Текст книги "Случайная встреча"
Автор книги: Филиппа Карр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
Тем не менее, заснуть мне не удавалось. Я продолжала снова и снова вспоминать тот ужасный момент, когда Тамариск окружила толпа, а как Джонатан в последний момент сумел вынести ребенка в безопасное место.
Я подошла к окну. Отсюда был виден фейерверк над парком и огни праздничных костров. В этот момент я заметила, что из дома выскользнули две фигуры – Питер и Джонатан – и вместе отправились куда-то вдоль по улице.
Было десять вечера. Я поразмышляла над тем, куда они могли идти, но из-за сильной усталости особенно не сосредоточивалась на этом. В конце концов, их ночные прогулки меня не касались.
Я легла в постель и вскоре уснула.
Наутро мне показалось, что Джонатан несколько расстроен. Я настолько привыкла к его беззаботному виду, что сразу заметила перемену в его настроении.
Я спросила, приятно ли он провел вчерашний вечер, вспомнив о том, что видела его, уходящего из дома в компании Питера.
– Да, спасибо, Джессика, – ответил он, но как-то неуверенно.
Я мимолетно подумала – где же они были с Питером?
Это выяснилось через несколько дней. Мы продолжали жить на Альбемарлстрит, так как сразу после поездки из Вестминстера на Гамильтонплейс герцог уехал, чтобы присоединиться к принцу-регенту в Портсмуте. Вскоре он должен был вернуться в Лондон, чтобы занять свое место в палате лордов. Все это время празднества продолжались.
Моя мать всегда умудрялась находить в Лондоне массу дел и потому охотно согласилась задержаться здесь подольше. Мне тоже не хотелось уезжать, а Амарилис, хотя и очень скучала по ребенку, была счастлива рядом с Питером, которого удерживали в Лондоне дела.
Я была дома, когда пришел какой-то мужчина, пожелавший видеть мистера Джонатана Френшоу. Он производил впечатление человека с грубыми манерами, и я задумалась, какие дела могут связывать его с Джонатаном. Они говорили с глазу на глаз примерно полчаса, а когда мужчина уходил, я услышала брошенную им фразу: «Все это должно быть улажено к четвертому июля, мистер Френшоу, ни днем позже!» Тут я поняла, что у Джонатана неприятности.
Хотя я была всего на два года старше его, я была замужней женщиной и чувствовала, что это придает мне определенный авторитет. Я любила Джонатана, да и трудно было его не любить, но при этом понимала, что он из тех молодых людей, которые часто попадают в разного рода неприятности. Например, дело с дочерью фермера. Тогда ему удалось благополучно выпутаться из истории: хотя девушка потеряла свою честь, а Джонатан приобрел репутацию повесы. Слава Богу, этим дело и ограничилось.
Я решила, что на этот раз речь идет о финансовых затруднениях. Поскольку я была замужней женщиной и имела некоторые средства, полученные в наследство, бедной назвать меня было нельзя. Я была в состоянии помочь Джонатану.
Я зашла в его комнату и спросила:
– У. тебя неприятности?
Он удивленно взглянул на меня.
– Я видела твоего гостя, – призналась я, – и слышала, что он сказал относительно четвертого июля…
– Ах, это… Небольшой долг!
– У тебя неприятности? – повторила я.
– Не совсем. Просто мне нужна некоторая сумма наличными.
– Я могу помочь тебе?
– Ты милая, Джессика, и я люблю тебя, но не нужно: я найду деньги к сроку.
– Сколько?
– Пятьсот фунтов.
– Пятьсот!
– Да… довольно много! Вот почему я не могу их собрать немедленно. Не понимаю – почему такая спешка? Ведь понятно же, потребуется какое-то время…
– Это был?.. – я.
Он виновато посмотрел на меня:
– Мы играли в карты. Я не представляю, что скажет дедушка!
– Он будет в ужасе!
– Думаю, он отошлет собирать вещи и потребует, чтобы я убирался обратно в Петтигрю-холл.
– Иногда мне кажется, что тебе наплевать на это?
– Это не так. Я полюбил это старое гнездо! Я знаю, вы все считаете меня беспечным и все такое прочее, но я уверен, что из меня получился бы неплохой хозяин! Но если об этом узнает дедушка, мне придется распрощаться с мечтами.
