Текст книги "Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии"
Автор книги: Федор Ошевнев
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
– Годится! – одобрил Провоторов товар, проинспектировав его на вкус. – Можешь забирать эту голодранку!
– Расписку напиши, – вдруг потребовал Алексей. – А то выхлестаешь все, а как протрезвеешь – начнешь орать, что ничего не помнишь.
– Га-га-га! – совсем развеселился Борька. – Тебе, может, и свидетелей еще позвать?
– Было бы неплохо, – тут же согласился офицер.
– А эвон как раз шагают… Парочка – кулик да гагарочка, – углядел Провоторов с высокого крыльца двух подвыпивших мужиков, обретавшихся по соседству, на Том же квартале. – Э-э! Рули сюда, магарычевое дело!
Приглашенные в свидетели – доходяга Венька Герасименко, по прозвищу Мумушка – сложное производное от изначального Герасима Муму, – и медвежковатый Иван Сыромясов, больше именуемый собутыльниками как Сыромяс – находясь в достаточной степени опьянения, поначалу не могли взять в толк, что за документ им предстоит завизировать. Потом все-таки поставили свои закорючки ниже подписи Борьки. Алексей внимательно прочел расписку.
«Я, Провоторов Борис Петрович, отдаю Нартову Алексею Александровичу свою жену Провоторову Марину за три литра спирта. Навечно. Обещаю своими претензиями обоих больше не тревожить».
– Ну, все? Доволен? – уточнил нетерпеливый «бартерщик». – Вот и ладушки. А то нам праздник спрыснуть давно пора. Про-фес-сиональный! Только ты, Сыромяс, поперед за кваском сгоняй: у твоей бабы самый классный, ей-ей. Уважаю! А мы тут пока с Мумушкой сальца подрежем да капустки изымем из погреба… А ты вали, вали, лейтенант, пользуйся… объедками с барского стола! На хрена она мне теперь сдалась – голодранка, пройденный этап! Вот выпью – и весь гардероб ее подпалю! И перину! А больше у нее и нет ничего! Уразумел? Развод и девичья фамилия!
Алексей сжал скулы, нервно сглотнул, но желание двинуть хозяину домовладения в рожу переборол. Выкатил мотоцикл со двора, завел. Уезжая, услышал в спину:
– Скатертью дорога!
Борька пил вусмерть четыре дня подряд. Сначала с приятелями, позже в одиночку. Весь спирт подчистую оприходовал. Про работу, понятно, напрочь забыл. Какое там – он и во двор-то выходить перестал уже на вторые сутки.
Главное – и дядька нашего запойного горе-героя еще в понедельник с утра в столицу подался: глобальные вопросы по СПК решать. А из Москвы, поразмыслив, уж заодно и в Санкт-Петербург махнул. Так что некому оказалось алкаша авторитетно к порядку призвать. Нет, конечно, бригадир домой к прогульщику дважды ездил. Полюбуется на изрыгающее матерные ругательства нетрезвое тело, плюнет – и отбывает несолоно хлебавши. А на пятый день Борька с чугунной головой выполз наконец на крыльцо дома и узрел новый забор сплошной набивки, ограждающий флигель и кусочек двора. Позвольте, это еще что за дурацкие шутки?
Походил, ничего не понимая, вдоль грубо оструганных сосновых досок с треугольным верхом. Выглянул на улицу – еще сюрприз: в старом фасадном заборе вторая калитка появилась. Прямо перед флигельком. Запертая.
«Ах они мерзавцы! Отделились, стало быть, без моего ведома! – сообразил наконец Провоторов. – Как же, значит, я и не услышал даже? Ну, ничего, это гадство мы сейчас живо поправим!»
Притащил из сарая стремянку, запасся топором и с натугой одолел деревянное препятствие, спустившись вниз по деревянным же лагам.
Флигель был закрыт, да оно и понятно: середина дня, квартирант и стерва гулящая на работе оба. Подрубить заборные столбы, а потом завалить доски – и вся недолга. Будут знать, как посягать на частную собственность!
