Текст книги "Карта времени"
Автор книги: Феликс Пальма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)
II
На их первую встречу она не пришла. Самым нелепым и одновременно романтическим в этой истории было то, что Эндрю влюбился в Мэри заочно. Местом действия стал особняк его дяди, который Эндрю привык считать чуть ли не вторым домом и который стоял на Квинс-Гейт, напротив Музея естественной истории. Они с кузеном были ровесниками и фактически росли вместе, так что их няньки порой путали своих подопечных. Высокое положение обеих семей позволяло двоюродным братьям взрослеть, не зная бед, их жизнь была сплошным праздником. В детстве Эндрю и Чарльз охотно менялись игрушками, потом делились друг с другом рассказами о первых завоеваниях юности и дерзновенными мечтами, презирая опасности и потихоньку раздвигая границы дозволенного. В своих воображаемых эскападах и вполне реальных шалостях они мыслили сходно и действовали сообща, как настоящие близнецы. Родство душ дополнялось внешним сходством, подчеркнутым костюмами и шляпами, заказанными у одного и того же модного портного. Оба юноши были сильными, но стройными, словно шахматные слоны, и обладали особой тонкостью черт, как у ангелов с церковных фресок, а это заставляет трепетать женские сердца, что и было доказано в первый же год в Кембридже, где у обоих составились длинные списки побед. Словно устыдившись скудости своего воображения, Создатель наделил братьев разными характерами: Эндрю вырос застенчивым и здравомыслящим, тогда как Чарльз из юного сорванца превратился в бесшабашного прожигателя жизни. Но подобное несходство натур не могло помешать дружбе, освященной кровными узами. Различие в темпераментах не мешало братьям, а, напротив, сближало их: изящное легкомыслие Чарльза служило контрапунктом элегантной меланхолии его кузена, не спешившего наслаждаться запретными плодами жизни. Чарльз порой по-доброму посмеивался над печальным образом брата, будто затаившего обиду на мир, в котором не было места чудесам. Эндрю в свою очередь с любопытством наблюдал за Чарльзом, который совершал все новые подвиги на ниве светских развлечений, дерзко преодолевая любые препятствия на пути к наслаждению. Чарльз Уинслоу торопился жить, бездумно расходуя чувства, Эндрю же следил за течением жизни из своего угла, меланхолично теребя лепестки розы.
Все началось в августе, когда обоим сравнялось восемнадцать лет, и, хотя ничто пока не сулило перемен, оба предчувствовали, что блаженному безделью рано или поздно придет конец и им предстоит выбрать себе достойное поприще, дабы заполнить свое существование полезными для общества делами. Чарльз уже начал понемногу входить в курс дел в отцовской конторе, но делал это весьма неохотно, тогда как Эндрю, постепенно пресытившись праздностью, ждал начала новой жизни скорее с надеждой, чем со страхом. Впрочем, Уильяму Харрингтону, эсквайру, вполне хватало посильной помощи своего первенца Энтони, и он мог позволить младшему сыну до поры оставаться в свободном плавании, лишь бы тот не убегал из-под родительского присмотра. Но Эндрю убежал. Он чересчур отдалился от семьи. А теперь и вовсе собирался исчезнуть, чтобы его никто и никогда уже не смог найти.
Впрочем, не будем нагнетать драматизм, а лучше вернемся к нашему повествованию. В тот день после обеда Эндрю навестил особняк Уинслоу, собираясь спланировать вместе с Чарльзом совместную воскресную вылазку к обворожительным сестренкам Келлер. Они собирались отвезти девиц на озеро Серпантин, на чудесную цветущую лужайку посреди Гайд-парка, идеальное место для романтических свиданий. Однако Чарльз еще не вставал, и мажордом провел гостя в библиотеку. Эндрю не имел ничего против того, чтобы дождаться, пока его брат примет вертикальное положение, в этой просторной, светлой комнате, пропитанной дивным запахом старинных фолиантов. Библиотека в отцовском доме была не менее внушительной, но у Чарльза имелись не только зубодробительные сочинения о политике и прочих скучных вещах. Тут была в изобилии представлена классическая литература и приключенческие романы от Жюля Верна до Сальгари. Эндрю, впрочем, больше привлекали другие книги, странные, причудливые, даже фривольные на чей-то слишком консервативный вкус. Их авторы отпускали воображение на волю волн, не мучась лишними сомнениями, и ни капли не боялись показаться нелепыми. Как любой читатель, обладающий тонким вкусом, Чарльз отдавал должное «Одиссее» с «Илиадой», но подлинное наслаждение ему доставляли страницы «Батрахомиомахии» – уморительного повествования о войне мышей с лягушками, в котором великий слепец ловко спародировал самого себя. [3]3
«Батрахомиомахия» – «Война мышей и лягушек» – древнегреческий комический эпос, пародия на гомеровскую «Илиаду», ошибочно приписывался Гомеру.
