Текст книги "Окно с видом на площадь"

Автор книги: Филлис Уитни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Он повернулся и посмотрел на меня долгим, вопрошающим взглядом.

– Я могу кое-что показать вам, – произнес он. Глаза его сверкали от возбуждения, и от его обычной апатии не осталось и следа. Он казался совсем другим мальчиком – более пугающим.

Я была уверена, что он каким-то образом оценивает и испытывает меня, и решила не показывать свои сомнения и страхи.

– Очень хорошо, – сказала я. – Покажи мне все, что хочешь.

Он быстро нагнулся и схватил угол маленького коврика, лежавшего возле кровати. С видом фокусника, намеренного наверняка поразить меня, он сдернул коврик с места. Я увидела едва заметное коричневатое пятно на сером ковре и снова ощутила, как что-то ужасное дотронулось сзади до моей шеи.

– Клянусь, вы не знаете, что это такое! – вскричал Джереми, и от мрачного триумфа в его голосе потянуло ледяным холодом. – Если я скажу, вы испугаетесь. Вам станет плохо!

Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы удержаться и не убежать в свою маленькую комнатку наверху. Прочь от этого места трагедии, от пятна на ковре и от этого неожиданно озлобленного мальчика. Ради того, чтобы прекратить это безумие и вернуть Джереми к здравомыслию, я с большим усилием преодолела свое желание.

– Конечно, я знаю, что это такое, – сказала я со всем спокойствием, на какое была способна. – Это, очевидно, кровь.

Его дикое возбуждение немного утихло. Мой ответ, казалось, его совершенно озадачил. Стараясь не дать ему возможности снова заговорить, я поспешила продолжить тоном, не требующим ответа:

– Всегда остается кровь, когда стреляют в человека. Ведь в этой комнате был убит твой отец? Значит, это пятно – кровь.

– Так много крови, – прошептал Джереми. Потом он заговорил громко и с вызовом: – Вот почему я не могу вам нравиться. И нечего меня обманывать и притворяться друзьями. Никто не любит меня. Мистер Бич знает, что портрет, который он нарисовал, – ложь! А дядя Брэндан ненавидит меня. То же можно сказать и о моей матери, и о Гарт. И вы возненавидите меня тоже. Только Селина еще любит меня, потому что она слишком маленькая и глупая и не понимает, что я сделал.

Я уже не думала о пятне крови, а видела только отчаяние, которое сквозило в глазах ребенка, стоявшего передо мной. Мне тоже была необходима мудрость Озириса, чтобы справиться со всем этим. Моей проницательности явно не хватало. Я могла действовать только так, как подсказывал мне инстинкт, и надеяться, что не ошибаюсь.

– Как я могу сразу узнать, понравишься ты мне или нет? – спросила я его. – Мне никогда не удавалось быстро определить, нравится мне человек или нет. А когда я прихожу к какому-либо решению, то это обычно зависит от того, как поступает этот человек по отношению ко мне, а не от того, что могло произойти с ним когда-то. Или что другие говорят о нем.

Джереми посмотрел на меня без всякого доверия – так, будто я все еще озадачивала его. То, что сказал он после этого, удивило меня.

– Не хотите посмотреть коллекцию пистолетов? Она в гостиной, внизу. Если хотите, я вам покажу.

«Не ошиблась ли я?» – задала я вопрос себе самой. Может быть, неразумно позволять ему так возбуждаться? Не надо ли прекратить все это, как сделал бы любой в доме, будь он на моем месте сейчас? Но вопреки разуму я снова дала ему возможность взять инициативу в свои руки. Я выключила газ, а он запер комнату и положил ключ себе в карман. Вместе мы отправились вниз. Никого не было видно, и он тихо открыл дверь в большую гостиную.

Вокруг все было элегантно, позолота сочеталась с узорчатыми тканями, а ноги утопали в красочном мягком ворсе персидского ковра. Комната предназначалась для особых приемов, и ставни были закрыты. Но тени здесь не были густы. Сюда проникало достаточно света, и можно было разглядеть, что нас окружало. Джереми быстро прошел в глубь комнаты, где стоял высокий шкаф на веретенообразных резных ножках и с застекленными дверцами. На полках были разложены в определенном порядке пистолеты, собранные со всего света.

