Текст книги "Магический лабиринт"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Может, и будет, если мы постараемся, подумал он.

Все, кроме Ах-К'ака и Гильгамеша, сели в большую лодку, столкнули ее на воду, влезли и принялись вытирать ноги. Бартон досконально изучил табличку-карту, запомнив ее наизусть. Стоя на помосте у штурвала, он нажал одну из клавиш, и панель осветилась. Обозначений под клавишами не было, но на схеме показывалось, для чего они предназначены.

Одновременно с подсветкой на экране вспыхнул ярко-оранжевый цилиндр – башня.

– Можно трогаться, – сказал Бартон, нажимая вторую клавишу. – Ну что – вперед?

– Вперед, на встречу с мудрецом из страны Оз, Королем-рыбаком! – сказал Фрайгейт. – К Священному Граалю!

– Если Грааль и вправду священный, – засмеялся Бартон, – что мы-то тогда здесь делаем?

Что бы ни двигало лодку – не было ни вибрации, ни следа за кормой, – она быстро шла вперед. Скорость регулировалась с помощью пластиковой груши, прикрепленной к штурвалу справа Для этого грушу следовало сжать или отпустить. Бартон, повернув штурвал так, чтобы изображение башни передвинулось из правого угла экрана в его центр, начал жать грушу. Лодка резала волны, идя по морю наискосок. Брызги мочили сидящих сзади, но Бартон не сбавлял хода.

Он то и дело оглядывался. В темноте и тумане он не видел даже кормы, а пассажиры жались в кучку, напоминая в своих белых одеяниях души, перевозимые в ладье Харона.

Все молчали, точно и впрямь души усопших.

По словам Пахери, лодке Эхнатона потребовалось часа два, чтобы дойти до башни. Это потому, что фараон боялся вести ее на предельной скорости. Согласно показаниям радара «Парсеваля», диаметр моря составляет тридцать миль. А диаметр башни – миль десять. Так что от пещеры до нее – всего двадцать миль. Лодка фараона, наверно, ползла, делая не больше десяти миль в час.

Башня на экране быстро увеличивалась – и вдруг вспыхнула огнем.

Значит, цель совсем близко.

По инструкции теперь следовало нажать очередную клавишу. Бартон так и сделал, и два необычайно ярких носовых прожектора ударили в туман, осветив огромную закругленную стену.

Бартон отпустил грушу – лодка сразу сбавила скорость и начала дрейфовать. Снова включив энергию, Бартон развернул ее в направил к темной громаде. Он нажал еще одну кнопку и на гладкой на вид стене открылась большая овальная дверь, толстая, как в подвале банка.

Из нее лился свет.

Бартон сбросил тягу и повернул штурвал. Лодка стукнулась бортом о порог. Множество рук ухватилось за дверь, удержав лодку на месте.

– Аллилуйя! – завопила Блессид Грумз. – Мама, скоро я приду к тебе и воссяду по правую руку от Господа нашего!

Все остальные вздрогнули. Тишина, нарушаемая только легким стуком лодки о металл, была так глубока и всех так потрясло то, что башня наконец открылась перед ними, что вопль Блессид показался им чуть ли не святотатством.

– Тихо! – крикнул Фрайгейт и тут же засмеялся – Блессид легко его заглушила.

– Мама, я иду! – вопила она.

– Заткнись, Грумз! – сказал Бартон. – Не то я, ей-Богу же, вышвырну тебя за борт! Нашла место истерику закатывать!

– Это не истерика! Я ликую! Благодать Господня наполняет меня!

– Ну так держи ее при себе. Грумз сказала, что Бартону прямая дорога в ад, но подчинилась.

– Может, ты и права, – сказал он. – Однако мы все идем одной дорогой. Если там, внутри, рай, мы будем с тобой. Если ад…

– Не говори так! Это кощунство!

Бартон вздохнул. В общем и целом Блессид нормальна, но религиозный фанатизм заслоняет от нее и факты, и все противоречия ее веры. В этом она очень похожа на его жену Изабел, правоверную католичку, которая, однако, ухитрялась одновременно верить и в спиритизм. А ведь Грумз – сильная женщина, выносливая, никогда не жалуется и приносила большую пользу в пути, когда не пыталась обратить остальных в свою веру.

