Текст книги "Хроника отложенного взрыва"

Автор книги: Феликс Меркулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава 15

Яцек не мог дозвониться до Гольцова. Рабочий телефон не отвечал, а дежурный не знал, где Георгий находится. Не откликался и домашний телефон. А сообщения на пейджер словно уходили в никуда.

– Черт, где же ты? – ругался Михальский. – Когда заведешь себе мобильник?

«Шестерка» Георгия стояла в пробке. С двух сторон ее сжимали забрызганные грязью иномарки. Впереди плелась побитая «девятка». Пейджер трезвонил. Сообщения шли друг за другом, как машины на конвейере. «Позвони мне, Яцек». «Позвони мне срочно, Яцек». «Где тебя черти носят? Позвони, Яцек».

– Да перестань, не понимаешь: не могу позвонить! – ругался Георгий, которого достали и пробка, и сообщения Михальского, и мерзкая серая погода.

Где-то на Северном полюсе бушевала магнитная буря. Кое-кому она, может, до лампочки. А грязную, забитую людьми и машинами Москву, жители которой и так не отличаются особой любовью к ближнему, захлестывали волны раздражения, злости, зависти.

– Найди его, – бросил Яцек секретарше, а сам ушел обедать.

Девушка подняла глаза вверх: мол, что я могу? И так с утра ищем.

– А ты откуда взялся? – удивился Георгий, когда перед ним вдруг появился белый «форд» с мигалками и надписью «ДПС».

Милицейский «форд» требовал, чтобы Гольцов прижался к обочине.

– Майор Гольцов, Интерпол, в чем дело? – раздраженно спросил он у подошедшего прапорщика с автоматом. Его лицо показалось Георгию знакомым.

– Вы извините, ради бога, за этот маскарад. – Прапорщик улыбнулся и достал красную корочку с золотым тиснением «Федеральная служба безопасности». – Подполковник Рымарь, ФСБ. Очень хотел с вами поговорить. Можете звать меня Костя. Позвольте сесть в машину?

Не дожидаясь ответа, он обошел «шестерку» перед капотом. Гольцов вспомнил, где его видел. Этот человек командовал опергруппой, приехавшей к телефону-автомату, с которого он звонил Ермакову.

– По-моему, мы уже давно знакомы друг с другом, заочно, – заметил Георгий, когда Костя сел на соседнее сиденье.

– Вы прекрасный оперативник. – Костя поставил автомат с укороченным стволом между ног. – Жаль, что вы работаете не в нашей конторе. Нам нужны профессионалы. Их, к сожалению, осталось не так уж много.

– Это деловое предложение? – Гольцов испытующе посмотрел на собеседника.

– Да, – твердо ответил Костя.

– Слушаю.

– Нашли его? – спросил Яцек, возвращаясь с обеда.

Секретарша отрицательно покачала головой. Двое мужчин, сидевшие в приемной, поднялись.

– Вы ко мне? – спросил у них Михальский, уже догадываясь, откуда эти гости.

– Да, – ответил один из визитеров, доставая красную корочку. – Налоговая полиция.

Яцек бросил гневный взгляд на секретаршу: мол, почему не предупредила, не позвонила на мобильный? Та в ответ сделала круглые глаза и растерянно пожала плечами.

– Проходите, – произнес он, предчувствуя недоброе.

– Если мы найдем общий язык, – мягко произнес Костя, – то можно будет подумать и о работе в аналитическом управлении. Там как раз открываются вакансии. Я бы мог вас порекомендовать.

– Премного благодарен.

– Подумайте, – спокойно ответил Костя, игнорируя скепсис Гольцова. – У нас и зарплаты повыше. И, как сейчас модно писать в объявлениях о приеме на работу, социальный пакет посильней. Госбезопасность – она всегда госбезопасность.

– Я сейчас читаю один детектив. Там есть интересный момент. Один чекист стал, как сегодня любит говорить молодежь, гнуть пальцы перед ментом. А тот и отвечает: «Ты что думаешь, только ты работаешь в органах, а я в гинекологическом кабинете?»

Костя рассмеялся:

– Гинекологический кабинет? Это надо запомнить. Давай, кстати, на «ты».

