Текст книги "Хроника отложенного взрыва"

Автор книги: Феликс Меркулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Это информационная бомба, – объяснил Белугин. – Если она и убивает, то морально. Вот здесь лучше повернуть, удобней к редакции подъехать.

Он не заметил, как поднялся в лифте на этаж, прошел десять метров до своего кабинета. И еще пять последних в жизни шагов – до рабочего стола.

Зазвонил телефон. Дима поднял трубку, неизвестный голос сообщил код.

– Запомнил? – поинтересовался таинственный доброжелатель.

– Чего уж проще, – ответил Белугин.

Пять, четыре, три, два, один – набрал он код на гранях с выпуклыми цифрами колесиков замка. Внутри что-то щелкнуло. «Пуск», – улыбнулся Дима, осторожно открывая кейс.

Раздался грохот. Смерч подхватил человеческое тело как игрушку, покрутил в страшном водовороте и швырнул на пол. Всего-то доли секунды, но именно они провели черту, разделяющую жизнь и смерть.

– Кто должен был передать этот «дипломат»? – спросил Гольцов у Ольги.

– Анатолий или Андрей, кажется. Где-то даже была его фотография. Дима дружил с ним.

Она достала с полки шкафа фотоальбом. Быстро перелистала страницы.

– Вот. – Ольга подала альбом гостю.

Со снимка на Георгия смотрел обнявший Диму моложавый мужчина со стрижкой бобриком и сходившимися на переносице бровями.

– Ну как? – спросил Яцек, когда Георгий пришел к нему в кабинет. – Разговорил?

– Да. – Георгий бросил на стол перед ним старенькую дорожную сумку с потертой надписью «Адидас».

– Что это?

– Архив Белугина. Здесь есть материалы, которые он не успел опубликовать.

– Поздравляю. – Яцек демонстративно похлопал в ладоши. – Как тебе это удалось?

Гольцов рассказал о встрече с Ольгой.

За несколько месяцев до смерти Дима попросил любимую спрятать часть архива. В этом поступке было что-то наивное. Он полагал, что припрятанный компромат может его спасти. Как в голливудских фильмах, плохие парни не убивают хорошего, пока не узнают, где спрятаны «убийственные» документы.

У себя дома хранить документы Белугин опасался. Опять же рассуждая как в фильмах: плохие парни могут забраться в квартиру и обыскать ее. Поэтому отнес сумку туда, где никто не стал бы ее искать.

Ольга передала сумку на хранение своей сестре, которая работала в библиотеке. Та положила «компромат» в одно из хранилищ в подвале. Где та благополучно пылилась несколько лет.

– Но и это еще не все, – сказал Гольцов, доставая из кармана фотографию. – Я нашел человека, передавшего Диме «дипломат».

Яцек посмотрел на снимок и улыбнулся.

– Постой, – произнес он. – Попробую угадать, как его зовут.

Он шутливо наморщил лоб и провел руками над фотографией, имитируя колдунов и всяких ясновидящих.

– Имя этому человеку Анатолий, – глубоким голосом сказал Яцек. – Вижу фамилию. Ере… Ери… Ермаков.

Гольцов присвистнул.

– И ты на него вышел? – задумчиво произнес он. – Яцек, тебе не кажется, что мы почти раскрыли это дело?

– Не знаю… По-моему, слишком все просто. Это и настораживает.

В тот момент, когда Михальский с Гольцовым изучали документы Белугина, в разных концах Москвы произошли два вроде бы ничем не связанных между собой события.

В высотном доме на Рязанском проспекте из окна выпал человек.

Его полет видели двое бродяг, гревшихся на трубах теплотрассы, стайка подростков, бежавшая из школы, и старушка из дома напротив, подглядывавшая с биноклем в чужие окна. Человек кричал до тех пор, пока не ударился головой о карниз. Последние метры он пролетел в полной тишине и глухо бухнулся на заледеневший асфальт. Лужица крови медленно расползлась вокруг головы по серому льду.

Женщина, вышедшая в тот момент из подъезда, дико закричала. Позади нее громко хлопнула дверь.

