Текст книги "Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии"

Автор книги: Федор Ошевнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Не знаю! – свирепо бухнул начальник кулаком по столешнице. – Повеситься! Тогда, за смертью, точно все грехи спишут! Великий российский принцип! – И в очередной раз затянулся всей грудью.

Командиры взводов старались на проштрафившегося сослуживца не смотреть и в разговоре участия не принимали. А вот заместитель командира роты по воспитательной работе капитан Плешков – худой до костлявости блондин с квадратным лицом и прической «каре» – негромко кашлянул.

– Разрешите, Виталий Тимофеевич?

– Ну?

– Тут вот еще какое дело. Только что узнал: на Марата, в его НИИ, откуда его к нам переводили, из штаба запрос послали. В плане, как он себя там зарекомендовал и все такое прочее…

– Час от часу не легче! – возмущенно изрек Пекарин. – Где тонко, там и рвется; где худо, там и порется. Киндинов! Ты сам-то что думаешь, ну, насчет тональности ответа?

– Я же вам рассказывал, как меня новый начальник всячески с места выживал, – тихо напомнил лейтенант. – Уверен: он грязи не пожалеет.

– Спасибо, удружил! – Пекарин досадливо затянулся в остатний раз и с силой, тычком раздавил бычок в керамической пепельнице хрущевских времен: медведь (с давно отколотым ухом) обнимает кадку из-под меда. Затем извлек из брючного кармана-пистончика почти раритетный довоенный хронометр Чистопольского часового завода с «двойными» цифрами (над единицей – тринадцать, над двойкой – четырнадцать и т. д.) на цепочке – дедово наследство.

– Ого! Засиделись сегодня. Хрен с ним, понедельник субботы одно мудренее. Закрываем тему. Кто у нас сегодня «безответственный ответственный»?

– Дежурный клоун к вашим услугам! – пошутил капитан Ляльев.

– Вот и славненько. Контролируй, бди, и не вздумай смыться раньше отбоя. Остальные – свободны!

Однако отдохнуть тем вечером ни ему, ни Киндинову толком не удалось: в роту с внезапной проверкой около пяти вечера прибыл подполковник Чердаков. Капитану Ляльеву и старшине подразделения старшему прапорщику Фильберту быстро стало ясно: цель визита начальника – накопать как можно больше недостатков.

Отыскивать их «зампоуч» начал с комнаты для хранения оружия. Войдя туда, он именно во взводе лейтенанта методично перебрал все противогазы и радостно обнаружил на двух их коробках поржавевшие краешки, а на одной из противогазовых сумок – бирку с полустершейся фамилией. Автоматы же объявил «вкупе недостаточно смазанными».

Затем он продефилировал в кладовую, где особенно интересовался комплектами парадного обмундирования пятьдесят пятого учебного взвода, чуть ли не обнюхивая их и внимательно проверяя правильность клеймения кителей, брюк и галстуков. Разумеется, без накладок и тут не обошлось.

Потом придирчиво оценивалась заправка коек все того же подразделения, причем Чердаков не поленился заглянуть и под матрасы первого яруса, обнаружив там пару грязных носков, победно продемонстрированных заместителю командира роты и старшине.

Дошла очередь и до содержимого прикроватных тумбочек, откуда торжественно было извлечено несколько «неуставных предметов»: конфеты, куски хлеба, ушные палочки, детский крем, два зарядных устройства для мобильных телефонов… Особенно долго проверяющий размахивал прошлогодним журналом «Максим», добытым из тумбочки сержанта Шешени, и кричал, что в роте насаждают порнографию. Журнал в итоге был конфискован.

В комнату информации и досуга, бытовую, умывальную, душевую и туалет подполковник заглянул тоже, но – чисто мимоходом. Однако везде и всем остался недовольным, так что около восьми вечера потребовал срочно вызвать на службу Пекарина и Киндинова. И долго потом распинался перед ними в канцелярии роты на тему «запущенности подразделения», где командир взвода «не желает и пальцем пошевелить для поддержания должного уставного порядка».

