Текст книги "История Христианской Церкви. Том III. Никейское и посленикейское христианство От Константина Великого до Григория Великого 311 — 590 г. по Р. Х."

Автор книги: Филип Шафф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 68 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]

§41. Святой Иероним как монах

S. Eus. Hieronymi: Opera omnia,ed. Erasmus (при содействии Эколампадия), Bas., 1516 – '20, 9 vols, fol.; ed. (бенедиктинское) Martianay, Par., 1693 – 1706, 5 vols. fol. (неполное); ed. Vallarsi and Maffei, Veron., 1734 – '42, 11 vols, fol., также Venet., 1766 (лучшее издание). См. особенно 150 посланий, которые часто издавались отдельно (их хронологический порядок установил Vallarsi в первом томе своего издания).

О жизни Иеронима: Du Pin (Nouvelle Biblioth. des auteurs Eccles.,tom. iii, p. 100–140); Tillemont(tom. xii, 1–356); Martianay (La vie de St. Jérôme,Par., 1706); Jon. Stilting(в Acta Sanctorum,Sept., tom. viii, p. 418–688, Antw., 1762); Butler(sub Sept. 30); Vallarsi(b Op. Hieron.,tom. xi, p. 1–240); Schröckh(viii, 359 sqq., и особенно xi, 3–254); Engelstoft (Hieron. Stridonensis, interpres, criticus, exegeta, apologeta, historicus, doctor, monachus,Havn., 1798); D. V. Cölln(в Ersch and Gruber, Encyci,sect, ii, vol. 8); Collombet (Histoire de S. Jérôme,Lyons, 1844); О. Zöckler (Hieronymus, sein Leben und Wirken.Gotha, 1865).

Самым ревностным пропагандистом монашеского образа жизни среди отцов церкви был Иероним, связующее звено между восточной и западной ученостью и религией. Его жизнь принадлежит как истории богословия, так и истории монашества, поэтому в церковном искусстве он обычно изображается читающим или пишущим в сопровождении льва и черепа, чтобы указать на союз писательства и отшельничества. Это был первый ученый богослов, который не только хвалил, но и вел монашеский образ жизни, и его пример оказал большое влияние на монашество, сделав его распространителем знаний. Обладавший редкими талантами и достижениями [354]354
  Сам он хвастается в своей второй апологии, адресованной Руфину: «Ego philosophus(?), rhetor, grammaticus, dialecticus, hebraeus, graecus, latinus, trilinguis».Знаменитый Эразм, первый издатель его трудов и очень компетентный судья в вопросах литературного таланта и заслуг, ставит Иеронима выше всех отцов церкви, даже святого Августина (учениям которого о свободной благодати и предопределении он не мог симпатизировать), и часто красноречиво выражает свое восхищение им. В послании к папе Льву X (Ер.ii, 1, цитируется в издании Vallarsi, tom. xi, 290) он говорит: «Divus Hieronymus sic apud Latinos est theologorum princeps, ut hune prope solum habeamus theologi dignum no‑mine. Non quod caeteros damnem, sed quod illustres alioqui, si cum hoc conferantur, ob huius eminentiam velut obscurentur. Denique tot egregiis est cumulatus dotibus, ut vix ullum habeat et ipsa docta Graecia, quem cum hoc viro queat componere. Quantum in illo Romanae facundiae! quanta linguarum peritia! quanta omnis antiquitatis omnium historiarum notitiaf quam fida memoria! quam felix rerum omnium mixtura! quam absoluta mysticarum literarum cognitio! super omnia, quis ardor ille, quam admirabilis divini pectoris afflatus? ut una et plurimum delectet eloquentia, et doceat eruditione, et rapiat sanctimonia».


[Закрыть], неустанной активностью ума, ревностной верой, бессмертными заслугами в области перевода и толкования Библии, искренней склонностью к аскетическому благочестию, Иероним в то же время проявлял такое великое тщеславие и амбиции, такую раздражительность и желчность характера, такие неукротимые страсти, такой нетерпимый дух гонителя и такое непоследовательное поведение, что его личность кажется нам то привлекательной, то отталкивающей, и мы то восхищаемся его величием, то презираем или жалеем его за слабости.

Софроний Евсевий Иероним родился в Стридоне [355]355
  Поэтому его называли Stridonensis,чтобы отличать от его современника, малоизвестного грека по имени Иероним – вероятно, бывшего пресвитером в Иерусалиме.