[Закрыть]Или «Правдивые истории» Лукиана Самосатского, герой которых совершил на летающем корабле путешествие – ни больше ни меньше – к солнцу и побывал в чреве гигантского кита. Или «Человек на Луне» Фрэнсиса Годвина, первый роман о межпланетных путешествиях, повествующий о том, как некий испанец по имени Доминго Гонсалес отправился на Луну в особой машине, запряженной стаей диких гусей. Сам Эндрю находил подобные книжки забавными, не более, но понимал, по крайней мере стремился понять, отчего его кузен ценит их столь высоко. Погружение в их абсурдный и притягательный мир было неплохим противоядием от действительности, тяжелой, тоскливой и убийственно серьезной во всем до самых ничтожных мелочей.
Впрочем, в тот день Эндрю не успел раскрыть ни одной книги. Он не успел даже добраться до шкафов, ибо встретил на полпути самое очаровательное существо из всех, что ему приходилось видеть. Едва увидев девушку, молодой Харрингтон застыл на месте и простоял так целую вечность, прежде чем решился приблизиться к портрету, чтобы получше его рассмотреть. Девушка на портрете была в черной бархатной шляпке, ее шею обвивал расшитый цветами шарф. И хотя Эндрю скрепя сердце вынужден был признать, что она вовсе не красавица: слишком большой нос, слишком близко посаженные глаза, растрепанные рыжие волосы – в ее лице было что-то неодолимо притягательное. Харрингтон и сам едва ли сумел бы объяснить, чем его так привлекла эта девушка. Возможно, контрастом внешней хрупкости и твердого, ясного взгляда, какие бывают свойственны сильным людям, взгляда решительного и в то же время простодушного, даже наивного, будто его обладательница, ежедневно сталкиваясь с мраком и мерзостью, по ночам, прижимаясь щекой к подушке, говорила себе, что все это лишь досадное исключение из правил и где-то есть совсем другая жизнь. Так смотрят люди, которые знают, что их мечтам не суждено сбыться, но не спешат расстаться с надеждой, ибо ничего, кроме надежды, им не осталось.
– Прелестное создание, не правда ли? – раздался за спиной голос Чарльза.
Эндрю вздрогнул. Погруженный в созерцание, он не слышал, как подошел кузен. Чарльз как ни в чем не бывало направился к сервировочной тележке с напитками. Незнакомка с портрета породила в душе Харрингтона целую палитру чувств: восхищение, нежность, желание защитить и непрошеный укол совести, вроде того, что он испытывал при виде маленьких котят.
– Это мой подарок отцу на день рождения, – сообщил Чарльз, наливая бренди. – Он здесь всего пару дней висит.
– Кто она? – спросил Эндрю. – Я ни разу не встречал ее на приемах ни у леди Холланд, ни у лорда Броутона.
– На приемах? – усмехнулся Чарльз. – А автор-то, похоже, не так уж плох. Тебя он тоже обманул.
– Ты о чем? – поинтересовался Эндрю, принимая из рук кузена бокал.
– Думаешь, я подарил отцу эту мазню из-за ее художественных достоинств? Или ты, брат, и впрямь считаешь, что мне могла понравиться столь бездарная пачкотня? Посмотри хорошенько. Видишь эти грубые мазки? Ни капли таланта. Автор – всего лишь прилежный ученик Эдгара Дега. Но там, где у парижанина изящество и легкость, здесь унылое подражательство и ничего больше.
