Текст книги "Окно с видом на площадь"

Автор книги: Филлис Уитни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Пока я раздумывала над тем, что делать, в комнату вошел Джереми, бережно держа карусель в руках. Лицо его выражало опасение.

– Дядя Брэндан дома, – прошептал он мне. – Он только что вошел в библиотеку. Значит ли это, что мы не сможем устроить обед?

Я пришла к единственно правильному решению.

– Конечно, нет! – сказала я. – Ты оставайся здесь и займись украшением центра стола, а я поднимусь и поговорю с ним.

Я слегка приподняла бледно-фиолетовый шелк юбки и быстро направилась вверх по лестнице. Свет в библиотеке до сих пор еще не был зажжен, а дверь оказалась раскрытой настежь. У противоположной стены комнаты, у окна, стоял Брэндан Рейд, облокотившись на раму и пристально глядя на площадь Вашингтона. Я тихонько постучала по открытой двери, и он разрешил войти.

Комната была погружена в серую темноту раннего зимнего вечера. Только отдаленный свет из холла и слабый отблеск освещения на площади проникали сюда. Приближаясь к мистеру Рейду, я заметила, что его взгляд устремлен в окно, словно он увидел нечто, сильно его заинтересовавшее. Лицо его казалось незнакомым, и взгляд отрешенным.

Я тихо кашлянула, чтобы привлечь его внимание. Он вздрогнул от неожиданности и взглянул на меня.

– А, это вы, Меган, – сказал он.

– Надеюсь, ваша поездка доставила вам удовольствие, – начала я.

Он, казалось, совсем не слышал моих слов.

– Знаете, что я представил себе? Не снег на площади Вашингтона, а пески пустыни, освещенные солнцем. Этот ослепляющий, горящий, золотой свет, которому нет ничего равного в мире.

Он повернулся спиной к окну и продолжал:

– Как я ненавижу унылые городские улицы в зимнее время! В пустыне ночью может быть невыносимо холодно, а песок становится более колючим, чем снег в метель. Но там всегда можно надеяться на возвращение солнца. Здесь зима только началась, и нас ожидают бесконечные серые дни, бесконечный утомительный холод, который мы должны выносить до самой весны.

Обычно я спокойно переношу холодную погоду, но его слова заставили меня содрогнуться от холода в легком платье.

– Как чудесно, что вы видели эти пропитанные солнцем места, – мягко сказала я. – Я много читала о Египте и всегда пыталась представить себе все это, но у меня не хватает воображения.

Он улыбнулся мне, и моментально холод в моей крови исчез, как будто меня осветило то самое солнце, о котором мне так неосторожно напомнили.

Он, кажется, уловил эхо моего предыдущего вопроса о поездке.

– Моя жена недостаточно закалена, чтобы хорошо переносить путешествия. – Я уловила нотки раздражения в его голосе. – Да и мое присутствие, кажется, не улучшило ее состояния, поэтому я решил возвратиться один. Как обстояли дела, пока я был в отъезде?

– Все было хорошо, – заверила я его. – Хотя мисс Гарт не понравилось, как я управляюсь с Джереми, и она покинула дом. До сих пор она еще не вернулась.

– Хорошо! – сказал он. – Ее отсутствие – это удовольствие. Но не позволяйте мне, Меган, испортить ваш обед. Я видел, что вы намерены сделать. Представьте себе, что вы не видели меня, и осуществляйте ваши планы.

– Это только игра, – призналась я. – Джереми и я разыгрываем из себя хозяина и хозяйку. Только для того, чтобы внести разнообразие в наши обычные вечера. Хотя, конечно, если бы мы знали, что вы вернетесь…

– Вы бы отказались от вашего праздника? Как вы плохо обо мне думаете! Я буду счастлив, если вы хотите пригласить меня в качестве гостя.

Он снова улыбался, хотя в движениях его сквозила нерешительность. Мое мучительное беспокойство вдруг утихло и сменилось восторгом. Теперь наш обед будет не просто игрой. Теперь у нас была настоящая причина для праздника, и я знала, что Джереми будет так же доволен, как и я.

