Текст книги "Миры Филипа Фармера т. 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

Улица была запружена толпой, собравшейся вокруг трупа, придавленного гранитной глыбой, которая свалилась во время землетрясения. Смерть никого не пугала и не притягивала. Просто в ней было нечто такое, отчего все стояли и ждали, тогда как где-то их дожидались срочные дела.

Джек тоже ждал. Он уже и так опоздал на службу, но не собирался пропускать интересное зрелище, даже если его выгонят с работы. От увольнения он, конечно, не пришел бы в восторг, потому что сидеть без работы – хуже некуда. Но он хотел увидеть, что несет с собой смерть.

Вдалеке послышались слабые звуки сирены. Расстояние было порядочным, и Кулл еще успел бы зайти в магазин и купить – или попытаться купить – пакетик самокруточного.

Хозяина не было видно. Раб, черный демон огромного роста, который настаивал, чтобы его называли дядей Томом, раскладывал товары по полкам и на прилавок, откуда они упали. Не разгибаясь, он поднял глаза на посетителя и радостно ухмыльнулся. На чернильно-черном лице блеснули клыки цвета белой зубной пасты. Он был гораздо чернее всякого негра, потому что самые черные негры на самом деле – не черные, а темно-коричневые. Крутые завитки волос были коротко подстрижены, а губы выглядели такими толстыми, что он казался карикатурой на конголезца.

– Да, сэр, масса Кулл? – произнес он. – Чего изволите, сэр, мистер, ваша светлость?

– Дядя Том, – сказал Кулл. – А пинка в зад не хочешь?

И тут же рассердился на себя за эти слова, потому что дядя Том сам побуждал его к этому, надеясь, что тот так и сделает.

– О ваша светлость, масса Кулл, я никак не хотел разобидеть вас, что вы, нет, сэр. Я только старый бедный черномазый, ваша светлость, и завсегда стараюсь ладить с моими белыми господами Я извиняюсь, что оскорбил ваши чувства, мистер. Пожалуйста, не бейте меня, масса. Я вылижу вам пятки и поцелую в зад, мистер, только вы уж потешайтесь над нами, негожими цветными; так нам и надо. Я только старый бедный черномазый..

– Заглохни, ради Бога, – проговорил Кулл.

Он был разочарован. Демон нашел способ подкалывать и поддразнивать людей, а когда ему говорили, что он не человек и не должен изъясняться как негр, он напоминал, что негров тоже людьми не считают.

К тому же он был ангелом черномазых (по его выражению) и до Падения всегда так говорил. Служил он, по его рассказам, самому Святому Михаилу. Сообщив это, он обычно смеялся, обнажая клыки, сверкавшие на черном, как головешка, лице, и говорил, что Падение вовсе не было для него унизительным. На небесах ему жилось не лучше. Может, конечно, потому, что Святой Михаил – из самого что ни на есть высшего общества, а здесь, внизу, ему приходится прислуживать белому отребью.

При этих словах он получал пинка пониже пояса, что ничуть не отражалось на его самочувствии, но зато, как правило, принуждало задиру взвыть от боли. Если забияка при этом выходил из себя от злости, то начинал грозиться линчевать дядю Тома. Тогда за этим следовала еще одна душераздирающая сцена, когда дядя Том становился на колени и воздевал руки, униженно умоляя обидчика пощадить его. Все это время дядя Том пребывал обычно в полном восторге от самого себя, причем обидчик знал об этом, и ему ничего не оставалось, как только ругаться и снова угрожать. Если бы дело все же дошло до суда Линча, Правители, не мешкая, расстроили бы замыслы толпы и сурово наказали всех участников. Как и повсюду, здесь правил Закон.

С другой стороны, дядя Том не осмелился бы прогулять работу. Закон касался и его.

– Где хозяин? – спросил Кулл, зная, что дядя Том сейчас потешается про себя над его побагровевшей физиономией.

– Да неужто не видите, мистер, вон же, на улице! Под глыбой! Бедный масса, лежать ему вскорости в сырой темной могилке!