– Нам офицеры-ученые не нужны! Нам нужны офицеры-солдаты! – дважды изрек он, высказав также большое «фу» в адрес командования роты, которое «абсолютно утратило контроль за потерявшим совесть офицером, лишь обозначающим службу, но вовсе не исполняющим ее».

Капитан Равчук, как выяснилось позднее, тоже зря времени не терял. Он скрупулезно выискивал в представленных конспектах пропущенные или недописанные лекции, посторонние записи (аж три неоконченных письма «отрыл», причем одно из них – густо сдобренное ненормативной лексикой), непронумерованные и вырванные листы, неотчеркнутые поля…

И так далее, вплоть до фиксирования орфографических ошибок в текстах Государственного гимна России и Военной присяги, записанных в тетрадях по общественно-государственной подготовке. Под одну описку офицеру-красавцу даже удалось подвести политическую платформу: все тот же «самовольщик», дубоватый рядовой Яичницын, умудрился в первом слове строки припева «братских народов союз вековой» вместо «р» написать «л», следующая же буква у него определенно напоминала «я», а не «а». Это же явное неуважение или даже – страшно сказать! – осквернение атрибута государства! Да еще и в письменном виде! А почему командир взвода не проверил, не обнаружил, не устранил, не пресек?

Итог грандиозной всесторонней проверки состояния дел во взводе Киндинова вскоре был объявлен в приказе по части: ему самому – предупреждение о неполном служебном соответствии, Пекарину – строгий выговор, Ляльеву и Плешкову – по обычному, комбату-два – «строго указать».

Крайне разозленный Булак воинственно наорал на Пекарина:

– Ты можешь по-русски разъяснить этому недозрелому ученому фрукту, что Чердак от своего не отступит?! Один хрен, доведет он его до расторжения контракта по негативу! Лучше пусть сам по-хорошему увольняется! Говоришь, несправедливо?! А не высовывайся! Напротив, язык в ж…, и на полную длину, засунь! Не ты первый, не ты последний! Да когда я сам лейтенантские погоны носил, и не такое сносил! В смысле, от руководства! Короче, пусть валит в народное хозяйство, пока самостоятельная возможность такая есть!

Комбат перевел дух и продолжил разнос:

– И еще вдолби этому туполобому: я из-за него со вторым лицом части ссориться не собираюсь! Тем паче – при его мощных родственных связях! Живо хребет подслушивателю переломят! Вот же недоумок: за слабую половину – ур-ра и с мобильником наперевес! Экий герой с любимой женой – «пиджачная» пара! Да гнать его из части к такой-то матери!

– Гнать, получается, только за то, что Чердаков его супругу обматерил громогласно? И потом повел себя трусливо, недостойно старшего офицера: изолгался, как поймался, причем вся часть в курсе? Иже не ври же, его же не пригоже! – завелся тут и ротный. – А подло и мелочно мстить, корыстно используя служебное положение? Я сам ни про зимние оконные рамы, ни про особую постовую форму одежды, ни про такие элементы знамени, как подток и знаменные гвозди, тоже не знал! Сильно сомневаюсь, чтобы и вы в курсе этого были! К конспектам опять же придирки были чрезмерные: хотите, с любым другим взводом сравним? Надо же, и политику еще притянуть! Ошибся солдат-тормоз в одной букве, так вторую ошибку проверяющие лично домыслили, и гляди какой поворот: «осквернение атрибута государства»! Про тепловоз и потерянный «журнал – лицо подразделения» вообще вспоминать стыдно! А про недостатки в казарме скажу так: их и после нашего ухода на пенсию с тем же переменным успехом выявлять и устранять еще лет тысячу будут! Аз да увяз, да не выдрахся!

– А не подслушивай! А не записывай! А не жалобись всенародно! А не строчи кляузы на начальство! – проигнорировал Булак все доводы майора. – В армии виноватых… – и приговаривающе рубанул перед собой воздух ладонью: – назначают!!!

