Текст книги "Убийство к ужину"

Автор книги: Фолькер Клюпфель

Соавторы: Михаэль Кобр
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Я ставлю их по телевизору, – с гордостью сообщила она, выставляя перед гостями две чашки. – Сбор из моего сада, бузина и липовый цвет. Хорошо для нервов, потому что пот пробивает.

Старушка уютно угнездилась на скрипучем стуле, и Клуфтингер отметил про себя, что она успела причесаться и натянуть поверх халатика шерстяную кофту. Странно, как ее еще не хватил тепловой удар.

– Пробовать-то будут? Это вкусно. – Она выжидающе посмотрела на Майера, потом перевела взгляд на Клуфтингера.

Того от одного вида дымящейся чашки пробил пот. Тяжелый дух свежесодранной коры поднимался от темной густой жидкости. Пить ее не хотелось, но Клуфтингер не мог обмануть ожидания хозяйки, так по-детски радующейся возможности удивить дорогих гостей своей ворожбой с травками.

С кривыми улыбками, больше смахивающими на гримасу зубной боли, оба схватились за чашки, чтобы с преувеличенным одобрением знатоков тут же отставить их в сторону. Старушка осталась довольна.

Теперь контакт был налажен, и Клуфтингер открыл рот, чтобы задать пару вопросов о родственниках Лины Лутценберг, но не успел вымолвить и слова. Она завязала разговор сама.

– Как там дела в полиции? Нелегко приходится? Столько всего говорят! И по телевизору показывают. Такие страсти творятся!

Клуфтингер хотел успокоить старушку, мол, не все так страшно, как кажется, но ее уже понесло дальше:

– Как, он сказал, того зовут? Майер, да? А не родня ли он Фрицу? Я в школе училась с дочкой того Фрица. Вай, какая была отличница, как же ее там звали?.. Вай, Майер и звали. А тот Фриц уж помер. Да как помер! Мне тогда аж плохо сделалось. Он должен спросить того…

– Да-да, фрау Лутценберг, обязательно спрошу, – успел вклиниться Клуфтингер, – а сейчас мы хотели бы узнать о вашем племяннике.

Старушка замолчала и задумалась. Комиссар обменялся с Майером взглядами: оба пришли к выводу, что ничего путного они тут не узнают.

– О вашем племяннике, – повысил голос Майер.

– Чего он раскричался? – обиделась Лина Лутценберг. – Я хоть и старая, а все понимаю.

Клуфтингер скрыл зловредную ухмылку глотком чая.

– А теперь попробуем моего ликерчика на травках. – Хозяйка посчитала инцидент исчерпанным, равно как и предварительные переговоры.

Протесты снова не помогли. Она достала из шкапчика склянку темно-зеленого «свойского». И это подношение полицейские отважно глотнули, после чего дружно потянулись к чашкам, ибо глотки обожгли так, будто они хватанули по стручку острого перца чили. Клуфтингер взмок и не постеснялся снять легкий пиджак, хоть и знал, что станут видны темные пятна пота под мышками на рубашке. Но больше он уже не выдержал бы.

– Он взопрел? – спросила Лина Лутценберг с лукавой улыбкой. – А что я говорила?

Она легко поднялась и пошла к окну. Спасение! Клуфтингер зажмурился в предвкушении струи прохладного воздуха, которая осушит капли пота на лбу, но из грез его вырвал резкий скрежещущий звук. Оказалось, старуха, вместо того чтобы открыть окно, задернула штору. Обычно не склонный к панике Клуфтингер ощутил приступ клаустрофобии. Бросив взгляд на Майера, он понял, что у того дела обстоят не лучшим образом.

Комиссар со вздохом поднялся, чтобы размять ноги. Пот лил с него в три ручья, рубашка прилипла к спине.

– Пожалуйста, фрау Лутценберг, расскажите о вашем племяннике! Хорошо бы о его студенческих годах, – взмолился он.

Пока она, опустив голову, размышляла о том, что помнит из тех лет, Клуфтингер схватил стоявшую на комоде фотографию в рамке и принялся ею обмахиваться.