– Вы действительно присоединитесь к нам? – спросила я. – И не будете очень сердиться на меня за те вольности, которые я себе позволила?

Он пересек комнату и предложил мне руку, и этот жест был ответом на мой вопрос. Мы спускались по ступеням вниз, и я ощущала своими пальцами ткань его одежды и чувствовала чистый запах свежего мыла и такой мужской запах табака. Внизу нас ждал красиво накрытый стол. Сегодня я буду сидеть за ним, как будто имею на это право, и от этой мысли закружилась голова, словно я уже выпила шампанского.

Глава 15

Лицо Джереми засветилось от удовольствия при виде дяди, и он немедленно распорядился, чтобы Генри подготовил третий прибор. Карусель с ее радостными красками возвышалась на почетном месте в центре стола, и Брэндан, усадив меня и заняв свое место, обратил на нее внимание.

– Это что такое у нас здесь? – спросил он, наклонившись вперед, чтобы получше разглядеть ее. Джереми объяснил:

– Это музыкальная шкатулка, которая принадлежала брату мисс Меган. Если ее завести, она играет мелодию, а лошадки и саночки кружатся и кружатся.

– Джереми, заведи ее для нас, – попросила я.

Он взял игрушку так бережно, будто она была сделана из стекла, и осторожно повернул ключ. Веселая карусель завертелась, и негромкая мелодия зазвенела в комнате. Брэндан громко рассмеялся и кивнул, одобряя такое замечательное украшение в центре стола.

Таким образом, суп подали под звуки французской мелодии, и для меня она звучала так же приятно, как если бы для нас играли скрипки.

Наш гость был в великолепном расположении духа. То мрачное настроение, с которым он вошел в дом, улетучилось, и он с готовностью присоединился к нашей игре. Он занимал нас рассказами о своих путешествиях, вызывая полный восторг у Джереми и доставляя наслаждение мне. Он рассказывал нам о Ниле и огромных храмах Египта, рассказывал так ярко, что мы как будто своими глазами видели Сфинкса из Гизы – этот самый таинственный из монументов Египта. Брэндан описывал его загадочное, внушающее ужас каменное лицо на фоне сверкающего неба пустыни. По его словам, Сфинкса называли Стражем Пустыни, а пристальный взгляд, которым он встречал приближавшиеся к нему через пустыню маленькие человеческие фигурки, вселял в них страх.

– Я всегда чувствую, что эти глаза как будто приказывают мне, – рассказывал он нам. – Возвращаюсь к ним снова и снова в попытке разгадать этот взгляд и все же никогда не нахожу ответа. Даже в наши дни мы не знаем, кого изображает Сфинкс – бога или древнего правителя, или и того, и другого. И я предполагаю, что мы никогда не узнаем, что он спрашивает у нас.

– Как Озирис? – спросил Джереми, улыбнувшись про себя, и это показало мне, что он подумал о сюрпризе, который готовился подарить своему дяде на Рождество.

Брэндан минуту изучал его. Потом сказал:

– Нет, не как Озирис. Сфинкс не судит. Он только ставит перед нами непостижимую загадку. Может быть, загадку самой жизни.

Каким странным был этот обед – возможно, для каждого из нас. Сначала я была просто счастлива, и довольна, и беззаботна, почти как Джереми, просто наслаждаясь возможностью отметить праздничное событие.

Я была рада тому, что так тщательно одета и что свечи так мягко освещали меня, и что глаза Брэндана смотрели на меня ободряюще. Мне было с ним легко и свободно, и больше я не испытывала ни гнева, ни обиды, и совсем не была в замешательстве, как это иногда бывало раньше.

Но незаметно мое настроение стало изменяться, так как мои мысли упрямо начинали течь в том направлении, о котором я не желала размышлять. Возможно, замечание Брэндана о моем платье заставило вдруг ясно, как в фокусе, увидеть то, что лежало глубоко в моей душе.

– Это платье, что на вас, Меган… Как вы называете этот цвет? – спросил меня Брэндан Рейд.

Джереми в это время с аппетитом ел, как едят все мальчики, когда они голодны, и совсем не обратил внимания на этот разговор об одежде.

