Текст книги "Убийство к ужину"

Автор книги: Фолькер Клюпфель

Соавторы: Михаэль Кобр
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Он чертовски радовался своей идее с розой, жена непременно восхитится его подвигом: найти в воскресенье свежие розы! Ну разве можно продолжать злиться после такого знака внимания? В Альтусриде он свернул на тихую улочку, где стоял их дом, заглушил мотор и с гордо-благодушным выражением на лице откинул голову на подголовник.

– Я вернулся! Э-эй! – крикнул он, заходя в прихожую в приподнятом настроении.

Тишина.

– Э-эй! Это я…

Ни звука в ответ. Вдруг дверь спальни распахнулась, и на пороге показалась жена. Она молча продефилировала мимо, даже не удостоив его взглядом, исчезла в гостиной, появилась снова с большим чемоданом в руках, удалилась в спальню и плотно прикрыла за собой дверь.

Клуфтингер удивленно поднял брови: значит, утренняя ссора не забыта? Вздохнув, он повесил свой плащ в гардероб и последовал за супругой. Она стояла у широкой двуспальной кровати, на которой лежали чемодан и дорожная сумка. Вокруг них оказались разложены стопками вещи, по какой-то системе, которая для Клуфтингера так и осталась загадкой.

– А, ты уже собираешься, – сказал он просто для того, чтобы сказать что-то.

– Нет, репетирую возвращение, – съязвила она.

Клуфтингер решил не вступать в перепалку. Сейчас единственным выходом для него было стоически выдержать ее гнев, пока тот сам по себе не уляжется.

– Тебе помочь? Вынуть что-нибудь еще из шкафа? – Он принял стойку готовности у дверцы.

– Нет.

– Знаешь, я тебе кое-что принес… – Он счел момент подходящим и вытащил из-за спины розу.

Жена скользнула по цветку равнодушным взглядом и холодно произнесла:

– Поставь в вазу. Может, и простоит до моего возвращения.

Клуфтингер понял: жизнь иногда бывает сложнее, чем кажется на первый взгляд. Разумеется, она вправе проявить безразличие к розе накануне своего отъезда. Но могла бы принять ее как символ примирения. Повесив нос, он плюхнулся на постель.

– Нет! Не садись сюда! – истошно закричала Эрика, и он вскочил как ужаленный, решив, что она предостерегает мужа от чего-то острого, чем он может пораниться. Но она всего лишь вынула из-под покрывала сложенную ночную рубашку.

Клуфтингер взял стул.

– Аптечку не забыла?

Вообще-то всегда это был ее вопрос, но сегодня они, похоже, поменялись ролями.

– Нет.

– Таблетки от диареи тоже положила? Еда-то там, поди, непривычная для наших желудков.

– Положила.

– Может, тебе взять с собой и хлорные таблетки? Я видел по телевизору, они быстро растворяются и хорошо дезинфицируют водопроводную воду.

– Я еду на Майорку, а не на фронт.

– Так-то оно так, но вода в этих южных странах не такая, как у нас.

Эрика чуть не задохнулась от возмущения, а потом, подбоченившись, отчеканила:

– «Эта страна» – Испания. Она расположена в центре Европы и в страшных эпидемиях не замечена.

Клуфтингер убедился, что в этом направлении ему далеко не продвинуться, и решил зайти с другой стороны.

– Я, конечно, не суеверный, – вкрадчиво начал он, зная, что его-то жена как раз отличается этим качеством, – но говорят, плохая примета, разъезжаться в ссоре.

Рука, разглаживающая блузку, уложенную в верхний угол чемодана, замерла. Конечно, ей была известна эта примета, ведь сам Клуфтингер узнал ее от жены. Даже если до сих пор она и старалась не замечать его усилий наладить отношения, у нее не осталось резона продолжать позиционную войну. Она посмотрела на него долгим взглядом, который супруг с достоинством выдержал.

– Конечно, я не хочу уезжать, не помирившись, но ты не облегчаешь мне задачу.

Клуфтингер подавил смешок. На ее суеверие всегда можно положиться. Правда, к его величайшему сожалению, в этом были и издержки: например, накануне Рождества ему приходилось тайком стирать носки и раскладывать их для просушки на батарее за занавесками, поскольку жена считала недопустимым развешивать белье на праздники. И переубедить ее было нереально.

