Текст книги "Карта времени"
Автор книги: Феликс Пальма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)
VI
Держа палец на спусковом крючке, Эндрю размышлял о преимуществах, которые дает самоубийство: больше не нужно, как это случается с остальными, бояться смерти, предчувствовать ее в начале каждой болезни, прислушиваться, не подкрадывается ли она сзади, вероломная владычица царства бездонных пропастей и острых вершин, скользких ледников и коварных коней, любительница посмеяться над ничтожеством, возомнившим себя венцом творения. Сколько страхов, сколько предосторожностей – и все для того, чтобы рано или поздно непременно оказаться в ее когтях. Что поделать: при создании мира не было предусмотрено справедливости и существовал только всего один способ исправить этот просчет. Если Харрингтона что-то и беспокоило, то отнюдь не вопросы метафизики. Умереть он не боялся, ведь страх смерти проистекает из сознания того, что после нашего перемещения в библейский загробный мир или погружения в пустоту жизнь как таковая не исчезнет, вселенная будет существовать и после нас, как собака, у которой из лапы достали клеща. Для большинства людей выстрелить означало бы встать из-за игорного стола в надежде, что в следующий раз выпадут карты получше. Однако Эндрю сомневался, что следующий раз будет. Он давно утратил веру. Молодой человек не надеялся, что после смерти ему воздастся за страдания на земле, ибо не верил в само воздаяние. Его страхи были вполне прозаическими: когда пуля пробьет челюсть, наверняка будет очень больно.
Думать об этом было неприятно, но Эндрю сам выбрал свою участь, а значит, должен был перетерпеть боль. Он поудобней расположил палец на спусковом крючке и сжал зубы, готовясь раз и навсегда покончить со своей нелепой жизнью. И тут раздался стук в дверь. Эндрю с удивлением открыл глаза. Кого еще черт принес? Быть может, мистер Маккарти видел, как он пришел, и заявился клянчить денег на стекло? Стук сделался громче. Проклятый крохобор! Пусть только сунется со своим нытьем про разбитое окно – мигом схлопочет пулю. Есть ли смысл в таком положении соблюдать абсурдный, по сути, запрет на убийство ближнего, особенно если дело касается мистера Маккарти?
– Эндрю, я знаю, ты там. Открой!
Харрингтон скривился от досады, узнав голос кузена. Чарльз, вечно этот Чарльз, таскается за ним повсюду, будто сторож. Уж лучше бы это был мистер Маккарти. Не стрелять же в Чарльза! Но как, во имя всего святого, кузен его нашел? И почему он уверен, что Эндрю еще жив?
– Убирайся, Чарльз, я занят! – крикнул Харрингтон.
– Эндрю, не делай этого! Я знаю, как спасти Мэри!
Спасти! Эндрю желчно рассмеялся. У его кузена, надо признать, всегда было богатое воображение, но на этот раз ему явно изменило чувство меры.
– Позволь тебе напомнить, что Мэри умерла, – сообщил Харрингтон. – Ее убили в этой самой комнате восемь лет назад. Тогда я мог ее спасти, но не спас. Интересно, что ты собираешься предпринять сейчас? Отправиться в прошлое?
– Именно, – ответил кузен и подсунул что-то под дверь.
Эндрю опустил взгляд. На полу валялось рекламное объявление.
– Прочти, Эндрю, – попросил Чарльз, заглянув в разбитое окно. – Прямо сейчас.
Эндрю было немного стыдно, что брат видит его таким, в нелепом и неудобном положении, с дулом пистолета у челюсти. Но он отлично понимал, что Чарльз не уйдет, а потому опустил оружие и встал, чтобы подобрать с пола афишку.
– Ладно, Чарльз, ты победил, – проворчал молодой человек. – Посмотрим, что там у тебя.
Эндрю поднял афишку и внимательно изучил. Объявление было напечатано на листе ин-октаво небесно-голубого цвета. Харрингтон прочел его и не поверил своим глазам. Фирма «Путешествия во времени Мюррея» предлагала, ни много ни мало, совершить путешествие во времени. Текст объявления гласил:
Вам надоело путешествовать в пространстве? Пришло время побывать в четвертом измерении. Наша фирма предлагает вам отправиться в 2000 год. Не упустите возможность воочию увидеть будущее, эпоху, в которой будут жить ваши правнуки. Три часа в 2000 году всего за сто фунтов. Станьте свидетелем войны людей и машин, которая изменит судьбу цивилизации.