Пришлось Пекарину пожелание комбата, разумеется, в более корректной форме, но Киндинову передать. А тот вдруг неожиданно спокойно пообещал над ним крепко подумать и в самое ближайшее время…

Действительно, всего лишь через сутки лейтенант задержался в канцелярии уже после того, как ротный отпустил всех офицеров по домам. Сам он в тот день по графику был «безответственным ответственным» – то есть лицом, контролирующим соблюдение порядка в подразделении от подъема до отбоя, и дежурным мальчиком для битья – в случае выявления каких-то серьезных нарушений за это время.

– Поговорить надо, Виталий Тимофеевич, – без официоза попросил лейтенант.

– Надо – значит надо. Ты, похоже, что-то надумал? – поинтересовался командир роты.

– Вроде да, – кивнул подчиненный.

– Ну и конкретно?

– А можно я это чуть позднее скажу? Просто кое в чем с вами хочу посоветоваться, прежде чем окончательное решение принять.

– Ты гляди, какой совестливый вдруг стал, – не удержался от подковырки майор. – Раньше-то все больше личным умом пробавлялся. А издревле известно: сам в своем деле никто не судья. Ну-к что ж: милости прошу к нашему грошу со своим пятаком.

– У вас на любую ситуацию в ответ «особ статья» припасена.

– Посмотри, какой, однако, сам докомысленный! Ладно, ближе к телу.

– Ага. Короче, мне тут ситуацию рассказали похожую, но не совсем мою. Хочу, чтоб вы сравнили и свое мнение озвучили.

– Давай, излагай.

– В общем, на совещании, типа нашего субботнего, стал командир части одного офицера ругать: в целом оно и было за что. Только увлекся полковник непечатной бранью. Ну, подчиненный терпел-терпел да и психанул: ушел с совещания. Командир в крик: «Стой, назад!» Куда там… А в итоге получилось, что об инциденте начальник гарнизона узнал. Так он словесно-то матерщиннику попенял за унижение чести и достоинства подчиненного, а того самого наказал круто – «за нарушение порядка взаимоотношений между начальником и подчиненным». Еще и заявил, что командир «заботился об единоначалии».

– В теории – неверно, по жизни – всегда будет именно так, – прокомментировал Пекарин. – Дальше-то что?

– Дальше я задумался: что же это за штука такая – единоначалие, ради которой закон попирается запросто? Полез в УВС – статья тридцать… Вот, я выписал. Единоначалие «заключается в наделении командира… всей полнотой распорядительной власти по отношению к подчиненным и возложении на него персональной ответственности перед государством за все стороны жизни и деятельности воинской части, подразделения и каждого военнослужащего».

– Мог бы и не читать: это я уж лет двадцать, как глубоко уяснил.

– Тогда объясните другое. Никто не подвергает сомнению право командира единолично принимать решения и отдавать приказы – но только соответствующие требованиям законов и уставов. А как быть в тех случаях, когда командир отдает заведомо незаконный приказ?

– Приказы, не имеющие отношения к службе или направленные на нарушение закона, отдаваться не могут – это тоже прописано в УВС, чти: статья сороковая.

– Зато там отсутствует само понятие уголовно-правового состава «незаконный» или «преступный приказ». Так что одно дело теория, только есть ведь еще и практика. Не буду сильно распространяться на тему, как комбат меня однажды за продуктами – для себя лично – в магазин гонял. Мелочевка, хотя к службе отношения… сами понимаете. Бывают приказные ситуации куда серьезнее… У меня дядька, младший брат отца, в середине восьмидесятых в Афгане срочную служил. И через много лет мне, уже студенту, рассказал, что у них на дорожном посту однажды местный автомобиль типа «газели» попытался без досмотра проскочить. Открыли стрельбу, убили шофера. Черт знает почему он по газам даванул – ни оружия, ни наркотиков при досмотре авто не обнаружилось. А пассажирами у погибшего, единственного мужчины, – несколько женщин и детей. Ну, стали звонить в полк: как дальше быть. Начальник штаба и приказал: всех задержанных расстрелять, тела отвезти подальше и скинуть в пропасть. Машину туда же. «Исполняйте!» А в составе патруля оказался рядовой – студент мединститута, которого после первого курса на службу загребли.

