Текст книги "Черная книга секретов"

Автор книги: Фиона Э. Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Глава девятая
Обадия Доск

Деревенская церковь высилась посреди старого кладбища, а поскольку располагалось оно на склоне холма, трудновато было выкопать могилу так, чтобы она получилась не набекрень. К счастью для местных, Обадия Доск, могильщик, дело свое знал и всегда старался, чтобы дно могилы вышло ровным и чтобы покойник упокоился на спине, а не на боку. На каждых похоронах родственники и близкие покойного переминались с ноги на ногу – стоять ведь приходилось на склоне. Только горные козы, временами забредавшие сюда, ничего не имели против холма – им было не привыкать, а к тому же решительно все равно, под каким углом щипать траву и объедать кусты. Здесь козы чувствовали себя как дома. К тому же трава и кусты на кладбище по известным причинам зеленели особенно пышно.

Джо, сопровождаемый Ладлоу, миновал ржавые церковные ворота, остановился и прислушался. Ветер донес до него равномерный свистящий скрежет лопаты. Оглядевшись, Джо увидел невдалеке, за надгробиями, Обадию Доска, занятого работой.

Могильщик и в молодости был сутул, а с возрастом превратился едва ли не в горбуна. По его виду сразу можно было сказать, что он всю жизнь копал могилы, – даже пальцы у него со временем скрючились точно по форме ручки лопаты. Ухватить такими клешнями какую-нибудь мелочь было одно мучение, но Обадия радовался, что хотя бы бутылку эля ему держать удобно.

Обадия не сразу заметил пришельцев. Завидев их, он выкарабкался из ямы по приставной лесенке и не без усилий воткнул лопату в земляной холмик у края могилы. Лоб и даже брови у него блестели от пота. Могильщик утерся тыльной стороной кисти, оставившей грязный след. Нелегкая это работа – копать яму в шесть футов глубиной в промерзшей земле.

Джо Заббиду приветливо поздоровался с Обадией и пожал ему руку.

– Я видел вас у лавки, – объяснил он.

– А-а, вы ростовщик, – пробурчал могильщик. – Ну так знайте: от меня вам проку не будет. Что на мне – вот и все мое добро.

Он подозрительно глянул на Ладлоу, прятавшегося за покосившимся надгробием. Парнишка могильщику сразу не понравился – такому палец в рот не клади, живо отхватит. Вон какой тощий, небось голодный. Да еще и смотрит, не мигая, прямо жуть берет.

– Это еще кто? – спросил могильщик.

– Мой помощник, – не растерялся Джо и подвел Ладлоу поближе.

Парнишка улыбнулся и, поколебавшись, протянул могильщику руку. Тот не шелохнулся.

– Помощник? Подмастерье, стало быть? И вы ему платите? Все вы, ростовщики, одинаковы. Жалуетесь на бедность, а сами живете припеваючи.

Обадия взялся было за лопату, но ростовщик придержал его за руку:

– Погодите-ка.

– Чего вам от меня надо? – нетерпеливо спросил могильщик. – Не видите, работы полно?

Джо устремил взор прямо ему в глаза – усталые глаза, – и Обадия, как ни старался, отвести взгляд не смог. В ушах у него что-то приглушенно зашумело, вроде как морской прибой. Колени подогнулись, кончики скрюченных пальцев закололо. Ладлоу в изумлении увидел, что ворчливый старик как-то смягчился.

– Похоже, вам есть что рассказать, – медленно произнес Джо Заббиду. – Не заглянуть ли вам ко мне в лавку? Скажем, в полночь. Никому нет нужды об этом знать.

Могильщик с трудом выдавил:

– Может, и зайду. А может, и нет.

– До встречи, – невозмутимо откликнулся ростовщик, точно его приглашение было принято безоговорочно.

После этого он наконец выпустил могильщика из-под прицела своих пристальных глаз, и старик оперся на лопату, чтобы не упасть.

