Текст книги "Берлинская ночь (сборник)"

Автор книги: Филипп Керр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 58 страниц)

Шутка была дурного толка, но я все равно засмеялся вместе с ним. Я все еще его настолько боялся, что старался составить ему хорошую компанию.

– Так что же ты решил относительно своей жены и того американского капитана? – спросил он, перестав смеяться.

Чувство осторожности заставило меня сдержаться, прежде чем я ответил. Артур Небе – умный человек. До войны, возглавляя уголовную полицию, он по праву считался самым выдающимся полицейским в Германии. Было бы слишком рискованно давать ему ответ в том духе, что я вознамерился убить капитана американской армии. Небе мгновенно подмечал мельчайшую особенность, заслуживающую расследования, там, где другие видели только руку капризного провидения. Я слишком хорошо его знал, чтобы поверить, будто он забыл, как однажды поручил Беккеру расследование убийства, которое вел я. Любой намек, каким бы случайным он ни казался, на связь между смертью одного американского офицера, касающейся Беккера, и смертью Другого, касающейся меня, – и, я не сомневаюсь, Небе без колебаний отдал бы приказ убить меня. Нет, довольно одного убитого американского офицера, двое – слишком большое совпадение. Поэтому я пожал плечами, закурил и сказал:

– Что можно сделать, как удостовериться, что это она, а не он получит оплеуху? Американские офицеры не любят, когда их бьют, а уж тем более если их бьют капустники. Одна из привилегий завоевателя состоит в том, что вам не нужно получать всякое дерьмо от побежденного противника. Не могу представить, что вы забыли об этом, герр группенфюрер. Это вы-то?

Я наблюдал за его улыбкой с любопытством. То была хитрая усмешка на лице старой лисицы, однако его зубы походили на настоящие.

– Ты поступил мудро, – сказал он. – Нехорошо убивать американцев. – Подтвердив мои опасения, он после длинной паузы добавил: – Помнишь Эмиля Беккера?

Было бы глупо изображать мучительное воспоминание: он меня слишком хорошо знал.

– Конечно, – быстро ответил я.

– Это его девушку Кениг приказал тебе убить. Вернее, одну из его девушек.

– Но Кениг сказал, что она работала на МВД, – нахмурился я.

– А она и работала. И Беккер тоже. Он убил американского офицера. А раньше пытался проникнуть в Организацию.

Я медленно покачал головой.

– Возможно, он плут, – сказал я, – но не могу себе представить Беккера в роли шпиона Иванов. – Небе настойчиво закивал. – Здесь, в Вене? – Он кивнул опять. – А Беккер знал, что ты жив?

– Конечно нет. Мы время от времени использовали его для небольшой курьерской работы. Но это было ошибкой. Беккер стал торговцем на черном рынке, как и ты, Берни, причем довольно удачливым, как оказалось. Но он заблуждался относительно своей собственной значимости для нас, думал, что находится в самом центре очень большого пруда. Но его даже на берегу-то не было. Честно говоря, если бы в середину пруда упал метеорит, то Беккер не заметил бы даже и ряби от него.

– Как вы его раскололи?

– Все рассказала его жена. Когда он вернулся из советского лагеря для военнопленных, мы подослали к нему домой наших людей, чтобы прощупать, нельзя ли его завербовать в Организацию. Самого Беккера они дома не застали, к тому времени он уже оставил семью и жил здесь, в Вене. Зато жена Беккера много чего порассказала об отношениях Беккера с русским полковником из МВД. По каким-то причинам – скорее всего, из-за нерасторопности некоторых людей, работающих на нас, – это произошло до того, как соответствующая информация поступила к нам сюда, в Вену. К тому времени Беккер был уже завербован.

– Так где же он теперь?

– Здесь, в Вене. В тюрьме. Американцы собираются судить его за убийство и наверняка повесят.

– Как это, должно быть, удобно для вас! – сказал я, решив немного рискнуть. – На мой взгляд, очень удобно.

– Профессиональный инстинкт, Берни?

– Лучше назвать это интуицией, тогда, окажись я не прав, не буду выглядеть дилетантом.

– Все еще доверяешь своему нутру, да?

