Текст книги "Хроника отложенного взрыва"

Автор книги: Феликс Меркулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Глава 17

На следующий день напарница положила на стол Ксении свежий выпуск районной газеты. Фломастером была обведена статья.

ВАСЬКА-ПОТРОШИТЕЛЬ СНОВА НА СВОБОДЕ

Накануне вернулся домой из специализированной психиатрической лечебницы Василий Головачев, несколько лет назад державший в страхе левобережный район и Химки. На его счету пять убийств молодых женщин. Перед смертью все жертвы были изнасилованы в извращенной форме.

Мы связались с начальником РОВД подполковником P. P. Капушиным с просьбой прокомментировать ситуацию.

– Как вы помните, Головачев был признан невменяемым и отправлен на принудительное лечение, – сказал подполковник. – Не так давно врачебная комиссия признала его полностью излечившимся. В полном соответствии с законом Головачев был выписан из клиники и направлен домой.

– Что намерена предпринимать милиция?

– А что мы можем предпринять, приставить к нему часового? Это будет нарушением гражданских прав Головачева. Я знаю, что решение суда в свое время вызвало бурю, но таков закон. Перед ним все равны: и маньяк, и домохозяйка.

– Что будет, если кто-то из родственников пострадавших вздумает наказать Ваську-потрошителя?

– Будет отвечать по закону. Я бы не советовал устраивать самосуд. Можно сломать свою судьбу. Суд не примет такие аргументы, как гнев, ненависть, жажда справедливости. Он будет руководствоваться опять же законом, который не дает никакой индульгенции народным мстителям.

– А если Васька кого-то убьет по старой привычке?

– Это будет целиком на совести врачей.

Судя по всему, наша медицина достигла небывалых чудес и за короткий срок может вылечить любого, даже самого жестокого маньяка.

Хотелось бы верить…

Однако нам представляется все по-другому. Увы, в нашей стране можно все купить. Диагноз и нужное решение медицинской комиссии зачастую всего лишь вопрос своевременной предоплаты. А у родни Головачева деньги есть, и немалые. Это факт.

Дай бог нам ошибаться. Очень надеемся, что Васька действительно здоров, а все остальное всего лишь гнусные подозрения. Но от греха подальше, милые девушки, не ходите вечерами гулять по левобережью. Вдруг где-нибудь в кустах притаился Васька, сжимающий в одной руке нож, а в другой волшебную справку…

Ксения откинула от себя газету. Несколько минут она сидела в ступоре, обхватив голову руками. Попытки заговорить с ней ни к чему не привели.

Лишь когда девушку окружили несколько сотрудниц, захватив с собой охранника, они смогли хоть как-то успокоить Ксению. А охранник даже пообещал по окончании рабочего дня проводить ее до остановки.

Вечером, несмотря на сопровождение, девушка очень неуютно чувствовала себя. Каждый мужчина на остановке казался ей похожим на Ваську. В маршрутке Ксения постоянно озиралась, а когда такси приехало, бегом бросилась к метро.

– Успокойся, может, не все так плохо. – Яцек обнял Ксению. – Вдруг его действительно вылечили.

– Что ты такое говоришь? – возмутилась она. – Скажи лучше: не хочешь помогать.

– Как это – не хочу? Увольняйся с работы! Я давно тебе говорил. – Яцека раздражало, что и так все плохо, а тут Ксения добавляла чисто бабских проблем. – Предлагал же тебе секретаршей. Ты не хочешь.

– С высшим образованием секретаршей?

– А с каким образованием работать секретаршей? – искренне удивился Михальский.

– Это все равно что предложить мне танцевать стриптиз!

– Достали меня твои стоны. Не знаешь, чего хочешь. Все. – Яцек махнул рукой, словно рубанул шашкой. – Увольняйся. И никакой маньяк тебя не достанет. А насчет работы не беспокойся: пристроим куда-нибудь. Главное – не стони.

Ксения бросилась в кресло и заплакала, закрыв лицо ладонями. Ей было горько оттого, что она вынуждена терпеть грубого, невоспитанного человека, который не любит ее и не понимает.

Яцек, привыкший к тому, что девушка часто плачет, пошел на кухню что-нибудь перекусить, пока она не успокоилась. Раньше его трогали ее слезы. А теперь в печенках сидели.