За дверью виднелся серый металлический коридор, описанный Пахери. От спутников египтянина, пораженных в этом коридоре неведомой силой, не осталось и следа. Сам Пахери побоялся идти с остальными и остался в лодке. Эхнатон и его люди упали на пол, и дверь закрылась так же бесшумно, как и открылась. Пахери не смог отыскать путь в пещеру, попытался спуститься на лодке через первый порог и очнулся на дальнем берегу Реки. Но теперь воскрешений больше нет.

Бартон расстегнул кобуру и сказал:

– Я пойду первым.

Он шагнул через порог. Теплое дуновение согрело ему лицо и руки. Бестеневой свет исходил, казалось, из стен, пола и потолка. В конце коридора виднелась закрытая дверь. Входная дверь открывалась с помощью стержней из серого металла, уходивших в серый же, шестифутовый куб у наружной стены. Основание куба сливалось с полом без всяких сварочных швов или болтов.

Бартон подождал, пока войдут Алиса, Афра, Нур и де Марбо, и не велел им отходить дальше десяти футов от двери. Потом крикнул:

– Давайте-ка сюда маленькую лодку!

– Зачем? – спросил Тай-Пен.

– Заклиним ею дверь, чтобы не закрылась.

– Но ее же раздавит, – сказала Алиса.

– Не думаю. Лодка сделана из того же материала, что Граали и башня.

– Но выглядит она ужасно хрупкой.

– У Граалей тоже тонкие стенки, и инженеры в Пароландо пытались взорвать их, разрезать, расплющить падающим молотом Ничего не вышло.

Свет из коридора падал на лица оставшихся в лодке – удивленные, восхищенные, бесстрастные. Попробуй определи по их реакции, кто из них Икс.

Вопрос задал один Тай-Пен, но это еще ничего не значит Китайцу всегда надо знать, отчего да почему.

Общими усилиями маленькую лодку подняли и просунули в дверь. Она плотно вошла в середину овала, и под ней осталось достаточно места, чтобы проползти тем, кто был в лодке, когда они передадут внутрь тюки и консервы.

Бартон отходил все дальше, уступая место вновь входящим Держа пистолет в руке, он велел Алисе достать свой. Остальные, увидев направленное на них дуло, остолбенели. Еще сильнее, они изумились, когда Бартон приказал им заложить руки за голову.

– Ты Икс! – сказал Фрайгейт.

– Ничего подобного! – смеясь, как гиена, сказал Бартон. Но сейчас я выведу Икса на чистую воду!

ГЛАВА 45

– Ты подозреваешь всех, кроме Алисы, да? – спросил Нур.

– Нет. Среди вас могут быть агенты – если это так, я предлагаю им назваться. Но я видел этиков во время их совета, и только двое в нашей группе напоминают своим сложением того, кто, как я думаю, может быть Иксом!

Бартон подождал. Было ясно, что, если здесь и есть агенты, сознаваться они не собираются.

– Прекрасно. Я объясню. Представляется очевидным, что Икс и Барри Торн, а возможно, и Одиссей – одно лицо. Тори и Одиссей были малы ростом и очень мускулисты. Лицом они тоже походили друг на друга, хотя у Одиссея торчали уши и он был намного смуглее. Но эти черты можно изменить искусственно. Этиков похожей наружности звали Лога и Танабур. Двое из нашей группы могут быть и тем и другим. Однако мне кажется, что инженер Подебрад, убитый на «Рексе», был Танабуром. Или Логой. Во всяком случае, мы и шагу не ступим дальше, пока я не допрошу с пристрастием этих двоих. – Бартон сделал паузу и сказал: – Это Гильгамеш, называющий себя древним шумером, царем Урука, и Ах-К'ак, так называемый индеец-майя!

– Но, Ричард. – тихо сказала Алиса. – Если ты слишком круто за них возьмешься, они могут просто покончить с собой.

– Слыхали, что она сказала? – гаркнул Бартон. – Нет? Что Иксу легко избежать допроса, покончив с собой! Но я-то знаю, что он этого не сделает! Иначе ему пришлось бы отказаться от своих планов, какими бы они ни были! Воскрешения из мертвых больше не будет! Итак… я решил наконец действовать, потому что дальше мы без него ничего не сможем сделать. Только Икс знает, как отключить газ или ультразвук, или что там еще сразило египтян. И еще я жду ответов на свои вопросы!