– Ну что сказать? Вай, да он тогда жил в Мюнхене. Знаете, девчонкой я тоже ездила в Мюнхен, когда еще…

– Фрау Лутценберг, прошу вас, не отвлекайтесь от темы. Вы знали сокурсников племянника? Вахтера, например?

Клуфтингер терял терпение. Или старуха поведает что-нибудь удобоваримое, или он пулей вылетит из этой парилки. От махания у него уже отваливалась рука.

– Вахтера? А как того имя?

– Филипп! – заорал Майер, внося свою лепту в подстегивание разговора. – Филипп Вахтер.

– Вай, Филипп, того я почти запамятовала. А ведь бывал у нас. Еще когда жена Роберта не померла. И что ведь с ней приключилось-то! Такое несчастье, Роберта тогда чуть удар не хватил… – Заметив бешеный взгляд комиссара, она испуганно вздрогнула. – Да, так вот. Тот Филипп… Такой милый мальчик. Вахтер вроде, да. А как он поживает?

Клуфтингер закатил глаза. Торчать здесь дальше и впрямь не имело смысла. Лучше позже прислать сюда кого-нибудь из подчиненных, чтобы снять показания под протокол. Тогда ему останется только просмотреть бумаги – дешево и сердито.

Он поставил рамку на комод и решил дежурной фразой положить мукам конец:

– Большое спасибо, вы нам очень…

Он оборвал себя на полуслове, развернулся и снова схватил фотографию, которой секунду назад спасался от теплового удара. На ней возле креста на вершине горы мужчина лет пятидесяти обнимал за плечи юношу. Оба улыбались в камеру. Младшего Клуфтингер знал. Это был тот самый парень, за которым он гонялся на кладбище.

Ужас сковал его члены, ужас узнавания. И он, хотя от духоты туго соображал, а от волнения ему сделалось плохо, сумел взять себя в руки и спросить как можно спокойнее:

– Кто это?

Лина Лутценберг взяла снимок у него из рук и сощурилась так, что лицо ее совсем уж стало напоминать печеное яблоко. Судя по всему, фотография стояла на комоде много лет, и люди на ней были ей хорошо знакомы, но она неспешно вынула из нагрудного кармана очки, одной рукой аккуратно раскрыла дужки и принялась внимательно рассматривать фото. Комиссар сдерживался из последних сил.

Майер наконец заметил состояние комиссара и в растерянности переводил взгляд с фотографии на шефа. Клуфтингер, увидев, что у того на языке вертится вопрос, предостерегающе покачал головой. Майер промолчал, а сам, не зная почему, напряженно ждал ответа старушки.

– Так это они, Робби и Анди, – расцвела Лина Лутценберг, как будто угадала правильный ответ на телевикторине.

– Робби?.. Роберт Лутценберг? – уточнил Клуфтингер.

– Так, Роберт да Андреас Лутценберги, – кивнула она.

Брови Клуфтингера поползли вверх, ему понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить:

– Вы имеете в виду, господин Лутценберг и его сын?

– Само собой. Кого же еще? Ах, тот Анди, – вздохнула она, – он уж давно не заглядывал.

– А у вас есть его адрес? – Клуфтингер уже не скрывал своего нетерпения.

– Погодите-ка… – Старушка принялась рыться в комоде.

Воспользовавшись моментом, Майер прошептал шефу на ухо засевший в голове вопрос:

– А кто это там на фото?

– Парень с кладбища, – тоже шепотом ответил Клуфтингер.

Теперь и у Майера глаза полезли на лоб.

– Вот. – Тетушка Лутценберга-старшего протянула Майеру писульку с неразборчивым «зюттерлином»^[4].

Этот старый шрифт оказался молодому полицейскому не по зубам, и он протянул бумажку комиссару.

– Есть! – возликовал Клуфтингер, размахивая трофеем.

Майер еще никогда не видел начальника в такой эйфории.

– Большое спасибо за все, фрау Лутценберг! – Не дожидаясь ответа изумленной хозяйки, Клуфтингер бросился к выходу.