– Как ты мог проиграть столько денег?
– Как? Повышая ставки! Человека начинает нести, появляется какая-то бравада… и начинаешь верить, что тебе вот-вот повезет…
– Ты – азартный игрок!!
– Ты знаешь, я ведь раньше никогда не играл всерьез: ну, может, иногда побьюсь, об заклад, но это чепуха…
– Думаю, ты поддался искушению именно потому, что дедушка просил тебя не делать этого!
– Ты так думаешь?
– Я знаю, каков образ твоих мыслей.
– Тогда ты умнее меня!
– Ах, Джонатан, он не должен узнать об этом. Надо раздобыть деньги, а потом раз и навсегда покончить с этим!
– Так и будет! Я вдруг понял, как буду расстроен, если придется покинуть Эверсли. Шансы на то, что меня пошлют паковать вещи, если о моем поступке узнает дедушка, очень велики!
– Он бывает очень жестким!
– Думаешь, я сам не знаю?
– Ты ходил… с Питером?
– Да, Питер знает Лондон. Он привел меня и оставил там.
– А он не играл?
– Думаю, он не игрок.
– Но отвел тебя туда!
– Ну, он знает в Лондоне все закоулки, посещает многие клубы. Мы как-то заговорили об этом, и он предложил: если я захочу заглянуть в такое место, сможет показать мне его. Сам Питер слишком умен, чтобы играть. Конечно, я думал, что выиграю кучу денег. Питер… он деловой человек, он сует пальцы сразу в несколько пирогов, а когда вынимает их, выясняется, что к пальцам прилипли доходы! Могу поспорить – если бы он сел за игорный стол, к нему немедленно подошла бы госпожа Удача!
– Ладно, пока нужно подумать, что делать с тобой. Пять сотен – это большая сумма! Как жаль, что ты не прекратил игру раньше.
– Как ты думаешь, сколько людей уже произносили эти слова?
– Хорошо, нам нужно найти деньги, уплатить долг и сделать так, чтобы мой отец не узнал об этом.
– Сначала – найти деньги.
– Если бы сумма была поменьше…
Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появилась Тамариск – с раскрасневшимися щеками и сверкающими глазами.
– Я продам Эндерби! – вскричала она. – Я могу, это мое!
– О чем ты говоришь?! – спросила я.
– О деньгах! – ответила она.
– Значит, ты подслушивала?!
– Конечно!
– Это очень нехорошая привычка, Тамариск!
– Зато можно все узнать!
– Ты не должна так поступать!
– Я всегда так делаю! – Она подбежала к Джонатану и схватила его за лацканы сюртука. – Не беспокойся: у тебя будут эти деньги! Эндерби стоит больше, чем пятьсот фунтов, а еще там много мебели. Знаешь, сколько это стоит?
Он подхватил ее на руки.
– Ты просто ангел, цыганочка, и я люблю тебя!! Она улыбнулась, а потом сердито сказала:
– Ты глупый человек! Разве ты не знаешь, что играть в азартные игры плохо?
– Ты права, маленькая цыганочка! Я глупый, и знаю это! Я получил хороший урок. Такого никогда со мной больше не произойдет!
– Это будет наш секрет! – заявила Тамариск. – Никто не узнает!
– А как ты собираешься продать Эндерби, чтобы никто об этом не узнал? – спросила я.
Это озадачило девочку, а Джонатан обнял и крепко прижал ее к себе.
– Не беспокойся, цыганочка, я добуду денег!
– Только никогда так больше не делай, – начала умолять она.
– Я больше не буду, но я рад тому, что однажды это сделал: ведь теперь я знаю: у меня есть надежные друзья!
– Я решила продать Эндерби, потому что ты спас мне жизнь!
– Ну, конечно, все справедливо: это просто ответный добрый жест!
– Пятьсот фунтов – очень много денег! – наставительно произнесла Тамариск.
– Жизнь стоит дороже! – ответил Джонатан. – Так что пока ты у меня в долгу!
Девочка восприняла это очень серьезно. Я сказала:
– Все в порядке, Тамариск! Ничего не говори о продаже Эндерби. Вообще ничего не говори!
