Текст книги "Игра с нулевой суммой (СИ)"
Автор книги: Фей Блэр
Соавторы: Даниэль Брэйн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Игра с нулевой суммой
Часть 1. Слуга.
Глава первая
В жизни каждого человека рано или поздно случается поворот. Среднестатистический человек считает таким поворотом свадьбу – особенно если взял на неё кредит, – может, развод, рождение ребёнка. Алёха же чётко понимал: длань судьбы, беспощадная, как админ паблика, настигла его в лице нового научного руководителя.
Сначала Алёхе повезло, и научруком ему назначили старенького профессора, которому уже всё в жизни было до той балды, но внезапно до балды профессору стали и сами студенты, и теперь вместо благообразного старичка Алёху пригвождала взглядом суровая доцент. И никаких поблажек, помощи и всего остального ждать от нее не приходилось.
Девчонки, которым вместе с Алёхой с новым научруком не свезло, заочно поставили доценту известный женский диагноз. Глядя на доцента сейчас, Алёха убеждался, что действительно, нет на свете ничего ошибочнее мнения обиженной женщины, хоть та обида и касалась бы дипломной работы. Имелся ли у доцента муж, а возможно, любовник, а быть может, и не один, оставалось тайной, но вид у неё был такой, который бывает только у полностью довольного жизнью человека, так что на проблемы в интимной сфере научрука Алёха сослаться не мог.
– Напомните мне тему вашего диплома, – потребовала доцент.
– «Квалификация превышения пределов необходимой самообороны в случае вмешательства третьих лиц», – пробормотал в ответ Алёха и вздохнул. При профессоре в роли научрука тема казалась простенькой. Доцент же расчеркала все уже готовые двадцать листов и явно останавливаться на этом не собиралась.
– Ну и где в вашей работе затронута эта тема? – поинтересовалась доцент, слегка наклонив голову. – До, – она демонстративно взглянула на номер открытой страницы, – двадцать первой страницы мы с ней не встретились. Хотелось бы узнать, где эта встреча состоится. И когда.
Алёха снова вздохнул. На самом деле – нигде и никогда, потому что всё, что он нашёл в интернете и переписал с оглядкой на антиплагиат, проблем квалификации самообороны при вмешательстве третьих лиц никак не касалось. Алёха был, кажется, первым, кого заинтересовала… да что уж врать себе – кто решил писать на эту тему, и сейчас он с тоской гадал, а, собственно, нафига ему сдалось это первопроходство.
– Актуальность темы? – уточнила доцент, пролистав диплом назад.
– А переделать можно? – робко пискнул Алёха.
– Нужно, – обнадёжила было его доцент, но тут же, словно каким-то шестым чувством поняв, что спрашивают её не об этом, добила окончательно: – Тему менять нельзя, вам её давно утвердили. У вас две недели, – закончила она, как показалось Алёхе, прямо-таки с наслаждением.
Ну вот и как теперь ему со всем этим жить?
Опозоренный Алёха выполз в коридор. Однокурсницы встревоженно заверещали, определяя, кто теперь пойдёт на заклание. Алёхе было на них наплевать – его свербила мысль, что стоило выбрать ту тему, которую взял себе Женька: «Проблемы квалификации оставления в опасности несовершеннолетних детей одновременно несколькими лицами, несущими за них равную ответственность». Тут можно было бы надёргать кейсов из медицинской практики в любой вконтактовской группе и аккуратно навесить на них соответствующие приговоры судов. И хотя бы актуальность не вызывала никаких сомнений.
Женька нарисовался как из-под земли с традиционным вопросом:
– Ты с нами?
Алёха очень хотел бы «с ними». Увы, помимо диплома его звал семейный долг.
– Не, я пас, – мотнул головой Алёха. – Диплом там у меня... – проговорил он неопределённо и тут же понял, что Женьке диплом – так себе отговорка. – И Бенедикту за молоком зайти надо.
– Кошака завели? – спросил Женька, глаза которого тотчас завистливо зажглись.
– Не, брата, – вздохнул Алёха и, глядя на преисполнившееся сочувствием Женькино лицо, вспомнил отчима, когда мать обрадовала его новорождённым сыном. Что последний месяц, что во время родов, да и недели две после того отчим был в плавании, и поэтому, узнав, что сын его – Бенедикт Сергеевич, ушёл из дома, не сказав ни слова. Семейная легенда гласила, что самого отчима когда-то собирались назвать Леонсио, поэтому в тот день Алёха в первый и последний раз в жизни видел его пьяным.