Теперь Джереми больше походил на мальчика, хвастающегося своими знаниями. На какое-то мгновение весь ужас той комнаты наверху отступил. Вот это, показал Джереми, дуэльный пистолет, а здесь лежал другой пистолет из той же пары. Вот этот, украшенный серебром, носили в наполеоновской армии, а тот, простой, с костяной ручкой, был в употреблении на нашем Западе. Вот револьвер, а там – громоздкий пистолет с двумя дулами. Мальчик знал все о хобби своего отца и не забыл ничего. Но он не мог дотронуться до пистолетов или вынуть их из шкафа, потому что шкаф был надежно заперт.

– Теперь его всегда запирают и прячут ключ, – заметил он. И прибавил со значением, от которого у меня пересохло во рту: – Это из-за меня.

Он тщательно пересчитал оружие, затем сосчитал снова, а потом и в третий раз.

– Всегда одно и то же количество, – заверил он меня. – Его так и не положили сюда. Я все время ищу его и ищу, но не знаю, куда они его запрятали.

Я поняла, что он имеет в виду. Должно быть, пистолет, который был у него в руках в тот ужасный день.

– А зачем он тебе? – спросила я его.

Он вытянул руку, согнув указательный палец, как будто положив его на курок.

– Я люблю оружие, – сказал он. – Люблю держать оружие в руках. Но я не могу его достать, не разбив стекла. Может быть, когда-нибудь я разобью его. Если захочу кого-нибудь застрелить…

Весь этот мрачный эксперимент начал действовать мне на нервы, и, вероятно, это отразилось у меня на лице. Джереми заметил мою реакцию и тут же ощетинился злобой:

– Вы ведь боитесь меня! Да? – спросил он. Кажется, он был доволен собой. – Теперь вы знаете, кто я, и боитесь! Я собрала последние силы, чтобы противостоять ему.

– Да, теперь я знаю, кто ты, – сказала я, стараясь говорить рассерженно. – Ты просто маленький хвастливый мальчик, а люди, которые хвастаются, меня просто утомляют, и мне становится скучно. Я думаю, мне лучше пойти наверх и почитать книгу о Египте.

Не ожидая, какое впечатление это произведет на него, я быстро направилась к двери гостиной. Я слышала, что он последовал за мной, и повернула к лестнице. Он остановился как раз у меня за спиной.

– А я хочу выйти ненадолго, – промолвил он. – Мне надоел этот дом.

Такое предложение, звучавшее вполне нормально, меня успокоило.

– Отличная идея. Давай оденемся и выйдем погулять.

Впервые я услышала его смех, но в этом смехе не было ничего успокаивающего.

– Я вас обгоню! – крикнул он и промчался мимо меня вверх по лестнице.

Я подхватила юбки и кинулась за ним, но он обогнал меня с самого начала, и я осталась далеко позади. Когда я присоединилась к нему наверху, то с трудом переводила дыхание, но смеялась.

– Я всегда обгоню любую девочку! – возбужденно заявил он, снова торжествуя. – Если я побегу вниз, вы опять не догоните меня.

Он повернулся и, прежде чем я смогла остановить его, побежал уже вниз. И я увидела, как он открыл входную дверь и исчез, с силой захлопнув за собой дверь.

Это обеспокоило меня, я поспешила вниз и вышла. Воздух был холодным и свежим. Джереми нигде не было видно. Возможно, он прятался где-нибудь поблизости, играя и шутя, как это может сделать любой мальчик. Но было слишком холодно без пальто, и он не сможет оставаться там слишком долго. Я позвала его, но не услышала ответа. Когда я, дрожа от холода, повернулась к дверям, то обнаружила, что задвижка закрылась от удара и мне пришлось побеспокоить дворецкого, чтобы войти в дом.

Дворецкому совсем не понадобилось усилий, чтобы показать мне, до какой степени мой вид не соответствовал тем, кого он называл господами. Генри озирал меня, растрепанную и без пальто, с величайшим неодобрением. Я не вдавалась в церемонии, а сразу же сказала, что Джереми выбежал из дома и я не знаю, куда он делся. Без сомнения, он вернется, как только замерзнет, но надо, чтобы кто-нибудь поискал его.