Эндрю не разбирался в искусстве настолько, чтобы на равных спорить с братом, но ему очень хотелось узнать имя модели, и потому он поспешил согласиться с убийственными суждениями кузена, присовокупив от себя, что горе-художнику, по правде говоря, стоило бы посвятить себя ремонту велосипедов. Чарльз, чрезвычайно довольный возможностью продемонстрировать художественный вкус, с улыбкой заключил:
– Нет, я подарил отцу этот портрет совсем по другой причине.
Залпом осушив свой бокал, он снова уставился на картину, склонив голову набок.
– По какой причине, Чарльз? – нетерпеливо спросил Эндрю.
– Мне чертовски приятно знать, что мой папаша, который так презирает бедняков и считает их низшими созданиями, повесил у себя в библиотеке портрет дешевой проститутки.
Эндрю был потрясен.
– Проститутки? – с трудом выговорил он.
– Да, брат. – По лицу Чарльза расплылась довольная улыбка. – Но она не куртизанка из роскошного дома свиданий на Рассел-сквер и даже не из тех, чьи товарки прогуливаются от Винсент-стрит до парка, а бесстыдная, грязная проститутка из Уайтчепела, жалкое создание, продающее свое тело за жалкие медяки.
Эндрю понадобился добрый глоток виски, чтобы переварить слова кузена. Признание Чарльза не только удивило его, как удивило бы любого, кто видел портрет, но и невесть почему раздосадовало. Он перевел взгляд на картину, стараясь понять причину своего разочарования. Прелестная нимфа оказалась вульгарной шлюхой. Теперь было ясно, откуда у нее такой жгучий, печальный взгляд, который мастерски сумел передать художник. Однако у охватившей Эндрю горечи были совсем другие мотивы, сугубо эгоистические: эта девушка не принадлежала к его миру, а значит, им не суждено было встретиться.
– Этот портрет отыскал Брюс Дрисколл, – рассказывал Чарльз, готовя две новые порции бренди. – Ты ведь помнишь Брюса?
Эндрю кивнул без особого энтузиазма. Брюс был приятелем его кузена, от скуки и обилия лишних денег занявшийся коллекционированием живописи, он никогда не упускал момента блеснуть эрудицией в этом предмете и подчеркнуть невежество собеседника.
– Ты же знаешь, наш Брюс обожает все этакое, – продолжал Чарльз. – С автором он познакомился во время очередной вылазки на блошиный рынок. Некий Уолтер Сикерт, [4]4
УолтерРичард Сикерт(1860–1942) – английский художник; отличался эксцентричным характером; некоторыми исследователями связывается с преступлениями Джека Потрошителя.
[Закрыть]один из основателей Нового английского художественного клуба. Обладатель студии на Кливленд-стрит имеет забавную прихоть изображать проституток из Ист-Энда в виде светских дам. В общем, я к нему наведался и прикупил одну из его работ.
– Он тебе о ней что-нибудь рассказал? – спросил Эндрю, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более небрежно.
– Об этой девке? Только имя назвал. Мэри Жанетт, кажется.
Мэри Жанетт, повторил про себя Эндрю. Имя показалось ему изящным, словно черная шляпка.
– Проститутка из Уайтчепела, – проговорил он, все еще не в силах справиться с изумлением.
– Ну да, проститутка из Уайтчепела. И папаша повесил ее в своей библиотеке! – воскликнул Чарльз, вскинув руки в театральном жесте, означающем торжество. – Просто гениально, не правда ли?
Тут Чарльз Уинслоу взял двоюродного брата за плечо и потащил в гостиную, на ходу сменив тему разговора. Эндрю изо всех сил старался не выдать волнения, но во время обсуждения плана покорения обворожительных сестричек Келлер мысли его то и дело возвращались к девушке с портрета.
