Текст книги "Убийство к ужину"

Автор книги: Фолькер Клюпфель

Соавторы: Михаэль Кобр
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Клуфтингер изучил уже полпапки документов, но удовлетворения от полученной информации не испытывал. Он уже в деталях знал, как и почему оба фигуранта сбились с млечного пути, но так и не отыскал главного: почему их дорожки разошлись?

Клуфтингер принялся листать дальше. Конкретного ответа он не получил, но, судя по всему, они поцапались из-за своих исследований. Он закрыл папку и посмотрел на часы: без четверти двенадцать. Даже не заметил, как пролетело время. Да, чтиво оказалось занимательным, хотя обычно его не слишком увлекали архивные изыскания.

Он, кряхтя, поднялся, потянулся, размял ноги и пошел заглянуть в кабинет, где Майер, Штробль и Хефеле корпели, зарывшись в горы папок, книг, бумаг и бумажек. Клуфтингер едва удержался от вопроса, готового сорваться с языка: видят ли еще они за деревьями лес? Вместо этого деловито осведомился:

– Нашли что-нибудь?

– Хорошо, что ты зашел. Нашли. Кое-что и в самом деле интересное. – Штробль протянул ему пару листов.

Комиссар мгновенно распознал в них выписки из счетов и оживился:

– Не томи, в чем тут дело?

– Лутценберг проявил себя очень аккуратным малым, по крайней мере в отношении финансов. Он подшивал все свои выписки. Обычные движения денежных средств на счетах, которых мы обнаруживаем все больше. – Штробль повел пальцем по строкам. – Жалованье, квартплата, телефон, снятие через терминал, кредитные карты и прочее. А вот теперь главное: за последние шесть месяцев он вносил деньги наличными. И всегда вполне божеские суммы. Смотри! От пятисот до четырнадцати тысяч евро. Здесь бросаются в глаза три факта. Во-первых, до этого он ни разу не делал взносов наличными, мы проверили. Во-вторых, все не превышают пятнадцати тысяч, то есть останавливаются у границы, когда по закону об отмывании денег банк должен сообщать о платеже. И в-третьих, сложи-ка все эти суммы… – Штробль многозначительно переглянулся с коллегами, которые вместе с ним прорабатывали финансовые документы, – за эти шесть месяцев набежала кругленькая сумма в сто тысяч евро!

Клуфтингер присвистнул.

– Что же вы мне раньше не сказали?

– Ты же просил тебя не беспокоить. – В голосе Штробля послышались нотки обиды.

Клуфтингер поднял глаза и заметил, что вся троица ожидала от него большего восторга, поэтому поспешно добавил:

– Хорошая работа, ребята. Просто отличная!

Их физиономии тут же просветлели.

– И что теперь? – спросил Майер.

Комиссар поднял взор к потолку и с небольшой заминкой ответил:

– Разумеется, неплохо бы выяснить, откуда он получал деньги. Но это, как пить дать, станет самым трудным делом. Когда возьмем его, это будет первый вопрос, который ему зададим. А пока разгребайте дальше его кульбиты, связанные с финансами. Пороемся в прочих бумагах, может, что и выплывет. Как он хотел потратить деньги? Не запасся ли буклетами турфирм? Или автомобильными каталогами? Не приобретал ли недавно особо дорогих вещей? Не покупал ли путевку или не бронировал билеты самостоятельно? И вообще, по средствам ли жил в последнее время? Возможно, есть еще поступления с других кредитных карт, о которых мы пока не знаем. Вполне допустимо, у него имелся, так сказать… приработок.

Оторвав взгляд от потолка, комиссар оглядел коллег по кругу. Те выжидающе смотрели на него.

– Ладно, раз такое дело, поехали! – Он хлопнул в ладоши, подхватил стопку бумаг и, пристроившись за тем же заваленным столом, вместе с остальными углубился в изучение документации.

– Да. Фрау Клуфтингер.

Слава Богу, они говорят и по-немецки! Или нет? Клуфтингер вознес небесам короткую молитву. Он только что набрал четырнадцатизначный номер испанского крова жены. Целый день он боролся с собой и вот, придя домой, все-таки победил свою неуверенность. Больше всего на свете он боялся, что придется говорить на иностранном языке, и до последнего надеялся на звонок самой Эрики. На всякий случай он запасся парой-другой фраз из немецко-английского разговорника для туристов и сейчас разложил заметки перед собой. Но в душе не переставал молиться, чтобы не пришлось их применять.