«Тоже мне проблема – маньяк», – раздраженно думал Яцек, разбивая куриные яйца. Рядом стоял дорогущий кухонный комбайн, но Михальский по старой советской привычке взбивал омлет в миске.

Вилка сильно стучала о края, яичные желтки вылетали из миски в металлическую раковину. А чудо-аппарат стоял рядом, сверкая девственной чистотой.

«Бабы – неорганизованные существа. С ними невозможно: постоянно впадают в панику. Лучше бы спросила, как у меня дела. На работе полный обвал. Счета арестованы. Клиенты уходят, словно их кто-то напугал. Если у меня денег не будет, то я и ее не смогу защитить. Но ее это не интересует, ей маньяков подавай. А откуда деньги берутся – побоку». Забывшись, Михальский расплескал половину будущего омлета. «Хрен с ним, хватит и этого», – подумал он, выливая содержимое миски на сковородку.

Квартиру заполнили трели телефонов, стоявших повсюду: в спальне, на кухне и даже в туалете. Все аппараты были спарены, но звонили на разные голоса.

– Я возьму, – крикнул Михальский девушке, хотя та и не думала вставать с кресла.

– Яцек, здравствуйте, – раздался в трубке незнакомый голос.

– Здравствуйте, с кем я говорю?

– У вашей девушки проблемы? – Голос был спокоен и даже участлив.

– Вам какое дело?

– Я могу помочь.

– Кто вы такой, маньяк?

Ксения, сидевшая в кресле, вытянула голову и стала прислушиваться.

– Нет. – Голос в трубке рассмеялся. – То, что Василий Головачев оказался на свободе, большое недоразумение. Мы можем это исправить. Как быстро – зависит от того, найдем ли мы с вами общий язык.

– Плевать я хотел на ваш язык. – Яцек решил продолжать выбранный с самого начала тон: резкий и раздраженный. – Можете засунуть его в… Куда подальше.

– Разве вам не дорога Ксения? Она подвергается серьезной опасности. Нам бы очень не хотелось, чтобы с ней что-то произошло.

– Ксения завтра увольняется. Ваш маньяк ее не достанет.

– Вы так думаете? – Невидимый собеседник на другом конце провода усмехнулся. – Василий очень влюбчив. Если он захочет, то будет преследовать Ксению хоть по всей стране. Такие, как он, неуправляемы. Страшно представить, что может произойти, если у него вдруг окажется фотография Ксении и ее домашний адрес. Это будет катастрофой.

– Ты, ублюдок! – Яцек сжал трубку так, что пальцы побелели.

Он старался сохранить самоконтроль, но это было нелегко. Угрожай неизвестный ему лично, Михальский бы и ухом не повел. Но под ударом Ксения… Яцек с удивлением для себя обнаружил, что за нее переживал гораздо больше, чем мог бы предположить.

– Не горячитесь, – спокойно произнес голос. – Это недостойно профессионала.

«Это ФСБ, кто же еще. Головачев их человек. – Мысли Михальского неслись со скоростью молнии. – Операция «Мясник». Гольцов рассказывал, что к нему подходил какой-то Рымарь… Это звонит он сам или его человек. Больше некому».

– И что же ты хочешь? – спросил Михальский.

– Думаю, вы знаете.

– Давай еще в отгадалки поиграем! Говори, пока я не послал тебя куда подальше.

– Вы не в том положении, чтобы так разговаривать.

– Я сейчас тебя поставлю в такое положение, что ты вообще не сможешь разговаривать.

«Как он грубо!» – с неприязнью подумала Ксения. И вместе с тем ей очень хотелось снять трубку, чтобы послушать разговор. Но было неудобно и боязно.

– Если вы не прекратите проявлять нездоровый интерес к делу Белугина, – чувствовалось, что звонивший тоже стал заводиться, – то как раз в такое положение поставят и вас, и вашу девушку!

В трубке послышались короткие гудки.

Гольцов положил документы в сейф, собираясь уходить. Два раза провернул в замке огромный ключ с ушами, как у Чебурашки. Не успел положить тяжелую связку в карман, как на столе зазвонил телефон внутренней связи. Георгий вздохнул и поднял трубку.