Глава десятая

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Так я и не понял, что же произошло тогда на кладбище. Понял только, что хозяин и могильщик о чем-то договорились, но о чем – поди разбери. Когда мы направились к воротам, я вдруг почуял, что за нами следят, и краем глаза заметил какую-то фигуру, прятавшуюся за деревом. Судя по платью, это был местный священник. Я подергал хозяина за рукав. Джо тоже увидел священника и приветственно кивнул ему, но преподобный отец отчего-то ужасно смутился и со всех ног кинулся в церковь.

У лавки никого не было, не считая тройки мальчишек, которые при виде Джо обратились в бегство. Они так припустили с холма, что хозяин даже засмеялся. Внутри мы устроились у очага. Я выждал минуту-другую, но хозяин, похоже, не настроен был беседовать, а наладился вздремнуть. Пока он не уснул, я решил спросить его насчет моих обязанностей.

– Обязанности? – Джо Заббиду широко зевнул. – Попозже все объясню. А пока что не буди меня, если только клиент не появится.

Тем дело и кончилось.

Я поплелся в соседнее помещение, облокотился на прилавок и задумался. Пестрая лягушка Джо некоторое время созерцала меня, соскучилась и отвернулась. Положение мое было странным. Прокормиться-то я всегда умудрялся, а вот работы у меня никогда не было – настоящей службы. Уж так меня воспитали мамаша с папашей, а они были жулики из жуликов – всю жизнь промышляли воровством. Поэтому мне выбирать не приходилось, и я просто пошел по их стопам, причем даже до того, как, собственно, выучился ходить. Во младенчестве я был крошечным и тощеньким, рос медленно, так что, когда мне исполнилось полтора года, папаша придумал такую штуку. Он клал меня в хлебную корзинку и носил на голове, для виду положив сверху несколько черствых караваев. Помню эту качку: со страху я вцеплялся в корзинку, как клещ. До сих пор не могу путешествовать, меня в любой повозке начинает тошнить.

Так вот, папашин трюк. Как только подворачивался удобный случай, папаша подавал мне сигнал: «За дело, малыш». По этой команде я должен был стащить шляпу или парик с головы прохожего, которого миновал папаша. Представьте себе изумление ни в чем не повинного господина, внезапно обнаружившего, что на голове у него ничего нет! Разумеется, к этому моменту папаша был уже далеко – он отлично умел исчезать в толпе.

Этот промысел приносил папаше изрядный доход, ведь парики и шляпы ценились высоко и платили за них щедро. Однако, естественно, с возрастом корзина стала мне мала. Мамаша предлагала продать меня в ученики трубочисту – я по-прежнему был щуплый и тощий, так что пролезать в узкие трубы и коленчатые дымоходы мне было бы сподручно. К этому времени я уже понимал, что родители видят во мне не сына, а источник доходов, и только и думают, как бы стрясти с меня побольше, чтобы им на выпивку хватило. Они и глядели-то не на меня, а вроде как сквозь, а от джина глаза у них были остекленелые. Маленьким трубочистам жилось трудно, да они и не заживались на свете, так что я от души порадовался, когда папаша решил, что меня лучше и, главное, выгоднее приспособить в карманники. Учиться этому ремеслу я особенно не учился, не считая папашиных вразумлений ремнем, – меня очень быстро спровадили на улицу и велели браться за дело, дав понять, чтобы я не смел возвращаться, не принеся по меньшей мере шести шиллингов. Как раз родителям на выпивку.

Требуемую сумму я добывал легко, а все, что сверх, оставлял себе. Видно, у меня обнаружились природные способности к воровству. Пальцы у меня были гибкие, проворные, походка легкая, подкрадываться я умел беззвучно, а выражение лица сохранял самое невинное. Иной раз я забывался до того, что очередная жертва даже ощущала в кармане мои пальцы и оборачивалась, но тут надо было всего лишь воззриться в лицо прохожему круглыми детскими глазами – и кто угодно верил, что за кошельком или бумажником в карман к нему лез не я. А мамашу это злило: бывало, посмотрю на нее таким манером, а она хлоп мне оплеуху и кричит: «Со мной такие фокусы не пройдут, так и знай! Ишь, уставился, глаза блюдечками».

Думается мне, все-таки мой прием на нее действовал, иначе бы она так не злилась.