[Закрыть], на границе Далмации, недалеко от Аквилеи, между 311 и 342 г. [356]356
  Мартиане, Стилтинг, Кейв, Шрек, Гагенбах и другие относят его рождение к 331 г., Prosper, Chron. ad апп.,– к 331, Бароний, Дюпен и Тиллемон – к 342 г., что более вероятно. Последний, исходя из нескольких фактов, делает вывод, что Иероним прожил не 91 год, как утверждает Проспер, а только 78. Валларси (t. xi, 8) относит его рождение к еще более позднему периоду, 346 г. Умер он в 419 или 420 г.


[Закрыть]Он был сыном богатых родителей–христиан и получил образование в Риме под руководством знаменитого грамматика–язычника Доната и оратора Викторина. Он с великим усердием читал и использовал произведения классических поэтов, ораторов и философов и собрал большую библиотеку. По воскресеньям он посещал, вместе с Боносом и другими юными друзьями, подземные могилы мучеников, которые произвели на него неизгладимое впечатление. Но искушения большого и развращенного города не обошли его стороной, и он утратил девственность, в чем позже неоднократно с горечью признавался.

Около 370 г., до или после путешествия в Трир и Аквилею – неизвестно, но во всяком случае в юности, он принял крещение в Риме и с тех пор решил полностью, в строгом воздержании, посвятить себя Господу. В первом порыве рвения после обращения он отрекся от своей любви к классикам и начал изучать Библию, которая раньше его не привлекала. Несколько лет спустя, в нездоровом аскетическом состоянии, его посетило знаменитое видение, в котором его призвали на суд Христа и, за приверженность язычнику Цицерону [357]357
  Когда Иероним назвал себя христианином, Господь ответил ему: «Mentiris, Ciceronianus es, поп Christianus, ubi enim thesaurus tuus ibi et cor tuum». Ер.xxii, ad Eustochium, «De custodia virginitatis»(tom. i, p. 113). К. А. Ньюмен написал отдельный трактат, De еcstasi Hieronymi anti‑Ciceroniana.См. также Schröckh, vol. vii, p. 35 sqq., и Ozanam, Civilisation au 5 ^e Siècle,i, 301.


[Закрыть], так сурово упрекали и бичевали, что даже ангелы просили за него из сочувствия к его молодости, – и тогда он торжественно поклялся никогда не брать в руки мирские книги. Пробудившись, он продолжал чувствовать боль от ударов, которые, как он считал, не были воображаемыми, но которые нанес ему Сам Господь. Поэтому он призывает свою подругу Евстохию, которой несколько лет спустя (384) он вновь расскажет об этом переживании, избегать светского чтения: «Что общего между светом и тьмой, Христом и Велиалом (2 Кор. 6:14), Псалтирью и Горацием, евангелиями и Вергилием, апостолами и Цицероном?.. Мы не можем одновременно пить из чаши Господней и из чаши бесовской» [358]358
  Ep. xxii, ed. Vall., i, 112).


[Закрыть]. Но, хотя это предостережение против слишком большого внимания к классической учености отчасти справедливо, сам Иероним в переводе Библии и комментариях показывает, насколько ценны лингвистические знания и знакомство с древностью, поставленные на службу вере. Он не очень строго соблюдал данную клятву. Напротив, он заставлял монахов делать копии с диалогов Цицерона, комментировал Вергилия в Вифлееме, а в его произведениях много реминисценций и цитат из классических авторов. Когда Руфин из Аквилеи, сначала бывший его близким другом, а потом ставший врагом, обвинил его в непоследовательности и нарушении торжественной клятвы, он ответил, что не может изгладить из памяти некогда прочитайное, – как будто цитировать языческих авторов было менее греховно, чем читать их. Но более разумны его слова о том, что это был всего лишь сон, а обет, данный во сне, не имеет силы. Он упоминает о пророках, «которые учат, что сны пусты и недостойны веры». Однако позже этим сном часто пользовались для оправдания монашеского мракобесия, на что жалуется Эразм.

После крещения жизнь Иеронима протекала между Востоком и Западом, аскетической дисциплиной и литературными трудами. Он удалился из Рима в Антиохию с несколькими друзьями и библиотекой, посетил самых знаменитых отшельников, побывал на экзегетических лекциях Аполлинария Младшего из Антиохии, а потом (374) провел несколько лет как аскет в безводной Сирийской пустыне у Халкиды. Здесь он, подобно многим другим отшельникам, вел трудную борьбу с чувственными искушениями, которую десять лет спустя опишет с неделикатными подробностями в длинном послании к своей подруге, деве Евстохии [359]359
  Ер.xxii (i, р. 91, ed. Vallars.).


[Закрыть]. Хотя тело его голодало и было измождено, воображение терзало его разнузданными сценами римских пиров и танцующих женщин; он понял, что монашеский уход от мира не освобождает от искушений плоти и дьявола. Беспомощный, он бросился к ногам Иисуса, омыл их слезами раскаяния и подверг свою сопротивлявшуюся плоть неделе поста и изучению еврейской грамматики (судя по посланию к Рустику [360]360
  Ер.cxxv, ed. Vallars. (al. 95 or 4).