– Опомнись, приятель! – сказал Том Терпин. – А вдруг Икса среди нас нет? С огнем играешь!

– Я убежден, что он здесь. И вот что я намерен сделать. Если никто не сознается, я оглушу тебя, Гильгамеш, и тебя, Ах-К'ак. Вы мои главные подозреваемые. А когда вы начнете приходить в себя, я вас загипнотизирую. Монат Грраутут, арктурианин, а с ним мнимый Питер Джейрус Фрайгейт и Лев Руах когда-то загипнотизировали моего друга Казза. Не одни они умеют играть в эту игру. Я признанный мастер гипноза, и если вам есть что скрывать, я это из вас вытяну. В наступившей тишине все опасливо смотрели друг на друга.

– Ты злой человек, Бартон! – сказала Грумз. – Мы стоим у райских врат, а у тебя смертоубийство на уме!

– Убивать я никого не собираюсь – хотя готов это сделать, если придется. Хочу я одного – раскрыть эту тайну. Среди вас могут быть агенты. Я призываю их сознаться. Терять им нечего, а приобрести они могут многое. Поздно пытаться скрыть что-то от нас.

– Но… но, дорогой мой Бартон! – вскипел де Марбо. – Вы оскорбляете меня! Я никакой не агент и не этик! Я тот, кто я есть, и я ударю всякого, кто назовет меня лжецом!

– Если один из них или оба неповинны, – сказал Нур, – вина ляжет на тебя. Нельзя безнаказанно оскорблять невиновных. Кроме того, ты можешь превратить друзей во врагов. Нельзя ли загипнотизировать их, не прибегая к насилию?

– Мне это так же неприятно, как и тебе, – сказал Бартон. – Поверь мне. Но, возможно, этик и сам превосходный гипнотизер – и уж безусловно обладает повышенной сопротивляемостью. Я должен оглушить их, чтобы они не воспользовались этими своими способностями, и захватить их, когда они будут еще не совсем в себе.

– Но это так жестоко, Ричард, – тихо сказала Алиса.

– А теперь, – сказал Бартон, – бросьте свое оружие на пол. По одному и медленно. Ты первый, Нур.

Ножи и пистолеты заклацали о серый металл. Когда все разоружились, Бартон велел им отойти назад, а Алиса собрала оружие и сложила его в кучку у него за спиной.

– Руки не опускать.

Почти на всех лицах читался гнев, негодование, уязвленное самолюбие. Лица Гильгамеша и Ах-К'ака превратились в каменные маски.

– Подойди ко мне, Гильгамеш, – сказал Бартон. – В пяти футах от меня остановись и повернись спиной.

Шумер медленно двинулся к нему Сквозь его маску невозмутимости пробился гнев.

– Если ты ударишь меня, Бартон, я твой враг навеки. Я был когда-то царем Урука и происхожу от богов! Никто не смеет тронуть меня безнаказанно. Я убью тебя!

– Мне искренне жаль это делать, – сказал Бартон. – Но ты должен понимать, что дело идет о судьбе целого мира. Будь я на твоем месте, а ты на моем, я не стал бы тебя упрекать. Я возмущался бы, да, но я бы понял!

– Когда ты выяснишь, что я невиновен, уж лучше убей меня! Иначе сам будешь убит! Я правду говорю!

– Там видно будет. Бартон собирался в том случае, если окажется, что шумер не Икс, дать Гильгамешу под гипнозом команду простить его, Бартона, по выходе из транса. Он мог бы приказать забыть обо всем, но другие, несомненно, не преминут напомнить Гильгамешу.

– Руки за голову, – сказал Бартон. – Теперь повернись. Не волнуйся, очень больно не будет. Я точно знаю, с какой силой следует бить. Ты потеряешь сознание всего на несколько секунд..

Бартон занес пистолет над головой шумера, но тот с криком «Нет!» обернулся и выбил у Бартона оружие.