– Ладно, проехали, – вежливо сказал Женька и исчез. Алёха, порадовавшись, что он и настаивать не стал, и о занятой когда-то тысяче в очередной раз не вспомнил, упихал диплом в рюкзак и направился к лестнице, мрачно раздумывая о своём будущем.
Перспективы рисовались нерадужные. Да нет, хуже – нерадужными они были и до того, как Алёха облажался с дипломом, но сейчас они стали в пятьдесят оттенков серого. Где ему работать после вуза – который ещё надо было закончить, то есть написать диплом – Алёха даже не представлял. Пара однокурсников хотела попасть в «Большую четвёрку» или в десяток международных консалтеров пожиже, но, во-первых, для этого требовалось отлично знать хотя бы один язык, во-вторых, быть готовым не только к магистратуре, но и далее – к степеням, причём кандидатской все не ограничивалось. Юридические магистерские программы стоили дороже Алёхиной почки, а без них можно было до пенсии отвечать на звонки и менять названия разных шараг в документах на госрегистрацию. Никакой карьерный рост без продолжения образования в этой «Четвёрке» никому не светил, зарплатный – тоже. В полицию Алёха не попал бы по состоянию здоровья: от него даже военкомат практически отстал. Идти в какой-нибудь юротдел за тридцать тысяч казалось слишком безрадостным на фоне вакансий в «Макдаке» и том же «М-Видео». Некоторые однокурсники, посчитав юридическое образование полезной для жизни базой и хоть каким-то высшим образованием, уже неплохо устроились кто кем – от помощника директора модного театра до репетиторов ЕГЭ. Женька, например, прибился к крупной турфирме, где его умение ловко отбивать разных дам, недовольных беременностью несовершеннолетних дочерей от турецких бассейнов, вызвало у начальства неподдельный восторг. Алёха так не умел, а говоря проще – он просто боялся.
Так что, как ни страшен был новый научрук, будущее было гораздо страшнее. Неизвестное, тёмное, покрытое тайной, полное опасностей и безденежья. Алёха бы с удовольствием взял академ, или, может, остался бы на второй год, только первый вариант грозил тем, что он вообще забьёт на вуз и будет уныло лежать на диване, а второй системой образования был не предусмотрен.
В мрачных думах Алёха добрел до метро, сожрав по дороге скверную холодную шаурму. Пялясь на рекламу вакансий Московского Метрополитена в вагоне, он вяло прикидывал, возьмут ли его хоть сюда или сразу пошлют, не дожидаясь, пока он облажается. На секунду он представил себя машинистом, потом перед мысленным взором встала сцена того, как какая-нибудь несчастная от любви девица бросается прямо перед вагоном на рельсы, и решил, что подобная перспектива вряд ли лучше «свободной кассы». Опять же, велика радость вечно под землёй торчать!
Кое-как свыкшись с тем, что в «МакДональдсе» его хотя бы кормить будут, Алёха прикупил в универсаме молоко и пошел через скверик к дому. Сделал круг, потому что в сквере кипела жизнь, и, глядя на детей, радостно копавшихся в песочницах, Алёха вспоминал, как он мечтал поскорее вырасти. Ну, вырос, что сказать. Как там говорится – «бойтесь своих желаний»?..
Дома была в сборе вся семья. Мать хлопотала на кухне, и по квартире полз потрясающий аромат сочной курицы в каких-то немыслимых специях. Готовить мать любила и умела, и Алёха никогда бы об этом не узнал, если бы пять лет назад замотанная и уставшая мать случайно, как обычно оно и бывает, не встретила в метро будущего отчима Алёхи и отца Бенедикта. Мать тащила кипу цветов, зачем-то надаренных на работе, торт и ещё какую-то ерунду, а Сергей вызвался ей помочь. Он вошёл в их жизнь так незаметно, что Алёха не сразу и понял, что у матери появился кавалер. Сергей был прост и ненавязчив, как вежливый коллега с работы, которому просто оказалось по пути. И когда у него с матерью завязался роман, Алёха несколько удивился. И обрадовался.
Потому что мать изменилась – и оказалось, что она может весело напевать, стряпая на кухне, что у неё все ещё прекрасная фигура, что она умеет смеяться и запросто может не пользоваться старящей ее косметикой. Потому что Сергей оказался клёвым мужиком, верным и негулящим, хоть и был моложе матери на одиннадцать лет, рукастым, непьющим и некурящим, не залипающим в ящик и игрушки и вообще – образцовым семьянином. Он был стармехом на рыболовном судне, а кроме того, детдомовцем, и поэтому больше всего на свете ценил жену и детей. Да и Алёху он искренне считал своим сыном.