– Зайди к шефу, – услышал он голос секретарши Зиночки.

«Всегда рад», – мысленно с грустью произнес Георгий.

– О, явился… – Полонский оторвался от документов. – Проходи.

Ничего хорошего подобный тон шефа не обещал. Гольцов остановился возле стола начальника и собрался, готовясь к сложному разговору. Хотя пока не понимал, чем мог прогневать Полонского.

– Садись, чего стал? – Генерал показал рукой на стул. – В ногах правды нет.

Георгий молча сел и вопросительно посмотрел на шефа, перебирая свои последние дела.

– Как продвигается дело Белугина? – тяжелым, словно надвигающийся пресс, тоном спросил Полонский.

«Ах вот оно что», – подумал Георгий и ответил:

– Да пока никак.

Он решил, что еще рано рассказывать про Полуяхтова. Опрос Моравека шеф не читал. В справку, подготовленную по итогам командировки в Прагу, Гольцов не включил данные о фирмах, в которых просматривался след Полуяхтова. «Соберем всю информацию, проанализируем, там видно будет», – рассуждал Георгий, возлагая большие надежды на Войтека, звонка от которого ждал со дня на день.

– Мне тут звонили, спрашивали: вашему сотруднику что, нечем больше заниматься? – грозно произнес шеф.

– Но у нас же с вами была договоренность.

– Какая договоренность? – Полонский грозно посмотрел на Гольцова. – Я тебе не разрешал. Я лишь закрывал глаза, пока ты действовал не в ущерб работе.

– Я нанес ущерб?

– Какого черта ты прешься в тюрьму?

– Заславскому плохо. Я хочу его проведать.

– Знаешь, как это называется? Использование служебного положения в личных целях. Мне уже звонили из ГУИНа, [5]5
  ГУИН– Главное управление исполнения наказаний Минюста.


[Закрыть]из ФСБ. Все интересуются: давал ли я задание своему сотруднику встретиться с Заславским в СИЗО. Почему ты сразу мне не сказал?

– Боялся, что не разрешите.

– Правильно боялся. Но это не давало тебе права действовать в обход меня.

– Я понимаю. – Гольцов склонил голову.

– Молодец, что понимаешь. Тебе было мало предупреждения после запроса в ФСБ? Захотел неполное служебное соответствие?

– Готов принять любое ваше решение. – Гольцов нисколько не обиделся на шефа. За попытку решить важную проблему через голову начальства это было бы еще мягкой карой.

При всей симпатии к Гольцову Полонский обязан был примерно наказать подчиненного за это прегрешение. Во-первых, всякий большой и малый начальник должен пресекать (желательно – жестко) подобные вещи. Иначе он скоро перестанет быть начальником. Во-вторых, узнай кто наверху, что Полонский посмотрел сквозь пальцы на подобные выкрутасы, по шапке попало бы уже самому Полонскому.

Так что Гольцову действительно оставалось только сказать «есть», расписаться за взыскание и порадоваться, что у него такой хороший начальник…

– Я сказал, что в курсе, – спокойно произнес Полонский. – Поэтому добро на встречу с Заславским ты получишь.

– Спасибо. – У Гольцова отлегло от сердца.

– А что мне было сказать: извините, у меня неуправляемые подчиненные, они творят что хотят и плюют на начальство? – жестко произнес генерал. – Так что не обольщайся. Я не из любви к тебе сказал… Да, и еще. Какие документы у тебя просит ФСБ?

От неожиданности Гольцов даже растерялся. Он раскрыл было рот, но ничего так и не сказал… Полонский усмехнулся и произнес:

– Соседи пожаловались, что ты отказываешься предоставить какие-то важные документы, имеющие отношение к убийству Белугина. Что ты там раскопал?

«Кто именно пожаловался? Костя или Брайчук?» – терялся в догадках Георгий. Решил, что все-таки Костя.

– Некоторые материалы, с которыми работал Белугин перед смертью.

– Молодец, – спокойно отметил генерал. – Но не шути с этим. Они могут закатить серьезный скандал: ты отказываешься предоставлять доказательства по важному делу, которое к тому же не входит в твою компетенцию. Вот как они это могут подать. И не отвертишься ведь. Да еще припишут самодеятельность: кто дал тебе право заниматься этим делом?