Что было неправдой, о чем он знал так же хорошо, как Джек Кулл. В этом замкнутом в себе мире могил не бывает. А если и бывают, то ненадолго.

И насчет того, чье тело лежит под камнем, дядя Том наверняка тоже соврал.

– Слушай, нечистый, – сказал Кулл. – Ты ведь пытаешься спровоцировать меня, чтобы я схватил пригоршню твоего табаку и побежал по улице, разве не так? А ты, конечно, тут же начнешь вопить «Держи вора!»

Дядя Том с невинным видом округлил глаза:

– Как можно, хозяин! Только не бедный нечистый! Я отродясь такого не говорил, вы же знаете! А ежели вам приспичило тащить меня в суд, масса, то, может, вы пойдете на попятный, а я как есть прошу прощения, коли чего-то не то сказанул, хозяин! Этот бедненький черномазый намотал себе на ус, сагиб. Он больше ни в жизнь не будет искушать человека! Нет, сэр, теперича я знаю свое место в обществе!

Кулл боролся с искушением. Обливаясь потом, он осмотрел магазин. Может, рискнуть? Заключить сделку с дядей Томом?

Нет! Он уже прошел через тяготы такого пути. Правителям нетрудно определить местонахождение каждого в любое время, когда им захочется.

– Мне нужен табак, – проговорил Джек. – А твой магазин как раз по пути ко мне на работу, другого нет. Ты мне продашь немного?

Дядя Том с хитрецой улыбнулся:

– Вы ведь знаете, что нам, бедным нечистым, не дозволяется торговать с белыми. Мы ведь всё больше орудуем шваброй да машем тряпкой, рубим дрова да черпаем воду. Нет, сэр, не могу я нам ничего продать.

– Ты хочешь сказать, что мне придется сегодня остаться без курева? – задохнулся от гнева Кулл, чувствуя, что бессилен что-либо изменить.

– Решать вам, бвана. Помочь не могу. Я очень извиняюсь. – И дядя Том, ухмыльнувшись, снова принялся раскладывать товары.

К тому времени рев сирены стал громче.

– Разве здесь нет женщины? – спросил Кулл. – Может, мне удастся договориться с ней?

– Да что вы, ваша светлость, – презрительно засмеялся Дядя Том. – Масса был очень религиозным, да. Он сам сказал: раз тут не заключаются браки, как на небесах, то он не собирается жить во грехе ни с одной женщиной!

– Ты мне осточертел, – сказал Кулл и вышел на улицу.

Сирена выла все оглушительнее. Через несколько секунд из-за угла показалась машина скорой помощи. Толпа подалась назад, пропуская ее. «Скорая помощь» остановилась в нескольких футах от глыбы, и завывания сирены стихли. С переднего сиденья соскочили водитель и пассажир. Еще двое спрыгнули с заднего. Один из них нес сложенные носилки, другой – два лома.

Кулл почувствовал себя обманутым – как и все в толпе.

На сей раз Икс не пришел.

Вместе с разочарованием Кулл испытал облегчение. Икса он видел дважды и оба раза замирал от страха. Дыбом вставали волосы на затылке, в жилах леденела кровь.

А сейчас он просто ушел. Что зря торчать там и глазеть, как четверо приподнимают глыбу и кладут труп в «скорую помощь» через заднюю дверцу? Он уже насмотрелся на подобные сцены. Всего через несколько часов покойник – но уже не мертвый – вернется и как ни в чем не бывало снова станет заведовать своим магазином. Смерть, или небытие, – название тут роли не играет – была в этом, месте непозволительной роскошью…

Откуда приехала «скорая помощь»? Кто ее сделал? Где? Что приводит ее в движение? Кому об этом известно? Внешне она походила на земные автомобили, хотя Кулл очень смутно помнил о них. Черная рама из металла или пластика, ветровое стекло, четыре колеса с резиновыми или пластиковыми шинами; руль, капот. Но какого рода двигатель скрывается под капотом, не знал никто. Решетки не было, не было ничего, что указывало бы на радиатор. А двигатель работал совершенно бесшумно.

