Текст книги "Магический лабиринт"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

У Геринга вся кровь отхлынула от сердца.

– Бартон! – прошептал он.

ГЛАВА 23

Никто, похоже, не расслышал, что он сказал.

Увидев пораженное, но тут же невозмутимо застывшее лицо Бартона, Геринг понял, что тот узнал его. Бартон, услышав, что перед ним брат Фениксо, посланник Ла Виро и священнослужитель, поклонился и проговорил с насмешливой улыбкой:

– Ваше преподобие…

– У нас в Церкви не приняты такие обращения, капитан, – заметил Геринг. Бартон знал это, конечно, – он просто издевался.

Пусть его. Главное то, что он, похоже, не собирается открывать, что брат Фениксо – на самом деле Геринг. Не потому, что так любит Геринга, а потому, что в случае разоблачения Геринг назовет настоящее имя Бартона. А ставка Бартона, как видно, гораздо крупнее, чем у Геринга. Геринг мог бы и не скрываться – ему просто не хотелось объяснять, почему он теперь принял новую веру. Такой рассказ занял бы слишком много времени, и все равно многие не поверили бы в искренность его обращения.

Король Иоанн усердно занимал своего гостя, решительно, по всей видимости, не признавая в нем того, кого когда-то огрел по голове рукояткой пистолета. Геринга такое положение дел очень устраивало. Если Иоанну думается, что он запросто сможет запугать и ограбить местное население, лучше ему не знать, что здесь присутствует его давняя жертва. Полагая, что Фениксо – просто безобидный священник, король может в чем-то раскрыть свои замыслы.

Возможно, конечно, и то, что Иоанн переменился к лучшему. Разве стал бы Бартон в противном случае служить королю?

Да, стал бы, если бы очень хотел доплыть до истоков.

И все же, быть может, Иоанн уже не та гиена в человеческом облике. Впрочем, к чему так обижать гиен?

Поживем – увидим.

Иоанн предложил показать гостю пароход. Геринг охотно согласился. Он уже осматривал корабль в Пароландо, еще до завершения отделки, и даже после стольких лет хорошо помнил его устройство. Но теперь он увидит судно полностью отделанным и вооруженным. Он сможет представить подробный отчет Ла Виро Пусть владыка решает, возможно ли затопить такой пароход в случае надобности. Геринг, впрочем, и не принимал всерьез заявление Ла Виро. Такая операция без кровопролития неосуществима Однако свое мнение он пока что оставил при себе.

Бартон исчез в самом начале экскурсии, но через десять минут явился снова и преспокойно присоединился к хозяину с гостем Они как раз входили в большой салон. Геринг сразу увидел американца, Питера Джейруса Фрайгейта, и англичанку, Алису Харгривз, – они играли на бильярде. Он испытал шок и невнятно ответил на какой-то вопрос Иоанна. Вспомнив, как он поступил с ними, особенно с женщиной, Геринг ощутил всю тяжесть своей вины.

Ну, теперь-то его опознают. Тогда и Иоанн, и Струбвелл тоже вспомнят его. И Иоанн утратит к нему всякое доверие.

Геринг пожалел, что сразу не назвал своего настоящего имени Но кто мог предугадать, что при населении тридцать пять – тридцать шесть биллионов на борту окажутся как раз те, кто его слишком хорошо знает? Да не один, целых трое!

Gott! А где же остальные? Где неандерталец Казз, боготворивший Бартона? Где тот – не то арктурианин, не то тау-китянин? Где тохарка Логу? Где еврей Руах?

Двое Игроков, как и все в салоне, посмотрели на вошедших Даже чернокожий, игравший на рояле рэгтайм «Котенок на клавишах», прервал игру и опустил руки.

Струбвелл громко призвал всех к тишине и вниманию и представил брата Фениксо, посланца Ла Виро, сказав, что тот поплывет с ними до Аглейо. К нему следует относиться со всей предупредительностью, но сейчас подходить не надо. Его величество водит гостя по «Рексу».