Услышанное в трубке превзошло его самые мрачные ожидания: абракадабра на смеси английского и испанского. Деваться было некуда, и он отважился:

– Well, am… The room of Mrs. Kluftinger, please^[7]… Что?.. Клуфтингер!.. Да, черт побери, фрау Клуфтингер. Эрика… Клаф-фин-джер. Эрика Клаффинджер. Kei, ell, ju, eff, tee… Тьфу, two^[8]… Yes, Клуфтингер и Ландхаммер… Thank you very much, good night^[9].

Он сделал это! Раздался щелчок и гудок, значит, они соединили его с номером Эрики.

– Алло.

– Наконец-то ты на проводе, милая! Они обязаны говорить по-немецки на ресепшене! О Боже, золотко, мне так одиноко без тебя!

– Добрый вечер, господин Клуфтингер. Одну минуту. Сейчас дам Эрику.

Клуфтингер окаменел. Это он фрау Лангхаммер назвал «золотком»? Ему и жену-то называть ласковыми именами стоило неимоверных усилий. Лишь в исключительных случаях он делал ей приятное. И снова страх сковал его члены: эта Лангхаммер непременно выложит горяченькую новость мужу…

Из кадров фильма ужасов его вырвал голос Эрики:

– Привет. Как дела? Домой приходишь вовремя?

– Не беспокойся, Эрика, все как водится. Послушай, с моим делом об убийстве… Мы знаем, кто был тогда на кладбище!

– Вы нашли убийцу?

– Нет, но у нас есть подозреваемый. Что творится в конторе, полное сумасшествие! – Он не заметил, как назвал президиум «конторой». Впрочем, каждый служащий в Альгое шел на работу «в контору», не важно, что это было за учреждение.

– И кто он такой?

– Не поверишь, сын друга того.

– Кого «того»?

– Ну, этого… ну, который Вахтер.

– Ой! Это нечто. Ах, и меня нет рядом, когда ты так пашешь! Я все время думаю о тебе, мой пупсик!

– А Лангхаммер в комнате? Она слышит наш разговор? – ужаснулся Клуфтингер.

– Мне очень жаль. – Большего на данный момент Эрика сказать не могла, чтобы не усугублять ситуацию, хотя ласкательное имечко, предназначенное только для общения тет-а-тет, она явно употребила намеренно.

– Ну спасибо, удружила! И именно перед этой… Большое тебе спасибо! Сколько раз я просил тебя оставить всех этих «пузанчиков» и «пупсиков»! Мужику за пятьдесят. А ты еще и на людях! Теперь она покудахтает со своим доктором! Как мне ему в глаза смотреть?

– Мне жа-аль, – прошептала жена, хотя раскаяния в ее шепоте не чувствовалось.

Она посчитала инцидент исчерпанным и вернулась к нормальному разговору обычным голосом. Еще немного поговорили о делах Клуфтингера, причем Эрика то и дело восклицала: «пресс-конференция?», «само Баварское управление?», «по телевизору?». Она умело разыгрывала восхищение и терпеливо выжидала знака, когда можно будет перескочить на свои новости.

– А как у вас? – наконец спросил Клуфтингер, и Эрика смогла приступать.

– Бай, знаешь, это просто фантастика! Здесь все так благородно. А отель – экстра-класс! И представь себе, но утрам полный набор велнес-процедур. Прямо улет!

– Угу, – буркнул Клуфтингер, услышав говорящую рекламу туристического агентства.

– И люди все такие милые. Еда – просто сказка! Все совершенно свежее, много овощей, фруктов. На завтрак, не поверишь, подают коктейль из свежевыжатых фруктов. Представляешь, в саду отеля растут даже апельсины. И все такое ухоженное. А сегодня у нас была экскурсия в глубь острова. На маслобойню. Там жернова до сих пор ворочают лошади. Я купила бутылку оливкового масла, тебе понравится. Натуральное. Чисто природный продукт.