Да и чтобы закатить оплеуху, мамаше нужно было сначала поймать меня, а я изо всех сил старался избегать родителей, можно сказать, как от чумы от них шарахался. Когда я набирал требуемую сумму – а обычно это происходило ко второй половине дня – и замерзал, то отправлялся греться к мистеру Джеллико. Домой я пойти при всем желании не мог: на день мамаша с папашей сдавали нашу комнатушку ночным рабочим с реки, те отсыпались и к вечеру уходили на свою смену.

Поначалу я думал, что мне не так уж и плохо живется – другой-то жизни я не знал. Да, я слыхал, что родителей полагается любить, но, по-моему, чего-чего, а любви я к ним не чувствовал. Что-то вроде преданности, кровные узы, но не привязанность. А с годами пили родители все сильнее, и жизнь моя стала невыносимой. Сколько бы я ни приносил, сколько бы они сами ни наворовали, им все мало было. Наверно, поэтому они и придумали коварный план – запродать мои зубы. Мне следовало догадаться, что мамаша с папашей затевают неладное, потому что они повадились мне улыбаться.

Вспомнив вчерашнюю погоню, я задрожал. У меня до сих пор звенел в ушах мамашин визг и болело плечо, в которое вцеплялся папаша. А щипцы, блестящие щипцы Бертона Флюса! Я отогнал ужасные воспоминания. Даже странно, что теперь я вроде как совсем в другом мире.

Джо все спал и даже похрапывал. Я решил как следует рассмотреть товар на витрине. Украшения сверкали и радовали глаз. Лампа-«молния», начищенная до блеска, явно не была сломана, зажигай хоть сию минуту. Часы тикали вовсю, и я, не колеблясь, сунул две штуки в карман, но в тот же миг в окно постучали, и я аж подскочил.

За окном стояла Полли. Она помахала мне. Интересно, давно ли она за мной наблюдает? Я вышел на улицу. Толпа любопытных утоптала снег так, что он стал скользким, и Полли старалась удержаться на ногах.

– Тихо как сегодня, – сказал я.

– У нас всегда так, – отозвалась она.

Время шло к полудню. Я прислушался – не слыхать ли выкриков уличных торговцев, пиликанья и пения уличных музыкантов, цокота копыт по булыжнику, свиста точильного колеса, криков и воплей, сопровождающих драку, – словом, обычных городских звуков. Но в деревушке царила тишина. Где-то вдалеке мерно бил кузнечный молот. Еще где-то слышался смех. И все.

– Хочешь войти? – спросил я у Полли.

– А лягушку можно поглядеть?

Лягушка воззрилась на нас, едва мы появились на пороге. И вправду удивительная тварь – вся пестрая, яркая, да еще блестит, как мокрый камешек. Из задней комнаты не долетало ни звука, так что я осторожно сдвинул крышку стеклянного сосуда и сунул руку внутрь. Лягушка приметно заволновалась; я попытался улестить ее сушеным жуком, но она забилась в угол.

– Ой, может, не стоит ее брать? – испуганно прошептала Полли.

– Да ну! Вот я сейчас…

– Не прикасайся к ней! – раздался рык у меня за спиной.

Я отскочил. Ну надо же! И как это Джо удается? Подкрался, а я и не слышал.

Полли опрометью кинулась вон. Порыв ледяного ветра влетел с улицы. Дверь захлопнулась.

– Я только лягушку показать…

Джо вернул крышку на место, задвинув ее как можно плотнее.

– Лягушку тебе трогать нельзя, – строго отчеканил он. – Пока не завоюешь у нее такое же доверие, как я, и думать не смей, понял?

Я кивнул. Воцарилось неловкое молчание, но, к счастью, дверь скрипнула и в лавку заглянул наш первый клиент – старенькая дама с моноклем в левом глазу. Чтобы монокль не выскользнул, она все время усиленно морщилась.

– Мистер Заббиду? Я принесла вам заклад.

Хозяин широко улыбнулся.

– Какая прелесть! – воскликнул он. – Полюбуйся, Ладлоу. Ночной горшок.

Глава одиннадцатая
Полночный посетитель

– Проснись! – прошипел Джо и встряхнул Ладлоу за плечо. – Он пришел!