– Да, помню, процветала несколько лет такая практика, и именно в середине восьмидесятых. По тем годам дети детей, не родившихся во время Великой Отечественной, так сказать, призываться должны были бы. Но их-то нет… Вот и забирали всех наличествующих под одну гребенку: студент – не студент, лишь бы «медицину» прошел.

– Именно. Только впоследствии расстрельная история получила широкую огласку. Трупы нашли, вычислили, чья это работа, поднялся чуть ли не всемирный скандал, и подполковник – автор незаконного приказа – и рядовой-исполнитель угодили в тюрьму. Причем бывший «энша» оттуда куда как быстрее вышел. Ну а если бы студент в условиях боевой обстановки отказался от исполнения в прямом смысле убийственного приказа, грохнули бы его самого.

– По-моему, нет, – не согласился командир роты. – Впрочем, срок бы, конечно, солидный впаяли: война – это война.

– Вот видите. Хотя по тому же Уголовному кодексу РФ, статья сорок два, «неисполнение заведомо незаконных приказа или распоряжения исключает уголовную ответственность».

– Понимаешь, я в таких юридических тонкостях не силен, – на секунду поднял вверх согнутые в локтях руки Пекарин. – Знаю лишь, что, получив приказ, военнослужащий обязан выполнить его не только точно в указанный срок, но еще и беспрекословно и без всяких обсуждений. Любой. Раньше вообще говаривали так: приказ командира – закон для подчиненного. А если этот приказ граничит с безумием – смотри пункт первый.

– Так-то оно так. Однако всякий носящий погоны человек в то же время есть гражданин РФ, стало быть, обязан чтить и уголовное законодательство, то бишь по-любому не совершать преступлений. Даже по приказу. Тупик?

– М-м-м… Что-то вроде того получается.

– Причем начальник нередко старается прикрыться дежурными фразами: мол, этого требуют интересы службы, обеспечение боевой готовности вверенной части, и вообще: раз я приказываю – значит, вся ответственность на мне будет лежать. Зато как тот «энша» полка, из Афгана, потом на суде ужом крутился! «Да я же сам и не стрелял и вообще людей этих в глаза не видел! Они там, на месте, тоже должны были соображать!»

– Н-ну… На мой взгляд, это, скорее, вовсе исключительный случай.

– Ага, как же! Откройте в интернете словосочетание «неправомерный приказ» – там таких «исключений» пруд пруди. И это ведь лишь те, сведения о которых в сети выставлены, на деле-то их гораздо больше! Вот пример из свеженьких… В автопарке солдату-сварщику приказали взрезать здоровенную бочку из-под горючего. Как именно он работу будет делать – способ, инструменты и т. д., – начальник заявил, его не колышет. И весь «инструктаж». Но чтоб непременно за двадцать минут! Почему он такой мизерный срок определил – позже и сам вразумительно сказать не смог. А вместо того чтобы работу подчиненного контролировать, свалил в бокс, пиво пить… Ну, начал воин в спешке эту бочку автогеном вскрывать: что под рукой имелось. Взрыв паров горючего, одежда на солдате загорелась и к коже «приварилась», с кусками отдирал. Результат – сильнейший ожог одной третьей части тела и больничка надолго. Начальник упорно открещивается от своих слов, свидетели же их подтверждают. Военный суд ссылается на отсутствие письменного распоряжения: в пользу начальника. Значит – шиш тебе, воин, компенсации за причинение тяжкого вреда здоровью.

А есть и давние, но так и не закрытые случаи… Пожалуйста! Командир технической роты приказывает солдату у «Урала» колеса подкачать. Нужной насосной установки нет – хватай аппарат для заправки самолетов жидким азотом. «Я так велю!» – «Есть!» Через минуту шина лопается, выстреливает массивным стопорным кольцом бойцу в грудь и буквально размазывает его о другой автомобиль. В итоге – куча переломов рук и ног, многие со смещением костей, несколько операций и четвертый год по больницам, с неподвижной правой рукой. Документально вина ротного подтверждается, только его даже не наказали. Дескать, за что? В диагнозе-то, я в интере прочел, впечатана фраза: «Травм, представляющих опасность для жизни, не получено». Ведь не погиб, а что на всю оставшуюся жизнь теперь инвалид – то всего-навсего «рабочие моменты». И опять – никаких компенсаций, хотя мать всюду, до самого «верха», жалобы писала.

