Текст книги "Берлинская ночь (сборник)"

Автор книги: Филипп Керр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 58 страниц)

– Вы не похожи на проходимца Хайни.

– Я не похож на проходимца. Я не похож на героя. Вы что, руководите подбором актеров на студии «Уорнер Бразерс»?

– Хотелось бы, – пробормотала она. – Однако вы сами начали. Именно вы сказали ивану, что я не похожа на шлюху, и в ваших устах это походило на комплимент.

– Я видел вас в «Ориентале» и не заметил, чтобы вы торговали чем-нибудь, кроме невезения. Кстати, надеюсь, вы хорошо играете в карты, ведь подразумевается, что я вернусь и заплачу за вашу свободу. Если, конечно, вы и в самом деле не хотите выпачкаться в цементе.

– Сколько же это будет стоить?

– Пары сотен долларов должно хватить.

– Пара сотен? – Ее слова эхом отозвались на Шварценбергплац.

Мы миновали большой фонтан и перешли на Ренвег. – Где же я возьму столько денег?

– Там же, я думаю, где вы взяли солнечный загар и красивый жакет. Если, конечно, вы не можете пригласить его в клуб и подкинуть ему пару тузов со дна карточного стола.

– Пригласила бы, но не могу.

– Очень плохо.

Какое-то время она молча размышляла.

– Пожалуйста, постарайтесь убедить его взять меньше. Вы, кажется, достаточно хорошо говорите по-русски.

– Возможно, постараюсь, – допустил я.

– Полагаю, ничего хорошего не выйдет, если я пойду в суд и буду защищать свою невиновность, да?

– Судиться с Иванами? – Я засмеялся. – С таким же успехом вы можете взывать к богине Кали.

– Я так и думала.

Мы прошли один или два переулка и остановились около дома, соседствовавшего с маленьким парком.

– Не хотите зайти выпить? – Она поискала ключ в сумочке. – Уж я-то непременно выпила бы.

– Я бы и коврик смог высосать, – сказал я и поднялся вслед за ней наверх, в уютную, заставленную мебелью квартиру.

Лотта Хартман, надо признать, была привлекательной. На некоторых женщин смотришь и гадаешь, как долго тебе удастся с ними пробыть. Обычно чем красивее девушка, тем меньше тебе дается времени. Это и понятно: по-настоящему привлекательной женщине приходится удовлетворять множество подобных желаний. Лотта была из тех девушек, которых можно уговорить провести вместе пять горячих раскованных минут. Всего пять минут, когда она позволяет тебе и твоему воображению делать с ней все, что захочется. Не так уж много, как вы, вероятно, подумали. На самом деле оказалось, что она готова уделить мне куда больше времени, возможно, даже целый час. Но я устал как собака, а может, выпил слишком много ее отличного виски, чтобы обратить внимание на то, как она кусает нижнюю губу и смотрит на меня сквозь свои паучьи ресницы. Предполагалось, по-видимому, что я буду тихо лежать на кровати, положив морду на ее потрясающие выпуклые колени и позволив ей трепать мои большие свисающие уши, однако все кончилось тем, что я просто уснул на софе.

Глава 22

Проснувшись утром, я нацарапал свой адрес и номер телефона на клочке бумаги и, оставив Лотту спящей в постели, на такси вернулся к себе в пансион. Там я умылся, переоделся и на славу позавтракал. Телефонный звонок застал меня за чтением утреннего выпуска «Винер цайтунг».

Мужской голос с едва заметным венским акцентом поинтересовался, говорит ли он с герром Бернхардом Понтером. Услышав утвердительный ответ, мужчина сказал:

– Я друг фрейлейн Хартман. По ее словам, вы были очень добры и помогли ей вчера выкрутиться из неприятного положения.

– Она еще не совсем выкрутилась, – заметил я.

– Да, конечно. Я надеюсь, мы могли бы встретиться и обсудить это дело. Фрейлейн Хартман упомянула о двухстах долларах для этого русского капитана и о вашей готовности выступить в качестве посредника.

– Полагаю, я мог бы это сделать.

– В таком случае я хотел бы дать вам деньги для этого мерзавца и поблагодарить вас персонально.

Я был уверен, что это Кениг, но промолчал, чтобы не создалось впечатления, будто я жажду с ним познакомиться.

– Вы меня слышите?

– Где вы предлагаете встретиться? – неохотно спросил я.

– Вы знаете «Амалиенбад», на Ройманплац?

– Найду.

– Может быть, через час? В турецких банях?

– Хорошо. Но как я вас узнаю? Насколько я помню, вы не представились.