Ладлоу протер глаза, сел и услышал, как часы на церкви пробили полночь. Мальчик задрожал: огонь в очаге угасал, и в комнате было так холодно, что Ладлоу видел, как у него изо рта вьется парок. Хозяин положил на тлеющие угли скромное полено и зажег лампу. На каминную полку он водрузил два стакана и темную бутылку без этикетки, а сам пошел к столу и выложил на него черную книгу.

– Садись вот сюда. – Он указал подмастерью на стул. – Сиди тихо, а как я подам знак, начинай записывать каждое слово вот в эту книгу. На эту страницу, видишь, я пометил куда.

Ладлоу стряхнул с себя остатки дремоты и послушно уселся. Осмотрел книгу. Старая, потертая, но крепкая, а какая толстая и тяжелая – в руке не удержишь. На кожаной обложке – богатое золотое тиснение: «Verba Volant Scripta Manent». В нижнем правом углу, тоже золотом, вытиснены инициалы «ДЗ». Внутри книги – алая ленточка-закладка, на том месте, где Ладлоу велено писать, и туда же заложено перо. Ладлоу показалось, что белые чистые страницы книги сами собой светятся в полумраке. Мальчик не удержался и провел пальцами по гладкой поверхности. Потом пролистал предыдущие страницы, заполненные крупным почерком; они потрескивали под рукой. Любопытствовать вроде бы ему и не запрещали, но мальчик как-то догадался, что хозяину не понравится, если он, Ладлоу, примется читать записи. Поэтому он положил книгу как была, раскрыв на чистой странице.

Под дверью ростовщика маялся, не решаясь постучать, Обадия Доск. Покойники его, может, и не пугали, а вот живые – еще как. Могильщик уже приготовился удрать и даже повернулся, но тут дверь у него за спиной распахнулась.

– Обадия, дорогой мой друг, – приветливо сказал Джо Заббиду, спустился с крыльца и взял могильщика под руку. – А я вас поджидаю.

Как и утром, на кладбище, он уставил на Обадию свой гипнотический взгляд, и старик утратил всякую способность сопротивляться – покорно прошел за хозяином в заднюю комнату и позволил усадить себя у очага. Взволнованный Ладлоу притаился у стола, боясь шелохнуться и глядя во все глаза. Между тем могильщик вцепился узловатыми пальцами в подлокотники кресла, и они явственно затрещали. Ладлоу замигал.

– Вы не откажетесь выпить со мной? – учтиво спросил Джо. – Это особый напиток, ручаюсь, вы такого не пробовали.

Обадия утвердительно буркнул. Джо наполнил два бокала из таинственной темной бутылки и вручил один гостю. Затем уселся напротив могильщика.

– Ваше здоровье! – провозгласил он.

Могильщик нерешительно пригубил из стакана, потом сделал жадный глоток. Обадия относился к выпивке равнодушно, но такого он точно никогда не пробовал. Теплая волна побежала по горлу и разлилась в желудке. Старик ощутил, как расправляются его натруженные плечи, и откинулся на спинку кресла.

– Зачем я пришел? – спросил он, хотя вовсе не собирался этого говорить – слова как-то сами выскочили.

– Потому что нуждаетесь в помощи, – откликнулся хозяин.

– А вы сумеете мне помочь?

Джо кивнул и подался вперед.

– Глядя на вас, друг мой, я вижу человека, хранящего некую тайну. Жгучую, мучительную тайну, которая разъедает вас изнутри. Тяжкой ношей лежит она на ваших плечах и заставляет еще больше сгибаться днем, а ночами – мучиться бессонницей. – Он придвинулся к старику. – А ведь этот груз с души можно снять.

Глаза старика заблестели, и по морщинистой щеке скатилась слезинка.

– Но как мне быть? – отчаянно прошептал он.

Голос ростовщика стлался, как бархат, и сулил надежду:

– Заложите мне ваш секрет и снимите с души этот ужасный груз.

– Заложить? – От выпивки, плавного голоса хозяина и его пристального взгляда могильщик совсем размяк. Ему казалось, будто он медленно погружается под воду. – Как так заложить? Вы что же, купите мой секрет? Но зачем?