Эрику Клуфтингер понесло. Она описывала свой отпуск одними восклицательными предложениями. О чем она там рассказывала, Клуфтингер не вслушивался. В речь, журчащую мимо, как весенний ручеек, он изредка кидал камушки вроде «да?», «ах так?», «ну надо же!», «гм», «хм». Сын однажды назвал такое его мыканье «избыточными невербальными средствами для поддержания коммуникации», если он ничего не перепутал в терминологии.

– А что Лангхаммерша? Вы уживаетесь? Она тебя не нервирует?

– Да нет, что за вопрос! Мы прекрасно понимаем друг друга. И уже познакомились с такими милыми людьми!

Клуфтингер понял, что пора закругляться. Это была уже не его Эрика. Начиная от «так благородно» и кончая «улетом».

– Ну ладно, – подытожил Клуфтингер, но жена не дала ему так просто выскользнуть и задала еще один вопрос, громко нашептанный фрау Лангхаммер:

– Да, а вы, соломенные вдовцы, уже устраивали совместные посиделки? Что готовили?

И надо же ей было напомнить! Он быстренько распрощался и пообещал вскоре позвонить еще раз. Когда он положил трубку, в голове пронеслась мысль о том, насколько дороже может быть звонок через телефонистку вместо автоматической связи…

На следующее утро он проспал. Когда в девять часов Клуфтингер появился в президиуме, все уже находились на месте. Наверное, он забыл включить будильник. Его что-то буквально вырвало из сна, когда часы показывали четверть девятого. Он собрался в рекордные сроки и помчался на работу.

Его появление подчиненные встретили широкими ухмылками. Чтобы не лить воду на их мельницу, он заявил с непроницаемой миной:

– Извините, коллеги, задержали неотложные дела. А теперь приступим к обсуждению.

– Видно, дела и впрямь неотложные, раз уж ты не побрился, – нимало не смущаясь, заметил Штробль, и за его спиной послышались смешки.

Клуфтингер поджал губы. Черт, в этой спешке про бритву он даже и не вспомнил. Теперь и дураку понятно: он элементарно проспал. Прикинув, стоит ли расцветить свою ложь новыми подробностями вроде сломавшейся бритвы, он решил, что тем самым вызовет еще больше колкостей и выставит себя на посмешище. Поэтому просто проигнорировал замечание Штробля.

– Есть что-то новое? След Лутценберга обнаружился?

– Пока нет, – ответил Хефеле, чей подбородок также украшала двухдневная щетина.

Может быть, и его жена в отъезде? Надо будет переговорить с ним на эту тему. А вдруг они товарищи по несчастью?

Включился Майер:

– В тех бумагах, которые мы вчера просматривали, никаких ссылок на предстоящие путешествия нет. Как нет ничего другого, что вызывало бы подозрение. Сегодня я еще поговорил с коллегами, которые дополнительно опрашивали людей из круга нашего Лутценберга…

«С чего это Лутценберг вдруг стал „нашим“?» про себя удивился Клуфтингер.

– …так вот они сообщили… – Майер остановился, достал из брючного кармана свой диктофон, поднес его к уху, пощелкал какими-то клавишами, молча слушал две-три секунды, отключил и продолжил: – И там ничего существенного не обнаружилось. По всей видимости, Лутценберг никогда ничем не выделялся и в последние недели и даже месяцы образа жизни не менял, – закончил он доклад своими выводами.

– Хорошо. Сегодня я съезжу еще раз в Вайлер. Насколько я понял, в доме престарелой дамы, которую мы посещали с Рихардом, у Андреаса Лутценберга есть своя комната. Посмотрим, что найдем там, – решил комиссар.

Майер усиленно закивал.

– Обеспечить ордер на обыск? – спросил Хефеле.

– Нет, думаю, это ни к чему. Добрая старушка и так позволит нам немного осмотреться. Итак, выезжаем прямо сейчас. Евгений, ты со мной, – кивнул он Штроблю. – Остальные могут приступить к своим обязанностям.

Пока оба маршировали к выходу, Клуфтингер старательно не замечал разочарованный взгляд Майера, который, вполне очевидно, рассчитывал съездить с комиссаром еще раз. Клуфтингер испытывал легкие угрызения совести, но питал слабую надежду, что Майер долго обижаться не станет, однако выдержать сегодня диктофон оказалось выше его сил.