Текст сопровождала картинка – своего рода батальная сцена, нарисованная с большим старанием, но без особого мастерства. Посреди руин сошлись не на жизнь, а на смерть две армии. Одна из них явно была человеческой, другую составляли человекоподобные металлические монстры. Изображение было слишком примитивным и схематическим, чтобы разглядеть подробности.
Какого черта? Эндрю оставалось только впустить кузена в комнату. Войдя, Чарльз запер за собой дверь. Он дрожал от холода и дышал на закоченевшие руки, но все же светился от счастья из-за того, что успел предотвратить самоубийство. По крайней мере на время. Первым делом Уинслоу подобрал валявшийся на кровати пистолет.
– Как ты узнал, что я здесь? – спросил Эндрю, пока его кузен принимал угрожающие позы, целясь в собственное отражение.
– Ты меня разочаровываешь, братец, – отозвался Чарльз, вытряхивая из магазина пули и пряча их в карман пальто. – Витрина в доме твоего отца открыта, один пистолет пропал, и сегодня седьмое ноября. И где прикажешь тебя искать, если не здесь? Ты бы еще рассыпал по пути хлебные крошки.
– Ясно.
Чарльз в очередной раз был прав. И предельно откровенен. Уинслоу ловко перевернул пистолет, ухватил его за дуло и протянул Эндрю.
– Готово. Теперь можешь стреляться сколько душе угодно.
Эндрю с мрачным видом взял оружие и поспешно сунул в карман, торопясь поскорее убрать с глаз долой этот неприятный предмет. Ничего не поделаешь, самоубийство придется отложить. Чарльз глядел на кузена с глумливым осуждением, будто требуя объяснений, но у Эндрю не было сил втолковывать своему спасителю, что смерть для него – единственный выход. Вместо этого он решил отвлечь Чарльза, изобразив интерес к объявлению.
– А это что? Шутка? – спросил Харрингтон, помахав листочком. – Где ты это напечатал?
Чарльз покачал головой:
– Это не шутка, брат. Фирма «Путешествия во времени Мюррея» действительно существует. У них контора на Грик-стрит, в Сохо. И они вправду устраивают путешествия во времени.
– Но… Разве можно путешествовать во времени? – недоверчиво проговорил Эндрю.
– Можно, кузен, поверь мне, – ответил Чарльз очень серьезно. – Я сам путешествовал.
Несколько мгновений братья молча смотрели друг на друга.
– Я тебе не верю, – заявил наконец Эндрю, ожидая, что Чарльз как-нибудь себя выдаст, но тот лишь пожал плечами.
– Я не лгу, – повторил Чарльз. – На прошлой неделе мы с Мадлен побывали в двухтысячном году.
Эндрю было расхохотался, но увидел лицо кузена и подавил смех.
– Так ты не шутишь?
– Я говорю совершенно серьезно, – ответил Чарльз. – Правда, оно того не стоило, в двухтысячном году холодно и грязно, люди воюют с машинами. Но не побывать в будущем – все равно что не пойти на оперу, о которой все говорят.
Эндрю слушал кузена с прежним недоверием.
– И все же это было очень увлекательно, – продолжал Чарльз. – Весьма волнующее ощущение. Мадлен уже успела порекомендовать Мюррея всем своим подругам. Ей особенно приглянулись сапоги солдат человеческой армии. Она хотела купить такие в Париже, но не нашла. К несчастью, путешествие было совсем коротким.
Эндрю заглянул в объявление, обещавшее ровно то же самое, о чем говорил Чарльз.
– Я все равно не верю… – пробормотал он.
– Это вполне естественно, брат. Однако, пока ты бродил по Гайд-парку в компании призраков прошлого, мир не стоял на месте. Время идет, хоть ты этого и не замечаешь. И каким бы странным тебе это ни казалось, в салонах теперь только и говорят что о путешествиях в четвертое измерение. Они вошли в моду весной, после того романа.
– Романа? – переспросил сбитый с толку Эндрю.
– Ну да! «Машина времени» Герберта Уэллса. Между прочим, я тебе его давал. Ты так и не прочел?