Кто знает что происходит в этом мире? Кулл не знал. Он здесь… сколько же времени прошло? Два года или двадцать лет?

Солнце висело посреди неба, а само небо было не небом, а продолжением земли. Земля на расстоянии подымалась кверху и, постепенно округляясь, становилась небесным сводом. Поговаривали, что если бы под рукой оказался достаточно мощный телескоп, чтобы, пронизать взглядом атмосферу, то можно увидеть людей, шагающих у вас над головой вверх ногами; и башни, подобно сталактитам, свисающие вниз шпилями. Если бы появилась возможность обойти вокруг этого света, то в один прекрасный день вы бы очутились в такой точке, где, взглянув наверх, можно было: бы увидеть то самое место, откуда вы вышли в свое кругосветное путешествие.

Если… если… если. Телескопов, конечно, и в помине не было, хотя соорудить их, по идее, не составило бы труда. Как не было и никаких восхождений. О том, чтобы пересечь пустыню – уже не пылающую нестерпимым жаром, но все еще смертоносную, – не могло быть и речи..

Достаточно, было повнимательнее взглянуть на город из окна башни – и сразу становилось видно, что он подымается кверху. От такого жуткого зрелища кто угодно… как бы это выразиться? – свихнется.

Голый, с портфелем в руках, Джек Кулл шел по улицам города. Широкие городские магистрали между высокими башнями домов были заполнены такими же голыми, как он, мужчинами и женщинами всех возрастов – от двадцати и старше. Здесь не было ни младенцев, ни детей, ни подростков. Где они? В каком-то другом городе? Или где-нибудь еще, за пределами этого замкнутого мира?

Взрослые прибывали сюда в том же теле – или похожем, – каким обладали в другом мире, в земном. Им было столько же лет, сколько в момент смерти. У Кулла сохранились смутные воспоминания– как, впрочем, о большинстве эпизодов из своей предыдущей жизни, – что он погиб в автомобильной катастрофе. Кажется, ему было тогда около тридцати лет. У него была жена, трое детей в возрасте восьми, шести и трех лет. Жена, симпатичная блондинка, частенько ворчала. Кулл плохо помнил черты ее лица, но в памяти всплывали очень пухлые губы, красивый нос, круглый подбородок и ямочка на одной щеке.

Чем он занимался? Если его спросить, он бы ответил, что когда-то был инженером-электронщиком и отвечал за сбыт продукции, но сейчас он мало что помнил об электронике. Роковая авария случилась в разгар его успешного продвижения вверх в одной крупной организации. Другая машина (она поехала на красный свет, а может, это Кулл сам поехал?) навсегда оборвала его мечты. Не только об удачной карьере в компании, богатстве и власти. Рухнули все его надежды попасть на небо. Если бы он в момент гибели не был так зол на своего начальника, если бы ему дали возможность успокоиться, простить его, снова обрести чувство любви, которое он обязан испытывать ко всем людям (общность которых, к сожалению, включала и его начальника); если бы он в тот момент не питал ненависти к жене, которую подозревал в неверности, хотя и безосновательно; если бы он в ту самую секунду не повернул голову, заглядевшись на длинноногую брюнетку на тротуаре, которая соблазнительно покачивала бедрами; если бы… если бы…

Джеку это казалось несправедливым. Он был порядочным человеком и примерным христианином: активно поддерживал Церковь, являлся председателем нескольких благотворительных обществ и комитетов по социальному обеспечению, никого не убивал, если не считать военного времени, когда он с оружием в руках защищал свою страну; никогда не…

Да что толку думать об этом?

«Мы не становимся старше, – подумал он. – И это очень странно, потому что наше физическое состояние почти не отличается от того, что было на Земле. Мы едим и выделяем продукты жизнедеятельности, совокупляемся (но обходимся без рождения детей), страдаем от боли и испытываем удовольствие, истекаем кровью и даже умираем. Что-то изменилось в нас, и это что-то уберегает нас от старения и делает бесплодными».