[Закрыть], он учился ей в то время от обращенного в христианство иудея). Наконец он обрел мир, и ему показалось, что он попал на небеса, к ангельским хорам. Вероятно, к этому периоду относится вышеупомянутый сон, а также сочинение нескольких аскетических трудов, полных прославлений монашеского образа жизни [361]361
  De laude vitae solitariae, Ер.xiv (tom. i, 28–36) ad Heliodorum.Римская дама по имени Фабиола выучила это послание наизусть, а Дюпен называет его шедевром красноречия (Nouv. Bibl. des auteurs eccl.,iii, 102), но слог его слишком напыщенный и искусственный. Позже Иероним сам признавал это.


[Закрыть]. Его биографии выдающихся отшельников, напротив, написаны очень приятным и сдержанным слогом [362]362
  Гиббон говорит о них: «Истории Павла, Илариона и Малха–рассказаны восхитительно; единственный недостаток этих замечательных сочинений – отсутствие правды и здравого смысла».


[Закрыть]. Он рекомендует уходить в монастырь даже против воли родителей. Из слов Господа о том, что надо оставить отца и мать, он делает вывод, что монашество и христианство – одно и то же. В 373 г. он пишет своему спутнику Илиодору, покинувшему его в путешествии посреди Сирийской пустыни: «Даже если мать твоя с распущенными волосами и в разодранной одежде будет показывать тебе сосцы, которые вскормили тебя, даже если твой отец будет лежать на пороге, уходи, переступи через своего отца, с сухими глазами беги под знамена креста. Это единственная религия, здесь надо быть жестоким… Любовь к Богу и страх перед адом разрывают семейные узы. Священному Писанию важнее повиноваться, чем родителям. Тот, кто любит их больше, нежели Христа, теряет душу свою… О пустыня, где цветут Божьи цветы! О уединение, где готовятся камни Нового Иерусалима! О покой, где радуются общению с Богом! Что делать тебе в мире, брат мой, когда душа твоя больше мира? Сколько ты будешь оставаться под сенью крыш в смрадной темнице города? Поверь мне, здесь я вижу больше света» [363]363
  Ер.xiv, (t. i, 29 sq.). Похожие фрагменты о привлекательности монашеской жизни мы встречаем в аскетических произведениях Григория, Василия, Амвросия, Златоуста, Кассиана, Нила и Исидора. «Такую великую благодать, – говорит почтенный монах Нил с горы Синай в начале V века (Ер.lib. i, ер. 1, цит. в Neander, Am. ed., ii, 250), – такую великую благодать Бог даровал монахам даже в предвосхищении будущего мира, что они не желают почестей от людей и не мечтают о величии этого мира; напротив, часто стараются скрыться от людей; с другой стороны, многие великие, обладающие всей славой мира, либо по собственному желанию, либо по несчастью, находят убежище у смиренных монахов и, избавленные от смертельной опасности, обретают одновременно и временное, и вечное спасение».


[Закрыть]. Однако этот красноречивый призыв ни к чему не привел. Илиодор стал учителем и епископом.

Активный и беспокойный дух Иеронима вскоре вновь заставил его вернуться в общество и принять участие во всех вероучительных и церковных спорах тех изобиловавших разногласиями времен. Епископ Павлин Антиохийский рукоположил Иеронима пресвитером, не поручая его попечению никакой общины. Иероним предпочитал постоянной должности жизнь странствующего монаха и ученого и около 380 г. совершил путешествие в Константинополь, где слушал антиарианские проповеди знаменитого Григория Назианзина и перевел хронику Евсевия и гомилии, написанные Оригеном на тексты Иеремии и Иезекииля. В 382 г., в связи с расколом Мелита, он вернулся в Рим с Павлином и Епифанием. Здесь он поддерживал тесные отношения с епископом Дамасом в качестве богословского советника и церковного секретаря [364]364
  Мы делаем такой вывод из замечания Иеронима в Ер.cxxiii, с. 10, написанном в 409 г. (ed. Vallars., i, p. 901): «Ante annos plurimos, quum in chartis ecclesiasticis»(вероятно, речь идет о церковных документах; хотя Шрек, viii, р. 122, относит эти слова к Священному Писанию, ссылаясь на неизвестный мне труд Бонамичи), «juvarrm Damasum, Romanae urbis episcopum, et orient is atque occidentis synodicis consult ationihus responderem»и т. д. Последние слова, которые Шрек не цитирует, говорят в пользу распространенного толкования.