– Светло-фиолетовой глицинии, – сказала я, и, на мой слух, ответ прозвучал неожиданно, как вздох. Брэндан кивнул.

– Да, здесь есть что-то голубое от лаванды, совсем бледное и нежное. Этот оттенок делает ваши волосы еще темнее – черными, как ваши серьги, но он усиливает глубину ваших глаз и делает их еще ярче. И он очень идет вам, Меган.

Я опустила глаза, растеряв прежнюю уверенность и снова ощутив слабое потрескивание льда под ногами. Огонь в камине тихо напевал свою собственную песенку о тепле и уюте, свечи заливали мерцающим светом скатерть и серебро, но минуты простоты и доверчивости ушли. Меня беспокоил взгляд Брэндана, который говорил мне больше, чем комплимент, который он только что высказал, больше, чем я смела прочитать в его глазах. Во мне поднималось желание ответить ему, встретить его взгляд, посмотрев ему в глаза открыто и откровенно. Но сейчас я остро осознала, что сижу на месте, принадлежащем другой женщине; мои руки касаются серебра, которого по праву должны касаться ее руки; высокий бокал, из которого я пила, выбран по ее вкусу и должен находиться в ее руках, а не в моих. И больнее всего я осознавала тот факт, что мужчина, сидящий напротив меня, был мужем Лесли Рейд.

– А вы прехорошенькая, мисс Меган, – сказал Брэндан. – Но тогда… Мужчины помоложе меня должны говорить вам это.

Как будто он был очень стар! Я не могла открыто смотреть в его глаза, выражавшие восхищение, но не хотела, чтобы он думал, что я готова слушать мужчин помоложе.

– Круг знакомых мне мужчин очень узок, мистер Рейд, – возразила я.

– Хорошеньких женщин должны окружать мужчины, чтобы сопровождать их повсюду, и восхищаться ими, и говорить им, что они хорошенькие. Что ты на это скажешь, Джереми?

Джереми спокойно подумал и произнес:

– Мисс Меган красивая! Она всегда красивая.

– Устами младенца глаголет истина! – засмеялся Брэндан.

Но, к моему облегчению и тайному сожалению, больше он ничего не сказал о моей внешности.

Мы приступили к яблочному пирогу, который Джереми попросил приготовить на десерт, а потом Брэндан и я сидели и пили кофе. Но хотя мы говорили о вещах незначительных, то, что я открыла для себя, испортило мне все удовольствие от вечера, и я больше не хотела, чтобы он длился и длился. Я снова ощущала опасность и знала, что прежние удовольствие и беззаботность не вернутся. Думаю, Брэндан тоже почувствовал, что настроение изменилось. Хотя мы еще продолжали игру ради Джереми, казалось, будто нечто нереальное и призрачное вошло в столовую и село между нами за стол, будто еле заметный запах фиалок поплыл в воздухе.

Мы молчали, когда поднялись из-за стола. Джереми взял карусель и понес ее наверх. Брэндан предложил мне руку, и пока мы поднимались по лестнице на второй этаж, что-то гнетущее висело на нас тяжелым камнем.

Но Джереми не понимал, что наше веселье испорчено. Поднимаясь вслед за нами, он снова завел музыкальную шкатулку, и ее простая мелодия весело зазвенела. Вдруг Брэндан засмеялся и, щелкнув пальцами, как бы отбросил все, что нас угнетало:

– Быстро! – закричал он, как только мы достигли холла второго этажа. – Под такую музыку надо танцевать!

Он не позволил мне ни подумать, ни отказаться – на это не осталось времени, даже если бы я и хотела поступить так. Он легко подхватил меня, и мы пронеслись по холлу быстрым шагом польки. Джереми держал вращающуюся карусель в руках и сияющими глазами следил, как мы, танцуя, носились по холлу туда и сюда. Когда мелодия подошла к концу и мы, задохнувшись, остановились, Брэндан не выпустил меня, а, наоборот, вдруг крепко прижал к себе сильной и властной рукой, обнимая меня. На какое-то мгновение мое тело подчинилось ему, моя голова прикоснулась к его плечу, и мне захотелось так стоять, склонив голову ему на плечо, бездумно, вечно. А вокруг нас, в такт ритму детской песенки, звучало сладкое безумие опасности. Потом, почти так же быстро, он отпустил меня.