Что-то, но не все. Но и этого довольно. Беззубый, у кого на Земле были вставные зубы, имел такие же и здесь. Два зуба у Кулла до сих пор соединялись золотым мостиком. Если на Земле у человека недоставало пальца, кисти, руки, ноги, глаза или яичка, то их у него недоставало и здесь. Слепой на оба глаза землянин видел здесь одним глазом, причем неизменно левым.

А вот душевнобольные, идиоты, дряхлые старики-маразматики, паралитики, страдающие пляской святого Витта, золотухой, слоновостью, сифилисом, рассеянным склерозом и так далее, стали здоровыми. И больше эти болезни к ним не возвращались.

Потерявшие глаз или конечность жаловались, разумеется, на несправедливость. Если возможно полностью исцелить больного и дряхлого, то почему так предвзято относятся к ним, хромым и увечным? Ответа нет. Кто назвал бы такой порядок справедливым?

Об этом не стоило даже задумываться, но в мыслях Кулл невольно обращался к занимавшим его вопросам.

И так, размышляя, он завернул за угол и увидел перед собой – как всегда по утрам (?) – Коммутатор.

Он размещался в одном из тех громадных и причудливых (пока Джек не привык) домов, которых в городе было предостаточно. Здание возносилось ввысь по меньшей мере на две тысячи футов, что по земным меркам считалось не так уж высоко. Зато в ширину оно простиралось на целую милю и было сложено из массивных каменных блоков. Таких исполинских Кулл никогда не видел, да и никто не видел. Каждый блок, вырубленный из гранита, порфира, диорита, базальта или мрамора, представлял собой пятидесятифутовый куб. Кубы были уложены друг на друга без всякого строительного раствора и поднимались вверх ступенями, каждая в два куба, так, что вся постройка напоминала собой вавилонские висячие сады. С каждого куба на прохожих смотрели вырезанные в камне тысячи ликов и статуек. Не фантастические морды горгулий, что для ада было бы вполне естественно, но человеческие лица; лица, которые отражали все оттенки эмоций, какие только известны человечеству.

Над их чертами трудились демоны. Но ни человек, ни дьявол никогда не занимались разработкой карьеров, чтобы добыть те исполинские глыбы, и не укладывали их одну на другую. Тогда кто же? Никто не знал. Демоны утверждали, что нашли город уже отстроенным подобным образом. И поселились в нем. Это происходило в то время, когда земля за пределами городских стен горела, как казалось тогда, вечным огнем, а человеческие существа, которые пришли сюда жить, поджаривались на нем, не умирая.

По обеим сторонам огромного здания возвышались две статуи, изображающие жаб, превращающихся в людей, или наоборот. Зияли широко разинутые пасти, через которые проходил воздух. В городе было много таких статуй, и благодаря им повсюду стоял несмолкаемый шум. С грохотом и свистом в пасти одних статуй врывался горячий воздух, с грохотом и свистом из пастей других вырывался холодный.

Над громадной аркой главного входа здания, куда Кулл направлялся, было высечено (человеческой рукой на древнееврейском языке): «НЕ ОСТАВЛЯЙ НАДЕЖДЫ». Он переступил порог и очутился в коридоре, ста футов в ширину и трехсот – в высоту, однако в длину не превышающем трехсот ярдов; затем через арку высотой в сто ярдов и шириной лишь в десять футов вошел в Коммутатор.

Помещение было вырублено из единой каменной глыбы, из чудовищного куба, выдолбленного изнутри так, что напоминало баскетбольный мяч с изнанки. Ряды сидений и проходы между ними начинались с дна и взбегали вверх по граням мяча. И по потолку. Так что некоторым демонам, которые когда-то пользовались этим помещением, приходилось, должно быть, сидеть вниз головой. А возможно, скульпторам с извращенным чувством юмора, вырезавшим сиденья на потолке, просто захотелось пошутить. Человеческим существам так и не удалось выяснить истину. На расспросы демоны отвечали одинаково: я, дескать, невежественный бес и ничего не помню.