С тех пор как Эндрю наотрез отказался сопровождать Чарльза в скитаниях по пабам и борделям и заперся дома, Уинслоу сменил тактику и стал снабжать кузена книгами, в основном новыми романами малоизвестных авторов, которые, следуя чаяниям эпохи прогресса, сочиняли истории о невиданных машинах, способных творить любые чудеса. Французы вслед за Жюлем Верном называли такие книжки «невероятными путешествиями», однако британские издатели придумали термин «научные романы», а публика охотно подхватила его и стала применять к любым книгам, в которых фантастические события оправдывались научными допущениями. Подобные романы, наследующие сочинениям Лукиана из Самосаты и Бержерака, без труда вытеснили старомодные истории о призраках и зачарованных замках. Из диковинных устройств, порожденных буйной писательской фантазией, Эндрю больше всего запомнился противокошмарный шлем, приводимый в действие маленькой паровой машиной, который отгонял от спящего дурные сновидения и насылал приятные. Была еще леденящая душу история об ученом-еврее, который изобрел машину для увеличения предметов и испытал ее на насекомых: описание нашествия на Лондон мух размером с дирижабль, способных разрушать здания и сгибать башни взмахом крыла, производило сильное впечатление, несмотря на явную нелепость. В другое время Эндрю глотал бы такие книжки в один присест, однако, утратив связь с реальным миром, он перестал интересоваться и миром литературы. Молодой человек больше не нуждался в обезболивающих снадобьях, он привык без страха смотреть в бездну и не желал, чтобы Чарльз подбирался к нему окольными литературными путями. Харрингтон подозревал, что книга некоего Уэллса до сих пор валяется в его шкафу среди других едва пролистанных романов.
Чарльз театрально заломил руки, сокрушаясь о невежестве кузена, уселся на стул, поставил напротив еще один и жестом пригласил Эндрю садиться. Слегка наклонившись вперед, словно приходской священник, готовый исповедовать прихожанина, он начал пересказывать сюжет романа, не так давно взбудоражившего всю Англию. Эндрю слушал без особого интереса. Главный герой книги изобрел машину времени. Простым нажатием рычажка он перенесся в далекое будущее, где его изумленному взгляду предстали прыткие, как зайцы, улитки, деревья, внезапно выраставшие из-под земли, танцующие в небе звезды и ночь, в один миг сменявшая день… В невообразимом 802 701 году на нашей планете жили две во всем противоположные друг другу расы: прекрасные, ни на что не годные элои, обитавшие на поверхности земли, и чудовищные морлоки, которые прятались в подземных пещерах. Услышав об этом, Эндрю скривился от омерзения, а Чарльз слегка улыбнулся и поспешил добавить, что важен не сюжет как таковой, а едкая сатира на современное общество. Англичан же больше всего поразило то, что Уэллс предложил рассматривать время как четвертое измерение, своеобразный туннель, по которому можно передвигаться.
– В мире, как известно, есть три измерения, – объяснял Чарльз, задумчиво вертя в руках шляпу. – Длина, высота и ширина. Но, для того чтобы предмет мог существовать, для того чтобы мы могли лицезреть эту шляпу здесь и сейчас, требуется еще одно – протяженность. Вещи не только занимают пространство, но и длятся во времени. Шляпа есть не только здесь, но и сейчас, потому мы ее и видим. Получается, что все мы живем в четырехмерной вселенной. Но если предположить, что время – такое же измерение, как и все остальные, отчего в нем нельзя перемещаться? В принципе, именно этим мы и занимаемся. Ты, я, наши шляпы: все, что есть в мире, медленно и неуклонно движется вперед, приближаясь к собственной смерти. Уэллс задается вопросом: почему нельзя ускорить это движение, а то и вовсе развернуться и пойти обратно, к тому, что мы привыкли называть прошлым и что на самом деле всего лишь очередной моток нити в клубке? Если время – одно из измерений, почему в нем нельзя перемещаться с такой же легкостью, как в остальных?