– Если вы его действительно выпустили, то, несомненно, он уже ушел, и его здесь нет, – отметил дворецкий, и его неодобрение по отношению ко мне еще больше возросло. – Он однажды сбежал в ночной рубашке, и мы нашли его только утром.

Теперь я была испугана уже не на шутку. Я послала Фуллера и Кейт искать Джереми, а сама оделась потеплее и стояла у дома, время от времени выкрикивая его имя. Кейт пошла в ближайший полицейский участок, но и там никто не видел Джереми. В конце концов я вернулась в дом и ходила в волнении взад и вперед по холлу. Там меня и нашел Брэндан Рейд, приехавший домой. Мне не оставалось ничего другого, как тут же сказать ему, что мальчик убежал.

Его холодный взгляд подсказал мне, что он возлагает всю вину за случившееся на меня – что на самом деле было правдой. Но я не хотела, чтобы время было потеряно на упреки и расспросы.

– Что можно сделать? – вскричала я. – Куда он мог сбежать? Он замерзнет без пальто!

– Хватит кричать! – приказал мистер Рейд. – Или, если вы не можете без этого, отправляйтесь наверх в вашу комнату. Мне неприятен вид женщины, которая слишком волнуется.

Широким шагом он прошел в глубь холла, и я услышала, как он отдал приказание сейчас же приготовить экипаж. Хотя я чувствовала себя оскорбленной его словами, тем не менее эти слова заставили меня моментально взять себя в руки. По крайней мере я увидела, что решение проблемы находится в уверенных руках, и я могла перенести все свое беспокойство на ребенка, которого мы еще не нашли. Я стояла на том же месте, пока мистер Рейд не вернулся в переднюю часть холла.

– Я, кажется, догадываюсь, где он может быть, – заявил он раздраженно. – Поеду поищу его, как только экипаж будет готов.

– Позвольте и мне с вами, – взмолилась я.

Сама мысль о том, что я останусь ждать здесь, в бездействии, была мне невыносима. И кроме того, если мальчика найдут, я должна быть там, вместе с ним, чтобы принять часть вины на себя. Я не доверяла явному гневу, который теперь, вместо холодного блеска, сверкал в глазах мистера Рейда.

– Обещаю не кричать, – смиренно промолвила я. – Я знаю, что все произошло по моей вине. Но, пожалуйста, позвольте мне поехать с вами и помочь, мистер Рейд.

Он уставился на меня, словно ему было неприятно все, что я могу сказать или сделать, и я почувствовала, что он сейчас откажет.

– Помочь мне?

Его темные брови угрожающе нахмурились.

Я продолжала смотреть ему в лицо, и моя решимость росла.

– Может быть, будет лучше, если я буду там. Мне кажется, мальчик хорошо относится ко мне.

– Хорошим же способом он доказал вам свою любовь, – ответил мистер Рейд. Затем, к моему облегчению, вдруг добавил: – Поезжайте, если хотите. Как я понимаю, здесь не идет речь о жизни или смерти. Такие кризисы для нас совсем не новость. Хотя это и тревожит его мать. Она уже приехала?

Я ответила, что она не возвращалась. Мы молчали до того момента, как подали экипаж. Потом вместе, мистер Рейд и я, сошли по ступенькам дома.

Глава 6

Мы ехали в экипаже, и я сидела рядом с мистером Рейдом в большом напряжении, чувствуя, что он еще сердится, хотя и не знала, на кого обращен этот гнев: на мальчика или на меня.

Он заговорил, не взглянув на меня:

– Пожалуйста, расскажите мне подробно, что произошло до момента побега.

Я рассказала ему все, чем мы занимались, ничего не утаивая. С холодным вниманием, не перебивая, он выслушал мой ответ о визите в комнату Дуайта, о том, как Джереми показал мне пятно на ковре и коллекцию пистолетов внизу. Когда я закончила, он сделал одно единственное, но убийственное замечание:

– Вы слишком молоды, мисс Кинкейд, и это поручение оказалось слишком тяжелым для вас. В этом больше моей вины, чем вашей.