Самое же прискорбное – любой начальник, машущий шашкой направо и налево, когда пора приходит ответ держать, всегда трусливо хвост поджимает.

– И каково же резюме нашей маловразумительной дискуссии?

– Сейчас. Как вы считаете, в свете отдания заведомо незаконного приказа, не подменяются ли командирами слова о «всей полноте распорядительной власти» вседозволенностью? А неисполнение его – и даже в случае явной неправомерности – опять-таки, не отождествляются ли с подрывом единоначалия? Создается впечатление, что основное содержание его – это лишь право отдавать приказы, а ответственность за здоровье и деятельность подчиненных – всего-то какое-то дурацкое мелкозначимое приложение. Отсюда пренебрежение к правам подчиненных и гражданских лиц, их интересам… Хотя, казалось бы, уж по отношению к военнослужащим начальники как раз обязаны употреблять свою власть в первую очередь для защиты этих прав и интересов, борьбы за их обеспечение и создание условий для выполнения личным составом своих служебных обязанностей.

– И…?

– И теперь подумайте: как подполковник Чердаков, наплевав с высокой горки на мои права равно и на права моей супруги, заботится о создании условий для выполнения мною служебных обязанностей преподавателя – командира учебного взвода? И как остальное руководство ШМАСа ему в том помогает?

– Эге! Вон ты для чего такой длинный и путаный въезд про единоначалие загнул!

– Если хотите, да. Ну, что скажете? – напористо вопрошал лейтенант.

– Да то и скажу, что на данный момент он тебе не только не помогает, но напротив: всячески мешает своими придирками не по делу. Мыслю, будет мешать и в дальнейшем, потому как преследует цель: избавиться от тебя, поставившего его в весьма двусмысленное положение перед всеми офицерами. Подразделение же в целом от начальствующего идиотизма устойчиво лихорадит. Только не бывать скорлатому богатому, то бишь думается мне, что Чердаков у нас в части ненадолго задержится. Хотя лично тебя дожрать успеет. Что ж, сам напросился. Увы… Так-то, мой бедный Марат.

Киндинов неожиданно улыбнулся.

– А знаете, Виталий Тимофеевич, я ведь эту пьесу в интернете разыскал. И прочел. И одна фраза главного героя мне в душу запала: «Даже за день до смерти не поздно начать жизнь сначала». Так что решение я принял. Окончательное. Буду разрывать контракт. Можете смело комбату доложить. Мне с армией теперь точно не по пути. Вот только должок один верну…

– Ты мне смотри! – заволновался Пекарин. – Не вздумай рукоприкладствовать или еще чего такого. Говорю же – весовые категории разные. Чтобы потом всю жизнь за минутную слабость не расплачиваться…

– Будьте спокойны, товарищ майор, – загадочно улыбнулся взводный. – Все продумано до мелочей и ничем серьезным мне никак не грозит…

– Наверное, тебе с собственной колокольни виднее, – пожал плечами ротный, закругляя диалог с философским подтекстом…

* * *

Следующим утром, сразу по окончании развода на занятия, к Чердакову прямо на плацу строевым шагом подмаршировал наш главный герой.

– Товарищ подполковник, лейтенант Киндинов, разрешите обратиться!

– Не разрешаю! – хмуро буркнул «зампоуч», сразу заподозрив в этом обращении что-то неладное. Неясно, конечно, что именно, однако лучше бы перестраховаться.

– А позвольте спросить, почему это вы мне отказываете? Причина?

– Я перед вами отчитываться не обязан и не намерен! И вообще: нечего тут рассусоливать! Шагом марш к личному составу!