Музыка и беседы возобновились. Фрайгейт и Харгривз, посмотрев на визитера чуть дольше остальных, вернулись к своей игре. Кажется, они его не узнали. Ну что ж, прошло ведь шесть лет с тех пор, как они расстались. Они уже не слишком хорошо помнят его. Хотя после таких событий Герман мог бы поручиться, что они вовек его не забудут Притом Фрайгейт на Земле видел много его фотографий в молодые годы, что, казалось бы, должно освежить память.

Ничего они не забыли. Это Бартон, отстав от экскурсии, предупредил их. Это он велел им вести себя как ни в чем не бывало.

Но зачем?

Чтобы отпустить Герингу вину, молчаливо сказав ему: «Мы прощаем тебя теперь, когда ты так изменился. Сделаем вид, будто видим друг друга впервые?»

Маловероятно, разве только и с Бартоном произошли большие перемены. Скорей всего это сделано для того, чтобы разоблаченный Геринг не разоблачил, в свою очередь, Бартона. Очень возможно, что и Фрайгейт с Харгривз числятся здесь под фальшивыми именами.

Но обдумать все это как следует Герингу было некогда. Король Иоанн, как гостеприимный хозяин, неутомимо водил гостя по всему «Рексу», знакомя его с разными людьми, которые в свое время были знамениты, пользовались скандальной славой или, по крайней мере, известностью. Иоанн, плывя по Реке столько лет, имел возможность подобрать себе такую коллекцию. Приходилось, как видно, выгонять безвестных, чтобы освободить место для знаменитостей.

Это не произвело на Геринга ожидаемого Иоанном впечатления. В том, кто был вторым лицом в германской империи и встречался с деятелями мирового масштаба, не так-то легко вызвать почтительный трепет. Более того, опыт общения с великими и сходящими за великих в обоих мирах открыл Герингу, что образ, предъявляемый публике, и человек, который под ним скрывается, часто самым жалким или отвратительным образом отличаются друг от друга.

Больше всего Геринга в этом мире поразил человек, который на Земле считался бы полным ничтожеством и неудачником: Жак Жийо, Ла Виро, Ла Фондинто.

И в земной жизни Германа тоже был человек, вызывавший у него почтение, покорявший, даже порабощавший его силой своей личности: Адольф Гитлер. Только однажды Герман воспротивился своему фюреру, хотя много раз полагал, что фюрер не прав – да и тогда быстро пошел на попятный. Теперь, пробыв много лет в Мире Реки и многому научившись в Церкви, Герман утратил всякое уважение к этому безумцу. Равно как и к тогдашнему Герингу. Даже думать о нем было противно.

Однако ненависть к себе была не настолько сильна, чтобы счесть себя погибшим навеки. Думать так значило поставить себя особняком, преисполниться преступной гордыни и спеси, черпая в этом некое странное самодовольство.

Была, однако, и опасность впасть в гордыню, не совершая вышеназванных грехов. Возгордиться тем, что ты так смирен.

Этот христианский грех почитался таковым и в ряде других религий. Но Ла Виро, будучи примерным католиком всю свою земную жизнь, в ту пору о подобном грехе не слыхивал. Священник никогда не упоминал о нем во время своих долгих, наводящих сон проповедей. О существовании этого старого, но малоизвестного греха Жийо узнал только в Мире Реки.

Геринг, убедившись в конце войны, что Гитлер безумен, остался все же верен ему. Верность, одна из добродетелей Геринга, порой так шла вразрез с разумом, что превращалась в порок. На Нюрнбергском процессе Геринг, в отличие от большинства обвиняемых, не отрекался от фюрера и не валил всю вину на него.

Желал бы он теперь, чтобы у него хватило тогда мужества выступить против вождя – пусть даже его, Геринга, падение из-за этого последовало бы намного раньше, чем в действительности, пусть даже это стоило бы ему жизни. Если бы можно было начать сначала… Но Ла Виро сказал ему

– Ты и так каждый день начинаешь все сначала. Просто обстоятельства изменились, вот и все.

Третьим человеком, поразившим Геринга, был Ричард Фрэнсис Бартон.

Геринг не сомневался, что Бартон на его месте не побоялся бы сказать Гитлеру: «Нет!» или «Вы не правы!» И как только Бартона не вышибли с «Рекса» за все эти годы? Ведь король Иоанн – тиран, надменный и нетерпимый ко всем, кто ему возражает.