И снова Клуфтингер выбрал свой «короткий путь». Штробль, который, по-видимому, бывал в этих местах нечасто, всю дорогу развлекался, читая курьезные названия хуторов и деревень. Те, что казались ему особенно забавными, он торжественно зачитывал вслух. Поэтому все общение полицейских за время пути свелось к словам: «Зибратсхофен», «Бишлехт», «Эбратсхофен», «Харбатсхофен», «Кимпфлен», «Вигглис» и «Драйхайлиген».

На подъезде к пряничному домику Лины Лутценберг Клуфтингер, памятуя о предыдущем визите в «парилку», заблаговременно снял легкую курточку и аккуратно сложил ее на сиденье. Нажав на кнопку звонка, он еще и поднял взор к небу. На горизонте собирались тучи, и парило не так, как в прошлый раз. Солнце млечным диском проглядывало сквозь дымку облаков. Однако ветерок еще не поднялся, и воздух колыхался душным маревом, хоть до полудня было еще далеко. Клуфтингер вздохнул.

И снова прошло изрядно времени, прежде чем дверь приоткрылась и на пороге появилась добрая ведьма в той же одежде, что и два дня назад. Поначалу она казалась встревоженной, но ее взгляд тут же прояснился, как только она узнала комиссара.

– Вай, господин полицейский ко мне заглянул. Пусть он проходит.

Оторопевший Штробль открыл рот и посмотрел на Клуфтингера. Тот пожал плечами и покачал головой, делая знак не задавать вопросов по поводу ее странной манеры речи.

– А я как раз травяной чаек заварила, вот господа отведают свеженький, – засуетилась хозяйка, обрадованная нежданным визитом.

– Нет, нет, никакого чаю! – взвыл Клуфтингер и, не желая показаться полным невежей, добавил: – Жаль, фрау Лутценберг, но мы очень торопимся.

Не обращая внимания на отказ, старушка скоренько прошаркала на кухню. Полицейским не оставалось ничего другого, как последовать за ней.

– Вам известно что-либо о вашем племяннике? – спросил Штробль.

Вместо ответа она подняла на Клуфтингера невинный детский взор. Комиссар быстро сориентировался и представил коллегу:

– Фрау Лутценберг, это Евгений Штробль, он служит в кемптенской полиции. Так в последние два дня ваш племянник не появлялся?

– Который племянник? Вай, меня многие кличут бабушка Лина… – Она свела брови, точно забывшись воспоминаниями. Однако глаза ее лукаво поблескивали.

– Мы имеем в виду того, из-за которого приезжали в прошлый раз. Андреаса, – наивно попытался подстегнуть процесс Клуфтингер.

– Ах, тот Андреас…

Полицейские дружно переглянулись и энергично закивали головами.

– …да, тот уж давно глаз не казал, – закончила она, к вящему разочарованию обоих. – И вот что я им скажу, не к добру это.

– Может быть, Андреас оставил здесь какие-то вещи? Нам бы взглянуть на них, – зашел с другого боку Штробль.

– Почем мне знать, чего тот оставил. Я в ту комнату не хожу.

– Его комната, стало быть, сохранилась? – обрадовался комиссар.

– А куда ей деться? – искренне удивилась старушка. – Детская комната, она всегда была детская, а чего он подумал, кто там живет?

Клуфтингер не стал пускаться в рассуждения, а просто спросил:

– Можно нам ее осмотреть?

– Отчего же?

Лина Лутценберг поманила их за собой и медленно, ступень за ступенью начала подниматься по лестнице. Когда все трое наконец дотопали до верхней площадки, она махнула рукой в конец коридора:

– Там комната. Только пусть господа полицейские не устраивают беспорядок, – погрозила она пальцем.

Обстановка оказалась простенькой, но солидной. Посередине высокая кровать со старинными металлическими спинками, справа от двери почти всю ширину стенного проема занимал такой же древний комод, напротив кровати – массивный резной шкаф, а за ней окошко с дверью на балкончик.

Клуфтингер раздвинул шторки и выглянул из окна. Небо уже потемнело и нависало свинцово-лиловым пологом, по кронам вековых деревьев, шелестя листвой, пробегали первые порывы ветра. Скоро разразится гроза.

– Посмотри в шкафу, а я займусь комодом.