– Давай.

– Я говорю откровенно. Дело Белугина у нас на контроле на самом верху. Сам понимаешь, громкое убийство, надо было раскрыть во что бы то ни стало.

– Понимаю.

– И там, – Костя ткнул пальцем вверх, – заметили, что вы с Михальским слишком интересуетесь судом. Наши начальники решили, что вы как-то связаны с обвиняемыми.

– Думаю, что они не ошиблись. Я действительно с ними связан. Скажем, с Заславским вместе служил.

– Подозревают, что вы планируете побег осужденных.

– Зачем? – искренне удивился Георгий. – Нас что, за дураков принимают? Что мы потом будем делать? В тайгу поедем прятаться или за границу?

– Ты же сотрудник Интерпола. Мог бы оформить нужные документы и вывезти их по этой линии. Ты же знаешь, для нашей конторы главное – красиво все оформить. А уж достоверность – дело десятое. Бюрократия.

Чекист развел руками.

– Знаю, – ответил Георгий. – Это еще с тридцать седьмого пошло.

– Вот только ты не напоминай. – Костя шутливо толкнул собеседника в плечо. – Вас взяли в разработку. Но я же вижу: ты хороший парень. Вот и пришел поговорить по душам, чтобы помочь избежать неприятностей.

«Почему чекисты по всей стране, от Калининграда до Владивостока, когда хотят втереться в доверие, говорят одно и то же и с теми же слащавыми лицами? – подумал Георгий. – Может, потому что все учатся по одному учебнику».

– Спасибо, – произнес он.

– Начальство против нашей встречи.

– Потому ты и переоделся прапорщиком: чтобы не узнали, если что? – Гольцов улыбнулся.

– Я не хотел светиться у тебя на работе, а домой звонить как-то неудобно.

– Тем более что в телефоне чужие уши?

– Не исключено. Где еще поймаешь тебя? Только на трассе. Но ты же просто так не остановишься. Вот и пришлось переодеться.

– Ты раскрываешь секреты профессионального мастерства? – с иронией спросил Георгий.

– Мне нравится твое чувство юмора. Значит, мы договоримся. – Костя приподнял автомат и положил его на колени. Вышло как бы невзначай, но в то же время с намеком. – Кстати, хорошая была идея со звонком Ермакову.

– Каким звонком? – Гольцов изобразил удивление.

– А то ты не знаешь. – Костя махнул рукой. – Ладно, проехали.

«Что он хочет? – подумал Гольцов. – Звонок переполошил их, и он действительно решил проверить, кто звонил? Или под каким-то предлогом пригласит в милицейскую машину и вывезут за город? «Шестерку» найдут. Меня объявят пропавшим без вести. И спишут с довольствия».

– Ты молодец, Георгий. Это я говорю как профессионал профессионалу. – Чекист покачал головой, показывая крайнее уважение. – Ты сделал нас всех.

– С этого момента поподробней. – Гольцов, улыбаясь, повернулся к подполковнику-«прапорщику». – Всегда приятно узнавать о собственных успехах.

– Ты нашел женщину, которую мы искали несколько лет.

– Какую женщину? – Георгий напрягся.

– Любовницу Белугина… – небрежно бросил Костя.

– Таня? Вы нашли Таню? – взволнованно спросил Георгий.

– Се-емен Семеныч. – Костя развел руки, цитируя известную фразу из «Бриллиантовой руки». – Вы же знаете, как ее зовут на самом деле!

Мужчины посмотрели друг другу в глаза. Взгляды были серьезными и решительными, как у боксеров перед началом поединка. Собеседники стоили друг друга. Гольцов растерялся, но не назвал настоящего имени. Костя не успел понять, что его проверяют, но чутьем разоблачил уловку.

– А откуда мне знать, что вы знаете, как ее зовут?

– Это уже неважно. Главное, что ее нашли.

«Плохо дело», – подумал Гольцов, еще не понимая, чего ожидать от «прапорщика». Он человек Ермакова. Это понятно. Но после командировки в Прагу, встречи Михальского с Самойловым роль Ермакова в этом деле уже не казалась такой однозначной. Да, он по другую сторону баррикады. Только чего адмирал добивается?