Выходит, Иоанн изменился? И Бартон тоже? До такой степени, что стали способны ладить друг с другом?

– Вот как раз семеро моих пилотов играют в покер, – сказал Иоанн. – Пойдемте, я представлю вас.

Геринг вздрогнул при виде Вернера Фосса, вставшего и протянувшего ему руку. Они встречались когда-то, но Фосс, очевидно, его не узнал.

Геринг был превосходным пилотом, но охотно признал бы, что до Фосса ему далеко. Фосс сбил свои первые два самолета в ноябре 1916-го. 23 сентября 1917 года, недавно отпраздновав свое двадцатилетие, Фосс был сбит сам, выйдя в полете «одинокого волка» против семерых лучших британских истребителей. Меньше чем за год боевой деятельности Фосс уничтожил сорок восемь самолетов, что сделало его четвертым по величине асом имперских воздушных сил. Притом его много раз отзывали с фронта по разным административным делам. Это происходило почему-то тогда, когда его счет приближался к счету Манфреда фон Рихтхофена. Барон пользовался большим влиянием, и Фосс был не единственный, кого он удалял порой из зоны боевых действий. С лихими пилотами Карлом Шефером и Карлом Альменродером Рихтхофен поступал так же.

Иоанн объяснил, что Фосс у него – старший лейтенант воздушных сил, второй по старшинству. А капитан – Кеньи Окаба, прославленный японский ас. Коричневый человечек, осклабясь, поклонился Герингу, и тот вернул поклон. Геринг раньше не слышал о нем, поскольку Германия мало что знала о своем союзнике во время второй мировой войны. Но, как видно, счет у Окабы впечатляющий, раз Иоанн поставил его над славным Фоссом. А возможно, Окаба поступил на службу раньше Фосса, потому и получил более высокое звание.

Остальные летчики – два сменных пилота истребителя, пилот торпедного бомбардировщика и вертолетчик – Герингу не были известны.

Ему хотелось бы поговорить с Фоссом о старых добрых временах первой мировой. И он со вздохом последовал за Иоанном на ураганную палубу «В». Завершив экскурсию, они вернулись в салон отведать напитков со льдом. Геринг выпил только один бокал, а Иоанн за короткое время осушил два. От этого лицо у него покраснело, но говорил он по-прежнему складно, забрасывая Геринга вопросами о Ла Виро. Тот отвечал правдиво. Что тут скрывать?

Не может ли брат Фениксо сказать, разрешит ли Ла Виро поставить пароход в его столице для длительного ремонта?

– Я не могу отвечать за Ла Виро, но думаю, он согласится. Ведь есть надежда обратить вас в веру Второго Шанса.

– Зубы Господни, – ухмыльнулся Иоанн, – мне все равно, скольких из команды вы подцепите на крючок, дайте только потопить пароход Клеменса! Вы, наверное, не знаете, что Клеменс пытался убить меня и моих верных людей, чтобы пароход достался только ему и его свиньям приспешникам. Да поразит Бог молнией этого хорька! Но я со своими храбрецами одолел его и едва не убил. А после мы увели пароход, Клеменс же стоял на берегу, и ярился, и сыпал проклятиями, грозил нам кулаком. Я смеялся тогда, думая, что вижу его в последний раз. Но я ошибался.

– А вам известно, как далеко от вас Клеменс?

– По моим расчетам, он будет отставать всего на несколько дней, когда мы починим моторы. В свое время нас сильно задержали повреждения, причиненные их десантом.

– И это значит… – Герингу не хотелось облекать свою мысль в слова.

– Да, это значит, что будет бой! – свирепо осклабился Иоанн.

Герингу было ясно, что их широкое и длинное озеро превосходно подходит Иоанну. Там много места для маневра. Только король пока не считает нужным говорить об этом вслух.

Иоанн принялся ругать Клеменса, обзывая его лживым предателем, кровожадным и алчным чудовищем. Он – настоящее исчадие ада, а Иоанн – его невинная жертва.