– Нет, не представился, – произнес он таинственно. – Но я буду насвистывать вот этот мотив. – И он стал насвистывать в трубку.

– Белла, белла, белла Мари, – сказал я, узнав мелодию, которая несколько месяцев назад звучала повсеместно с раздражающей назойливостью.

– Именно это, – подтвердил мужчина и повесил трубку.

Подобная конспирация на первый взгляд казалась странной, но я подумал, что если это Кениг, то у него имелись веские причины быть осторожным.

«Амалиенбад» находится в десятом округе, в русском секторе, значит, ехать туда нужно на шестьдесят седьмом трамвае, на юг вниз по Фаворитенштрассе. Это был рабочий квартал, с многочисленными старыми, грязными фабриками, но муниципальные бани на Ройманплац располагались в семиэтажном здании сравнительно недавней постройки – без преувеличения, пожалуй, самые большие и современные бани в Европе, как повествовала реклама.

Я заплатил за баню и полотенце и, раздевшись, пошел искать мужскую парилку. Она оказалась в дальнем конце плавательного бассейна, большого, как футбольное поле. Там всего несколько венцев, завернувшись в простыни, сгоняли вес, который так легко набрать в столице Австрии. Сквозь пар я услышал, как в дальнем углу комнаты, выложенной бурым кафелем, кто-то насвистывает, то останавливаясь, то начиная вновь, и направился на звук незамысловатого мотивчика, а подойдя ближе, подхватил его. Через мгновение я набрел на фигуру сидящего мужчины с совершенно белым телом и совершенно темным лицом, будто он специально покрасился как Джонсон, – ярчайшее свидетельство его недавнего отдыха в горах.

– Ненавижу этот мотив, – сказал он, – но фрейлейн Хартман постоянно его напевает, и мне ничего другого в голову не пришло. Герр Гюнтер?

Я кивнул настороженно, как будто пришел сюда с неохотой.

– Разрешите представиться. Меня зовут Кениг.

Мы пожали друг другу руки, и я уселся рядом с ним.

Он был хорошо сложен, но особенно впечатляли густые темные брови и большие пышные усы – они походили на зверька какого-то редкого вида куньих, который нашел на его губе прибежище от холодного северного климата. Этот маленький соболь, устроившийся надо ртом Кенига, дополнял общее печальное выражение лица, тоска сквозила и в его меланхоличных карих глазах. Беккер очень точно его описал, не хватало только маленькой собачки.

– Надеюсь, вам нравятся турецкие бани, герр Гюнтер?

– Да, когда они чистые.

– Тогда удачно, что я выбрал именно эту, – сказал он, – вместо «Дианабад». Конечно, «Диана» пострадала во время войны, но, кроме того, это местечко, кажется, привлекает гораздо больше неизлечимо больных и всяких других человеческих отбросов, чем может вместить. Они приходят из-за тамошних термальных бассейнов, однако туда окунаешься на свой страх и риск. Можешь нырнуть с экземой, а вынырнуть с сифилисом.

– Звучит не очень оптимистично.

– Полагаете, я чуть-чуть преувеличиваю? – улыбнулся Кениг. – Вы ведь не из Вены?

– Нет, я из Берлина. А в Вене бываю наездами.

– Как там Берлин? Слышал, что ситуация становится все хуже. Советская делегация вышла из Контрольной комиссии, да?

– Да, – сказал я, – скоро приехать туда или уехать оттуда можно будет только военно-воздушным транспортом.

Кениг что-то недовольно пробурчал и устало потер свою широкую волосатую грудь.

– Коммунисты... – вздохнул он. – Вот что получается, когда вступаешь с ними в сделку. Происшедшее в Ялте и Потсдаме – ужасно. Американцы позволили Иванам взять то, что им хотелось. Большая ошибка, которая влечет за собой другую войну.

– Сомневаюсь, есть ли у кого бы то ни было желание развязывать новую войну, – сказал я, повторяя ту же фразу, которую использовал в разговоре с Нойманом в Берлине. С моей стороны это была чисто автоматическая реакция, но я действительно именно так думал.

– Возможно, не сейчас. Но люди забывают уроки прошлого, и со временем, – он пожал плечами, – всякое может случиться. А пока мы продолжаем жить, заниматься бизнесом, делать все, от нас зависящее, для своего благополучия. – Какое-то время он ожесточенно чесал в затылке, затем сказал: – Каким бизнесом вы занимаетесь? Я спрашиваю только потому, что надеюсь как-то отплатить вам за помощь фрейлейн Хартман. Например, ввести вас в небольшое дельце.