[Закрыть]и по его просьбе занялся новыми экзегетическими трудами, особенно пересмотром латинского перевода Библии, который он завершил позже, на Востоке.

В то же время он трудился в Риме, с великим рвением, устно и письменно защищая дело монашества, которое до тех пор весьма слабо там закрепилось и встретило яростное сопротивление даже среди клира. Он в основном обращал внимание на самые богатые и уважаемые слои приходящего в упадок римского общества и старался убедить потомков Сципионов, Гракхов, Маркеллов, Камиллов, Аникиев покинуть свои роскошные виллы и удалиться в уединение монастырей, чтобы жить в самопожертвовании и милосердии. Здесь ему удалось добиться больших успехов. «Семейства древних патрициев, основателей Рима, правившие им в течение всего периода его великолепия и свободы, победившие и подчинившие себе мир, за четыреста лет под жестоким игом кесарей искупили все то суровое и эгоистичное, что было в славе их отцов. Униженные, отчаявшиеся, уставшие от долгого рабского подчинения тем хозяевам, в руках которых оказался выродившийся Рим, они наконец обнаружили в христианском образе жизни, который вели монахи, достоинство самопожертвования и освобождение души. Эти сыны древнего Рима устремились в монастыри с великодушным пылом и той же несокрушимой энергией, которая позволила их предкам обрести власть над миром. "Раньше, – говорит святой Иероним, – по свидетельству апостолов, среди христиан немного было богатых, благородных и могущественных. Но сейчас все иначе. Не только среди христиан, но и среди монахов есть множество мудрых, благородных и богатых"… Институт монашества позволил им обрести новое поле битвы, на котором они могли возобновить борьбу своих предков и вновь одерживать победы, на этот раз сражаясь за более возвышенное дело и с более грозными врагами. Великие люди, чья слава жива еще была в выродившемся Риме, боролись только с людьми и подчиняли себе только их тела, тогда как их потомки стали бороться с сатаной и бесами, покоряя души… Бог призвал их стать прародителями нового народа, позволил им основать новую империю и разрешил упокоить и преобразить славу их предков в лоне духовного возрождения мира» [365]365
  Монталамбер, который сам был родом из древнего благородного рода Франции, l. с, i, р. 388 sq. См. также Иероним, Epist.lxvi ad Pammachium, de obit. Paulinae(ed. Vallars., i, 391 sqq.).


[Закрыть].

Среди выдающихся патрициев, обращенных Иеронимом, большинство были женщинами. Это такие вдовы, как Марцелла, Альбиния, Фурия, Сальвина, Фабиола, Мелания и самая известная из них, Павла, со своим семейством. Это такие девы, как Евстохия, Апелла, Марцеллина, Аселла, Фелицитата и Димитрия. Он собрал их вокруг себя, как кружок избранных. Он разъяснял им Священное Писание, с которым некоторые из этих римских дам были хорошо знакомы, отвечал на их вопросы о проблемах совести, призывал к безбрачию, щедрой благотворительности и энтузиазму в аскетизме, возносил им экстравагантную хвалу, льстя их духовному тщеславию. Он был пророком, биографом, поклонником и прославителем этих святых женщин, которые составили духовную знать католического Рима. Даже скульптор Паммахий, зять Павлы и наследник ее состояния, отдал свое имущество бедным, сменил свои пурпурные одеяния на клобук, терпеливо вынес насмешки коллег и стал, по льстивому выражению Иеронима, главнокомандующим римских монахов, первым из монахов в первом из городов [366]366
  B одном из посланий к Паммахию Иероним называет его «primus inter monachos in prima urbe… archistrategos monachorum».


[Закрыть]. Иероним считал повторный брак несовместимым с истинной святостью, с презрением относился и к браку вообще, воспринимая его лишь как средство порождения новых христиан, предупреждал Евстохию, чтобы она не общалась с замужними женщинами, и, нисколько не сомневаясь, называл Павлу, как духовную мать и наставницу невесты Христовой, «Божьей тещей» [367]367
  Ер.xxii ad Eustochium, «de custodia virginitatis». Даже Руфин был шокирован выражением socrus Deiкак мирским – нет, даже богохульственным! – и спрашивал Иеронима, у какого языческогопоэта он его позаимствовал.


[Закрыть].