Всю ночь Эндрю ворочался в постели, тщетно призывая сон. Где сейчас женщина с портрета? Что она делает? На четвертый или пятый раз он начал обращаться к незнакомке по имени, словно она была рядом, в его спальне. Но окончательно ясно, что молодой Харрингтон серьезно болен, стало, когда он принялся завидовать простолюдинам, способным за сущие гроши обладать тем, о чем наследник баснословного состояния не может даже мечтать. Хотя почему, собственно говоря? При счастливом стечении обстоятельств ему под силу заполучить ее, по крайней мере ее тело, навсегда. Но сначала девушку предстояло отыскать. Эндрю никогда не бывал в Уайтчепеле, но был, разумеется, наслышан об этом не больно респектабельном лондонском районе, явно не предназначенном для людей его класса. Туда совершенно точно не стоило соваться одному, но на Чарльза рассчитывать не приходилось. Кузен предпочитал низменным усладам утонченный флирт с сестричками Келлер и шелковые простыни в роскошных борделях Вест-Энда. Возможно, он и сумел бы понять брата или согласился бы отправиться с ним за компанию, если бы Эндрю объяснил происходящее с ним блажью, экзотическим капризом молодого богача. А разве это не так? Как можно понять, любишь ли в действительности женщину, не заключив ее в объятия? И все же как ее найти? Три бессонные ночи – и Эндрю Харрингтон выработал стратегию поисков.
Вот как вышло, что в тот день, когда Хрустальный дворец в Сайденхеме открыл для посетителей свои стеклянно-железные недра – последнее достижение технической мысли и гордость империи, – предлагая всем желающим насладиться декламацией в сопровождении органа, детским балетом, выступлениями чревовещателей и пикником в чудесном парке в компании динозавров, игуанодонов и мегатериев, собранных воедино из найденных во время раскопок в Сассекс-Вилд костей, а Музей мадам Тюссо завлекал публику на ночные экскурсии в комнату ужасов, где, помимо целой армии безумцев, отравителей и убийц, во все времена терзавших Англию, можно было видеть действующую модель гильотины с обезглавленной Марией Антуанеттой, Эндрю Харрингтон, совершенно равнодушный к охватившей город праздничной суете, примерял перед зеркалом одолженное у слуги платье. Натянув видавшие виды штаны и потертый пиджак и спрятав золотые кудри под нахлобученной до бровей шапкой, он заговорщически подмигнул собственному отражению. В таком наряде его легко можно было принять за парня из Ист-Энда, какого-нибудь сапожника или цирюльника. Эндрю остался доволен собственным видом и приказал Гарольду немедля отвезти его в Уайтчепел. Но перед отъездом потребовал у изумленного кучера хранить молчание. О позднем визите в худший квартал Лондона никто не должен был знать: ни отец, ни миссис Харрингтон, ни брат Энтони, ни даже кузен Чарльз. Никто.
III
Чтобы не привлекать к себе внимания, Эндрю оставил роскошный экипаж на Лиден-холл и дошел до Комершл-стрит пешком. Неторопливо пройдя из конца в конец эту тесную, пропитанную скверными запахами улочку, он набрался мужества, чтобы нырнуть в змеиный клубок проулков, именовавшийся Уайтчепелом. Не прошло и десяти минут, как из вечернего тумана появилась по меньшей мере дюжина проституток, звавших прохожего вознестись в обитель Венеры за сущие гроши, но ни одна из них не походила на девушку с портрета. Если бы тела уличных наяд обвивали водоросли, их легко можно было принять за грязные и потрескавшиеся украшения для корабельных носов. Эндрю вежливо отклонил предложения продажной страсти, изнывая от жалости к бедолагам, которым приходилось бродить по улицам в холодную ночь, чтобы заработать на жизнь. Растянутые в порочных улыбках беззубые рты вызывали не похоть, а сострадание. А что, если Мэри, превращенная кистью искусного живописца в ангельское создание, в реальности выглядела как эти несчастные?
Вскоре Харрингтон убедился, что надежды повстречать девушку с портрета на улице мало. Куда разумнее было бы расспросить о ней местных жителей. Убедившись, что его наряд вполне соответствует случаю, Эндрю решил зайти в «Десять колокольчиков» – многолюдную таверну на углу Фурнье и Комершл-стрит, напротив затянутой туманом Крайст-Черч, облюбованную поджидавшими клиентов проститутками. Две как раз расположились у барной стойки. Стараясь держаться непринужденно, Харрингтон угостил их темным пивом так учтиво, как только мог, отклонил предложение вместе скоротать вечерок и прямо спросил о женщине по имени Мэри Жанетт. Одна из девиц тут же приняла оскорбленный вид и удалилась, не желая тратить время на того, кто явно не собирался воспользоваться ее услугами, зато вторая охотно разговорилась:
– Это, видать, Мэри Келли. Чертова ирландка всех наших клиентов переманила. Вот и сейчас наверняка кого-нибудь подцепила и потащила в «Британию» – это у нас такой райский уголок, там можно получить постель, если деньги есть, и по-быстрому напиться, чтобы позабыть об этой разнесчастной жизни, – заключила проститутка скорее с горькой иронией, чем с гневом.