– Это уж мое дело, любезный друг, – ответил Джо. – Я ростовщик.

Старый могильщик медленно, с трудом качнул головой и наморщил лоб.

– Но если я его заложу, секрет-то, его ж выкупать надо будет? А не выкуплю, ваше право будет его продать, так? А продадите, значит, раскроете, это уж будет не секрет.

Обадия любил рассуждать логически – так жизнь казалась проще.

– Что вы! – воскликнул Джо. – Полагаю, вам мои условия подойдут преотличнейшим образом. Пожелаете выкупить свой секрет обратно – с вас будет причитаться то, что вы получите за нее сейчас плюс некоторые скромные проценты. Не пожелаете выкупить – я буду хранить ваш секрет сколько угодно, хоть всю жизнь. Можете совсем его не выкупать, и тогда он будет храниться у меня, пока вы не перейдете в иной мир, а там, думаю, вам он уже будет без надобности.

– Ну, это вроде звучит по справедливости, мистер Заббиду, – признал могильщик.

Ростовщик улыбнулся:

– Начнем, пожалуй. Мне не терпится успокоить вашу мятущуюся душу.

Он неприметно кивнул Ладлоу, и тот, поняв, что это и есть сигнал, дрожащей рукой обмакнул перо в чернильницу и занес над белой-белой страницей.

– И вы клянетесь, что никому не проболтаетесь? – трясясь, спросил Обадия.

Джо серьезно кивнул:

– Никому и никогда в жизни.

– Тогда слушайте, и, может, вы сумеете мне пособить. Видит небо, никому больше это не под силу.

В течение следующего часа тишину нарушали лишь дребезжащий голос могильщика и шуршание пера по бумаге.

Ладлоу Хоркинс приступил к исполнению своих обязанностей.

Глава двенадцатая

Из «ЧЕРНОЙ КНИГИ СЕКРЕТОВ»

Признание старого могильщика

Зовут меня Обадия Доск, и у меня есть страшная тайна. Тайна эта не дает мне покоя ни днем, ни ночью, лишает сна, а если мне и удается заснуть, преследует меня в кошмарах.

Может, я всего лишь простой могильщик, но ремесло свое знаю и горжусь им. Отроду никого не обманывал: всем по шесть футов, ни дюймом больше, ни дюймом меньше. Жил я всегда просто, потому как мне много не надо, и просить ни у кого не стану. Словом, я был доволен своей жизнью до того самого проклятого дня, когда повздорил с нашим землевладельцем, Иеремией Гадсоном. Я его арендатор.

Неделя у меня выдалась неудачная: работы почти не перепало, а потому и денег тоже. Настал день вносить арендную плату, а у меня ни гроша. Вы, несомненно, уже слышали об Иеремии Гадсоне и о том, что он за человек. У нас его ненавидят все, кого ни возьми, и боятся тоже, вот и я боялся, как-то он со мной расправится за неуплату. Но, к моему удивлению, Гадсон предложил мне такой выход: расплатиться через неделю сразу за две. Я, старый дурак, согласился, однако прошла неделя, и Гадсон затребовал с меня восемнадцать шиллингов вместо положенных двенадцати.

– Шесть шиллингов процентов набежало, – объяснил он с улыбочкой.

Конечно, лишних денег у меня не нашлось, и к следующей неделе долг мой вырос еще больше. Я наскреб что сумел и попытался договориться с Гадсоном по-хорошему, но он и слушать не желал. У него вместо сердца не то что камень, а дырка. Так прошло четыре недели, долг мой разросся, и я понял, что никогда не расплачусь с Гадсоном.

А ему того и надо было.

– Вот что я тебе предлагаю, – сказал Гадсон в следующий раз, как пришла пора платить. – Есть один способ рассчитаться за все твои долги.

Хоть я уже и перестал ему доверять, а деваться было некуда.

– Мне нужно, чтобы ты выполнил для меня кое-какую работу, как раз по твоей части. Инструмент с меня, – заявил Гадсон.

Как услышал я про его гнусный план, так вскипел и, сам не свой от ярости, вышвырнул Гадсона за порог своей лачуги. А он отряхнулся и грозится:

– Не послушаешься, так я тебя выселю! Смотри мне! Даю тебе неделю сроку. Передумаешь – скажи.