Пауза в разговоре затянулась. Георгий не знал, как не сболтнуть лишнего. Костя терпеливо ждал.

– Могу сказать одно: мы искали напрасно. Пустышка, – осторожно произнес Гольцов.

– Да что ты! – с иронией воскликнул Костя.

– А что вы, чекисты, хотели от нее узнать?

– Я скажу тебе. Но мне жалко, что ты со мной не откровенен. Мне кажется, ты не веришь, что мы играем в одной команде. Надеюсь, ты оценишь мою откровенность, – продолжал Костя. – Нам нужны документы, которые она передала вам.

– Какие документы? – Георгий изобразил удивление.

– Да ладно. – Чекист брезгливо поморщился, словно говоря: как надоел ты своим недоверием. – Белугин встречался с этой замужней женщиной… – Костя внимательно смотрел на собеседника и понял: попал! Гольцов не смог скрыть испуга от осведомленности визави. «Значит, угадали мы», – радостно отметил чекист. – …И хранил у нее документы. Потому после его смерти многие искали ее. Не мне тебе рассказывать, как она могла помочь расследованию. Но, видно, не судьба.

– Почему вас теперь интересует это старье?

– Не говори так про женщину! – Костя погрозил пальцем.

– Я про документы.

– Что тебе сказать. – Костя вздохнул. – У начальства свои причуды. Подавай эти бумажки, и все. Я предлагаю баш на баш. Ты нам – бумаги. А мы тебе – что пожелаешь.

– Даже виллу на Гавайях?

– ФСБ – не лампа Аладдина. Проси чего-нибудь попроще.

– Отведи от меня автомат. – Георгий кивком показал на лежавший на коленях визави АКСУ, ствол которого смотрел в сторону водителя.

– Ах, извини. – Костя перевернул автомат. – Он все равно не заряжен. Бутафория.

– Бывает, что и бутафория стреляет.

– Это не наш случай. Значит, договорились? Ты загадываешь желание и приносишь документы.

– А что конкретно тебя интересует? – Георгий стал прикидывать, что именно из содержимого сумки могло интересовать особистов. – Вдруг мы уже на растопку пустили. Зима-то холодная была.

Костя рассмеялся чистым и открытым смехом: Гольцов пропустил «банку» – выдал, что нашел бабу Белугина и взял у нее бумаги.

– Мы подарим тебе калорифер, – предложил Костя. – Это будет презент.

– Лучше барометр. В нашей жизни важно знать погоду заранее.

– Как скажешь.

– А почему вас так интересует операция «Мясник»? – неожиданно произнес Георгий. – Дима ничего особенного про эту операцию не знал.

– Какой мясник? – Костя удар выдержал, но Георгий почуял: вот оно!

– Тот самый. Гареев же ваш человек? Тоже проходил по программе.

– Ах «Мясник»! – Костя непринужденно рассмеялся и махнул рукой. – Это старая песня. Если хочешь, можешь оставить ту папку себе.

– Ловлю на слове. Только зачем вам остальной мусор? – Георгий продолжал, словно долбя по воротам и стараясь запихнуть-таки мяч в сетку. – Вы же не законсервировали программу, как докладывали. Вот получится неприятность, если о ней вдруг узнают.

– Сейчас не те времена, чтобы этомогло кому-нибудь испортить настроение. – Особист посерьезнел.

– Разве? – Пришла очередь Гольцова иронизировать.

– Ты хочешь повысить цену? – Голос Кости утратил легкость и благожелательность. Он признал, что тоже пропустил гол.

– Да! – уверенно ответил Георгий. – Я хочу знать, кто убил Белугина.

– Так они ж под судом.

– Хватит, – резко произнес Гольцов. – Ты прекрасно знаешь, что Заславский невиновен. И я это знаю. Я хочу, чтобы их отпустили. Это моя цена.