Чрезвычайно довольный собственной речью, Чарльз бросил шляпу обратно на кровать. Подождав, пока Эндрю осмыслит сказанное, он продолжал:
– Признаться, когда я прочел книгу, все это показалось мне не более чем затейливой фантазией, я и представить не мог, что такое допустимо с точки зрения науки. Должен сказать, Эндрю, роман произвел настоящий фурор, о нем говорили буквально все. В клубах, в салонах, в университетах, на фабриках во время перерыва. Никого не интересовали ни кризис в Соединенных Штатах и его последствия для Англии, ни картины Уотерхауса, ни пьесы Оскара Уайльда. Все кому не лень спорили, можно ли путешествовать во времени. Даже женщины. Рассуждения о том, что ждет нас в будущем, делали пятичасовое чаепитие не таким уж скучным занятием. В основном это были разговоры в пользу бедных, которые ни к чему не вели, но вот научное сообщество, кажется, всерьез заинтересовалось новой проблемой, кое-что даже стало попадать в газеты. Как бы то ни было, фантазии Уэллса легли на благодатную почву: кому из нас не хотелось бы увидеть грядущее своими глазами, проникнуть дальше, расширить границы своего краткого и эфемерного существования. Всем хочется попасть в будущее, и двухтысячный год выбран не случайно; совершенно ясно, что за столетие человечество успеет изобрести все, что угодно, и наш мир станет удивительным волшебным местом, возможно даже пригодным для жилья. Сначала все это казалось забавной игрой, безумной фантазией. Но в прошлом октябре открылись «Путешествия во времени Мюррея». О новой затее трубили на всех углах, писали в газетах, афиши на улицах возвещали: Гиллиам Мюррей может воплотить наши мечты, может отправить нас в двухтысячный год. Билеты стоили целое состояние, но за ними немедленно выстроились очереди. Даже те, кто еще вчера утверждал, что путешествовать во времени немыслимо, ждали у дверей конторы с горящими глазами, словно дети, которым пообещали чудо. Никто не хотел пропустить такое событие. Нам с Мадлен не удалось попасть в первую экспедицию – только во вторую. И мы действительно отправились в будущее, Эндрю. Я – тот, кого ты сейчас видишь перед собой, – проник на сто пять лет вперед и вернулся обратно. Мое пальто до сих пор пахнет пеплом войны будущего, камешек, который я тайком подобрал на мостовой, лежит за стеклом в моей гостиной рядом с шиферовскими подносами, как частица грядущего в нашем еще мирном Лондоне.
Эндрю чувствовал себя лодкой, подхваченной течением. Мысль о том, что человек может шагнуть сквозь время, преодолеть рамки своей эпохи, вторгнуться в святилище грядущего, проникнуть далеко за грань собственной смерти и увидеть собственных потомков, казалась ему далеким и странным сном. Впервые за многие годы в молодом человеке проснулся слабый интерес к тому, что происходило за пределами его души. Впрочем, Харрингтон поспешил затоптать робкие искорки, пока из них не успело разгореться пламя. Он пережил и перечувствовал все, что может выпасть человеку, и теперь пребывал в вечном трауре, душа его опустела и высохла. Без Мэри в мире не осталось ни одной причины, способной заставить его жить дальше.
– Все это очень интересно, Чарльз, – утомленно вздохнул Эндрю, всем своим видом показывая, что дерзкое вмешательство человека в естественный ход вещей оставило его совершенно равнодушным, – но при чем тут Мэри?
– Постой, кузен, ты что, еще не понял? – воскликнул потрясенный Чарльз. – Этот Мюррей путешествует в будущее. Я уверен, что, если ему как следует заплатить, он согласится устроить для тебя частную экспедицию в прошлое. И тогда тебе будет в кого разрядить пистолет.
Эндрю застыл на месте, разинув рот.
– В Потрошителя? – спросил он едва слышно.
– Вот именно, – ответил Чарльз. – Если ты попадешь в прошлое, то сможешь сам спасти Мэри.
Эндрю ухватился за спинку стула, чтобы не упасть. Неужели такое возможно? – спрашивал он себя, не в силах преодолеть оцепенение. Попасть в прошлое, в 7 ноября 1888 года, и спасти Мэри? Самым невероятным казалось даже не путешествие во времени, не то, что он сможет увидеть и обнять ту, чье тело давно превратилось в прах. Удивительнее всего был сам шанс спасения, шанс исправить ошибку, взять на себя ответственность и все изменить. Сколько раз он просил об этом Господа! Но выходит, у его молитв был неправильный адресат. Помощь пришла от науки.
– Мы ничего не потеряем, если попробуем, – заключил Уинслоу. – Ну что ты скажешь?
Эндрю долго глядел в пол, стараясь справиться с нахлынувшими чувствами. Вот чего он ждал восемь лет, в глубине души понимая, что это невозможно. Наконец Харрингтон, бледный и решительный, поднял глаза на брата.
– Я согласен, – сказал он глухо.
– Молодец, Эндрю! – Чарльз хлопнул кузена по плечу. – Молодец!
Эндрю неуверенно улыбнулся и вновь принялся рассматривать свои ботинки, размышляя, каково это будет вернуться в прошлое, к давно пережитому, к собственным воспоминаниям.