Сейчас отчим был в отпуске и потому возился с Бенедиктом – Бенечкой, как называла его бабушка Ида. Трёхлетний Беня помогал отцу с ремонтом чайника, что выражалось в попытке пристроить на игрушечной лестнице фигурку индейского вождя. Логику брата Алёха понимать категорически не хотел, но то, что тот пошёл в отчима своей жизнерадостностью и спокойствием, успокаивало.
Своего родного отца Алёха не видел никогда и даже не подозревал, как того толком зовут, потому что знал достоверно – отчество ему досталось от имени деда, но догадывался, что унаследовать характер мог от него. До появления в их жизни Сергея он полагал, что у него угрюмые и робкие гены матери, но за последние годы убедился, что напрасно грешил на мать. «Копия отца» – не всегда звучит гордо, иногда и пугающе.
– Леха! – крикнул отчим из комнаты. – Как диплом?
– Нормально, – выдавил Алёха улыбку. – Ну, замечания, конечно, есть…
Отчим выглянул в прихожую, на его ноге висел сосредоточенный Бенедикт.
– Сгоняй в магазин, будь добр, – попросил отчим. – Лене масло для курицы нужно. Я бы и сам сходил, да вот чайник, – и он, будто извиняясь, развёл руками.
Нет, отчим был человеком не жадным. Даже наоборот – он ни в чем не отказывал ни жене, ни Алёхе с Бенькой, за что ему часто влетало. Но у него был пунктик – починить сломавшуюся до срока вещь, заставить её работать как раньше, проявить талант механика и изобретателя. Алёха поражался такому упорству – и в глубине души безмерно завидовал. Отчим совсем не боялся пробовать жизнь на вкус.
И Алёха, все ещё адски голодный даже после шаурмы, натянул куртку обратно и отправился в магазин. На улице стояла весна – сухая, тёплая и немного ветреная. Кое-где ещё в тени на северной стороне лежал снег, а там, где целый день грело солнце, уже полезла первая жидкая трава. Дворник деловито сгребал оставшиеся с прошлой осени листья в кучу, и бабки на лавочке обсуждали какую-то «проститутку». Информационный обмен последних лет затронул не только молодых – прислушавшись, Алёха с удивлением понял, что интерес бабок вызвала какая-то кинозвезда, чья фамилия безразличному к искусству Алёхе ничего не сказала.
До магазина он дошёл довольно быстро и обнаружил там локальный Армагеддон. Подивившись наличию только соков, спиртного и хлеба и обнаружив пустые полки во всех остальных отделах, он вернулся на кассу и там узнал, что вечером была проблема с электричеством, поэтому весь прочий товар сняли «во избежание», включая и масло. Курице, ждущей на плите своего звёздного часа, это помочь никак не могло, и Алёха потащился в универсам возле метро, срезая путь через дворы.
Стройка, эпидемией охватившая город, добралась и до их района. Алёха упёрся в выросший за пару дней забор, плакат на котором традиционно просил извинения за причинённые жителям неудобства и обещал, что скоро здесь будет дом по программе реновации. Прикинув, куда собираются втыкать этот дом, Алёха заранее посочувствовал будущим переселенцам и пошёл в обход.
Как ни странно, в обход тоже копали. Вообще, сколько Алёха себя помнил, город перерывали постоянно – будто каждый вновь поставленный мэр обозначил себе задачу обнаружить нефтяное месторождение. В обход строили метро, Алёха совсем приуныл, тем более что запищал телефон, и мать спросила, не побежал ли он за маслом куда-нибудь за три километра. Запах курицы доносился почти что из трубки, и Алёха решил рискнуть.
Что до него таких же рисковых тут побывал не один десяток, понятно было уже по исчезающей за ограждением протоптанной тропинке. Алёха тоже сунулся в щель в заборе, искренне надеясь, что его не поймают. Хоть он и оканчивал юридический факультет, но понятия не имел, чем ему грозит проход через стройку. Но вроде бы рабочие копались где-то поодаль, а проходить надо было через подъезд выселенного, но ещё не снесённого дома. Из подъезда вышел мужик с цветами и бутылкой коньяка, и Алёха, проводив его задумчивым взглядом, шагнул в пропахшую сыростью темноту.