В ту ночь я на чем свет стоит проклинал себя: и зачем такое допустил, попал в кабалу к этому чудищу! А к утру понял, что выбора у меня нет. Послал весточку Гадсону, и он явился ко мне – с указаниями и инструментом. Деревянной лопатой.

– Ею тише копать, чем железной, – объяснил Гадсон. – Все, кто этим делом промышляет, работают деревянными.

Каким делом? Гробокопательством!

Ночью, как пробило час, отправился я на кладбище. На душе тяжело было – уж как я себя ненавидел, не описать. На какую могилу Гадсон глаз положил, я знал: ведь кто, как не я, собственноручно выкопал ее накануне и сам видел, как в нее гроб опускали сегодня днем. И вот теперь я раскапывал свежую могилу. Копаю, а сам все про Гадсона думаю. Ведь жиреет и богатеет за счет бедняков, у него чуть не вся деревня в должниках.

Пошел дождь, луна спряталась за облаками, словно не хотела глядеть на гнусное дело, которое я исполнял. Ветер и дождь хлестали мне в лицо, я промок, руки замерзли, тяжелая, мокрая глина так и липла к лопате, а тяжеленная от глины лопата с чавканьем вязла в земле, будто сама земля ожила и старалась отнять у меня лопату, не дозволяя выкопать покойника, стараясь затянуть меня под землю, в самый ад.

Куча вырытой земли росла. Со лба у меня катился пот, смешиваясь со струями дождя, а сердце в груди бухало, как кузнечный молот. Наконец лопата глухо стукнула о дерево. Я опустился на колени и счистил землю с крышки гроба. Приколочена она была хлипко, по гвоздю на каждый угол, поэтому удалось без особого труда поддеть ее краешек деревянной лопатой. Крышка треснула и приподнялась. В тот же миг небо расколола молния, громыхнул гром. «Боже милостивый, прости меня!» – пробормотал я и перекрестился. Вспышка молнии озарила гроб у меня под ногами и лицо мертвеца.

Судя по одежде и дешевому гробу, покойник богачом не был – да и откуда у нас в Пагус-Парвусе богачи? Впрочем, как все мы, он в конечном итоге лег в землю. Молодой, красивый, и никаких следов несчастья, ставшего причиной его смерти (бедняга попал под колеса повозки). Белые руки сложены на груди, бледное лицо выглядит умиротворенным. Да, его земные тревоги окончены, подумал я, а мои только начались.

Помедлив мгновение, я подхватил беднягу за окостенелые плечи, вытащил из гроба и перевалил через край могилы. Потом поднял глаза к небу и поклялся, что мараю руки таким недостойным делом первый и последний раз в жизни. Я-то думал, раз душа покойного отлетела, само тело будет легким, но покойник был точно свинцом налит – мне показалось, будто я тащу на себе лошадь. Я проволок труп по траве к церковным воротам: именно там, как обещал Иеремия, меня должны были поджидать заказчики.

И я увидел их – двоих в черном, старательно прятавших свои лица под капюшонами. Не сказав ни единого слова, они приняли у меня ношу и швырнули труп в свою повозку, рядом с бочонками эля. Забросав труп соломой, они уселись в повозку и все так же молча тронулись с места.

Подождав, пока цокот копыт затих вдали, я вернулся к могиле и принялся закапывать пустой гроб. Я работал как одержимый, стараясь поскорее завершить дело. Потом отправился домой.

Наутро я подумал было, что вся прошлая ночь мне приснилась, однако же нет – у очага стояла деревянная лопата. Мне было так тошно, что я даже поглядеться в зеркало и то не мог – стыдился самого себя. Хоть я и совершил вчерашнее под давлением Гадсона, а все равно дела это не меняло: я был обыкновенным похитителем трупов. Иногда эта братия еще называет себя сторонниками воскресения, но красивым названием гнусность не прикроешь. Труп уже наверняка увезли далеко-далеко, я даже догадывался куда: в Город, вот куда, и сейчас тело бедного юноши пластал нож хирурга в анатомическом театре – во имя интересов науки. По крайней мере, так уверяли врачи, щедро платившие за трупы звонкой монетой. Вот на их-то нуждах и наживался Иеремия Гадсон. Думал ли я, что и меня втянут в такие грязные, грешные дела!