– Ну что ж, – произнес Чарльз, бросив взгляд на часы. – Первым делом надо где-нибудь поужинать. Путешествовать во времени на голодный желудок не рекомендуется.
Карета Чарльза поджидала у входа в Миллерс-корт. Эта ночь почти ничем не отличалась от других ночей. Братья поужинали в «Кафе Рояль» – Чарльз обожал тамошнее мясное суфле, – посетили заведение мадам Норрель – Чарльз имел обыкновение знакомиться с новыми поступлениями, пока их не успели попробовать слишком много клиентов, – и наконец расположились в таверне «Коларидж» – Чарльз считал их коллекцию шипучих вин лучшей в городе, – где и встретили рассвет. Прежде чем спиртное затуманило обоим мозги, Уинслоу успел рассказать, что ездил в 2000 год на огромном трамвае под названием «Хронотилус», приводимом в движение при помощи гигантской паровой машины, но Эндрю был решительно не способен сосредоточиться на будущем: все его мысли были о путешествии в прямо противоположном направлении, то есть в дни давно минувшие. Кузен пообещал, что там он сможет лицом к лицу встретиться с Потрошителем и защитить Мэри. Восемь лет в душе его копилась неизбывная, как он привык считать, ненависть к отвратительному чудовищу, и теперь ей суждено было выплеснуться наружу. Одно дело присутствовать при казни негодяя и совсем другое – встретиться с ним в поединке, прибыв из будущего с экспедицией Мюррея. Сжимая в кармане рукоятку пистолета, Харрингтон думал о человеке, которого встретил на Хэнбери-стрит. Прежде ему не приходилось ни в кого стрелять, но несколько часов тренировки на бутылках, голубях и кроликах должны были дать результаты. Все пройдет как надо, если он сумеет сохранить хладнокровие. Он разрядит пистолет не торопясь, с холодным сердцем и ясной головой и во второй раз увидит, как умирает Потрошитель. Тогда справедливость действительно восторжествует и смерть монстра воскресит Мэри Келли.
VII
Несмотря на ранний час, в Сохо бурлила жизнь. Эндрю и Чарльз с трудом протискивались сквозь толпу мужчин в котелках и женщин в маленьких шляпках, украшенных перьями, а кое у кого и настоящими чучелами птичек. Держась под руки, парочки спешили по тротуару, входили и выходили из магазинов, искали случая перейти улицу, лавируя в сплошном потоке роскошных экипажей, изящных кабриолетов, двухэтажных трамваев и повозок, груженных бочками, корзинами с фруктами и неприятного вида брезентовыми тюками, которые вполне могли оказаться похищенными с кладбищ мертвецами. Неудачливые художники, актеры и циркачи в запыленной, поношенной одежде демонстрировали на перекрестках свои сомнительные таланты, надеясь разжалобить какого-нибудь ценителя искусства. Чарльз с самого завтрака болтал без умолку, но его слова тонули в уличном шуме, в котором стук колес смешивался с голосами уличных торговцев и невезучих кандидатов в артисты. Эндрю шагал за братом словно в тумане, ничего не видя перед собой и ничего не чувствуя, кроме сладкого аромата, который источали корзины цветочниц.
Контора Мюррея занимала небольшое здание в начале Грик-стрит. В прежние времена в нем располагался театр, однако новый владелец успел привнести в неоклассический фасад современные мотивы. К элегантным дверям из дорогого дерева вела настоящая колоннада, фронтон украшало изображение Хроноса, вращавшего зодиакальное колесо. Бог времени выглядел мрачным стариком с длиннющей бородой, водопадом сбегавшей до самого пояса. Картину окружала рама из песочных часов, тот же мотив повторялся в резных оконных карнизах на втором этаже. Помпезная доска розового мрамора возвещала о том, что это живописное место принадлежит фирме «Путешествия во времени Мюррея».
Чарльз и Эндрю сразу обратили внимание, что прохожие стараются не задерживаться у причудливого фасада. А приблизившись, поняли отчего. Над подъездом витала столь нестерпимая вонь, что съеденный кузенами завтрак тут же запросился на волю. Двое рабочих, замотав носы платками, с мылом отмывали стену. С их щеток на тротуар стекала отвратительная черная пена.
– Прощения просим за беспокойство, – извинился один из рабочих, ослабив маску. – Какой-то негодник вымазал фасад коровьим навозом, но мы сейчас все исправим.