Куда было нужно идти дальше, он поначалу не понял. Потом сообразил, что мужик вряд ли разжился букетом и коньяком в заброшенном доме, а значит, он шёл от метро, как раз от того универсама, куда направлялся сам Алёха. Значит, где-то тут есть выход, решил он и попробовал потыкаться в разные двери.
Почему-то пустота покинутых жильцами квартир вызвала у Алёхи неприятное сосание под ложечкой. Люди оставляли мебель, ковры, старые телевизоры, технику, и самым странным было то, что это даже уже не крали. Бомжам телевизоры некуда было втыкать, а прочий люд давно уже перестал страдать старорежимным вещизмом. Новый дом – новые вещи? Да, наверное, так, но Алёхе все равно почему-то казалось, что он без спроса зашёл в чужое жилье.
Однако дома в нетерпении поджидала курица, а Алёха осторожно бродил по квартире, рассматривая обои, линолеум, какие-то безвкусные картины. Дверь в ванную комнату была ещё совсем новой, и Алёху почему-то потянуло заглянуть туда. Но там не обнаружилось ничего интересного – лишь старая ванна, разбитый унитаз и кусок засохшего мыла.
С мыслями о курице Алёха вернулся на лестничную площадку. Где-то хлопнула дверь, точно не та, в которую он вошёл, и Алёха сообразил, куда ему дальше нужно: за лестницу, где пожарный выход.
В мутном окне Алёха увидел, что уже порядком стемнело. Представив, что скажет ему мать, он торопливо толкнул деревянную дверь и вышел на улицу.
Глава вторая
Алёха ступил прямиком в полную жирной грязи лужу, отвратительно холодную и глубокую – нога провалилась аж по щиколотку, и он, не устояв на ногах, плюхнулся туда ещё и ладонями. Это оказалось последней каплей – что ж за день такой?! Вот наверняка сейчас в универсаме тоже масла не будет, или он окажется вообще закрыт! Алёха выругался в голос, едва ли не всхлипывая от обиды на весь мир и от жалости к себе, и, поднявшись, вытер руки о штаны и огляделся, чтобы понять, как выбраться из лужи с наименьшими убытками.
Он торчал под холодным ливнем на довольно широкой дороге – если её можно было так назвать, потому что она вся представляла из себя грязное месиво, словно её раскатали фуры. Хотя, может быть, и раскатали – стройка же...
Но стройки не было.
И дома позади Алёхи не было тоже – верней, был, но не стандартная пятиэтажка, по которой он только что бродил, а какой-то двухэтажный каменный сарай с высокой острой крышей, возле которого стояла пара осёдланных лошадей. Смеркалось, но в остатках света слева хорошо был виден лес – недалеко, может, в полукилометре или ближе. Справа же тянулись какие-то поля, сплошь пересечённые невысокими заборами из камня.
– Не понял, – пробормотал Алёха и вздрогнул, не узнав своего голоса: тот звучал как-то слишком высоко и одновременно хрипло.
Если дорогу он еще мог кое-как притянуть, точно так же, как и лошадей… Ну, может, правительство города взялось за экологию и поощряет применение гужевого транспорта. Но лес в картину мира никак не вписывался. Когда-то рядом действительно был парк, но с тех пор деревья только вырубали, и никакой заботой о природе городских властей лес не объяснялся.
Надышался он чего-то в той квартире, что ли? Алёха вспомнил, как читал недавно про «фенольные дома» – не очень-то и поверил, но, может, этот случайно был таким? Что там было, Алёха в точности не помнил, только что фенол ужасно вреден и испаряется и что его добавляли в семидесятые в бетон. Или в шестидесятые. В общем, ещё при Союзе, но уже после Сталина.
Значит, надо просто продышаться, решил он. И честно задышал как можно глубже, с шумом выдыхая и вдыхая. Так, ещё чуть-чуть… сколько времени-то, кстати? Мать его убьёт!
Он сунул было руку в карман куртки – глянуть время на телефоне, но карман был пуст. Алёхе стало дурно: он что, где-то выронил телефон? Вот за это его мать точно пришибет. И отчим тоже. Потому что это уже не просто потраченные деньги, к телефону еще и банковская карточка привязана...
Хотя, может, ему повезёт, и он отыщет свою пропажу в доме? Да, пока он там шатался, он вполне мог выронить телефон. Сейчас он вернётся…
Алёха шагнул назад, открыл низкую и показавшуюся ему на удивление тяжёлой дверь и оказался… нет, и вовсе не в подъезде.