Едва за полицейскими хлопнула дверь, комиссар сунул ключ зажигания в руку подчиненному со словами: «Ты поведешь!» – и схватился за свой мобильник, чтобы поставить в известность коллег в Кемптене и Меммингене, где, согласно записке, находилась квартира Андреаса Лутценберга. Последних он инструктировал всю дорогу до выезда из Вайлера: «Немедленно установите наблюдение за этой квартирой и ждите меня там. Если почувствуете, что объект намеревается скрыться, берите его». И только закончив переговоры, он опустил со своей стороны стекло. Поток свежего воздуха пропотевший насквозь Клуфтингер воспринял как настоящее избавление от мук.

В Мемминген кемптенские полицейские въехали около двух часов пополудни и направились прямо к президиуму, чтобы найти местного коллегу, который смог бы показать дорогу к дому Лутценберга. Они припарковались у нового строения – предмет зависти комиссара, которую он испытывал всякий раз, проезжая мимо. Пару лет назад на открытии Клуфтингер имел возможность позавидовать и интерьерам. Все кабинеты был и просторными, светлыми и обставленными идеально. Совсем не в пример их помещениям. Вообще-то он любил коричневый цвет, но у них в здании коричневого – явный перебор. Здесь все оказалось выполнено в современной серой гамме. Особенно же ему понравилась стилизованная полицейская звезда со стальными лучами, установленная на лужайке перед фасадом. В искусстве он разбирался мало, но будь он проклят, если это не искусство!

Вышел коллега, и Клуфтингер вежливо сделал ему навстречу пару шагов.

– Шмид, – представился тот. – Приветствую вас, господин Клуфтингер.

– Шмид? Харальд Шмид? – Голос собеседника он прекрасно знал по телефонным переговорам с соседним районом.

– Он самый.

– Очень рад приветствовать вас лично после стольких лет заочного знакомства!

Клуфтингер не кривил душой. Он испытывал настоящее удовольствие, знакомясь с людьми, которых раньше знал лишь по голосу. И не только из любопытства. Больше потому, что комиссару не хватало воображения представить по голосу облик человека. Обычно он рисовал себе портрет по подобию известных личностей. То же и с радио. Он обожал радиостанцию «Бавария 1», и все дикторы для него были с лицом Гюнтера Коха, который часто мелькал и по телевидению. Вот и телефонные голоса он ассоциировал с легендарным франконским репортером.

– Что, разочарованы? – улыбнулся Шмид его пристальному взгляду.

– Нет, что вы, совсем наоборот. То есть не наоборот, а… я действительно очень рад.

А про себя подумал, что Шмид совсем не похож на Гюнтера Коха. Он оказался коротышкой. Уж если Клуфтингер, сам не гигант, дал такое определение, то это кое-что значило. К тому же голову Харальда Шмида венчала лысина, смахивающая на тонзуру, а под носом топорщились усы, поэтому он скорее напоминал Вальтера Зедльмайра. И комплекция оказалась подходящей. Если в ближайшее время комиссару не приведется встретиться с меммингенским коллегой еще раз, есть опасность, что, слыша его голос, он будет представлять себе знаменитого баварского актера.

– Ну, едем? – Клуфтингер положил коллеге руку на плечо.

Обычно он так не фамильярничал и с посторонними людьми держал дистанцию, но Шмид – другое дело. Шмид вызвал симпатию с первого взгляда. К тому же у Клуфтингера возникло ощущение, будто они давно знакомы. Впрочем, некоторым образом так оно и было.

Когда комиссар открыл Шмиду заднюю дверцу «пассата», тот не спешил садиться, а поднял на него растерянный взгляд.

– Что-то не так? – забеспокоился Клуфтингер, заглянул в машину и понял причину замешательства: сзади все еще торчал громоздкий барабан, и сиденья были выдвинуты вперед, чтобы эта дурында поместилась. – О, прошу прощения, – смутился Клуфтингер, – это мой инструмент, давно уж собирался его выгрузить, – пояснил он Шмиду, который под попонкой не мог разобрать, чем занято столько места. – Садитесь вперед, – предложил комиссар, – а я расположусь здесь.