Но Геринга он этим не одурачил. Зная и Клеменса, и Иоанна, Геринг был уверен, что как раз последний – лжец, предатель и захватчик. Интересно, как это тем, кто участвовал в угоне, удалось утаить правду от тех, кто вступил в команду после?

– Ваше величество, – сказал Геринг, – ваше путешествие было очень длинным, многотрудным и опасным. Вы, должно быть, понесли большие потери. Сколько из вашей первоначальной команды осталось в живых?

– Странный вопрос. – Иоанн прищурился. – Отчего вы задали его?

– Не имеет значения, – пожал плечами Геринг. – Просто из любопытства. На Реке так много дикого населения, и я уверен, у вас не раз пытались отнять пароход. Ведь он…

– Это сокровище стоит куда дороже, чем весит в алмазах! – улыбнулся Иоанн. – Да. Это так. Клянусь Господним задом, я мог бы многое порассказать о битвах, которые мы вели, спасая «Рекс» от вражеских покушений. По правде сказать, из тех пятидесяти, что вышли из Пароландо, осталось только двое. Я и Огастес Струбвелл.

Значит, Иоанн постарался, подумал Геринг, чтобы ничей длинный язык не рассказал правду новобранцам. Скинь человека за борт ночью во время грозы, и всплеска никто не услышит. А не то капитан или помощник вызывают матроса на ссору и отчисляют его за неумелость или неподчинение. Мало ли способов убить человека или отделаться от него? А если прибавить еще войну, несчастные случаи и дезертирство…

Теперь Геринг понял, что у Бартона есть еще одна причина не говорить, кто такой брат Фениксо в действительности. Если бы Иоанн узнал Геринга, королю стало бы ясно, что Геринг знает цену его рассказам. И тогда, возможно, король устроил бы Герингу «несчастный случай» до прибытия в Аглейо, чтобы Ла Виро не получил о короле неблагоприятных известий.

«Не слишком ли я подозрителен?» – подумал Геринг. Но в душе он знал, что не слишком.

ГЛАВА 24

Они, покинули салон и перешли в комнату на носу техасской палубы, полукруглую, со стенами из небьющегося стекла. Часть задней стены составляла шахта лифта, ведущая в рубку. Здесь стояли столы и стулья, несколько диванов и небольшой бар. Здесь, как почти повсюду на пароходе, звучала музыка из радиоузла, но ее можно было выключить. После разговора о перемотке, которая должна занять не меньше двух месяцев, Геринг завел беседу о предстоящем сражении. Ему хотелось бы сказать: «Кому нужен этот бой? И для какой цели? Неужели ваши люди и люди Клеменса должны гибнуть, получать увечья и терпеть жестокую боль из-за того, что случилось несколько десятилетий назад? Мне думается, что вы с Клеменсом оба не в своем уме. Почему бы вам не прекратить эту распрю? Ведь у Клеменса есть теперь свой пароход. Зачем ему два? Да двух у него и не будет, потому что один пароход предполагается уничтожить, и я подозреваю, что это будет ваш, ваше величество. Зная размеры и потенциал корабля Клеменса, сомневаться не приходится».

Вслух он сказал:

– Может быть, сражаться с Клеменсом еще и не придется. Неужто он спустя столько лет все еще жаждет мести? И неужели вы до сих пор хотите ему отомстить за попытку убить вас? Время часто охлаждает страсти и дает власть холодному рассудку. Быть может…

Иоанн повел широкими, массивными плечами и вскинул руки ладонями вверх.

– Поверьте, брат Фениксо, я возблагодарил бы Бога, если бы Клеменс образумился и стал мирным человеком. Мне война ни к чему. Я – сторонник всеобщего братства. Я ни на кого не поднял бы руку, если бы никто не поднимал руку на меня.

– Я искренне счастлив это слышать. И знаю, что Ла Виро счастлив будет стать посредником, чтобы уладить все ваши споры миром. Ла Виро, как и все мы здесь, жаждет предотвратить кровопролитие и добиться того, чтобы в ваших с Клеменсом отношениях восторжествовала добрая воля, а быть может, и любовь.