Вот только топор в ослабевших похмельных руках вел себя по-предательски. В итоге Борька едва не оттяпал себе пальцы на ноге, взмок и плюнул на шикарный замысел «ломать – не строить». С третьей попытки перелез на «свою» территорию, уселся на любимом месте – верхней ступеньке крыльца, выкурил последнюю сигаретку из мятой пачки «Примы». Потом на кухне прямо из банки похлебал огуречного рассола. Есть не хотелось. Хотелось похмелиться, но не было ни денег, ни желания тащиться в магазин на свинцовых ногах. Оставалось ждать. И поневоле – думать…
Около половины седьмого на мотоцикле подъехали Алексей и Марина.
– Э-эй! – осипшим голосом закричал им Провоторов. – А ну, подождите! – И заковылял через две калитки к флигельку. – Побаловались – будя! – стараясь придать голосу твердость, заявил он. – Маринка, домой!
– Никуда она с тобой не пойдет! – отрезал Нартов. – Пропил ты ее! Променял! Или забыл уже? Вот она, копия расписочки-то! – достал он из нагрудного кармана форменной рубашки сложенный вчетверо стандартный лист.
– Ознакомься. Можешь даже порвать. Или съесть – я их пять штук наксерил, не жалко. Ну! Читай! Тут и подписи свидетелей имеются.
– Дак это… – Про «бартер» Борька, как ни удивительно, помнил. Поморщился, по складам разбирая текст расписки. – Шутейно же все было… Ты чего? Жена она мне!
– А кто развестись грозил? И все вещи ее спалить? Слава Богу, кое-чего из носильного забрали, пока ты невменяемый четверо суток валялся. Перину, кстати, тоже. И паспорт – знаешь, на всякий пожарный…
– Ну… Чего по пьяни да в горячке не ляпнешь… Постой-постой… Это ж какой день сегодня?
– Четверг, однако, – с усмешкой отозвался Алексей.
– Брешешь!
– Собаки брешут! – с металлом в голосе отрубил офицер.
– Ладно, ладно, вырвалось…. Маринка, ну хватит уже выпендриваться, пошли, а?
– Ни за что! – на резкой ноте вступила та в разговор. – Я от тебя только оскорбления да колотушки за все время имела! Да и взял-то ты меня как – помнишь? Только потом тюрьмы испугался – называется, «осчастливил»! А он – стихи свои читал! Знай: я уже заявление на развод подала! И согрешила, и не жалею, чтоб не зря меня изменами попрекал!
– Маринка-а-а! – вдруг в похмельной истерике взвыл Борька и бухнулся на колени. – Вернись, матерью покойной клянусь, и пальцем не трону!
– Нет! И вообще: скоро в полку общежитие офицерское откроют, так мы с Лешей сразу же туда уйдем! А ты хоть подавись своим особняком – мне он без надобности! В детдоме и малому радоваться приучили!
– В общем, уходи подобру-поздорову, – подытожил Нартов. – Нам еще ужин готовить да лечь надо пораньше, а то завтра на полеты в первую смену…
– Не имеешь права гна-а-ать! – запричитал Борька, с усилием подымаясь с колен. – Это моя земля-а-а! И флигель то-оже! Уходи са-ам! Сам уходи! А ее оставь!
– Алеша, поедем отсюда, – предложила Марина. – Ведь покоя не даст!
– Но куда?
– К тетке. Как-нибудь в сараюшке на старых одеялах перекантуемся. Ночи-то пока теплые – на удивление.
– Ладно. Только захватить с собой надо кое-чего.
– А как же я-а-а? – голосом обиженного ребенка вскричал Борька.
– А ты – сам по себе, – жестко ответила Марина и, брезгливо обойдя пока еще законного мужа, стала отпирать дверь флигелька.
Уезжали двое на мотоцикле под заунывно-угрожающие вопли третьего…
На следующий день в станицу вернулся дядька Бориса. Быстро вник в ситуацию и тут же помчался к руководству летного полка.
Дело лейтенанта Нартова скоропалительно вынесли на суд офицерской чести. Заместитель командира полка по воспитательной работе свою обвинительную речь построил главным образом на том утверждении, что помощник начальника службы снабжения горючим «украл со склада ГСМ три литра этилового спирта высшего сорта и использовал их для разрушения семейной ячейки общества».