В национальное бюро Интерпола в тот же вечер пришел запрос из Германии. Таких документов каждый день приходит десятки. Этот ничем не выделялся на фоне других. Тем не менее он имел отношение и к выпавшему из окна человеку, и к убийству Белугина.

ЗАПРОС О ПРОВЕДЕНИИ ПРОВЕРОК

по преступлению террористического характера, имеющему международную значимость

Начальнику НЦБ Интерпола

Срочность: обычная

В ходе расследования получены официальные данные, что международная террористическая организация «Львы джихада» готовила теракт против военнослужащих бундесвера, готовящихся к вылету в Афганистан для участия в миротворческих операциях на территории этой страны.

В ходе оперативно-розыскных мероприятий криминальная полиция Германии задержала в Рейне граждан Иордании Абдул Вахида 1974 года рождения и Намоза Хакима 1976 года рождения, предположительно являющихся представителями международной террористической организации «Львы джихада».

При себе они имели списки на арабском языке и адреса военнослужащих, проходивших подготовку в 15-м учебном центре бундесвера перед командировкой в Афганистан. Криминальная полиция Германии располагает сведениями, что Вахид и Хаким планировали расстрелять военнослужащих, собиравшихся отметить в баре окончание подготовки.

У задержанных изъято 2 пистолета российского производства марки ГШ-188 (серийные номера сбиты), 100 патронов к ним. В настоящее время Вахид и Хаким содержатся в федеральной тюрьме Рейна.

Криминальная полиция Германии проверяет каналы, по которым пистолеты ГШ-188 могли попасть к подозреваемым.

В связи с вышеизложенным прошу вас:

1. Запросить всю информацию о похищенных или исчезнувших пистолетах ГШ-188.

2. Поставить все пропавшие пистолеты на учет в «Систему отслеживания оружия и взрывчатых веществ» (IWETS) Генерального секретариата Интерпола.

3. Установить возможные каналы переправы пистолетов ГШ-188 за рубеж.

Заместитель начальника НБ Интерпола Германии

О. Бремер

– Возьми почитай. – Генерал Полонский передал Гольцову запрос. – Что скажешь?

Гольцов бегло пробежал глазами текст, сначала проглотив информацию целиком. Потом разделил ее на части и уже вник более основательно, в деталях.

– Дело серьезное, – ответил он.

Пистолеты ГШ-188 были идеальным оружием для террористов, хотя изначально предназначались для российских силовых структур. Гольцов знал офицеров спецназа в Чечне, испытывавших эти «игрушки» в деле.

– Хорошая вещь, – объяснял тогда бородатый, как Дед Мороз, гэрэушник с медвежьей фигурой. – В обойме восемнадцать патронов. С пятнадцати метров пробивает бронежилет.

Офицер достал пистолет из кобуры и повертел в руках.

– Предохранитель на спусковом крючке, – продолжал он, двигая пальцем спусковой крючок вправо-влево. – Удобно. В ближнем бою все решают доли секунды. Но пистолет нельзя постоянно носить со снятым предохранителем. На ПМ предохранитель сбоку, пока его снимешь, тебя могут десять раз убить. А тут достал и сразу – бах, бах.

Он несколько раз дернул рукой, имитируя отдачу пистолета.

– Хотя отдачи никакой нет, – произнес офицер. – Песня, а не пистолет. Потрогай, изготовлен из термопластика. Зимой можно стрелять без перчаток.

– Наверное, и металлодетекторы в аэропорту не почувствуют? – спросил Гольцов.

– Чего не знаю, того не знаю, – ответил спецназовец. – Но если встречу конструктора, обязательно бутылку ему поставлю.

По идее, пистолеты должны были заменить дедушку ПМ в кобурах армейских, фээсбэшных, эмвэдэшных и прочих российских офицеров. Соответствующее решение давно было принято. Но денег, как водится, не было. А у террористов – были.

– Займись этим, – приказал Полонский.

Что такое «займись» и что из этого выйдет, Гольцов хорошо себе представлял. Он разошлет запросы в МВД, ФСБ, СВР. Оттуда бумажки разойдутся по исполнителям, занятым подготовкой к встрече Нового года. Поэтому те постараются как можно быстрее отфутболить документы.