Алисе следовало бы выстрелить, но она вместо этого принялась лупить шумера по спине своим собственным пистолетом. Бартон, несмотря на всю свою силу, не устоял против геркулесовой мощи, Гильгамеша и был поднят на воздух. Он ударил шумера по лицу, пустив ему кровь и поставив синяк, а шумер вскинул его высоко над головой и швырнул об стену. Оглушенный Бартон сполз на пол.

Все подняли крик, а Алиса громче всех. Это не помешало ей наконец угодить рукояткой своего пистолета Гильгамешу по голове. Он пошатнулся и начал оседать.

Тут Ах-К'ак, проворный, несмотря на свою толщину, подскочив к Алисе, выхватил у нее пистолет и побежал в конец коридора.

Бартон попытался встать, крича:

– Держите его! Держите! Это этик! Икс! Икс!

Ноги у него были, точно надувные шары, из которых выходит воздух. Он снова опустился на пол.

Майя – нет, какой там майя! – хлопнул ладонью по стене слева от себя, и дверь в дальнем конце коридора сразу же ушла вбок.

Бартон попытался заметить место, куда ударил Икс. При нажатии на него, несомненно, включается какая-то аппаратура, не только открывающая дверь, но и обезвреживающая оружие, уложившее египтян.

Маленький тощий Нур, быстрый, как молния, схватил из кучи оружия пистолет и поднял его, держа обеими руками. Прогремел выстрел. Пуля ударила в дверь, за которой спрятался Икс, и в воздухе засвистели осколки пластика. Икс упал по ту сторону двери, мелькнув обутыми в черное ногами. Потом ноги исчезли.

Нур бросился за ним, но на пороге остановился, осторожно выглянул и сразу убрал голову. Пуля Икса расплющилась о стену около двери. Нур опустился на колени и снова выглянул. Снова грянул выстрел, но Нур, кажется, не пострадал.

К тому времени и другие, разобрав свое оружие, устремились к двери.

При всей бесполезности сожалений Бартон не мог не пожалеть, что не взялся сначала за Ах-К'ака.

Он крикнул Алисе, склонившейся над Гильгамешем. Она помогла ему встать. Плача, она подошла к Бартону и взяла его за руки.

В голове у него прояснилось, и ноги как будто стали потверже. Через минуту он совсем оправится.

– Фрайгейт! Тай-Пен! Терпин! – крикнул он. – Возьмите Гильгамеша! Все остальные – вперед! Вперед, пока он не запер дверь!

– Да он ушел! – прокричал Нур.

Трое названных подбежали, подняли тяжелого шумера и вынесли его за дверь. Бартон оперся на Алису, обняв ее рукой за шею, и они последовали за остальными. Добравшись до двери, он уже почувствовал, что может идти сам.

Терпин оставил на пороге свой Грааль, чтобы помешать двери закрыться… Как только Бартон с Алисой прошли, дверь поехала назад, наткнулась на Грааль и остановилась.

Нур показал им кровавые пятна на полу.

– Пуля ударила в стену, но осколки зацепили его.

Оба конца коридора тянулись куда-то в бесконечность. Свет был резкий, бестеневой. Ширина коридора на глаз составляла футов сорок, а высота – пятьдесят. Он едва заметно изгибался, следуя за кривизной башни. Интересно, что находится между коридором и наружной стеной? Возможно, там пустота, а возможно, кое-где размещены машины или склады. По стенам, через неправильные промежутки, на уровне глаз виднелись выпуклые буквы или символы – одни из них на первый взгляд напоминали руны, а другие – письмо хинди.

Бартон оставил на полу пулю, чтобы отметить выход, если дверь все же закроется.

Кровавый след прервался на площадке, с круглым отверстием диаметром футов сто в центре. Бартон подошел к краю и посмотрел вниз… Темная шахта была освещена через равные промежутки, где в нее выходили другие этажи. Бартон не знал, какова глубина шахты, но она, по всей видимости, составляла несколько миль. Он опустился на колени, вцепившись в края, и посмотрел вверх – там было то же самое.

Но вверх шахта уходит не больше чем на милю – такова высота башни над уровнем моря.

Гильгамеш тем временем очнулся. Он сидел на полу, держась за голову, и стонал.

– Что со мной случилось? – спросил он. Бартон объяснил.