– Конечно, я не буду говорить: это секрет!
– Мы заплатим деньги и покончим с этой историей. Никто, кроме нас троих, не будет об этом знать!
Она улыбнулась. Таинственность была ее стихией. Этот случай подтвердил ее чувства к Джонатану и стал для меня новым источником беспокойства.
В конце концов, все должно было кончиться благополучно. Джонатан мог раздобыть такие деньги. Петтигрю были очень богаты, и долг, пусть даже большой, не слишком обременил бы Джонатана, не будь столь ограниченным срок его выплаты.
Все прошло бы без сучка, без задоринки, и я полагала, что это будет всего лишь хорошим уроком Джонатану, если бы не случай: кто-то явно решил доставить нашей семье неприятности.
Через день или два, когда отец завтракал, ему принесли письмо. В это время я тоже сидела за столом. Отец не любил завтракать в одиночку, и я просыпалась рано, чтобы составить ему компанию.
Сначала он даже не обратил внимания на письмо, и лишь после того, как мы обсудили с ним празднества и сроки возвращения в Эверсли, вскрыл его: по мере чтения лицо отца краснело и, в конце концов, стало почти кирпичного цвета.
– Что случилось? – спросила я.
– Этот молодой негодяй! – воскликнул он.
Я взяла письмо. На конверте стояло: «Клуб Фринтон».
«Дорогой мистер Френшоу!
Полагаю своим долгом довести до вашего сведения тот факт, что ваш внук, мистер Джонатан Френшоу, посетил наш клуб вечером двадцать четвертого июня и, играя, проиграл сумму в пятьсот фунтов стерлингов. Зная ваше мнение относительно подобного времяпрепровождения и разделяя его, я счел своим долгом дать вам знать об этом, чтобы вы, если возможно, отвратили этого молодого человека от столь безрассудного времяпрепровождения.
Ваш друг».
Я воскликнула:
– Что за лицемерное письмо! Думаю, его написал отвратительный человек!
– Но это правда, я полагаю?
Я промолчала.
– О, Господи! – воскликнул отец. – И этого юного идиота мы поселили у нас в Эверсли! Скажи прислуге, пусть пришлют его сюда… Сейчас же… немедленно!
– Он, наверное, еще не встал.
– Конечно, наверное, он поздно ложится! Просиживает за игорным столом до рассвета!
– Не выносишь ли ты приговор, еще не начав следствия? – говорила я, но сердце у меня при этом обрывалось.
– Сейчас узнаем… Я сам пойду к нему!
Отец выскочил из комнаты, комкая в руке письмо. Я последовала за ним наверх. Он распахнул дверь в комнату Джонатана, который крепко спал.
– Вставай! – проревел отец.
Джонатан медленно открыл глаза и изумленно уставился на него.
– Что ты делаешь в постели в такой час? Почему не занимаешься делом? Припозднился вчера, а? Не за карточным ли столом? Вот что я скажу тебе, молодой человек: убирайся-ка отсюда! И не вздумай по пути заезжать в Эверсли, отправляйся прямиком к своей матушке. Я поговорю о тебе с твоим дедом, ленивый бездельник!
Но Джонатан был не из тех молодых людей, которых можно запугать. Он умел брать себя в руки именно в критических ситуациях.
– Не снится ли мне все это? – спросил он. – Не персонажи ли вы из снов? Но выглядите вполне реально. Это ты, Джессика?
– Да, – сказала я и, решив, что следует как можно быстрее ввести его в курс событий, добавила:
– Кто-то прислал письмо с сообщением о твоем карточном долге.
Это удивило его.
– Как это скучно!
Мой отец подошел к нему, взял за плечи и хорошенько встряхнул. Голова Джонатана качнулась взад-вперед, и волосы закрыли его лицо. Он выглядел так комично, что я непременно рассмеялась бы, если бы ситуация не была настолько серьезной, а я так расстроена.
– Лучше не пытайся скрыть что-нибудь от меня! – вскричал отец.
– И Не собираюсь, – ответил Джонатан. – Я был обременен этим долгом совершенно неожиданно, и, как ни странно, не имея желания делать этого!
– Перестань молоть чепуху!
– Правда, сэр! Я зашел в клуб, меня убедили присесть на минутку, и, не успев понять, что происходит, я уже потерял пятьсот фунтов.
