Текст книги "Черная книга секретов"

Автор книги: Фиона Э. Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава двадцать пятая
Кот из дому, мыши в пляс

Ладлоу вздрогнул. Его разбудил треск полена в очаге, выстрелившего яркими искрами. Заплясали новые язычки пламени, потянуло теплом, и Ладлоу обрадовался – свой плащ хозяин у него давно уже забрал.

– Когда-нибудь и у тебя будет такой плащ, Ладлоу, – сказал Джо тогда, – но сначала его надо заслужить, заработать. Шерсть якостаров – дорогое удовольствие.

Хозяин заботился о Ладлоу и взамен плаща выдал своему юному помощнику большой соломенный тюфяк и два грубых, но чистых одеяла. Так что каждый вечер Ладлоу устраивался с полным удобством – укладывался на тюфяк и с головой накрывался теплыми одеялами.

Однако сон подолгу не шел к мальчику, а когда Ладлоу наконец засыпал, его мучили кошмары, от которых он ворочался и стонал. То и дело Ладлоу просыпался в холодном поту, потому что ему снова и снова снились местные жители. То привидится Иеремия Гадсон, от которого исходит невыносимая вонь, пробивающая любые одеколоны, какими поливался богач, – и Ладлоу даже во сне морщит нос. То приснится старик Обадия, всегда с лопатой, копающий очередную могилу, то мясник Горацио Ливер, старательно смешивающий начинку для одного из своих отравленных пирогов. Исповеди местных жителей сплетались перед глазами Ладлоу в череду отчетливых картин, а потом картины эти перепутывались и расплывались в какой-то туман, а из него выплывало лицо отца и нависало над мальчиком. Потом из тумана протягивались отцовские руки, вцеплялись Ладлоу в шею, и перед взором его все темнело. Тут-то Ладлоу и просыпался, дрожа и всхлипывая, и вскакивал, и шел к окну – посмотреть на улицу и успокоиться, и стоял так, пока холод не загонял его обратно под одеяло.

Каждое утро Джо спрашивал у мальчика: «Ну, как спалось?» – и Ладлоу всегда отвечал одинаково: «О, очень хорошо». Джо в ответ скептически поднимал брови, но больше ничего не говорил.

Как-то утром, после особенно скверной ночи, когда кошмары с душителем-отцом будили Ладлоу чуть ли не каждые пять минут, хозяин объявил, что дела заставляют его уехать на несколько дней.

– Если хочешь, лавку можно и не открывать, – предложил Джо. – Похоже, погода портится, будет пурга, так что сомневаюсь, чтобы у нас был наплыв посетителей.

Ладлоу, конечно, хотелось выслужиться, но запротестовал он лишь для виду. Сама мысль о том, чтобы остаться в лавке одному, ему нравилась.

– А когда вы вернетесь? – спросил он у хозяина, который уже направился к двери.

– Когда разберусь с делами.

Ладлоу понял, что дальнейшие расспросы бесполезны, и провожал Джо взглядом, пока тот не миновал кладбище и церковь и не скрылся за холмом. Небо было затянуто тяжелыми тучами самого зловещего вида, а на булыжнике улицы уже лежал слой свежевыпавшего снега. Прохожих было не видать, но в конце концов в пять утра это и неудивительно. Как только Джо исчез из виду, Ладлоу запер дверь, смело забрался на хозяйскую кровать и уснул.

Проснувшись, он решил было, что проспал весь день и на дворе уже ночь. На самом деле был ранний вечер, но стемнело раньше, чем обычно, и к тому же сильно похолодало. Снаружи пронизывающий ветер бился в двери и дребезжал ставнями и вывесками. В очаг через дымоход намело снегу, огонь почти погас, и Ладлоу засуетился: надо было растопить очаг заново. Покончив с этим и повесив над огнем чайник, мальчик прошел в лавку и постоял у двери, озирая улицу. Он мало что увидел, потому что, как и предсказывал хозяин, деревню заметала пурга, да какая! Сугробы росли на глазах, в нескольких шагах уже ничего было не разобрать за пеленой снега, и только вывеска ростовщика – три золотых шара – блестела даже сквозь снег.

«Ох, а как же хозяин?» – забеспокоился Ладлоу. Оставалось лишь надеяться, что Джо вовремя успел найти убежище от пурги. Вдруг Ладлоу заметил, что в снежных вихрях мелькнуло что-то красное. Кто-то осмелился выйти на улицу в такую погоду.

– Силы небесные, да это же Полли! – пробормотал Ладлоу.