– Сейчас, вот только над матерным «i» в адрес моей супруги точки расставим…

– Вы что это себе позволяете? – взъярился Чердаков. – Приказываю немедленно убыть во взвод! А я сегодня же обязательно проверю, чем ты там занимаешься! – незаметно для себя сбился он на «ты», дрожащей рукой указуя в сторону учебного корпуса. – И если что – сразу накажу!

– Ну, если ты на «ты», так давай уравняемся, – с долей иронии, переходящей в презрение, усмехнулся лейтенант. – Дрожишь-то чего? Глазки так и бегают… Боишься? Ну да, ну да, знает ведь кошка, чье мясо съела!

И, краем глаза приметив спешно направлявшихся в его сторону комбата-два, ротного и его зама по воспитательной работе, поторопился с действием:

– За мою слабую половину – получи!!! – Всхрапнув, младший офицер смачно плюнул в лицо старшему – на глазах у множества свидетелей.

На секунду подполковник опешил. Марату этого времени с лихвой хватило, чтобы отскочить в сторону на несколько шагов.

– Ах ты гад! – по-крысиному оскалившись, взревел «зампоуч».

На ходу размазывая по липу чужую боевую слюну, он рванулся к обидчику. Сблизившись с ним до метра, Чердаков взмахнул правым кулаком, метя лейтенанту в лицо. Но бывший гимнаст, обладавший высоким уровнем быстроты реакций и отлично развитым чувством равновесия, без суеты отшагнул в сторону на чуть согнутых ногах и отклонил корпус назад.

Кулак начальника вхолостую просвистел в воздухе. Нападавший провалился вперед и, пробежав несколько мелких шажков, не удержав равновесия, растянулся животом на асфальте, вблизи газона. Шитая на заказ фуражка-аэродром с огромным верхом слетела с головы, покатившись, перескочила бордюр… и на редкость точно накрыла свежую порцию собачьего дерьма, наваленную на густую изумрудную траву. Производитель сего удобрения – давно прикормившийся в солдатской столовой чернющий пес Пиночет, дрыхнувший неподалеку, – заинтересованно подошел к головному убору. Лениво нюхнул его, соображая: что это, мол, за новшество возникло на исконно моей территории? – И тут же пометил фуражку тонкой струей.

Перепачканный «зампоуч» с кряхтеньем поднялся на ноги, кинул злой взгляд на свой опозоренный «картуз» и поднимать его с газона не стал. Киндинов меж тем, не теряя времени, удалился от подполковника шагов на шесть-семь.

– Учти: сам я к тебе даже не прикоснулся – свидетелей десятки, – нарочито громко предупредил он. – А за плевок – что ж, как по закону положено, отвечу. Зато ты теперь в стенах этой части на всю оставшуюся жизнь будешь зваться Обхарканным.

И зашагал через плац и дальше по центральной аллее части. Чердаков же не нашел ничего умнее, как в бессильной злобе почти выкрикнуть:

– И все равно жена твоя – б…!

Лейтенант вмиг остановился. Повернулся кругом. С трудом сдерживаясь – оказавшийся в тот момент рядом с ним зам по МТО углядел, как неистово пульсирует на виске Марата вздувшаяся синяя жилка, а острые скулы моментально зарумянились, – отцедил:

– А вот этого не надо бы… Господь, он ведь все видит… И всем воздает… По личным заслугам… Так что придется в будущем… тебе… сильно пожалеть…

Повторно сделал поворот и неторопливо продолжил движение по аллее, обрамленной подстриженными кустами самшита, – прочь от учебного корпуса, в направлении казармы.

– Лейтенант Киндинов! – раздался за его спиной сердитый голос комбата-два. – Сейчас же вернитесь! Кто за вас занятия со взводом вести будет?

– Либо Обхарканный, либо вы сами! – моментально отпарировал Марат, даже не обернувшись. – Промеж собой разберетесь! А меня народное хозяйство ждет! Между прочим, как вы оба того всеми фибрами желали! Адью!

И с той минуты к взводу даже и близко не подходил, вообще отказываясь в роте палец о палец ударить. Хотя на службу прибывал вовремя, тяжко высиживая затем в праздности до конца рабочего дня в канцелярии или бродя по помещениям подразделения, а на все увещевания и приказы коротко твердил: «Хотели уволить? Увольняйте! Вперед!»