– Сомневаюсь, – нахмурился Иоанн, – чтобы этот одержимый демоном, кровожадный злодей согласился хотя бы на встречу со мной… разве что для того, чтобы меня убить.

– Мы приложим все усилия, чтобы устроить такую встречу.

– Меня тревожит, что Клеменс никогда не перестанет меня ненавидеть, и вот из-за чего: в битве за этот пароход случайно была убита его жена – скорее, бывшая жена. Они расстались, но он по-прежнему любил ее. И он считает, что я виновен в ее смерти.

– Но ведь это случилось еще до прекращения воскрешений. Ее могли перенести в другое место.

– Не имеет значения. Вероятно, он ее больше никогда не увидит, поэтому она для него все равно что мертва. Собственно говоря, она умерла для него еще до своей кончины. Как вам, может быть, известно, она влюбилась в одного носатого француза, де Бержерака. – Иоанн громко рассмеялся. – Этот француз был в числе десантников, напавших на «Реке». И я двинул его ногой по затылку, когда прыгнул с их мясорубки. Он же проткнул шпагой бедро капитану Гвалхгвинну. Он единственный, кто одержал над Гвалхгвинном верх в битве холодным оружием. Гвалхгвинн утверждает, что его отвлекли, иначе де Бержерак никогда бы не пробил его защиту. Гвалхгвинну не понравится, если мы с Клеменсом заключим мир. Он жаждет поквитаться.

Герману захотелось посмотреть, так ли думает Бартон на самом деле, но оказалось, что англичанин ушел.

В это время два матроса внесли бочонки с разбавленным спиртом. Геринг узнал одного из них. Этот пароход просто кишел его старыми знакомыми.

Это был человек приятной внешности, среднего роста, стройный, но крепко сложенный, с короткими, песочного цвета волосами и светло-карими глазами. Звали его Джеймс Мак-Парлан, и он приехал в Пароландо на следующий день после Германа. Герман говорил с ним о Церкви Второго Шанса и встретил вежливое, но решительное сопротивление.

А запомнился Герману Мак-Парлан потому, что на Земле он служил детективом у Пинкертона и в ранних 1870-х годах проник в ряды «Молли Мэгайрз», а позднее способствовал ее уничтожению. «Молли Мэгайрз» была тайной террористической организацией ирландских шахтеров и действовала в пенсильванских графствах Шуйлкилл, Карбон, Колумбия и Люцерн. Геринг, немец и житель двадцатого века, никогда, возможно, не узнал бы об этом, не будь он страстным любителем историй о Шерлоке Холмсе. Из книг же он узнал, что прототипами «Скауреров», Вермиссы и Мак-Мурдо из романа Конан Доила «Долина страха» послужили соответственно «Молли Мэгайрз», пенсильванские угольные графства и Мак-Парлан.

Это побудило Германа прочесть книгу Алана Пинкертона «Молли Мэгайрз», где описывались подвиги Мак-Парлана.

В октябре 1873 года Мак-Парлан под именем Джеймса Маккенны сумел проникнуть в тайное общество. Молодой детектив много раз был на волосок от гибели, но избегал ее благодаря своему мужеству, агрессивности и остроте ума. Пробыв три года в этом опасном месте, он раскрыл пружины деятельности «Мэгайрз» и имена ее членов. Руководители были повешены, власть «Молли Мэгайрз» пала, и владельцы шахт еще многие годы обращались с шахтерами, как с крепостными.

Мак-Парлан, проходя мимо Германа, взглянул на него. Лицо бывшего сыщика осталось невозмутимым, но Герману показалось, что Мак-Парлан его узнал. Уж слишком быстро тот отвел взгляд. Притом этот парень опытный сыщик и когда-то говорил Герингу, что никогда не забывает лиц.

Почему же Мак-Парлан не напомнил, что они знакомы – потому что десантнику на вахте это не положено или по другой причине.

Вошел Бартон и присоединился к обществу. Через несколько минут он удалился в туалет у лифта. Герман, извинившись, последовал за ним. Бартон стоял у писсуара в дальнем конце, и рядом никого не было. Герман стал около, пустил струю и тихо сказал по-немецки:

– Спасибо, что не выдали меня своему командиру.