– Не я расследовал это дело, – в голосе особиста так же прозвучали наступательные нотки, – и не я принимал решение об аресте твоих друзей. Это решалось на самом верху. И поверь, там… – он вновь показал пальцем на крышу, – там были свои аргументы. Здесь не все чисто. Заславский, конечно, твой друг, и хорошо, что ты пытаешься его защитить. Но он замешан в преступлении. Трудно и обидно признавать, ведь он был заслуженным, блестящим офицером. Но где-то оступился. – Глаза особиста горели, словно тот верил в то, что говорил. – Нельзя его освободить, когда полно доказательств вины. Мы оба работаем в правоохранительных органах. И не можем преступать закон.

– Очнись, – Георгий слегка толкнул собеседника, – ты не на трибуне. Мы обсуждаем деловые вещи, а не за большевиков агитируем.

– Извини, забылся. – Костя улыбнулся, но его глаза зло блеснули.

– Заславского надо освободить – это моя цена, – жестко повторил Гольцов. – Ты хотел знать ее. Ты ее узнал. Торга не будет.

– Жаль, если мы не договоримся, – вздохнул Костя и поправил автомат. – Запиши мой телефон. Если что, созвонимся. И у тебя, и у меня еще будет время подумать. Пока.

– Честь имею.

Яцек сидел в кресле и молча бушевал. Внешне он напоминал большую черную тучу, которая вот-вот начнет извергать молнии.

Секретарша по горькому опыту знала, что в такие минуты ее начальника лучше не трогать. Бухгалтер, который тоже был вызван в кабинет для встречи с гостями, сейчас сидел у себя. И выглядел как человек, которому завтра отрубят голову.

Полицейские забрали часть документации. Их претензии были туманны. Мол, это обычная проверка. Разъяренный Михальский накинулся на бухгалтера, хотя его вины не было. Потом вызвал юристов. Те доходчиво объяснили, что конкретных претензий к фирме нет и быть не может. Но если пришли с твердым намерением что-то накопать, значит, есть соответствующий заказ. И надо завтра ждать гостей из СЭС, из пожарной охраны и Управления по борьбе с экономическими преступлениями.

Вот от этого и сидел Михальский чернее тучи.

– Вас к телефону, – робко произнесла секретарша.

– Кто еще? – возмущенно спросил Яцек.

– Гольцов.

– Ты где ходишь?! – заорал Михальский, когда помощница переключила разговор на его телефон.

– У меня новости.

– А у меня еще какие новости! Срочно приезжай.

Глава 16

Ксения листала газету объявлений и тихонько злилась на посетителей библиотеки, которые постоянно отвлекали ее. Девушка искала другую работу. И желательно в мужском коллективе, потому что женский ее уже достал интригами и сплетнями.

После того как Ксения познакомилась с Яцеком, она стала спиной чувствовать косые взгляды сослуживиц. В разговорах то и дело мелькало: «Ну уж тебе-то нечего о зарплате волноваться, тебя любовник прокормит». Злая зависть больно цепляла. Ксения хотела сбежать от нее.

– Вы знаете, что Васька домой вернулся? – вдруг сказала высокая женщина с мясистым, сплющенным, как у боксера, носом. – Вы, девушка, осторожней домой ходите.

– Какой Васька? – удивленно спросила Ксения.

– Сосед мой. – Женщина положила руку на значок «850 лет Москве», блестевший на зеленой блузке в горошек.

«Странная какая-то. – Ксения удивленно пожала плечами. – Может, не все дома?»

– Остерегайтесь его, он опасный человек!

«Может, милицию вызвать?» – с испугом подумала девушка.

– Вы простите меня, старую дуру, – произнесла женщина. – Вы очень милы, я бы не хотела, чтобы с вами что-то случилось. Вы разве не слышали про это дело? Вы, наверное, недавно здесь работаете?

– Да, – растерянно произнесла Ксения.

– Васька Головачев – маньяк. Он убивал женщин недалеко отсюда. Много шума было. Его поймали, но суд, или кто там, признал его психом. И в дурдом. Все женщины в округе были возмущены. Он дочери моей подруги глаза выколол. Потом изнасиловал. Ножом у живой протыкал новые дырочки и… Ой, противно рассказывать. Когда ее нашли, она еще дышала. У матери чуть сердце не разорвалось. – Посетительница опять приложила руку к груди.

– Клавдия Ивановна, здравствуйте, – поприветствовала посетительницу вторая библиотекарша, вышедшая из хранилища. – Как у вас дела?