Как бы там ни было, мужчины и женщины могли сидеть лишь до стенных граней у потолка, которые наклонялись вовнутрь. И почти каждое место было занято человеком, который в одной руке держал телефонную трубку, а в другой – графитовый карандаш из пластика, которым деловито писал на листе пергамента. Пергамент изготавливался из выдубленной человеческой кожи с удаленными волосами. Кожа была, конечно, белой или светло-коричневой, так как на черной коже записи становились практически невидимыми. А на коже писали, естественно, потому, что не было бумаги. А ее не было потому, что не было и деревьев, кроме каменных, а из листьев каменных деревьев бумага получалась никуда не годной.

Коммутатору кожа поставлялась через различных посредников. Вопросов Коммутатор не задавал, но сполна расплачивался всевозможными странными товарами, которые запрашивали поставщики. Иногда Правителям удавалось захватить поставщиков. Тогда на Коммутаторе некоторое время ощущалась нехватка «бумаги», пока кожевенники не вербовали и не обучали новых работников. Предполагалось, что Правители могли бы разогнать всю организацию сверху донизу, захоти они всерьез заняться этим. Но они действовали, не прибегая к магии, и использовали либо человеческие, либо дьявольские руки. А сотрудничавших с Правителями людей обычно забивали камнями на улицах до смерти или ловили и пытали веред тем, как разорвать на части.

Люди, сидевшие у телефонов, поспешно записывали, затем подзывали гонца. Тот мчался вверх по ступенькам прохода, забирал записи и бежал вниз, на дно чаши, которое занимал большой каменный помост, окруженный широким проходом. У подножия помоста за каменными столами сидели служащие и отвечали, на телефонные звонки. Это были сортировщики. Они брали записки у сидящих вдоль стены и, если содержание, по их мнению, было важным, вручали документ гонцу. А тот передавал его Председателю.

Председатель сидел на огромном троне из полированного диорита в центре помоста. Огромное седалище отличалось крайней простотой, и, несмотря на массивность, ничего не стоило заставить его вращаться легким толчком ноги. Сколько-нибудь заметного промежутка между престолом, который весил, пожалуй, тонны две, и помостом, на котором он покоился, не было. Однако между основанием трона и помостом не могло не быть слабого сцепления или же внизу имелся какой-то механизм. Усилия приподнять трон не увенчались бы успехом, но он легко поворачивался вокруг своей оси, а если сильно подтолкнуть, то вращался довольно быстро.

Председатель был крупный мужчина в возрасте, как он утверждал, семидесяти физических лет, но 1700 хронологических. То есть относительно времени Кулла и не считая времени, проведенного в аду, что вообще нельзя считать ни временем, ни вечностью. Голову и лицо Председателя покрывали длинные седые волосы; в бороду, ниспадавшую до худых щиколоток, он заворачивался, словно в мантию, прикрывая свое (предполагаемое) увядшее мужское достоинство. Он называл себя Анджело – странное имя для обитателя ада. Поговаривали, будто он знаком с Данте, который, по тем же слухам, тоже живет в этом городе.

Ад был донельзя наводнен всякими противоречивыми слухами. Кому об этом знать, как не Куллу, который жил среди них?

Едва Кулл вступил в помещение, на него обрушилась лавина звуков: голоса, звонки сотен телефонов. И так как он опоздал – если верить огромным песочным часам у входа, – ему следовало поспешить к своему рабочему месту. Но, взглянув на лица пришедших раньше, он в ужасе остановился. Он смотрел, не веря своим глазам. Так и есть! Каждый из присутствовавших, за исключением Председателя, был чисто выбрит! Ни единого признака усов!

Кулл почувствовал себя униженным, смешным и, что хуже всего, обманутым. Почему никто из его так называемых друзей не предупредил, что усы из моды вышли? Ну и друзья, нечего сказать! Они не прочь уязвить его, будто не видят разницы между ним и врагами. И вот сейчас на него обращали внимание не только потому, что он опоздал. Над ним смеялись. Он ничего не мог с этим поделать. Если броситься отсюда наутек и дома сбрить немодные усы, то он еще больше опоздает, и Председатель, безусловно, будет недоволен. Да и насмешки только усилятся.