Я поняла, что он считает мои рассуждения незрелыми, а мои действия неблагоразумными. И это очень меня огорчило. Потому что в глубине души я знала, что он прав. И все же во мне росло упрямое убеждение, что, случись все это опять, я поступлю так же, как поступила в этот раз. Побег Джереми еще не доказывал, что я не права. Для меня самым важным было бы получить возможность действовать так, как я решила. Конечно, по застывшей позе мистера Рейда и по тону его голоса я уже подозревала, что меня могут уволить. Как бы то ни было, я должна найти способ предотвратить это.

Экипаж свернул с Пятой авеню и теперь ехал по одной из улиц Вест-Сайда, перегруженной более тяжелым и менее элегантным транспортом. Подводы и телеги двигались вместе с нами, колесо к колесу. Попадались и отдельные всадники, а прохожие, жавшиеся на тротуарах по бокам улицы, выглядели и по одежде, и по манерам грубее и проще.

– Я вам скажу, куда мы едем, – неожиданно произнес мистер Рейд. – Джереми просто тянет сюда, в это место, и он сбегал сюда уже дважды. Вы, вероятно, слышали о доме-мемориале Дуайта Рейда, который строят на пожертвования почитателей моего брата?

Его тон стал жестче, будто ему была неприятна честь, которую оказывали имени его брата. Я взглянула на него с удивлением.

– Я слышала об этом, – подтвердила я. – Его строят, чтобы дать приют бездомным детям Нью-Йорка? Но почему Джереми убегает туда?

– Вы задаете мне загадки, на которые у меня нет ответа, – ответил он. – Предполагаю, для него это почти то же, что посещение комнаты отца, – погружение в ужас.

Фуллер направил лошадей к обочине, и мы остановились перед большим домом из темно-красного кирпича. Фронтон еще был обнесен лесами. Вход, сооруженный в виде арки, был открыт, и через него туда и сюда сновали рабочие. Мой спутник подозвал одного из них к экипажу и спросил, не видел ли он здесь маленького мальчика, но человек только покачал головой и снова занялся своей работой.

Мистер Рейд вышел из экипажа, и я поспешила последовать за ним прежде, чем он смог приказать мне остаться и ждать его на месте. Мы поднялись по широкой лестнице, и, когда уже подходили к входной двери, кто-то окликнул его с улицы. Мы оглянулись и увидели капитана полиции, слезавшего с лошади. Он привязал лошадь к столбу и, взбежав по ступеням, присоединился к нам.

– Добрый день, капитан Мэтьюз, – приветствовал его мистер Рейд. – Это мисс Кинкейд, учитель… истории Джереми. Капитан дотронулся до фуражки и улыбнулся мне.

– Добрый день, мисс. Кейт приходила к нам в участок, чтобы выяснить, не знаем ли мы что-нибудь о мальчике. Сказала, что вы ужасно переживаете. Поэтому я решил приехать сюда и посмотреть, не выкинул ли он одну из своих старых штучек. Но вы опередили меня.

Он казался очень добрым человеком, с такой широкой улыбкой, что ее можно было сравнить только с шириной его плеч. Но пока мы все трое входили в здание, я рассмотрела еще и твердую линию его подбородка, который мог бы быть отлит из металла. Мне стало ясно, что этот человек способен принимать самостоятельные решения в неспокойной и опасной жизни полицейского в Нью-Йорке.

Маляры и обойщики еще вели работу внутри здания, и наши шаги по голому полу гулко отдавались в коридорах. Капитан Мэтьюз перехватил у нас инициативу и сам стал расспрашивать о Джереми, но никто его не видел. Мы миновали длинный зал с высокими окнами по одной стороне – скорее всего столовую, другие комнаты, поднялись по лестнице на следующий этаж и вошли в огромную общую спальню.