– Вы знаете, Ваську отпустили!

– Какой ужас! – Напарница вздрогнула.

Но Ксения больше не слышала их. Она сидела со стеклянными глазами, чувствуя, как холодный ужас сковывает каждую клеточку тела.

– Что там у тебя? – спросил Георгий, врываясь в кабинет Михальского.

– Беда. Заславскому плохо.

Павлу Андреевичу казалось, что железный обруч сдавил шею. В груди засвербело, зуд побежал вверх и, прорвав блокаду стального кольца, вырвался кашлем из горла.

Заславский сел на кровати, трясущимися руками опираясь на спинку. Чья-то крепкая и невидимая хватка вновь сжала шею, не пропускал в легкие тюремный воздух.

– Паша, Паша… – Сокамерник затряс Заславского.

В глазах потемнело. Страх напал внезапно, со спины, как заправский грабитель. Сбил с ног и навалился всей тяжестью, парализуя волю.

Никогда раньше Павел так не боялся смерти: ни в детстве, ни в небе под парашютом, ни на войне. А тут могильный ужас сковал так, что не пошевелишься. Лишь внутри все дрожит. И хочется кричать, да стальной обруч на шее не дает.

– Корпусной! – Кто-то отчаянно заколотил в дверь камеры. – Корпусной, человеку плохо!

Павел жадно хватал ртом воздух, но его вдруг перестало хватать.

– Корпусной, ты чего, оглох?! – колотил в дверь сокамерник.

В соседних хатах услышали и подхватили барабанную дробь. От камеры к камере побежали крики:

– Корпусной, спишь, что ли?!

– Хорош дрочить, корпусной, человеку плохо!

– О, пошел. Шевели копытами. Как черепаха плетешься!

Инспектор заглянул в глазок и увидел посиневшего человека, вокруг которого толпились сокамерники. Заславский царапал руками грудь, словно пытался разорвать ее. На шее вздулись вены, как корни.

– Господи, – выдохнул молоденький охранник, – я сейчас!

Дальнейшее Павел помнил смутно. Его осмотрел дежурный врач, потом бегом тащили по тюремным коридорам в санчасть, он смотрел в потолок, а тоненькая медсестра теребила его:

– Не закрывайте глаза, не уходите!

Ему повезло, что в Матросской Тишине не просто санчасть, а тюремная больница, в которую привозят больных из всех следственных изоляторов Москвы. Заславского бросили на металлический стол, покрытый простыней. Обвязали жгутами, обкололи шприцами, поставили капельницу.

Боль отступила. Но не исчезла. Она лишь отошла на заранее подготовленные позиции, чтобы оттуда угрожать новой атакой.

В небогатой событиями тюремной жизни приступ Заславского долго обсуждали в камерах, смакуя и обсасывая со всех сторон. Диагнозы выносились самые разные: от туберкулеза до инфаркта. А на соседних этажах жалели, что это занимательное событие случилось не у них.

– Вот прочитай, – Яцек показал Георгию заметку в «Столичной молодежи», сообщавшую, что судебное заседание по делу Белугина перенесено из-за болезни главного обвиняемого.

«Вчера Павел Заславский был госпитализирован в больницу Матросской Тишины с диагнозом: сердечная астма, – писала газета. – Если бы этой болезни не было, пожалуй, ее стоило бы придумать. Судебное слушание вступает в завершающую фазу. Обвинение уверено, что доказательствами уже прижало обвиняемых к стенке. И, по словам прокуроров, теперь обвиняемые могут разве что давить на жалость судей, вспоминая былые заслуги, выпячивая мнимые и настоящие болезни. Так что госпитализация полковника, которому уже давно никто не пишет, пришлась как нельзя кстати. Если бы Дима Белугин был жив, он бы снисходительно улыбнулся, глядя на эту суету. Но Димы, к сожалению, с нами нет…»

– Ё-моё! – злился Гольцов.

– Ты можешь проникнуть в больницу, узнать, что Андреичу нужно: лекарства, продукты?

– Тюрьмы охраняет Минюст, не МВД.

– Да мне плевать, кто охраняет. Ты милиционер, можешь попросить свидание, проведать его?