– Я поступил так не из любви к вам. – Бартон опустил кильт и пошел мыть руки. Герман быстро присоединился к нему и под шум льющейся воды сказал:

– Я уже не тот Геринг, которого вы знали.

– Возможно. Один, сдается мне, не лучше другого.

Герману очень хотелось объяснить, в чем разница, но он не посмел отсутствовать слишком долго и вернулся в наблюдательную.

Иоанн ждал его, чтобы выйти на палубу, откуда можно было лучше увидеть озеро, куда как раз входил пароход.

Повсюду, насколько видел глаз, торчали скальные шпили, вырастая порой прямо из воды. Скалы в основном были розовые, но среди них встречались черные, коричневые, пурпурные, зеленые, алые, оранжевые и синие. Примерно одна из двадцати была покрыта горизонтальными полосами разной ширины – красными, зелеными, белыми и синими.

Герман объяснил, что на западном конце озера горы сужаются, образуя узкий пролив около двухсот футов шириной, окруженный гладкими отвесными стенами семитысячефутовой высоты. Сила течения столь велика, что ни одно гребное или парусное судно не может его преодолеть. Лодки здесь движутся лишь в одну сторону – вниз – и движение это невелико. Однако некие путешественники много лет назад пробили узкую тропу вдоль южной стены. Она пролегает футах в пятистах над проливом и тянется на полторы мили, до самого конца ущелья. Так что пешком там пройти можно.

– Сразу за проливом долина довольно узка, хотя ширина Реки там составляет милю. Там есть питающие камни, но никто не живет. Наверное, из-за течения – оно там так сильно, что рыбачить или ходить под парусом можно лишь по ту сторону пролива. Притом в долину проникает мало света. Однако через полмили вверх имеется залив, где можно стать на якорь.

В нескольких милях выше этого залива долина значительно расширяется. Там начинается страна носачей, волосатых великанов – титантропов. Я слышал, что многих из них перебили, так что половину населения там сейчас составляют обычные люди. – Геринг сделал паузу, зная, что дальнейшие его слова очень заинтересуют – или должны заинтересовать – его слушателей. – Предполагают, что всего в двенадцати тысячах миль от пролива находятся истоки Реки.

Он пытался внушить Иоанну, что лучше продолжить путь. Если истоки так близко, зачем задерживаться здесь ради боя? Особенно если есть вероятность потерпеть поражение. Почему бы не доплыть до истоков и не снарядить экспедицию к таинственной башне?

– Вот как, – сказал Иоанн.

Если он и клюнул на это, то виду не подал. Казалось, его интересует только пролив и то, что находится сразу за ним.

Ответив на несколько вопросов Иоанна касательно этих мест, Герман понял, что король размышляет. Залив прекрасно подошел бы для перемотки моторов. Пролив просто создан для того, чтобы подкараулить «Внаем не сдается». Застигнув противника в ущелье, «Рекс» может обстрелять его торпедами – только они должны дистанционно управляться, поскольку в проливе не меньше трех поворотов.

Кроме того, если Иоанн причалит в заливе, он убережет свою команду от пацифистского влияния шансеров.

Геринг правильно разгадал ход мыслей Иоанна. Нанеся однодневный визит Ла Виро, король поднял якорь и повел «Рекс» через пролив.

Пароход стал на прикол в заливе, и между судном и берегом соорудили плавучий причал. Время от времени король Иоанн со своими офицерами или одни офицеры без него являлись в Аглейо к завтраку – но, когда их приглашали заночевать или погостить дольше, они никогда не соглашались.

Иоанн заверил Ла Виро, что вести бой на озере не намерен.

Ла Виро умолял его попробовать договориться о почетном мире при его, Ла Виро, посредничестве.

При первых двух встречах с Ла Виро Иоанн отказывался. Во время третьей он, к удивлению Ла Виро и Геринга, дал согласие. – Но я считаю это напрасной потерей времени и усилий, – заметил он. – Клеменс – маньяк. Я уверен, у него на уме только две вещи: вернуть свой пароход и убить меня.