– Где находится эта ваша «Британия»? – спросил Эндрю.
– Здесь рядом. На углу Криспин и Дорсет-стрит.
Такая словоохотливость тянула на четыре шиллинга, никак не меньше.
– Найди себе комнату, – посоветовал Харрингтон, вымученно улыбаясь. – Сегодня слишком холодно, чтобы бродить по улицам.
– Ох, сэр, спасибо. Вы очень добры. – Девица, похоже, и вправду была тронута.
Эндрю распрощался, вежливо приподняв шапку.
– Разыщите меня, если Мэри Келли придется не по душе! – крикнула проститутка ему вслед и кокетливо улыбнулась беззубым ртом. – Меня зовут Лиз, Лиз Страйд, запомните.
Отыскать «Британию», скромное на вид заведение с большими окнами, труда не составило. Внутри оказался тускло освещенный масляными лампами прокуренный зал с щедро посыпанным опилками полом, широкой стойкой и деревянными столами, за которыми коротали время завсегдатаи. Между столами сновали официанты в засаленных фартуках, ловко, словно эквилибристы, управляясь с горами латунных пивных кружек. Для оживления обстановки в углу имелся рояль, такой грязный, что белые клавиши были неотличимы от черных. Эндрю протиснулся к стойке, заставленной кувшинами с вином и тарелками с сыром, нарезанным огромными брусками, напоминавшими каменные плиты. Закурил сигарету от одной из ламп, спросил пинту пива и, небрежно облокотившись о стойку, принялся разглядывать посетителей, морща нос из-за сильного запаха горячих сосисок, который доносился с кухни. Лиз не обманула: это место было посолиднее «Десяти колокольчиков». Большинство столиков было занято матросами и местными жителями в такой же, как у Харрингтона, поношенной одежде, хотя встречались и проститутки, спешившие поскорее напиться. Эндрю медленно потягивал пиво, надеясь разглядеть среди них Мэри Келли, но ни одна из девиц нисколько на нее не походила. После третьей пинты он уже спрашивал себя, какого дьявола он тут делает и сколько можно гоняться за призраком.
Молодой человек собирался уходить, когда двери отворились и в таверну вошла Мэри. Это была она, девушка с портрета, только в сто раз красивее. Она выглядела усталой, но двигалась энергично и решительно, как Эндрю себе и представлял. Завсегдатаи бара не обратили на новую посетительницу ни малейшего внимания. Как это возможно, чтобы появление в дымной таверне такого удивительного существа осталось незамеченным? – спрашивал себя Харрингтон. Полное равнодушие, с которым публика встретила вновь прибывшую, превращало его в единственного свидетеля чуда. Нечто подобное Эндрю испытал в детстве, когда увидел, как подхваченный ветром осенний лист в стремительном танце опустился на поверхность лужи и еще долго крутился там, словно юла, пока колесо проезжавшего экипажа не прервало его пляски. Тогда мальчик подумал, что этот удивительный спектакль был разыгран для него одного. С тех пор в нем жила уверенность, что моря, вулканы и прочие дивные вещи существуют для небольшой кучки избранных, способных понять тайный язык природы, разглядеть за пеленой обмана истинную реальность, словно шедевр на закрашенном холсте. Но сейчас Харрингтон был вне себя от изумления: Мэри направлялась прямо к нему. Сердце юноши отчаянно забилось и немного успокоилось лишь тогда, когда женщина, даже не взглянув на него, уселась у другого конца стойки и заказала полпинты пива.
– Ничего вечерок выдался, Мэри? – поинтересовалась трактирщица.
– Грех жаловаться, миссис Рингер.