Я покачал головой:

– В этом нет необходимости. Но если вам действительно хочется знать, то я занимаюсь импортом и экспортом. Буду откровенен с вами, герр Кениг, я помог ей потому, что мне понравился запах ее духов.

Он понимающе кивнул:

– Вполне естественно. Она очень мила. – Но постепенно восторг сменился недоумением. – А вам не кажется странным то, как вас обоих арестовали?

– Не могу отвечать за вашу подружку, герр Кениг, но в моем деле не обойтись без конкурентов, которым не терпится убрать меня с дороги. Я называю это – издержки оккупации.

– По мнению фрейлейн Хартман, вы с этой опасностью прекрасно справляетесь. Как я слышал, вы очень умело обошлись с тем русским капитаном. И еще ее поразило ваше отличное знание русского.

– Я был в плену, – честно признался я, – в России.

– Ну, это, конечно, все объясняет. Но скажите мне, вы действительно верите, что этот русский капитан говорил серьезно? Будто против фрейлейн Хартман выдвинуты обвинения?

– Боюсь, он говорил вполне серьезно.

– А вы не знаете случайно, откуда он мог получить подобную информацию?

– Не больше, чем знаю о том, откуда он взял мое имя. Возможно, кто-нибудь точит зуб на даму?

– Не могли бы вы узнать, кто именно? Я готов заплатить вам.

– Этим не занимаюсь, – отрезал я, покачав головой. – Скорее всего, был анонимный донос, просто так, чтобы досадить. Вы только зря потратите деньги. Если хотите знать мое мнение, то я бы посоветовал просто отдать ивану то, что он просит. Две сотни – не так уж много для того, чтобы фамилию вычеркнули из списков. Когда иваны решают не подпускать кобеля к сучке, то лучше без лишних неприятностей с ними рассчитаться.

Кениг улыбнулся, а потом кивнул.

– Возможно, вы правы. Но, знаете ли, мне пришло в голову, что вы с этим Иваном заодно. Неплохой способ зарабатывать деньги, не так ли? Русский прижимает невинных людей, а вы предлагаете выступить в роли посредника. – Он продолжал кивать, упиваясь собственным хитроумием. – Да, это могло бы стать очень прибыльным дельцем для любого, у кого есть поддержка.

– Продолжайте, – засмеялся я. – Может быть, вам удастся раздуть из мухи слона.

– Ну признайтесь, ведь такое возможно, не так ли?

– В Вене все возможно. Если вы подозреваете меня в попытке околпачить вас за паршивые две сотни – ваше дело. Только вы, наверное, не обратили внимания, Кениг, что это ваша подружка попросила меня проводить ее домой, и вы сами назначили мне встречу. Откровенно говоря, у меня есть дела и поважнее.

Я встал и сделал вид, будто собрался уходить.

– Пожалуйста, герр Гюнтер, – сказал он, – примите мои извинения. Возможно, я позволил своему воображению чересчур разыграться. Но должен признаться, я заинтригован. Даже в лучшие времена я остаюсь подозрительным по отношению ко многому, что происходит.

– Ну, это похоже на рецепт долголетия, – сказал я, вновь усаживаясь на прежнее место.

– Мне по роду занятий выгодно быть немного скептиком.

– Какие же это занятия?

– Раньше я занимался рекламой. Но это одиозное, неблагодарное дело. Тоска берет от засилья мелких умишек, полностью лишенных воображения. Я распустил компанию, которой владел, и переключился на изучение предпринимательства. Для любой коммерции самое главное – это поток точной информации, но к ней следует относиться с известной долей осторожности. Желающим быть хорошо информированными следует прежде всего вооружиться сомнением. Сомнение порождает вопросы, а вопросы требуют ответов. Все это необходимо для развития любого нового предприятия, а новое предприятие – база для развития новой Германии.

– Вы говорите как политик.

– Политика... – Он улыбнулся устало, как будто предмет разговора был для него слишком детским, чтобы его обдумывать. – Просто интермедия на фоне основного представления.

– То есть?

– Коммунизм – против свободного мира, значит, капитализм становится нашей единственной надеждой противостоять советской тирании, надеюсь, вы согласны?

– Я иванам не друг, – сказал я, – но и у капитализма есть свои недостатки.

Но Кениг едва слушал.

– Мы вели не ту войну, – продолжал он гнуть свое, – не с тем врагом. Нам следовало воевать с Советами, и только с Советами. Американцы это уже поняли. Они знают, какую совершили ошибку, предоставив русским свободу действий в Восточной Европе. И они не намерены позволить Германии или Австрии идти тем же путем.