Клуфтингер взялся за верхний ящик. Тот заедал, и пришлось тянуть за обе латунные ручки, выравнивая ход. В ящике были любовно и бережно разложены толстые шерстяные носки ручной вязки. Он оценил их количество: не меньше двух дюжин – такого ему еще не приходилось видеть. Следующий ящик заполняли аккуратно сложенные цветастые рубахи и разномастные галстуки. Третий занимало белое нижнее белье в мелкий рубчик. При взгляде на такое «приданое» Клуфтингер уже не задавался вопросом, почему молодой Лутценберг хранил его в старом доме. Пришел черед последнему ящику.

Он представлял собой склад всякой всячины. По словам жены, в каждом хозяйстве есть такой уголок для мелкого хлама, который, может, никогда не пригодится, а выкинуть жалко: монетки разного достоинства вперемешку с канцелярскими скрепками, затвердевшими ластиками, шариковыми ручками, катушками скотча, вплоть до заржавевших ключей неизвестно от чего и использованных почтовых конвертов. Этот ящик выдвигаться никак не хотел, что-то его стопорило. Клуфтингер опустился на колени, опираясь на руку, поскольку травма, полученная на кладбище, все еще давала о себе знать. Теперь глаза оказались на уровне ящика, и стало возможным заглянуть внутрь. Там было темно, но в самой глубине просматривались контуры какого-то предмета, мешавшего движению. Он до плеча засунул руку и нащупал картонку, обтянутую круглой резинкой. Зацепившись за нее пальцем, он извлек ее на свет божий.

– Что-то откопал? – заинтересовался Штробль, с любопытством наблюдавший за невероятными гимнастическими упражнениями шефа.

– Пока не знаю, – ответил тот, разглядывая коробку из черного картона. Он снял резинку и открыл крышку. – Полагаю, да.

Оба склонились над находкой. Какое-то время тишину нарушало лишь их дыхание. Вдруг страшный грохот потряс все вокруг, даже стены дрогнули. Понадобилось время, чтобы испуганные полицейские поняли – это был мощный раскат грома.

– Видно, куда-то ударила молния, – переводя дух, предположил Штробль.

Клуфтингер кивнул и снова сосредоточился на содержимом коробки. Она оказалась битком набита бумагами, отчасти рукописными, но присутствовали и газетные вырезки. Сверху лежала фотография. Роберт Лутценберг и Вахтер. Вахтера комиссар узнал по такому же снимку из пропавшего альбома. Иначе идентифицировать его личность он бы не смог, поскольку лица у фигуры не было. Его остервенело выцарапали.

– Боже милостивый! – прошептал Штробль одними губами, беря снимок в руки.

– Можешь спокойно кричать во весь голос, – бросил Клуфтингер через плечо.

Дрожащими руками он вынул из коробки стопку бумаг. Многие из газетных вырезок оказались ему знакомы по архивной подборке, которую он изучал день назад. Некоторые из них были снабжены пометками от руки. На полях одного интервью Вахтера то и дело летящим росчерком появлялось «ложь!!!», отдельные фрагменты перечеркнуты крест-накрест, другие – дополнены убористым почерком в конце абзаца.

– У меня такое впечатление, что мотив кроется в этой коробке, – задумчиво протянул Штробль.

Клуфтингер был того же мнения. Он сложил бумаги обратно, накрыл крышкой и взял коробку под мышку.

– Ты все осмотрел? Если больше ничего интересного нет, идем. Я хочу все это как можно быстрее просмотреть.

Штробль кивнул, и они направились к лестнице. Клуфтингер уже приступил к церемонии прощания с гостеприимной хозяйкой, как зазвонил телефон. Она неторопливо побрела к аппарату. Комиссару уже не терпелось продолжить работу, и, не желая терять понапрасну время, он попытался поймать взгляд Лины Лутценберг и просто махнуть рукой на прощание. Он уже был готов осуществить свои намерения, когда до него дошло, что он слышит.

– Андреас? Вай, куда ты запропастился, малыш? Совсем забыл. Навестил бы…

Секунду Клуфтингер стоял как громом пораженный, потом в два шага подскочил к телефону и выхватил у старушки трубку.

– Алло? Господин Лутценберг?

Тишина.

– Господин Лутценберг! Это комиссар Клуфтингер, криминальная полиция Кемптена. Вы на проводе?

Тишина. Комиссар уже набрал воздуху в легкие, готовясь обрушиться на «собеседника», как вдруг тот тихо ответил:

– Да.