Другие выступающие лейтенанту тоже пеняли, но все больше как-то несерьезно, пряча улыбку. Оживление сослуживцев вызвали лишь детали «бартерной сделки». Кто-то из зала высказался, что раз инициатором ее был именно Провоторов, значит, он-то и есть главный виновник конфликтной ситуации. Нартов же тут сбоку припека, пристяжная лошадка. Бориса в первую очередь судить следует! На что сразу получил из президиума отлуп – это, значит, не в нашей компетенции, и нечего съезжать с темы, а любой выкрик с места есть нарушение воинской дисциплины!
Впрочем, когда Алексей принародно и наотрез отказался порвать связь с Мариной, присутствующие неохотно согласились: да, наказать его, конечно, надо, но вот как? Зам по воспитательной озвучил мнение руководства: за поступки, дискредитирующие честь мундира российской армии, ходатайствовать об увольнении лейтенанта авиации Нартова А. А. из Вооруженных Сил. А стоимость похищенного спирта взыскать с виновного из расчета пятикратной. Несколько офицеров высказались мягче: за предупреждение о неполном служебном соответствии.
Главный воспитатель полка взял слово вторично, продолжив с трибуны настойчиво гнуть свою, «принципиальную» линию:
– Мы не вправе поощрять аморальность! Разбить молодую семью! Похитить военное имущество! А самое страшное и печальное – он ведь до сих пор так и не осознал и не признал тяжести своих проступков! О чем тогда дискутировать? Вдумайтесь: покрывая вора и разлучника, вы проявляете элементарную и непростительную политическую незрелость! Уволить! Однозначно! По негативу!
И так-таки настоял на своем, заявив, что по полной программе будет разбираться с лицами, защищающими «двойного» преступника.
Упомянутое ходатайство требовалось утвердить «на самом верху», а посему Алексей временно продолжал службу. Ночевали они с Мариной пока у Евдокии Спиридоновны.
Борис же на работу так и не вышел. Целыми днями валялся на диване, на удивление трезвый, тупо смотря мимо работающего телевизора или – со ступенек веранды – в на редкость безоблачное небо. А потом застрелился в огороде из двустволки, подаренной ему дядькой в честь окончания срочной службы. Курок нажал большим пальцем ноги.
В горлышках двух пластиковых бутылок из-под «бартерного» спирта сотрудники милиции позднее обнаружили аккуратно скрученные бумажные листы. На первом из них оказалось короткое завещание, заверенное главой сельской администрации и датированное днем накануне суицида. Второй – записка следующего содержания: «Прошу в смерти моей никого не винить. Я продал жену за три литра спирта. Нет мне прощения, я это полностью осознал. Дом и все имущество оставляю жене. Никто меня не преследовал, из жизни ухожу добровольно».
Дядька покойного самострельщика рьяно пытался найденное завещание опротестовать. Переселившимся из флигеля в добротное жилье сразу после похорон племянника его вдове и ее любовнику угрожал, требуя уматывать с чужой территории. «И пока по-хорошему, а не то…» Для лучшей понятливости было даже обещано подключить криминал. На защиту законной наследницы решительно встал капитан Богатырев. Завдетсадом тоже в стороне не осталась: районным функционерам на предпринимателя крепко нажаловалась. Словом, желание его противоправное не прокатило.
Спустя полгода счастливая супружеская пара – у Марины к тому времени явственно округлился животик – наследство удачно продала и из станицы уехала. Предположительно на родину Алексея, на тот момент уже уволенного из Вооруженных Сил. Где точно они теперь живут и кем трудятся, история умалчивает. Но хоронила Бориса и все поминки (после погребения, на девять дней и, соответственно, на сорок) организовывала именно его «трехлитровая» жена, как впоследствии окрестили Марину в станице.
2010
ЗА СЛАБУЮ ПОЛОВИНУ
– Товарищи офицеры, у кого есть какие вопросы? – осведомился с трибуны конференц-зала командир Школы младших авиаспециалистов полковник Сергачев, обращаясь к подчиненным.