«Это к несчастью. Значит, умрет кто-то из близких», – ужасалась она, и никакие разумные аргументы не действовали. По той же причине Клуфтингер никогда не рассказывал, что ему приснился выпавший зуб, иначе жена тут же села бы на телефон и начала обзванивать всех родных и подруг, выспрашивая, все ли в порядке. Поскольку выпавшие во сне зубы – это тоже дурная примета. Зато она всегда радовалась, если ей снились какие-то числа, и тут же вписывала их в лотерейные билеты ближайшего розыгрыша.

– Послушай, в окрестностях разгуливает маньяк. Ты ведь хочешь, чтобы его поймали? – Клуфтингер пустил в ход тяжелую артиллерию.

– Я… да, конечно. Просто… мне хотелось, чтобы у нас была и личная жизнь… – пролепетала жена.

Он победил. По крайней мере вернул себе утраченные позиции. Его распирала гордость. Искусством психологической атаки лучше всего овладеваешь в браке. Его удачное применение на допросах являлось всего лишь побочным эффектом.

– Ну что, мир? – не удержался Клуфтингер от триумфального вопроса, ответ на который знал заранее.

Эрика присела к нему на колени и промурлыкала с капризно надутыми губками:

– А что мне еще остается, милый? Слушай, я написала тебе несколько памяток. С очень важными вещами. – Она выдвинула ящичек ночного столика и вытащила кипу бумажек. – Я расклею их на дверях и дверцах, чтобы тебе было легче.

– Ты и вправду думаешь, будто я такой тупой? Уж несколько дней я смогу о себе позаботиться, как думаешь?

– Да знаю, мой ворчливый пузанчик. Просто для моего спокойствия. – Она прочитала первую записку: – Перед выходом не забыть выключить кофеварку и запереть входную дверь.

Он кивнул.

– Ты опустила еще: «и включить сигнализацию», – съехидничал он.

Она разыграла обиду:

– Ты не принимаешь меня всерьез!

– Тебя? Конечно, принимаю. А что-нибудь посерьезнее ты для меня приготовила?

Эрика загадочно улыбнулась, поднялась с его колен и протянула мужу руку:

– Идем.

Она повела его в подвал, где стоял морозильник, и открыла дверцу. По меньшей мере дюжина пластиковых контейнеров предстала его взору, и каждый был помечен записочкой вроде тех, которые она извлекла из ночного столика. Все емкости оказались расписаны по дням.

– Я тут тебе немножко наготовила. На первую неделю точно хватит, а то ведь оголодаешь.

Клуфтингер так растрогался, что терпеливо выслушал все указания от «по средам выставлять мусор на вывоз» до «по субботам менять постельное белье». После этого он по велению души пригласил жену в ресторан, вовсе не задумываясь о безумных тратах.

Утром в понедельник будильник в доме Клуфтингеров прозвонил в пять часов. Эрика повернулась к мужу, чтобы разбудить его нежным поцелуем, но другая половина постели оказалась пустой. В то же мгновение в спальне зажегся верхний свет, и она, щурясь от его яркости, разглядела в дверном проеме супруга при полном параде.

– Доброе утро, соня. Пора вставать, – ласково сказал он, подошел и чмокнул ее в щечку.

– Доброе утро, – все, что смогла пролепетать пораженная женщина.

Давно минули те времена, когда будили ее, а не наоборот. Нет, муж не был любителем поваляться в постели, но для того, чтобы он оставил любимую подушку до шести утра, должно было произойти нечто из ряда вон. Не считая восхождения в горы – тогда понятия «рано» для него не существовало. Но сейчас? Она улыбнулась дверной коробке, минуту назад служившей рамой для портрета супруга. «Как мило, – жмурилась она от счастья, – он так взволнован моим отъездом».