– Пусть пришлют официальный запрос. – Гольцов чуть развел ладони, словно показывая длину чего-то небольшого. – Но ведь они не пришлют. Мне показалось, что они сами занимаются этим не вполне официально.

– Знаешь, что надо делать, когда кажется? Креститься! Мы с тобой не на базаре, чтобы решать: кажется – не кажется. Напоминаю, если ты забыл: мы сотрудники Интерпола. Знаешь, что это значит?

– Знаю, мы не Джеймсы Бонды – мы чиновники.

– Правильно. Значит, и мыслить ты должен как чиновник. Попала в руки бумажка? Подшей ее, оформи как положено, дело заведи, чтобы никто тебя не мог взять за… Ну ты понимаешь.

– Понимаю. – Георгий кивнул.

– Это бюрократия. От нее никуда не деться. Девяносто процентов нашей работы – работа с бумагой. Бумага – это ого-го какое оружие. Она может придавить тебя, как могильная плита. А может вознести. Опасно недооценивать бумагу. Не дай бог, она на тебя обидится: будет мстить и тебе, и детям, и внукам твоим. Одна вот такая бумажка… – Полонский поднял со стола и показал Гольцову стандартный лист с угловым штампом: «Согласовано».

– Так я же…

– Что – я? Пытаешься затеять игры, в которых не смыслишь ни хрена. Если чекисты пришли к тебе, будь спокоен, они уже трижды все оформили на бумаге так, что не подкопаешься. Это как паутина – чем больше ты будешь дергаться, тем сильнее она тебя опутает. Так что в следующий раз, когда они к тебе подойдут, не дергайся, а отдай эти документы. И сделай так, как они попросят. Понял меня?

– Да, – сухо ответил Гольцов.

– Нет, ты не понял, – повысил голос генерал, глядя ему прямо в глаза. – Это приказ.

– Есть.

– С сегодняшнего дня я запрещаю тебе проводить какие-либо мероприятия по делу Белугина. Это тоже приказ.

– Есть.

– И не обижайся, – Полонский сбавил тон. – Пойми, похоже, дело заходит очень далеко. Я догадываюсь: ты попытаешься тайком продолжать свои поиски. Могу только просить – не как начальник, как старший товарищ: думай над каждым своим шагом. По-моему, на карту поставлена уже не свобода, а жизнь Заславского. Да и твоя, скорее всего, тоже. А мне нужны живые сотрудники.

– Света, сделаешь завтра Заславскому из пятнадцатой камеры два укола морфина, утром и вечером, – произнес пожилой врач с чапаевскими усами, открывая сейф. – Вот упаковку я положил.

– Хорошо. – Невысокая медсестра в застиранном белом халате кивнула.

– Меня завтра не будет. Дежурит Михалыч.

– Поняла.

…– К сожалению, ваш запрос не подписан. Ответ еще не пришел, – ответила Гольцову девушка из канцелярии Управления исполнения наказаний Минюста по Москве. – Ничего не могу вам сказать.

– Откуда вы ждете ответа?

– Из ФСБ.

– Почему сами решить не можете, у меня же есть разрешение от судьи?

– Да, но эти люди числятся за ФСБ.

– Почему же они не сидят в Лефортове, в их изоляторе?

– Не знаю. – Голос девушки звучал мягко и вежливо. Либо она была хорошо воспитана, либо терпелива. Третий вариант – ей нравился Гольцов – был исключен, потому как глаза она его не видела: общались только по телефону.

– Что же мне делать? Надо срочно. Все прогрессивное человечество, весь мир с напряжением ждут, когда Интерпол получит возможность задать свои вопросы Заславскому. Как бы нам с вами поддержать честь России?

– Хорошо, – голос на другом конце трубки повеселел, Гольцов мог бы побиться об заклад, что девушка улыбнулась, – я попробую уточнить, в чем там проблемы. Как могу, постараюсь ускорить этот процесс.

– Если получится, я буду любить вас вечно!

– А вы не боитесь последствий?

