Текст книги "Судьбы человеческие"

Автор книги: Фэй Уэлдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

Кутерьма

Затем Артур полетел в Женеву и назначил встречу Клиффорду. Он не обманывал себя в том, что Клиффорда будет не легко разговорить, и оказался прав в ожиданиях.

Офис Леонардос в Женеве выходил окнами на озеро. Это было живописнейшее место, и, следовательно, с высочайшей земелькой рентой. Клиффорд в это трудное для него, спрессованное время, не собирался тратить ни минуты ни на кого, кроме миллионеров: чернокожий агент страховой компании не сулил ему никакого дохода – только дурные воспоминания. Недавно он получил от «ZARA эйрлайнз» половину страховой суммы за жизнь Нелл: другую половину получила Хелен. Хелен передала деньги на благотворительные нужды: тем глупее она казалась в его глазах. Он уговаривал себя тем, что она сделала это для искупления своей вины. Если бы она не ставила таких условий относительно свиданий с ребенком, ему бы не пришлось выкрадывать Нелл тайно – и она была бы сейчас жива.

Да, во всем виновата Хелен: и в разводе, и в его несчастьях во всем! Обвинив Хелен решительно во всех бедах, он неожиданно примирился с матерью. Раньше за всю свою неудовлетворенность он перекладывал вину на мать; но теперь это было позабыто, и он зачастил к родителям в Сассекс. За его почти еженедельные перелеты расплачивался Леонардос. В аэропорту у него были знакомства, обеспечивающие ему каждый раз лучшие места в самолете. Он закрутил краткосрочный роман с одной из старших аэропортовских служащих; роман болезненный для нее, поскольку она, конечно, влюбилась в Клиффорда, и благополучно-беззаботный для него, поскольку ему удалось, расставшись, оставить ее в надежде на продолжение. Не слишком выгодно, если тебя ненавидит распорядительница посадки на авиалинии, которой ты регулярно пользуешься. У таких людей всюду друзья и доверенные лица.

– Я очень рада, что ты бываешь у нас, – говорила, бывало, Синтия. – Однако не слишком ли это дорого? Все эти перелеты…

– Их оплачивает Леонардос, – отвечал Клиффорд.

– Правлению известно, что оно оплачивает? – осведомился Отто.

– Чеки оплачиваются без рассмотрения, – беззаботно отвечал Клиффорд. – Просто проглатываются машиной, и все.

Отто вздыхал. Ему после смерти Нелл казалось, что все лучшее проглатывалось и все, все тонуло в море жадности, себялюбия и соглашательства. У него сложилось впечатление, что некие суперсилы нацелили друг на друга свое оружие, а человечество, не замечая близкого конца, смеется и резвится под пушками и жерлами. Да, нацизм был побежден в Европе; однако оказалось, что плодами победы пользуются предатели, если не сказать худшего.

Теперь ушла из жизни Нелл, а вместе с ней, казалось Отто, и будущее, для которого он жертвовал жизнью.

– Отец опечален, – заметил Клиффорд Синтии.

– Да, это так, – согласилась Синтия.

Она написала Хелен доброе и почти извинительное письмо после катастрофы самолета, и получила краткий, но вежливый ответ. Ее слегка удивило, что Хелен в ответном письме выражала сочувствие ей по поводу «потери», а не по поводу смерти ее родной внучки. Как будто Нелл не жила месяцами на ее попечении – в детской, которая была когда-то детской Клиффорда; как будто для нее, Синтии, это была не трагедия, а только «потеря».

Впрочем, Синтия не решилась поделиться этой обидой с Клиффордом во избежание того, как бы он вновь не впал в депрессию. Синтия хорошо знала, что депрессия – это форма невыраженной и неосознанной злобы.

Клиффорд озлоблялся на Хелен, в то время как в корне всех его зол лежало отношение к нему матери; Отто озлоблялся на сына (не в его присутствии, разумеется), в то время как оба они – и отец, и сын – были озлоблены на этот мир и на свою судьбу.

Смерть Нелл явилась «спусковым механизмом» для мрачной меланхолии, которую сын научился топить в разнообразии жизни, а отец – не умел. Синтия же развлекала себя новым завязавшимся романом с оперным певцом (представьте себе – из Каира, ближе не нашлось) и ждала, чтобы все повернулось к лучшему. По ее прошлому опыту, обычно так и бывало.