Я потянулся к струе горячего пара и устало зевнул. Кениг начинал меня утомлять.

– Видите ли, – сказал он, – моей компании мог бы пригодиться человек с вашим талантом, с вашим прошлым. В какой части СС вы служили? – Заметив удивление на моем лице, он добавил: – У вас под рукой шрам. Без сомнения, вы предпочли удалить эсэсовскую татуировку, опасаясь попасть в плен к русским. – Он поднял свою руку, продемонстрировав почти такой же шрам у себя под мышкой.

– Я служил в военной разведке, Абвере, когда закончилась война, – объяснил я. – Не в СС. Это было гораздо раньше.

Но он был прав насчет шрама, который остался после мучительно болезненного ожога, полученного от выстрела из автоматического пистолета, который я произвел себе под мышку. Выбирать не приходилось. Слишком велик был риск погибнуть от рук НКВД в случае пленения.

Сам Кениг не стал объяснять, почему он ликвидировал свою татуировку. Вместо этого он продолжал конкретизировать свое предложение о работе.

Мне, похоже, повезло гораздо больше, чем я надеялся, но все-таки следовало быть осторожным: прошло всего пять минут с тех пор, как он почти обвинил меня в сговоре с капитаном Руставели.

– Я не против поработать на кого-нибудь еще, – без особого рвения согласился я, – но в настоящее время мне нужно закончить одно дельце. – Я пожал плечами. – Может быть, потом... кто знает? Но в любом случае – спасибо.

Казалось, он совсем не обиделся, что я отклонил его предложение, а только философски пожал плечами.

– Где я смогу вас найти, если надумаю?

– Фрейлейн Хартман в казино «Ориентал» знает, как связаться со мной. – Он взял сложенную газету, лежавшую у его бедра, и передал мне. – Когда выйдете, осторожно разверните. Там два банкнота по сто долларов, чтобы откупиться от ивана, и один – вам за труды.

В этот момент он застонал и схватился за голову, оскалив зубы, ровные, как ряд крошечных молочных бутылочек. Увидев мои поднятые брови и приняв их вопрошающий вид за сочувствующий, он объяснил, что с ним все в порядке, просто ему недавно поставили две вставные челюсти.

– Кажется, никогда не смогу привыкнуть к тому, что они у меня во рту, – посетовал он и скользнул языком, напоминающим слепого, еле ворочающегося червяка, вдоль верхнего и нижнего ряда своих зубов. – А когда я вижу себя в зеркале, то, кажется, мне в ответ улыбается какой-то совершенно незнакомый человек. Очень печально, – вздохнул он и расстроенно покачал головой. – Действительно, жалко. У меня всегда были отличные зубы.

Он встал, поправил простыню на груди, а затем пожал мне руку.

– Было большим удовольствием познакомиться с вами, герр Гюнтер, – сказал он с легким венским шармом.

– Нет, это для меня было удовольствием, – ответил я.

Кениг усмехнулся:

– Мы еще сделаем из вас австрийца, мой друг.

Затем он скрылся в пару, насвистывая все тот же сводящий с ума мотив.

Глава 23

Больше всего на свете жители Вены любят «уютно посидеть». Они стремятся достигнуть этого веселого состояния в многочисленных барах и ресторанах под аккомпанемент музыкального квартета, состоящего из контрабаса, скрипки, аккордеона и цитры – странного инструмента, напоминающего пустую коробку из-под шоколадных конфет с тридцатью или сорока струнами, которые перебирают пальцами, как у гитары. Для меня эта вездесущая комбинация воплощает все то фальшивое, что есть в Вене, например, тошнотворно сладкую сентиментальность и преувеличенную вежливость. Это действительно заставляло меня чувствовать себя уютно. Однако уют был такого рода, который вы могли бы почувствовать после того, как вас набальзамировали, уложили в свинцовый гроб и аккуратненько поместили в одном из мраморных мавзолеев на Центральном кладбище.

Я поджидал Тродл Браунштайнер в «Геррендорфе», ресторане на Герренгассе. Место выбрала она, но сама опаздывала. В конце концов девушка появилась, запыхавшаяся, с раскрасневшимся лицом, так как она спешила и на улице к тому же было холодно.

– Ты не похож на доброго католика, сидя вот так, в тени, – сказала она, присаживаясь за обеденный стол.

– Стараюсь, – ответил я. – Кому понравится детектив, у которого вид честный, точно у деревенского почтмейстера. При моем бизнесе полезно оставаться в тени.

Я махнул официанту, и мы быстро заказали обед.

– Эмиль беспокоится: ты в последнее время не приходишь к нему, – сказала Тродл, отдавая свое меню.