К вечеру Гадсон постучался ко мне в лачугу.

– Мои клиенты остались довольны твоей работой, – сообщил он.

Вот уж в такой похвале я точно не нуждался.

– Ну, а где ценности? – спросил Гадсон.

– Какие еще ценности? Это вы к чему, сударь? Хватит и того, что я вам откопал труп – или вам этого мало? – вскричал я.

Гадсон пожал плечами.

– Мне доподлинно известно, что этого юнца похоронили вместе с серебряными часами и золотым кольцом, – заявил он. – И то и другое досталось ему по наследству от отца. Дурацкий обычай – закапывать в землю вещи, за которые можно выручить деньги.

Я ушам своим не поверил. Гадсон хотел, чтобы по его приказу я не только выкопал труп, но еще и ограбил могилу!

– Что вы заказали, то я и сделал, – ответил я. – Мы квиты.

Гадсон покачал головой:

– Нет, мистер Доск, пока еще не квиты. Вы мне, между прочим, задолжали изрядную сумму, а ценности с трупа не взяли. В другой раз будете умнее.

– Как так – в другой раз? – опешил я, но спорить с Гадсоном не решился, потому что понял: попал я в переплет. За разграбление могил уж по крайней мере сажают за решетку – и то если останешься жив после расправы, учиненной родственниками покойного.

Прошло полгода, и Гадсон опять потребовал, чтобы я выкопал труп и на этот раз к тому же обобрал его. Потом еще раз, и еще… Боюсь даже вспомнить, сколько раз я выкапывал трупы. Одно знаю твердо: попадись я в руки закона, Иеремия Гадсон будет ни при чем.

Гадсон наживается на моих преступлениях, а я ничего не могу поделать. По ночам я лежу без сна, терзаемый муками совести. Всю жизнь я пользовался доверием и уважением местных жителей, а теперь предаю их. Знай они, чем я занимаюсь, вздернули бы меня на первом же суку.

Как же я ненавижу Иеремию Гадсона! Будь я уверен, что это сойдет мне с рук, – взял бы и размозжил его бычью голову лопатой.

Прежде чем занести на бумагу последние слова, Ладлоу замешкался, но, поскольку ему было сказано писать все как есть, слово в слово, он послушался. Дописав, Ладлоу украдкой глянул на Обадию: старик могильщик сидел бледнее трупов, которые выкапывал. Поняв, что рассказ окончен, юный Хоркинс аккуратно положил поверх исписанной страницы промокательную бумагу и закрыл черную книгу. Обадия в изнеможении откинулся на спинку кресла и закрыл лицо руками.

– Помогите мне, мистер Заббиду, умоляю. Конченый я человек.

Джо Заббиду опустил руку на плечо старика.

– Забудьте обо всем этом, друг мой. Выбросьте из головы эти ужасные мысли, иначе они источат вашу душу, как черви. В мире есть высшая справедливость. Быть может, высшее правосудие вершится не так быстро, как нам хотелось бы, однако, поверьте моему слову, Иеремия Гадсон еще получит сполна и по заслугам. А теперь ступайте домой и ложитесь спать. Страшные сны больше не будут вас мучить.

Могильщик глубоко вздохнул.

– Знаете, мистер Заббиду, сдается мне, что вы правы.

Он собрался было встать, но Джо удержал его.

– Как мы и договаривались, вы получаете плату.

С этими словами ростовщик вручил измученному старику кожаный мешочек, туго набитый монетами. Когда мешочек тяжело лег в мозолистую ладонь могильщика, глаза у Обадии округлились.

– Уж не знаю, как и благодарить вас, мистер Заббиду, – сказал он. – Они мне пригодятся.

– Вот и хорошо, – ответил Джо, дружески пожимая старику руку. – Вот и отлично.

– А как же с Гадсоном? – робко спросил могильщик.

– Терпение, друг мой, – отозвался ростовщик. – Всему свое время.