Помощником дежурного по части или начальником гарнизонного караула закусившего удила назначать опасались: кто его знает, как он себя поведет, получив на руки боевой пистолет и две обоймы патронов.

Тем временем Чердаков подал на Киндинова иск в военный суд. Подполковнику очень хотелось для заседания организовать хотя бы двух лжесвидетелей, которые подтвердили бы, что лейтенант не только оплевал, но еще и сильно ударил начальника, сбив того с ног.

Поначалу «зампоуч» даже нашел такое понимание в лицах капитана Равчука и прапорщика Погребецкого – коменданта учебного корпуса, также непосредственно подчинявшегося Чердакову. Однако, побывав в кабинете командира части, оба врать в суде наотрез отказались.

– Извините, товарищ подполковник, – пояснил начальнику Равчук, – но с Сергачевым я ссориться не собираюсь. Тем более, инцидент наблюдали человек пятьдесят и со всех сторон. Что действительно видел – о том подтвержу без проблем. А на большее не рассчитывайте!

* * *

Раскладывать по полочкам ход памятного всей части заседания военного суда, подготовленного в рекордно короткий срок, не имеет смысла. Достаточно упомянуть, что на нем в качестве вещдока фигурировала и злополучная телефонная запись. О какой именно женщине в ней шла речь, ни Чердаков, ни Равчук так вразумительно и не ответили…

Как ни старался истец и какие только большезвездные начальники ни выходили телефонно на ведущего «наплевательское дело» судью, приговор лейтенанту по статье 336 Уголовного кодекса РФ «Оскорбление военнослужащего» в итоге гласил: две тысячи пятьсот рублей штрафа. (Не надо забывать, что слово полковника Сергачева в городе тоже кое-чего да стоило.)

И хотя с этим наказанием Марат вовсе не подлежал немедленному увольнению из армейских рядов, все руководство ШМАСа с огромным облегчением вздохнуло, когда лейтенант-«пиджак» сразу после объявления ему приговора сам подал рапорт на расторжение контракта о прохождении военной службы. Ну, для проформы ротный и комбат коротко с подчиненным переговорили. И быстренько подмахнули бумагу (следом поставил свою «министерскую» Сергачев), а начстрой в тот же день направил в штаб округа представление к увольнению с действительной военной службы, куда и был приложен рапорт Киндинова. Так что еще через месяц он покинул оказавшийся для него несчастливым город. Его слабая половина выехала много раньше…

Немаловажная деталь. До самого вручения ему выписки из приказа об увольнении из Вооруженных Сил молодой офицер не знал, что почти одновременно с написанием им последнего рапорта строевой частью был получен несколько запоздавший приказ командующего округом о присвоении лейтенанту Киндинову очередного воинского звания – старшего лейтенанта. Оставшийся в это время за Сергачева, убывшего в отпуск, в санаторий, Чердаков на пару с Анюшкиным немедленно спрятали приказ под сукно, и он так и не был официально озвучен. Тандем подполковников придерживался мнения, что «это дело политическое, и если перед строем объявить судимому о повышении его в звании, то неизвестно еще, каким образом данный отрицательный факт отразится на общем климате подразделений». По сути же оба заместителя командира части тогда на полном серьезе рисковали погонами: за намеренное неисполнение генеральского приказа. Однако все благополучно устаканилось…

Зато прозвище Обхарканный к «зампоучу» с легкой руки мстителя за слабую половину прилепилось намертво. Добавьте, что большинство офицеров части с Обхарканным здороваться за руку перестали, в кулуарах утверждали, что инициативную группу бойкота возглавили подполковник Лысиков и майор Пекарин.

Двумя неделями позже подполковник Чердаков, будучи в тот день ответственным по части от руководства, на личном автомобиле выехал для проверки внутреннего караула номер два за город, на автодром, где располагались склады ШМАСа, несколько ангаров с самолетами, площадка для их запуска и буксировки спецавтомобилями…

Старший офицер придирчиво проверил несение службы часовыми на постах и порядок в караульном помещении: в целом службой остался доволен, о чем сделал запись в постовой ведомости, помеченную часом ночи.