Он открыл дверь, и холодный ветер тут же бросил ему в лицо пригоршню колючего снега и ослепил. Ладлоу ожесточенно замотал головой и крикнул:

– Полли! Эй, Полли!

Полли маячила рядом, в двух шагах, но из-за воя ветра голоса Ладлоу не слышала. Не раздумывая, мальчик ринулся вперед, в снежные вихри, схватил Полли за руку и рванул к себе. Ее побелевшее от холода и испуга личико под капюшоном осветилось радостью; вдвоем они ввалились в лавку, и дверь за ними захлопнулась.

– Куда тебя понесло в такую непогоду? – спросил Ладлоу.

Полли едва дышала и отвечала отрывисто:

– Я шла… от преподобного… ему все равно… какая погода… главное… чтобы я прибралась.

Она дрожала, как осиновый лист, а нос у нее покраснел.

Ладлоу возмущенно воскликнул:

– Да ты ж могла замерзнуть насмерть! Смотри, вон тебя как колотит. Ну-ка пошли, супу поешь, у огня погреешься. Пересидишь эту пургу у нас, а потом пойдешь.

Полли заколебалась. В задней комнате она была всего один раз, когда приходила признаться в разных мелких проступках, в основном – кражах у Иеремии Гадсона. Уверенная, что брала причитающееся ей, Полли тем не менее остро нуждалась в деньгах и к тому же испытывала потребность исповедаться.

– А где он? – нервно оглядываясь, спросила девочка.

Полли ничего не могла с собой поделать: она побаивалась Джо Заббиду, и особенно пугал ее взгляд его холодных серых глаз, под которым она теряла дар речи.

Ладлоу объявил:

– Хозяин уехал. Я тут за главного.

Полли перестала нервничать и последовала за Ладлоу. Она подошла к очагу как можно ближе, стараясь согреться.

– Узнай мистер Гадсон, что я тут с тобой, он бы меня убил, – усмехнулась Полли. – Как шпионить за вами, так это он разрешает, а вот як… ну как это? Водиться, что ли…

– Якшаться? – спросил Ладлоу.

– Во-во, якшаться, говорит, не смей.

– Как так шпионить? – подозрительно сказал Ладлоу. – Ты за этим, что ли, сюда повадилась?

– Нет, конечно! – вознегодовала Полли. – То есть хозяину-то я говорю, что хожу шпионить, а на самом деле получается хороший предлог. Мистер Гадсон твоего Джо ненавидит так, что аж на стенку лезет. Вот он и велел мне каждый день по дороге от преподобного в витрину заглядывать, а потом докладывать ему, что у вас новенького.

– И что ты докладываешь?

– Что в витрине всякий хлам, – честно ответила Полли.

– А еще что?

Полли увидела, какое выражение появилось на лице у Ладлоу, и поспешно объяснила:

– Больше я мистеру Гадсону ничего не рассказываю. Даже о книге.

– Кто знает, может, Гадсон и сам как-нибудь придет к нам ночью, – предположил Ладлоу.

– О-о, вот уж у кого наверняка есть за душой не один секрет! – Полли отодвинулась от огня, чтобы не обжечься, и посмотрела Ладлоу в глаза. – А у тебя?

Ладлоу насупился.

– У меня? Нет. Нету у меня никаких секретов. Чего это ты?

– Ой, да брось ты ерзать! – поддразнила Полли. – Уж и спросить нельзя. Небось тебе Джо так платит, что продавать свои тайны нужды нет.

– Гм, – неопределенно промычал Ладлоу, мучительно соображая, как бы сменить тему.

– А я приврала, когда говорила с мистером Заббиду, – призналась Полли. – Из того, что ты записывал, половина – вранье. Как он сказал, что платит за тайны, я и решила: чем хуже тайна, тем она дороже. – Девочка зажала рот рукой, раздосадованная собственным промахом. – И зачем я тебе это ляпнула? А, вот зачем: не хочу, чтобы ты считал меня хуже, чем я есть! – Тут она рассмеялась и добавила: – Ну хватит на меня так смотреть, а то я еще невесть чего наболтаю.

Полли не спеша огляделась – теперь она согрелась и пришла в себя.

– Ну, так где эта штука? – спросила она.

– Какая? – Ладлоу отчаянно хотелось, чтобы девочка перестала сыпать вопросами.

– Ваша книга секретов. Ну, в которой ты пишешь. Я же ее тогда сама видела.

– Спрятана в надежном месте, – отрезал Ладлоу, но глаза его невольно стрельнули в сторону хозяйской постели.