Он переместил барабан в сторону, насколько это оказалось возможно, кое-как отодвинул одно из задних сидений и втиснулся в салон. По правде говоря, он больше упирался ногами, чем сидел.

– Может быть, возьмем одну из служебных машин? – с сомнением спросил Шмид, видя, в какой неудобной позе замер его кемптенский коллега.

– Нет-нет, все нормально, – солгал Клуфтингер и поспешил сменить тему, представляя полицейских друг другу: – Майер – господин Шмид, господин Шмид – Майер.

Его счастье, он не увидел перекошенной физиономии Майера, которому совсем не понравилось, что титула «господин» удостоился только один из них. Впрочем, для этого Клуфтингеру понадобилось бы заглянуть в зеркало заднего обзора, а в его нынешнем положении сделать это он не мог.

Духота тоже не поднимала настроения. Зато как велика была его радость, когда через несколько минут автомобиль уже тормозил неподалеку от ратуши. Он выкарабкался на волю и расправил складки на одежде. «Сегодня же выкину этот чертов барабан», – пообещал он себе.

– Мы сразу же взяли дом под наблюдение, как только вы позвонили, никто не входил и не выходил, – информировал Шмид. – Если хотите знать мое мнение, его вообще нет в квартире. Даже в окне никто ни разу не мелькнул.

– Может быть, на работе? – предположил комиссар.

– Вряд ли, – возразил Шмид, – он же учитель, а сейчас…

– …летние каникулы, – победно закончил за него Майер.

На недовольный взгляд местного коллеги Клуфтингер только пожал плечами.

– Что удалось выяснить о Лутценберге?

– По нашим базам не проходит, мы пробили.

Услышав ненавистное слово, Клуфтингер поморщился. Неужели ошибся в таком симпатичном парне? «Ладно, на первый раз простим», – смилостивился он и решительно сказал:

– Будем входить.

Старый дом стоял в ряду других таких же напротив церкви, возвышавшейся на краю Марктплац. Два полицейских торчали поодаль, прислонясь к парапету, отгораживающему речушку Штадтбах от брусчатки площади. Шмид кивнул им, и они присоединились к их компании. Клуфтингер позвонил у парадных дверей.

– А у заднего выхода вы кого-нибудь поставили? На всякий случай?

Шмид кивнул. На звонок дом ответил тишиной: никакого звука по домофону, никаких шагов на лестнице. Клуфтингер нажал на дверь, она подалась. Все пятеро затопали по скрипучей деревянной лестнице на пятый этаж. Снова позвонили. Постучали, покричали – ничего.

– Будем входить, – как мантру повторил комиссар. – Пошлите кого-нибудь за ордером на обыск. И найдите управляющего.

Через час все было сделано, и домоправитель отпирал квартиру. Клуфтингер проигнорировал его нытье по поводу «Что такое случилось?» и попросил одного из полицейских проводить не в меру любопытного служащего на выход. Едва Клуфтингер переступил порог, у него перехватило дыхание. Жара в мансарде под самой крышей стояла невыносимая. Спертый воздух свидетельствовал о том, что здесь уже давно не проветривали. Он прошелся по комнатам и распахнул все окна.

Квартира оказалась обставлена скудно и довольно заурядно. Что-то не давало Клуфтингеру покоя, чего он никак не мог ухватить. И только как следует осмотревшись, понял: квартира – безлика, в ней не чувствовалось характера. Лутценберг хоть и проживал в ней, но не обжил. Никаких картин по стенам, ни фотографий, ни даже брошенной открытки, клочка бумаги или газеты. Если бы обстановка выглядела поновее и подороже, эту квартирку можно было бы помещать среди прочих на страницах проспекта какого-нибудь мебельного магазина. Меммингенские полицейские уже рылись в шкафах, поднимали подушки на креслах, заглядывали под матрасы. А комиссар сел за кухонный стол и задумался.

– Надо объявлять его в розыск, как полагаете? – наконец обратился он к коллеге по криминальным делам.

– Думаю, это будет разумно, – согласился Шмид. – После того, о чем вы рассказали, считаю, мы находимся в квартире убийцы.