– Особенно после того, как в нем опять кое-что появилось, Артур. После Берлина Вена – жирный город.

– Значит, ты думаешь, это мы убили американца?

– Все зависит от того, кем он был, а также имелся ли у вас серьезный повод. Очень уж удобно складывались обстоятельства, чтобы за шкирку схватили кого-то другого, кого вы, возможно, хотели убрать. Таким образом, одним ударом удалось бы убить двух зайцев. Я прав?

Небе слегка наклонил голову в сторону.

– Возможно. Но даже и не старайся напомнить мне, каким ты был хорошим детективом, сделав такую глупость, как доказав это. Для некоторых наших людей это все еще больной вопрос, поэтому рекомендую тебе по этому поводу вообще рта не раскрывать.

Послушай, если ты действительно намерен разыгрывать из себя детектива, лучше дал бы совет, как нам найти одного из наших пропавших людей. Его зовут Карл Хайм, и он – зубной врач. Пара наших людей должны были отвезти его сегодня рано утром в Пуллах. Они приехали к нему домой, но его не оказалось. Конечно, он мог просто отправиться на обход, – Небе, похоже, имел в виду прогулку по барам, – но в нашем городе нельзя исключать вероятности, что его схватили иваны. Здесь есть две самостоятельные шайки, которые работают на русских. В знак благодарности они получают концессии для продажи сигарет на черном рынке. Насколько мы смогли выяснить, обе эти шайки курирует русский полковник, приятель Беккера. Вот таким образом он, возможно, и получал большую часть своих табачных запасов.

– Конечно, – сказал я, расстроившись от известия, что Небе в курсе отношений Беккера с полковником Порошиным. – И что требуется от меня?

– Поговори с Кенигом, – пояснил Небе, – посоветуй, как лучше организовать поиски Хайма или, если у тебя есть время, даже помоги ему.

– Ну, это достаточно легко, – сказал я. – Что-нибудь еще?

– Да, я хочу, чтобы ты вернулся сюда завтра утром. Один из наших людей специализируется на всех вопросах, относящихся к МВД. У меня такое чувство, что ему захочется поговорить об этом твоем источнике. Давай условимся на десять часов.

– Десять часов, – повторил я.

Небе встал и обошел вокруг стола, чтобы пожать мне руку.

– Хорошо увидеть знакомое лицо, Берни, даже если оно похоже на мою совесть.

Я слабо улыбнулся и сжал его руку.

– Что прошло, то прошло.

– Именно так, – сказал он, опустив руку мне на плечо. – Ну, до завтрашнего утра. Кениг отвезет тебя в город. – Небе открыл дверь и стал спускаться по лестнице к выходу. – Меня огорчили твои проблемы с женой. Я бы мог устроить так, чтобы ей посылали какие-нибудь продукты, если хочешь.

– Не беспокойся, – быстро сказал я. Вот уж чего я хотел меньше всего, так это чтобы кто-нибудь из Организации появился у меня дома в Берлине и задавал Кирстен разные вопросы, на которые она не будет знать, как ответить. – Она работает в американском кафе и имеет все продукты, какие ей нужны.

В холле мы увидели Кенига, играющего с собакой.

– Ах, женщины, женщины... – засмеялся Небе. – Ведь это женщина подарила Кенигу собаку, да, Гельмут?

– Да, герр генерал.

Небе нагнулся, чтобы приласкать пса. Тот перевернулся и покорно подставил живот под пальцы Небе.

– А знаешь, почему она купила ему собаку? – Я уловил смущенное подобие улыбки на лице Кенига и сообразил, что Небе сейчас отколет шуточку. – Чтобы научить мужчину послушанию.

Я рассмеялся вместе с ними. Но даже после нескольких дней более близкого знакомства с Кенигом я знал, что Лотта Хартман скорее научила бы своего дружка по памяти пересказывать Тору[51].

Глава 31

Едва я успел вернуться домой, как небо затянули свинцовые тучи и крупные капли дождя заколотили о французские окна, а несколько секунд спустя коротко полыхнула молния и где-то совсем близко прокатился раскат грома, спугнувший голубей на моей террасе. Я стоял возле окна и наблюдал, как порывы ветра раскачивают и гнут деревья, потоки воды бурлят в водостоках.