В больничной камере Заславский понял, как соскучился по свежему воздуху и тишине. В обычной хате было очень душно. Люди вдыхали тяжелый, пропитанный потом и влагой воздух. Здесь жили вчетвером в просторной камере на шестерых. На зарешеченном окошке-бойнице не было стекол.

После вони общей камеры запах только что помытого туалета казался ароматом. Белобрысый паренек из Рязани, промышлявший в Москве угонами, драил парашу несколько раз в день. Его подгоняли пинками двое соседей: наемник из Чечни, здоровенный араб с черным кучерявым шаром из волос на голове, и громадный ирокез, постоянный клиент Матросской Тишины.

Поначалу «сладкая парочка» пациентов-беспредельщиков попыталась припахать и Заславского. Но тот сумел дать отпор. И белобрысый угонщик продолжал отдуваться за всех, в глубине души радуясь тому, что по крайней мере его не насилуют, опуская тем самым его тюремный статус от шныря (уборщика) до петуха.

Заславский думал о том, как мало надо человеку для счастья. Кровать, на которую не надо занимать очередь, менее спертый воздух, почти три квадратных метра личного пространства, и вот уже кажется, что попал в рай.

«Какое сегодня число? – думал Заславский. – Елки палки, уже 2002 год, двадцать первый век. Я уже ровно четыре года в тюрьме. С прошлого века… И уже забыл, как там, на воле».

Вдруг его пронзила холодящая мысль, что на самом деле он давно умер: еще в начале 1998 года. Арест был всего лишь галлюцинацией, а он летел на тот свет, который и представляет собой казематы, забитые отработанными душами, как отходами. И обратного пути уже нет. Потому что ничего больше нет. А есть только эти стены, вечная духота и журчание в трубах канализации.

Он и не подозревал, как близок к истине. Всего в нескольких метрах от его кровати, через несколько толстых стен и решеток, на полке в железном сейфе лежала его настоящая смерть. Она выглядела чистой и невинной. И была запечатана в красивые упаковки с ампулами.

Смерть пряталась под псевдонимом Морфин.

…– Так почему ты не разрешаешь им встречу? – Полуяхтов улыбнулся, раскачиваясь в кресле-качалке.

Ермаков так и застыл с чашкой кофе в руках. Над ним бесшумно пропорхнула бабочка.

– Они же старые друзья, пусть повидаются. – Иннокентий Тимофеевич сделал глоток. – К тому же Заславский болеет. Не по-человечески как-то… Разреши. Дня через три.

– Хорошо. – Адмирал не стал спорить. Хотя не понимал смысла этого решения.

– С оформлением бумаг не тяни, – спокойно продолжал Полуяхтов. – Завтра же с утра дай ответ, что не возражаешь, но в связи с плохим состоянием здоровья Заславского требуется разрешение врачей. А врачи пусть ответят, что через три дня.

– Понял.

«Он что-то задумал, – гадал Ермаков. – Интересно – что? Причем про три дня не просто так. За это время что-то произойдет». Вдруг ему показалось, что ответ лежит на поверхности.

– Как дела у нашего другого общего знакомого? – поинтересовался генерал.

– Активно проверяем, – ответил Ермаков, из-за тона Иннокентий Тимофеевич насторожился.

«Ни на кого нельзя положиться», – с огорчением подумал Полуяхтов, смотря на крепкие плечи собеседника. Адмирал был раза в два шире хозяина квартиры и по комплекции напоминал дикого кабанчика. Что неудивительно, ведь Ермаков всю жизнь предпочитал силовые виды спорта: борьбу, греблю, гири.

Полуяхтов, в отличие от него, любил легкую атлетику, и особенно бег. Поэтому хоть его жилистое тело и не отягощено лишними мышцами, но было гибким и сильным.

В драке Ермаков, конечно, мог побить Полуяхтова. Но не побил бы, потому что не догнал бы.

– А что же не получается? – спросил Иннокентий Тимофеевич.

Анатолий не хотел посвящать его в подробности, но прямо поставленный вопрос не оставил лазеек.

– Проверили фирму от и до, – сказал он. – Арестовали счета, надавили на некоторых клиентов. Но у него хорошие бухгалтеры и юристы. Ни налоговая полиция, ни ОБЭП [6]6
  ОБЭП– Отдел борьбы с экономическими преступлениями.