В одном фрау Клуфтингер оказалась права: муж действительно очень волновался. Но причиной служил не ее отъезд, однако она знать этого не могла. А комиссар Клуфтингер благоразумно не спешил ее просвещать. Он снова провел беспокойную ночь, но она существенно отличалась от всех бессонных ночей прошлой недели. Тогда его лишало сна сознание тупиковости ситуации. Сегодня ему не давало заснуть ощущение, что именно нынешний день принесет богатый улов. Он с радостью перевел бы стрелки на пару часов вперед, как проделывал это в детстве, в утро сочельника. В этот день он всегда просыпался слишком рано, и каждый час в ожидании раздачи рождественских подарков тянулся невыносимо долго, а отец был неумолим: раньше восьми вечера младенец Христос не прилетит. «Наш дом – последний в Альтусриде на его пути», – объяснял он такую задержку своему нетерпеливому сыну. А малышу это казалось нечестным, и во время воскресных месс он молился, чтобы в этом году младенец Христос изменил свой маршрут. Но ничего не происходило. Лишь много позже Клуфтингер узнал истинную причину такой непреклонности. Оказывается, в сочельник отец проводил пару-тройку часов с друзьями за игрой в подкидного дурака. Впрочем, это осталось неизменным и до сей поры. Разве что сам Клуфтингер уже не верил в историю с младенцем Христом.

Когда Эрика вошла в кухню, стол оказался уже накрыт и кофе готов. Муж сидел за столом, углубившись в газету, и качал головой.

– Что-то не так? – озабоченно спросила она.

– Пишут о нашем деле. Ничего нового и все такое. Послушать их, так мы вообще сидим сложа руки. И снова мусолят эту историю с похоронами.

Эрика вздохнула. Один плюс в ее скором отъезде: когда она вернется, этот инцидент уже забудется. Хотелось бы верить. Во всяком случае, есть реальный шанс, что к этому времени муж изловит негодяя и дело будет закрыто. Она посмотрела на него с гордостью. Конечно, подчас можно и поворчать, будто за своей работой он забывает о ней. Но ведь это не совсем так, да и во всей полиции кто лучше ее комиссара может раскрыть любое преступление?

– Что с тобой? – Клуфтингер заметил ее затуманенный взгляд.

– Ты будешь по мне скучать?

– Сама знаешь.

– Нет, не знаю.

– Мне будет тебя не хватать…

Она благодарно улыбнулась.

– …по вечерам, когда буду возвращаться с работы, а никто не встретит меня с горячим ужином.

Она разочарованно сложила губы в трубочку.

– Эрика, не глупи. Ты прекрасно знаешь, я буду сильно скучать, какие тут сомнения? А вот ты быстренько перестанешь меня вспоминать, нежась на пляже и наслаждаясь коктейлями и прекрасным питанием, не говоря уж…

– Ах, дорогой, – неожиданно вспорхнула она ему на колени, – лучше мне остаться дома. Ты же такой неприспособленный, не знаешь, где и что…

Клуфтингер растерялся от такой резкой смены ее настроения и в смущении вскочил, легонько шлепнув ее.

– Все будет в порядке. Так лучше для нас обоих. А если что, попрошу моих испанских коллег доставить тебя обратно. С эскортом.

Он обнял ее и наклонился, чтобы поцеловать, но вдруг снаружи раздался автомобильный гудок.

– Черт, этот болван перебудит всю округу! – выругался Клуфтингер, уверенный, что такой концерт может устроить только Лангхаммер на своем серебристо-сером «мерседесе-бенц» класса Е.

– Вынеси мои чемоданы, а я еще раз проверю, все ли документы взяла, – уже на бегу бросила жена.

Клуфтингер не поддался суете и вразвалочку зашагал в спальню, поднял чемодан и сумку, по весу которых можно было решить, будто готовится кругосветное путешествие, и пошел к выходу.

Лангхаммер уже ждал у открытого багажника. Завидев соседа, он потер руки и громогласно возопил:

– А, тоже свеж и бодр этим прекрасным утром! – и с шумом втянул прохладный воздух.

– Хм, – все, что выдал Клуфтингер в ответ, сопроводив это глубокомысленное замечание кивком головы.

Он забросил чемодан и сумку в багажник, но, хотя они компактно заняли место, Лангхаммер тут же принялся их поправлять.

Расставание происходило, как комиссар и любил, быстро и безболезненно. Время поджимало, и он успел только чмокнуть жену через открытое окно, как «мерседес» взял с места в карьер.