Постепенно атмосфера избавилась от излишней электрической энергии и воздух снова стал чистым и свежим. Десять минут спустя птицы уже пуще прежнего пели на деревьях, будто прославляя живительный шквал. Казалось, есть чему позавидовать в этом быстром очищении природы. Как бы я хотел, чтобы напряжение моих нервов можно было смыть столь же легко! Слишком долго я старался идти на шаг впереди всей этой лжи, включая и мою собственную, и теперь запасы изобретательности быстро истощались. Я ощущал реальную опасность упустить ритм всего дела, чувствуя угрозу собственной жизни.

Около восьми часов я позвонил Белински в отель Захера на Фаларминикерштрассе, реквизированный военными, в общем-то не надеясь застать его так поздно, но он был на месте, говорил спокойно, как будто все время знал, что верхушка Организации попадется на удочку.

– Я обещал позвонить, – напомнил я ему. – Конечно, уже немного поздновато, но задержали дела.

– Нет проблем. Они купились на информацию?

– Чуть руку мне не откусили. Кениг привез меня в дом в Гринциге. Возможно, это их штаб-квартира здесь, в Вене, хотя я не уверен. Во всяком случае, дом роскошный.

– Хорошо. Ты хотя бы мельком Мюллера видел?

– Нет. Но я видел еще кое-кого.

– Да? И кого же? – Тон Белински стал холодным.

– Артура Небе.

– Небе? Ты уверен? – Теперь он не на шутку взволновался.

– Конечно, уверен. Я знал Небе до войны и считал его мертвым. Но сегодня днем мы с ним почти час разговаривали. Он просил меня помочь Кенигу отыскать нашего друга-дантиста и пригласил вновь приехать в Гринциг завтра утром, чтобы обсудить любовные письма твоего русского. У меня предчувствие, что там будет Мюллер.

– С чего ты взял?

– Как сказал Небе, приедет некто сведущий во всех делах, касающихся МВД.

– Да, в устах Артура Небе такое описание подошло бы Мюллеру. Когда встреча?

– В десять часов.

– Значит, у меня есть только сегодняшний вечер. Дай-ка мне немного подумать.

Он молчал так долго, что я засомневался, не прервалась ли связь. Но наконец услышал глубокий вздох.

– Как далеко от дороги дом?

– В двадцати или тридцати метрах. За домом с южной стороны виноградник, поэтому не знаю, где проходит дорога с той стороны. Между домом и виноградником – аллея, а также несколько хозяйственных построек.

Я дал ему указания, как пройти в дом, настолько точно, насколько сам запомнил.

– Хорошо, – отрывисто сказал он. – Вот что мы сделаем. После десяти мои люди начнут на безопасном расстоянии окружать условленное место. Если Мюллер действительно окажется там, ты подашь нам сигнал, мы ворвемся и сцапаем его. Это будет не так просто, потому что они наверняка станут внимательно за тобой наблюдать. Ты там случайно в туалет не ходил?

– Нет, но мимо одного на втором этаже проходил. Если встреча состоится в библиотеке, где я виделся с Небе, а так, скорее всего, и будет, то им, возможно, удастся воспользоваться. Он обращен окнами на север, к Йозефштадту и к дороге. На окне бежевая шторка, можно воспользоваться ею для сигнала.

Опять короткая пауза. Потом Белински сказал:

– Постарайся попасть в «музыкальную комнату» минут через двадцать. Когда будешь там, задерни шторку на пять секунд, а потом еще на пять секунд отдерни. Сделай это трижды. Я буду наблюдать за домом в бинокль и, когда увижу твой сигнал, три раза нажму на клаксон машины. Гудок послужит для моих людей командой, что пора заходить. А ты тем временем присоединяешься к собравшимся, сидишь тихо и дожидаешься кавалерии.

– Выглядит просто. Даже слишком просто.

– Послушай, капустник, я мог бы предложить тебе высунуть свою задницу из окна и просвистеть «Дикси», но боюсь привлечь ненужное внимание. – Он раздраженно вздохнул. – Такой налет требует большой бумажной работы, Гюнтер. Мне придется разработать кодовые названия и получить специальные разрешения всех видов для крупной полевой операции. И еще, если все окажется ложной тревогой, то не избежать расследования. Надеюсь, ты прав насчет Мюллера. Знаешь ли, я все ночь не буду спать, устраивая эту маленькую вечеринку.