Клуфтингер удовлетворенно кивнул и бросил выразительный взгляд Майеру. Тот поймал на лету и взялся за свой телефон.

– Господин комиссар!.. – донеслось из гостиной.

– Да? – откликнулись Клуфтингер и Шмид одновременно, так же дружно поднялись и улыбнулись друг другу.

– Прошу, – пропустил меммингенский комиссар вперед своего коллегу. – В конечном итоге это ваше дело.

Возле шкафа сидел на корточках один из полицейских, разложив перед собой на полу папки, вынутые из нижнего ящика.

– Тут мы нашли целую кипу папок с документами – в основном финансовые и какие-то личные бумаги. Не хотите посмотреть?

Клуфтингер покачал головой:

– Забирайте все и отправляйте к нам. Мои сотрудники с ними разберутся. – Он уже хотел отвернуться, однако взгляд упал на нечто знакомое, стоявшее на полке. – Ну-ка подайте мне вон то.

– Книгу? – переспросил полицейский и вынул том.

На синем переплете была вытиснена золотом надпись. «1970–1986», – прочитал Клуфтингер.

Нет, это оказалась не книга. Это был пропавший альбом Вахтера.

– Проследите, чтобы все остальное как можно быстрее поступило к нам, – в возбуждении повернулся он к Шмиду.

– Договорились.

Клуфтингер, пробормотав вместо «спасибо» нечто несусветное и ни на кого больше не обращая внимания, полетел к выходу.

– Есть! – ликующе крикнул он Майеру, который, прислонясь к перилам лестничной клетки, говорил по телефону. – Мы у него на хвосте! Это находилось в его шкафу! Поехали!

Майер ошеломленно уставился на начальника, в диком танце размахивающего темно-синей книгой. Не понимая причины такого восторга, он решил, что это, должно быть, важная улика. Он быстренько свернул разговор и поскакал по ступеням вслед за шефом.

– Садись за руль, – коротко приказал Клуфтингер.

Они выехали из Меммингена по трассе А7, кратчайшим путем до Кемптена. На полицейской волне не прекращали передавать сообщения о розыске Андреаса Лутценберга по всем южнонемецким землям.

– Австрия и Швейцария! Еще Австрия и Швейцария! – внезапно выкрикнул комиссар.

Майер вздрогнул от неожиданности. Он как раз сконцентрировался на дороге. Впереди старенькая «джетта» с прицепом для перевозки скота натужно тарахтела слабеньким дизелем, стараясь преодолеть подъем со своим живым грузом.

– Что? Что вы сказали?

– Австрия и Швейцария. Надо объявить международный розыск, включая Австрию и Швейцарию. Займешься этим. Надо подключить Интерпол.

Комиссар в подобных случаях радовался имеющемуся в его распоряжении штату подчиненных, на кого можно переложить такую работу. Сам он терпеть не мог рассылать подобные обращения по международным линиям и через Интернет. С тех пор как факсы да электронная почта заменили телеграф и телетайп, он упорно отбрыкивался от такого общения с иностранными коллегами.

Майер выехал на автобан. Клуфтингер приподнял стекло, оставив лишь щелочку, поскольку звуки его любимого радио «Бавария 1» тонули в дорожном шуме, опустил солнцезащитный щиток, откинулся на подголовник и прикрыл глаза.

Итак, они вышли на след, и след казался горячим. Еще несколько часов назад они не знали, кем был тот человек на кладбище, а теперь волею случая не только установили его личность, но и получили адрес. Если объявленный розыск принесет плоды, дело будет вскоре закрыто. Мотивы убийства непременно всплывут где-то в папках, изъятых из квартиры Лутценберга. Интересно, что подвигло молодого учителя на такой шаг? Все косвенные улики свидетельствовали о том, что именно Лутценберг задушил Вахтера шнуром для занавесок. Бывшего лучшего друга своего отца! Экономка Вахтера ведь четко опознала в парне на похоронах жертвы посетителя, который приходил за день до убийства. К тому же хозяин и гость ожесточенно спорили. Знать бы о чем! И какие отношения могли связывать молодого Лутценберга и солидного Филиппа Вахтера?