Эрика высунулась, чтобы крикнуть ему на прощание:

– Я оставила тебе еще записку, где что найти на сегодняшний ужин. И вынь наконец из машины свой барабан!

Последнее, что промелькнуло перед ним, – это ухмылка доктора, которого заботливость Эрики явно развеселила.

Клуфтингер вышел на дорогу и махал до тех пор, пока автомобиль не скрылся за углом.

А уже через несколько минут сам он находился на пути в президиум, куда опять заявился раньше всех. Он хотел в тишине и покое распланировать сегодняшний день.

– Что-то вы в последнее время стали настоящим «жаворонком», – поприветствовала комиссара секретарша.

– Здравствуйте, фрейлейн Хенске. Кто рано встает, тому Бог подает, знаете ли, – с готовностью откликнулся тот.

Она недоверчиво посмотрела на него, стараясь понять, говорит начальник серьезно или подтрунивает над ней. Все коллеги получали море удовольствия, пользуясь ее полным невежеством касаемо фольклора, и наставляли ее «народной мудростью», в которой отсутствовал всякий смысл. Однажды Штробль поделился с ней: «Кто роет яму другому, не бросит камень в чужой огород». Это прогремело новостью не только в Кемптене, но и во всем Западном Альгое, поскольку Санди выдала этот перл на одной из вечеринок в кругу коллег и словила гомерический хохот. Тогда ей стало ясно – ее «сделали». С той поры она вела себя осторожно. Но от комиссара она не ожидала подвоха. К тому же сегодня он оказался чрезвычайно добродушно настроен, поэтому она отважилась поддержать шутку:

– Подаяние хорошо дают и вечером.

По недоуменному взгляду начальника она поняла, что со своей остротой снова попала впросак, и поспешила сменить тему:

– У вас все в порядке? Как идут дела?

– Если не брать в расчет то, что моя жена отбыла на Майорку недельки эдак на две, бросив меня на произвол судьбы, в остальном все идет хорошо. – Клуфтингер сознательно ушел от серьезного разговора о делах.

– Ах, Боже мой! Так вам теперь самому придется готовить и стирать? А знаете, если хотите, я с радостью возьму у вас корзину. Белья, я имею в виду, на стирку. Честное слово, мне совсем не трудно!

Клуфтингер неопределенно кивнул и улизнул к себе в кабинет, правда, из вежливости оставив дверь неприкрытой.

– Сделать вам кофе? – В щель просунулась голова Санди.

– Спасибо, у меня уже есть, – ответил он с некоторым раздражением в голосе, подумав, что слегка переборщил с вежливостью.

Когда собрались подчиненные, комиссар провел короткое совещание, распределив между ними задания на день. Майер оказался на высоте и довольно расторопно раздобыл адрес сыроварни Роберта Лутценберга, бывшего друга покойного, о котором вчера поведала старшая дочка Вахтера.

– Прекрасно, Ричи, на выезд!

– Вы берете меня с собой? – не поверил своим ушам Майер.

– Идем уже, – усмехнулся Клуфтингер, чувствуя себя отцом, везущим свое чадо на загородную прогулку: так на него подействовала безудержная радость Рихарда.

В какой-то момент он пожалел о том, что не поручил это дело Штроблю, но в последнее время молодой подчиненный проявлял такое рвение – не считая его выступления на похоронах, – что комиссар решил не держать его на бумажной работе, а дать понюхать пороху.