Осколки немецкого запроса долетят до военной прокуратуры, мелких оперов в системе МВД и ФСБ где-нибудь на земле. Те в свою очередь настрочат какие-нибудь отписки. Возвращаясь обратно, запрос, как снежный ком, обрастет бумагой. Да что толку? Суть ответа в переводе с бюрократического языка будет примерно следующей: «Ничего не видели, ничего не знаем». В лучшем случае некий перспективный начальник отдела возьмет информацию на карандаш, рассчитывая выслужиться. Но и тут все может оказаться впустую.

Учитывая праздники, ответ вернется где-нибудь в конце февраля. «Это система, ничего не поделаешь», – подумал Гольцов, убирая документ в свою папку.

– Кстати, что у тебя по делу Белугина? – спросил Полонский, закуривая сигарету. – Помощь нужна?

– Спасибо, нет.

– Накопали что-нибудь?

– Пока ничего конкретного.

Гольцов решил, что еще рано рассказывать шефу про Ермакова. Доказательств против него почти не было.

Но у Гольцова с Михальским имелся план. В ближайшее время они рассчитывали вывести контр-адмирала на чистую воду.

Глава 7

По заметенной дорожке к храму из красного кирпича прошел человек в кашемировом пальто. Свежий снег хрустел под ногами. Мужчина подошел к черной железной двери и дернул ее. Дверь не поддалась. Он немного потоптался и пошел в обход храма.

Рядом с дверью стоял деревянный вагончик с большими окнами. На картонке за стеклом было написано: «Церковная лавка». Но на двери вагончика висел замок.

«Видимо, у Бога не приемный час», – усмехнулся про себя мужчина, стряхивая с воротника редкие снежинки.

Его волосы и сросшиеся на переносице брови были слегка присыпаны снегом, как белой пудрой. Когда снежинки на теплом лице превращались в капельки воды, он чувствовал легкое покалывание.

Даже если не знаешь, что это контр-адмирал Анатолий Ермаков, по выправке и гордой осанке можно догадаться, что он офицер в довольно высоком звании.

На заднем дворе храма Ермаков увидел мужчину в телогрейке и старушку в пуховом платке, убиравших снег. Из трубы небольшой пристройки валил дым. Рядом лежала куча угля. «Как в хорошей гарнизонной кочегарке», – с теплом подумал он, вспоминал свою армейскую юность.

– Храм не работает? – спросил адмирал в штатском у людей.

– Почему? Работает, – ответила старушка, прислоняя к забору деревянную лопату. – Пойдемте, я открою.

Храм стоял на западной окраине подмосковного городка Пушкино. Через дорогу от него, за строем тополей с оголенными ветками, проносились электрички и дальние поезда, поднимавшие маленькие снежные смерчи.

Ермаков вместе со старушкой закончил круг вокруг храма. Она достала из бокового кармана жилетки-дубленки связку ключей и направилась к вагончику.

– Зачем? – спросил Ермаков.

– Свечки вам продать. Сколько?

– Одну. Самую дорогую. Вот эту, медовую.

За покосившимся забором храма расположился частный сектор. Над старенькими деревянными хибарами и добротными кирпичными домами, жавшимися друг к другу, поднимался дымок.

Черная дверь храма скрипнула, когда дряблая рука старушки открыла замок и дернула за ручку.

В храме Ермакова охватило благоговение. Он поднял голову и посмотрел на высокие расписанные своды. «Спасибо, Господи, что даешь мне силы», – подумал адмирал, ощущая, как теплая волна разливается от груди по всему телу.

– Куда лучше поставить? – обернувшись, спросил он у старушки.

– Вам за здравие или за упокой?

– За здравие.

Он никогда не ставил за упокой.

– За удачу в делах, – добавил Ермаков, поднося к лицу свечку. Приятный медовый запах щекотал нос.

– Вот Николай-угодник. – Старушка показала на серебристую подставку перед иконой.

Ермаков зажег фитиль. Поставил свечку. Перекрестился быстро и мелко, будто боялся, что кто-нибудь заметит. Затем расправил плечи и долго смотрел в мудрые и усталые глаза Николая-угодника.