Покинув караульное помещение, «зампоуч» таинственно исчез в неизвестном направлении вместе с автомобилем, не вернувшись больше ни домой, ни в часть.

Искали его долго и упорно. Чуть ли не всем личным составом. Телефонные звонки из столицы не прекращались. Военная прокуратура и городская полиция также не знали ни сна, ни покоя. Все напрасно: никакими розыскными мероприятиями так и не удалось обнаружить ни самого пропавшего, живого или мертвого, ни принадлежащего подполковнику автомобиля либо его отдельных узлов, хотя опера угрозыска методично прошерстили все авторынки и мастерские.

– Ну вот как ты сам думаешь, – пристал однажды подполковник Булак к майору Пекарину, – это не наш ли бывший «пиджак» насчет Обхарканного так глобально подсуетился? Обещал же ему тогда, на плацу, когда этот идиот вторично его жену обозвал: мол, еще пожалеешь!

– Кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет – оба глаза! – задумчиво протянул ротный. Чуточку помолчав, добавил: – Леший его знает… С одной стороны, да, обещал, и натура у него оказалась… прямолинейно-негибкая. Только это пока мало о чем говорит. Не забывайте: он ведь на Господа ссылался. Человека непросто похитить, а потом еще и через заповедь «не убий» переступить. Лозою в могилу не вгонишь, а калачом оттуда не выманишь… Да и кто он, Киндинов, в самом-то деле? Что, маньяк, что ли? Или подпольный криминальный авторитет? Нормальный в принципе был офицер – ну, за исключением нонсенса с Обхарканным. В общем, сильно сомневаюсь… А и кончить человека – всего полдела. Куда ему в итоге было тело девать? Закопать? Сжечь? И с машиной как? Ведь концов так ни хрена и не нашли…

– Нет, ты включи соображалку, – не отставал комбат. – Смотри: допустим, Киндинов тайно прибыл в наш город и через кого-то вызнал, когда у Чердакова по графику проверка караулов. Согласись: тут никакого секрета, лист нарядов на текущий месяц имеется и в штабе, и в любой роте. Время плановой проверки лицами из руководства части тоже всем известно: от нуля до двух ночи. Предположим, мститель загодя приехал к автодрому, спрятался в кустах, поближе к входным воротам… Дождался Обхарканного… А в момент, когда тот после проверки караула подошел к машине, снял ее с сигнализации и уселся внутрь – запрыгнул на заднее сиденье. Дальше уже дело техники: тряпкой с хлороформом усыпить либо петлю на горло. Потом тем же скотчем руки-ноги обмотать, кляп в рот, поверх – опять скотч налепить, тело в багажник – и вперед!

– Ой, чересчур хлопотно, – не согласился майор. – Это сообщник нужен в части, потом к автодрому надо еще на чем-то подъехать и где-то этот транспорт упрятать; затем есть риск, что, пока будешь жертву паковать, кто-то из проезжающих на дороге увидит неладное. И главное, повторяю: куда после всего тело и машину девать? С машиной даже посложнее…

– Не скажи, – возразил Булак. – Пусть тот, кто Киндинова просветил – ну, когда у Обхарканного по графику проверка, – сам не ведал, во что это выльется. Потому сейчас сидит тише воды, опасаясь, как бы за соучастие в убийстве не пригребли. К автодрому добраться можно даже на велосипеде. Замаскировать в кустах – с этим глобальным потеплением у нас листва чуть ли не до декабря не опадает, – а вернуться за ним позднее: через день-два. Или вообще безмоторный транспорт бросить, предварительно отпечатки пальцев на нем стерев. Дорога эта в час ночи малозагруженная, кругом темно, для ближайшего часового въездные ворота далековато, а уж что за ограждением автодрома происходит, так он и вовсе не видит, не слышит, да это его и не колышет. Смущают машина и тело? Про Чертов камень, уверен, в курсе?