Они ехали в молчании уже несколько минут. Клуфтингер наслаждался тишиной и покоем. День занимался чудесный. Небо мягко светилось бело-голубым перламутром. У Хелленгерста, когда они свернули с автострады А980, их встретил щит с надписью «Добро пожаловать в долину Вайтнау», а дальше потянулись зеленые пологие холмы, за которыми угадывались уже и горы. Клуфтингер никогда не мог взять в толк, почему именно пейзажи западной части Верхнего Альгоя и Западного Альгоя служили визитной карточкой их краев. Ведь как раз Восточный Альгой был известен практически всем и каждому, особенно сказочный замок Нойшванштайн на фоне заснеженных Альп, с недавних пор ставший знаменитым еще и по мюзиклу о жизни романтичного Людвига Второго. Или, скажем, Нижний Альгой, популярный высокогорным аэропортом Мемминген с великолепными автобанами от него. Даже его родной Верхний Альгой с Кемптеном и Оберсдорфом и в первую очередь Альгойскими Альпами являлся излюбленным местом отдыха. А Западный Альгой еще не наводнили туристы в отличие от его «братьев». «Может, оно и к лучшему, – рассуждал Клуфтингер, – ведь со строительством скоростных магистралей кончится эта идиллия, а прогресс неизбежно принесет с собой транспортный шум, убивающий тишину». Разглядывая крестьянские дворы слева и справа от дороги, он немного загрустил, очутившись в настоящей глухомани.

У альпинистского спортклуба «Зельтманс» комиссар повернул налево. Эту дорогу он любил, посвященные знали, как здесь «скостить путь». Хотя как сказать. Существовало множество мнений, чей путь короче. Насколько ему известно, время еще никто не засекал. Зато его вариант предлагал больше природных красот.

– Пусть скажут спасибо, что мы не из дорожной полиции, – прервал его раздумья Майер.

В следующее мгновение Клуфтингер понял, что тот имел в виду: на крутом подъеме навстречу им гнал под уклон огромный трактор. Сбоку у кабины водителя сидел человек, точнее, висел между трактором и асфальтом. При виде такого легкомыслия оба полицейских укоризненно покачали головами, хотя Клуфтингер хорошо помнил те времена, когда сам лихачил с тем же безрассудством.

В конце крутого участка ему пришлось резко замедлить ход. Впереди на велосипеде в горку пыхтела дородная дама. У комиссара даже мелькнула шальная мысль спросить Майера: не хочет ли он оштрафовать дамочку за то, что ее зад и седельные сумки свисают ниже положенного уровня? Но решил не поощрять Майера на сомнительные остроты, которых не потерпел бы даже от Штробля. Так что оставалось только ухмыляться про себя.

– Черт бы всех побрал с турецким султаном туда же! – внезапно выругался он, так что Майер заметно вздрогнул, и дал по тормозам.

Прямо перед ними на перекрестке выскочил зеленый «мерседес». Водитель, который только что несся как угорелый, сбросил скорость и теперь плелся, едва ли превышая тридцать километров в час.

«Тупоголовые туристы, тупоголовые!» – вертелось у Клуфтингера на языке, но тут он разглядел баварские номера.

– Вот так здесь ездят, – только и пробурчал он, а потом еще долго жал на гудок, выплескивая свою злость.

Он успокоился, лишь преодолев «перевал» перед Рётенбахом и оставив позади крутые повороты. Впереди открылась долина с чудными фахверковыми домиками в искусственном ландшафте, напоминающем игрушечную железную дорогу.

– А вот и указатель на яйцо, – робко подал голос Майер.

Клуфтингер не понял. Он видел лишь указатель на Эгг^[3].

– Как же, ведь «эгг» на английском значит «яйцо», – засмеялся Майер, но, заметив выражение лица начальника, быстренько сменил смех на покашливание.

– Сейчас заправимся, – никак не отреагировал шеф на неудавшуюся шутку и качнул головой в сторону показавшихся бензоколонок. – Здесь дешевый бензин.

Разумеется, все расходы на служебные поездки компенсировало государство, но Клуфтингер не мог отказать себе в удовольствии сэкономить несколько центов, не важно, на чей счет.

Перед развилкой на Линденберг и Вайлер комиссар неожиданно спросил:

– Ну и куда теперь?

Еще за пару километров он попросил Майера уточнить, и тот до сих пор сидел, склонившись над развернутой картой.

– Ну? – нетерпеливо подстегнул его Клуфтингер, не дождавшись ответа.

Майер только пыхтел, обливаясь потом. Между тем комиссар делал уже третий круг по кольцу, и желудок начинал бунтовать.

– Мне кажется…

– Скоро? – торопил шеф.

– Туда, – поспешно указал направление Майер, но в его голосе не чувствовалось уверенности.

Тем не менее Клуфтингер послушался, хоть и пригрозил:

– Ну смотри, если не туда!