Полли проследила его взгляд и кинулась к кровати. Ладлоу прыгнул ей наперерез, но опоздал – проворная девчонка уже сунула руку под тюфяк и вытащила черную книгу. Потом плюхнулась на постель и задрала руку с книгой повыше, чтобы Ладлоу не дотянулся.

– А теперь давай почитаем, – коварно предложила Полли, размахивая книгой над головой. – Спорим, там уйма интересных историй.

– Нельзя! – отчаянно воскликнул Ладлоу. – Джо запретил!

Полли засмеялась в ответ:

– Джо тут нет, или ты не заметил? Какой от этого вред?

– Говорю, нет, – повторил Ладлоу, но уже не так убежденно.

В конце концов, разве предложение Полли не приходило ему в голову раньше?

– Я дал Джо слово, – промямлил он.

– А Джо ничего не узнает, – медленно произнесла Полли. – Да и потом, ты все равно уже слышал добрую половину этих секретов.

– Только те, которые местные, – уточнил Ладлоу.

– Тогда давай почитаем другие! Которые совсем чужие! Уж от этого-то точно никакого вреда, верно? – живо воскликнула Полли. – Мы же не знаем тех, чьи это секреты!

Ладлоу вынужден был согласиться, что гостья, пожалуй, права. Согласился он легко – возможно, потому, что соблазн был слишком велик и мучил его давно. Мальчик сел рядом с Полли, стараясь заглушить голос совести. Ну надо же, хозяин впервые доверил ему охранять книгу, а он, Ладлоу, тут же предал Джо! И все же Ладлоу не обманывался: ему хотелось почитать чужие исповеди не меньше, чем Полли.

– Наверно, можно начать с самого начала, – сказал он.

Полли кивнула:

– Начнем с первого секрета, самого давнего.

– Ладно, но прочтем только один, и больше ни-ни! – строго сказал Ладлоу.

– Конечно! – отозвалась Полли. – На, держи, – И она отдала Ладлоу книгу.

– А я думал, читать будешь ты. – Он спрятал руки за спину, как будто предательство по отношению к Джо началось бы именно с прикосновения к книге.

– Я ж читать не умею, дурень, – буднично сказала Полли. – Не все такие ученые, как некоторые.

Ладлоу тяжко вздохнул и принял увесистую книгу из рук девочки. Терпеть больше не было сил. Его пробирал озноб, но он открыл книгу на самой первой странице, разгладил ее и приступил к чтению.

Глава двадцать шестая

ИЗ «ЧЕРНОЙ КНИГИ СЕКРЕТОВ»

Признание гробовщика

Меня зовут Септимус Мортис, и душу мою вот уже двадцать лет гнетет отвратительная тайна. Куда бы я ни пошел, она всегда и везде со мной; тенью маячит она у меня за плечом, готовая в любой миг запустить свои когти мне в сердце и истерзать мою измученную совесть. Тайна эта не дает мне покоя даже во сне, она проникает в мои кошмары, и с каждым днем я ненавижу себя все больше и больше.

Я – узник собственной памяти, а вы, мистер Заббиду, моя последняя надежда на освобождение.

По профессии я гробовщик и дело свое знаю, без преувеличения скажу, на славу. За годы работы моя известность как мастера своего ремесла распространилась по всей стране, так что недостатка в заказах я не знал. Быть может, вам странно, что я зарабатывал на чужом горе, но я не сентиментален, мистер Заббиду. Я считаю, что мое дело, – невзирая на любые обстоятельства, оказывать услуги тем, кому они нужны, и я честно зарабатываю свой хлеб.

Однажды ранним осенним утром ко мне в мастерскую явился незнакомец. Назвался он врачом и потребовал, чтобы я величал его доктором Скарпером.

– Только что скончался некий больной из числа моих пациентов, – сумрачно заявил он. – Так что мне нужен гроб.

Мне показалось, что доктор слегка нервничает, но я не усмотрел в этом ничего необычного. Я ответил, что ручаюсь за качество своих гробов и готов помочь ему.

– Да, мне говорили, что вы мастер своего дела, – продолжал доктор Скарпер, – а мне как раз нужен совершенно особый гроб.

И это меня тоже не удивило – у всех заказчиков свои причуды. Этот, я полагал, пожелает того же, что и другие: чтобы обивка была из дорогой ткани, например атласная, или чтобы дерево на гроб пошло самого дорогого сорта. Бывали случаи, когда мне заказывали палисандровые гробы с золотыми или серебряными ручками. Я заверил доктора, что мне уже приходилось выполнять подобную работу, но он покачал головой.