Меня разобрало зло.

– Вот уж действительно, я валяюсь на пляже, а ты скулишь о каком-то песке в масле. Ну, извини, очень сожалею по поводу твоей чертовой бумажной работы.

Белински засмеялся.

– Да ладно, капустник, не горячись. Я просто хотел сказать, что лучше знать наверняка, что Мюллер там будет. Мы же до сих пор не знаем точно, является ли он членом отделения Организации в Вене.

– Знаем, – солгал я. – Сегодня утром я ходил в полицейскую тюрьму и показывал снимки Мюллера Эмилю Беккеру. Он мгновенно опознал его как человека, который был с Кенигом, когда тот попросил Беккера попытаться найти капитана Линдена. Конечно, если только Мюллер не влюблен в Кенига, то он непременно должен быть членом венского отделения Организации.

– Дерьмо, – сказал Белински, – почему я сам до этого не додумался, все так просто. Он, значит, уверен, что это был Мюллер?

– Никаких сомнений. – Я немного поводил его за нос, а потом успокоил: – Ну хорошо, утихомирь свою кровь. На самом деле Беккер его вообще не опознал, но фотографию раньше видел у Тродл Браунштайнер. Я просто хотел удостовериться, уж не ты ли дал ей фотографию.

– Все еще мне не доверяешь? Так, капустник?

– Коль скоро я для тебя собираюсь войти в логово льва, то имею право сначала проверить зрение.

– Да, но проблема все равно остается. Где Тродл Браунштайнер получила фотографию гестаповского Мюллера?

– Полагаю, от полковника МВД Порошина. Он предоставил Беккеру сигаретную концессию в Вене в обмен на информацию и содействие в похищении людей. Когда к Беккеру пришли люди из Организации, он все рассказал Порошину и согласился разузнать побольше. После ареста Беккера Тродл стала посредником между ними, выступая в роли подружки Эмиля.

– Ты понимаешь, что это означает, капустник?

– Иваны тоже охотятся за Мюллером, не так ли?

– Да, но ты подумал, что случится, если они его возьмут? Откровенно говоря, его вряд ли будут судить в Советском Союзе. Как я говорил раньше, Мюллер изучал советские полицейские методы, а потому он очень полезен русским. Он мог бы, например, выдать им всех гестаповских агентов в НКВД, которые, возможно, по-прежнему там работают, теперь уже в МВД.

– Остается надеяться, что завтра он попадет в ловушку.

– Объясни подробнее, как найти это место.

Я все ему рассказал и попросил не опаздывать.

– Знаешь, эти ублюдки меня пугают.

– Эй, хочешь скажу кое-что? Все вы, капустники, меня пугаете. Но не так, как русские. – Белински засмеялся. Он мне почти начинал нравиться. – До свидания, капустник, – сказал он, – и удачи тебе.

Я тупо смотрел на мурлыкающую сигналами отбоя телефонную трубку с удивительным ощущением, что лишенный телесной оболочки голос, с которым я разговаривал, существовал лишь в моем воображении.

Глава 32

Дым поднимался к сводчатому потолку ночного клуба, словно густой туман преисподней. Он обвивал одинокую фигуру Белински, шествующего к столу, за которым сидел я, точно Бела Лугоши, появившийся из глубин кладбища. Оркестр поддерживал ритм столь же успешно, как одноногий чечеточник, но Белински каким-то удивительным образом ухитрялся подстраивать свой шаг под этот ритм. Я чувствовал: он все еще сердится на меня за недоверие к нему, за мои размышления о том, почему это он сам не додумался показать Беккеру фотографию Мюллера. Поэтому я не очень удивился, когда он схватил меня за волосы и дважды стукнул головой о стол, повторяя, что я просто-напросто подозрительный капустник. Я встал и, шатаясь, пошел прочь от него, к двери, но выход мне загородил Артур Небе. От неожиданности я утратил всяческую способность сопротивляться ему, и он схватил меня за оба уха и ударил мой череп о дверь, потом еще раз на счастье, приговаривая, что если я не убивал Тродл Браунштайнер, то тогда мне следовало бы разузнать, кто ее убил. Я высвободил свою голову из его рук и сказал: «Скорее я бы угадал, что Румпельштильцхен зовут Румпельштильцхен».