Остаток пути подчиненный нервно ерзал на своем месте, то и дело теребя диктофон. Клуфтингер знал, что ему не по себе, но, в конце концов, это не его проблема. Однако что станется, если Майер и дальше будет вертеть в руках этот чертов прибор?

– Хватит возиться с этой дрянью! – рявкнул он, и Майер с испугу чуть не выронил свою игрушку.

Он собирался что-то промямлить в оправдание, но тут появился указатель, на котором желтым по зеленому было написано «Бёзершайдэгг». Майер чуть не испустил дух от счастья. Вскоре предстала и сыроварня. Клуфтингер припарковался под раскидистым каштаном у дома и решительным шагом направился к крыльцу, Майер потрусил следом.

Дверь оказалась заперта. Они обогнули здание и прошли мимо молочной цистерны вышиной с дом, сверкающей металлическими боками. На заднем дворе громоздились бидоны всех габаритов, одни выглядели новехонькими, другие – совсем проржавевшими. У задней двери штабелями были сложены старые поддоны. По двору разгуливали куры.

В открытую дверь Клуфтингер разглядел двоих: мужчину и женщину, которые мыли из шланга три огромных медных чана.

Когда полицейские перешагнули порог, в нос ударил резкий специфический запах. Клуфтингер с наслаждением вдохнул его. Пахло сразу многими сортами сыра, и его чувствительный нос чуть не зашкалило. Совсем не то, что на молочном заводе в Кругцелле, там букет был много скромнее и аромат какой-то искусственный. Однако не всем чарующий запах пришелся по вкусу, это явственно отразилось на скривившейся физиономии Майера. Что с него возьмешь! Он родом из Вюртемберга, а там не знают всей прелести натуральных продуктов.

– Бог в помощь! – крикнул Клуфтингер в помещение, выложенное кафельной плиткой.

Хозяева в белых запачканных фартуках как по команде подняли головы.

– Мы закрыты, – буркнул мужчина и направил струю на пол.

– Знаю, знаю. Я не покупатель. Просто хочу спросить, нельзя ли поговорить с господином Лутценбергом?

Мужчина и женщина обменялись взглядами.

– Такой здесь давно не живет, – покачала головой женщина и вопросительно посмотрела на мужа. – Он в долину, что ли, съехал?

– Вроде того, – не оборачиваясь, кивнул тот.

– А вы, случайно, не в курсе, куда именно переехал господин Лутценберг? Мне сказали, его сыроварня здесь.

– Вот насмешил, – наконец повернулся мужчина, не обнаруживая, однако, и тени улыбки на лице. – Видать, не больно ты знаешь Лутценберга. Он ни в жисть не марался такой работенкой.

– Так эта сыроварня принадлежит не ему?

– Ну сказанул! – все-таки засмеялся мужчина. – Само собой, не ему, потому как наша она.

Майер не выдержал, вытащил удостоверение и отчеканил:

– Мы должны допросить Роберта Лутценберга. Немедленно!

Комиссар кивнул, но одновременно сделал знак не в меру ретивому коллеге поубавить пыл.

– Дело другое. – Хозяин привернул кран. – Только вашим документом тут не поможешь…

«Однако эффектное выступление Майера не произвело должного впечатления», – отметил про себя Клуфтингер.

– …тот Лутценберг помер, почитай уж с год как.

Теперь и комиссар почувствовал себя загнанным в тупик.

– Как же… вы только что утверждали, что он… живет где-то в долине.

– Ну да, сынок Роберта, – вмешалась в мужской разговор хозяйка. – Андреас. Он там учительствует или что-то в эдаком роде. Раньше-то, бывало, показывался, а как отец помер, так и с концами.

– Так сыроварню вы купили у отца?

– Не то чтоб купили, вроде как приняли. Он запросил-то курам на смех. Мне, мол, важнее передать в хорошие руки. Он ведь держался на том, что здесь всегда делали первоклассный продукт. Вся округа знала. А то поди выживи такому махонькому хозяйству промеж больших сыроварен да молокозаводов. Это уж мы потом прибились к сети покрупнее – что не продадим напрямую, они и забирают. Мы производим по полтыщи кило в день и, если б не сдавали, стояли бы за прилавком цельные сутки. А Роберт Лутценберг, тот хозяйствовал сам. И как только успевал, ума не приложу. – И спохватившись, что разболтался, свернул свое красноречие: – Я работал у Роберта. Он и знал, что оставляет дело в хороших руках.