Ла Виро был счастлив, что Иоанн согласился хотя бы попытаться.

Герман такого счастья не испытывал. Поступки Иоанна зачастую расходились с его словами. Несмотря на просьбы Ла Виро, Иоанн отказался допустить миссионеров Церкви к своей команде. И поставил часовых в конце скальной тропы, чтобы преградить миссионерам дорогу. У него для этого был хороший предлог – он, мол, не хочет, чтобы его внезапно атаковали десантники Клеменса. Ла Виро сказал ему, что препятствовать проходу мирных жителей он не имеет права. Иоанн ответил, что никакого соглашения относительно прохода по тропе не подписывал. Он взял тропу под свой контроль – значит, и права устанавливает он.

Прошло три месяца. Герман тщетно ждал случая отозвать в сторонку Бартона и Фрайгейта, когда те придут в Аглейо. Они бывали здесь редко, а если и бывали, ему никак не удавалось застать их одних.

Однажды утром Германа вызвали в Храм. Ла Виро сообщил ему новости, только что переданные барабанами. «Внаем не сдается» придет в Аглейо через две недели, и Герингу поручается встретить их в том же месте, что и «Рекс».

Клеменс в Пароландо относился к Герману не слишком дружелюбно, но хотя бы убить его не пробовал. Геринг, поднявшись в рубку, сам удивился своей радости при виде Клеменса и гиганта-титантропа Джо Миллера. И американец тут же узнал его. Миллер заявил, что опознал гостя еще раньше – по запаху.

– Только ты пахнешь не так, как раньше, – добавил он. – Лучше.

– Может, это запах святости, – засмеялся Герман.

– Значит, у порока и добродетели своя химия? – ухмыльнулся Клеменс. – А почему бы и нет? Ну а от меня как пахнет после сорокалетних странствий, Джо?

– Как от зтарых пантерьих какашек.

Ну прямо старые друзья встретились после долгой разлуки! Герман чувствовал, что им почему-то так же приятно видеть его, как ему – их. Возможно, это какая-то извращенная ностальгия. Или чувство вины сыграло здесь свою роль. Они, наверное, чувствовали себя ответственными за то, что случилось с ним в Пароландо. Хотя не с чего как будто – Клеменс очень старался удалить его из страны до начала насильственных действий.

Они вкратце рассказали Герману о том, что произошло у них за время их разлуки. А он рассказал о своих приключениях.

Потом все спустились в салон, чтобы выпить и представить Германа разным выдающимся личностям. Сирано де Бержерака вызвали с летной палубы, где он упражнялся в фехтовании.

Француз тоже помнил Германа, хотя и не слишком хорошо. Клеменс еще раз кратко рассказал о деятельности Германа, и тогда де Бержерак вспомнил его проповедь.

Герман подумал, что время определенно изменило и Клеменса, и де Бержерака. Американец, кажется, преодолел свою острую неприязнь к французу, простив ему то, что тот увел у него Оливию Клеменс. Видно, что оба теперь ладят – они болтают, шутят и смеются.

Однако все хорошее когда-нибудь кончается. Герман сказал:

– Вы, наверное, уже слышали, что пароход короля Иоанна пришел в Аглейо три месяца назад? И что он поджидает вас за проливом на западном конце озера?

Клеменс выругался.

– Мы знали, что расстояние между нами быстро сокращается. Но что он остановился – не знали.

Герман рассказал им, как встречал «Рекс» и что случилось потом.

– Ла Виро продолжает надеяться, что вы с Иоанном сможете простить друг другу обиды. Он говорит, что после столь долгого времени уже не важно, кто начал первым. Он говорит…

Клеменс покраснел и насупился.

– Легко ему говорить о прощении! Ну и пусть толкует о нем хоть до Судного дня – его дело! От проповедей еще никому вреда не бывало, бывает даже и польза – если охота вздремнуть.

Но я не затем проделал такой путь, преодолев все трудности, душевные муки и измены, чтобы погладить Иоанна по головке и признать, что он, в сущности, хороший мальчик, несмотря на все свои пакости – а потом поцеловать его и помириться.