«Помоги мне все довести до конца, – мысленно разговаривал со святым Ермаков. – Не для себя прошу, для страны. Великое дело мы задумали. Трудное и опасное. Поэтому очень важна твоя поддержка. Если все получится, я займу более серьезное положение. И принесу больше пользы России. Поверь, материальная сторона для меня не главное. Не ради благ я стремлюсь вверх. Не ради них все затеял. Но благодаря финансовому положению я получу больше возможностей… Что-то я не туда зашел». Последней фразой Ермаков напомнил себе, что на небесах тоже не любят многословия.

«Да, чуть не забыл, надо же и поблагодарить, – вспомнил Ермаков. – Спасибо тебе, что помог достичь мне всего, что я достиг. Я верю, ты существуешь. И ты – на моей стороне. Еще раз спасибо».

На самом деле он не очень верил в Бога. Вернее, верил совсем не так, как православный христианин. Анатолий Ермаков считал, что Библию писали люди, пусть даже (что маловероятно) и со слов Господа, это, как подсказывал адмиралу опыт, всегда чревато путаницей. Или выдумками. Но Ермаков верил: что-то такое там, на небе, все-таки есть. И это «что-то» имеет отношение к храму. Потому Ермаков порой и заглядывал в церковь.

У сторожки возле храмового подворья стояла темно-синяя «БМВ». Когда Ермаков вышел из ворот, он открыл дверь машины. Впереди сидела молодая девушка в дорогой шубке, накинутой поверх вечернего платья.

– Ты так до-олго, – кокетливо протянула она, когда Ермаков сел на место водителя.

– Надо было о многом поговорить. – Ермаков попросил спутницу остаться в машине, потому что считал: общение с Богом – дело очень личное. И негоже, когда за этим наблюдает другой, пусть даже близкий человек.

– Мне никто не звонил? – спросил Ермаков.

– Мобильник разрывался. И радиотелефон звонил.

– Ничего не поделаешь: я всем нужен, – не без гордости произнес он.

Девушку звали Лена. Недавно ей исполнилось девятнадцать лет. Ее изумрудные глаза крепко зацепили Ермакова, как рыболовный крючок, который теперь можно вырвать только с мясом. Душа будет смертельно искалечена.

Они познакомились в универмаге «Можайский», куда Ермаков случайно заехал по дороге домой, чтобы купить сигарет, а заодно и что-нибудь к чаю.

Лена стояла в центре сверкающего зала в идиотском, по мнению Ермакова, кокошнике. Тумбочка, разрисованная, как большой молочный пакет, была заставлена пакетами с молоком. Две палки по краям и натянутая между ними лента походили на большую рамку, в которой стояла красавица. На ленте было написано: «Милая Мила. Молочные продукты».

– Если вы купите пакет молока, получите эту замечательную детскую кружку.

Кружка на самом деле была так себе: красная, пластмассовая, с дурацкой коровьей мордой. А вот девушка очень даже ничего. Пышная грива каштановых волос доставала до пояса. Тонкие пальцы с длинными закругленными ногтями держали флажки, наподобие тех, что раньше давали октябрятам на демонстрациях. В ее облике было что-то трогательное, наивное и беззащитное, поэтому Ермаков задержался возле нее. Хотя ни молоко, ни кружка ему не были нужны.

– Молоко у вас хорошее? – улыбаясь, спросил Ермаков.

– Отличное, – бодро ответила девушка. – И очень полезное.

– А вы и есть та самая милая Мила?

– Нет. – Девушка улыбнулась. – Меня Лена зовут.

– Надо же, мое самое любимое имя!

– Тогда возьмите несколько пакетов молока. И у вас будут такие кружки на всю семью.

– Я бы вас с удовольствием забрал. Но вижу, что нельзя. Тогда дайте пять пакетов молока. – Ермаков явно хотел сделать девушке приятное. – А вы каждый день здесь стоите?

– Нет. По вторникам, четвергам и пятницам, вечером. В субботу до обеда. Приходите ко мне за молоком.

Ермаков зачастил в «Можайский». Как потом он узнал, Лена училась в МГУ. Жила в подмосковном Одинцове. А в промоушн-компании она подрабатывала, уговаривая людей купить товар и раздавая дурацкие кружки.