– Имеется ли у вас адрес сына Лутценберга? – спросил Майер и сунул сыровару под нос диктофон.

– Не-е, зачем мне? Но слыхал, где-то поблизости, в Вайлере, у них есть еще дом. Там вроде живет то ли прабабка, то ли двоюродная бабка. Уж она-то наверняка вам чего-то скажет. – Последние слова в диктофон он постарался сказать на правильном немецком языке.

– Спасибо, тогда мы наведаемся туда, – поблагодарил комиссар и направился к выходу. Уже в дверях он обернулся и приложил ладонь ко лбу, будто мысль внезапно пришла ему в голову, а на самом деле все время он только об этом и думал. – Да, нельзя ли у вас купить кусочек сыра?

Не прошло и четверти часа, как оба полицейских снова садились в автомобиль, причем Клуфтингер стал счастливым обладателем большого куска пармезана.

Сыровар, который между тем гордо представился «господином Штолем», лично спустился с ним в подвал, в «сырный рай», так сказать. Ибо от созерцания тамошних сокровищ у Клуфтингера перехватило дыхание: два помещения до самого потолка оказались заполнены большими янтарно-желтыми, лоснящимися кругами сыра. Его поразило и то, что здесь вообще сыром не пахло. В воздухе витал едкий соляной запах, очевидно, от того раствора, в котором держали некоторые сорта.

Штоль «исключительно для господина комиссара» разрезал новый круг и подарил увесистый кусок. Как ни старался комиссар всучить сыровару деньги, тот упрямо сопротивлялся. Клуфтингер чувствовал себя страшно неловко, но деваться было некуда. Честно признаться, за этот пармезан он заплатил бы любую цену, лишь бы снова не выставить себя дураком перед Лангхаммером.

Поскольку семейство Штолей смогло назвать только направление и примерный адрес нужного дома, немного поплутав по Вайлеру, оба полицейских, посоветовавшись, решили узнать у кого-нибудь дорогу. Клуфтингер приметил пожилого человека, выгуливавшего таксу, и притормозил возле него на обочине. Майер вежливо спросил, как проехать на Зандбюльштрассе.

– А кого там ищете? – полюбопытствовал человек на тягучем диалекте, просунув небритый подбородок в открытое окошко.

– Это к делу не относится, – строго выговорил ему Майер. – Нам нужна эта улица. А кого мы ищем, вас не касается.

Клуфтингер страдальчески закатил глаза. Он-то знал, чем все закончится.

– И везде-то вы, желтопятые, суете свой нос, – сверкнул глазами мужчина и убрал голову из машины.

Майер пошел красными пятнами. Он обиделся не столько на то, что его обозвали «желтопятым», нет, это альгойское прозвище своих вюртембергских соседей он подчас и сам употреблял. Его взяла досада на себя, ведь, прожив почти двадцать лет в Альгое, он так и не смог стать тут «своим». А все из-за акцента. Многим он не нравился. Вот как сейчас.

– Знаете, грубить совсем не обязательно. Не к лицу пожилому человеку, – парировал Майер, тщательно соблюдая нормы литературного языка. – Лучше не утруждайте себя ответом. Очевидно, вы просто не знаете, где находится Зандбюльштрассе.

Клуфтингер обалдел. Это надо же! «Не утруждайте себя»! Такого высокого штиля за его подчиненным не водилось, он и представить себе не мог, что парень, вечно комплексующий по поводу своих острот, способен на подобные политесы. Правда, есть объяснение: Майер, наверное, подслушал их в каком-нибудь сериале. Клуфтингера так и подмывало спросить, но он воздержался: а вдруг это и есть настоящее лицо Рихарда, которое тот усердно скрывал?

Абориген тоже оторопел, а потом выпалил:

– Если вы тут все такие образованные, ищите сами! – Свистнул через дырку между зубами свою собаку и гордо удалился.