«Ты, Иоанн, потрудился на славу, чтобы уберечь мой пароход от всех злодеев-грабителей, что пытались отнять у тебя столь дорого доставшееся тебе судно. Какого черта, Иоанн – я ненавидел, презирал и проклинал тебя, но все это в прошлом. Я не злопамятен – я добродушный простачок».

– Черта с два! – взревел Клеменс. – Я потоплю его пароход, который так любил когда-то! Теперь он мне не нужен! Иоанн обесчестил его, превратил в бордель, провонял его! Я потоплю его, чтобы не видеть больше. И так ли, этак ли, но избавлю мир от Иоанна Безземельного. Когда я покончу с ним, он станет Иоанном Бездыханным!

– Мы надеялись, – сказал Герман, – что после стольких лет – через два поколения, как считали раньше – ваша ненависть остыла, а то и угасла совсем.

– Еще бы, – саркастически отозвался Клеменс. – Бывали такие минуты, дни, недели, месяцы, да что там – и годы, когда я не думал об Иоанне. Но когда я уставал от бесконечного странствия по Реке и мне хотелось сойти на берег и остаться там, чтобы отдохнуть от шума колес, от всей этой рутины, от трехразовой ежедневной подзарядки Граалей и батацитора, от вечных споров, которые надо улаживать, и вопросов, которые надо решать, когда мое сердце останавливалось при виде женщин, похожих на мою любимую Ливи, или Сюзи, или Джин, или Клару – но это были не они… Тогда я, невыразимо усталый, уже готов был сказать: «Принимай судно, Сирано, а я сойду на берег, отдохну, развлекусь и позабуду об этом прекрасном чудовище – уведи его вверх по Реке н не приводи обратно…» И вот тут я вспоминал об Иоанне, о том, что он сделал со мной, и о том, что я сделаю с ним.

И я, собравшись с силами, кричал: «Вперед без страха и сомненья! Вперед, пока не схватим Иоанна-злодея и не отправим его на дно Реки!» Мысль о моем долге и самое горячее мое желание – услышать, как будет визжать Иоанн, прежде чем я сверну ему шею – вот что поддерживало меня на протяжении, как вы изволили выразиться, двух поколений!

– Мне грустно это слышать, – только и сказал Герман. Продолжать разговор на эту тему было бесполезно.

ГЛАВА 25

Бартон, снова мучаясь проклятой бессонницей, тихо вышел из каюты, Алиса не проснулась. Он прошел тускло освещенным коридором с техасской палубы на летную. Туман подбирался к палубе «Б». Палубу «А» уже затопило. Небо над головой сияло звездами, но с запада быстро надвигались тучи. Небо здесь было узким – его закрывали горы по обе стороны долины. «Рекс» стоял в заливе двумя милями выше ущелья, но долина тут была немногим шире. Холодное, мрачное, наводящее тоску место. Иоанну стоило трудов поддерживать в команде боевой дух.

Бартон зевнул, потянулся и подумал, не закурить ли ему сигарету, а то и сигару. Черт бы драл эту бессонницу! За шестьдесят лет жизни в этом мире пора бы научиться бороться с этим бедствием, от которого он пятьдесят лет страдал на Земле. (Ему было девятнадцать, когда его поразил этот страшный недуг.)

Ему предлагали множество способов излечиться. У индусов дюжина таких средств, у мусульман не меньше. У диких племен Танганьики существуют свои испытанные методы. Да и в этом мире он уже перепробовал с десяток. Нур эль-Музафир, суфи, обучил его методике, которая оказалась несколько поэффективнее прочих. Но за три года, продвигаясь на дюйм-другой ночь за ночью, старая ведьма-бессонница вновь отвоевала свой плацдарм. Порой Бартон почитал себя счастливцем, если ему удавалось проспать две ночи из семи.

– Ты мог бы победить бессонницу, – сказал ему Нур, – если бы знал, что ее вызывает. Бороться нужно с первопричиной.

– Да. Знай я, в чем она, первопричина, и как ее искоренить – я бы не только бессонницу победил, но и весь мир в придачу.

– Сначала тебе нужно победить самого себя. Но когда это произойдет, ты увидишь, что завоевывать мир не стоит.