Джереми не заметил ничего, и я остановила его, так как он уже собирался снова завести музыкальную шкатулку.

– Больше не надо, – взмолилась я. – Я не могу отдышаться.

Я не могла глядеть на Брэндана, ибо теперь всерьез была испугана. Испугана из-за себя больше, чем из-за него. Я как-то неопределенно пожелала ему спокойной ночи и, подобрав свой светло-фиолетовый трен, отправилась на третий этаж. Подойдя к лестнице, я подняла глаза и с ужасом увидела фигуру на верхних ступенях. Это была женщина в коричневом платье из мериносовой шерсти, и в глазах ее таилось бешенство. Вернулась Тора Гарт. Она, вероятно, проскользнула в дом, когда мы все наслаждались веселым обедом и не знали, что она уже здесь и наблюдает за нами с лестницы.

Сказав себе, что я не сделала ничего плохого, я заставила себя поднять глаза и встретить ее взгляд, но он пронзил меня леденящим холодом, когда я проходила мимо. Я не знала, видел ли ее Брэндан, и она не сказала мне ни слова. Она обрушила всю свою злобу на Джереми.

– Ты уже давно должен быть в постели, – выпалила она, следуя за ним на третий этаж. – Неужели мисс Кинкейд не нашла ничего лучше, как держать тебя на ногах так поздно? Утром ты заболеешь. Сейчас же в постель, молодой человек.

Неожиданно гордым жестом Джереми вручил мне карусель и твердо повернулся к ней лицом.

– Мне разрешили лечь сегодня поздно. И завтра я не заболею. Я болею, только если что-то расстроит меня.

В гневе она, казалось, забыла об угрозе, которая выгнала ее из дома несколько дней тому назад. Я подозреваю, что один только вид того, как Брэндан Рейд танцевал со мной в холле, стер из памяти все остальное.

– Ты грубый, непослушный мальчик! – прошипела она. – Сейчас же убирайся в свою комнату. Я разберусь с тобой там.

Я видела, как Джереми начал собирать все свое мужество, готовясь к ее атаке. Но прежде чем я успела прийти к нему на помощь, послышались шаги и Брэндан, взбежав по лестнице, присоединился к нам. Он быстро обезоружил мисс Гарт жесткими словами, а я стояла и слушала их со смешанным чувством облегчения и страдания.

– С этого времени полную ответственность за мальчика будет нести мисс Меган, – холодно сказал он. – Она очень хорошо показала себя, заботясь о нем во время испытательного срока. Он будет получать все указания от нее. Вас это совершенно не будет касаться. Если моя жена предпочтет оставить вас из-за ваших прежних заслуг, чтобы вы ухаживали за Селиной, то это ее дело. Вся забота о мальчике сейчас легла на меня, а я предпочитаю передать его полностью в руки мисс Меган.

Мисс Гарт едва кивнула в ответ и пошла через холл к себе. Странно, но я почти жалела ее, может быть, потому, что знала, как страдала бы я, если бы он так говорил со мной.

Джереми пугливо улыбнулся своему дяде и побежал в свою комнату.

– Теперь вы довольны мной? – спросил Брэндан. – Мальчик будет полностью на вашей ответственности.

Я ответила ему осторожно, не желая, чтобы он догадался, как я все еще потрясена. И не только тем, что случилось сейчас.

– Спасибо, мистер Рейд. Я постараюсь сделать для него все, что в моих силах.

Даже для меня эти слова звучали надменно и сухо, но я ничего не могла поделать.

– Вы так молоды, но как же тяжело с вами! – воскликнул он раздраженно. – Весь вечер я позволяю вам распоряжаться мной. Я предоставляю все, что вы пожелаете, а вы смотрите на меня так неодобрительно, что я невольно чувствую угрызения совести, как будто в чем-то виноват. Могу ли я спросить, против чего вы настроены сейчас?