Близкие отношения Иеронима с этими выдающимися женщинами, которыми он восхищался, возможно, еще больше, чем они восхищались им, а также его неустанные нападки на безнравственное римское священство и высшие круги навлекли на него много несправедливой критики и необоснованной хулы, на которые он отвечал скорее недостойными насмешками и сатирой, чем в духе спокойного достоинства и христианской кротости. После смерти своего покровителя Дамаса, в 384 г., он покинул Рим и в августе 385 г. вместе с братом Павлианом, несколькими монахами, Павлой и ее дочерью Евстохией совершил паломничество «из Вавилона в Иерусалим, чтобы правителем его был не Навуходоносор, а Иисус». С религиозной верой и пытливым умом он побывал во всех святых местах Палестины, провел какое‑то время в Александрии, где слушал лекции знаменитого Дидима, посетил кельи на Нитрийской горе и наконец вместе со своими спутницами поселился в родном городе Искупителя, чтобы оплакивать, как он выразился, грехи своей юности и остеречь себя от новых грехов.

В Вифлееме он до самой своей смерти руководил монастырем, построил больницу для всех странников, кроме еретиков, продолжал свои неустанные литературные исследования, написал несколько комментариев и закончил улучшенный латинский перевод Библии – самый благородный памятник его жизни – но участвовал также в яростных литературных спорах не только с оппонентами церковной ортодоксии, такими как Гельвидий (против которого он выступал и раньше, в 384 г.), Иовиниан, Вигилантий и Пелагий, но и со своим давним и испытанным другом Руфином и даже с Августином [368]368
  Его спор с Августином по поводу толкования Гал. 2:14 важен для понимания морального характера двух самых знаменитых латинских отцов церкви. Иероним усматривает в разногласиях между Павлом и Петром в Антиохии осторожный пастырский прием: он полагает, что Павел упрекал старшего апостола не искренне, но только ради эффекта, чтобы отвратить иудеев от неверных представлений о действенности церемониального закона. Августин, с его тонким чутьем на истину, был справедливо оскорблен таким толкованием, с помощью которого спасалось достоинство Петра, но Павел становился обманщиком. Августин сообщил Иерониму о своем мнении, но тот весьма высокомерно указал ему на незнание грамматики. Позже они помирились. См. послания обеих сторон в собрании сочинений Иеронима, Opera,ed. Vall., tom. i, 632 sqq.; о споре см. также трактат Мелера в его Vermischte Schriften,vol. i, p. 1–18.


[Закрыть]. Палладий утверждает, что из‑за своей ревности Иероним не терпел рядом с собой других святых и изгнал из Вифлеема многих благочестивых монахов. Он жаловался на толпы монахов, которых привлекала в Вифлеем его слава [369]369
  «Tantis de toto orbe confluentibus obruimur turbis monachorum».


[Закрыть]. Остатки римской знати, разоренные при разграблении Рима, также устремлялись к нему в поисках пропитания и крова. Кроме того, его покой нарушали вторжения варваров–гуннов и еретиковпелагиан. Он умер в преклонном возрасте, в 419 или 420 г., от лихорадки. Позже его останки были перенесены в римскую базилику Мария Мадджоре, но несколько их подделок выставлялись и суеверно почитались во Флоренции, Праге, Клюни, Париже и Эскуриале [370]370
  Иезуит Стилтинг, автор Vita Hieron.в Acta Sanctorum,почти тридцать страниц посвящает рассказу о поклонении ему и его останкам после смерти.


[Закрыть].

Римская церковь считает Иеронима одним из самых выдающихся своих учителей и канонизированных святых, но, вместе с тем, некоторые беспристрастные историки–католики осмеливаются все‑таки признать и осудить его бросающуюся в глаза непоследовательность и бурные страсти. Протестанты же, ищущие истину, склонны считать, что Иероним действительно был выдающимся и принесшим много пользы ученым, ревностным энтузиастом в том, что считалось святым в его эпоху, но ему недоставало спокойного владения собой и подобающей глубины ума и характера, а в его личности, наряду с добродетелями, отразились и недостатки его эпохи и системы монашества. Следует заметить, к чести Иеронима, что при всем рвении и восхищении монашеством он прекрасно видел и изобличал лицемерных монахов и монашек, яркими красками описывал опасности меланхолии, ипохондрии, лицемерия и духовной гордости, которым были подвержены представители данного института [371]371
  Большинство католических биографов, такие как Мартиане, Валларси, Стилтинг, Дольчи, и даже англиканин Кейв восхваляют Иеронима. См. также Selecta Veterum testimonia de Hieronymo ejusque scriptisв издании Vallarsi, tom. xi, pp. 282–300. Тиллемон, однако, вследствие своих янсенистских симпатий к Августину склонен к более здравому суждению, в чем его строго упрекает Стилтинг. Монталамбер ( l. с.i, 402) хвалит его как гениального человека, вдохновенного, ревностного, склонного к покаянию, пылко верующего и обладавшего богатейшими знаниями, но периодически упоминает о его «почти дикарской несдержанности» и «той неистощимой горячности, которая иногда превращалась в чрезмерную страстность и аффектацию». Доктор Джон X. Ньюмен, еще до своего перехода от пьюзианства к католичеству, указывает на то, сколь расходятся нормы морали и благоговение перед авторитетом Римской церкви при оценке личности Иеронима: «Я не постесняюсь сказать, что, если бы он не был святым, я бы вздрагивал от некоторых моментов в его посланиях и взглядах; но при нынешнем положении дел я вздрагиваю скорее от того, что становлюсь в оппозицию общепринятому в католическом (?) мире признанию его святости и совершенства» (Church of the Fathers,263, цитирует Робертсон). Лютер также смело нарушил традицию, но, забывая о великой ценности Вульгаты даже для его перевода Библии на немецкий язык, впал в противоположную крайность и несправедливо принижал заслуги Иеронима, несколько раз высказываясь об этом отце церкви с явной антипатией, обвиняя его в том, что он вообще не умел писать о Христе, а писал только о постах, девственности и бесполезных монашеских упражнениях. Ле Клерк изобличает его недостатки очень умело, хотя и несправедливо, в своих Quaestiones Hieronymianae(Amstel., 1700, более 500 страниц). Мосгейм и Шрек менее суровы, но последний сомневается, принес ли Иероним христианству больше пользы, чем вреда. Мнение протестантских историков позднего периода более благоприятно, скорее, в том, что касается учености Иеронима, но не в готовности примириться с моральными качествами его характера, множество несомненных слабостей которого видно из его посланий и противоречивых трудов.