– Ты считаешь, я с тобой шучу?
– Конечно, нет.
– Разве я не предупреждал тебя, что не потерплю у себя азартных игроков?
– Говорили, и много раз.
– А ты умышленно бросил мне вызов?
– Ни о каком вызове у меня и мысли не было! – Отец хотел дать ему пощечину, но Джонатан изящным движением сумел уклониться от нее.
– Я могу лишь признать это обвинение справедливым, – продолжил он, – и добавить, что такое больше никогда не случится!
Дверь распахнулась, и появилась Тамариск.
– Что тебе нужно? – воскликнула я.
– Убери отсюда ребенка! – велел отец.
– Вы не должны ругать Джонатана! – закричала Тамариск. Она подбежала к отцу и повисла у него на руке. – Это я во всем виновата! Это я играла! Я проиграла много денег! Я проиграла пятьсот фунтов, и я собираюсь продать Эндерби и заплатить деньги!
Она молола такую чепуху, что у отца даже гнев пропал.
– Девочка сошла с ума? – спросил он.
– Конечно, это было сумасшествие, – согласилась Тамариск, – это была азартная лихорадка! Ты ее подхватываешь – и все… ты уже сумасшедший! Ты проигрываешь, повышаешь ставки, опять проигрываешь, говоришь, что еще повышаешь… говоришь, что я пойду на пятьсот фунтов…
Она была столь прелестна в этой обворожительной наивности и решимости спасти Джонатана, что в этот момент я готова была полюбить ее. Ее прекрасные темные глаза сияли, а цвет щек красиво сочетался с темными волосами. Невозможно было смотреть на нее, не растрогавшись. Даже отец, каким бы он ни был сердитым, всегда был чувствителен к женской красоте. Конечно, вряд ли ее можно было назвать женщиной, но ее невинная и страстная преданность заставляла думать о некоторой зрелости.
Джонатан нежно глядел на нее: я понимала, что он чувствовал. Эта взбалмошная девчонка была способна на настоящую любовь. А ее темперамент обещал вылиться в страстные чувства. Отец хрипло произнес:
– Ты несешь чепуху, детка!
– Нет, нет! Это правда! Я там была!
– Когда?
– Когда проиграла деньги!
Отец взял ее за плечи и взглянул в лицо.
– Не лги мне!
– Это не ложь! Это правда! Джонатан просто притворяется, чтобы выручить меня!
– Как притворяешься ты, чтобы спасти его?
– Вы пожалеете, если выгоните его!
– Ты хочешь сказать, – начал отец, и я заметила, как его губы начинают кривиться. Я помнила эту мимику с детства – он смотрел на меня, когда мои выходки смешили его, – что это ты пожалеешь, если он уедет от нас?
– Да… да… и вы тоже! Он очень хорошо разбирается в делах имения! Народ его любит… Даже больше, чем…
– Чем меня?
– Да, а народ, который живет в поместье, должен любить сквайра, так полагается!
Пока шел этот диалог, Джонатан успел вылезти из кровати и надеть на себя халат.
– Тамариск, спасибо за то, что ты стараешься спасти меня! Я выплачу эти деньги, а если мне все-таки придется уйти, я буду приезжать и встречаться с тобой!
Она топнула ножкой:
– Это совсем не одно и то же! – Отец был несколько раздосадован.
– Мы поговорим позже, Джонатан, – сказал он и вышел.
Я села на кровать и взглянула на Джонатана.
– Он получил письмо. Анонимка! Подписано – «Ваш друг».
– Любопытно, что же это за милый друг?
– Это просто подлость!
– Да, конечно! Я смог бы уладить дело, и обошлось бы без шума.
Тамариск переводила взгляд с него на меня и, наконец, сказала:
– Он очень рассердился! Теперь он выгонит тебя, я знаю.
– Отец всегда кажется более сердитым, чем на самом деле, – напомнила я.
– Я совершил смертный грех! – изрек Джонатан.
– А что это? – спросила Тамариск.
– Самое плохое, что можно сделать, цыганочка!
– Может, все-таки он тебя не выгонит?
– Если и выгонит, я буду приезжать к тебе. Мы будем встречаться тайно!