Эндрю нервно сглотнул, он был на грани обморока. Мэри была здесь, рядом. Молодой человек не смел поверить своим глазам. Он только что слышал ее голос. Усталый, хрипловатый и все равно чудесный. Стоило ему немного сосредоточиться и отрешиться от витавшего повсюду запаха табака и сосисок, и он мог бы уловить ее аромат. Аромат Мэри Келли. Глубоко потрясенный, Эндрю завороженно глядел на девушку своей мечты и будто узнавал ее. Как тонкие стенки раковины скрывают морское чудище, так за хрупкостью Мэри крылась неодолимая сила натуры.
Когда трактирщица поставила перед девушкой запотевшую кружку, Эндрю спохватился и решил, что такой момент упускать нельзя. Лихорадочно вывернув карманы, он бросил на прилавок горсть медяков.
– Позвольте вас угостить, мисс.
Этот жест, столь же учтивый, сколь неловкий, заставил Мэри Келли взглянуть на незнакомца с интересом. Эндрю с изумлением смотрел на свое отражение в ее зрачках. Взгляд красавицы был, словно вуалью, подернут пеленой злой печали. Как маковое поле, на котором устроили свалку. И все же, когда их взгляды пересеклись, Харрингтон почувствовал, что его душу заполняет благодатный свет. Что-то такое было в глазах девушки, что-то такое прочла она в его глазах, но в жизни, да простят меня романтически настроенные читатели, не все зависит от единственного взгляда. Разве мог Эндрю рассчитывать, что Мэри разделяет то волшебное, почти мистическое чувство, что охватило его, разве мог он надеяться, что, едва взглянув в его глаза, красавица без слов поймет, что он и есть тот, кого она, сама того не зная, ждала всю жизнь? Положение, в котором оказалась Мэри Келли, никак не предполагало излишней тонкости натуры, и молодой Харрингтон был для нее не более чем очередным поклонником, коих у нее в достатке оказывалось каждую ночь.
– Спасибо, мистер, – проворковала девушка, через силу растянув губы в кокетливой улыбке.
И Эндрю в ужасе понял, что его блестящему, до мелочей продуманному плану недостает одной весьма существенной детали: девушку он разыскал, но как завести с ней разговор, не имел ни малейшего понятия. О чем с ней говорить? О чем вообще говорить с проституткой? С проституткой из Уайтчепела, если уж быть точным до конца. Чтобы обсудить с куртизанкой из Челси эротические позы или проблему освещения спальни, особого красноречия не требовалось, а юные леди из общества, вроде обворожительных сестренок Келлер, сами болтали без умолку, но обсуждать с ними последние действия правительства и теорию Дарвина не было никакой нужды – хватало весьма поверхностных знаний в области парижских модных новинок, ботаники и спиритизма, мода на который как раз охватила лондонское общество. Но ни одна из этих тем определенно не годилась для разговора с женщиной, не имевшей относительно собеседника матримониальных планов. А потому Эндрю просто смотрел на Мэри Келли, не отваживаясь произнести ни слова. К счастью, она решила взять инициативу в свои руки.
– Я знаю, чего вы хотите, мистер, хоть вам и не хватает смелости попросить, – произнесла она с прежней искусственной улыбкой и осторожно коснулась руки юноши, заставив его содрогнуться всем телом. – Всего три пенса, и ваши мечты сбудутся. По крайней мере, на эту ночь.
Эндрю охватило волнение: Мэри даже не представляла, насколько близка к истине. Все эти дни она была самым сладким его сном, самой несбыточной мечтой, самым страстным желанием, и теперь он, замирая и сам себе не веря, готовился ею завладеть. При мысли о том, что он сможет заключить ее в объятия, охватить руками гибкое тело, освобожденное от поношенного платья, коснуться губами губ, весь он пылал, голова кружилась от счастливого возбуждения. И все же к ликованию примешивалась печаль, сострадание к падшему ангелу, вынужденному продавать себя в грязных переулках равнодушной вселенной. Неужели природа создала такую красоту только для этого? Харрингтон и рад был объясниться с Мэри, но в горле застрял ком, и ему оставалось только последовать за своим ангелом путем, который проходили все без исключения клиенты. Приняв молчание за согласие, Мэри Келли одарила Эндрю приветливой улыбкой, на которую он машинально ответил, и кивком головы поманила к выходу из паба.