Но все это между прочим. Итак, Артур назначил встречу. Клиффорд менее всего желал, чтобы ему напоминали о Нелл. Когда страховка выплачена, по какому праву этот агент вновь допрашивает его?

Артур не стал, конечно, намекать Клиффорду, что у него есть данные, что его дочь жива. Он просто сказал, что у «ZARA эйрлайнз» появилась информация, что мистер Блоттон, сопровождавший ребенка, не полетел тем же рейсом, а отправил вместо себя подставное лицо.

– Неправдоподобно, – отвечал Клиффорд. – Я должен был выплатить ему вторую половину его гонорара по прибытии дочери. Я бы не стал платить никакому другому лицу. Все это чушь, мистер Хокни, спекуляция на больной для меня теме, и вы не имеете никакого права…

– Мистер Блоттон курил? – резко, не обращая внимания на протест, спросил Артур.

Клиффорд был застигнут врасплох.

– Откуда я могу помнить такие детали, мистер Хокни? Я занятой человек. Вы-то, вполне вероятно, можете деталь за деталью бросать мне в лицо события двухлетней давности, но я-то не помню. Память о прошлых событиях – черта тех, кто не связан с каждодневной работой. Другими словами, тех, кто живет скучной размеренной жизнью. Всего хорошего, мистер Хокни.

– Так он курил? – настаивал Артур. – Это важно.

– Для вас, разумеется. Но не для меня. Ну да, он курил. Он источал такой запах, какой бывает у старой пепельницы. Думаю, что гибель спасла его от смертельного заболевания раком легких.

С этими последними словами Артуру окончательно дали понять, что не желают терпеть его присутствия. И это был человек, которого любила Хелен; человек, который держал ее в объятиях, засыпал, удобно свернувшись рядом с ней, а потом вытолкнул ее из своей постели. В то же самое время Клиффорд не был ему неприятен. Он был похож на раненое животное: он и не приукрашивал себя. Совершенно не английская манера. Во время разговора Артуру пришла мысль потратить пару тысяч долларов на какое-нибудь недавнее приобретение Леонардос, чтобы заставить Клиффорда изменить к себе отношение, однако он сдержал себя. Ведь картина будет куплена из ложных побуждений; значит, не принесет ему удовольствия. Будет год за годом висеть в его квартире на Манхэттене. Впрочем, он ведь почти и не жил в своей квартире. Нет, это было бы абсурдно. Пусть его огромный заработок, его комиссионные в десять процентов, останутся лежать в банке – пусть превращаются в миллионы.

Разрешите мне сделать небольшое отступление, читатель. Артур Хокни был сирота, и всю жизнь ощущал это. Вы можете удивиться: он взрослый человек, сильный, красивый, образованный и богатый; каким образом зло может влиять на него? Рано или поздно все мы становимся сиротами: людьми без родителей. Но из-за обстоятельств смерти своих родителей Артур Хокни иногда не желал жить; может быть, поэтому его работа была так напрямую связана со смертью, в самых ее драматических формах, и поэтому у него была больная совесть – хотя я полагаю, что причин для последнего не было.

Гарри и Марта Хокни переехали на север в двадцатых годах, отправившись на заработки на бойни в Чикаго. Там они приобщились к профсоюзной деятельности – то было жуткое время – и научились основам классовой теории. Артур ребенком жил на попечении Лиги защиты гражданских прав. И однажды, Артуру тогда было семнадцать, его родители попали в автокатастрофу (или так, во всяком случае, говорили). Однако Лига защиты знала об этом деле лучше, чем дорожная полиция, и всем было ясно, что родителей Артура убили. Артур как раз в тот день перед поездкой родителей поссорился с ними и остался дома. Он сказал, что у него свидание с девушкой. Артур никогда, мне кажется, не смог оправиться от того потрясения. Люди из Лиги понимали его горе и утешали, как могли, они даже заплатили за его обучение в колледже. Думается мне, они видели в Артуре будущего лидера, человека, который пойдет по стопам Мартина Лютера Кинга. Но Артур знал, что у него недостает политических и религиозных убеждений. Он не ходил на митинги и марши, не присоединился ни к чьей «платформе»; и его свободу не ограничивали; никто не осуждал его решения. Лига защиты объявила ему, что все делает для него во имя погибших родителей.

Однако Артур не мог не думать об этом. Он чувствовал себя человеком без корней, предавшим свою расу, сиротой в полном смысле этого слова. Он мотался по свету и надеялся, что это поможет ему заглушить укоры совести; иногда, глядя на тела погибших, он невольно радовался своей жизни, своему здоровью и удаче. Он думал, что когда-нибудь найдет политическое или человеческое движение, с которым всецело согласится, – и тогда отдаст на благое дело свои деньги.