Все окружающее Клуфтингер уже воспринимал на уровне подсознания. Тепло в салоне, монотонный шелест шин и урчание мотора, посвистывание обтекающего воздушного потока у боковых стекол, шуршание радио, в котором прерывистые ноты перемешивались с невнятными словами, – от всего этого его сморило, точно перед ним разворачивался некий психоделический узор с игрой света и цвета, погружая в транс. И в этом состоянии полудремы в его мозгу проносились обрывки мыслей.

Связь между Лутценбергом и Вахтером – восстановить пробелы в жизни Вахтера по альбому или иным путем – розыск – розыск должен дать результат – пропавший альбом найден у Лутценберга – косвенные улики – доказательства – доказательств нет? – пока нет, но могут появиться – обязательно появятся – где? – где-то обязательно – черт, а где? – розыск – правильное решение – Интерпол найдет – мы найдем, где бы он ни скрывался – связи по отцу? – но тот же мертв – через дочерей? – вряд ли – отец порвал с Вахтером – контактов между семьями не было – или все-таки отец? – дело в профессии? – Лутценберг-старший потерпел крах – работал простым сыроваром – искать здесь – сыровар в Бёзершайдэгге и биохимик – качественные продукты – пармезан – пармезан попробовать – пармезан для клецек – клецки с сыром – Лангхаммер…

Клуфтингер разом вышел из дремы. Черт, скоро ему предстоит разделить трапезу с доктором Лангхаммером. Он поразился: этот фат влез даже в его сон, когда мысли плыли о деле. Вот уж достал!

Внезапно его подкинуло в кресле от того, что Майер резко затормозил. Сзади послышался хор возмущенных гудков. Клуфтингер покачал головой: да уж, вождение не являлось сильной стороной коллеги. Но он не опустился до язвительных комментариев, а повернулся назад и дотянулся до альбома, который раньше положил на барабан. В нем обнаружились фото, которые описала Юлия Вагнер: семейные снимки на отдыхе в Италии, оба друга – тогда еще в полном расцвете сил – на теннисной площадке, на поле для гольфа, тоже, очевидно, за границей – в те времена в Альгое такого еще не было. Помимо этого, в альбоме нашлись и фотографии, относящиеся к их профессиональной деятельности. На одной – Вахтер и Лутценберг за работой возле опытной установки, в белых халатах, с пробирками в руках. На другой – при вручении премии, с дипломом и одним из тех огромных чеков, какие можно видеть по телевизору, когда показывают разные благотворительные мероприятия. Из всех этих кусочков картинка у Клуфтингера пока не складывалась. И все же фотографии полезны для дальнейшего расследования, и не только потому, что служат доказательством связи между убитым и Андреасом Лутценбергом, пусть еще и не проясненной. Тут надо поработать головой, чтобы взломать код этого альбома.

И снова Клуфтингер углубился в размышления, и снова не замечал ничего вокруг, однако реальность самым безжалостным образом вторглась в его сознание. Он почувствовал, как поднимается дурнота. Скольжение авто, тягомотина по радио, духота – конечно, его укачало. И зачем только он взялся за этот альбом! Его начинало тошнить, даже когда он смотрел карту во время езды. Он высунул голову в окошко, но встречный поток воздуха перекрыл дыхание. Надо бы попить, но воды нет. Тогда он попытался унять тошноту дыхательными упражнениями, которые обычно немного помогали. Равномерно и шумно вдыхая и выдыхая, он сконцентрировался на работе легких, как вдруг ощутил сильнейший позыв к рвоте – это Майер заложил крутой вираж на Кемптен на слишком большой скорости.