[Закрыть].

§42. Святая Павла

Иероним: Epitaphium Paulae matris, ad Eustochium virginem, Ep.cviii (ed. Vallarsi, Opera,tom. i, p. 684 sqq.; ed. Bened. Ep.lxxxvi). Также Acta Sanctorumи Butler, Lives of Saints,sub Jan. 26.

Из многих учениц Иеронима самой выдающейся была святая Павла, образец римско–католической монахини. Иероним с присущей ему экстравагантностью начинает восхваление Павлы, написанное после ее смерти, в 404 г., следующими словами: «Если бы все члены моего тела превратились в языки и все мои суставы говорили человеческим голосом, я и тогда не смог бы сказать ничего, что было бы достойно святой и почтенной Павлы».

Она родилась в 347 г. в прославленном роду Сципионов, Гракхов и Павла Эмилия [372]372
  Ее отец прослеживал свою родословную до Агамемнона, а ее муж – до Энея.


[Закрыть]; в тридцать шесть лет она была уже вдовой и матерью пятерых детей, когда, под влиянием Иеронима, отказалась от богатства и почестей мира и начала вести самый строгий аскетический образ жизни. Об этом ходили подозрительные слухи, на которые ее духовный наставник с красноречивым негодованием отвечает в послании к Аселле: «Неужели нет других матрон в Риме, которые могли бы покорить мое сердце, кроме этой, которая все время скорбит и постится, вся покрыта грязью [373]373
  Отвращение к чистоте, неизменно сопровождавшее древнюю аскетическую святость, было достаточно неприятным и в монахах, но еще более неуместным и отвратительным в монахинях.


[Закрыть], почти ослепла от плача, проводит целые ночи в молитве, поет только псалмы, говорит только о Евангелии, радуется только воздержанию, вся жизнь которой – пост? Неужели ни одна не понравилась мне, кроме той, которую я никогда не видел за едой? Воистину, когда я стал почитать ее так, как того заслуживало ее целомудрие, неужели все добродетели покинули меня?» Далее он хвалится, что Павла знала наизусть почти все Писание; она даже выучила еврейский язык, чтобы петь вместе с ним псалмы на языке оригинала, и постоянно задавала ему экзегетические вопросы, на которые даже он мог ответить только отчасти.

Подавив в себе священные материнские чувства, Павла оставила свою дочь Руфину и маленького сына Токсотия, несмотря на их мольбы и слезы, в городе Риме [374]374
  «Neseiebat se matrem,– говорит Иероним, – ut Christi probaret ancillam».Здесь явно проявляется конфликт монашеской святости с естественными добродетелями, которые угодны Богу. Монталамбер цитирует этот спорный фрагмент с явным одобрением.


[Закрыть], присоединилась к Иерониму в Антиохии и совершила паломничество в Палестину и Египет. С искренней верой она преклонила колени у обнаруженного креста, как будто на нем еще был Господь, целовала камень воскресения, который откатил ангел, жаждущим языком лизала предполагаемую могилу Иисуса и проливала слезы радости, войдя в ясли Вифлеема. В Египте она отправилась в Нитрийскую пустыню, пала ниц у ног отшельников, а потом вернулась в Святую Землю и навсегда поселилась в городе, где родился Спаситель. Там она основала для Иеронима монастырь, который поддерживала финансово, и три женские обители, аббатисой которых была двадцать лет, до 404 г.