Ему пришлось завалить свой рабочий кабинет кружками (не везти же их домой). Опоить сослуживцев молоком. И достать почти всех генералов и полковников в управлении коровьими мордами, прежде чем Лена согласилась на свидание.

Он возил ее по самым дорогим ресторанам и трепетал, как юнец, боясь прикоснуться.

Дома контр-адмирал Ермаков стал совсем редким гостем. Приходил (и то не всегда) лишь для того, чтобы переночевать. С женой разговаривал только по необходимости.

Однажды он предложил как бы невзначай:

– Может, поедем ко мне домой? – Внутри у него все сжалось от напряжения.

– Нет, дядя Толя, – чуть смутившись, произнесла она. – Я не могу. Мне неудобно вам признаться…

Его оглушило. Мышцы бессильно обмякли, и холодный ужас парализовал тело. Ермаков почувствовал, что ему сейчас зачитают смертный приговор.

– То есть? – растерянно произнес он.

Лена подалась вперед и прошептала ему на ухо:

– У меня нет хорошего белья. Вы понимаете?

Огромная гора, давившая на плечи, исчезла. И вот уже Ермаков почувствовал себя стоящим на самой высокой вершине. Раскинув руки, он улыбался, подставляя лицо свежему ветру. Вслед за радостью пришло умиление. Он рассмеялся. Лена покраснела и толкнула дверь автомобиля. Анатолий удержал ее.

– Милая, – его голос звучал покровительственно, – сейчас мы поедем в магазин. И купим тебе маленькие подарки. Конечно, я должен был сделать это раньше. Я люблю тебя.

В эти дни он был абсолютно счастливым человеком. Он любил как никогда раньше: больше власти и больше жизни.

«Если Бог действительно есть, то Лена – его подарок, – думал Ермаков, выкуривая в постели очередную сигарету. – Или испытание: в моем возрасте и на моей должности нельзя так любить. Нет, все-таки подарок. Лена может быть только подарком». Впервые в жизни Анатолий был готов отдать все на свете ради другого человека.

…Трель мобильного телефона оторвала Анатолия от приятных воспоминаний.

– С вами хотел связаться генерал Полуяхтов, – сообщил порученец Ермакова.

– Хорошо, я перезвоню ему.

– Давай заедем к тебе. – Лена вложила в голос все свое очарование. От этого у Анатолия внезапно пересохло в горле.

– Нет, нам пора возвращаться в Москву.

– У-у, я так не играю, – она обиженно надула губы.

У него в такие минуты душа переворачивалась. Рядом с Леной Ермаков становился восковым. Даже короткое «нет», которым он на работе отстреливал, как снайпер, не в меру инициативных подчиненных, при Лене застревало в горле. Приходилось выдавливать и выманивать его всеми силами души.

– Любимая, пойми, я сейчас не могу. Но послезавтра будет целый день, обещаю, – говорил Ермаков, словно оправдываясь и извиняясь.

В Пушкине у Ермакова была дача. Не в этом бедняцком районе, где стояла церковь. А чуть подальше, ближе к запретной зоне Клязьминского водохранилища. И забор был у него посолидней, и двор попросторней, и домик такой, что не стыдно гостей привести.

Лена называла дачу дворцом. Но это по молодости, скромно считал Анатолий: не видела она настоящих дворцов. А у него обычный особнячок средней руки.

Всю дорогу до Москвы Лена сидела насупившись, демонстрируя обиду. Она просто хотела немного помучить любовника, чтобы не расслаблялся. Для него же это было равносильно пытке раскаленным железом. «Не надо было заезжать в церковь, – думал Ермаков. – Как вышли из дома, сразу ехать в Москву».

Говорят, что хорошая жена – это крепкий тыл. Тогда хорошая любовница – прорыв фронта по всей линии. Войска разбиты, нет сил, способных держать оборону. И не убежать, не спрятаться даже в тылу. Лена была для Ермакова именно таким прорывом.

«Старый осел, чего я поперся в эту церковь, – ругал себя Анатолий. – Потом бы заехал. Она, пока ждала, расстроилась. Стоп! Что-то ты, товарищ контр-адмирал, раскис. Помни: чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей. Пушкин! Читай классику. Там все сказано. Зачем обращаешь внимание на всякие женские капризы? Она через минуту успокоится, а ты переживаешь. Вот-вот в аварию попадешь. Черт, смотри за дорогой, Ромео. А этот козел на «Оке» куда лезет? Нет, зря я все-таки в церковь поехал».