Я потряс головой, отгоняя видение, и прислушался, глядя в темноту. В дверь опять постучали, и до меня донесся голос, говорящий что-то полушепотом.

– Кто там? – спросил я, включив лампу около кровати и глядя на часы. Имя не произвело на меня никакого впечатления.

Матерясь вполголоса, я открыл дверь чуть шире, чем было безопасно. В коридоре стояла Лотта Хартман в сверкающем черном вечернем платье и каракулевой пелерине, в которой, помнится, я видел ее в последнюю встречу. Выражение ее глаз было вопрошающим и нахальным.

– В чем дело? – спросил я. – Чего тебе надо?

Лотта презрительно фыркнула, рукой в перчатке слегка толкнула дверь, оттесняя меня обратно в комнату. Войдя, она закрыла за собой дверь и, прислонившись к ней спиной, огляделась вокруг, а мои ноздри слегка затрепетали, улавливая запахи дыма, алкоголя и духов, исходившие от ее продажного тела.

– Мне жаль, если я тебя разбудила, – сказала она, глядя скорее на комнату, чем на меня.

– Нет, тебе не жаль, – отрезал я.

Не обращая на меня внимания, она прошлась, заглянув сначала в спальню, а затем в ванную, двигаясь с легкой грацией и так уверенно, как любая другая женщина, привыкшая постоянно ощущать устремленные на нее сзади взгляды мужчин.

– Ты прав, – засмеялась она, – мне совершенно не жаль. Знаешь, а это местечко не такое плохое, как я думала.

– Ты знаешь, сколько сейчас времени?

– Очень поздно. – Лотта захихикала. – Я совершенно не произвела впечатления на твою хозяйку, поэтому мне пришлось назваться твоей сестрой, прибывшей из Берлина, чтобы сообщить тебе плохие новости. – Она снова захихикала.

– Чтоб тебя!

На мгновение она надула губы, но это была всего лишь игра: для обиженного человека она выглядела слишком веселой.

– Когда хозяйка спросила меня о багаже, я сказала, что русские украли его в поезде. Она мне посочувствовала и вообще держалась очень мило. Я надеюсь, что ты не поведешь себя по-другому.

– Да? Так почему же ты здесь? Или у тебя опять проблемы с отделом по борьбе с проституцией?

Лотта пропустила оскорбление мимо ушей, если, конечно, она потрудилась вообще его заметить.

– Ну, я возвращалась домой из «Флоттен» – бара, который на Мария-Хильфер-штрассе, знаешь?

Я молча закурил сигарету и зажал ее в углу рта, чтобы прекратить рычать на незваную гостью.

– Это недалеко отсюда, и я подумала, почему бы не забежать к тебе. Ты знаешь, – голос ее зазвучал мягче и соблазнительнее, – у меня не было возможности поблагодарить тебя как следует, – фраза на какое-то мгновение повисла в воздухе, и я внезапно захотел, чтобы на мне был халат, – за то, что ты вытащил меня из той маленькой неприятности с Иванами. – Лотта развязала ленту на своей пелерине, и она соскользнула на пол. – Ты мне даже и выпить не предложишь?

– Кажется, ты уже достаточно набралась, – огрызнулся я, но тем не менее нашел пару стаканов.

– А тебе не хочется самому это выяснить? – Она легко засмеялась и села без малейшего намека на неуверенность. Девица явно относилась к категории тех людей, которые могут загрузиться под самую завязку и все равно пройти по линии, начерченной мелом, причем даже не пикнув.

– Тебе еще что-нибудь нужно? – Я протягивал ей стакан с водкой, когда задавал этот вопрос.

– Возможно, – задумчиво произнесла она, – только скажу после того, как выпью.

Я передал ей стакан, залпом проглотил содержимое своего стакана и глубоко затянулся сигаретой, точно надеясь, что она придаст мне уверенности вышвырнуть отсюда эту нахалку.