Оказался он в довольно большой и невысокой комнате, больше всего напоминающей кабак с псевдосредневековым интерьером: здесь было несколько весьма грубо сколоченных столов, за одним из которых сидел какой-то человек, и лавок, и воняло дымом и какой-то пищей – Алёха никак не мог распознать, какой.
– Лошадей-то заведи, – услышал он и, резко обернувшись на голос, увидел невысокого плотного плешивого мужчину в не слишком чистой куртке тоже какого-то средневекового вида.
– Что? – переспросил Алёха, на всякий случай попятившись.
– Льёт там, говорю, – сказал мужик, кивнув на дверь. – Заводи лошадей в конюшню. Лампу не дам – чисть, пока ещё светло.
Псих, опасливо подумал Алёха. Или глюк? Он не знал, что хуже. Точно дом фенольный, решил он. Это же подумать страшно, как тут люди жили! Или дело в том, что дом начали рушить? Верней, не рушить, но ведь все же выехали? Хотя бред – какая разница-то? Может, просто тот газ скапливался в подъезде, и там давно никого не было, вот его и набралось так много, а он, Алёха, всё сдышал?
Так. Надо вспомнить, как он шёл… а, нет. Телефон. Где-то тут, возможно, есть его телефон. Алёха зажмурился, надеясь, что дурацкая галлюцинация рассеется, но она никуда не делась – напротив, даже стала ещё более явной, потому что мужик за столом вдруг гаркнул, обернувшись и сердито глядя на него:
– Тобеш! Ты какого лыра тут торчишь?
Алёха недоумевающе сморгнул. Мужик за столом был одет в какую-то странную куртку с блестящими пуговицами и был обладателем смешных тонких усов с длинными кончиками, загнутыми кверху.
– Если ваша милость желает, – сказал первый мужик, почесав плешь, – я всё сделаю как положено. И вычищу, и накормлю, всего за один арг.
– Обойдёшься, – отрезал второй мужик и снова посмотрел на Алёху. – Что стоишь? – спросил он раздражённо. – Займись лошадьми – или я тот арг, что стоил бы твой ужин, потрачу по-другому.
Алёхе стало жутко и одновременно с этим донельзя смешно. Вот это да, вот это он надышался! Интересно, почему он видит каких-то непонятных мужиков? И этот недокабак средневековый? Почему, к примеру, не драконов или роботов? А ведь он же даже не играл в последнее время на компе! Почти совсем! Сидел, писал диплом. Последние два дня. Что же он за неудачник-то такой, что ему даже галлюцинации показывают какие-то дебильные?
Он, кажется, издал коротенький смешок и, опять зажмурившись, потёр глаза и лицо руками, начисто забыв о том, что они, мягко говоря, не слишком чистые.
– Ваша милость, – услышал он голос первого мужика. – Мне кажется, ваш слуга немного… тронулся, ваша милость. Может, я…
– Ах, тронулся, – ответил второй голос. – Ничего – я сейчас его быстро подлечу, – что-то грохнуло и глухо зашуршало, раздалось быстро приближающееся позвякивание, а потом лицо и руки словно обожгло. – Ах ты, пархан бесов, – голос второго мужика дрожал от злости. Он с силой оторвал руки Алёхи от его лица и вновь ударил – больно, обжигающе, наотмашь, но не рукой, а чем-то, что держал в ней. Перчатка, что ли? Почему тогда так больно? – Иди. Займись. Лошадьми, – прошипел он не хуже физички в школе, которую Алёха, как и все его однокашники, боялся до икоты. – Или я не посмотрю на твоего отца и найду себе другого слугу. Живо! – он с лёгкостью сгрёб Алёху за воротник и, развернув, пинком буквально швырнул его к двери. Удар был такой силы, что Алёха буквально врезался в неё и услышал за спиной пренебрежительное: – Слуги. Нынче отыскать хорошего слугу не проще, чем лисицу во дворце.
Мужики расхохотались, а Алёха, кое-как нащупав ручку, схватился за неё, поддал всем телом и вывалился наружу, едва снова не угодив в лужу.
Дождь, кажется, лил ещё сильнее, и дневной свет быстро угасал, однако же его было пока достаточно, чтобы можно было получше разглядеть сарай. Тот был сложен из грубых серых камней всех форм и размеров, скреплённых светлым раствором, и даже не оштукатурен. Крыша же была… похоже, черепичной?