Он подвез Лену до университета, договорились о следующей встрече. Девушка как ни в чем не бывало чмокнула Анатолия в щеку и убежала искать какую-то подругу. Он проводил ее взглядом, полным обожания.

– Анатолий Борисович, разрешите? Пришло оперативное дело на Кузнеца и Сторожа, – в кабинет Ермакова вошел невысокий блондин в зеленом костюме и черной водолазке.

– Садись, Костя, – сказал Ермаков. – Чего интересного накопали «театралы»?

«Театралами» они между собой звали сотрудников территориальных управлений.

– Сторож вышел на полковника Вощевоза Александра Игоревича, осужденного в девяносто пятом году по статье…

– Я знаю про Вощевоза, – прервал подчиненного адмирал.

Анатолий помнил полковника-альбиноса. И даже по-своему неплохо относился к нему.

– Вчера Вощевоз выпал из окна собственной квартиры, – сообщил Костя.

– Печально. К чему пришло следствие?

– Несчастный случай. Вощевоз был дома один. Решил сбить лед с дециметровой антенны за окном. Высунулся и, видимо, не рассчитал. При падении ударился головой о карниз. Шансов выжить не было.

– Очень жаль, – произнес адмирал.

Костя носил чин подполковника и числился начальником отдела, но, по сути, возглавлял спецгруппу, подчиненную лично Ермакову. Даже начальник управления порой не знал о том, чем занимались люди Кости.

– От судьбы не уйдешь. – Костя равнодушно пожал плечами. – Видно, пробил час Вощевоза.

У подполковника было два таланта: он умел понимать Ермакова с полуслова и гениально вел бумажную работу. Он не просто оформлял все документы своевременно, но умел создавать из бумаг колдовской туман, который мог или засадить ненужного человека в тюрьму, или обложить, как волка, офицера, занимавшего любой пост, или, наоборот, создать защитную стену вокруг своей команды. И многое, многое другое. В этом деле Костя был не просто зубр – академик бюрократических наук.

– Какие есть мысли, предложения по поводу Кузнеца и Сторожа? – спросил Ермаков.

– Надо намекнуть соседям из УБЭПа и налоговой полиции. Пусть пробьют по своим каналам фирму «Кондор».

– Хорошо, займись. Но это второстепенное направление.

Шеф и подчиненный прекрасно поняли друг друга. Костя предложил достать фирму Михальского проверками и придирками. Шеф дал понять, что не надо прессовать «Кондор» основательно. Во Всяком случае – пока. Слегка попортить кровь – это можно.

– Они горят желанием освободить своих друзей из-под стражи, – произнес Костя. – Но рано или поздно они поймут, что законных способов не найти. Не исключено, что тогда попытаются организовать побег. Особенно если что-то их подтолкнет.

– Подумай, – ответил Ермаков. – Но Кузнец и Сторож люди опытные. Я даже не представляю, что их сможет толкнуть на безрассудство. Пока просто веди за ними наблюдение.

«А ведь мысль хорошая», – подумал адмирал. Арест с поличным двух бывших десантников мог придать суду по делу Белугина новое звучание. А то в последнее время пресса стала терять интерес к процессу.

Шум, который бы поднялся после ареста Гольцова и Михальского, сыграл бы на руку спецслужбам: общественности напомнили бы, что они не просто раскрыли громкое преступление, но не смыкают глаз, чтобы довести дело до логического конца. А всем сомневающимся еще раз подтвердили бы вину десантников.

Когда Костя вышел, Ермаков взял со стола дайджест прессы, подготовленный аналитическим отделом: толстую стопку ксерокопий статей сегодняшних газет. Бегло пролистал, ища статьи о Вощевозе. Аналитики, видимо, не придали этому факту значения и привели лишь небольшую заметку из «Предпринимателя». В ней туманно намекали о работе погибшего на рынке и возможную связь с преступными группировками, но не оспаривали версию следствия.