– Попытаюсь.

…Генерал Полуяхтов тоже узнал о болезни Заславского из газет.

«Печально, – подумал он. – Такое событие, а я узнаю из прессы. Теряю хватку. Хотя, с другой стороны, кто мог мне сообщить? Я же не держу это дело на контроле. Хм, астма… Насморк, что ли? Сердечная астма, что это за зверь такой?» Он попросил порученца принести медицинскую энциклопедию, в которой прочитал про эту болезнь, не без самодовольства отметил: «Надо же, а я и не знал. Потому что дышу свежим воздухом, занимаюсь спортом. И никакая астма не страшна. А Заславского жалко. Надо же, не повезло как. Хотя в тюрьме и не то можно заработать…»

«Хороший индеец – мертвый индеец», – вынырнул из памяти афоризм, слышанный в романтичном детстве.

– Не то, – сказал себе Иннокентий Тимофеевич, улыбнувшись неуместности афоризма.

«Загнанных лошадей пристреливают», – мелькнуло в голове. Тепло, да не то.

«Нет человека – нет проблемы!» – внезапно вспомнил Полуяхтов изречение. Вот оно! Трагическая и нелепая смерть Заславского, случись она сейчас, сняла бы множество вопросов. Самое главное – уход главного обвиняемого в лучший мир избавлял оставшихся на грешной земле от необходимости продолжать неприятный судебный процесс.

Гольцов и Михальский уже порядком поднадоели. Они отвлекали Ермакова от более важных дел. Кроме того, проявляя повышенный интерес к адмиралу, могли выйти на такие вещи, о которых им знать совсем не полагалось. Например, на «Праведный гнев»… А вот после смерти друга они бы наверняка перестали копать, особенно если им бросить какую-нибудь кость. Например, взять под опеку семью Заславского. «А станут артачиться, найдем более веские аргументы», – подумал генерал.

Иннокентий Тимофеевич чувствовал себя гроссмейстером, рассматривающим интересный шахматный этюд. Если пожертвовать эту ладью, какие открываются перспективы для проходных пешек!

«Не ахти какой свежести ход, но может спасти положение», – подумал Полуяхтов.

Недавно ему показывали новую разработку секретной химической лаборатории. В стандартной ампуле с надписью «Морфин» был латентный яд, который на первых порах действовал как морфин, но за несколько дней убивал человека. Причем отравление можно было распознать только в специальной лаборатории, да и то с трудом и лишь по предварительной наводке. А так причина смерти казалась самой невинной – вроде сердечной недостаточности или банального инфаркта.

Эти ампулы планировалось распространить среди чеченских боевиков и арабских наемников. Для этого собирались спровоцировать ограбление военного госпиталя.

Судя по медицинской энциклопедии, морфин необходим и при лечении астмы. «Если в тюремной больнице окажется упаковка нашего лекарства, боюсь, Заславский долго не протянет, – подумал Полуяхтов, прикидывал детали операции. – Что ж, это будет даже гуманно. Сколько можно мучить человека? После того что ему пришлось пережить, легкая смерть будет даже наградой».

Заславский открыл глаза и увидел капельницу на фоне тюремного потолка. Палата интенсивной терапии, в которой его оставили на ночь, отличалась от камеры тем, что здесь не было даже намека на обжитость. Серые стены, клетка, кровать посередине. Вокруг чисто и пусто. Словно комната прощаний в морге.

В коридоре послышались шаги. Павел приподнял голову. В проходе появились врач и незнакомый человек в белом халате, накинутом поверх зеленого костюма.

Врач открыл решетку.

– Здравствуйте, Павел Андреевич, – произнес гость. – Меня зовут Костя. Вот вам гостинцы.

Он раскрыл пакет, который держал в руках, и достал оттуда яблоко и почерневший мандарин.

– Угощайтесь, вам нужны витамины, хоть проносить передачи сюда запрещено, – сказал гость, присаживаясь на табуретку рядом с кроватью. – Как вы себя чувствуете?

– Кто вы? – спросил Заславский.

– Я из Федеральной службы безопасности. Подполковник Рымарь. Мы встречались с вами на предварительном следствии, помните?