Здесь отделочные работы уже закончились, и повсюду уже стояли железные кровати. Наши поиски закончились. В самом дальнем, темном углу комнаты на полу сидел Джереми, неподвижно съежившись, подтянув колени вверх и уткнувшись в них лбом. Я первая увидела его – маленькую, трогательную фигурку в длинной полутемной комнате – и положила ладонь на руку мистера Рейда.

– Позвольте мне, пожалуйста, – прошептала я, но ни тот, ни другой не обратили никакого внимания на мою мольбу.

– Эй, мальчик! – издалека радостно окликнул его Мэтьюз, дядя Джереми зашагал к нему через комнату такими широкими шагами, что я еле успевала за ним.

При первом же оклике Джереми выпрямился и вскочил. Его лицо выражало ужас и безумное желание удрать. Но он оказался в углу и не мог убежать от двух приближавшихся к нему мужчин.

– Все в порядке, Джереми, – крикнула я и бросилась мимо мужчин, протягивая к нему руки.

Казалось, Джереми не видел меня. Он смотрел, не отрываясь, на капитана Мэтьюза, и в его глазах стоял такой же ужас, как до этого днем, в комнате его отца. Он ничего не говорил и стоял как завороженный, в странной агонии, наблюдая за офицером полиции.

– Ну иди же, малыш, не смотри так, – сказал капитан Мэтьюз. – Мы же старые друзья, не так ли? Я здесь с твоим дядей только для того, чтобы убедиться, что ты в безопасности и отправляешься домой. Ты ведь теперь уже большой, и тебе не следует пугать своих близких такими побегами.

– Он знает это, – спокойно произнес мистер Рейд.

Он взял Джереми за руку, не обращая внимания на расстроенный вид мальчика, и повел его через комнату и вниз по лестнице. На улице он подсадил его в карету. Затем повернулся и протянул руку офицеру.

– Спасибо, капитан. Жаль, что мы побеспокоили вас. Нам не следует отнимать у вас столько времени по таким поводам.

Взгляд, который капитан Мэтьюз обратил на Джереми, был и строгим, и добрым одновременно.

– Я помню его с того ужасного случая в вашем доме, сэр, – сказал он Брэндану Рейду. – И с тех пор я проявляю к нему, как вы это называете, личный интерес.

– Ты это понимаешь, Джереми? – обратился к Джереми мистер Рейд. – Если не хочешь осложнений с полицией, тебе пора прекратить убегать из дома.

С этими словами он помог мне сесть в экипаж. Капитан Мэтьюз вскочил на лошадь и уехал.

Джереми был очень мрачен.

– Если бы он знал… если бы он на самом деле знал… он арестовал бы меня, не так ли, дядя Брэндан?

Дядя ничего не ответил ему и только дал знак Фуллеру возвращаться домой.

Я почувствовала, что Джереми, сидящий между нами, весь дрожит, и набросила на него свою накидку.

– Как ты замерз! – сказала я. – Давай сюда твои руки. Как глупо, что ты не надел пальто. Если бы ты подождал немного, мы бы могли выйти из дома одетыми и хорошо прогуляться.

Мальчик смотрел прямо перед собой, не отвечая. Только когда экипаж завернул и включился в быстрый поток движения по Пятой авеню, он заговорил снова:

– Вы меня накажете, дядя Брэндан? – спросил он голосом, в котором чувствовалось сильное волнение.

– Ты совершил то, что запрещено, и ты это прекрасно знаешь. Значит, ты заслуживаешь наказания, – ответил его дядя. – Я подумаю об этом и решу, какое наказание подобает этому случаю.

Джереми еще дрожал, и я невольно внутренне восстала против его дяди. Когда мы приехали домой, мистер Рейд не отпустил руку виновного племянника, а повел его по ступеням в дом, предоставив мне полную свободу следовать за ними или нет, как мне заблагорассудится.

Мисс Гарт уже была дома, хотя Лесли Рейд еще не вернулась, и мистер Рейд тут же вручил мальчика попечению гувернантки.

– Дайте ему горячего молока и отправьте в постель, – приказал он ей. – Согрейте его, если это можно сделать.