– Лучше, если бы ты не уезжал!
Джонатан подошел к девочке и, взяв за руки, пристально взглянул в глаза:
– Ничего, я все переживу, потому что знаю: у меня есть такой маленький, верный и добрый друг!
Потом он нежно поцеловал Тамариск в лоб. Я была очень тронута и сказала:
– Я попытаюсь уговорить отца!
– Ты считаешь, это возможно? – спросил Джонатан.
– Если вообще возможно, я смогу это сделать… или моя мать. Я попрошу ее помочь!
Нам удалось уговорить отца, хотя это оказалось нелегкой задачей. Моим главным аргументом было то, что люди, пишущие анонимные письма, – худшие из людей, и дать возможность им наслаждаться плодами своих трудов – значит, пособничать им.
Я продолжала настаивать на том, что Джонатан получил серьезный урок и хорошенько усвоил его. Он никогда больше не совершит такую глупость.
Мы с матерью пообещали, что, если случившееся вновь повторится, мы твердо станем на сторону отца и ни в коем случае не будем разубеждать его, если он примет крутые меры.
Наконец, отец сдался, хотя и с явной неохотой.
– Когда Эверсли пойдет с молотка, виноваты в этом будете вы в той же степени, что и этот юный бездельник! – пробормотал он.
Мы кротко согласились, обняли его и сказали, что он вовсе не такой старый злобный ворчун, каким кажется. Даже если бы и был таким, мы все равно обожали бы его.
Джонатан уплатил пять сотен фунтов и вернулся вместе с нами в Эверсли. Но из моей головы не выходило: кто же написал это письмо? Кроме того, я замечала, что с каждой неделей продолжает расти привязанность Тамариск к Джонатану.
ПОСЛЕ ВАТЕРЛОО
Быстро летели месяцы. Дни были похожи один на другой. Меня затягивала монотонность их течения. Иногда, просыпаясь по утрам, я говорила себе: вот еще один день, неужели так будет всю жизнь? Мистер и миссис Баррингтон часто посещали Грассленд. Беспорядки, связанные с луддитами, несколько поутихли. Возможно, их отрезвили ужасные события того дня, когда был искалечен Эдвард, и два человека, виновные в этом, отправились на виселицу. На фабрике были установлены новые машины, и рабочие, видимо, смирились с неизбежным злом. Мистер Баррингтон иногда часами разговаривал с Эдвардом, и я видела, как заинтересованно светились глаза мужа, но потом взгляд его вновь становился беспомощным. Я часто думала – как, должно быть, тяжело Эдварду жить прикованным к постели.
Иногда это выливалось в раздражительность, а после Эдвард страдал от раскаяния. Да и не только от этого! Как бы мы ни старались, а счастливой семейной пары из нас не могло получиться.
Амарилис вновь была беременна. Когда я услышала об этом, меня охватило уныние. Я поздравляла ее и делала вид, что очень рада этому, но ничего не могла поделать с чувством зависти, хотя и презирала себя за это.
Теперь я понимала, что поступила опрометчиво: я могла бы оставаться другом Эдварда, посвящать ему большую часть своего времени, навещая его, играя с ним в шахматы и карты, но зачем я вышла за него замуж? Это был донкихотский жест, за которым обязательно должно было последовать разочарование. Мои родители пытались убедить меня в этом, но я, как обычно, была упряма и сделала все по-своему. Бывали дни, когда мне было явно не по себе. Я заглядывала в будущее и представляла, как я старею в этом доме, вставая по утрам и отправляясь на свои одинокие прогулки. Я видела себя сидящей возле Эдварда и разыгрывающей с ним бесконечные партии. И так всю жизнь. Я стану старой, сморщенной и дряхлой еще до того, как потеряю способность рожать.
Желание иметь ребенка стало моей навязчивой идеей. А теперь, когда Амарилис должна была родить второго, это желание стало сильным, как никогда.
Мать, конечно, предполагала, как я должна переживать. Я часто замечала, как она смотрит на меня – печально, а иногда даже испуганно. Она хорошо знала меня, возможно, даже лучше, чем я сама. Думаю, в глубине души она надеялась, что когда-нибудь моя решительность будет сломлена: я была женщиной, склонной к импульсивным поступкам, неспособной жить неполноценной жизнью.