Она отказывалась от мяса и вина, несла, вместе со своей дочерью Евстохией, самое смиренное служение и, даже больная, спала на голой земле во власянице или проводила всю ночь в молитве. Она говорила: «Я должна обезобразить свое лицо, которое часто раскрашивала против веления Бога, измучить свое тело, часто принимавшее участие в идолопоклонстве, искупить долгий смех постоянным плачем». Ее щедрость не знала границ. Она хотела умереть в нищете и быть похороненной в чужом саване. Дочери она оставила множество долгов (она умерла в 419 г.), так как занимала деньги для благотворительности под высокие проценты [375]375
  Иероним говорит, что Евстохия надеялась выплатить долги своей матери – вероятно, с помощью других верующих. А Фуллер справедливо замечает: «Щедрость должна иметь границы, подобно потоку».


[Закрыть].

Похороны Павлы, продолжавшиеся неделю, посетило множество епископов из Иерусалима и других городов Палестины, а также бесчисленное количество священников, монахов, монахинь и мирян. Иероним пишет: «Прощай, Павла, и поддержи своего почитателя молитвами в старости!»

§43. Бенедикт Нурсийский

Григорий Великий: Dialogorum,1. iv, (написано около 594 г.; lib. ii содержит биографию святого Бенедикта, составленную по свидетельствам четырех аббатов и учеников святого Константина, Онората, Валентиниана и Симплиция, но полную поразительных чудес). Mabillonи другие авторы из бенедиктинской общины святого Мавра: Acta Sanctorum ordinis S. Benedicti in saeculorum classes distributa,fol. Par., 1668 – 1701, 9 vols, (до 1100), и Annales ordinis S. Bened.Par., 1703 – '39, 6 vols. fol. (до 1157). Jos. De Mege: Vie de St. Benoit,Par., 1690. Acta Sanctorum, и Butler, sub Mart. 21. Montalembert: The Monks of the West,vol. ii, book iv.

Бенедикт Нурсийский, основатель знаменитого монашеского ордена, названного в его честь, придал монашеству на Западе фиксированную и постоянную форму, тем самым возвысив его над восточным монашеством с его несовершенными попытками организации, и сделал монашество чрезвычайно полезным для практических, а иногда и литературных интересов Католической церкви. Таким образом, его можно считать патриархом западного монашества. Вот замечательный пример того, как простые, но здравые моральные правила могут оказывать неоценимое влияние в течение столетий.

Бенедикт родился в известном доме Аникия в Нурсии (ныне Норчия), Умбрия, около 480 г., в то время, когда политически и общественно Европа была разобщена и расколота. Казалось, что ее литература, мораль и религия обречены на неизбежную гибель. Он учился в Риме, но уже в пятнадцать лет бежал от развращенного общества других студентов и провел три года в уединении в мрачном, узком и недоступном гроте в Субиако [376]376
  По–латински Sublaqueumили Sublacum,в Папской области, на расстоянии более 30 английских миль, 48 км (Батлер говорит «около сорока», 64 км, Монталамбер, ii, 7, – «в пятидесяти милях», 80 км), к востоку от Рима, на Тевероне. Батлер описывает это место как «бесплодную и устрашающую горную гряду, рядом с которой есть долина, река и озеро».


[Закрыть]. Живущий неподалеку монах Роман время от времени приносил ему скудную пищу и спускал ее вниз на веревке с маленьким колокольчиком, звук которого возвещал отшельнику о прибытии куска хлеба. Там Бенедикт прошел через обычную для отшельников схватку с бесами и с помощью молитвы и аскетических упражнений обрел редкую власть над природой. Однажды, как сообщает нам папа Григорий, обольщение похоти столь сильно искушало его воображение, что он чуть не покинул свое убежище, чтобы отправиться на поиски одной красивой женщины, с которой был раньше знаком, но потом он собрался с силами, снял свою одежду из шкур и голым катался по терниям и колючкам рядом со своей пещерой, пока нечистый огонь чувственной страсти не угас навеки. Семьсот лет спустя святой Франциск Ассизский посадил на этом месте духовной битвы два розовых куста, которые выросли и пережили тернии и колючки Бенедикта. Постепенно Бенедикт обрел известность, и окрестные пастухи, которые сперва принимали его за дикого зверя, начали поклоняться ему как святому.