– Господин Лутценберг, Бога ради, где вы находитесь?

– Я… я не могу вам этого сказать, господин…

– Клуфтингер! – рявкнул комиссар, но одумался и понизил тон. – Господин Лутценберг, послушайте меня, вы только усугубляете свое положение. Нам надо поговорить. Скажите, где вы, и я обещаю…

– Вы ничего не можете мне обещать, – перебил его Андреас. – Если я к вам приду, меня найдут и другие. Неужели не понятно? Нет, это совершенно невозможно! – Последние слова он выкрикнул с такой силой, что задрожала мембрана в трубке.

– Какие другие? Скрываться нет смысла. Вы должны… – он хотел сказать «прийти с повинной», но смягчил формулировку: – прийти как можно скорее. Мы все знаем. У меня в руках ваши документы.

– Ничего вы не знаете, – послышалась горькая жалоба. – Если бы вы, как говорите, все знали… – Пронзительный рев сирены поглотил конец фразы. Лутценберг понял это и, надеясь перекричать ее вой, заорал в трубку: – Если бы вы все знали, то пришли бы не туда, где сейчас находитесь! Не все так, как кажется на первый взгляд!

Щелчок и короткие гудки.

– Повесил трубку. Просто взял и повесил трубку! – вознегодовал комиссар.

– Что он сказал? – взволнованно спросил Штробль.

– Что мы не все знаем. Что мы не там ищем. Такое ощущение, будто он напуган до беспамятства.

Клуфтингер отчаянно тряхнул головой. Буквально недавно все казалось таким ясным, а теперь они снова блуждают во мраке.

Андреас Лутценберг повесил трубку. Он тяжело дышал. Его бил озноб. Он никак не ожидал, что полиция доберется до него в Вайлере. На лбу выступили крупные капли пота. Он провел ладонью по лбу. Домой нельзя, к бабушке нельзя. Ни в Мемминген, ни в Вайлер. Они уже там. Что делать? Они не должны его найти. Если найдут… Нет, лучше не думать о том, что может случиться. Но куда податься? Стоп. Есть один вариант. Хижина. Там он пересидит. Там спокойно все обдумает. Да, нужен покой. Следующий шаг решит все, и делать его надо обдуманно. В теперешнем состоянии он скорее напортачит. Покой, немного покоя, и все разрешится. Этот кошмар кончится. Он стряхнул оцепенение, открыл скрипучую дверь телефонной будки и вышел на улицу. Тяжелые крупные капли шлепались на сухой асфальт. Он глубоко вздохнул – запах освежающего летнего дождичка всегда умиротворял, – запрокинул голову и подставил лицо дождю.

– Он сказал вам, где находится? – Клуфтингер повернулся к Лине Лутценберг.

– Нет, он вырвал у меня трубку из рук, – с ясным взором ответила старуха.

В принципе она права, подумал Клуфтингер. Наверное, надо было дать им время на разговор. Возможно, тогда он знал бы сейчас больше. Возможно…

Он злился на себя. Ситуация вышла из-под контроля. Если еще недавно след Лутценберга просматривался, теперь тот станет осторожнее и запутает следы. Звонок только все усложнил.

– Шеф?

Голос Штробля выдернул его из размышлений. Задним числом он осознал: Евгений уже не в первый раз обращается к нему.

– Что?

– Я говорю, едем в президиум, или ты думаешь, он позвонит еще раз? Может, у тебя есть предположение, где он сейчас находится?

На повторный звонок Клуфтингер не рассчитывал, как и представления не имел, где сейчас может быть подозреваемый.

– Поехали, – коротко отрезал он. – Коробку не забудь!

Андреас мог видеть обоих полицейских. Из засады открывался хороший обзор, а он оставался незамеченным. Один что-то нес под мышкой. Наверное, собранные им документы, поэтому комиссар и говорил, что они все знают. Возникло мимолетное желание выйти. Но он отмел эту мысль. Они предъявят ему обвинение. Он уже давно предполагал такую возможность, но четко осознал ее только на кладбище. Кем была та женщина, которая указала на него комиссару во время похорон? Он ее не знал. Может быть, не стоило так реагировать? Может, она просто обозналась? Но его нервы находились на пределе. Поэтому-то теперь так важно сохранять холодную голову. Слишком многое поставлено на карту. Во второй раз он не должен рисковать собой очертя голову. Нет, теперь нельзя идти с повинной. Надо собрать больше информации.