– Много вас было таких… из Федеральной службы безопасности, – устало произнес Павел.

Костя подумал о том, как изменился этот человек за прошедшие годы. Первое время после ареста он еще держался уверенно и спокойно. Теперь в этом иссохшем мужчине, которого «кололи» лучшие следователи Генпрокуратуры, трудно было узнать героя разведчика.

Не то чтобы Костя жалел арестанта, просто подметил.

– Ваши друзья Гольцов и Михальский очень интересуются вашей судьбой, – сообщил особист, выкладывал гостинцы на тумбочку.

Заславский ничего не ответил.

– Гольцов, как вы знаете, сейчас в конце концов работает в МВД, – продолжил Костя после некоторой паузы. – Он попытается встретиться с вами. Свидания здесь запрещены, но по долгу службы, как понимаете, можно.

В ответ тишина.

– Какой-то односторонний разговор получается. – Костя развел руками и неловко улыбнулся. – А я ведь к вам с добрыми намерениями. Если спросите мое мнение как человека, я скажу, что далеко не уверен в том, что ваша вина доказана. А значит, нет гарантии, что не происходит страшная и нелепая ошибка. Но теперь уже поздно об этом говорить. Даже если вас завтра оправдают и выпустят, ваша карьера безнадежно испорчена. А на имени уже пятно, которое, боюсь, не смыть. Разве не так?

Костя посмотрел в глаза Заславскому. Тот моргнул. Ему не хотелось ни о чем говорить с этим особистом, одеколон которого раздражал отвыкшие от дорогих ароматов ноздри узника. Фигура, движения, голос гостя были расслаблены и уверены, как у человека, живущего вольной и веселой жизнью. Глаза смотрели с ленивым любопытством, словно преуспевающий бизнесмен забежал на минуточку в зоопарк глянуть на измученных хищников, сидящих в тесных вольерах.

– Сейчас надо думать, как жить дальше, – говорил Костя, не дождавшись какой-нибудь реакции. – Вы отказываетесь на суде от показаний, пытаетесь бороться с системой, которой уже проиграли на следствии и проиграете еще. Притом подчеркну, что ваша вина далеко не доказана. Это мое личное мнение. И я предпочел бы встретиться с вами в другой обстановке, а не в тюрьме. Но и сейчас я продолжаю питать к вам искреннее уважение.

Заславский почувствовал неодолимое желание отмахнуться от назойливого гостя, но сил не было.

– Не забывайте, что у вас есть семья. – Особист вздохнул. – У госбезопасности есть правило: отслеживать судьбу родственников осужденных, и особенно детей. У вашей дочери могут возникнуть серьезные проблемы.

– Я это уже слышал, – прохрипел Павел.

– Не мы разработали эту систему.

– Года примерно с тридцать седьмого.

– Может, даже и раньше. Но нет правил без исключений. Мы ведь можем снять своеобразную порчу с вашей семьи. В самом деле, почему ваша дочь должна страдать?

Узник молчал. Костя понял, что вопроса ему не дождаться, сам предложил:

– Мне бы очень хотелось, чтобы на доброе расположение вы ответили взаимностью. Когда к вам придет Гольцов, прикажите ему прекратить расследование убийства Белугина – для его же блага.

– Гольцов мне больше не подчиненный.

– Он вас послушает. Так вы спасете и свою семью, и семью Гольцова.

– Угрожаете? – Голос Заславского был очень слаб.

– Нет, – Костя развел руками, – дружески предупреждаю. Все горят желанием закрыть эту позорную страницу в истории не только ВДВ, но, может быть, Генпрокуратуры и ФСБ. Заметьте, я откровенен с вами, как с другом. Такое расследование не красит нашу правоохранительную систему. Но сейчас надо как-то разруливать ситуацию. Если бы вы не сопротивлялись, признали вину, давно бы вышли на свободу по амнистии. А так все только усугубляется. Прошу по-товарищески: попросите Гольцова перестать копаться в этом деле. Спасите и его, и себя от лишних неприятностей.

Локти Заславского хрустнули. Он с трудом приподнялся, посмотрел в глаза гостю и отчетливо, с хрипотцой произнес:

– Пошел вон.