Этой осенью она вместе с отцом нанесла визит во Францию и вернулась очень довольной. Они присутствовали на празднике сбора винограда, и как это было замечательно! Шарло и Луи-Шарль жили с семьями в небольшом замке, который, хотя и был разграблен во время революции, вполне годился для восстановления.
Луи-Шарль и Шарло всю жизнь жили как братья. Впрочем, они и были сводными братьями, поскольку Луи-Шарль был незаконнорожденным сыном первого мужа моей матери. Братьев связывали тесные узы, и то, что они вместе владели процветающими виноградниками, было удачным.
Моя мать с удовольствием описывала, как собирают виноград, давят его, разливают в бутылки, и какую радость доставляет удачное завершение всех трудов. Отец неохотно признал, что у мальчиков все получается удачно и что вина их просто превосходны.
Я видела, как он при этом посматривает на Джонатана и мысленно сравнивает. Он все еще относился к молодому человеку с подозрением. Отец никак не мог забыть тот давний эпизод и время от времени разражался громкими тирадами по поводу греховной страсти.
Я как-то попыталась укорить его:
– Очевидно, это один из тех немногих грехов, которые ты не совершал?
На что получила ответ, что у отца всегда хватало здравого смысла не рисковать ни единым акром земли.
– Уверенность – вот к чему я стремился всегда! – добавил он. – Я никогда не ставил свое будущее в зависимость от того, какой стороной упадет кость или как будут расположены карты в колоде!
Думаю, он беспокоился и за меня. Полагаю, они с матерью подолгу обсуждали этот вопрос в своей спальне.
Между тем жизнь продолжала идти своим чередом. Джонатан неплохо справлялся со своими обязанностями, избегая, по крайней мере, неприятностей. Я думаю, что его, и в самом деле, интересовали дела имения, но внешняя беззаботность, напускное равнодушие должны были раздражать моего отца. С его стороны временами следовали взрывы дурного настроения, которое, впрочем, мать привыкла гасить без особого труда.
Тамариск часто бывала в Эверсли, и между ней и Джонатаном завязалась своеобразная дружба. Как-то раз мать выразила некоторые опасения по этому поводу:
– Девочка еще слишком мала: девять ей исполнится только летом, но она не по годам взрослая. Впрочем, несомненно, ее чувства со временем ослабнут.
– Джонатан очень любит ее, – заметила я. – Она с ним будет в полной безопасности.
– Будем надеяться! Я не стала говорить об этом с твоим отцом: он очень критически настроен к Джонатану, и я не хочу усугублять это. Он может сделать какие угодно выводы!
– Ты слишком беспокоишься, – ответила я ей и добавила, – обо всем…
Была еще одна проблема, которая постоянно мучила меня. Это Питер.
Мне постоянно было не по себе в его обществе – с тех самых пор, как он объявил о своей помолвке с Амарилис; да и он, я чувствовала, был предельно осторожен со мной.
После объявления о помолвке мы ни разу не оставались с Питером наедине. Он всегда был занят – речь идет о его постоянных посещениях Лондона. Муж Амарилис, видимо, был процветающим бизнесменом, и его дела с ромом и сахаром шли прекрасно. Кроме того, у него было наверняка достаточно других деловых проектов. Питер продолжал арендовать Эндерби, что было идеальным решением: деньги клали в банк на имя Тамариск до наступления ее совершеннолетия, так что дом давал ей постоянный доход. А то, что Амарилис и Питер продолжали жить там, само собой, решало проблему владения домом. Меня все-таки интересовали его дела и мне хотелось взглянуть на склады. Я продолжала поражаться отсутствию интереса к делам у Амарилис, тем более, что в них были вложены и ее деньги. Пару раз я пыталась что-нибудь выяснить, но безуспешно. Все, что Амарилис могла мне сказать: дела процветают и обороты растут так быстро, что Питеру приходится все больше времени проводить в Лондоне.
Наконец, подвернулся случай, когда мы оказались с ним наедине. Я приехала из Грассленда в Эверсли и столкнулась с ним лицом к лицу. Мы поздоровались и просто не могли разойтись, не сказав больше ни слова. Питер заметил, что сегодня неплохое утро, и мы обменялись еще какими-то дежурными фразами. Затем он сказал:
– Встретить тебя одну, Джессика, очень трудно, вокруг все время люди.