Этой традиционной фразой он рассчитывал завершить ежесубботнее совещание по подведению итогов недели: вопросов-то в таких случаях, как правило, не возникало. Но на всякое правило когда-то найдется и исключение.
– Разрешите, товарищ полковник?
Из-за стола на «галерке» аудитории поднялся лейтенант-крепыш с суперкороткой стрижкой, характерной для сегодняшних звезд кино и спорта и для командированных в «горячие точки». С так называемого ромбовидного лица с круглыми щеками и слегка прижатыми висками глядели умные серые глаза под прямыми характерными бровями. А твердый, с четкой линией скул подбородок (как принято считать, указующий на решительность характера) и резко очерченные губы не очень-то гармонировали с небольшим курносым носом, придававшим лицу с бледной кожей персикового оттенка наивно-жизнерадостное выражение. Атлетическую фигуру молодого офицера ладно пригнанная форма не только не скрывала – даже подчеркивала.
– Пожалуйста, – произнес, на долю секунды склонив голову набок, командир воинской части: любопытно даже, по какому именно серьезному поводу решил в присутствии множества сослуживцев обратиться к первому лицу ШМАСа один из командиров взводов.
– Лейтенант Киндинов, – представился крепыш, соблюдая субординацию. – У меня вообще-то два вопроса. И оба – к вашему заместителю по учебной части подполковнику Чердакову. Можно?
– Ну, задавайте… Николай Ярославович, это к вам.
– Слушаю… – голосом с хрипотцой отозвался из президиума, сформированного из командирских замов, старший офицер с широким лбом, под которым прятались хитрые глазки, выделялись нос с горбинкой и энергичный широкий рот.
– Заранее извиняюсь, если первый вопрос покажется… м-м-м… неадекватным. Уверяю: второй эту неадекватность быстро разъяснит.
– Да рожай уж, чего там по-пустому рассусоливать, – хмыкнув, поторопил подполковник лейтенанта, а заместитель командира части по воспитательной работе неодобрительно поморщился, но промолчал – как, впрочем, и сам бровью не поведший командир.
– Товарищ подполковник, скажите, вы знакомы с моей женой?
Несмотря на предупреждение, Киндинов все же присутствующих удивил, и по конференц-залу пронесся тусклый шепоток.
– Не понял… – агрессивно выпятил Чердаков тяжеловесный подбородок, сильно уподобившись сделавшему стойку суслику. – Это что еще за маневры?
– Абсолютно никаких, – мотнул головой лейтенант. – Так вы ответите по существу?
– Признавайтесь, Николай Ярославович, – полушутливо посоветовал-приказал заинтересовавшийся нестандартной ситуацией полковник.
– Допустим, отродясь не видел, – нехотя выдавил «зампоуч». – Даже заочно, на фотографии. И что дальше?
– Тогда почему вы считаете себя вправе безосновательно и прилюдно обзывать мою супругу б…ю и проституткой и прямым текстом приказываете гнать ее на три веселых буквы, если только она приблизится к порогу КПП? Обоснуйте, товарищ подполковник.
Шепоток в зале набирал силу, активность. Командир части звучно шлепнул ладонью по верху полированной трибуны:
– Товарищи офицеры, что за базар? Товарищ подполковник, это что, действительно имело место?
– Никак нет… – тут же отбоярился от нецензурщины зам по учебной части. – А за клевету, товарищ лейтенант, можно ведь и под суд угодить!
– Значит, отрицаете… – Киндинов вздохнул. – В таком случае, товарищ полковник, разрешите подойти поближе к вам и руководству части.
– Зачем?
– Боюсь, иначе не услышите… В смысле, не меня, конечно…
– Ну, подходите… – после едва заметной заминки дал «добро» Сергачев.
Лейтенант решительно прошагал к трибуне и, остановившись в метре против нее, вынул из кармана брюк сотовый телефон.
– Товарищ полковник, товарищи офицеры! Прошу тишины!