– В чем дело? – сказала она, почти торжествующе. – Ты нервничаешь из-за меня или случилось еще что-то?

Я подумал, что скорее случилось еще что-то, а вслух сказал:

– Нервничаю не я, а моя пижама. Она не привыкла к смешанному обществу.

– Судя по ее виду, я бы сказала, что она больше привыкла к замешиванию бетона.

Лотта закурила одну из моих сигарет и выпустила дым мне прямо в пах.

– Я могу от нее избавиться, если она тебя беспокоит, – глупо сказал я.

Мои губы были сухими, когда я снова затянулся. Хотел я, чтобы она ушла или нет? Как-то не получалось у меня выбросить ее отсюда за прекрасное маленькое ухо.

– Давай сначала поговорим. Почему бы тебе не сесть?

Я сел, с облегчением почувствовав, что все еще могу согнуться пополам.

– Хорошо, – сказал я, – а как насчет того, чтобы сообщить мне, где сегодня твои дружок?

Она скорчила гримасу:

– Плохая тема. Персей. Выбери другую.

– Вы весело проводите время вдвоем?

Она застонала:

– Об этом обязательно нужно говорить?

Я пожал плечами:

– Да, пожалуй, нет, меня особо не колышет.

– Он ублюдок, – сказала Лотта, – и я не хочу о нем говорить. Особенно сегодня.

– А что особенного случилось сегодня?

– Я получила роль в фильме.

– Поздравляю. И что за роль?

– Это английский фильм. У меня роль, сам понимаешь, не очень большая – девушки из ночного клуба. Но там будут играть настоящие звезды.

– Ну, сыграть девушку из клуба для тебя, кажется, совсем просто.

– Послушай, как восхитительно! – визжала она. – Я буду сниматься с Орсоном Уэллсом.

– Это парень из «Войны миров»?

Она озадаченно пожала плечами:

– Я никогда не смотрела этот фильм.

– Ну и ладно.

– Конечно, они не совсем уверены насчет Уэллса, но надеются убедить его приехать в Вену.

– Звучит для меня знакомо.

– Что такое?

– А я даже не знал, что ты – актриса.

– Ты имеешь в виду, что я тебе не сказала? Послушай, работа в «Ориентале» временная.

– У тебя, надо сказать, она хорошо получается.

– Да, у меня никогда не было проблем с числами и деньгами: раньше я работала в налоговом отделе. – Она наклонилась вперед, и выражение ее лица стало лукавым, как будто она заинтересовалась моими деловыми расходами за год. – Я хотела спросить тебя, – сказала она, – тогда ночью, когда ты устроил этот концерт, что ты старался доказать?

– Доказать? Я не уверен, что понимаю тебя.

– Да? – Она улыбнулась еще шире и посмотрела на меня заговорщическим взглядом. – Я разных чудиков видала, мистер, и узнаю этот тип за версту. Когда-нибудь, возможно, даже книгу напишу об этом. Как Франц Йозеф Галль. Слышал о нем?

– Не могу сказать, что да.

– Это австрийский доктор, который основал науку френологию. Ну об этом-то ты слышал?

– Конечно – ответил я. – И что ты можешь определить по шишкам на моей голове?

– Я могу определить, что ты не из тех, кто способен бросаться такими деньгами без причины. – Она подняла свои, словно нарисованные, брови вверх к гладкому лбу. – И насчет тебя у меня есть одна идея.

– Давай ее послушаем, – настоял я и налил себе еще выпить. – Может, тебе удастся прочесть мои мысли лучше, чем изучить мой череп.

– Не нужно большого труда, чтобы понять: ты из тех людей, которые любят производить впечатление.

– Ну и как? Я произвел впечатление?

– Я здесь, не так ли? А ты что хочешь – Тристана и Изольду?

Так вот в чем дело! Она решила, что я проиграл деньги из-за нее, чтобы это было похоже на большой подарок.

Она осушила свой стакан, встала и протянула его мне:

– Налей мне еще твоего чудесного любовного напитка, а я тем временем попудрю нос.