К тому же возникла и вторая проблема: приспичило в туалет. Может, попросить Майера остановиться у ресторана быстрого питания для автомобилистов, который скоро покажется? Пока еще можно терпеть, но сколько это продлится? Нет, не стоит проявлять перед подчиненным свою слабость. Справа проплыл «Макдрайв», а с ним исчезла и надежда на последний туалет до президиума. Клуфтингер постарался сосредоточиться на видах за окном: Берлинер-платц с унылыми фасадами и множеством сходящихся на ней дорог, величественные барочные башни церкви Святого Лоренция, знаменитый Центральхаус, после грандиозной реконструкции ставший наряду с базиликой едва ли не визитной карточкой Кемптена. Приближался Иллербрюкке, самый протяженный мост через Иллер, но он означал близкий конец страданиям. Клуфтингер стал опять глазеть в окно. Дети на спортплощадке на берегу реки в лучах солнца гоняют мяч и бьют по слишком большим для их маленьких ног воротам. Сколько же лет он ездит по этой кольцевой улице, а давно не воспринимал так живо все окружающее. Слева – крематорий, справа – ипподром, где девушка в черной шапочке пускает саврасую лошадь на препятствие из красно-белых кругляков, дальше – угол кладбища, перед которым стоянка большегрузов. А на ней в глаза бросился молоковоз с рекламной надписью: «Шёнмангер – вкус Альгоя». Майер перехватил его взгляд и, похоже, понял «фишку».

– Еще раз забить на них? Вызвать к нам?

– Да, но позже, – сумел выдавить из себя комиссар, завидев берег.

Если будет «зеленая улица», то через десять секунд они затормозят у президиума и он сможет вырваться из ада, который прежде считал своим любимым «пассатом».

Майер заглушил мотор. Но прежде чем машина остановилась, Клуфтингер уже вывалился наружу, жадно хватая ртом воздух.

– Что-то вы бледный. Вам нехорошо? – озаботился Майер, глядя на комиссара, припавшего к ограждению стоянки.

– Все нормально. Немного жарко сегодня. Надо что-нибудь проглотить… и еще воды… – пролепетал Клуфтингер, постепенно отходя благодаря свежему воздуху.

– Сегодня нам предстоит еще многое сделать, фрейлейн Хенске, – оживленно заявил на пороге приемной комиссар, потирая руки. Облегчившись, он снова чувствовал себя на подъеме.

Санди в замешательстве захлопала ресницами. Только что мимо важно прошествовал Майер, словно неся ответственную миссию. Теперь вот шеф, исполненный служебного рвения.

– Что стряслось, господин Клуфтингер? Отчего такой переполох?

Клуфтингер вкратце передал ей суть дела, а потом попросил собрать весь штат к шестнадцати часам на экстренное совещание, разыскать Юлию Вагнер, где бы она ни находилась в это время, и обеспечить с ней связь. На все про все секретарше отводилось меньше часа. Тут до нее дошло, что комиссар не шутил, работы действительно невпроворот.

Впрочем, Санди это только обрадовало. Она любила, когда в конторе развивалась кипучая деятельность и царило приподнятое настроение. Собственно, этого она и ожидала, когда устраивалась в полицию, пусть и административным служащим, а не оперативным работником. И такое же представление о ее службе было у друзей и знакомых, по крайней мере иногда она в этом убеждалась. Теперь снова начнутся конференции, заявления для прессы – вниманием они уж точно не будут обижены. В такие дни Санди ощущала себя причастной к «событиям государственной важности», как она выражалась.

Минут через сорок в конференц-зале собрались почти все, сгорая от нетерпения в деталях узнать от шефа о подвижках в деле, весть о которых уже разнеслась по президиуму. Клуфтингер выслушал доклад секретарши о пока безуспешной попытке отыскать старшую дочь Вахтера в Мюнхене, но она обещала приложить все усилия после конференции. Майер тем временем успел сделать все необходимое, чтобы запустить махину срочного международного розыска «подозреваемого в убийстве Андреаса Лутценберга, проживающего в Меммингене». Ровно в назначенный час все трое присоединились к коллегам.

Фрейлейн Хенске заняла место рядом с комиссаром и открыла ноутбук, готовая вести протокол. Клуфтингер после короткого приветствия перешел к делу. Теперь доподлинно известно, что молодым человеком, бежавшим с кладбища во время похорон жертвы, оказался некий Андреас Лутценберг. Он же опознан как субъект, имевший спор с Филиппом Вахтером в его доме накануне убийства. Помимо прочего, в квартире Лутценберга изъят фотоальбом, пропавший из дома Вахтера. Посему именно он становится главным подозреваемым в убийстве.