– Так это не ты ударил меня? – простонал шумер. – Это была женщина?

– Да, и я приношу тебе свои извинения, если они тебе нужны. Но я должен был убедиться.

– Она защищала своего мужчину. Если ты меня не ударил, то оскорбления нет. Но есть телесные повреждения.

– Ничего, скоро все пройдет, – сказал Бартон. Он умолчал о том, что съездил Гильгамешу по морде. В данном случае лучше всей правды не открывать. В прошлой жизни Бартон нажил множество врагов – и это не пугало его, а даже доставляло известное удовлетворение. Но за последние двадцать лет он понял, что вел себя в этом смысле иррационально. Мудрый суфи Нур дал ему это понять, хотя и не напрямую. Бартон сам дошел до этого, слушая беседы Нура с его учеником Фрайгейтом.

– По-моему, Икс уехал на лифте, – сказал Бартон. – Но лифта здесь не видно. И какой-либо аппаратуры вызова тоже.

– Может, это потому, что никакой кабины и нет, – сказал Фрайгейт.

Бартон вытаращил глаза. Фрайгейт достал из кошелька на поясе пластиковую пулю и бросил ее в пустоту. Она остановилась на уровне пола, точно завязла в чем-то.

– Ах ты, черт! Смотри-ка, угадал!

– Что угадал?

– Что в шахте существует какое-то поле. Но вот как попасть, куда тебе надо? Может, нужен код, чтобы управлять полем?

– Ты правильно мыслишь, – сказал Нур.

– Спасибо, учитель. А вдруг одному нужно вниз, а другому вверх? Может ли поле работать одновременно в обоих направлениях?

Если с этажа на этаж можно попасть только через такие шахты – эта, надо думать, не единственная, – то путешественники оказались в ловушке. Этику остается только подождать, пока они не перемрут с голоду.

Бартон разозлился. Всю жизнь он чувствовал себя в клетке – некоторые решетки он разламывал, но самые крепкие остались незыблемыми.

И вот сейчас, на пороге открытия великой тайны, он снова попал в клетку, из которой, похоже, выхода нет.

Он медленно опустил одну ногу в пустоту и почувствовал сопротивление. Решив, что неведомая сила должна выдержать его вес, он ступил в шахту обеими ногами. Он был на грани паники – любой на его месте чувствовал бы то же самое. Однако вот он стоит на воздухе, и под ногами у него бездна.

Он поднял пулю и бросил ее Фрайгейту.

– Что же теперь? – спросил Нур. Бартон посмотрел вверх и вниз.

– Не знаю. Тут не просто воздух. Эта среда оказывает легкое сопротивление, когда я двигаюсь. Но дышу я свободно.

Стоять там было все-таки, мягко говоря, неуютно, и Бартон вернулся на твердый пол.

– Там такого ощущения нет. То, что под ногами, немного пружинит подо мной. – Настало молчание, и он предложил: – Ну что ж, пошли дальше?

ГЛАВА 46

Вскоре они пришли к другой лифтовой площадке, помеченной выпуклыми знаками. Бартон снова заглянул вниз и вверх, ища каких-нибудь указаний, – но эта шахта была так же пуста, как и первая.

Когда они ушли оттуда, Фрайгейт сказал:

– Интересно, жив ли еще Пискатор? Вот если бы он нам встретился…

– Если бы? Мы не можем полагаться на «если бы», как бы это ни было свойственно человеку, – сказал Бартон. Фрайгейт надулся.

– Пискатор, как я понимаю, был суфи, – сказал Нур. – Этим объясняется то, что он прошел через верхний ход. Насколько я слышал, там имеется какое-то силовое поле, сродни электромагнитному, не допускающее внутрь тех, кто не достиг определенного этического уровня.

– Он, должно быть, здорово отличался от всех известных мне суфи, за исключением тебя, – сказал Бартон. – Все египетские суфи были жулики.

– Есть истинные суфи и ложные суфи, – ответил Нур, оставшись глухим к насмешке. – Я полагаю, что ватан отражает этическое и духовное развитие личности – и силовое поле, смотря по тому, что показывает ватан, открывает или преграждает вход в башню.

– Как же тогда Икс ходил этим путем? Его этика очевидно, не так высока, как у других.