Несколько заметок были посвящены процессу по делу Белугина. Авторы скучно и скупо перечисляли, кого допросили и какую жалобу подали.

«Надо вдохнуть в это дело свежую струю», – подумал Ермаков, думая о Гольцове и Михальском.

О них он узнал из сообщения территориального отдела. Оно пришло сначала в управление, оттуда его спустили начальникам рангом пониже для ознакомления.

Как появлялась подобная информация, Анатолий прекрасно знал. Какой-нибудь опер, заметив в суде двух мужчин с военной выправкой, навел справки. А может, и не заметил, просто заскочил поболтать к знакомому следователю. Тот и обмолвился: вот, дескать, заходил некто Гольцов, делом Белугина интересовался. А чего им интересоваться? Все давно раскрыто.

Информация – хлеб спецслужб. Поэтому даже самую мелкую фразу, брошенное невзначай слово аккуратно подбирают с земли. Колосок к колоску, зернышко к зернышку. Ничем не разбрасываются. Это вам не колхоз.

Поэтому опер, прослышав про Гольцова с Михальским, быстренько настрочил справку. Затем завел оперативное дело. А что, хорошо! Минимум усилий, зато можно красиво подать, процесс ведь по громкому делу.

С другой стороны, Ермаков понимал, что серьезно разрабатывать Гольцова с Михальским «театралы» не собирались. Иначе не стали бы делиться информацией. Зачем отдавать другим дело, где можно и самим заработать баллы.

«Халтурная работа, – ворчал адмирал, листая документы. – Всегда знал, что «театралы» бездельники. Только и могут, что щеки раздувать».

Он вспомнил 1994 год. Дикое, безбашенное время.

Апрель, 1994 год.

Возле белого, как огромный кирпич, здания газетно-журнального комплекса на Красной Пресне припарковалась белая «шестерка». Из нее вышел Ермаков. В тот момент он походил на бандита: кожаная куртка, короткая стрижка.

На вахте Анатолий махнул корочкой постовому милиционеру и прошел. В руке он держал черный кейс.

– Здорово, Дима, – поздоровался он, входя в кабинет Белугина.

– Привет, Толя.

Дима даже не подозревал, что веселый и общительный сотрудник ФСК был капитаном первого ранга (по сухопутному – полковником), начальником отдела. Выглядел Ермаков ровесником Димы, общался накоротке, приносил ценную информацию. Но о себе особо не распространялся.

«Наверное, капитан», – думал о нем Белугин. Но если бы и узнал правду, то не особо бы удивился. Ему поставляли информацию с десяток полковников и даже несколько генералов.

– Читал твою статью, очень интересно, – произнес Толя, открывая «дипломат». – Молодец, такую тему накопал.

– Стараюсь. – Дима улыбнулся.

– Я тоже тебе кое-что подкину. С тебя, как говорится, пузырь.

– Может, лучше деньгами?

– Обижаешь, Дима. С деньгами у меня все в порядке.

– Я серьезно, Толя. У нас есть специальный фонд, я же тебе говорил.

– Забудь. Деньги – это взятка. А пузырь – простая человеческая благодарность. Я разве похож на взяточника? Мне ведь для счастья много не надо: теплое слово, ласковый взгляд, запотевший пузырь.

Ермаков заговорщически подмигнул.

В зависимости от мизансцены Ермаков мог принять облик задумчивого интеллектуала, серьезного бизнесмена, бесшабашного весельчака и еще черт знает кого. Он умел быть разным. Каким же он был на самом деле, наверное, и сам не догадывался. Или позабыл.

– Посмотри эти документы. Конфетки, а не документы. – В роли весельчака, своего парня Анатолий смотрелся абсолютно естественно. – Подготовил специально для тебя.

В руках Ермакова появились плохие копии, сделанные на ротаторе, дальнем предке ксерокса.

– Это по твоей любимой Западной группе войск. Ты слышал, рэкетиры в Польше установили пошлины для российских военных, перегоняющих автомобили? Двести марок с прапорщика, четыреста с офицера. – Ермаков рассмеялся как человек, привыкший цинично смотреть на жизнь и не утративший при этом здоровое чувство юмора.

– А с генералов сколько берут?