– Хватит, а? – жалобно попросил незнамо кого Алёха.
В ответ раздалось лишь лошадиное ржанье, в котором слышалась настойчивость и, кажется, насмешка.
И тут Алёха ясно понял, что дело не в феноле. Какой там фенол! В конце концов, люди в доме жили десятилетиями, а если и попадали в дурку, то явно по другому поводу. Нет, тут что-то другое. Тут… Может, на него там что-то рухнуло? Балка? Или, может быть, плита? Или вообще весь дом целиком? Скорее всего, его как раз обрушили, пока Алёха был там, и он умер вместе с домом… в смысле, просто умер – и не помнит? А это… Это… Алёха читал что-то о том, что в тот момент, когда умирает мозг, он может создавать всякие картинки – типа, оттуда все эти рассказы про сияющие коридоры и так далее.
То есть вот сейчас, вот именно сейчас он там умирает – погребённый под развалинами дома. А когда умрёт – то всё закончится и…
«Зато диплом не делать», – вдруг сообразил Алёха.
Точно. Ни диплом не делать, ни работу не искать. Да это ж здорово! Ему совсем не больно, ему даже интересно! А когда он окончательно умрёт, ему вообще станет всё равно.
От этих мыслей Алёха даже повеселел. А что, не всё так плохо! И мать не одна останется – у неё есть Бенька и Сергей. Поплачет, наверно. Но зато не разочаруется! И так и не узнает, что её старший сын – бездарность.
И на защите не позориться. И занятую тысячу не отдавать. Хотя нехорошо, конечно, ну да ничего – у Женьки она не последняя.
Но досадно, что у него такое идиотское… как это называется-то? Предсмертье? Да, наверное, если он находится в процессе умирания, оно и есть. Дурацкое какое-то. И дождь этот – вот будто бы нельзя было показать что поприятнее!
Дождь был, кстати, холодный, и Алёхина куртка уже начинала промокать, а уж его волосы и вовсе свисали на лицо сосульками, по которым сбегали струйки стылой воды.
Стоп.
Сосульками?
Алёха торопливо схватился за голову и, ощупав её, ощутил под пальцами довольно длинные – не до плеч, конечно, но куда длиннее его собственных волосы. Да ещё и жёсткие какие-то… что происходит? Сейчас его мозг покроет его шерстью на прощанье?
Передёрнувшись, Алёха вытянул вперёд руки и недоверчиво уставился на них. Нет, они не были покрыты шерстью – они просто были… не его. Совершенно точно! Это были абсолютно чужие руки – широкие, с короткими мощными пальцами и квадратными ногтями. Весьма грязные и, как говорят, натруженные – с плотными мозолями на ладонях у их основания и возле пальцев.
– Это чего? – зачем-то вслух прошептал Алёха.
Фу, какой же мерзкий у него голос!
Дверь сарая распахнулась, и в неярком прямоугольнике света возник тёмный человеческий силуэт. Что-то свистнуло, и на плечи Алёхи обрушилось… нечто – он не понял, что это такое, но удар вышел тяжёлым и пугающе болезненным.
– Я тебе сказал, лентяй бесов – займись лошадьми! Сказал или нет? – мужской голос звенел от ярости. Свист повторился, и второй удар, от которого Алёха попытался прикрыться руками, что оказалось крайне неудачной идеей, едва не опрокинул его на землю.
– Да ты что, сдурел? – выговорил, наконец, Алёха, скуля от яркой, жгучей боли и пятясь назад – опять в лужу, но сейчас это было неважно. – Псих… Я сейчас полицию...
– Ты как разговариваешь, лит?! – взвился мужик. – Головой стал скорбен? Так я вылечу тебя сейчас не хуже мага!
Он взмахнул рукой, и Алёха понял наконец, что его бьют длинным хлыстом, с которым мужик управлялся легко и буднично, как сам Алёха с зонтиком.
Следующие два удара легли один за другим, опрокинув Алёху на колени прямо в жидкую грязь лужи.
– Поднимайся, бес тебя дери! – рявкнул мужик. – И чтобы через полчаса лошади были рассёдланы и вычищены, – велел он неожиданно спокойно. – И поторопись: я спать хочу.
С этими словами он развернулся и исчез внутри сарая, захлопнув за собою дверь и оставив скулящего от боли, унижения и растерянности Алёху в луже под дождём.