– Как знать. Если то, что он говорил о других этиках, правда… Но, возможно, Икс проделал свой тайный ход именно для того, чтобы не пользоваться верхним. Но он должен был сделать это, когда башня только еще строилась – значит, задумал свой план заранее. Он еще тогда знал, что поле его не пропустит.

– Нет. Другие-то видели его ватан. И могли понять, что Икс деградировал – изменился, во всяком случае. Могли даже понять, что он им изменил.

– Может, Икс приспособился как-то подделывать свой ватан. Ну… заставлять его выглядеть иначе, чем на самом деле. Тогда он мог не только сходить за своего, но и силовое поле надуть.

– Возможно, – согласился Нур. – Но ведь его товарищи могли об этом догадаться?

– Может, они не знали, что такое возможно. Может, Икс сам изобрел такой прибор.

– А по тайному ходу, – подхватил Бартон, – он мог покидать башню так, что никто об этом не знал.

– Выходит, в башне не было радаров?

– Ну и что ж? Если б радары были, они обнаружили бы и первую, и вторую экспедиции, когда те еще только спускались по карнизу, – заметил Бартон. – И пещеру засекли бы – хотя на пещеру, возможно, операторы не обратили бы внимания. Не было здесь радара, сканирующего море и горы. Да и зачем? Этики не верили, что кто-нибудь может забраться так далеко.

– У нас у всех имеются ватаны, – сказал Нур, – если правда то, что сказали тебе на Совете Двенадцати. Их ватаны ты видел сам. Чего я не понимаю – так это почему этики не выследили тебя задолго до того времени. Снимок твоего ватана должен был храниться в том гигантском компьютере, о котором говорил Спрюс. Как и снимки всех наших ватанов, вероятно.

– Возможно, Икс подменил снимок моего ватана. Это объясняет, почему агент Аньо имел при себе мою обычную фотографию.

– Мне кажется, у этиков имелись наверху поисковые спутники, – сказал Фрайгейт. – Но они не смогли найти тебя по ватану, потому что ватан был изменен.

– Хм-м, – произнес Нур. – Интересно, влияет ли искажение ватана на духовную сущность его носителя?

– Помните, де Марбо рассказывал, как Клеменс анализировал связь между ватаном, ка или душой – называйте, как хотите – и телом? – сказал Бартон. – Клеменс пришел к выводу, что ватан действительно отражает личность человека. Для этого он и нужен. Бесполезно пытаться приделать ватан к копии чьего-то тела, поскольку копия отличается от оригинала. В ничтожно малой степени, но отличается. И если ватан или душа действительно суть человека, вместилище самосознания, то мозг человека самосознанием не обладает. Без ватана человеческое тело будет обладать разумом, но не самосознанием. Понятие своего «я» будет отсутствовать. Для ватана человеческий организм – то же, что для человека лошадь или автомобиль.

Ну возможно, это не совсем верное сравнение. Комбинация ватана и тела больше напоминает кентавра. Это сплав. И человеческая, и конская половины не могут существовать одна без Другой.

Возможно, ватану тоже необходимо тело, чтобы обрести самосознание: ведь, по словам этиков, ватаны без тел блуждают в пространстве, лишенные не только самосознания, но и сознания вообще.

Согласно же нашей теории, это тело генерирует ватан. Как – я не знаю, у меня нет даже гипотезы на этот счет. Но ватан без тела возникнуть не может. У эмбрионов имеются эмбриональные ватаны, у младенцев – младенческие. Ватан взрослеет вместе с телом.

Но существуют две стадии взрослости. Назовем высшую стадию суперватанностью. Ватан, не достигший определенного этически духовного уровня, обречен после смерти тела вечно блуждать в пространстве, лишенный сознания.

Если только, как здесь, не будет создана копия тела и ватан не вернется к ней, повинуясь некоему притяжению, это тело-дубликат будет обладать разумом, но не концепцией своего «я». Этой концепцией обладает ватан, но лишь при условии воссоединения с телом.

Без ватанов люди бы тоже стали из обезьян людьми, разработали бы язык, развили науку и технику – но религии бы у них не было, и они не больше сознавали бы свои «я», чем муравьи.