С опущенной головой и пылающими щеками Кулл пробрался между рядами вверх по ступеням и тихонько скользнул на свое место. Телефон на его столе звонил не переставая, будто человек на другом конце провода хотел поделиться с Куллом мировой сенсацией. Возможно, так оно и было.

Он взял трубку.

– Алло! Кто это? Что-нибудь стоящее? – произнес он.

Голос на том конце говорил на испорченном древнееврейском и с ритмичностью шведского.

– Говорит Свен Ялмар. Из сектора XXБ-8Н/Б.

Кулл помнил наизусть огромную карту в соседней комнате и знал, где находится Свен. Не совсем, может, точно, так как схема города после недавнего расширения наверняка изменилась. Джек полагал, что из-за землетрясения телефонные линии оборвутся, но, очевидно, повреждение устранили довольно быстро.

– А как же – конечно, стоящее, – отозвался Свен. – Сколько, падших ангелов могут поместиться на острие иглы?

– У вас в Скандинавии все такие умники? – поинтересовался Кулл. – Ты разве не знаешь, как мы заняты? У тебя что, время. лишнее и поэтому ты решил позвонить сюда и донимать нас своими дурацкими шутками?

– Время? Это здесь-то? Теперь ты взялся за шуточки? Нет, агент Кулл, я тебе позвонил не для того, чтобы выслушивать оскорбления. У меня сенсационный материал. Во всяком случае, мне так кажется.

– Ах, тебе кажется? – повторил Кулл. – Позаботься лучше о подтверждении своих слов! Я подам на тебя жалобу за то, что ты тратишь мое время. А то неровен час, я сверну себе шею, пока гоняюсь за химерами.

– О Боже! – воскликнул Свен. – Еще и смешанные метафоры в придачу. Какое тебе еще нужно подтверждение? Я сказал, что у меня есть горячая информация, но я не в состоянии предоставить тебе подписанный и засвидетельствованный под присягой документ.

Насколько мне известно, тот парень, похоже, псих. Один дьявол знает, сколько здесь таких.

– Парень? – переспросил Кулл. – Какой парень?

– Я знаю его только по имени – Федор, а фамилию он никогда не говорит. Называет себя Славянином-Юродивцем. Лысый, бородатый балбес. Выглядит так, будто пережил ад еще до того, как покинул Землю. Да он и сам может побеседовать с тобой. Заговаривается немного, но убеждать умеет, что есть то есть, будто сам Сатана. Погоди немного! Не вешай трубку! Сейчас приведу его!

И он убежал, прежде чем Кулл успел прокричать, чтобы тот не занимал линию. На Кулла смотрел Председатель, от взгляда которого у того затряслись поджилки. Ясно одно: или Свен должен предъявить нечто из ряда вон выходящее, или гореть им обоим синим пламенем – может, даже буквально. Коммутатор пользовался жестокими и действенными методами расправы за ошибки и наведения дисциплины. Укрыться было невозможно. Кому и знать об этом, как не Куллу, который выследил и поймал нескольких из тех, кто решил бросить работу на Коммутаторе? Стоило однажды наняться туда и узнать его секреты, и ты влип. Выхода не было.

Кулл нервно забарабанил пальцами по каменной столешнице и до крови закусил губу. В чем тут же раскаялся, так как вкус ее напомнил ему о наказании, которому подвергался прогневавший Председателя – Кулл уже видел такое.

Несмотря на постоянный приток прохладного воздуха из древней и невидимой, но вечнодействующей вентиляционной системы, Кулл обливался потом. Ему показалось, что прошел целый час (а может, и правда час), прежде чем голос Свена зарокотал в его ухо:

– Извини, Кулл, что так задержался. Он здесь! Федор!

– Вот и я, Федор, Славянин-Юродивец! – произнес визгливый голос. – У меня интересное сообщение, просто грандиозное!