– Нет, мне не роскошь требуется. Видите ли, какое дело… Возможно, вам памятна недавняя история, когда некоего молодого человека по ошибке погребли заживо. Спешу сказать, смерть ошибочно установил не я. Можете представить себе, как ужаснулась семья покойного, когда после похорон выяснилось, что в гробу он очнулся, отчаянно пытался выбраться из могилы и не смог.

– Да, припоминаю этот случай, – ответил я. – Гроб заказывали как раз мне.

История и впрямь была тягостной. Гроб поместили в фамильный склеп, а месяц спустя, когда в семье приключилась еще одна смерть, скорбящие родственники вновь посетили родовую усыпальницу и обнаружили, что гроб молодого человека отчего-то опрокинулся с возвышения, куда его поставили, на пол и лежал на боку. Гроб поспешно вскрыли, но, конечно, было уже слишком поздно. Хотя разложение и сделало свое дело, однако было видно, что руки покойного не сложены на груди, а вцепились в крышку изнутри и исцарапаны в напрасных попытках выбраться на волю, а рот разинут в крике ужаса.

– Вот поэтому я должен быть уверен, что такая трагедия не повторится, – сказал мой клиент.

Что ж, подобная мысль представилась мне разумной, и я внимательно выслушал его проект гроба, куда благодаря особому механизму должен был поступать воздух – на случай, если предполагаемый покойник не умер, а погрузился в летаргический сон. Мы договорились о цене, и, поскольку заказ был срочный, я тотчас приступил к работе. Механизм не отличался хитроумием и состоял в простой трубке, проведенной из гроба наружу, на поверхность земли, однако доктор Скарпер настоял на том, чтобы трубка была незаметная.

– Мало ли, священник будет недоволен, – пояснил он.

Я закончил работу поздно вечером, а на следующий день лично отвез гроб по указанному адресу – то был роскошный загородный особняк, в нескольких часах езды на лошадях. Дверь мне отворил сам доктор Скарпер.

– Добро пожаловать, – приветствовал меня он. – Хозяин не слишком хорошо себя чувствует и поручил все мне.

Мы проследовали внутрь, и, когда миновали одну из комнат, я мельком заметил в приотворенную дверь какого-то старика – как я предположил, хозяина дома. Он удивительно неподвижно сидел в кресле у окна, был бледен и вид имел больной. Доктор внимательно осмотрел гроб и задал мне множество вопросов о его конструкции и о надежности вентиляции. Когда он убедился, что трубка работает надежно, мы вместе понесли гроб в подвал.

– Умерла супруга хозяина, – пояснил доктор. – Мы положили ее в подвал, там прохладнее.

– А от чего же она скончалась? – невзначай поинтересовался я, с усилием таща гроб.

– От малярии, – кратко ответил доктор и этим ограничился.

Наконец мы с нашей нелегкой ношей спустились в подвал. Здесь и в самом деле было значительно холоднее, чем в комнатах. Покойница лежала на столе, бледная, безмятежная, и, против моих ожиданий, на лице ее не замечалось никаких следов болезни. Сам не знаю почему, но в душе у меня вдруг зашевелились смутные подозрения. Женщина выглядела такой умиротворенной, что трудно было поверить в ее смерть, однако признаков жизни не наблюдалось ни малейших. В комнате стоял странный запах, не имевший ничего общего с разложением; я отнес его на счет сырости.

– Какая трагическая история, – вежливо пробормотал я.

– О да, безусловно, – отозвался доктор, и тут я увидел, что, невзирая на холод подвала, он весь покрылся испариной.

Затем доктор с несообразной нежностью погладил руку покойницы и взглянул ей в лицо так, что мне стало не по себе. Ведь покойная приходилась супругой не ему, а хозяину.

– Так молода и так прекрасна, – скорбно молвил доктор. – Священник придет чуть позже, сегодня днем. Она будет погребена в фамильном склепе.

После этого он заторопился выпроводить меня, и это тоже внушало подозрения.

– Думаю, вам пора. Погода, знаете ли, портится на глазах, темнеет нынче рано, а вам еще ехать и ехать. Я буду волноваться, если вам придется катить по нашим дорогам в темноте. Края у нас небезопасные. – Он говорил это, а сам едва ли не подталкивал меня к выходу.

Из его тона я заключил, что пробыл здесь слишком долго, и немедленно откланялся. Погода, когда я вышел из особняка, показалась мне ничуть не хуже, чем была с утра; более того, она даже улучшилась, но я радовался, что покидаю это мрачное место. Слов нет, я получил более чем достойную оплату за такую срочную работу, однако смутные сомнения продолжали терзать меня. Что-то тут было не так. Особенно мне запомнился странный запах в подвале – он преследовал меня еще несколько дней.