Семеня по узким проулкам вслед за проституткой, Эндрю чувствовал себя так, будто его ведут не на ложе любви, а на эшафот. Очарованный незнакомкой с портрета, он и думать забыл о том, какой опасной может оказаться прогулка по ночным улицам. А что, если за углом их поджидает сообщник девицы? Услышит ли Гарольд его крики, а если услышит, поспешит ли на помощь или предпочтет расквитаться с молодым господином за все вольные и невольные обиды? Пройдя немного по Хэнбери-стрит, слабо освещенной газовыми фонарями, Мэри свернула в переулок, терявшийся в непроглядном мраке. Эндрю последовал за ней, готовый к встрече с компанией амбалов, которые если и не лишат его жизни, то уж точно обдерут как липку и бросят истекать кровью посреди улицы. Такое частенько случалось и стало бы достойным финалом всей этой безумной авантюры. Впрочем, разраставшаяся в душе Харрингтона паника не успела охватить все его существо, поскольку Мэри привела его на задний двор, грязный, покрытый лужами, но совершенно пустой. Эндрю опасливо огляделся по сторонам. Но нет, в этом зловонном тупике они действительно были одни. Об оставшемся позади мире напоминал лишь неясный уличный гул, на фоне которого выделялись колокола дальней церкви. Луна колыхалась на поверхности лужи, словно любовное письмо, брошенное строптивой красоткой.
– Здесь нас не побеспокоят, мистер, – заверила Мэри Келли, прижавшись к стене и притянув к себе Эндрю.
И прежде чем молодой человек успел что-либо сообразить, девица ловко расстегнула его брюки и высвободила пенис. Она проделала это совершенно непринужденно, без всяких церемоний, которые обожали ее товарки из Челси. Полное равнодушие, с каким Мэри вскинула юбки, открывая дорогу страсти, свидетельствовало о том, что этот священный миг был для нее не более чем надоевшей рутиной.
– Он уже внутри, – объявила женщина.
Внутри? У Эндрю был достаточно богатый опыт общения с проститутками, чтобы знать, что они порой прибегают к элементарной уловке: зажимают пенис ногами, не пуская его в себя. Если повезет и клиент окажется достаточно пьяным, чтобы быть обманутым, можно имитировать половой акт, избегая настоящего проникновения, чтобы позволить себе маленькую передышку в ежедневной череде соитий и – боже упаси! – предохраниться от беременности. Эндрю это понимал и все же принялся двигаться в такт своей партнерше, счастливый уже тем, что она так близко. И пускай это был всего лишь фарс, все равно они были почти как настоящие любовники. Он чувствовал ее горячее дыхание, ощущал тайный аромат ее тела, обнимал ее, нащупывая сквозь одежду ее формы, и все за несчастные три пенса. Впрочем, это продолжалось недолго, вскоре пришло освобождение. Едва сконфуженный своей неловкостью Эндрю завершил этот странный акт, женщина нетерпеливо его оттолкнула. Молодой человек послушно отстранился. Не обращая внимания на его смущение, Мэри поправила юбки и протянула ладонь, требуя платы. Эндрю поспешно заплатил, стараясь взять себя в руки. В карманах у него было достаточно монет, чтобы купить девушку на всю ночь, но молодой человек предпочел насладиться воспоминаниями о сегодняшнем приключении в тепле собственной постели, а с Мэри договориться на завтра.
– Меня зовут Эндрю, – сообщил он дрогнувшим от волнения голосом. – И я бы хотел снова увидеть тебя завтра вечером.
– Как скажете, мистер. Вы знаете, где меня найти. – Мэри уже направлялась к проходу в темный переулок.
Едва поспевая за своей спутницей, Эндрю размышлял, является ли соприкосновение пениса и внутренней стороны бедер достаточным основанием, чтобы теперь он мог положить руку ей на плечо. Он уже почти осмелился это сделать, но тут их едва не сбила с ног еще одна пара, двигавшаяся в противоположном направлении. Эндрю пробормотал извинения субъекту, лица которого в темноте было никак не разглядеть, а Мэри весело поприветствовала его спутницу.
– Апартаменты свободны, Энни, – сообщила она, махнув рукой в сторону заднего двора, который они с Харрингтоном только что покинули.