Теперь Артуру стало ясно, что миссис Блоттон солгала в своекорыстных интересах в отношении гибели мужа. Именно Блоттон был тем «упавшим с неба» и выжившим человеком с маленькой девочкой. И Артур полетел обратно в Лондон, к Хелен – спросить ее относительно драгоценного кулона. Или можно сказать так: он полетел к Хелен под предлогом разговора о кулоне. Возможно, ему не стоило этого делать, не нужно было подавать Хелен новые надежды. Тем более нужно было, вероятно, скорее ехать в Шербур и разузнавать о ребенке, благо и так прошло слишком много времени, чтобы отыскивать следы. Но такова любовь, и ничего не поделаешь.

Артур навестил Хелен в Машвел-хилл. Саймона не было дома. Она обрадовалась ему; ее голос был теплым. Он спросил о муже: она ответила, что Саймон на международной конференции в Хельсинки. Она не стала добавлять, что и Салли Сент-Сир также полетела в Хельсинки. Зачем? Она едва ли сама испытывала интерес к этому. Хелен радовало ее одиночество: лето разгулялось, погода стояла прекрасная. Артур нашел Хелен сидевшей в саду на коврике, а рядом ползал и делал первые шаги Эдвард, толстый, жизнерадостный малыш. На Хелен было нечто вроде кремовой туники, обнаженные ноги были обуты в сандалии; ее вьющиеся каштановые волосы блестели на солнце. Но он отметил, что она худа, нервна и слишком поспешно задает ему вопросы.

– Какие новости? – сразу спросила она. – Есть новости?

Он прямо спросил ее о кулоне. Возможно, с изумрудом, как определила Мария. Если не изумруд, то что-то драгоценное.

– Нелл не носила драгоценностей, – в шоке ответила Хелен. Но что-то пришло ей в голову, и она внезапно встала, пошла наверх посмотреть свою шкатулку с драгоценностями – и сошла вниз рыдая: да, изумрудного кулона нет. Он всегда лежал в шкатулке – и вот его нет. Она, спотыкаясь и рыдая, сказала, что никогда не заглядывала туда с момента… с момента… она хотела сказать: «авиакатастрофы» – и не могла. Она ненавидела саму мысль об этом кулоне; Клиффорд когда-то дарил ей его с такой любовью, а потом захотел отнять. Да, конечно, вполне возможно, что Нелл взяла его – но зачем? Ведь она запретила Нелл трогать шкатулку, она объяснила ей, что там ценности… и тут Хелен остановилась.

– Она сказала, да, я помню, как она спросила, можно ли ей взять сокровище в детский сад на следующее утро – чтобы показать – но я была занята тогда… – И Хелен вновь расплакалась. Одна мысль, что она устроила собственное дитя в детский сад, недодала ей любви – и отвела Нелл в сад в тот самый день, когда ребенка похитили – приводила ее в отчаяние. Она не сберегла ее… И, возможно, лишь сейчас ей пришло в голову, а так ли хорошо было бы для Нелл быть в живых? Что за жизнь уготована ей? Где она и с кем? И горе потери вытеснилось беспокойством и тревогой.

Самая отчаянная, самая мучительная мысль для родителя – о том, что лучше было бы, если ребенок вообще не появлялся на свет – пришла в голову Хелен.

Хелен плакала и плакала. Артур думал, что она никогда не остановится. Тут была и скорбь по Нелл, и обида на Клиффорда, и на Саймона, и боль унижения, нанесенного ей Салли Аньес Сент-Сир, и ощущение тщеты всех усилий в жизни… все было высвобождено, наконец, в этот вечер. И плакала Хелен так долго, что маленький Эдвард, без привычного для него маминого внимания, уснул прямо на лужайке. Мало того, его едва не укусила оса – но никто, кроме меня и вас, читатель, об этом, к счастью, не знал!

Все меняется!

А что же Нелл? Где была Нелл, пока ее мать плакала, а ее маленький братец спал на лужайке? Сейчас расскажу. Она в это время сидела, немая от шока и озадаченная, в комнате приемника-распределителя для потерянных детей в двадцати километрах от дороги, на которую Марта вывела машину. И вот как она туда попала.