Темно-зеленый «пассат» уже скрылся из виду, но он на всякий случай выждал еще с час и только потом зашагал в другую сторону.

Всю дорогу до президиума Клуфтингер пытался в деталях восстановить телефонный разговор. На этот раз Майер с его диктофоном еще как пригодился бы, но теперь поздно говорить! Надо встряхнуть свою память. В голове крутилась какая-то фраза, но никак не удавалось поймать ее за хвост. Она тенью ложилась на все другие. Клуфтингер постарался сосредоточиться на отдельных мыслях и выстроить их в логическую цепочку, но та, которая крутилась, казалась ключевой и вроде бы прозвучала под конец…

Вот! «Все не так, как кажется на первый взгляд».

– Что, прости?

Оказывается, он произнес фразу вполголоса.

– Что? Ах это. «Все не так…» или «не все так, как кажется на первый взгляд». Это сказал Лутценберг по телефону.

– Звучит как азбучная истина.

– Наверное. Но возможно, этим он хотел нам что-то сказать.

– Что ты имеешь в виду?

– Сам не знаю. Может быть, мы что-то упускаем. Не знаю. Я уже ничего не знаю.

Комиссар в сердцах стукнул кулаком по коробке, которую они забрали из комнаты Лутценберга. Штробль промолчал. Он, вцепившись обеими руками в руль, следил за дорогой.

– Там было что-то еще. В разговоре. Но сейчас никак не приходит на ум… – Клуфтингер наморщил лоб.

– О его причастности? – Штробль сделал попытку помочь шефу.

– Я… нет, точно не знаю…

В кармане он зажал в кулак ключ. Прикосновение холодного металла придало ему уверенности, когда он вышагивал к своему автомобилю. Ключ приносил успокоение, поскольку являлся символом крова, который станет ему убежищем по меньшей мере на остаток дня и предстоящую ночь.

А потом придется принимать решение, от этого никуда не деться. Каждый следующий шаг будет связан с большим риском. Но сегодня можно передохнуть. Он улыбнулся, вспомнив, как бабушка непременно хотела напоить его чаем и все уговаривала остаться ночевать. Добрая душа. В ее мире все ладно и просто, никаких забот, мучающих его. Оставалось только надеяться, что она, с ее чистой душой, вняла его настоятельной просьбе и не выдаст, что он наведывался к ней.

Как хорошо было бы жить в этом беззаботном мире, думал он, поворачивая на едва приметную тропку. Но однажды он принял решение. Во всяком случае, дал делу ход. Если бы он не стал копать под Вахтера…

Улыбка замерла на губах. Правильно ли он поступил? Не лучше ли было все оставить как есть? И зачем только он решил разыгрывать из себя ангела-мстителя! Но с другой стороны, если бы он ничего не предпринял, оно разъело бы его изнутри. Погубило, как отца. Он оказался свидетелем его разрушения. Потрясение от предательства Вахтера – сам отец никогда не употреблял этого слова, но так оно и было, – слишком глубоко засело в нем. Отец от него не оправился. А сколько идей осталось не реализовано, ведь именно отец – в этом нет никаких сомнений – являлся мозгом в том научном дуэте. Косвенным доказательством послужило то, что в одиночку Вахтер так и не смог преподнести ни одного открытия, сравнимого с тем.

Вахтер паразитировал на таланте отца. Отец был очень ответственным ученым, не таким бессовестным, как Вахтер. Он знал: в их исследованиях есть скрытые риски. Он предупреждал о возможной канцерогенности новой культуры бактерий. Это Андреас знал по скупым рассказам отца о тех временах.

Но Вахтера манили быстрые деньги. Кроме того, он хотел как можно скорее видеть результаты на молочной ферме, которую они купили в складчину довольно дорого. Поэтому Вахтер пренебрег опасениями отца и дал продукту «зеленую улицу». Как он при этом сумел обойти экспертизу, даже для отца осталось загадкой.