Прошло около полугода, и обстоятельства вновь привели меня в эти края. Повинуясь необоримому порыву, я сделал крюк, чтобы заглянуть в особняк, и остановился у ворот. Они оказались заперты, но сквозь решетку было видно, что дом закрыт, а запущенный сад разросся. На колонне висело объявление о продаже дома; занимались ею господа Крукшенк и Баттерворт из соседнего городка. Поскольку именно туда я и направлялся, то зашел к ним в контору расспросить о владельце особняка. Беседовал я с мистером Крукшенком, весьма почтенным джентльменом, подробно ответившим на все мои вопросы.

– Странная история, темная история, – сказал он. – Сначала скончалась жена хозяина, затем он сам. Остался их сын, он и унаследовал все. Но он уехал за границу и распорядился поручить продажу дома нам. Эта сделка принесет ему небольшое состояние.

– Сын? – уточнил я.

– Да, он врач.

– А при каких обстоятельствах скончался старый хозяин? – поинтересовался я.

– Вот это и есть темная история, – продолжал мистер Крукшенк. – В ночь после похорон хозяйки доктор услышал из комнаты отца ужасающие вопли, поспешил на помощь, и что же? Полумертвый, побагровевший хозяин почти утратил дар речи и едва шевелился. Он сумел растолковать сыну, что проснулся и увидел покойницу-жену, которая склонялась над ним и душила его. Вскоре старик умер, несомненно, от потрясения – он был слабого здоровья, и сердце его не выдержало. Сына мне искренне жаль, бедняга потерял и отца, и мачеху, да так быстро.

– Вы хотите сказать, что покойница была ему не родной матерью?

Мистер Крукшенк покачал головой.

– Родная мать оставила его сиротой, когда он был совсем еще ребенком, и отец его женился вторично, на женщине почти на сорок лет моложе себя, писаной красавице. Не постигаю, что она нашла в старике, – сказал он.

Я поблагодарил мистера Крукшенка за подробные ответы и отправился по своим делам, но сомнения мои усилились. Рассказ мистера Крукшенка вполне удовлетворил мое любопытство, но теперь история казалась мне стократ подозрительней. Поскольку меня мучил кашель, я зашел в местную аптеку купить микстуры. Буквально на пороге мне так и ударил в нос знакомый резкий запах – тот самый, что витал в подвале. На звон дверного колокольчика появился аптекарь.

– Что это за запах? – не мешкая, спросил я.

– О, это мое собственное изобретение, – заговорщицким полушепотом ответил аптекарь. – Мощное снотворное, действует поразительно сильно, погружает пациента в глубокий сон, причем со стороны кажется, будто наступила смерть. В таком сне пациент совершенно не чувствует боли. Думаю, это лекарство пригодится в хирургии для наркоза.

Я замер.

– Скажите, – спросил я, – знаком ли вам некий доктор Скарпер?

– Один из моих постоянных покупателей, – гордо сказал аптекарь. – Утверждает, что только это мое лекарство помогает ему от бессонницы.

Я купил микстуру от кашля и с тяжелым сердцем возвратился домой. Теперь мне открылся коварный план, в хитросплетения которого я оказался втянут, сам того не ведая. О, лишь поистине дьявольскому уму под силу изобрести такое! В самом деле, разве привидение можно обвинить в убийстве или заключить под стражу?

Вот как мне представляется это дело. Молодой доктор, влюбленный в свою мачеху, которая, по-видимому, отвечала ему пылкой взаимностью, приобрел у аптекаря снотворное, якобы себе, от бессонницы. Мачеха приняла снотворное, и отец доктора уверился, будто она скончалась. Затем скорбящий пасынок похоронил ее в моем гробу особой конструкции, чтобы она могла дышать под землей. Когда действие снотворного кончилось, доктор в ту же ночь выкопал гроб, и мнимая покойница явилась в спальне у старика, принявшего ее за привидение. Она придушила его – совсем слегка, но и этого было довольно, и слабое сердце вдовца не выдержало. Так что предприимчивый доктор Скарпер унаследовал не только поместье отца, но и его жену. Несомненно, теперь эта пара пожинает плоды своего преступления, скрывшись в заморские края.

А я не могу простить себя за ту роковую роль, которую сыграл в этой гнусной истории. Вы единственный в мире, кому известна моя тайна, мистер Заббиду. Мне страшно даже представить себе, что о ней проведает кто-то еще. Мне сказали, что на ваше слово можно положиться, и, поверив, я разыскал вас. Теперь я смогу спать спокойно.