Я жаждала сказать Джереми какие-нибудь слова утешения, пока мисс Гарт вела его вверх по лестнице, ухватив за руку с видом, исключающим протест с любой стороны. Но мне нечего было сказать, и я не могла одобрить его. Я ведь тоже была виновна в случившемся и поэтому поплелась в покинутую классную комнату. Огонь уже потух, а ведь ничто не наводит такую грусть, как вид потухшего очага, подернутого серым пеплом. Я замерзла и теперь дрожала почти так же, как Джереми. Мне было холодно, и я была в большом отчаянии.

Может быть, действительно, задача, которую я взвалила на себя, была мне не по силам? Вполне вероятно. Будущее рисовалось мне совсем не в ярких красках. Вряд ли я получу обещанную рекомендацию от Брэндана Рейда, чтобы устроиться на какую-либо другую должность, не говоря уже о должности портнихи или гувернантки. И все же больше всего меня тревожило не мое затруднительное положение. Меня тревожили бледное лицо Джереми, когда он напряженно сидел между дядей и мной в экипаже, дрожь в его голосе, когда он спрашивал о наказании. Всем сердцем я тянулась к мальчику и хотела помочь ему, если бы мне позволили. Но завтра утром меня могут попросить упаковать свои вещи.

– Можно войти? – раздался голос от двери позади меня. Это был мистер Рейд.

Я резко повернулась к нему и вздернула подбородок. Мне не хотелось, чтобы он догадался, что я в отчаянии.

– Позвольте мне принести извинения за неделикатные слова, которые я, возможно, произнес в ваш адрес, – высокомерно заявил он.

Я до того удивилась, что уставилась на него, не произнося ни слова.

– Не вся вина ложится на вас, – продолжал он. – Раз уж мальчика оставили полностью на ваше попечение, то вас должны были предупредить о его склонности к побегам.

Я почувствовала, что слова извинения не так-то легко давались Брэндану Рейду, и поняла, что должна принять его извинения с благодарностью и смирением. Но пока я пыталась найти приличествующие случаю слова и манеру поведения, он заговорил снова:

– Я надеялся, мисс Кинкейд, исходя из отличных результатов вашего общения с младшим братом, что ваше влияние на Джереми смягчит его. Я сознаю, что слишком рано судить о каких-либо определенных результатах, но должен признаться, что ваш способ действий сегодня меня разочаровал.

Как же быстро я забыла о том, что мне надо быть благодарной и смиренной! Во мне снова поднялось раздражение.

– Почему же, вы думаете, мальчик ведет себя таким образом?! – воскликнула я. – И почему бы ему не убегать из дома, где его никто не любит? Именно сегодня он признался мне, что ни один человек здесь не любит его. И самое ужасное, что ребенок верит в это. Он верит даже в то, что вы желаете его смерти.

Он задохнулся от возмущения, но по крайней мере не приказал мне прекратить кричать. Когда мистер Рейд заговорил, он уже сумел подавить раздражение и тон его голоса был ровным:

– Любовь не так-то легко завоевать, мисс Кинкейд.

– Я знаю, – сказала я. – Я знаю, как тяжело это должно быть для вас после всего случившегося. Но ваш брат мертв, а жизнь его сына висит на волоске.

Мистер Рейд закрыл дверь в холл, чтобы наши голоса не разносились по дому, и указал мне на стул возле холодного камина. Мне он показался еще более грустным, чем когда-либо. Сам он не сел, а отошел к окну в глубине комнаты и стал смотреть на ветви могучего аиланта.

Стараясь говорить спокойно, без эмоций, он начал рассказывать мне о своем брате. Их мать умерла, когда они были маленькими, и он, будучи старшим, большую часть своего времени опекал Дуайта. Их отец был намного старше матери – суровый, гордый, выдающийся человек, глубоко любивший своих сыновей, но часто слишком занятый в конторе адвокатов, которую он возглавлял.

– Он уже несколько лет нездоров, – с горечью сказал Брэндан Рейд. – Смерть Дуайта была для него сокрушительным ударом, и мы частично утаили от него правду о том, что произошло на самом деле. Сейчас он живет в южном районе Нью-Джерси со своей сестрой, которая моложе его. Моя тетя очень ему предана, хотя его желание поступать по-своему временами доставляет ей много хлопот. Мы все чувствуем, что ему лучше жить вдали от Нью-Йорка. Когда он приезжает сюда, он помнит только о разочарованиях и обидах, которые нанес ему город, начисто забывая о триумфах, выпадавших здесь на его долю.