Обменявшись недоуменными взглядами, Эндрю и Чарльз достали собственные платки, соорудили маски на манер разбойников с большой дороги и юркнули в подъезд. В вестибюле царил совсем другой аромат благодаря пышным букетам роз и гладиолусов. Как можно было догадаться по фасаду, символика времени и здесь попадалась на каждом шагу. В центре высилась огромная механическая скульптура в виде двух похожих на щупальца гигантского насекомого рук, сжимавших песочные часы размером с теленка в литой металлической оправе. Из одного полушария в другое перетекал не песок, а голубоватый порошок, таинственно поблескивающий в свете ламп. Руки, приводимые в действие невидимыми рычагами, то и дело переворачивали часы, и загадочный порошок сыпался из полушария в полушарие без остановок, как само время. С колоссальной фигурой соседствовали другие устройства, не такие впечатляющие, но куда более изящные, с маленькими молоточками, колесиками и шестеренками. Как гласили таблички на витринах, то были первые попытки человека создать часовой механизм. На стенах висели часы – от традиционных голландских консольных часов с гирями, украшенных херувимами и сиренами, до австрийских ходиков, чьего монотонного, умиротворяющего тиканья служащим конторы не хватало по воскресеньям.
Заметив посетителей, сидевшая в углу секретарша покинула свой пост и засеменила им навстречу. Барышня передвигалась торопливо и робко, точно мышка, ее шаги шуршали в такт стрелкам. Вежливо поприветствовав молодых людей, секретарша с энтузиазмом сообщила, что в третьей экспедиции в 2000 год еще остаются вакансии и она с радостью зарезервирует для них места. Прибегнув к своей безотказной сияющей улыбке, Чарльз учтиво отклонил предложение и объявил, что у них неотложное дело к самому Гиллиаму Мюррею. После минутной заминки барышня заверила джентльменов, что мистер Мюррей на месте и наверняка их примет. Чарльз вознаградил бедняжку за рвение еще более обворожительной улыбкой. Не без труда отведя взор от его сверкающего белизной оскала, секретарша развернулась на каблучках и знаком пригласила гостей следовать за ней. В глубине помещения начиналась широкая мраморная лестница, ведущая наверх. Эндрю и Чарльз в сопровождении девушки миновали длинный коридор, украшенный гобеленами, изображающими сцены войны будущего. Часы на комодах и столиках тикали в унисон. Добравшись до кабинета Мюррея, секретарша попросила посетителей подождать в приемной, но Чарльз сделал вид, будто не расслышал ее просьбы, и решительно толкнул дверь, увлекая за собой кузена.
Братья оказались в просторном, нелепо обставленном кабинете, стены которого, будто шатер полководца на поле брани, были сплошь завешаны географическими картами. Обнаружить в этом громадном помещении хозяина оказалось непросто: Гиллиам Мюррей растянулся на ковре и самозабвенно играл с собакой.
– Доброе утро, мистер Мюррей! – поздоровался Чарльз, делая шаг вперед. – Меня зовут Чарльз Уинслоу, а это мой двоюродный брат Эндрю Харрингтон. Не могли бы вы уделить нам несколько минут, если вы, конечно, не слишком заняты?
Гиллиам Мюррей, толстяк в элегантном лиловом костюме, ответил на иронический выпад Уинслоу многозначительной улыбкой игрока, у которого припасено в рукавах немало козырей.
– Для столь блестящих молодых джентльменов у меня всегда найдется время, – заявил он, поднимаясь на ноги.