Киндинов дважды ткнул по кнопкам продвинутого мобильного аппарата, и все – даже на «галерке» зала – отчетливо услышали низкий, словно его владелец вещал с большого бодуна, легко угадываемый голос Чердакова:
– …меня понял? Повторяю: гони ее прочь, эту б…, эту суку, эту проститутку! Если только на КПП появится – слышишь?! – тут же на х… ее, нах… и к е…не матери!
И ответствующий «зампоучу» почтительный соглашательский басок:
– Так точно, товарищ подполковник! Все исполним, в лучшем виде! Даже и не сомневайтесь!
Большинство присутствующих сразу распознали во втором собеседнике старшего помощника начальника учебной части капитана Равчука, сидевшего за третьим столом в среднем, управленческом ряду. Многие словно по команде повернули головы в сторону младшего офицера – высокого, стройного, лицом определенно напоминающего Алена Делона в молодости. Оказавшись в перекрестье взглядов, он зябко повел плечами, достал носовой платок и бесшумно высморкался.
Киндинов меж тем выключил режим воспроизведения «сотика» и пояснил:
– Дальнейший разговор моей супруги уже не касался, так что запись я прекратил. Ну так как, товарищ подполковник: кто на кого клевещет?
В конференц-зале повисла обманчивая – похожей она бывает перед ожидаемым боем – тишина, в которой кто-то уронил авторучку, но поднимать с пола ее не торопился. Офицеры прекрасно понимали, что подполковник попался на горячем. Вот только как лейтенант решился на столь глупо-показушный поступок, последствия которого в любом случае обещают ему массу проблем? Никакие перестройки ведь не коснулись незыблемого армейского закона, охватывающего любые стороны «погонной» жизни: ты начальник – я дурак. Причем вдвойне, если сравнивать с «гражданкой».
Обвиняющий так и остался меж президиумом и рядами столов с недоумевающими сослуживцами, замер в строевой стойке, буравя гневным взглядом обвиняемого. Тот же мрачно уставился растерянным взором в раскрытую тетрадь-ежедневник, будто там надеялся отыскать достойный ответ на неудобный, скользкий вопрос. Секунда, другая, третья, пятая…
Напряженное молчание зала решительно прервал командир части.
– Товарищ лейтенант! – начал он не предвещающим ничего хорошего повышенным тоном. – Вы что это мне тут за балаган устроили? Почему нарушаете устав? Порядка подачи жалоб не знаете? Гласности захотелось? Но позвольте: что это за подпольная запись? Откуда она у вас? И вообще: о ком в ней идет речь? Ни имен, ни фамилий…
– Могу все объяснить… – обидчиво вздернул голову Киндинов.
– Не мне и не здесь! – резко отверг предложение лейтенанта Сергачев. – Или вы, может, всерьез рассчитываете, что у командира части только и дел, как в мелкие бытовые дрязги любого взводного вникать? Да еще и в присутствии всего личного состава офицеров! Заместитель по воспитательной работе!
– Я! – без энтузиазма тяжело поднялся со своего места до безобразия тучный подполковник Анюшкин.
– Сегодня же лично разобраться в ситуации и доложить! А на ближайших командирских занятиях освежить главу Дисциплинарного устава «О предложениях, заявлениях и жалобах»!
– Есть!
– Это же надо додуматься, – не успокаивался начальник, – с телефоном вылезти! на служебном совещании! Детский сад, твою дивизию мать! Все! Окончен бал! Свободны!
– Товарищи офицеры! – браво выкрикнул помощник командира части по строевой, и все присутствующие привычно вскочили на ноги, застыв в положении «смирно».
– Вольно! – вполголоса скомандовал Сергачев.
– Подполковник Булак! – сразу же окликнул командира второго батальона Анюшкин. – После утреннего развода немедленно с лейтенантом Киндиновым и командиром роты в мой кабинет!
– Ясно… – с кислой миной отозвался комбат и повернулся к непосредственному начальнику правдолюбивого лейтенанта, майору Пекарину, укладывающему в «дипломат» ежедневник. – Ротный! Слыхал?
– Так точно, будем…
– Он у тебя давно с таким большим приветом? – намеренно проигнорировал Булак самого виновника коллективного вызова «на ковер», застегивавшего кожаную папку на молнии. – Додуматься записывать разговоры руководящего состава части! Уму непостижимо! Да по какому праву?!