Пока она была в ванной, я снова наполнил стаканы, и руки у меня дрожали. Мне не особенно нравилась эта женщина, но я ничего не имел против ее великолепного тела. У меня мелькнула мысль, что мое сознание будет возражать против этого маленького жаворонка, когда либидо лишит контроля над собой, но в тот момент я ничего не мог сделать, кроме как откинуться и насладиться полетом. Но и при этом я оказался не готовым к тому, что случилось дальше.

Я услышал, как она открыла дверь ванной и сказала что-то о своих духах, но когда я повернулся, держа в руках стаканы, то увидел, что, кроме духов, на ней ничего не было. Правда, она не сняла туфли, но моим глазам потребовалось довольно много времени, чтобы пройти вниз по ее груди и равностороннему треугольнику волос в низу живота. За исключением высоких каблуков, Лотта Хартман была такой же голой, как и лезвие убийцы, и, возможно, такой же вероломной. Она стояла в дверях моей ванной, свободно уронив руки вдоль обнаженных бедер, и светилась от удовольствия, заметив, как мой язык слишком красноречиво облизнул губы. Может, мне нужно было прочитать ей небольшую напыщенную лекцию о том, что в свое время я достаточно повидал обнаженных женщин, и у некоторых из них тела тоже были что надо, или следовало отшвырнуть ее, как рыбину. Но пот, выступивший на моих ладонях, трепетание ноздрей, комок в горле и тупая настойчивая боль в паху сказали мне, что у машины другие представления о том, что делать дальше, чем у Бога, который звал ее домой.

Обрадованная впечатлением, произведенным на меня, Лотта счастливо улыбнулась и взяла стакан из моей руки.

– Надеюсь, ты не против, что я разделась, – сказала она, – просто платье дорогое, а меня не оставляло странное предчувствие, будто ты вот-вот разорвешь его у меня на спине.

– Почему я должен быть против? Как будто я не кончил читать вечернюю газету! Мне вообще нравится, когда рядом обнаженная женщина.

Я наблюдал легкое колыхание ее зада, когда она лениво шла в противоположный угол гостиной. Проглотив свою выпивку, она опустила пустой стакан на диван.

Внезапно мне захотелось увидеть, как ее зад, словно желе, сотрясается под напором моего живота. Она, кажется, почувствовала это и, наклонившись вперед, взялась за батарею, как боксер за веревки ринга в своем углу. Затем она чуть расставила ноги и спокойно стояла так, спиной ко мне, как будто ожидая тщательного, но бесполезного обыска. Она посмотрела через плечо, изогнув поясницу, а затем снова повернулась к стене.

Я знавал и более красноречивые приглашения, но теперь кровь звенела в ушах, и, напрягая те немногие клетки мозга, на которые еще не повлиял алкоголь или адреналин, я не мог вспомнить когда. А может, мне было все равно. Я сорвал, пижаму и подкрался к ней.

Я уже не слишком молодой и не настолько худой, чтобы делить одноместную кровать с чем-нибудь еще, кроме похмелья или сигареты. Поэтому, наверное, именно чувство удивления разбудило меня от неожиданно уютного сна примерно в шесть часов. Лотта уже не лежала на моей руке, и на краткий счастливый миг я предположил, что она, должно быть, ушла домой, но тут услышал приглушенное рыдание, доносящееся из гостиной. Я неохотно выскользнул из-под одеяла, надел пальто и пошел посмотреть, что случилось.

Все еще обнаженная, Лотта свернулась калачиком на полу, около радиатора, где было тепло. Я присел рядом с ней и спросил, почему она плачет. Большая слеза скатилась по грязной щеке и повисла у нее на верхней губе, словно прозрачная бородавка. Она слизнула ее и фыркнула, когда я дал ей мой платок.

– Какое тебе дело? – горько сказала она. – Ты получил удовольствие.

Она была права, но я осторожно запротестовал, стараясь показаться вежливым. Лотта выслушала меня и, когда ее тщеславие было удовлетворено, выдавила жалкое подобие улыбки, какая обычно оживляет лицо несчастного ребенка, когда даешь ему пятьдесят пфеннигов или жвачку за пенни.

– Ты очень мил, – признала она в конце концов и вытерла покрасневшие от слез глаза. – Со мной все в порядке, спасибо.

– Ты не хочешь мне обо всем рассказать?

Лотта искоса на меня посмотрела.