Едва Гиллиам Мюррей встал во весь рост, Эндрю и Чарльзу стало ясно, что перед ними поистине незаурядная личность. Владелец фирмы был настоящим гигантом с головой Минотавра и такими мощными ручищами, что казалось, ему ничего не стоит жонглировать быками. Несмотря на внушительные габариты, двигался предприниматель легко и плавно. У него были аккуратно зачесанные назад соломенные волосы и огромные синие глаза; горящий в них огонь выдавал неуемную натуру честолюбца, привыкшего прятать гордыню за любезными улыбками, привычными для гибких, чувственных губ. Хозяин конторы широким жестом пригласил гостей к письменному столу, ловко прокладывая путь среди бессчетных глобусов и тумбочек, заваленных тетрадями и книгами. И здесь всюду были часы. Они висели на стенах, тикали на книжных полках, а за стеклом специальной витрины были выставлены клепсидры, солнечные часы и прочие древние устройства для измерения времени. Эндрю подумал, что Мюррей организовал эту выставку в насмешку над человеческим ничтожеством, над полным бессилием рода людского перед лицом всемогущего времени. Все, что мы смогли, – это попытаться отобрать у времени его метафизическую сущность, засунуть его в пошлое и нелепое устройство, чтобы следить, не опаздываем ли мы на встречу. Чарльз и Эндрю расположились в удобных креслах эпохи Реставрации перед массивным письменным столом на бронзовых лапах, хозяин кабинета уселся напротив, спиной к широкому окну. Ясный свет, лившийся сквозь стекло, погружал комнату в жизнерадостную деревенскую атмосферу, и Харрингтон подумал, что человек, покоривший время, вполне мог обзавестись личным солнцем посреди хмурого для всех остальных осеннего утра.
– Надеюсь, вы извините меня за неприятный инцидент у подъезда, – произнес Мюррей, поморщившись. – Наш фасад уже второй раз пачкают навозом. Не исключено, что это заговор, чтобы таким отвратительным способом помешать нашей работе, – предположил он, недоуменно пожав плечами. – Как видите, далеко не все считают, что путешествия во времени благотворны для нашего общества. А между тем после выхода в свет романа Уэллса это самое общество буквально помешалось на подобных путешествиях. Как бы то ни было, мне трудно извлечь из актов вандализма какие бы то ни было выводы, ибо вандалы до сих пор не сделали никаких заявлений. Они ограничиваются тем, что пачкают нам фасад.
После этих слов Гиллиам Мюррей замолчал, уставившись в пространство. Несколько мгновений он оставался погруженным в собственные мысли, потом, будто вспомнив, что он в кабинете не один, перевел взгляд на гостей.
– Итак, джентльмены, чем я могу вам служить?
– Мне бы хотелось, чтобы вы частным порядком переправили меня в осень тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, мистер Мюррей, – выпалил Эндрю, обрадованный тем, что ему наконец предоставили слово.
– В Страшную осень? – удивился Мюррей.
– Да, в ночь на седьмое ноября, если быть точным.
Гиллиам внимательно оглядел молодого человека. Затем, не пытаясь скрыть разочарования, залез в ящик стола и вытащил большую стопку бумаг, перевязанную лентой, небрежно швырнул на стол, будто нечто в высшей степени отвратительное, к чему было до крайности неприятно прикасаться.
– Знаете, что это такое, мистер Харрингтон? – спросил Мюррей со вздохом. – Просьбы о частных экскурсиях, которые мы получаем каждый день. Люди мечтают побродить среди висячих садов Вавилона, познакомиться с Клеопатрой, Галилеем и Платоном, увидеть собственными глазами битву при Ватерлоо, строительство пирамид и распятие Христа. У каждого есть любимая историческая эпоха, и он думает, что туда можно отправиться, назвав кучеру адрес. Люди полагают, что мы распоряжаемся прошлым. Вам зачем-то понадобился восемьдесят восьмой год. Не сомневаюсь, что у вас, как и авторов всех этих писем, есть на то веские основания, но, боюсь, я ничем не могу вам помочь.
– Но я хочу вернуться всего на восемь лет назад, мистер Мюррей, – возразил Эндрю. – Я заплачу вам, сколько вы попросите.
Мюррей горько усмехнулся:
– Дело не во временных отрезках. И не в деньгах. Будь оно так, мистер Харрингтон, мы с вами уж как-нибудь договорились бы. Нет, здесь проблема, если позволите, технического характера: мы не можем разгуливать по прошлому и будущему, как нам вздумается.
– Получается, вы можете отправить нас только в двухтысячный год? – спросил расстроенный Чарльз.
– Так и есть, мистер Уинслоу, – подтвердил Мюррей, устремив на Чарльза печальный взгляд. – В самое ближайшее время мы планируем расширить предложение, но пока единственная доступная нам дата – это двадцатое мая двухтысячного года, день решающей битвы между машинами коварного Соломона и воинством людей под командованием доблестного капитана Шеклтона. Разве это было не увлекательно, мистер Уинслоу? – спросил хитрый предприниматель, демонстрируя отличную память на лица.
– Да, мистер Мюррей, – поколебавшись, согласился Чарльз. – Весьма увлекательно. Просто я подумал…
– …Что мы можем отправиться, куда захотим, – закончил владелец фирмы. – Да, я понимаю. Но, увы, это не так. Боюсь, прошлое пока не в нашей компетенции.
Произнеся эти горькие слова, Мюррей поглядел на посетителей с искренним сочувствием, давая понять, как тяжело ему их разочаровывать.
– Дело в том, господа, – вздохнул он, выпрямляясь в кресле, – что мы движемся не в потоке времени, как персонаж Уэллса, а вне его. По его коре. Не внутри, а снаружи, если можно так выразиться. – Гиллиам смотрел на гостей не моргая, словно кот.
– Я не понимаю, – заявил Чарльз.
Гиллиам Мюррей кивнул, будто и не ожидал другого ответа.
– Я позволю себе привести простой пример: можно подняться и обойти дом от первого этажа до мансарды изнутри, по лестницам. А можно облазать снаружи по карнизам.
Эндрю и Чарльз неохотно согласились: им не нравилось, что этот Мюррей разговаривает с ними как с умственно отсталыми детьми.
– Что бы там ни говорили, – продолжал владелец фирмы, – задуматься о путешествиях во времени меня заставил вовсе не роман мистера Уэллса. Если вы читали книгу, вам должно быть известно, что автор бросает вызов научному сообществу, предлагая новое бескрайнее поле для исследований, но, в отличие от своего собрата по перу Жюля Верна, избегает подробного рассказа о том, как действует изобретенная его героем машина, оставляя простор для читательского воображения. Пока учеными не будет доказано, что машина времени может существовать в реальности, ее будут воспринимать как выдумку. Изобретут ли такую машину когда-нибудь? Хотелось бы верить, что да: научные достижения нашего века делают меня оптимистом. Давайте признаем, джентльмены: мы с вами живем в уникальную эпоху. В эпоху, когда человек день ото дня становится все могущественнее, соперничая с Богом. Сколько чудес продемонстрировала наука в последние годы! Одни изобретения, такие как калькулятор, пишущая машинка или электрический лифт, призваны облегчать нам повседневную жизнь, другие раздвигают границы возможного и делают нас всесильными. Сегодня мы в мгновение ока преодолеваем огромные расстояния благодаря локомотивам и очень скоро сможем незримо переговариваться со знакомыми на другом конце страны при помощи устройства, которое американцы называют телефоном. И хотя среди нас еще остаются те, кто считает прогресс святотатством и полагает, что человеку негоже выходить за рамки, установленные Создателем, я лично убежден, что, покоряя природу, наука, наряду со вкладом в образование и мораль, смягчает нравы, заставляет нас преодолевать врожденное варварство. Взгляните на этот хронометр. – Гиллиам взял с края стола маленькую деревянную коробочку. – Их давно пустили в серийное производство и устанавливают на всех без исключения судах. Однако этот простейший, казалось бы, прибор существовал не всегда; в свое время британское Адмиралтейство пообещало премию в двадцать тысяч фунтов стерлингов тому, кто изобретет устройство для измерения протяженности морских путей, ибо ни один часовщик не мог создать часовой механизм, неподвластный качке. Премию получил некий Джон Харрисон, который бился над решением этой проблемы сорок лет. За причитающейся суммой он пришел восьмидесятилетним стариком. Звучит вдохновляюще, не правда ли? За каждым открытием стоят человеческая воля, решимость сделать жизнь лучше, создать нечто, что переживет века и станет привычной вещью для будущих поколений. Пока среди нас есть люди, не готовые вечно собирать плоды с деревьев и вызывать дождь боем тамтамов, те, кто готов использовать свой интеллект по назначению и никогда не удовлетворится примитивным паразитическим существованием божьих тварей, прогресс не остановить. А потому я ни на миг не сомневаюсь в том, что очень скоро мы будем летать в небесах на крылатых повозках и свободно перемещаться во времени, подобно героям Уэллса. Наши потомки смогут вести двойную жизнь: в течение недели они станут работать в своих банках, а по воскресеньям предаваться любви с прекрасной Нефертити или помогать Ганнибалу покорять Рим. Представляете, как изменится наше общество после такого изобретения? – Гиллиам лукаво взглянул на собеседников и вернул хронометр на место, оставив крышку приподнятой, как у шкатулки с обручальным кольцом или как створка открытой раковины. – А пока наука бьется над тем, как воплотить наши мечты в реальность, мы нашли иной способ передвигаться во времени, который, увы, не позволяет нам самим выбирать направление.