– Раньше столь дурной инициативы не наблюдалось, – пасмурно буркнул майор. – И ведь мне ни словечка… Как говорится, ума палата, да ключ потерян. Странно: ведь вполне адекватный был офицер.
– Вот именно: был!!! – уточнил, как утвердил командир батальона. – А скорее – никогда им и не был! Только единственный на всю часть «пиджак» и мог на такое сподобиться! Тот же, кто сам на плечах курсантские погоны носил, никогда – слышишь – ни-ког-да! Даже и в мыслях! Тьфу! Позор! Не удивлюсь, если с тобой настоящие офицеры завтра здороваться перестанут!
Булак бросил на виновника набирающей обороты конфликтной ситуации гневно-презрительный взгляд и заспешил к двери. А более сдержанный Пекарин обратился к тому же Киндинову:
– Ты пословицу «язык мой – враг мой» знаешь?
– Конечно, – кивнул насупленный лейтенант. – И… что с того?
– Пошли-пошли, – заторопил ротный, уже на ходу толкуя дальше: – Так у нее ведь еще продолжение имеется. В курсе?
– Да нет…
– Прежде ума рыщет, беды ищет, – дополнил комроты, слывущий в части – редчайший, уникальный случай! – знатоком пословиц с назидательным смыслом.
– Ага… Вот Чердакову вперед меня это и надо было сказать.
– Ты о том не волнуйся, – успокоил подчиненного, шагающего рядом по коридору учебного корпуса, майор. – Командир ему, в свой черед, все-о разобъяснит. И даже без имен и фамилий. Только ты лучше бы теперь о себе поразмыслил, борец хренов за пустую справедливость.
– А чего? – набычился Киндинов. – Разве я свою правоту не доказал?
– Не думаю. Неужели не видел, как Чердаков с Равчуком чуть не в обнимку из зала выходили? Рука руку моет, да обе свербят. Сейчас они диспозицию оперативно обговорят – и станешь в итоге бедным. Заодно и мне перепадет по твоей дурьей милости.
– Значит, по-вашему, я должен был молча оскорбление супруги в себе переварить? – нервно и отрывисто уточнил лейтенант, выходя из учкорпуса на центральный плац и розовея персиковым лицом.
– А кому сейчас легко? Тем более, она-то ведь его лично не слыхала. Так? Значит, и хвост петушить резона не наблюдалось. Хэх! Впрочем, довольно демагогии! Бегом в строй!
Через минуту на большом плацу, где поротно и повзводно (отдельной колонной офицеры и прапорщики управления) застыли едва ли не тысяча военнослужащих, раздалась команда:
– Часть, ррравняйсь! Смирно! – и оркестр грянул «встречный марш».
* * *
А пока в «учебке» идет утренний развод, есть время заглянуть в биографии главных героев нашего повествования.
Лейтенант Марат Киндинов. Год с небольшим назад с отличием окончил Московский университет нефти и газа имени И. М. Губкина. Базовый факультет, специальность – бурение нефтяных и газовых скважин. Еще в середине последнего курса студентом, уже имеющим в активе несколько блестящих, восхищающих неординарностью научных работ, всерьез заинтересовался начальник военного секретного НИИ. Экспериментальный элитный институт разрабатывал перспективные сорта ракетного топлива и горючего для военной техники. Генерал обещал Марату золотые горы и скорейшую защиту кандидатской диссертации, – стоит лишь надеть на плечи офицерские погоны. Возможность для этого имелась: престижный вуз военную кафедру сохранил.
Получив университетский диплом и звание лейтенанта запаса, выпускник вуза решение связать судьбу с армией принял не сразу. А поначалу съездил на родину, где и провел последние каникулы, детально обсудив с родителями предлагаемый ему вариант трудоустройства. Уже ближе к концу июля созвонился с генералом, дав согласие на службу. И вскоре направил стопы в райвоенкомат, где подал рапорт об аттестации в армейской системе. К нему приложил привезенное из столицы – пришлось туда лишний раз прокатиться – отношение о предоставлении ему должности именно в упомянутом НИИ. Получил направление на военно-врачебную комиссию, обследовавшую молодого специалиста на предмет годности к военной службе. С медициной проблем не возникло, и в военкомате с завидной быстротой оформили личное дело, переслав его в секретное учреждение, где к концу сентября со вчерашним студентом был заключен трехгодичный контракт на военную службу.