– В этом городе? Лучше скажите мне сначала ваши расценки, доктор. – Она высморкалась, а затем издала короткий глухой смешок. – Из тебя мог бы выйти хороший психотерапевт.

– Ты кажешься мне вполне нормальной, – сказал я, помогая ей сесть в кресло.

– Я бы на это и гроша не поставила.

– Это твой профессиональный совет? – Я прикурил пару сигарет и передал ей одну. Она затягивалась нервно и без видимого удовольствия.

– Это совет женщины, которая была сумасшедшей настолько, чтобы встречаться с человеком, который не так давно надавал ей пощечин, как какому-нибудь цирковому клоуну.

– Кениг? Никогда не думал, что он может быть буйным.

– Если он кажется вежливым, то только из-за морфия, который принимает.

– Он наркоман?

– Не знаю, наркоман ли он, но, чтобы пережить то, чем он занимался во время войны, пока был в СС, ему наверняка был нужен морфий.

– Так почему же он тебя избил?

Лотта с яростью закусила губу.

– Ну, конечно, не потому, что решил, будто требуется добавить краски мне на лицо.

Я засмеялся: надо отдать ей должное – крутая девчонка.

– С таким загаром? Ни в коем случае. – Я поднял каракулевую пелерину с пола и накинул ей на плечи. Она поплотнее в нее закуталась и горько улыбнулась.

– Никто не смеет дотрагиваться до моей челюсти, – сказала она, – если, конечно, хочет дотронуться до меня в любом другом месте. Сегодня вечером это был первый и последний раз, когда он надавал мне пощечин, так что помоги мне Боже. – Она яростно, словно дракон, выпустила дым через ноздри. – Вот что получаешь, когда стараешься кому-нибудь помочь.

– Кому помочь?

– Кениг пришел в «Ориентал» вчера около десяти, – объяснила Лотта. – Он был в мерзком настроении, а когда я спросила его, в чем дело, он поинтересовался, помню ли я зубного врача, который раньше приходил в клуб и немного играл. – Она пожала плечами. – Ну, я действительно его помнила. Плохой игрок, но, конечно, даже наполовину не такой плохой, каким тебе нравится притворяться. – Она неуверенно взглянула на меня.

Я кивнул:

– Продолжай.

– Гельмут хотел знать, бывал ли доктор Хайм, дантист, в клубе последние несколько дней. Я сказала ему, что вроде бы не был. Он попросил меня узнать поточнее у девушек, возможно, они помнят. Ну, тогда я сказала, что есть одна девушка, с которой ему обязательно надо поговорить. Немного несчастливая, но не унывает. Доктора всегда на нее западали, потому что она выглядела ранимой, и есть мужчины, которым такой тип очень нравится. По случаю, она как раз сидела около стойки бара, поэтому я и указала на нее.

Я чувствовал, что мой желудок превращается в зыбучий песок.

– Как звали эту девушку? – спросил я.

– Вероника, – ответила она и, заметив мою озабоченность, добавила: – А что? Ты ее знаешь?

– Немного, – сказал я. – Так что произошло потом?

– Гельмут и один из его дружков отвели Веронику в соседнее помещение...

– В шляпный магазин?

– Да. – Теперь ее голос звучал мягко и немного смущенно. – Настроение у Гельмута было – хуже не бывает. – Она вздрогнула, вспомнив об этом. – Я и заволновалась. Вероника – милая девушка. Немного сентиментальная, но очень милая. У нее тяжелая жизнь, оттого, наверное, и характер сильный. Возможно, чересчур, чтобы быть ей на пользу. Если учесть, подумала я, что собой представляет Гельмут и в каком он находился настроении, для нее было бы лучше сказать ему все, независимо от того, знает она что-нибудь или нет, и сказать сразу. Он не очень терпеливый человек, а уж когда сделается злобным... – Она состроила гримасу. – Поэтому, помедлив немного, я пошла за ними туда. Вероника плакала – они уже успели надавать ей достаточно приличных затрещин. Я попросила их остановиться. Вот тогда он и ударил меня. Дважды. – Она схватилась за щеки, как будто боль вернулась вместе с воспоминанием. – А затем вытолкал меня в коридор и сказал, чтобы я не совала нос не в свое дело.