. А я смотрела бы, как растут мои дети, и больше ничего бы не делала потому что это было бы моим самым большим достижением».
Она не собиралась разрушать его семью, не собиралась красть Тима у жены и детей. Она была хорошим человеком. Просто она была одержима потребностью иметь детей. И поскольку, как когда-то заметил Гэбриэл, всю свою жизнь она провела в изоляции от других людей, общаясь только с мужем, у нее так и не развилась социальная ответственность. Или бескорыстие. Она никогда не думала о последствиях, да и теперь не брала их в голову. Ей нужны были только Тим и ребенок.
Только Тим и ребенок.
Принесли счет и положили его перед Максом. Начался обычный спор насчет того, кто будет платить.
– Мы берем это на себя, – сказал Грэм. – И никаких разговоров!
Макс, услышав это, покраснел. То, что он не может рассчитаться за ужин, оскорбляло его. Расплатиться, конечно, ему было нечем, но не в этом дело. И еще ему не понравилось то, что Тесс забрала счет. Уж не собирается ли она его полностью оплатить?
Тесс между тем рылась в своей сумочке, пока не извлекла оттуда горсть газетных вырезок. Все с интересом смотрели, как она раскладывает их перед собой на столе.
– Так. Вот реклама: «Закажите основное блюдо, еще одно получите бесплатно». Это относится к нам с Максом. Далее: «Одна бесплатная бутылка бомбейского вина на каждых четверых обедающих, независимо от выбора основного блюда». Вы, четверо, можете отнести это на свой счет. Однако это можно сочетать со следующим: «Десятипроцентная скидка для группы более шести человек», так что разделим это на всех. А вот еще: «Два бесплатных десерта, если два человека потратили больше десяти фунтов». Мне кажется, Тим с Грэмом, пожалуй, потратили больше десяти фунтов, потому что они заказывали стейк, так что если мы и это примем в расчет…
Все смотрели на нее так, будто она вырвала свои глаза из глазниц и теперь катала их по столу. Ее маниакальная одержимость этими бумажками повергла всех в изумление. Макс был до того поражен, что у него было лишь одно желание – смахнуть их со стола, самому заплатить за все и немедленно отвезти Тесс к психиатру.
Но она еще не закончила:
– Поскольку мы впервые пришли сюда вечером, то можем попросить карточку постоянного клиента, которая сразу же даст нам скидку еще на два с половиной процента от общего счета. А Дафне больше шестидесяти лет, так что она получает скидку в пять процентов с еды, но не с вина. Да! Вот еще кое-что любопытное. Тут говорится: «Гости, рассевшиеся до половины седьмого, платят по дневным расценкам за блюда, заказанные до семи часов вечера». Знаю, это к нам не относится, но может пригодиться в следующий раз. Еще мы брали чесночный хлеб, но он бесплатный, если два человека делали заказ по итальянскому меню, не включая эскалоп из телятины…
Прежде чем она прочитала что-то еще из вороха газетных вырезок, который не уменьшался, Грэм спокойно взял счет, приложил к нему свою кредитную карточку «Америкен экспресс» и отнес ее Картеру, который стоял возле кассы с калькулятором.
Перекинувшись с ним несколькими словами, Грэм вернулся.
– Здесь не принимают карточки, – коротко бросил он. – Только наличные.
– А я что говорила? – спросила Тесс.
Ее друзья покачали головами. Им хотелось, чтобы она засунула эти объявления…
Прежде чем они домыслили это пожелание, к ним подошел Картер.
– Можно, я это возьму? – сказал он и, аккуратно собрав в кучу рекламные объявления, возвратился на свое место возле кассы.
Все в страхе следили за тем, как он быстро стучит на своем калькуляторе и записывает каждую сумму на клочках бумаги. Наконец он вернулся и протянул Тесс несколько отдельных счетов, исписанных сложными арифметическими расчетами. В начале каждого было название основного блюда.
– Так, – бодрым голосом заговорила Тесс. – Кто заказывал стейк с перцем? Грэм? С тебя восемь фунтов двадцать четыре пенса. Лазанья?
На это ушло еще пять минут, в продолжение которых Тесс доставала счета один за другим, и лишь раз возник неприятный спор, когда выясняли, ел ли Тим чесночный хлеб.
Все снова превратились в студентов, споря насчет каждого пенса.
– Дело в том, – твердо проговорил Тим, – что за мной записан чесночный хлеб, но я его не ел. Я заказал его для Милли, так что надо переписать хлеб на ее счет.
– Да это неважно, – сказала Дафна, – потому что за него не надо платить, если заказывали два основных итальянских блюда.
Бестолковость Тима вызывала у Дафны раздражение. Ей было все ясно, да к тому же и показалось разумным. Арчи похлопал ее по руке в знак того, что она обнаруживает здравый смысл. Ему это нравилось. Он надеялся, что ему не придется больше жаловаться на то, что ест в одиночестве, раз происходит такое, когда ужинаешь с друзьями.
Когда у всех на руках оказались счета, заговорил Грэм:
– Э-э-э… мне несколько неловко, но при мне нет наличных.
– У меня тоже нет, – сказал Тим, а потом то же самое повторили и Фиона с Милли.
– А мне хватит только чтобы расплатиться за Тесс и за себя, – извиняющимся тоном проговорил Макс.
– Пусть вас это не беспокоит, – сказал Картер. – Я запишу это за вами. Расплатитесь в другой раз. Макс – член этого заведения. Я ему верю.
Тим возмущенно повернулся к Грэму и сказал:
– За мной никогда ничего не записывали. А теперь выясняется, что я еще раз должен сюда прийти! Не думаю, что выдержу еще одно испытание с этими рекламными объявлениями!
Грэма же все это весьма позабавило. Такого еще не было, чтобы он полностью отвлекся и целый вечер не думал о Кристине. До этого момента.
Рав наблюдал за ними, сидя за своим столиком. «Такие милые люди, – думал он. – Приятно видеть друзей, собравшихся вместе. У меня таких друзей нет. Только семья. И члены клуба. И как хорошо, что они пригласили с собой эту пожилую даму. Страдает ужасно, я это вижу, но это даже красит ее. Наверное, ноги, а может, еще и спина. Однако мое вино помогло! Надеюсь, она скоро вернется. Мне бы хотелось еще раз ее увидеть, может, поговорить с ней, выпить вместе».
Заметив катавасию из-за счета, он отвел Картера в сторону:
– Я за все заплачу. Но не говорите, что это сделал я, им будет от этого неловко. Пусть думают, что за ними записано, чтобы им пришлось вернуться.
Картер согласился. А Рав стал с нетерпением ждать новой встречи с интересной дамой.