По рядам пронесся шепот.

Закончив свой доклад, который супруга определенно одобрила бы за четкость и лаконичность, комиссар приступил к распределению заданий на текущий день. Двум полицейским надлежало опросить возможно больше людей из окружения Лутценберга и получить полную информацию о его связях, образе жизни и местах пребывания, а также навести справки в его школе. За квартирой в Меммингене вели наблюдение тамошние коллеги.

– Боюсь, президиуму придется выдавать вам премию за стертые подметки, – пошутил Клуфтингер, переходя на местный диалект, и все вздохнули с облегчением.

Перед ними снова стоял старый знакомец, человечный и с чувством юмора, поскольку подчеркнуто профессиональный сленг комиссара нагнал страху. Теперь же все пойдет по накатанному, и совещание скоро закончится.

– Так. Наши «кабинетные сидельцы» пусть займутся бумагами из квартиры Лутценберга. Они должны скоро прибыть, если по дороге не растворятся в тумане. Коллеги Майер, Штробль и Хефеле присоединятся к ним позже, а по необходимости и сменят, – сказал Клуфтингер и покосился на секретаршу.

Санди стоило бы непременно намекнуть, о чем писать в протокол, а чего не надо, сама она путалась. Кабинетных работников, разумеется, классных специалистов в своей области, «настоящие» сыщики часто награждали такими прозвищами – от «сидельцев» до «крыс» по возрастающей, – но это вовсе не говорило о пренебрежительном отношении к ним. И те, и другие знали, что оперативники высоко ценят их кропотливый труд и все понимают – без дотошных исследований криминалистов никакая оперативная работа не принесет плодов. Поэтому те терпеливо сносили подтрунивания.

С первым шутливым оборотом в речи начальника Санди худо-бедно справилась, а вот со вторым у нее возникла проблема. Она уже напечатала «в тумане», как вдруг ей это показалось странным. Долго обдумывать возникший вопрос было не в ее характере, поэтому она воспользовалась короткой паузой и обратилась к комиссару:

– Минуточку, господин Клуфтингер. Мне, да и остальным, наверное, не понятно, при чем тут туман. Еще ясный день, солнце светит. Почему вы решили, что на дороге будет туман? Что мне заносить в протокол?

Все дико заржали. Клуфтингер попытался взять ситуацию под контроль, чтобы не усугублять неловкость. Шутку поняли все, кроме Санди, и это объяснялось вовсе не ее тупостью. Просто уроженка Восточной Германии, она хоть и узнала особенности края, ставшего ее новой родиной, но не настолько, чтобы ловить на лету шутки, связанные с характером местности. Чего она определенно не знала, так это того, что между Кемптеном и Меммингеном со времен ледникового периода пролегала конечная морена – гряда холмов, которые являлись метеограницей. Особенно это становилось заметно в зимние месяцы: в то время как наверху стояла дивная солнечная погода с легким морозцем и таким прозрачным воздухом, что видимость была вплоть до самых дальних вершин, в низине лежал густой туман, обволакивающий все вокруг молоком. Разделительная черта проходила и по так называемым Альгойским воротам, точке на дороге среди холмов, откуда путешественнику и направлении Кемптена впервые открывалась захватывающая дух панорама Альгойских Альп. Вот поэтому-то жители возвышенностей часто посмеивались над своими соседями с низменности. К тому же верхнеальгойцы кичились популярностью своих краев среди туристов, которые вносили весомый вклад в региональный бюджет. Правда, существовал и свой минус. Из-за этого лучшие местечки в горах были, можно сказать, перенаселены, и цены на недвижимость в альпийских долинах, а также на деликатесы постоянно ползли вверх.

– Нет-нет, фрейлейн Хенске, о тумане в протоколе упоминать не надо. – И по серьезному выражению его лица она поняла – сейчас не время для расспросов.

Своих ближайших помощников, Штробля и Майера, комиссар попросил задержаться, остальных собрался отпустить. Санди, нимало не смущенная недавним инцидентом, снова вмешалась: