Текст книги "Карта времени"
Автор книги: Феликс Пальма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)
После двухчасовой беседы слегка одуревший шеф пообещал Гарретту, что нынче же постарается встретиться с комиссаром и премьер-министром, чтобы ввести их в курс дела и испросить разрешения на дальнейшие действия. Гарретт поблагодарил его. Это означало, что, если все пройдет гладко, завтра же утром он получит ордер на арест Шеклтона в 2000 году. Тогда он явится в контору Мюррея и закажет три билета на ближайший рейс «Хронотилуса».
Вряд ли кто будет сомневаться, что, ожидая решения начальства, Гарретт принялся обдумывать всю эту историю, хотя на сей раз он вовсе не анализировал детали, пытаясь распутать преступление, – в этом уже не было никакой нужды, ведь имя убийцы он знал, – нет, он с искренним восторгом старался проследить возможные варианты развития событий, словно речь шла о паутине, сотканной неведомым науке видом паука. Добавим, что размышлениям Гарретт предавался не у себя в кабинете, а усевшись на лавочке на Слоун-стрит, напротив роскошного особняка. В особняке обитал хозяин фабрики пианол Нейтан Фергюсон. Инспектор еще до конца не разобрался, можно ли считать этого отвратительного человека, который был другом его отца и потому знал Колина с пеленок, подлинным виновником той разрушительной войны, что вспыхнула в будущем. Во всяком случае, на это вполне прозрачно намекнул развязный молодой человек по фамилии Уинслоу. Что ж, Гарретт посидит здесь и посмотрит, не бродит ли какой-нибудь подозрительный тип вокруг дома фабриканта. Если удача ему улыбнется, не будет никакой необходимости отправляться в будущее. Но вполне возможно, что роль Фергюсона в этой космической интриге не выходит за рамки производства нелепых пианол, а капитан Шеклтон в сей момент рыщет у дома совсем другого человека. Но зачем ему понадобилось убивать бродягу? Зачем отважному капитану понадобилась жизнь жалкого нищего? Неужели речь идет просто о несчастном случае? Или покойник, лежащий в морге, был на самом деле совсем не тем, кем кажется, и являлся важной деталью в пазле будущего?
Подобные мысли буквально завораживали инспектора, но неожиданно пришлось их прервать, так как дверь особняка распахнулась и на пороге появился сам Фергюсон. Гарретт быстро вскочил со скамейки и спрятался за дерево, продолжая наблюдать за тем, что происходит напротив. Фергюсон на миг остановился на лестнице, спускающейся к тротуару, водрузил на голову цилиндр и окинул вечернюю улицу победным взглядом. Гарретт отметил, что фабрикант очень элегантно одет, видно, направляется на какой-нибудь ужин или прием. Надев перчатки, Фергюсон захлопнул за собой дверь особняка, спустился по лестнице и без особой спешки зашагал по улице. Судя по всему, идти ему было недалеко, раз он не воспользовался экипажем. У Гарретта мелькнула мысль, не последовать ли за ним. Но он не успел принять решение, так как в тот же миг, пока Фергюсон еще не дошел до конца ограды садика, окружающего его жилище, из кустов вынырнул человек. На нем было длинное пальто, а лицо закрывала низко надвинутая шляпа, но Гарретту не было нужды видеть лицо этого типа, чтобы понять, кто перед ним. И он сам страшно изумился тому, что его подозрения подтвердились.
Человек решительно выдернул из кармана пальто пистолет и прицелился в Фергюсона, который спокойно шел по тротуару, даже не подозревая, что происходит у него за спиной. Гарретт среагировал мгновенно. Он покинул свое укрытие, бегом пересек улицу, прекрасно сознавая, что в борьбе с капитаном Шеклтоном, едва ли не вдвое превосходящим его ростом и силой, только фактор неожиданности дает шанс на успех. Звук шагов заставил насторожиться человека в пальто, он обернулся и ошарашенно смотрел на бегущего к нему инспектора, однако руку с пистолетом, нацеленным в спину фабриканта, так и не опустил. Гарретт обрушил на капитана всю мощь своего тела, обхватил его за пояс, и оба покатились по земле, прямо в кусты. Инспектора удивило как хилое сложение Шеклтона, так и то, что ему слишком легко удалось с ним справиться. Но тотчас он с еще большим удивлением обнаружил, что своим телом придавил к земле красивую девушку, так что губы их почти соприкасались.
– Мисс Нельсон? – только и смог пробормотать он.
– Инспектор Гарретт? – воскликнула та, опешив не меньше, чем он.
Гарретт вспыхнул, затем поспешил встать на ноги и помог подняться девушке. Пистолет остался лежать на земле, так как ни он, ни она не удосужились вспомнить о нем.
– Вы не ушиблись? – спросил инспектор.
– Не беспокойтесь, со мной все в порядке, – тяжело дыша, ответила девушка, скорчив досадливую гримасу. – Как это ни странно, вы не сломали мне ни одной кости.
Люси отряхнула юбку, запачканную землей, и распустила собранные в пучок волосы.
– Я очень сожалею, что так грубо обрушился на вас, мисс Нельсон, – принялся извиняться инспектор, завороженно глядя на прекрасные золотистые волосы, медленным водопадом падающие ей на плечи – словно мед из глиняного кувшина. – Искренне сожалею, но… вы ведь собирались выстрелить в мистера Фергюсона, не правда ли?
– Разумеется, я собиралась выстрелить в мистера Фергюсона, инспектор! Не зря же я проторчала здесь, спрятавшись, почти полдня, – в сердцах буркнула Люси.
Она наклонилась, чтобы поднять пистолет, но инспектор опередил ее.
– Будет лучше, если я оставлю его у себя, – произнес он с виноватой улыбкой. – Но скажите, чего ради вы решили убить мистера Фергюсона?
Люси глубоко вздохнула и несколько секунд молчала, погрузившись в свои мысли и не отрывая глаз от земли.
– Поверьте, я не такая уж легкомысленная особа, как многим кажется, – сказала она наконец, чуть не плача. – Меня не меньше, чем любого другого, беспокоит судьба мира, в котором я живу. И я решила доказать это, застрелив того, кто по сути спровоцировал войну будущего.
– Я, например, вовсе не считаю вас легкомысленной особой, – признался Гарретт. – Только полному идиоту может взбрести такое в голову.
Люси улыбнулась, польщенная словами инспектора.
– Правда? Вы так думаете? – спросила она с кокетливой гримаской.
– Конечно же, мисс Нельсон, – заверил ее инспектор, робко улыбаясь в ответ. – Однако… не кажется ли вам, что существуют и другие способы доказать это, не пачкая в крови ваши прелестные ручки?
– Пожалуй, вы правы, мистер Гарретт, – согласилась Люси, с признательностью глядя на инспектора.
– Я очень рад, что наши мнения совпали, – с нескрываемым облегчением проговорил молодой человек.
Несколько мгновений они стояли молча и в смущении смотрели друг на друга.
– Теперь вам придется арестовать меня, инспектор? – спросила девушка с самым невинным видом.
Гарретт вздохнул.
– Именно это я обязан сделать, мисс Нельсон, – с грустью ответил он, – но…
Он помолчал, обдумывая весьма непростую ситуацию.
– Ну же? – нетерпеливо напомнила ему о своем вопросе Люси.
– Я постараюсь забыть о случившемся, если вы пообещаете мне больше ни в кого не стрелять.
– О! Клянусь, что это никогда не повторится, – весело выпалила девушка. – А если вы будете так любезны и отдадите мне пистолет, я верну его в тот же ящик, где он хранится у моего отца, пока тот не обнаружил пропажи.
Гарретт не без колебаний протянул ей оружие. Их пальцы на мгновение встретились, и оба не слишком торопились прервать столь приятное касание. Когда Люси спрятала пистолет в карман пальто, инспектор, откашлявшись, произнес, не поднимая на нее глаз:
– Позвольте проводить вас до дому, мисс Нельсон. Молодой девушке не стоит в такой час ходить по улице одной, даже если в кармане у нее лежит пистолет.
Люси улыбнулась, польщенная предложением инспектора.
– Разумеется, – согласилась она. – Вы очень любезны, инспектор. К тому же я живу довольно близко отсюда, а вечер такой чудесный! Прогулка будет очень приятной.
– Безусловно, – ответил Гарретт.
XXXV
На следующее утро инспектор Колин Гарретт, сидя в своем кабинете, с рассеянным видом жевал завтрак. Вне всякого сомнения, мысли его были обращены к Люси Нельсон, он вспоминал ее прекрасные глаза, ее золотистые волосы и улыбку, которой она ответила на его просьбу позволить написать ей письмо. В этот самый миг в кабинет вошел полицейский и протянул ему подписанный начальством приказ: Колин Гарретт должен отправиться в будущее и арестовать там человека, который пока еще даже не родился. Влюбленный инспектор никак не мог заставить свои мозги работать с прежней четкостью, что нередко случается с молодыми людьми в подобных ситуациях, и только сев в экипаж, который повез его в агентство Мюррея, он осмыслил содержание зажатой в руке бумажки.
Когда Гарретт впервые переступил порог конторы Мюррея, колени его мелко дрожали, а оставленные ему отцом сбережения очень быстро были обменены на то, что было предметом самых пылких мечтаний, – на билет в будущее, в 2000 год. На сей раз он вошел в контору твердым шагом, хотя в кармане нес нечто совершенно немыслимое – приказ, заставлявший вспомнить сеансы магии, ибо он повелевал, если вдуматься, арестовать призрак. Но Гарретт был уверен: если только путешествия во времени станут делом обыденным, этот приказ станет лишь первым в длинной череде подобных же, позволяющих полицейским задерживать преступников в разные эпохи, но с одним условием: преступления непременно должны были совершаться в этом городе, в Лондоне. Ставя свою небрежную подпись на листе бумаги, который лежал теперь в кармане инспектора, премьер-министр, по всей видимости, и сам не отдавал себе отчета в том, что совершал воистину исторический шаг и открывал новую эпоху.
Но эта бумага и обеспечивала Гарретту определенную свободу действий. Теперь, например, ему не придется скучать в одной из здешних приемных в ожидании, пока вечно занятый мистер Мюррей соблаговолит пригласить его в свой кабинет. Не обращая внимания на секретарш, оберегавших покой Мюррея, инспектор поднялся по лестнице на второй этаж, словно и не слыша их громких протестов, миновал длинный коридор, где имелось столько различных часов, и вихрем ворвался в кабинет хозяина фирмы. Гиллиам Мюррей лежал на покрывавшем пол ковре и играл с огромной собакой. Он бросил весьма сердитый взгляд на человека, который побеспокоил его, даже не удосужившись постучать в дверь, однако смутить инспектора было нелегко. Он знал, что имел все основания для столь бесцеремонного вторжения.
– Добрый день, мистер Мюррей. Я инспектор Колин Гарретт из Скотленд-Ярда, – представился он. – Простите, что я позволил себе проникнуть к вам, не соблюдая некоторых условностей, но мне надо безотлагательно побеседовать с вами.
Мюррей очень медленно поднялся с пола, недоверчиво глянул на инспектора и наконец небрежным взмахом руки велел секретаршам удалиться.
– Дела, которыми вам, инспектор, приходится заниматься, безусловно, имеют первостепенную важность, поэтому вы можете не извиняться за то, что вошли сюда, пренебрегая установленными правилами, – произнес Мюррей, указывая ему на кресло, пока сам втискивал свое непомерных размеров тело в кресло, стоявшее напротив.
Когда оба они сели, Гиллиам взял со столика, разделявшего оба кресла, маленькую деревянную коробку, открыл ее и предложил Гарретту сигару – все это он проделал с подчеркнутой любезностью, разом сменившей изначальную холодность. Инспектор вежливо отказался от сигары, подивившись столь резкой перемене в поведении предпринимателя, который в считаные секунды оценил, чем может обернуться для него неудовольствие инспектора Скотленд-Ярда.
– Вы не переносите табачного дыма? – спросил Гиллиам, снова ставя коробку на столик и беря в руки необычной формы резную бутылку со странной, почти черной жидкостью. Он наполнил два бокала. – В таком случае, возможно, вы не откажетесь от этого.
Гарретт взял один из бокалов, недоверчиво разглядывая темный напиток, но хозяин кабинета подбодрил его улыбкой, одновременно делая глоток из своего бокала. Инспектор последовал его примеру и тотчас почувствовал, как весьма необычная на вкус жидкость словно оцарапала ему горло, так что на глаза навернулись слезы.
– Что это такое, мистер Мюррей? – растерянно спросил инспектор, не сумевший сдержать отрыжки. – Неужто какой-нибудь бальзам из будущего?
– Нет, что вы, инспектор! Это всего лишь новый тонизирующий напиток, который произвел фурор в Соединенных Штатах. Его изобрел некий фармацевт из Атланты, положив в основу листья коки и орехи тропического дерева колы. Многие, и я в том числе, добавляют туда немного соды. Думаю, в самое ближайшее время напиток начнут завозить и в нашу страну.
Гарретт поставил бокал на столик, не решившись продолжить дегустацию.
– Какой необычный вкус! Мне кажется, людям будет непросто к нему привыкнуть, – дал он свою оценку напитку, только чтобы заполнить паузу.
Гиллиам с улыбкой кивнул, потом осушил бокал и спросил, явно желая снискать расположение визитера:
– Скажите, инспектор, вам доставило удовольствие путешествие в двухтысячный год?
– Преогромное удовольствие, мистер Мюррей, – ответил Гарретт совершенно искренне. – И, пользуясь случаем, хочу заверить вас, что целиком и полностью сочувствую вашему начинанию, вопреки мнению некоторых газетчиков, которые вопят, что аморально заглядывать в не принадлежащие нам эпохи. Сам я по складу своего ума открыт всему новому, поэтому путешествия во времени невероятно привлекают меня. И я с большим нетерпением жду, пока будут проложены пути и в другие века.
Гиллиам робкой улыбкой поблагодарил его за столь благоприятный отзыв, а затем всей своей позой изобразил спокойное ожидание: он словно приглашал инспектора объяснить наконец цель непредвиденного визита.
– Мы переживаем чудесные времена, мистер Мюррей, воистину чудесные, но ужасно нестабильные, – начал инспектор заранее заготовленное вступление. – Наука правит бал, а мы, люди, должны подлаживаться под ее движение вперед. Особенно это касается наших законов, которые надо приводить в соответствие с новой картиной мира, если мы хотим, чтобы от них была хоть какая-нибудь польза. С началом путешествий во времени многое должно перемениться в этой области. Мы стоим на пороге величайшего открытия, и ему суждено сделать жизнь совсем иной. Но трудно предугадать и масштаб связанного с ним риска. О нем, о риске, я пришел с вами побеседовать, мистер Мюррей.
– Я с вами полностью согласен, инспектор. Наука вот-вот сделает мир неузнаваемым, и это обязывает нас пересмотреть многие законы, а также многие из наших жизненных правил. Но скажите, о каком именно риске вы толкуете? Признаюсь, я просто сгораю от любопытства.
Гарретт снова прочистил горло, а затем чуть наклонился вперед.
– Пару дней назад полиция Сити обнаружила на Манчестер-стрит тело мужчины. Нищего бродяги. Рана, от которой он скончался, оказалась столь необычной, что дело передали нам. В груди убитого зияет сквозная дыра диаметром тридцать сантиметров, и края ее обуглены. Наши судебные эксперты пребывают в растерянности. По их мнению, сейчас просто не существует оружия, способного так изувечить человека.
Тут инспектор сделал эффектную паузу, а потом продолжил, строго глядя на Мюррея:
– Во всяком случае, в нашем мире такого оружия не существует. В нашем времени.
– Что вы хотите сказать, инспектор? – спросил Мюррей небрежно, что плохо сочеталось с тем, как он беспокойно заерзал в своем кресле.
– Медицинские эксперты правы, – ответил Гарретт, – такое оружие еще не изобретено. Но я его уже видел, мистер Мюррей. Догадываетесь где?
Гиллиам ничего не ответил, с опаской глядя на инспектора.
– Я видел его в двухтысячном году.
– Неужели? – выдавил из себя Мюррей.
– Да, мистер Мюррей. И я уверен, что подобную рану может нанести лишь то оружие, каким пользовались отважный капитан Шеклтон и его люди.
– Понятно… – пробормотал Гиллиам, и взгляд его сделался пустым. – Оружие солдат будущего, надо полагать.
– Конечно! По моему разумению, кто-то из них, возможно капитан Шеклтон, тайком пробрался на «Хронотилус» и сейчас находится в нашем времени, разгуливает по нашим улицам. Мне неведомо, за что он убил нищего, как и то, где именно он скрывается, но все это не так уж и важно: я не намерен попусту тратить время, рыская за ним по всему Лондону, ведь известно, где его можно найти наверняка. – Он достал из внутреннего кармана приказ и протянул его Мюррею. – Мне приказано арестовать убийцу двадцатого мая двухтысячного года, то есть прежде, чем он совершит преступление. А следовательно, мне и двум сопровождающим меня полицейским необходимо присоединиться к экспедиции, которая отправится в путь через неделю. Оказавшись в будущем, мы покинем остальных пассажиров и тайком понаблюдаем за тем, как станут возвращаться обратно участники второй экспедиции. Наша цель – без лишнего шума задержать того, кто зайцем проникнет на «Хронотилус».
Изложив свой план, инспектор вдруг задумался над тем, что раньше как-то не приходило ему в голову: если они спрячутся, чтобы понаблюдать за возвращением второй экспедиции, значит, он непременно увидит самого себя. Оставалось надеяться, что реакция его организма будет не такой, как на вид крови. Он посмотрел на Мюррея. Тот внимательно читал приказ. Предприниматель так долго не отрывал глаз от бумаги, что Гарретту почудилось, будто он оценивает качество бумаги.
– Поверьте, мистер Мюррей, вам не о чем беспокоиться, – поспешил он добавить. – Если убийцей окажется все-таки капитан Шеклтон, мое вмешательство никак не повлияет на исход войны – победа останется за человеческой расой, да и в том, что вы показываете своим клиентам, ничего не изменится.
– Понимаю, – пробормотал Гиллиам, продолжая изучать бумагу.
– Итак, я могу рассчитывать на ваше содействие, мистер Мюррей?
Гиллиам медленно поднял глаза на инспектора, и во взгляде его, как на миг показалось Гарретту, мелькнуло презрение, однако первое впечатление было ошибочным, поскольку он тотчас заметил на лице предпринимателя широкую улыбку.
– Разумеется, инспектор, разумеется. В третьей экспедиции вам будет оставлено три места.
– Большое спасибо, мистер Мюррей.
– А теперь я вынужден принести вам свои извинения, – произнес Гиллиам, поднимаясь из кресла и возвращая инспектору документ, – но у меня очень много дел.
– Конечно, мистер Мюррей.
Немного удивленный тем, как резко прервал хозяин фирмы их встречу, Гарретт тоже встал, еще раз поблагодарил Мюррея за готовность сотрудничать и покинул кабинет. Он спускался по лестнице в прекрасном настроении.
– Сальник, селезенка, левая почка, надпочечник… – мурлыкал он на ходу.
XXXVI
Никогда Уэллс не чувствовал себя таким счастливым, как в тот миг, когда ставил последнюю точку в романе. С этим ощущением ничто не могло сравниться: ни прикосновение ветерка к коже, ни ощущение под рукой нежного женского тела, ни смакование шотландского виски в медленно остывающей ванне. Завершение работы над книгой, самый последний ее акт всегда дарил ощущение опьяняющей радости, хотя сам по себе писательский труд подчас казался ему скучным, тяжелым и неблагодарным. Иначе говоря, Уэллс относился к числу тех авторов, которые ненавидят писать, но обожают «завершать написанное».
Он вынул последний лист из каретки пишущей машинки «Хаммонд», положил его на стопку таких же листов и опустил сверху руку с победной улыбкой на губах, с какой охотник ставит ногу в сапоге на голову поверженного им льва, ибо акт творчества для Уэллса был очень похож на борьбу, на жестокое сражение с идеей, которая то и дело норовила ускользнуть, не давая себя покорить. С идеей, которую, заметим, сам же он и породил. Это было самым обескураживающим: разница между с таким трудом достигнутым результатом и изначально, скорее даже подсознательно, поставленной перед собой целью. Опыт научил его, что попавшее на бумагу – лишь бледное отражение замысленного. И Уэллс смирился с мыслью, что итог всегда бывает вдвое хуже задуманного, вдвое менее совершенен, чем тот идеальный роман, который сидел у него в голове и служил ему путеводной звездой и который, казалось, словно призрак с издевательской улыбкой маячил за каждой его книгой. Ладно, сказал он себе, в любом случае вот он, плод многомесячных трудов – нечто вполне материальное. Завтра же он передаст роман Хенли – и можно будет забыть о нем.
Но сомнения не оставляли его. В который уж раз, глядя на ровную стопку напечатанных листов, Уэллс спрашивал себя, то ли он на самом деле написал, что должен был написать. Достоин ли новый роман фигурировать в списке лучших его творений или это всего лишь досадная неудача? От чего зависит, какой получается книга, – от мастерства писателя или от случая, управляющего нашими жизнями? Слишком много вопросов, хотя один из них мучил Уэллса особенно: не таится ли в каком-нибудь уголке его мозга роман, который позволит воплотить все, что накопилось в душе? А вдруг он обнаружит этот роман слишком поздно, например, уже на смертном одре, как обломки корабля, внезапно всплывшие на поверхность океана, ему откроется сюжет замечательного романа, но времени написать его не останется, хотя история всегда находилась там, ждала, безответно взывая к нему. И эта книга умрет вместе с ним, потому что никто больше не сумеет написать ее, потому что она подобна костюму, сшитому по меркам Уэллса. Ничего страшнее таких мыслей Уэллс не знал – они преследовали его, как проклятье.
Он тряхнул головой, прогоняя неуместные сейчас тревоги, и глянул на часы. Время уже перевалило за полночь, поэтому он поставил на последней странице рядом со своей подписью дату: 21 ноября 1896 года. Затем с наслаждением подул на чернила, встал из-за стола и взял в руки керосиновую лампу. Спина ныла, он чувствовал ужасную усталость, но не пошел в спальню, откуда доносилось мерное дыхание Джейн. Сегодня поспать ему не придется: ночка будет по-настоящему беспокойной. Он двинулся по коридору, освещая себе путь лампой, потом по лестнице поднялся на чердак, стараясь шагать так, чтобы ступени не скрипели.
Там, наверху, его ждала машина, освещенная фантастическим светом луны, проникавшим сквозь открытое окно. Он уже привык совершать этот тайный ритуал, хотя и сам затруднился бы сказать, почему ему доставляет такое удовольствие вполне невинная и нелепая забава – сидеть в машине, пока его жена спит. Он ведь прекрасно знал, что перед ним всего лишь хитроумная игрушка, и тем не менее, сидя в ней, он начинал чувствовать себя не совсем обычным человеком. Создатели машины позаботились о самых мелких деталях: вряд ли, конечно, она могла совершать путешествия во времени, однако на панели управления легко проставлялась любая дата – обманчивая цель совершенно невозможного скачка.
До сих пор Уэллс ограничивался тем, что ставил на ней годы необозримого будущего, включая сюда 802 701 год, эпоху элоев и морлоков. Или даты из самого далекого прошлого, с которым ему очень хотелось познакомиться, как, например, с эпохой друидов. Но сегодня он, язвительно улыбаясь, обозначил другую дату: 20 мая 2000 года – этот день мошенник Гиллиам Мюррей выбрал для самой важной в человеческой истории битвы. К изумлению Уэллса, вся Англия проглотила наживку. Возможно, виной тому была и его книга. А ведь забавно: автор романа о путешествиях во времени – единственный, кто не верит в их возможность. Он заразил мечтами всю страну, а сам соблазну не поддался.
Каким будет мир через сто лет? Какой на самом деле будет картина будущего? Да, он хотел бы побывать в 2000 году, и не только для того, чтобы узнать ответ на эти вопросы. Он взял бы с собой новомодную фотокамеру и сделал бы там снимки, а вернувшись, показал бы их тем простакам, что выстраиваются в очередь перед конторой Мюррея. Ничего подобного ему, разумеется, сделать не удастся, это невозможно, но почему бы сейчас и не поиграть в такую игру? Он устроился в кресле, торжественно опустил рычаг и сразу же почувствовал, как по телу пробежали мурашки, что случалось всякий раз, когда он повторял этот жест.
Но теперь, к его изумлению, стоило рычагу опуститься до предела, как на чердаке воцарилась полная темнота. Полоски лунного света, проникавшие в окно, словно свернулись, отчаявшись пробиться сквозь мрак. Прежде чем Уэллс сумел разобраться что к чему, его охватило ужасное ощущение падения в бездну, сопровождаемое приступом головокружения. Он словно парил в воздухе, плыл куда-то в черной пустоте – возможно, это было космическое пространство. И пока сознание не покинуло его окончательно, он успел подумать: либо у него случился инфаркт, либо он действительно направляется в 2000 год.
Уэллс натужно и медленно приходил в себя. Во рту пересохло, по всему телу разлилась непривычная тяжесть. Когда взгляд прояснился, он обнаружил, что лежит на полу, вернее, не на полу, а на покрытой камнями и какими-то обломками земле. Он попытался сесть и почувствовал, как при малейшем движении головы ее пронзали ужасные иглы. Лучше не двигаться и какое-то время просто посидеть. Он растерянно осмотрелся, не решаясь поверить собственным глазам. Вокруг были сплошные руины.
Он очутился в каком-то полностью разрушенном городе. «Неужели это Лондон будущего? – спросил он себя. – Может, я и вправду совершил путешествие в двухтысячный год?» От машины времени не было и следа, словно морлоки спрятали ее внутрь сфинкса. Наконец Уэллс решил, что пришла пора встать на ноги, и проделал это с большим трудом, как примат Дарвина, сокращавший таким образом расстояние, которое отделяло его от человека. Все кости, к счастью, были целы, хотя голова еще кружилась. Наверное, это было последствием того, что он пронесся на своем временном экипаже через век с лишним. Небо закрывал густой слой тумана, поэтому мир виделся в унылом полумраке, чему способствовал еще и дым десятков пожаров, пылавших на горизонте. Картину разрухи и опустошения дополняла стая воронов, круживших над его головой. Один из них сел на землю совсем близко от Уэллса и принялся настырно выискивать что-то среди обломков.
Писатель пригляделся повнимательнее и с ужасом заметил, что клюв птицы долбил человеческий череп. Открытие заставило его попятиться назад, и он тотчас почувствовал, как почва в буквальном смысле уходит у него из-под ног: он слишком поздно понял, что очнулся на краю небольшого холма, по склону которого и летел сейчас вниз. Приземлился он с глухим стуком, подняв большую тучу пыли, забившей ему легкие, так что долго не удавалось откашляться. Проклиная собственную неосторожность, Уэллс снова встал на ноги. На счастье, он и теперь остался невредимым, только разорвал брюки в нескольких местах. К его стыду, одна из дыр пришлась на левую ягодицу, и наружу выглядывала бледная гладкая кожа.
Уэллс тряхнул головой. Что еще ожидает его? – подумал он, разгоняя руками клубящуюся вокруг пыль. Когда пыль наконец осела, перед изумленным взором писателя предстали силуэты автоматов, целого отряда автоматов. Их было не меньше дюжины, и все они застыли в неподвижности, включая того, что стоял чуть впереди. Голову его украшала нелепая золотая корона. Впечатление создавалось такое, будто все они куда-то направлялись, но резко затормозили, увидав, как какой-то человек катится с холма. Уэллс понял, где находится, и жуткий страх сковал его тело. Он прибыл в 2000 год, и пусть это покажется невероятным, но 2000 год оказался в точности таким, каким его описал в своем романе Гиллиам Мюррей. Во всяком случае, прямо перед ним стоял собственной персоной Соломон, коварный король автоматов. И теперь Уэллс не сомневался в том, что его ждет: он умрет от выстрела, сделанного механическим созданием. И случится это в будущем, в которое он никак не желал верить.
– Легко догадаться, что сейчас вам очень не хватает капитана Шеклтона, не правда ли?
Голос не принадлежал автомату, а шел откуда-то из-за спины Уэллса, и тот сразу же узнал его. Он предпочел бы никогда больше не слышать его, но с самого начала по какой-то неведомой причине – наверное, профессионального свойства – был уверен, что рано или поздно снова встретится с этим человеком, ведь история, в которой оба они были замешаны, требовала развязки, некоего финала, отвечающего читательским ожиданиям. Хотя ему и в голову не могло прийти, что встреча состоится в будущем, главным образом потому, что он не верил в возможность путешествий в будущее. Уэллс медленно обернулся. Несколько метров отделяло его от Гиллиама Мюррея, на губах которого играла насмешливая и одновременно снисходительная улыбка. На нем был костюм темно-розового цвета, голову украшал зеленый цилиндр, все это делало его похожим на одну из тех сказочных птиц, что населяли библейский рай. Рядом с ним сидела огромная собака.
– Добро пожаловать в двухтысячный год, мистер Уэллс, – весело приветствовал его Мюррей. – Хотя лучше было бы сказать: в мое представление о двухтысячном годе.
Уэллс с опаской оглядел его, не выпуская из поля зрения и группу автоматов, которые продолжали стоять неподвижно, словно ожидая, пока их сфотографируют.
– Вы боитесь моих любимых автоматов? Но разве может внушать страх невероятное будущее? – насмешливо спросил Гиллиам.
Потом он спокойным шагом направился к автомату, возглавлявшему отряд, заговорщически, как ребенок, задумавший шалость, улыбнулся Уэллсу, положил массивную руку на плечо чудовищу и толкнул его. Автомат стал падать назад, с грохотом опрокинув того, что стоял за ним, – и так далее… Вскоре все они лежали на земле. И тут Гиллиам протянул вперед раскрытые ладони, словно извиняясь за шум.
– Пока никто не наденет на себя эти доспехи, они пусты, это своего рода карнавальные костюмы, – объяснил он.
Писатель глянул на груду опрокинутых автоматов, а потом опять перевел взгляд на Мюррея, изо всех сил стараясь не поддаться затягивающей его воронке безумия.
– Я сожалею, что мне пришлось против вашей воли привезти вас в двухтысячный год, мистер Уэллс, – стал извиняться Мюррей, пытаясь изобразить на лице огорчение. – Поверьте, в этом не было бы никакой нужды, прими вы одно из моих приглашений. Но вы этого не сделали, и у меня не осталось другого выхода. Я хотел, чтобы вы непременно увидели будущее, прежде чем мне придется закрыть его. Поэтому я послал своего человека с приказом усыпить вас хлороформом, хотя, по его рассказу, ночами вы занимаетесь весьма странными делами.
После этих слов в голове Уэллса сверкнул долгожданный луч света, дав ему возможность быстро связать концы с концами. Разумеется, никакого путешествия в 2000 год он не совершил. Машина, стоявшая у него на чердаке, по-прежнему была лишь забавной игрушкой, а лондонские развалины вокруг – гигантские декорации, созданные Гиллиамом, чтобы дурить головы простакам. Скорее всего, посланец Мюррея, увидев входящего на чердак Уэллса, спрятался за машину времени и ждал, не зная, как действовать дальше. К счастью, не понадобилось прибегать к жестоким мерам: писатель сам сел в кресло и дал наемнику шанс пустить в ход заранее смоченный хлороформом платок.