«Еще один псих», – подумал Кулл.

– Короче, – сказал он. – Вы уже и так чересчур долго занимаете линию. Просто изложи мне суть своего сообщения. И если я посчитаю его стоящим, можешь рассказать поподробней. – И добавил: – А ты, случайно, не звонил сюда раньше? Уж больно твой голос кажется мне знакомым.

– Никогда, – ответил Федор. – Вы – первый человек по имени Кулл, с которым я разговариваю.

– Ладно. Выкладывай.

– Слушайте, – взволнованно заговорил Федор, – вам известна теория Перевода? То есть что рождение – это перевод с одного языка, жизни, на другой язык, жизнь. И что смерть – это еще один перевод. На один из двух возможных наречий. Небеса или ад. А возможно, и трех, потому что не следует забывать о чистилище невинных и праведников. А может, даже четырех, поскольку надо учитывать еще и чистилище для грешников, хотя, конечно, доказательств, что таковое существует, нет.

С другой стороны, мир, в котором мы живем, быть может, и есть чистилище, а не ад. Если так, то у нас есть надежда. Но если это чистилище, то почему нам не сказали об этом? Разве мы не должны звать, за что страдаем и что нам делать, чтобы отсюда выбраться?

Но те же доводы можно повторить и в том случае, если это– ад. Почему нам не сказали, за что мы здесь и куда пойдем, если вообще куда-то пойдем?

Вы, конечно, вправе возразить, что то же самое можно отнести и к Земле. Там мы тоже не знали, откуда пришли, почему мы там и куда отправимся дальше. Но я мог бы ответить, что там мы имели возможность выяснить суть явлений, которые многие из нас считали тайнами. Церковь говорила нам, что есть что, а сама заимствовала свои знания – и, как результат, авторитет – из Священных Писаний, которые были продиктованы Богом. О, Церковь никогда не могла рассказать нам всего в подробностях и даже в общих чертах. Но и того, что она рассказывала, было достаточно, чтобы снабдить нас якорем спасения, к которому мы могли привязать нашу веру; точкой опоры, от которой наша вера, брошенная против ветров сомнений, словно пробная нить паука, могла…

– Ближе к делу, – перебил его Кулл. И не удержавшись, нанес неизбежный ответный удар: – А ты-то здесь почему?

– Понятия не имею – если это ад. Потому что я верил и сейчас верую. И я был жалким и подлым закоренелым грешником. Грешником, говорю вам! Но я верил и любил Его! И Человека я тоже любил! Или Его в Человеке! И Человека в Нем!

– Твои беды меня не волнуют, – проронил Кулл. – Расскажи мне что-нибудь стоящее.

– А под стоящим, – продолжал он, – я подразумеваю информацию по одному или трем вопросам. Вопросы следующие: первый – точное местонахождение и личность мужчины или женщины, которые не могли бы здесь находиться, если бы это был ад. Второй – личность Икса, темного мессии, подставного Христа. – О третьем он не сказал.

Кулл слышал его тяжелое дыхание.

– Говори же! – нервно произнес Джек, устрашенный взглядом Председателя, вновь остановившимся на нем. – В чем дело?

– Возможно, – сказал Федор, – я сумею помочь вам. Но мне нужно отойти немного от главного. Скорее даже не отойти, а постепенно подвести к тому, о чем я хочу сказать. Иначе смысл моего сообщения будет неясен без вступления, без основы как таковой. Наберитесь терпения. Почему бы нет? Когда перед нами вечность…

– Перед тобой – может быть. Но не передо мной, – перебил его Кулл, чувствуя, как пот струится по коже.