Неодобрительно по отношению к нему? Значит, так это выглядит? Если так, то это даже удачно. Была уверена, что его слова заключали в себе какую-то долю насмешки. Брэндан Рейд всегда ведет себя только так, как он сам того захочет, и управляет своей совестью так, как сам считает нужным.

Я ответила ему уклончиво:

– Когда я слышу, как резко вы говорите с кем-нибудь, я не могу не думать о том, что вы можете обратить такие же резкие слова и ко мне.

Еще раз его действия удивили меня. Вытянув палец, он приподнял мой упирающийся подбородок так, чтобы мое лицо было видно ему в слабом газовом свете, и сказал:

– Я бы хотел никогда не обижать вас, Меган. Но лучше не верьте всяким легкомысленным обещаниям. Просто так, по своей прихоти, я могу нанести вам удар такой силы, который покажется вам беспощадным. Будет мудрее, если вы не будете ожидать от меня проявлений доброты. Предупредительность или соображения другого рода – возможно, но только не доброта.

– Меня волнует только мальчик, – поспешила сказать я. – Если вы будете добрее к нему, то я вам обещаю, что даже не поморщусь, если вы будете сердиться на меня.

– Заключаем соглашение, – ответил он. – По крайней мере, на настоящее время. Я не уверен, что могу обещать навсегда, но я буду поддерживать этот эксперимент так долго, как только смогу. Безусловно, вы добились великолепных результатов с Джереми. На этих условиях я буду в состоянии оставить его в ваших руках, когда отправлюсь в очередную экспедицию по Египту, которая начнется где-то в самом начале следующего года.

Джереми позвал меня, и я, молча кивнув, поспешила в его комнату. Я села на постели возле него. Все мои движения были машинальны и поэтому спокойны. Джереми потянулся ко мне и обхватил меня руками. Я прижала его к себе, но даже когда целовала в щеку, когда укрывала одеялами и когда шла выключить газовую лампу, все внутри меня было сковано мертвящим холодом.

Когда я вышла в холл, Тора Гарт уже поджидала меня. Коричневая фигура стояла в темноте перед моей дверью, так что у меня не было возможности проскользнуть, избежав разговора. Я почти задела ее в попытке пройти мимо, но как только я ухватилась за ручку двери, холодные пальцы мисс Гарт легли на мою оголенную руку, заставив меня остановиться и вздрогнуть от холодного прикосновения.

– Я все видела, – прошептала она. – Но не воображайте, что вы достигнете того, что задумали. Миссис Лесли скоро вернется домой, и она не позволит вам больше оставаться в этом доме, что бы он ни говорил.

Тут она презрительно качнула головой в сторону лестницы.

– Я не сделала ничего, в чем можно было бы раскаиваться, – возразила я. – Буду счастлива дать миссис Рейд подробный отчет о сегодняшнем вечере, если только она этого пожелает.

Мисс Гарт не ответила. Она сложила руки на груди и, повернувшись, удалилась. Она двигалась так тихо и мягко, что ее шаги были еле слышны. Я быстро проскользнула в дверь и плотно закрыла ее за собой.

Я не стала зажигать свет, а стояла в темноте, борясь с почти осязаемой атмосферой зла, которая, казалось, исходила от этой женщины. Она вполне может причинить несчастье. Она постарается поставить под угрозу само мое пребывание в этом доме. Но все же не она должна занимать главное место в моих размышлениях в эту минуту прозрения. Главное то, что в ее обвинениях заключалась какая-то доля правды.

Я стояла у окна, не замечая холода, и смотрела на ясную звездную ночь. Какое множество молчаливых звезд! И как незначительна моя смертная сущность. Но боль внутри меня казалась такой огромной и поглощающей, как сама Вселенная.

Я отвернулась от окна и начала раздеваться, почти машинально, не задумываясь о том, что делали мои пальцы или что я делала со своей одеждой. Мой ум был ясен, как никогда, а мысли беспощадны.