Слушая Брэндана Рейда, я почувствовала его огромную привязанность к отцу и ощутила что-то еще – возможно, глубокое сожаление и боль.

– Потерять любимого сына и иметь только того, который принес ему такое разочарование…

Он выразительно развел руками, а потом криво улыбнулся мне:

– Единственное, что я могу сделать, – это проследить, чтобы ничто не тревожило его в последние годы жизни.

– Что же такого примечательного было в вашем брате Дуайте? – поинтересовалась я.

– Он был необыкновенным – ярким, как пролетающая комета, – ответил Брэндан. – А иногда столь же бездумным. Я не раз выручал его из беды в молодые годы. Джереми очень его напоминает. Когда я смотрю на него, я почти вижу Дуайта. Поверьте, ради Дуайта, да и ради самого мальчика, я хочу дать ему все для нормальной жизни. Но не просите меня любить его, мисс Кинкейд. Я не способен просто так дарить любовь. К несчастью, такова моя природа, и я ничего не могу с этим поделать.

Я вспомнила о Лесли Рейд, о его пылающем взгляде и внимании, которое он дарил ей. Здесь по крайней мере все было просто, и я вдруг почти бессознательно подумала, как, наверное, хорошо, когда такой человек дарит свою любовь. Тем не менее, даже успокоившись и поняв, что он хотел мне разъяснить, я не склонна была проявлять к нему милосердие.

– Вы могли бы в крайнем случае и притворяться, – сказала я. – Даже притворное чувство и интерес могли бы помочь. Подумайте, как может себя чувствовать мальчик, если он чувствует неприязнь со стороны окружающих?

Брэндан Рейд покачал головой:

– Его нельзя обмануть притворством. Он не глуп.

Я собрала все свое мужество и задала ему вопрос, который не решилась бы задать, если бы беседа не приняла такой оборот:

– Как это случилось? Не расскажете ли вы мне?

Неожиданно, к огромному моему удовольствию, он тут же, без колебаний, согласился. Сжато, уверенным тоном он рассказал о том, что произошло той ночью, когда Дуайт Рейд был убит собственным сыном. Незадолго до этих событий, в тот же трагический день, мальчик был непослушен. Видимо, всем Рейдам свойственна вспыльчивость, и даже более мягкий по характеру Дуайт тоже был вспыльчив. В тот день Дуайт Рейд потерял терпение и, выйдя из себя, дал своему непослушному сыну хорошую взбучку. Но тут разъярился Джереми. Он всегда протестовал против физического наказания, и тогда он ударом отбросил руку отца, выкрикивая угрозы. Его отец тут же пришел в себя и рассмеялся на такую реакцию. Никто не воспринял мальчика всерьез.

Но в ту же ночь, когда Дуайт Рейд уже собирался лечь в постель, мальчик взял пистолет из коллекции внизу. Он знал, где находятся пули, и умел заряжать оружие и стрелять из него. Во время поездок за город Дуайт приобщил сына к своему хобби, считая, что каждого мальчика как будущего джентльмена надо учить обращаться с оружием и стрелять.

– Совершенно случайно я оказался в ту ночь в доме, – рассказывал Брэндан Рейд. – До этого я больше года путешествовал по Египту и вернулся только в тот день утром. Поздно ночью я отправился к Дуайту поговорить с ним. Я только вошел в комнату, как Джереми вышел из-за штор, закрывавших вход в гардеробную его отца, где теперь будуар Лесли. Прежде чем я смог понять, что задумал мальчик, он нацелил пистолет на отца и выстрелил. Я выбил пистолет из рук мальчика и кинулся к брату. Но ничего уже нельзя было сделать. На таком расстоянии Джереми было очень трудно промахнуться.