Вы, наверное, уже подумали, что дьявол, от которого бежала Марта, решил оставить свою жертву. Марта вместе с де Труа хорошо постарались во время черной мессы, чтобы вызвать его из преисподней. Может быть, Марта уже помешалась умом от горя, чувства вины и шока; или дело было просто в том, что она совершенно не знала, как вести себя на оживленной дороге вроде Рут Насьональ, на которую она вывела машину, но несчастья преследовали ее и Нелл.

– Куда мы едем? Что случилось? – все время спрашивала Нелл с заднего сиденья. Она была в ночной рубашке. Голова у нее кружилась от испуга и шока. Шел дождь, и глаза Марты слезились от дыма и старости; больные руки ее с трудом удерживали руль. Марта тяжело дышала, и босой ногой изо всей силы жала на акселератор, однако старенькая машина повидала многое на своем веку, и вряд ли это давало нужный результат.

– Пожалуйста, останови! – упрашивала Марту Нелл. – Я боюсь!

Но Марта ничего не слышала. Пламя все еще преследовало ее в памяти, а завывание ветра, которое предшествовало огню, стояло у нее в ушах до сих пор. Может быть, то было не завывание ветра, а просто гудки встречных и обгоняющих машин, но кто теперь узнает об этом?

Наконец, Марта остановилась. Она не съехала с дороги, даже не свернула на обочину. Она просто остановила машину посреди полосы. Дождь хлестал изо всей силы, и старенькие «дворники» не справлялись с работой. Марта остановилась, потому что не могла больше ничего видеть. Она сидела и плакала: она оплакивала и свои ноющие кости, и свой дикий страх, и бедного ребенка на заднем сиденье. Нелл вышла из машины и стояла теперь на обочине под проливным дождем (На шее у нее висел заветный кулон с оловянным мишкой. Она всегда спала вместе с ним, и сколько бы маркиза ни пыталась мягко отговорить Нелл, она никогда его не снимала). Девочка чувствовала, что нужно позвать кого-то на помощь, хотя бы ради бедной Марты, но ведь ей было всего шесть лет, и она не знала, что делать. Так Нелл и стояла, и держалась ладошкой за оловянного мишку, что она всегда делала, когда была потеряна или несчастна.

Первые пять машин благополучно обошли неосвещенный автомобиль, несмотря на дождь. Шестая машина шла, груженая семейством, отмечавшим уик-энд к югу от Шербура. Семейство было английское; все очень устали; отец семейства, сидевший за рулем, был достаточно пьян. Накачиваясь бренди, он серьезно полагал, что спиртное обострит его реакцию. Но этого не случилось. Перед ним неожиданно появились очертания стоящей машины. Он вывернул руль, но поздно: лязг, визг, звон разбитого стекла… Обе машины завертелись поперек дороги. В багажник английской машины врезался, появившийся по дьявольской прихоти на дороге, большой бензовоз, шедший на скорости, не предназначенной для бензовозов. Он перевернулся и взорвался; взвившееся пламя поглотило машины, шедшие в противоположном направлении. Волны горящего бензина перекатывались через машины, тела людей… Пожар был огромен; на следующий день он значился в заголовках газет всего мира… Погибли десять человек, включая Марту, которая, как и ее хозяева, сгорела в огне. Единственное милосердие, что проявил дьявол, состояло в том, что Марта в тот момент была без чувств. И дьявол, если вы принимаете его участие во всем этом деле, достигнув цели, поймав свою жертву, и не заботясь тем, сколь много жертв он прихватил попутно, отступил и затих на время.

Вот как случилось, что Нелл была найдена бродящей вдоль дороги одна-одинешенька рано утром; и вот отчего она молчала – от сильного шока у нее случилось нечто вроде ретроградной амнезии, как это называют медики. Она могла вспомнить лишь несколько слов по-английски.

Из пяти машин, попавших в аварию, три оказались французскими, две – английскими. Сколько человек было в каждой – восстановить уже было невозможно. Представитель английского консульства весьма резонно предположил, что Нелл находилась в одной из английских машин. Она звала маму, и плакала, но не могла сообщить ни своего имени, ни адреса, ни страны, в которой жила. Она разговаривала, как дитя трех лет от роду: неудивительно поэтому, что представители приемника заключили, что ребенок умственно отсталый. Некоторое время ожидали, что за Нелл обратятся родственники, но таковых не нашлось.