Я, которая никогда еще по-настоящему не любила, отчаянно и глупо влюбилась в Брэндана Рейда. Его нахмуренный взгляд бросал меня в дрожь. Когда он улыбался мне, я тянулась к нему, как цветок к солнцу. Когда он, танцуя, держал меня в своих руках, мне хотелось, чтобы это длилось вечно. А когда он сообщил мне, что скоро уедет в путешествие в дальние страны, я почувствовала острую боль от надвигающейся пустоты, от одиночества, которое ожидало меня без него. И к тому же, этот мужчина был женат на другой женщине. Женат на матери мальчика, который только и удерживал меня в этом доме.

Я почти не спала в эту ночь и не могла избавиться от мыслей, которые терзали меня. Я все время вспоминала глаза Брэндана, когда он смотрел на меня – не всегда насмешливо. Вспоминала тот момент, когда он так горячо прижал меня к себе. И как бы глупо я ни выглядела, как же я могла не влюбиться?

Я смогла заснуть, только сдавшись и перестав бороться с собой, готовая впустить в сердце все то, что более всего ранило меня.

Глава 16

Утром я проснулась в необыкновенно нежном и мечтательном настроении влюбленной женщины, которое уже не поддавалось никакому разуму. В этом неразумном очаровании меня удерживали и воспоминания обо всем том, что казалось мне таким милым и привлекательным. Мне так хотелось увидеть лицо моего любимого, что я моментально нашла причину, чтобы сбегать вниз в библиотеку. Но Брэндан уже ушел: он встал раньше меня и отправился по делам, связанным, как сообщила мне Кейт, с новой экспедицией, которую он финансировал.

Я даже немножко обрадовалась этому. Словно внутри меня стоял на страже какой-то строгий часовой, который знал, что мое настроение в это утро делало меня слишком нежной и слишком беззащитной. Чувство влюбленности, которое я осознала, было ново для меня, и лучше, если Брэндан с его сардоническим взглядом не увидит меня. Я еще никогда не испытывала ничего подобного, и мое стремление к этому чувству было так чудесно само до себе, что я не хотела, чтобы его коснулся яркий и беспощадный свет реальности. Мужчина был частицей этой реальности, и хотя я так стремилась увидеть его, я все же боялась этого.

И еще я почувствовала облегчение, когда мисс Гарт, а не Джереми, как она предсказывала, осталась в постели, куда ей заботливо отнесли и нюхательные соли, и лекарства, и мятный чай. В это утро я совсем не хотела думать о том, что может наступить день, когда придет моя очередь выслушивать жестокие и обидные слова. Я была молода, и впервые влюблена и полностью отдалась этому всепоглощающему чувству. Я не смотрела вперед и не думала о будущей беде, а просто позволила себе жить сегодня.

Пока Джереми был занят своими уроками в это утро, я сидела в классной комнате с книгой в руках, с усилием переворачивая время от времени страницы, хотя то, что рисовало мне мое воображение, гораздо больше увлекало меня, нежели тот рассказ, за которым я пыталась укрыться. Только иногда я замечала, что Эндрю и Джереми находились рядом, в том же реальном мире, что и я. Машинально я отметила, что Эндрю занят рисованием, а Джереми кажется за уроком беспокойным и невнимательным. Но я не могла заставить себя сделать замечание мальчику или даже просто уделить внимание таким прозаическим вещам.

Я вышла из своего мечтательного состояния до некоторой степени, только услышав, как Эндрю сурово сказал, обращаясь к Джереми:

– Возьми книгу и отправляйся в свою комнату, Джереми. Когда соберешься с мыслями и сможешь сделать урок, приходи сюда, и мы снова просмотрим его.

Отослать из классной комнаты было уже наказанием. Селину часто наказывали таким образом, а Джереми, как это ни странно, почти никогда. Я покачала головой, выражая упрек, хотя в душе не могла не сочувствовать ему. Для Джереми вчерашний вечер тоже оказался очень волнующим, и он, вероятно, как и я, пребывал в своем воображаемом мире.

Когда он ушел, я решительно приступила к чтению, опасаясь, что Эндрю вмешается в мои настроения со своими разговорами. Он не предпринял попытки заговорить и продолжал какое-то время рисовать. Затем он вырвал лист из своего альбома и поднял его на расстояние вытянутой руки. Этот жест привлек мое внимание, и я увидела, что он внимательно изучает рисунок.