– Вам, разумеется, известен тот факт, – начал Федор, – что Христос спустился на три дня в ад, пока Его тело находилось в гробнице. Три дня, когда Он проповедовал истинного Бога и таким образом освободил добродетельных язычников и дохристианских евреев, которых осудили на мучения в аду, пока не придет Он. И Он выпустил их на свободу. Его появление и пребывание в аду позволила им пойти на небо. Итак, Авраам, Моисей, Сократ, Раутама – все они и многие из тех, кто искал Истинный Свет, но были не в состоянии видеть его, так как Он еще не пришел, – все они верили Ему и поэтому смогли выйти из ворот ада…

– Об этом и уже слышал, сказал Кулл, – но так и не нашел человека, который смог бы сказать, что лично видел, как хоть кто-то из тех дохристиан действительно покидал ад. Подумай сам, ведь никто и никогда не видел в городе верующего из дохристианской эры. А если кто и рассказывал о подобных вещах, то при ближайшем рассмотрении весь его рассказ рассыпался. Все врут. Бог свидетель, как я устал от разговоров, сколько тысяч миль исходил до кровавых мозолей, сколько тысяч мужчин и женщин нашел и расспросил – тех, кто был здесь, когда сюда спустился Христос. Или некто, выдававший себя за него.

– Но он ушел отсюда?! – пронзительно закричал Федор: – Он ушел?

– О чем ты, черт возьми, толкуешь?

– А если, предположим, был такой Человек, который раскаялся в своих грехах? Но слишком поздно. И от падших Ангелов он услышал, что сюда должен спуститься Христос и остаться на три дня. И тогда с лучшими намерениями он ловко обратился ко злу и среди профессиональных злодеев, демонов, блестяще проявил себя. Учтите, в то время демоны количественно превосходили людей. И этого человека удостоили чести – или, наоборот, обесчестили тем, что приняли в сообщество демонов; и событие это вызвало всеобщее ликование в аду.

И вот настал день, когда Христос спустился в ад, где Его схватили и заточили в тюрьму – каким образом, нам знать не дано. Мы можем лишь предполагать, что все это было проделано отнюдь не сверхдемонической силой. Конечно, без Его согласия Его бы не заточили. Но по каким-то соображениям Он молча согласился.

А на этого человеческого оборотня, воплощение Зла пал выбор представлять личность, которая могла бы выдать себя за Христа, вернувшегося на Землю. Но стоило ему появиться на земной поверхности и вновь обрести земное обличье, как он повел двойную игру. Только на этот раз он изменил аду и отказался выполнять дьявольские замыслы. А может, с небес ему в качестве награды разрешили по-настоящему вознестись? В то время как подлинный Христос ради спасения одной священной души, заблудшей, казалось бы, навеки, с радостью остался в своей тюрьме?

Или, если не в стенах тюрьмы, то в пределах ада? И стал Иксом, темным мессией, черным Спасителем?

А человек, который вышел из гробницы в саду, не позволил Марии дотронуться до него – Noli me tangere![7]7
  Не тронь меня! (лат.)


[Закрыть] – потому что все еще пребывал в демоническом состоянии. Рука Марии своим прикосновением сняла бы с его одеяния не живительный разряд добродетели, но пронизывающую вспышку порока. А Фома Неверующий не пострадал только потому, что небесные правители или правитель – приняли к тому времени решение о внутренней сущности лже-Христа. И переключили огромный потенциал зла, содержавшийся в его одеянии и плоти, на добро. В моей гипотезе, надо признать, это слабое место, так как только по доброй воле может человек отвернуться от добра и стать на путь порока.

Все, что я рассказал вам, конечно же, только мои размышления, догадка. Возможно, лже-Христос ошибался, когда творил зло в аду, чтобы делать добро на Земле и на небесах. Он, наверно, понял, что цель не оправдывает средства и что творить зло – даже по отношению к грешникам, которые так или иначе осуждены на вечные муки, тоже является злом. И ему позволили так быстро спастись только затем, чтобы над ним свершилось еще более суровое, беспощадное возмездие.

После глотка земной свободы его вернули в ад. А само вознесение – это ложь. Ложь во спасение. Ведь Христос все еще находился здесь, то есть в аду. Апостолы думали, что он возносится, а на самом деле он (беглец) опускался. Что-то вроде небесно-земноадской теории относительности, если так можно выразиться.