[Закрыть]ничего по-крупному не накопали. Скоро придется слезть.

– Что это за детский лепет? – удивился Иннокентий Тимофеевич.

– Понимаешь, там такая ситуация… Фирма крепкая – чтобы что-то найти, надо очень постараться. А наши соседи, что в милиции, что в налоговой, мне уже несколько раз намекали: мол, плохое финансирование, большие служебные нагрузки. Почему должны за так горбатиться? Все денег хотят.

– Дожили! – Полуяхтов искренне возмутился. – Что у нас за страна такая? Везде взяточники.

– Я ценой интересовался: дорого.

Сообщение взбесило генерала. Он, конечно, знал, что страна просто заповедник коррупции, что деньги решают все. Но что все так запущено – не представлял. Он еще понимал, когда коммерсанты платили милиции, чтобы та прессовала конкурентов. Но чтобы свой брат-силовик просил денег (и у кого – у ФСБ) только за то, чтобы выполнить свою работу… Это предел. Вернее – беспредел!

– Какой бардак, – воскликнул Полуяхтов. – Ты назови фамилии тех, кто конкретно просил. С ними разберутся. Денег, естественно, не плати. Хрен с ним, с «Кондором», пусть живет.

Ермаков с уважением посмотрел на генерала. То, что вымогателям не поздоровится, можно было не сомневаться. Но Анатолий подумал о другом: по большому счету, у них с генералом одинаковый статус. Звания равнозначные. Должности… Надо еще проверить, у кого выше. После отставки Корсакова многие его замы остались не у дел. Большинство из них нашло место в различных отстойниках вроде непонятных фондов или малоизвестных коммерческих фирм, где коротали свой век без всяких надежд вернуться на большие орбиты.

В отличие от них, Полуяхтов не потерялся. Он ушел на какую-то мелкую, по сравнению с прежней, должность в Службе внешней разведки. Но остался тем, кем был: серым кардиналом. И сохранил большую часть своего влияния. Принцип «играть в команде-победительнице» его не подвел. Нынче Корсаков со товарищи играли где-то в первой лиге. А чемпионами были разведчики, и особенно питерцы, земляки президента, среди которых у Полуяхтова было много учеников и друзей.

«Тимофеич – старый волк. Непотопляем», – с уважением и затаенной надеждой думал про него Ермаков. Вот и получалось: номинально они равны, а на деле – Полуяхтов стоит гораздо выше на невидимой лестнице власти.

Поэтому временами Ермакову даже становилось страшно: вдруг с Полуяхтовым что-то случится? Что тогда? На своих перспективах можно будет поставить крест. Он останется один, как маленький мальчик, оставшийся без отца в диких джунглях.

– Как у тебя с увольнением? – спросил Полуяхтов, увидев, что гостя переполняют верноподданнические чувства, и оттого смягчившись.

– Оформляю документы.

– Хорошо.

– Скоро лягу в госпиталь на медкомиссию. – Анатолий повеселел. Мрачные мысли улетучились. Ничего с Тимофеичем не случится. А если и случится, ну и что? Он же не мальчик, адмирал уже. Своим горбом звание заслужил! Сколько операций провел?! То-то. Без всякого Тимофеича. И команда есть, своя, надежная. Тимофеичу такую надо еще поискать.

– Ну что ж, спасибо, что зашел, Анатолий, – произнес Полуяхтов, подавая руку для прощания.

Когда за гостем захлопнулась дверь, он пошел в спальню и лег на диван. Глаза уставились в потолок. Он думал о том, что партия затянулась. Словно мат поставлен, а несъеденные фигуры в нарушение всех правил продолжают атаковать короля-победителя. Шансов у них нет. Но как же они докучают. Ведь уже разыгран дебют новой, куда более интересной и важной партии. Так что хватит возиться на старой доске: пора смахнуть долой надоедливые фигурки.

«Завтра у Заславского первый укол. – Полуяхтов посмотрел на часы. – О, сейчас начнутся новости». Не поднимаясь, он взял пульт, лежавший на итальянской тумбочке рядом с кроватью, и включил телевизор: «Смотри-ка, опять наших на Олимпиаде засудили. Набрали недоносков в Госкомспорт: своих отстоять не могут…»