– Полагаю, это неизбежно: у нас большая семья.
– Ты… счастлива? – Я была озадачена.
– Ну да, конечно… очень счастлива.
Он слегка нахмурился и бросил взгляд в сторону Грассленда.
– Я рад.
– А я слышала от Амарилис, что ты продолжаешь расширять дело, строишь новые склады и так далее. Насколько я понимаю, ты процветаешь?
– Она говорит с тобой о складах?
– Полагаю, в один прекрасный день ты сможешь с гордостью показать их ей.
Похоже, Питер насторожился.
– Ей это будет неинтересно: бизнес – занятие не для дам!
– А мне кажется, что это интересно любому, мне, например. И тем более Амарилис, поскольку у нее в это вложены деньги!
– Когда я попадаю сюда, я совсем забываю о делах!
– Значит, ты не относишься к тем, кого глубоко захватывает работа?
– Только пока я непосредственно занят ею.
– Полагаю, когда ты находишься в Лондоне, у тебя остается время для развлечений?
Он удивленно взглянул на меня.
– Я имею в виду клубы… и тому подобное! Джонатан говорил, что ты знаешь эти места. В конце концов, именно ты рекомендовал его в клуб «Фринтон».
– Ах, это… – он рассмеялся. – Неприятная история, правда? Если бы я только знал, что он сваляет такого дурака! Джонатан просто спросил меня, какие существуют клубы, и я упомянул этот. Я и не думал, что он решит сесть за игорный стол!
– Мне кажется, он получил хороший урок.
– Боюсь, твой отец не забыл об этом.
– Бедняга Джонатан! Бывает, отец действительно вспоминает об этом недобрым словом.
– Я понимаю его, а ты?
– Конечно, и Джонатан, думаю, будет молодцом. Мы все его очень любим!
– Очаровательный парень, разве что ему не хватает силы воли.
– Это был единственный случай! Не следует судить о человеке по одному поступку. А как дела у Амарилис?
– Очень хорошо.
– Скажешь ей, что я зайду завтра?
– Она будет рада.
Питер взял меня за руку и надолго задержал ее в своих ладонях. Я никак не могла понять выражения его глаз.
Я была рада распрощаться с ним, поскольку чувствовала себя неловко в его присутствии. Я предположила, что во всем виновато прошлое, ведь когда-то я считала, что почти влюблена в него. Питер был привлекателен, а некоторая загадочность придавала ему очарование. Тогда я была молода и романтична. Я задумывалась – сколько же девушек влюблялось вовсе не в этого человека, а просто потому, что подошло время и кто-то подвернулся под руку? «Влюбиться в собственную любовь» – так это называют, и, должно быть, это явление весьма распространено. Я была готова влюбиться именно в Питера Лэнсдона. Романтические обстоятельства нашего знакомства, интерес, проявленный ко мне, и то, что я приняла за начало ухаживаний… Словом, как большинство девушек, я была готова влюбиться.
Теперь у меня появилось много времени для размышлений, и я поняла, что на самом деле никогда не могла бы по-настоящему полюбить Питера Лэнсдона. Было в нем что-то, отталкивавшее меня, какой-то элемент скрытности. Возможно, кого-то это заинтриговало, но у меня оставался в душе только неприятный осадок. Возможно, я сравнивала его с Эдвардом – настолько открытым, искренним, честным, что по сравнению с ним все остальные мужчины казались лицемерами.
На следующий день я навестила Амарилис. Внешние признаки беременности уже стали заметны. Она должна была родить в августе, а Елене сейчас было уже девять месяцев.
– Как поживаешь, плодоносящая лоза? – спросила я. Она поцеловала меня и сказала, что в последнее время стала чувствовать себя лучше.
– Тяжелее всего три первых месяца, – она.
– Тебе, конечно, видней, – сказала я. – Похоже, ты приобретешь большой опыт в этих делах!
– Что ж, следует мириться с некоторыми неприятными ощущениями, зато как чудесно, когда ребенок появляется на свет!