Ужасный поворот судьбы: едва успел новоиспеченный лейтенант проработать в НИИ полтора месяца, как генерал скоропостижно скончался от обширного инфаркта: прямо в ходе рабочего совещания. Новый же руководитель – бывший зам покойного – спал и видел на должности Марата своего зятя. И хотя тот звезд с неба в науках никогда не хватал, короткая кадровая борьба тем не менее завершилась вручением Киндинову предписания, повелевающего «убыть для дальнейшего прохождения службы» к новому месту. На капитанскую, только теоретически равнозначную прежней, должность преподавателя – командира учебного взвода в ШМАСе, дислоцирующемся отнюдь не в столице. Офицер поначалу даже вовсе хотел разорвать контракт. Впрочем, поразмыслив и учтя трудности грядущего трудоустройства на «гражданке», с увольнением решил пока повременить и убыл в периферийный областной центр.
Малопрестижную службу взводного Киндинов «тащил» добросовестно. Теоретические занятия с солдатами – будущими лаборантами ГСМ на военных аэродромах в целом вел грамотно. Но, несмотря на почти энциклопедические познания в нефтегазовой области, преподавательского опыта ему еще предстояло много добирать. Да и как строевик он, понятно, смотрелся пока весьма посредственно. Чего вовсе нельзя было сказать о физической подготовке Марата: в школе он серьезно увлекался снарядовой гимнастикой, к выпуску выполнив норматив кандидата в мастера спорта. В вузе же на первых курсах разрывался меж тренировками и занятиями научной работой, но в итоге ради последней с гимнастикой с сожалением «завязал».
По приезде в часть, в незнакомый город, лейтенант-холостяк вечерами вновь стал регулярно наведываться в спортивный зал, тем более что он в ШМАСе оказался оборудован профессионально. Особенно силен Киндинов был на перекладине, где без видимых усилий крутил «солнышко», и даже с перехватом рук, а завершал зрелищное упражнение эффектным соскоком с сальто.
Однако с недавних пор он свои тренировки заметно сократил – когда возвратился из календарного отпуска, опять же проведенного в родных пенатах, с молодой женой, очаровательной блондинкой в стиле Мэрилин Монро. Избранница только что окончила вуз, но с дипломом технолога по машинам и аппаратам пищевых производств пока домохозяйничала: работы по профилю, увы, не предвиделось.
Что касается заместителя командира части – начальника учебной части, то Чердаков два месяца назад прибыл в ШМАС еще с майорскими погонами на плечах с должности начальника штаба ОБАТО – отдельного батальона аэродромно-технического обеспечения: на повышение. И, конечно, мало что смыслил в учебных занятиях по оборудованию складов горюче-смазочных материалов, применению ГСМ, анализу ГСМ… Вот Общевоинские уставы – это знакомый коленкор, тут можно и шашкой помахать! Особенно в части знания УГ и КС (Устава гарнизонной и караульной службы). А про методику и прочие теоретические учебные премудрости «учебки» Николай Ярославович даже и малейшего понятия не имел. Что самое прискорбное – овладевать всем этим он явно не торопился. В конце концов, не ему же лично будущих младших авиаспециалистов конкретно готовить, он – бери выше! – руководитель, контролирующее звено! А других проверять всегда и куда проще. Тем паче, чувствуя за спиной мощную родственную поддержку – попробуй без нее, за счет только личных морально-деловых качеств, к тридцати трем годам и уже на подполковничью должность пробиться!