– И что у них был бы за язык? – сказал Фрайгейт. – Попробуйте представить себе язык, в котором отсутствует местоимение «я». А возможно, также и «ты», «вы». Я не уверен, что такие люди могли бы создать язык – в вашем понимании. Они так и остались бы разумными животными. Или скорее живыми машинами, не столь зависящими от инстинкта, как животные.

– Поговорим об этом подробнее как-нибудь в другой раз.;– Ну а как же шимпанзе?

– Возможно, у них есть рудиментарные ватаны с низким уровнем самосознания. Никто ведь не доказал, что у обезьян нет своего языка или самосознания. Сам ватан, без тела, самосознания развить не может. Если у человека не развит мозг, то и ватан будет недоразвитый – а следовательно, способный достичь лишь самого низкого этического уровня.

– Э нет! – сказал Фрайгейт. – Ты путаешь интеллект с моралью. Мы оба знали слишком много людей с высоким умственным развитием и низким этическим, да и наоборот, чтобы поверить, что высокий интеллектуальный коэффициент обеспечивает столь же высокий моральный уровень.

– Да-а, но ты забываешь о воле.

Они пришли к следующей площадке, и Бартон осмотрел шахту.

– Все то же самое.

Отряд двинулся дальше, и Бартон вернулся к своей роли Сократа.

– Итак, воля. Мы должны признать, что полной свободой она не обладает. На нее влияют внешние события – внешняя среда, – а также внутренняя жизнь тела – внутренняя среда. Физические и душевные повреждения, болезни, химические процессы и прочее – все это влияет на волю человека. Маньяк был бы хорошим человеком, если бы болезнь или травма не сделали из него мучителя и убийцу. Психологические или химические факторы приводят к расщеплению личности, создают моральных калек и уродов.

Ватан, я полагаю, столь тесно связан с телом, что отражает все его умственные перемены. У идиота или слабоумного и ватан идиотский или слабоумный.

Вот почему этики воскресили идиотов и слабоумных где-то в другом месте – если наши рассуждения верны, – где их можно лечить без помех. Медицина этиков позволяет полностью развить недоразвитый мозг. И ватаны этих больных тоже становятся высокоразвитыми, в полной мере способными выбирать между добром и злом.

– И получают возможность стать суперватанами и воссоединиться с Богом, – добавил Нур. – Я внимательно слушал тебя, Бартон. И не согласен с многим. Прежде всего с тем, что Бог не заботится о своих душах. Бог не дал бы им блуждать без смысла и цели. Бог дал бы им всем приют.

– Возможно, Бог – если он есть – действительно о них не заботится, – сказал Бартон. – Никаких свидетельств обратному нет. Как бы там ни было, я не согласен, что человек без ватана не обладает свободой воли – то есть лишен способности выбирать между моральными альтернативами. Он не способен превозмочь требования тела, окружающей среды или личные склонности. Он не способен сам себя поднять за волосы. Только ватан обладает свободой воли и самосознанием. Но я признаю, что выражать он их может лишь через посредство тела. И признаю, что ватан тесно взаимодействует с телом и подвержен его влиянию. Ватан должен иметь личностные свойства, но большую их часть он черпает от тела.

– Прекрасно, – сказал Фрайгейт. – А не пришли ли мы опять к тому, с чего начинали? Мы так и не сумели провести четкую грань между ватаном и телом. Если ватан поставляет самосознание и свободу воли, он все же зависит от тела в части характера, генетических свойств и нервной системы. Он, так сказать, поглощает эти качества или делает с них фотоснимки. Значит, в определенном смысле ватан лишь копия, а не оригинал.

Когда тело умирает, оно расстается с жизнью бесповоротно. Ватан покидает его, что бы это ни означало, унося с собой копии эмоций и мыслей – все, что составляет личность. Он проявляет свободу воли и самосознание, если его присоединяют к телу-дубликату. Но личность получается несколько иной.

– Он только что доказал, – сказала Афра Бен, – что души нет – в том смысле, как это всегда понимали. А если и есть, то так – мелочь, никакого отношения к бессмертию человека не имеющая.

Тай-Пен заговорил впервые с тех пор, как Бартон поднял эту тему.