Она задумчиво поглядела на меня:
– Я часто думаю о тебе…
– Ну, теперь у тебя появятся более интересные темы для размышлений!
– Я… немножко беспокоюсь.
– За меня?
– Я понимаю, что Эдвард очень милый человек, но жизнь… Моя мать говорит…
– Хватит об этом. Со мной все в порядке. Я живу той жизнью, которую избрала сама! Вчера я виделась с Питером.
– Да? – она бросила на меня быстрый взгляд.
– Мы немножко поболтали.
– Он рассказывал мне. Джессика…
Я почувствовала, что она собирается произнести очередную тираду с извинениями, поскольку ей было все еще не по себе из-за брака с Питером. Она думала, как и многие другие, что он интересовался мной, и я была уверена в том, что его предложение застало ее врасплох. Я была уже по горло сыта переживаниями из-за того, что именно я чувствую, и их беспокойством по поводу того, что вышла замуж за инвалида. Я перевела разговор на другую тему:
– Полагаю, Питер очень рад, что у вас будет еще ребенок?
– О да, он хочет мальчика!
– Мужчины всегда хотят мальчиков! Просто удивляюсь, почему они сразу не выбрасывают новорожденных девочек на улицу и не дают им замерзнуть до смерти? Ах, эти никому не нужные бедняжки!
– Джессика, перестань молоть чепуху! Он обожает Елену, как и все мы. Сама мысль о том, что он смог бы причинить ей какой-то вред… – она передернула плечами.
– Да меня просто раздражают эти навязчивые мысли о мальчиках! Мой отец точно такой же, а если припомнить, что он всегда предпочитал женское общество… мужскому, то просто хочется смеяться!
– Ну, ты всегда очень серьезно относилась к таким вещам! Эдвард тоже серьезный человек. Мне кажется, у вас с ним хорошие отношения.
– Мы понимаем друг друга. А ты с Питером?.. Очень уж вы не похожи!
– Влечение противоположностей!
– Понимаю… – глядя в ее искреннее открытое лицо, я чувствовала, что дело действительно в этом.
Это произошло позже, когда я была в комнате Эдварда, а Джеймс подбрасывал дрова в камин. Начинал дуть холодный ветер.
– Этого следовало ожидать, – сказал Эдвард. – На дворе еще март, и зима еще не раз напомнит о себе до наступления настоящей весны.
Дрова занялись, и Джеймс повернулся ко мне.
– Не достать ли вам шахматную доску? – спросил он. – Вчера вы не доиграли интересную партию!
Эдвард обрадовался:
– Думаю, дорогая, я здорово прижал тебя! Я сделал бы мат в два хода, если бы…
– Если бы! – сказал Джеймс В этом-то и дело! Миссис Баррингтон всегда отчаянно дерется, попав в сложное положение.
– Думаю, ты прав, – согласился Эдвард. – Сколько раз я уже предвкушал близкую победу, которая, казалось, была у меня в руках, но в последний момент Джессике всегда удавалось перехитрить меня.
– Спасибо тебе, Джеймс, – ответила я. – Я рада, что вы оба признаете, что у меня несгибаемая натура.
Джеймс установил столик и поставил на него шахматную доску.
– Ну вот, – сказал он, – все точно так, как было в разгар вашей страшной битвы!
Мы сосредоточились на шахматах, а Джеймс, понаблюдав некоторое время за нами, вышел.
Минут через десять он просто ворвался в комнату, и было ясно, что у него какие-то ошеломляющие новости.
– В чем дело? – воскликнул Эдвард.
– Мистер Джонатан только что приехал из Эверсли с важным сообщением. Сейчас он поднимется к вам. Наполеон бежал с Эльбы!
Итак, эйфория последних месяцев пропала в один миг. Исчезнувший было страх вновь вселился в нас. Льву удалось бежать из клетки! Он вновь готовился к прыжку все только и говорили об этом побеге, спрашивая, что же теперь будет? Неужели все начнется сначала? Неужели мы вновь будем втянуты в войну?
Больше всех была обеспокоена моя мать. Визит в Бургундию был еще свеж в ее памяти. Она строила планы приглашения Шарло с семьей к нам и нашей поездки летом в Бургундию. А теперь этот мерзавец сбежал и готовился начать все сначала.