Не успел «зампоуч» толком оглядеться, в какую струю он попал, как часть с помпой отметила пятидесятилетие «папы» – полковника Сергачева. Завершал праздник роскошный банкет в лучшем ресторане города. На правах первого командирского зама к кругу избранных (функционеры из администрации области, директора предприятий, военком, начальник УВД и даже архиепископ – юбиляр слыл дипломатом и умел строить добрые отношения с любым власть имущим лицом) был приобщен и майор Чердаков. Но место ему выделили на самом дальнем конце стола и не предоставили слова для тоста, а ведь офицер специально заготовил солидный спич на бумажке и даже перед зеркалом в поте лица усердно репетировал!
Отчасти от обиды, отчасти от обилия спиртных напитков на богатом столе Николай Ярославович злоупотребил ими. В ресторан же после рабочего дня прибыл в форме.
А по завершении банкета приключился ужасный казус…
Отметим, что в городе, помимо ШМАСа, имелось два военных училища: связи, а также летчиков и штурманов ПВО, личный состав которых друг друга изрядно недолюбливал. На беду Чердакова, в тот день в городе за порядком по армейской линии надзирали связисты, и душевно набравшийся майор, трудно вышагивавший к стоянке такси, нарвался возле нее на возглавлявшего комендантский патруль полковника-краснопогонника. Вид пьяненького расхристанного офицера с голубыми просветами наплечных знаков различия немедленно привел «надзирателя» в ярость. «Голубой», в свою очередь, недовольный внеплановой встречей, загнул в полковничий адрес «дифирамб» по матушке этажей на пять. И в итоге – уникальный для старшего офицера случай! – он вскоре очутился в гарнизонной комендатуре, на гауптвахте.
Выручал своего нового зама весьма раздосадованный этаким финалом личномасштабного праздника сам юбиляр.
История получила мгновенную и широкую огласку. Как по этому поводу выразился комроты Пекарин, «пьяному море по колено, а лужа – по уши. Но вот „чердак в пьяной луже“ – это весьма, весьма оригинально».
А на следующие сутки в часть секретной почтой пришла выписка из приказа командующего войсками военного округа: о присвоении охвостившемуся майору звания подполковника.
В ШМАСе немедленно родился анекдот. «Что нужно сделать для получения очередного воинского звания? Нажраться до потери пульса на халяву в кабаке, попасться на глаза комендантскому патрулю, отсидеть ночь на гарнизонной „губе“ – и готовься назавтра принимать поздравления».
Уважения и популярности случай этот Николаю Ярославовичу отнюдь не прибавил. А тут теперь еще и с телефонной записью непонятка. Хотя что уж тут особо было и понимать…
В кабинете заместителя командира части по воспитательной работе сам утробистый подполковник Анюшкин восседал в старинном, чуть ли не дореволюционном кресле и за широченным столом с полуэллипсным вырезом в крышке – для удобства размещения раздавшегося вширь живота. Комбат и ротный довольствовались местами за скромным приставным столиком. Лейтенант Киндинов стоял в торце мебельной буквы «Т».
– Рассказывайте, – повелел главный воспитатель, жадно выхлебав полстакана минералки и вытерев пот с одутловатого лица и складок шеи.
– Как, значит, было дело… – начал молодой офицер. – Узнал я случайно, что в учебную часть компьютерщица требуется. Расписание занятий набирать, планы, другие всякие документы. Прежняя-то сотрудница в «декрет» ушла. Я и пошел… кажется, в среду… да, именно, сразу после развода, к капитану Равчуку. Предложил на это место свою жену. Пусть хотя бы временно. А то ей уже осточертело целыми днями одной на съемной квартире сидеть. Ну и какой-никакой приварок в семейный бюджет. К слову, компьютерщица из нее неплохая – чуть не с первого класса технику эту освоила и набирает быстро. Равчук меня выслушал. Говорит: ладно, я только со своим непосредственным начальником посоветуюсь, потому что решать все равно ему. И как раз он же за командира части остался. Сергачев-то тогда в командировку, в округ уезжал. Выхожу я, значит, обнадеженный из кабинета и в дверях чуть не сталкиваюсь с подполковником Чердаковым. Зачем-то он самолично в учебный корпус прибыл. Ну, я отдал честь, вышел в коридор, а дверь в кабинет по случаю жаркой погоды открыта. Под ней и остановился: послушать, что по моей семейной проблеме скажут; вдруг да сразу «добро» дадут.