Андреас подозревал, что Вахтер просто подделал ряд отчетов. Тщательного анализа тоже не проводилось, поскольку отец никогда не выносил своих сомнений на публику. Но Вахтер-то все знал! И тем не менее дал добро на свободную продажу. В отсутствие отца, который в то время оказался в отъезде. И даже в известность не поставил. Когда отец вернулся, дело было сделано. Уже тогда отцу стоило задуматься о моральных качествах своего «друга». А дальше все развивалось еще страшнее. Но и тогда отца сразил не столько конец карьеры и научной деятельности, сколько тот факт, что лучший друг не только обманул его, но и подставил.

Андреас добрался до своей машины. Гроза унеслась, но в воздухе все еще пахло озоном и влажной землей. Он вдохнул полной грудью. Перед глазами неотступно стоял образ отца на больничной койке. Его запавшие, в черных кругах глаза, измученный взгляд. Но и в этот момент он не переставал думать о бывшем попутчике. «Оставь это», – прошептал отец бескровными губами, и это были его последние слова. Андреас понял, чего хотел отец, но не стал обещать того, чего выполнить не сможет.

Андреас постоял еще минутку у машины. Потом кивнул сам себе и приготовился ехать. Он все сделал правильно.

– Пропади все пропадом! Где теперь искать этого Лутценберга? – Клуфтингер обращался скорее к себе, но обвел суровым взглядом собравшихся коллег.

– Розыск пока не дал результата, – сообщил Майер. – Ни наш, ни международный.

Клуфтингер встал с кресла и принялся расхаживать вдоль массивного стола.

– В телефонной компании что-нибудь выяснили?

– Запрос сделали, – кивнул Хефеле с дивана, где угнездились все три ближайших помощника. – Но надежды мало. Да и ответ требует времени.

– Делать нечего, будем ждать. А пока займемся этим. – Клуфтингер хлопнул ладонью по коробке из комнаты Андреаса Лутценберга, стоявшей на его письменном столе. – Хефеле, ты… Черт вас всех побери со всеми турками!

Комиссара прервала сирена полицейского автомобиля, выезжавшего со двора на срочный вызов. Говорить под ее вой было невозможно. Он пошел к окну, чтобы закрыть фрамугу, и вдруг остановился.

– Я полный болван! – возопил он, но благодаря не-прекращающемуся реву его никто не услышал.

Он быстро захлопнул окно и, возбужденный, подлетел к коллегам.

– Я понял! Я понял, что все это время не давало мне покоя!

Все недоуменно уставились на шефа.

– Тот телефонный разговор, – обратился он к Штроблю. – Я же тебе сказал, мы что-то пропустили!

Штробль сделал удивленное лицо.

– Сирена! – Клуфтингер взмахнул рукой в сторону закрытого уже окна. – Сирена! Надо запросить все выезды пожарных команд за последние полтора часа по тому району, а возможно, и по всему Альгою. Если понадобится, и по всей Германии.

Бедняги подчиненные в растерянности переглянулись. Клуфтингер, заметив, что его не понимают, счел нужным разъяснить:

– Когда я разговаривал с Лутценбергом, нам тоже мешала сирена. Сирена пожарной машины. Возможно, это наведет нас на след.

В хижине было прохладно, почти холодно. Его слегка знобило. Впрочем, причина могла крыться и в нервном напряжении, которое его не отпускало уже на протяжении трех недель. Он скинул куртку, которая изрядно засалилась у ворота. И не мудрено, сколько уж дней он не менял одежду! Открыв суковатый деревенский шкаф, он скользнул взглядом по его содержимому. На полках – множество толстых шерстяных пуловеров и свитеров, на вешалках – меховые куртки. Разумеется, ведь хижиной они пользовались в основном зимой. Интересно, гостил ли здесь Вахтер? Порывшись в вещах, он все-таки отыскал кое-что, более или менее подходящее для летней поры: выцветшую от времени фланелевую рубашку в клетку со стоячим воротником. Он стянул грязную футболку и отправился к колодцу во дворе, чтобы обмыться. Вода возродила в нем жизненные силы. Освежившись, он уселся на веранде, впервые за много дней он не чувствовал себя затравленным зверьком. Он наслаждался тишиной и покоем, все вокруг дышало легко и вольно, внушая уверенность. Нет, здесь его не найдут. Он посмотрел на небо, где собирались тяжелые облака. Скоро опять пойдет дождь. И тут послышался гул мотора.