После этого периода отшельничества он начал трудиться на благо монастыря. В прилегающем горном районе он учредил, один за другим, двенадцать монастырей, в каждом из которых было по двадцать монахов и настоятель, а сам он надзирал за всеми ними. Гонения со стороны одного недостойного священника вынудили его оставить Субиако и удалиться в дикие, но живописные горы в окрестностях Неаполя, на границе Самния и Кампании. Здесь он уничтожил пережитки идолопоклонства, обратил своими проповедями и чудесами в христианство многих жителей–язычников, а в 529 г., преодолев много трудностей, на руинах храма Аполлона построил знаменитый монастырь Монте Кассино [377]377
  Monasterium Cassinense.Он был разрушен ломбардами уже в 583 г., что, как говорят, и предсказывал Бенедикт, но был восстановлен в 731 г., освящен в 748 г., снова разрушен сарацинами в 857 г., восстановлен около 950 г. и, более полно, в 1649 г. после многих других бедствий, затем освящен в третий раз Бенедиктом XIII в 1727 г. Монастырь обогатился и расширился под покровительством императоров и пап, в недавнее время лишился своего громадного дохода (который в конце XVI века составлял 500.000 дукатов), но сохранился по сей день. В дни великолепия, когда его аббат был первым бароном Неаполитанского королевства, под его началом было более четырехсот городов и сел, а в самом монастыре – несколько сотен монахов, но в 1843 г. их осталось всего двадцать. В монастыре была собрана впечатляющая библиотека. Монталамбер ( l. с. ii, 19) называет Монте Кассино «самым могущественным и прославленным монастырем католического мира, прославленным в первую очередь потому, что здесь Бенедикт создал свой устав и сформировал образец для подражания тем бесчисленным общинам, которые подчинились ему». Он цитирует также поэтическое описание этого монастыря из «Рая» Данте. Луиджи Тоски опубликовал в Неаполе в 1842 г. полную историю этого монастыря в трех томах.


[Закрыть], альма матер и столицу своего ордена. Здесь он трудился четырнадцать лет, до своей смерти. Хотя он не был рукоположен священником, его жизнь была скорее жизнью миссионера и апостола, чем жизнью отшельника. Он возделывал почву, кормил бедных, исцелял больных, проповедовал окрестному населению, наставлял молодых монахов, которые стекались к нему во все большем количестве, и организовывал монашескую жизнь в соответствии с определенным методом или уставом, который сам он сознательно соблюдал. О его власти над сердцами людей и о том уважении, с которым к нему относились, говорит визит Тотилы, варварского короля, победившего римлян и правившего Италией, который в 542 г. простерся ниц перед святым, выслушал его упреки и увещевания, просил его о благословении и покинул его лучшим человеком, но после десяти лет правления пал, как предсказывал Бенедикт, в великом сражении с греко–римской армией под командованием Нарсеса. Приняв святое причастие и помолившись у подножия алтаря, Бенедикт умер 21 марта 543 г. и был похоронен рядом со своей сестрой Схоластикой, которая учредила женскую обитель рядом с Монте Кассино и умерла за несколько недель до него. Они встречались только раз в год у подножия горы для молитвы и благочестивой беседы. В день смерти Бенедикта двум монахам было видение звездной тропы, ведущей от Монте Кассино на небеса, и голос сообщил им, что этой тропой Бенедикт, возлюбленный Богом, взошел на небеса.

Доверчивый биограф Бенедикта папа Григорий I во второй книге своих «Диалогов» приписывает ему чудесные пророчества и исцеления, даже воскрешение мертвых [378]378
  Григорий, Dial,ii, 37.


[Закрыть]. Признавая, что Бенедикту недоставало мирского образования и духовного знания, Григорий I называет его ученым невеждой и необразованным мудрецом [379]379
  «Scienter nesciens, et sapienter indoctus».


[Закрыть]. Как бы то ни было, Бенедикт обладал талантом законодателя и занимает первое место среди основателей монашеских орденов, хотя его личность и жизнь намного менее интересны, чем личность и жизнь Бернара Клервоского, Франциска Ассизского и Игнатия Лойолы [380]380
  Батлер сравнивает его даже с Моисеем и Илией. «Избранный Богом, как новый Моисей, чтобы вести души верующих в истинную землю обетованную, царство небесное, он был богат выдающимися духовными дарами, в том числе чудотворением и даром пророчества. По–видимому, его, как нового Елисея, Бог наделил невероятной властью над природой и, подобно древним пророкам, даром предвидеть будущие события. Часто он укреплял слабеющую отвагу своих монахов и крестным знамением побеждал дьявольские уловки; при строительстве монастыря его краткая молитва делала тяжелые камни легкими, и, в присутствии множества людей, он воскресил послушника, придавленного рухнувшей стеной Монте Кассино». Монталамбер опускает наиболее невероятные чудеса, за исключением спасения Плацида из водоворота, о котором он повествует языком Боссюэ, ii, 15.


[Закрыть].