– Как вам это нравится? – спросил он и движением руки послал лист через стол ко мне.

К своему удивлению, я увидела, что он нарисовал на бумаге мое лицо. Полного сходства не было. И, конечно, я не ожидала такой лести от Эндрю. Он нарисовал девушку намного милее меня, намного мягче и намного беззащитнее. Все же мне было приятно, что он видит меня в таком свете, ибо если он смог увидеть меня такой, то, может быть, и кто-то другой разглядит во мне такие же свойства.

– Вы мне очень льстите, – сказала я ему. Он смотрел на меня с непонятным выражением на лице.

– Вы так думаете? Я бы не назвал это лестью. Лицо, которое я нарисовал, это лицо не очень-то разумной женщины. Позвольте, я покажу это вам.

Я вздохнула, соглашаясь поневоле выслушать перечисления моих недостатков. Эндрю встал возле моего стула. Он наклонился надо мной, указывая карандашом, а я вдруг обнаружила, что сравниваю его с Брэнданом. Ростом он был намного меньше того, с кем я танцевала вчера вечером. И иногда он казался почти безобразным. Особенно когда его покидал спасительный юмор. Но в душе я понимала, что он может быть лучшим другом, чем когда-либо сможет быть Брэндан, и более преданным, однолюбом, если уж ему случится полюбить.

Он ткнул карандашом в слегка приоткрытые губы на рисунке.

– Обратите внимание на рот, – сказал он так, будто давал объективную оценку работе его ученика. – Слишком большая мягкость, слишком большая уступчивость. Это рот совсем не той женщины, которая способна на самостоятельные решения и делает только то, что реально можно сделать. И еще – глаза. Слишком мечтательны, даже очень слишком. Здесь отсутствует здравое мышление, велико самопогружение в какую-нибудь глупую, несбыточную мечту.

Я взглянула на него с тревогой, и тогда он взял рисунок из моей руки и вернулся к своему стулу.

– А на самом деле, моя бедняжка Меган, то, что я показал вам на рисунке, это лицо безрассудно влюбленной женщины.

В величайшем возмущении я начала говорить, отрицая и отклоняя обвинения, но он не хотел и слушать. Под его обычной маской насмешливости неожиданно проступил гнев, и это очень удивило меня.

– Вы думаете, я настолько глуп? Вы думаете, я не замечал ничего? Неужели вы надеетесь, что о вас не болтают в этом доме? От Брэндана Рейда только это и можно было ожидать, но от вас, мисс Меган Кинкейд, я ожидал лучшего.

– Болтают? – смутившись, повторила я.

– Болтают! – передразнил он. – Неужели вы думаете, что мне не сообщили о вашем обеде вчера вечером? Не говоря уж о вашем танце в холле и о том, как Гарт получила отставку. Я далеко не глуп, милая девушка, но я подозреваю, что вы своими руками делаете из себя посмешище.

Теперь мной руководило только чувство гнева:

– Все это вас не касается! Глупы вы или умны – ваше собственное дело, и меня это не интересует ни в коей мере. Я не просила вас высказывать свое мнение относительно моих действий – действий, о которых вы знаете только по слухам.

Эндрю успокоился так же быстро, как до того взорвался. Когда он заговорил, в его глазах была явная жалость, а это было еще тяжелее воспринимать, чем его неоправданный гнев.

– Бедняжка Меган, – произнес он, – откуда же вам было знать о таком человеке? Глупышка – вот вы кто, моя дорогая. Возможно, не глупая, но глупышка. И что другое можно подумать о швее, которая влюбляется в гранд-сеньора? Во всем надо винить его. И, тем не менее, пострадаете от этого только вы.

– С вашего разрешения, – сказала я с холодным высокомерием, – я сама могу разобраться в собственных делах.

– Конечно, – ответил он, – и у вас есть полное право на это. Приношу свои извинения. У меня такой характер: я вспыхиваю, если теряю контроль над собой. Но я рассердился не на вас, Меган, а на Рейда, который слишком хорошо знает, что он делает, и совсем не думает о последствиях.