– Я упала с неба, – сообщила она лишь раз, и весьма гордо, когда ее в тысячный раз спросили, откуда она и как очутилась на дороге. После этого на ней «поставили крест».

Вам, конечно же, читатель мой, это очень понятно. Так, собственно, и было, и Нелл говорила совершенно разумно. Но тем людям ее слова показалась дикими.

В одном они были правы: у Нелл была ретроспективная амнезия. К ее собственному благу, Нелл совершенно позабыла о замке и о пожаре в замке, и о происшествии на дороге, и о Марте, и о Милорде с Миледи. Но, оказавшись среди людей, говоривших по-английски, она вспомнила детали своего детства в Англии и сам язык.

– Я хочу видеть Тэффина, – проговорила она.

– Какого Тэффина?

– Это мой котенок, – уверенно пояснила Нелл.

Из этого окончательно заключили, что девочка – из Англии.

Так и случилось, что Нелл была отправлена теплоходом в Англию за счет Британского Консульства – и помещена по прибытии в приемник-распределитель. Она стала одной из тех заблудших овечек и беспризорных детей, которых непрерывно производит наше хаотическое и многоликое общество.

Множество детей пропадают – и никогда не находятся, и это, наверное, худшая из всех трагедий. Некоторые находятся, но остаются невостребованными.

И что, скажите, ждет ребенка без семьи, без защиты, без того, кто направил бы его, ободрил бы; ребенка, затерянного в мире бедных, несчастных и угнетенных? Что? Мы увидим это!

Выжженный след

– Респектабельные Милорд и Миледи из Шербура, – как их определила проститутка из алжирского квартала; эти слова заставили Артура Хокни просидеть немало времени в жаркий октябрьский день в Полицейском управлении Префектуры этого самого города. Артур искал следы такой пары. Богатые, титулованные, бездетные, может быть, неожиданно приехавшие в город пару лет назад?

Но ни одной подобной пары в городе суперинтендант полиции припомнить не мог.

– Но не могли же это быть де Труа! – со смешком заключил он, водя пальцем по избирательным спискам.

– Почему не могли? – поинтересовался Артур. – Если они богаты, титулованы, как вы говорите…

– Да они древнее, чем Собор Парижской Богоматери, – не могли же они удочерить девочку…

– Отчего бы нет? – настаивал Артур.

– Нет… кроме всего прочего, они умерли.

– Умерли?

– Несколько недель тому назад в их замке случился пожар. Милорд, Миледи и их престарелая служанка сгорели в огне. Люди в деревне говорят, что это возмездие дьявола, пославшего молнию в башню замка. Однако, что бы там ни говорили, лето у нас было жарким, а старики беспечны и забывчивы; к тому же, эти старики употребляли слишком много красного вина. Я – рационалист, мсье Хокни, и не верю в дьявольские штучки, однако причин для пожара могло быть множество!

Артур удержался от замечания, что при столь странных событиях самое простое объяснение – обычно не самое правдивое, и просто поехал к скорбному месту, где ранее стоял замок.

Он нашел это место исключительно мрачным: как бывает часто на месте недавней трагедии, атмосфера там стояла необычная и печальная, и даже более того: была в ней какая-то угроза.

Артур поежился. Все было очень странно. Он и раньше, бывало, ощущал нечто подобное, но лишь в местах взорванной террористами бомбы или подорванных мостов – но никогда на месте просто домашних, локальных, трагедий.

Артур постоял немного, поддевая носком ботинка пыль и пепел, среди разбросанного мусора, и внезапно увидел яркую желтую ленточку, которая должна была когда-то повязывать детскую головку.

– Так, так! – проговорил Артур, остановился, поднял ее, и сразу же луч солнца прорезал тучи и осветил именно то место, на котором стоял Артур.

У него возникло впечатление, что ему улыбнулись: на листве заплясали солнечные блики. Пролетела бабочка. У Артура поднялось настроение.

Теперь он был уверен в двух вещах: что Нелл и в самом деле жила здесь; и что она все еще жива.

Солнце зашло за тучи; вернулось ощущение зла и угрозы. Артур пошел прочь.

Дальнейшие справки в Париже и Шербуре завели в тупик: Нелл сгинула. Теперь он сильно сомневался, что она найдется.

Он заверил «ZARA эйрлайнз» в необходимости закрыть картотеку страховок: если теперь объявится Блоттон, вряд ли ему что-то останется от его страховки. Если только легочный рак еще не сгубил его – или кто-то из его корешей. В слишком уж темных кругах тот вращался.