– У этих льготный проезд. На самолетах. Когда большие боссы Южной группы войск перебирались из Венгрии в Германию, впереди летели перегруженные самолеты с их личным имуществом. Летчики смеялись: «Шишки взяли с собой только самое необходимое». Там такие махинации были, что замазать уже ничего не получалось. Так крайним сделали зама командующего шестнадцатой воздушной армией. Его посадили. Но как был бардак, так и остался.

– Еще кого-нибудь посадить слабо?

– Пустая затея. Против человеческого фактора не попрешь. Какая комиссия устоит перед дойчмарками, а тем более дойчженщинами? Генерал Лущенко, возглавлявший комиссию тыла, инспектировавшую ЗГВ, привез сифилис от подаренной девушки. Кого там посадят?

Незнающий человек, каким в принципе был и Дима, глядя на Ермакова, думал: «Вот кто по-настоящему болеет за дело. Не устал, не разочаровался из-за бардака, царящего вокруг. И смех его – всего лишь защитный механизм».

– Но это лирика, – продолжал Ермаков. – Вот отчеты Главного управления бюджета и финансирования Минобороны. Цитирую: менее пятнадцати процентов, полученных от реализации имущества ЗГВ, направлено на решение социальных проблем военнослужащих, строительство и приобретение жилья и так далее. Куда остальное? Пожалуйста, вот контракт. Закуплено огромное количество карбида кальция. На хрена он нужен? Резонный вопрос. Отвечаю: чем выше сумма контракта, тем больше чаевых остается в карманах. Сечешь? Если просто перевести деньги на родину, они сгинут в бюджете. Так лучше купить что-нибудь и нагреться на процентах. А что покупать – неважно, хоть собачье дерьмо на удобрения.

Кроме них, в кабинете никого не было. Белугин сидел за столом и сосредоточенно рассматривал документы. Ермаков стоял над ним и увлеченно размахивал руками.

– Мне нужно что-нибудь на Ткачева, – заявил Дима.

– Будет, Дима, будет. Попомни мое слово. Скоро я принесу тебе настоящую бомбу. Она рванет так, что мало не покажется. Это будет настоящая сенсация. Дай только срок. Я собираю сейчас нужную информацию.

– Дорога ложка к обеду. Если твоя бомба рванет раньше в другой газете, мне будет конец.

– Почему?

– Шеф и так мной недоволен. Вчера меня оштрафовали.

– За что?

– В «Городских новостях» появился материал о приватизации Военторга. А я дал только сегодня.

– Я могу узнать, кто за этим стоит. Мы сделаем эти «Городские новости» как пацанов. Убьем таким эксклюзивом, какой им и не снился.

– Ловлю на слове. – Дима улыбнулся.

– Я, кажется, знаю, чем ты можешь меня отблагодарить. Вадим Андреев твой начальник?

– Да.

– Пойдем возьмем у него автограф. Я как раз его книгу с собой прихватил – «Ангольский дневник».

Из «Столичной молодежи» Ермаков поехал на Пречистенку. По узким центральным московским улочкам, забитым медленно плетущимися автомобилями, пробился к песочно-желтому особняку.

Когда-то в этом доме шумели балы. Красавицы в пышных нарядах кокетливо улыбались блестящим офицерам. Говорят, сюда захаживал даже Пушкин, когда проездом бывал в провинциальной Москве. Потом хозяева дома князья Всеволжские прокутили состояние. И особняк пришлось продавать.

С тех пор в нем обосновались военные, которые теперь приезжали в особняк не по вечерам, бодрые и веселые, а по утрам. Хмурые, недовольные жизнью. Сначала это были царские служаки, потом советские. После них – российские.

Это здание не было так раскручено, как Лубянка. Поэтому прохожие если и обращали на него внимание, то только как на памятник старины. Между тем в этом доме находилось Управление по Центральному военному округу.

Здесь явно не любили славы. И обходились без вывесок. На особняке висела только памятная доска: в 1917 году восставшие народные массы выбили отсюда отстреливавшихся юнкеров.

Ермаков припарковал машину аккурат под доской. Рядом он заметил знакомую черную «Волгу» с номерами администрации президента. «Значит, генерал Полуяхтов здесь», – отметил Анатолий.