– Если он хочет знать, чем я занимаюсь, то придется отправить на его имя счет за ремонт обуви. Я вдоль и поперек исходил этот проклятый город.

– Ты ведь знаешь, что его будут судить на следующей неделе?

– Вряд ли даже при всем желании я смогу об этом забыть: Либль звонит мне почти каждый день.

– Эмиль тоже вряд ли сумеет забыть. – Она говорила тихо, явно расстроившись.

– Прости, я говорю глупости. Послушай, у меня действительно есть хорошая новость. Я наконец поговорил с Кенигом.

Ее лицо засияло от радости.

– Правда? – воскликнула она. – Когда? Где?

– Сегодня утром, – ответил я. – В «Амалиенбаде».

– И что он сказал?

– Предложил работать на него. Думаю, это неплохой способ сблизиться с ним настолько, чтобы отыскать какие-нибудь улики.

– Разве не проще сообщить полиции, где он, чтобы они могли его арестовать?

– А по какому обвинению? – Я пожал плечами. – Что касается полиции, то у них уже есть подозреваемый. В любом случае, даже если бы я мог убедить их сделать это, Кенига не так-то просто заловить. Американцы не могут войти в русский сектор и арестовать его, даже если бы и захотели. Нет, для Эмиля лучше всего, если я как можно скорее войду в доверие к Кенигу. И именно поэтому я отверг предложение о сотрудничестве.

Тродл закусила губу от отчаяния.

– Но почему? Я не понимаю.

– Мне нужно убедить Кенига, будто я не хочу работать на него. Он с некоторым подозрением отнесся к истории моего знакомства с его подружкой. Итак, вот что я собираюсь сделать. Лотта – крупье в «Ориентале». Я хочу, чтобы ты дала мне денег, которые я проиграю там завтра вечером. Достаточную сумму, чтобы было похоже на то, что я разорился в пух и прах и у меня возник повод обдумать предложение Кенига еще раз.

– Это считается легальными издержками, да?

– Боюсь, что да.

– Сколько?

– Трех или четырех-тысяч шиллингов должно хватить.

Она задумалась. Тем временем подошел официант с бутылкой рислинга и наполнил наши бокалы. Тродл отпила немного вина и сказала:

– Ну хорошо. Но только с одним условием: я лично буду наблюдать, как ты их проигрываешь.

По жесткой линии ее рта я понял: она полна решимости.

– Полагаю, излишне даже напоминать о том, насколько это опасно. Ты не сможешь меня сопровождать, нас не должны увидеть вместе – вдруг кто-нибудь узнает тебя как подругу Эмиля? Если бы здесь не было так тихо, я бы настаивал, чтобы мы встретились у меня дома.

– Обо мне не беспокойся, – твердо сказала она. – Ты будешь для меня не более чем кусок стекла.

Я принялся возражать, но она зажала свои маленькие ушки руками.

– Ничего не хочу слушать. Я приду, это решено. Наивно думать, что я просто так отдам тебе четыре тысячи шиллингов и не прослежу за тем, что с ними случится.

– Тут ты права. – Некоторое время я смотрел на прозрачный диск вина в моем бокале, а затем спросил: – Ты ведь его очень любишь?

Тродл с трудом сглотнула и резко кивнула. После небольшой паузы она добавила:

– Я беременна от него.

Вздохнув, я постарался придумать что-нибудь ободряющее.

– Послушай, – пробормотал я, – не волнуйся. Мы его вытащим из этой каши. Не надо становиться тараканом! Давай выбирайся из этой свалки. Все образуется для тебя и для ребенка, я уверен.

Довольно неподходящая речь, малоубедительная.

Тродл покачала головой и улыбнулась:

– Со мной все в порядке, правда. Просто вспомнила, как мы были здесь с Эмилем последний раз, тогда я и сказала ему, что беременна. Мы раньше сюда часто приходили. Никогда не думала, что полюблю его.

– Никто никогда не думает об этом. – Я заметил, что моя рука лежит поверх ее. – Все случается неожиданно, как авария.

Однако, глядя на ее милое лицо, я вовсе не был уверен в справедливости того, о чем говорю. Ее красота была не той, что утром оказывается размазанной по подушке, а той, которая заставляет мужчину гордиться, что у его ребенка будет такая мать. Я поймал себя на мысли, что немного завидую Беккеру. У него есть эта удивительная женщина. Я сам желал бы полюбить ее, если бы она встретилась на моем пути. Отпустив ее руку, я быстро зажег сигарету, чтобы спрятаться за дымом.