– А я сказал бы, что ватан – это главное. Из всего, что есть в человеке, только он и бессмертен, только его этики и могут сохранить. Он – то же самое, что шансеры называют «ка».

– Что ж это тогда за половинчатость такая? – вскричал Фрайгейт. – Ватан – только часть меня, умершего на Земле существа! Я не могу быть воскрешен, пока не воскресят мое тело!

– Это та твоя часть, которая принадлежит Богу и которую он возьмет к себе, – сказал Нур.

– Да кому это надо? Я хочу быть собой – цельным, полноценным существом!

– Ты достигнешь блаженства, слившись с Богом.

– Ну и что? Собой-то ведь я уже не буду!

– Но и на Земле в тридцать лет ты был не таким, как в пятьдесят. Все твое существо ежесекундно подвергалось и подвергается переменам. Атомы, из которых состоит твое тело при рождении, не те, из которых оно состоит в восемь лет. Их заменяют другие атомы – так же будет и в сорок лет, и в пятьдесят.

Твое тело меняется, а с ним и мысли, и запас воспоминаний, и верования, и взгляды, и реакции. Ты никогда не был одним и тем же.

Когда же – если ты, творение, – вернешься к Творцу, ты тоже подвергнешься перемене. Уже последней перед тем, как стать неизменным. Он неизменен, ибо ему нет нужды меняться. Он совершенен.

– Чушь! – ответил Фрайгейт, покраснев и сжав кулаки. – Я хочу жить вечно, будучи самим собой, хотя бы и несовершенным. Стремясь при этом к совершенству. Пусть оно и недостижимо! Все дело в стремлении к нему – это оно помогает нам выносить невыносимую порой жизнь. Я хочу быть собой всегда, вечно! Как бы я ни менялся, есть во мне нечто неизменное, душа или что-то еще, что противится смерти, отвергает ее, считает чем-то неестественным. Смерть – это оскорбление действием, самая мысль о котором не укладывается в голове.

Если Творец строит относительно нас какие-то планы, почему он не поделится ими с нами? Неужто мы так глупы, что не поймем? Сказал бы прямо! Книги, которые пишут пророки, провидцы и ревизионисты, заявляющие, что сам Бог вдохновил их на это, – все сплошная ложь! Никакого смысла в них нет, и одна противоречит другой. Разве Бог может делать противоречивые заявления?

– Они лишь кажутся противоречивыми, – сказал Нур. – Когда ты достигнешь высшей стадии мышления, ты поймешь, что эти противоречия совсем не то, чем тебе представлялись.

– Тезис, антитеза и синтез – это хорошо для человеческой логики! Но я стою на том, что нельзя оставлять нас в неведении. Нужно ознакомить нас с Планом. А тогда мы посмотрим, согласиться с этим Планом или отвергнуть его!

– Ты все еще находишься на низшей стадии развития и не желаешь двигаться вперед, – сказал Нур. – Вспомни о шимпанзе. Они достигли определенного уровня, но дальше так и не пошли. Они сделали неверный выбор, и…

– Я не обезьяна! Я человек, мыслящее существо!

– А мог бы стать кем-то большим.

Они пришли к следующей площадке – уже не с шахтой, а с огромной аркой, за которой оказался зал, поразивший всех своими размерами. Он был добрых полмили в длину и ширину, и в нем стояли тысячи столов с приборами неизвестного назначения.

Сотни скелетов валялись на полу, а еще сотни сидели за столами, упираясь костями ног в пол. Смерть поразила их внезапно и всех разом.

И ни на ком ни клочка одежды. Люди, проводившие здесь какие-то эксперименты, работали обнаженными.

– Члены Совета Двенадцати, допрашивавшие меня, были одеты, – сказал Бартон. – Возможно, они оделись, чтобы не оскорблять мою скромность – что показывает, как мало они меня знали. А может, правила обязывали их одеваться во время заседаний.

Кое-какая аппаратура на столах еще работала. Рядом с Бартоном находилась прозрачная сфера размером с его голову. На вид в ней не было никаких отверстий, однако большие разноцветные пузыри поднимались из нее к потолку и лопались там. Рядом со сферой стоял прозрачный куб, в котором с выходом пузырей вспыхивали какие-то знаки.