Постепенно, по мере того как он рассказывал, его голос становился все глуше, и я слушала, глубоко сочувствуя ему. Помолчав немного, он продолжал:

– Возможно, вы теперь лучше представляете то, что называете атмосферой дома, где никто не любит мальчика. Он и потом вел себя дерзко и ни в чем не раскаивался. Капитан Мэтьюз, как вы уже поняли, занимался расследованием. Он, так и не узнав правды, уделял мальчику все возможное внимание и был к нему добр. Нам казалось, что Джереми скорее гордится тем, что совершил. И мы не можем доверять ему полностью или спокойно находиться с ним в одном доме. А ведь при таких обстоятельствах его не примет ни одна школа. Несправедливо навязывать его общество другим детям и подвергать их его влиянию. Единственный человек, которого он, кажется, любит, это Седина, но моя жена боится, что он может причинить ей какой-либо вред, если вдруг выйдет из себя.

Мои глаза застилали слезы: ведь это был все же ребенок, и мое сердце ныло от жалости к нему. Я не могла отделаться от мысли, что именно он страдает сейчас больше всех, ибо ему приходится таить в себе сознание ужасной вины, а это не под силу ребенку. Вот что таится подо всем его притворством и недружелюбием.

Мой собеседник смотрел на меня довольно мягко, и было странно видеть, что его серые глаза стали немного теплее и в них уже не было явного осуждения.

– Я бесконечно благодарен вам, – сказал он, – за проявленные вами интерес и искренность по отношению к Джереми. Но боюсь, что инстинкт женщины, направленный на прощение ребенка, сделает вас слепой и не позволит вам действовать разумно. Я не могу сказать, что вы уже окончательно потеряли возможность как-то помочь мальчику. Но слишком большая мягкость вряд ли ему поможет.

– Какую же мягкость проявили по отношению к нему? – быстро спросила я. – Неужели вы должны обязательно наказать его за сегодняшний побег?

– Мальчик жаждет, чтоб его наказали, – возразил он. – Он постоянно буквально просит о наказании.

– Это само по себе должно послужить вам предостережением, – сказала я.

Но у меня больше не возникало желания противоречить ему. События повернулись в мою пользу, представляя мне случай помочь мальчику, если, конечно, я смогу.

Только теперь мистер Рейд оглядел комнату и заметил карту Египта, которую я прикрепила над камином. Он кивнул в сторону карты:

– Что же именно вы надеетесь завоевать с помощью этой карты?

– Я хочу вызвать хотя бы проблеск интереса, – ответила я. – Мальчик не так уж безразличен, как притворяется. Я уверена в этом. И еще одно: он безмерно восхищается вами.

Казалось, мои слова потрясли мистера Рейда.

– Может быть, восхищался в прошлом. Его, как и любого ребенка, привлекали мои приключения в дальних странах. Но сейчас он иногда смотрит на меня с ненавистью. Не очень-то рассчитывайте на его преданность мне и не обманывайтесь на этот счет. Но надо отдать вам должное, мисс Кинкейд, вы внесли немного сострадания в этот дом, и я благодарен вам за это и сожалею, что до сих пор этого не было. Может быть, сострадание найдет отклик в душе мальчика. Я надеюсь, что вы так же великодушно будете прощать то, что не всегда вам по душе, и будете делать все, что в ваших силах.

Встав, я подала ему руку в знак того, что с радостью принимаю его великодушное признание. Он взял мои пальцы и на мгновение задержал их. Снова я ощутила жизненную энергию и силу этого человека, наполнявшие его до самых кончиков пальцев, но теперь я не выдернула своей руки, как в прошлый раз.

– Я не забыл о билетах на дневной спектакль, – добавил он. – Надеюсь получить их для вас в начале декабря. Хотелось бы взять ложу, а не просто какие-нибудь места. Возможно, и дети будут рады побывать на спектакле в ложе.

Я заверила его, что это им очень понравится, надеясь, что так оно и будет. И он ушел, оставив меня более одобренной, чем когда-либо с тех пор, как я появилась в их доме.

Вернувшись в холл, я встретила мисс Гарт, выходившую из комнаты Джереми.

– Он наконец-то согрелся и заснул, – сказала она. – Что это вы делали днем, что так его взволновало и заставило бежать?