Майер собрался было выскочить вслед за ним с удостоверением, но комиссар усадил его обратно.

– Толку не будет, Рихард, – неожиданно мягко сказал он. – Это же западный альгоец, с ним такой номер не пройдет.

Заметив изумленный взгляд Майера, он счел нужным пояснить:

– Таких упрямцев, как они, еще поискать. Если ты уж с самого начала не оказал ему должного уважения, все, проиграл. Больше ничего от него не добьешься.

Клуфтингер повернул ключ зажигания и, нагнав старика, одарил его мимолетной улыбкой, как бы в извинение за своего коллегу.

Следующего прохожего он расспросил сам и тут же получил нужные сведения. И конечно, не удержался от самодовольного «Вот видишь!» в адрес Майера.

Дом номер девять по Зандбюльштрассе оказался древним, чудным, сказочным домиком ведьмы с суковатыми балками и фахверковым фасадом. Кое-где штукатурка осыпалась, но в остальном он выглядел безупречно. В таком домике Клуфтингер с радостью пожил бы, отрешившись от мирских забот, это точно.

Не получив никакого отклика на звонок, полицейские обошли дом.

– Кто-нибудь дома? Ау!

– Чем-то могу помочь? – донесся голосок со стороны сада.

И пару секунд спустя показался обладатель, вернее, обладательница этого голоса. Лучшей картинки Клуфтингер за последнее время не видывал: ведьмочка лет эдак под девяносто, в цветастом фартуке-халатике, по краям которого свисали обнаженные ручки-веточки. Всклокоченные волосы пружинными антеннами торчали во все стороны. Сказочное создание явилось из-за утла пряничного домика с грабельками в одной руке и пучком разнообразных трав в другой.

– Бог в помощь, нам бы кого-нибудь из Лутценбергов, – наконец обрел дар речи Клуфтингер и скромно улыбнулся.

– Да-да, как раз туда. Он попал как раз туда. – Ведьмочка пошла им навстречу.

Клуфтингер определил ее манеру ходить как походку человека, изрядно занимавшегося физическим трудом, а может, ее припадания и приволакивания свидетельствовали о повреждении тазобедренного сустава, но скорее всего дело было в грубых альпинистских ботинках, из которых торчали короткие сучочки ног.

– Чего ему надо? – спросила старуха, почти вплотную подступив к Клуфтингеру, и он различил не только прилипшие ко лбу пряди волос, но и капельки пота на нем.

Комиссар назвался сам и представил коллегу, вкратце изложив суть дела. Старушка, оказавшаяся Линой Лутценберг, теткой покойного Роберта, округлила глаза, а потом засуетилась, приглашая полицейских в дом.

Внутреннее убранство поразило Клуфтингера, он никак не ожидал такого порядка и чистоты. Хотя в доме воздух и был немного спертым, как во всех старых строениях, все здесь говорило о заботливой и твердой руке. Он даже мысленно укорил себя за преждевременные выводы.

– Они могут спокойно пройти. – Старушка приветливо махнула рукой.

Только теперь Клуфтингер сообразил, что в третьем лице она обращалась к ним. Странная особенность альгойских стариков. Неужели раньше здесь все так говорили? Трудно себе представить. А может, это просто старческий маразм и сам он с годами обретет такую же привычку?

Полицейские уселись на диван и, как ни сопротивлялись, не смогли отговорить хозяйку, желавшую попотчевать их травяным чаем. Клуфтингер воспользовался ее отсутствием и осмотрел жилище. Духота стояла оттого, что все окна оказались плотно закрыты, хотя на улице уже становилось жарко. Тоже стариковские причуды, решил он. И его родители предпочитали в доме тропическую жару.

Большие напольные часы возле старинного комода – обе антикварные вещи явно немалой ценности – показывали четверть двенадцатого. Клуфтингер глянул на свои часы: точнехонько, минута в минуту.

– Не врут, не врут, – раздался хрипловатый смешок.

Клуфтингер и не заметил, как Лина Лутценберг вошла в комнату. Несмотря на тяжелые ботинки, ступала она почти бесшумно. Может быть, причиной тому служили толстые половики, расстеленные повсюду.