Он снова поднял рисунок, как будто для того, чтобы лучше его рассмотреть. Затем он разорвал его как раз посредине и безжалостно порвал на мелкие кусочки у меня на глазах. И пока я смотрела на все это, он подул на кусочки, лежавшие у него на ладони, и они разлетелись через стол по полу.

– Я встряхнул вас, и это хорошо. Возможно, если вы получите хорошую встряску, она поможет вам избавиться от этой нежности. Постарайтесь задавить ее, как бы вам ни было больно. Тогда впоследствии вы не будете слишком несчастной.

Невыносимо было слушать его нравоучения. Он наблюдал за мной все это время более пристально, чем я думала, он так мало уважал меня и даже выразил свое презрение. Все это расстроило меня больше, чем я ожидала.

– С вашего позволения, – пробормотала я все так же высокомерно и пошла к двери, как раз в тот момент, когда Джереми возвратился с книжкой в руке. Но я не могла больше оставаться здесь ни секунды, даже ради Джереми, и я пробежала в холл мимо него. Я сделала это как раз вовремя, чтобы увидеть, как мисс Гарт выходит из своей комнаты в плаще и шляпке, с дорожной сумкой в руке.

Она преградила мне путь, и мгновение мы стояли лицом к лицу, не уступая дорогу друг другу. Мое сердце забилось сильнее, встретив ее темный, напряженный взгляд. Она не отошла в сторону и не произнесла ни слова. Просто стояла и пристально смотрела на меня с такой ненавистью, что я снова была потрясена и в немалой степени напугана. Эта женщина временами выглядела почти безумной, и ее ненависть ко мне грозила не чем иным, как огромным несчастьем этому дому в будущем.

– Вы …уезжаете? – выдавила я из себя. Она запахнула свой плащ поплотнее и повернулась к лестнице.

– Я уезжаю вверх по реке, чтобы привезти мисс Лесли домой, – ответила она и, проплыв мимо меня, спустилась по лестнице.

Я вошла к себе в комнату и села там, в своем спокойном приюте. В камине еще оставалось что-то от утреннего огня, но у меня не было сил заставить себя встать и подложить еще угля. Мне казалось, что я потеряла всякую способность двигаться или действовать. Встреча с Гарт совсем лишила меня сил. Теперь я знала, что ждало меня впереди. Она не может причинить мне вред злобным взглядом, но постарается нанести глубокие раны словами. Я была уверена, что такого рода слова будут литься неудержимым обвиняющим потоком, как только она предстанет перед Лесли Рейд. И я, конечно, знала, кому из нас двоих поверит миссис Рейд.

И все же, хотя я была обессилена и растеряна, мне придется начинать с самого начала, чтобы вернуть себе цель и волю. Я должна возродиться не в виде трепещущей от любви девушки и не в виде чудовищного создания, которым представит меня мисс Гарт. Я должна начать с правды.

А какова же была правда?

Правдой было, что Брэндан прошлым вечером присоединился к Джереми и ко мне за столом. Но в этом не было ничего плохого, как на самом деле и в веселом танце в холле. Был только один момент, когда он прижал меня к себе, и я почувствовала его неистовую радость и ощутила ответное движение в себе. Но, может быть, достаточно и этого, чтобы разрушить всю пользу для Джереми от моего присутствия в доме? Не будет ли лучше для всех, если я признаю, что моя работа с Джереми подошла к концу, что я не смогу больше оставаться в доме и помогать ему, ибо мое собственное сердце предало меня и завлекло в такую бессмысленную любовь к его дяде?

И все же – если это и была главная правда – я не могла принять ее безоговорочно. По-настоящему для меня имел значение только Джереми, и я могла сделать для него еще очень много. Ради него, а не ради моей пагубной, глупой любви мне надо бороться за то, чтобы остаться в этом доме. В мыслях и действиях я должна оставаться невиновной, если хочу смотреть в глаза матери мальчика с чистой совестью. И только чистую совесть могу считать своим единственным оружием.