В ответ Энни разразилась весьма немелодичным хохотом и потащила кавалера дальше. Эндрю проводил парочку взглядом, пока она окончательно не скрылась в густом мраке. Интересно, а этот парень удовлетворится притворным соитием, спросил он себя, изнывая от возбуждения.
– Я же вам говорила, это тихое местечко, – равнодушно произнесла Мэри Келли, выбираясь на Хэнбери-стрит.
Они коротко простились у входа в «Британию». Обескураженный холодностью девушки Эндрю поплелся по ночным переулкам, высматривая свой экипаж. На поиски ушло не меньше получаса. Садясь в карету, молодой Харрингтон избегал смотреть на Гарольда.
– Прикажете домой, сэр? – спросил кучер не без яда.
На следующий день Эндрю твердо решил предстать перед Мэри тертым калачом, а не изнеженным, заикающимся от смущения петиметром. Такой женщине сначала требовалось продемонстрировать свою силу, а уж потом прибегать к арсеналу улыбок и комплиментов, что безотказно действовали на дам из общества.
Мэри Келли коротала время над кружкой пива за столиком в углу. Ее неприветливый вид немного обескуражил молодого человека, но он все же решил идти до конца. Заказав пива, он уселся напротив и со всей непринужденностью, на которую был способен, заявил, что знает, как стереть с ее лица это кислое выражение. В ответ девушка одарила незадачливого ухажера таким взглядом, что стало ясно: он выбрал худший из возможных способов начать разговор. После такого приема Эндрю не сомневался, что Мэри не станет напрягать голосовые связки и прогонит его одним взмахом руки, как назойливую муху, однако девушка вдруг подняла голову и уставилась на непрошеного собеседника с неподдельным интересом, будто оценивая. А потом, хлебнув пива, рассказала, что ее подругу Энни, которую они повстречали прошлой ночью, нашли убитой в том самом дворе на Хэнбери-стрит. Бедняжке почти отрезали голову, вспороли живот, вытащили наружу кишки и удалили матку. Эндрю едва смог выдавить что-то вроде «очень сожалею», глубоко потрясенный не только жестокими подробностями, но и тем, что видел несчастную за несколько минут до гибели. Судя по всему, вкусы ее последнего клиента оказались весьма далекими от традиционных. Однако Мэри Келли волновало совсем другое. По ее словам, Энни была третьей проституткой, убитой в Уайтчепеле за последний месяц. Тридцать первого августа на Бакс-роуд обнаружили растерзанное тело Полли Николс, а седьмого сентября под лестницей дешевого пансиона нашли изрезанную ножом Марту Тэбрем. Мэри винила во всем банду вымогателей из Олд-Никол, отбиравших у девиц изрядную часть их заработка.
– Эти сукины дети хотят, чтоб мы пахали только на них, – процедила она сквозь зубы.
Для Эндрю такие вещи были в диковинку, но удивляться не приходилось: Уайтчепел не зря считался язвой Лондона, по здешним улицам бродили в поисках клиентов никак не меньше тысячи проституток, в основном из иммигрантов: еврейки, немки, француженки. Поножовщина была здесь обыденным делом. Мэри Келли вытерла слезы и погрузилась в глубокое молчание, будто молясь про себя, но, к немалому удивлению Эндрю, всего через несколько секунд вышла из оцепенения и с игривой улыбкой взяла молодого человека за руку. Жизнь продолжалась. Что бы там ни было, жизнь продолжалась. Не это ли было у нее на уме? Сама она, по крайней мере, была жива, а значит, этим вечером ей вновь предстояло утюжить грязные улочки опасного квартала, чтобы не потерять крышу над головой. Эндрю с жалостью смотрел на ее руку в дырявой перчатке, худенькую, с обломанными ногтями, безвольно лежащую поверх его ладони. Ему тоже понадобилось время, чтобы овладеть собой, как актеру, что входит в роль, придавая лицу соответствующее выражение. Жизнь и вправду продолжалась. От убийства проститутки мир не перевернулся. И Харрингтон, полный решимости следовать своему плану, ласково пожал девушке руку и проговорил, прикрыв галантность легким флером грусти, словно дождевой завесой:
