Текст книги "Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии"

Автор книги: Федор Ошевнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Ближе к вечеру, во время самоподготовки, подполковник вызвал в свой кабинет Булака, Пекарина, его зама по учебной части капитана Ляльева и самого Киндинова. Присесть предложил только командиру батальона.

– Сегодня я проверял занятия в его взводе, – не называя фамилии лейтенанта, указал на него «зампоуч» кивком головы. – Вынужден доложить, товарищи офицеры: налицо весьма прискорбная картина. Начиная с того, что классный журнал исключительно грязно оформлен, а у бойцов в конспектах отсутствуют отдельные темы, так еще и сам командир взвода излагает новый материал с существенными изъянами. К примеру…

И подполковник подробно, в красках поведал историю о тепловозных гудках.

– В чем дело? – возмущенно вопрошал он присутствующих. – Сержант знает, а командир взвода – нет! А мне-то про него такого понарассказывали: чуть ли не академик! Ну? Чего молчим? Языки в зад… гм-гм… во рту не поворачиваются?

– Товарищ подполковник, но ведь командир взвода действительно прав, – наконец отозвался комбат. – Есть утвержденная свыше методика, мы ее обязаны твердо придерживаться, а что касается гудков… Действительно, никогда мы на этом внимание наших подчиненных не заостряли, да и к чему? Гесеэмщик, он же сам тепловоз никогда не поведет…

– Зато сам под него попадет! Будучи сигналов не в курсе! – не согласился Чердаков. – И методика ваша – не догма, а руководство к действию! – При этих словах Булак и Пекарин трудно сдержали улыбки: разом вспомнили расхожую фразу из коммунистических времен. – Немедленно пересмотреть, добавить и выучить всем! Лично опрашивать буду!

– Есть! Так точно! Исполним! – разом ответили офицеры.

– Теперь – журнал подразделения. Я уже упоминал: ведется грязно.

– Подчерк у лейтенанта Киндинова не ахти, – попытался защитить Марата командир роты.

– Журнал – это лицо подразделения! – менторски заявил «зампоуч». – Вот пусть сядет и перепишет его на чистом экземпляре поопрятнее. Только чтобы сам, лично! Заодно и потренируется. Оценок мало – бойцов на самоподготовке надо больше опрашивать. И потом, это что за буква «а» против фамилии… идиотская какая-то… Глазуньев, что ли? – Чердаков сверился со своим талмудом, – ага, Яичницын. Ну, «н» – это понятно, наряд, «б» – болен, «о» – отпуск… Что там еще? «К» – командировка… Но «а» из какой он оперы взял?

– Товарищ подполковник, буква «а» в журнале обозначает дисциплинарный арест с содержанием на гауптвахте, – пояснил замкомроты по учебной части. – Трое суток рядовому Яичницыну военный суд определил в качестве наказания за самовольную отлучку.

– Во-во, у таких командиров взводов только и могут быть такие подчиненные, – тут же сделал нелестный для Киндинова вывод Чердаков, разом съехав с темы непонятной буквы. – Ладно, идем дальше. На занятиях мало учебных пособий – всего один плакат! Руководитель обращается к слушателям на «ты»! Вместо метода «рассказ-беседа» налицо как таковой только рассказ! Один боец недобрит! Двое – не стрижены!

В том же разгромном духе подполковник разорялся еще минут пятнадцать. И хотя большинство обозначенных им «скелетов в шкафу» взводного общими усилиями Булака, Пекарина и Ляльева, удалось «похоронить», итогом той проверки позднее стало объявление лейтенанту выговора: «За некачественное ведение журнала и самоустранение от проверки полноты ведения конспектов подчиненных».

– Новая метла по-новому метет, – резюмировал уже по дороге в роту Пекарин. – А как сломается, под лавкой валяется. Ну, Марат, разве не прав я был? Твоя наивная борьба за слабую половину уже бумерангом обернулась!

– Не спорю, – по-детски шмыгнул носом Киндинов. – Но это бесчестно!

– Тоже, нашел где честность искать: в погонной системе!

– Виталий Тимофеевич, – подключился к разговору Ляльев. – Хотелось бы ошибаться, но, полагаю, это только начало.

– Скорее да, чем нет, – согласился майор. – Посему – быть готовым ко всему.

И на вечернем совещании в канцелярии приказал всем офицерам роты на следующий день прибыть в подразделение к подъему и оставаться там до отбоя, контролируя личный состав. Заодно же и проверяя: содержание оружия и прикроватных тумбочек, наличие тапочек и туалетных принадлежностей, образцовость заправки кроватей и правильность развешивания на их боковинах полотенец, отсутствие в карманах мобильных телефонов (выдаваемых солдатам лишь после обеда в субботу и до отбоя в воскресенье) и наличие носовых платков, а также иголок с белой, черной и зеленой нитками плюс запасной во внутреннем кармашке пятнистой кепки-пиксельки – да мало ли что еще можно обнаружить, либо, напротив, не найти у солдата-срочника!

Взводные, разумеется, в меру экспрессивно высказались в адрес виновника столь удлиненного рабочего дня. Зато сколько недостатков в продолжение его устранили! Как говорится, не было бы счастья…

Впрочем, подполковник Чердаков новое наступление на подразделение, и в частности на лейтенанта Киндинова, предпринял, и вовсе не с казарменной, но опять-таки с родной учебной стороны.

Получив слово на очередном субботнем совещании офицеров, «зампоуч» красиво начал с полюбившейся ему фразы: «Журнал – лицо подразделения», огорошив затем и Киндинова, и Пекарина утверждением, что именно журнала пятьдесят пятого учебного взвода, единственного из всех, нет на месте.

– Вот, непосредственно перед совещанием проверил – отсутствует! – с апломбом заявил Чердаков. – А у дневального по учебному корпусу в специальной тетради регистрации он почему-то сданным значится. Лейтенант Киндинов! В чем дело?

– Журнал на месте, товарищ подполковник, – решительно не согласился комвзвода. – Я как раз перед заходом в конференц-зал посмотрел.

– Вы что, намекаете, будто я лгу? – повысил тон Чердаков.

– Не могу знать! А журнал я десять минут назад из ячейки вынимал. Новый экземпляр, по вашему же приказу переписанный. Между прочим, два вечера за этой работой до полуночи просиживал.

– Этого не может быть! – вскричал «зампоуч». – В смысле, что журнал на месте! Своим глазам я пока верю!

– Извините, но и я тоже не слепой, – продолжал упорствовать Марат.

– Так. Весьма неоднозначная ситуация, – прокомментировал командир части. – Проясним эмпирически. Капитан Равчук! Лейтенант Киндинов! Бегом проверить наличие журнала в ячейке!

– Есть! – хором отозвались оба младших офицера.

Несколько минут в конференц-зале господствовало сдержанное оживление. Но вот в дверях появились посыльные за истиной: Равчук имел смущенный вид, Киндинов же – торжествующий. В руках он держал деревянный пенал с вложенным в него журналом. На длинной торцевой стороне пенала внизу черной краской были крупно выписаны цифры «55», под ними, помельче, значилось: «у/в» – учебный взвод.

– Товарищ полковник, разрешите доложить! – без энтузиазма обратился к Сергачеву Равчук.

– Слушаю…

– Журнал пятьдесят пятого учебного взвода действительно был на месте. Как, впрочем, и все остальные.

– Да нет же! – возмутился Чердаков. – Откуда он тогда взялся? Только что, перед совещанием, я его искал и не нашел!

– Товарищ полковник, разрешите пояснить… – предложил Киндинов.

– Попробуйте…

– Журналы хранятся в навесном шкафу возле дневального по учебному корпусу. Там две полки, обе разделены на ячейки, куда непосредственно и вставляются сами журналы вот в таких пеналах. – И лейтенант продемонстрировал офицерам свой. – Верхняя полка предназначена для хранения журналов первого батальона, на нижней – ячейки для второго, и под каждой, как и на пеналах, – повторяющиеся цифро-буквенные обозначения взводов.

– Чего вы нам тут лекцию, что Волга впадает в Каспийское море, устроили? – перебил Чердаков. – Всем и без того прекрасно известно! Я спрашиваю: ваш журнал где был?

– Николай Ярославович, да дайте же ему договорить! – окоротил подполковника Сергачев. – Товарищ лейтенант, продолжайте.

– Весь казус, товарищ полковник, здесь в том, что ранее в нашей роте имелось всего четыре взвода. Пятый же санкционировали позднее, и на должность его командира как раз был назначен ваш покорный слуга. Но, поскольку за ячейкой с цифрами «пятьдесят четыре» – пятая рота, четвертый взвод – на полке второго батальона сразу следовала ячейка «шестьдесят один» – шестая рота, первый взвод, – а далее шли номера с шестьдесят второго по шестьдесят шестой, то, чтобы не перенумеровывать их все, пошли по наиболее дешевому пути. А именно; цифрами «пятьдесят пять» обозначили безномерную, запасную ячейку, которая имелась только в верхнем ряду, после занятой тридцать пятой – третья рота, пятый взвод.

– Ну, я же то самое и говорю: журнал пятьдесят четвертого взвода на месте, а за ним сразу шестьдесят первый стоял, так тогда пятьдесят пятый где был спрятан? – недоуменно буркнул так ничего и не понявший «зампоуч».

– Ни рыба ни мясо, ни кафтан ни ряса, – прошептал на ухо капитану Ляльеву сидящий рядом с ним майор Пекарин.

А полковник Сергачев спрятал в густые усы лукавую улыбку и скомандовал:

– Капитан Равчук! После совещания объясните подполковнику Чердакову особенности размещения журнала пятьдесят пятого учебного взвода. И непременно покажите на месте, практически. Равчук, Киндинов – по местам! Не будем больше терять времени. Помощник по строевой, вам слово!

– Есть! – Мелковатый подполковник Груздяков быстренько прошел к трибуне и зачастил: – Анализ несения караульной службы за неделю показал, что…

В тот день, после завершения ежедневной процедуры утреннего развода, два комбата и заместитель командира части по МТО подполковник Лысиков – мужчина могучий, с густейшей, но рано поседевшей шевелюрой – задержались посреди большого плаца: главный тыловик части основательно втолковывал собеседникам что-то про грядущие изменения формы одежды. А затем он, по натуре не чуждый шуток, и порой даже рискованных, вдруг приложил к губам кулак и дважды протяжно гукнул. После чего заявил:

– Ну, я пошел…

– Ты чего? Мозги под фуражкой выкипели? – недоуменно фыркнул комбат-один. (Меж собой все три подполковника панибратски обращались на «ты».)

– Не понял? – ехидно ухмыльнулся Лысиков. – Это же я, как тепловоз, обозначаю начало движения. Чух-чух-чух – и к учебному корпусу. Журнал пятьдесят пятого взвода разыскивать буду.

Комбаты от души расхохотались.

– А ведь он действительно Чердак и есть, – философски рассудил зам по МТО. – Неспроста же при рождении такой фамилией смысловой наградили. В голове-то, соответственно, темно: один только слабый лучик света через слуховое окно пробивается.

– Советую с такими шутками поосторожнее, – предупредил осмотрительный Булак. – По моим точным сведениям, у него тесть – вице-адмирал. В Москве, в Главном управлении ВМФ, сидит. И везет же некоторым не по уму!

Спустя еще неделю Чердаков вновь появился во взводе Киндинова – на сей раз на занятиях по строевой подготовке. Темой их тогда были «Повороты в движении».

Подполковник с достоинством принял от командира взвода стандартный рапорт – на таких-то занятиях такой-то учебный взвод – и отошел на несколько шагов: по-видимому, желая понаблюдать за ходом урока со стороны.

Голосовые команды для выполнения строевых приемов подавал сержант Шешеня, Киндинов же фиксировал четкость их исполнения, указывал на ошибку, если таковая имелась, порой требовал повтора действий. Подобное «разделение труда» проверяющему абсолютно не понравилось.

– Почему это вы, товарищ лейтенант, на замкомвзвода, по сути, занятие перевалили, а сами самоустранились от личного состава? – недовольно поинтересовался он.

– Без проблем, могу покомандовать и сам, – согласно кивнул Киндинов.

– А вы мне тут одолжения не делайте! – возмутился «зампоуч». – И вообще: надо еще убедиться, насколько профессионально вы сами… поворачиваетесь! Ну-ка, извольте принять строевую стойку!

И тут же, на глазах нездорово оживившихся подчиненных лейтенанта, принялся нещадно гонять его «направо», «налево» и «кругом – марш». Что являлось грубейшим нарушением армейской субординации: ну, раз захотелось большому начальнику взводного на практике проэкзаменовать, так уведи последнего с глаз подчиненных долой и тренируй, сколь душе угодно. Но вот так, при них, да еще и с неприкрытой неприязнью…

Однако на сей раз Киндинов в бутылку не полез, хотя и заметно нервничал. Это не замедлило сказаться на качестве его индивидуальной строевой подготовки: при исполнении одного из поворотов «кругом – марш», нечетко развернулся на носках и едва не потерял равновесия.

– Стой! – сразу же скомандовал ему Чердаков. И с удовлетворением язвительно протянул: – Ага-а! Элементарного приема продемонстрировать не в состоянии! Что и требовалось доказать… Ну, с практикой все ясно. Теперь проверим знание теории. Согласно строевому уставу, в армии всякое движение начинается с левой ноги. Но – на любое правило имеется и исключение. Какое? Вы это по должности знать обязаны.

Лейтенант серьезно задумался.

– Ну? – поторапливал его подполковник.

– Не знаю, – наконец пожал плечами Киндинов.

– Однако! – взвопил «зампоуч». – А как же вы тогда взвод водите?

– Куда? – не понял Марат.

– Да хоть куда. Так и быть, растолковываю популярно…

И Чердаков пояснил, а затем даже и лично продемонстрировал следующий строевой прием: он в роли командира взвода стоит лицом к колонне подчиненных, которым подается команда: «Шагом марш!» Колонна выполняет первый шаг, левой, а командир одновременно с этим делает первую часть поворота «кругом». Подчиненные осуществляют второй шаг, правой ногой. Заканчивая поворот, без промедления начинает движение вперед и сам командир, возглавляя колонну. Причем шагает тоже с правой, чтобы попасть в ногу с солдатами.

– Ну и какую я вам за столь «высокий» уровень занятия оценку поставить должен? – не без сарказма осведомился подполковник.

Лейтенант промолчал. На следующий день ему было объявлено новое взыскание: строгий выговор «за некачественную подготовку к занятиям и низкий личный уровень строевой подготовки».

– Курочка по зернышку клюет, да весь двор загадит, – пенял Киндинову позднее Пекарин. – По всему судя, озлобился «зампоуч» на тебя конкретно и надолго. Ведь талдычил тебе, талдычил: семью прикинь – однова отрежь. Почему не послушал? Не вник? Недоразмыслил? А теперь, через тебя, и меня шпыняют! Спрашивается, за что? Хэх! Одно слово: «пиджак»! Тьфу! Сгинь с глаз долой!

* * *

На последние числа сентября учебная часть традиционно запланировала сдачу зачетов по общевоинским уставам для всего личного состава ШМАСа. Начали, естественно, с офицерского звена. Но и здесь действовали поэтапно: в первый день, после обеда, проэкзаменовали управление (то есть штабистов и начальников служб), во второй день «пытали» взводных и ротных первого батальона, на третий – настала очередь второго.

Приемную комиссию бессменно возглавлял подполковник Чердаков. Ассистировали ему капитан Равчук, непосредственно ведущий записи результатов сдачи и, поочередно, помощник командира части по строевой – при сдаче зачета управленцами, затем комбат-один, а на заключительном этапе – комбат-два.

По опыту предыдущих лет было известно, что практичнее всего, дабы не срывать учебный процесс в части в целом, проверочное испытание осуществляют по отдельным подразделениям. Итак, сначала вызывался командир одной из рот вместе с двумя заместителями, а уж когда руководящее трио «отстреляется» – субординацию следует чтить и соблюдать, – в аудиторию запускали командиров взводов.

Так, без особых проблем, были проэкзаменованы офицеры четвертой роты, наступила очередь пятой. Лейтенанта Киндинова Чердаков пожелал опрашивать последним из подразделения, причем на опросе присутствовал непосредственный начальник Марата. Впрочем, поскольку в саму комиссию ротный не входил, то и права оценочного голоса не имел.

Вопрос-зачин во всех билетах ставился одинаково: «должностные обязанности».

– Командир взвода (группы, башни) в мирное и военное время отвечает, – уверенно, почти цитируя уставные строки, начал лейтенант, – за постоянную готовность взвода и успешное выполнение им задач; за боевую подготовку, воспитание, воинскую дисциплину и морально-психологическое состояние личного состава. Также за поддержание внутреннего порядка, состояние и сохранность вооружения, военной техники и другого имущества взвода. Он подчиняется командиру роты и является прямым начальником всего личного состава взвода…

– Неплохо, неплохо, – оценил Чердаков, сверявшийся с книжным текстом. – Правда, забыли еще упомянуть про безопасность военной службы, да и задачи взвод выполняет не простые, а именно боевые. Ну, пусть, не столь важно.

– Продолжайте…

«По раскрытой книге и любой – герой, – мрачно усмехнулся про себя ротный. – Немудрено жить издеваючись, а мудрено жить измогаючись». – Но вслух пока и словом не обмолвился.

Расправившись с «ответственностью», Киндинов принялся перечислять многочисленные, вменяемые ему Уставом внутренней службы (УВС), обязанности.

– Достаточно, – вскоре прервал его Чердаков. – Вижу: знаете. Давайте второй вопрос.

– «Какие помещения должны быть предусмотрены для размещения роты», – прочел Киндинов. И опять знающе зачастил: – Спальное помещение, канцелярия, комната информации и досуга, комната для хранения оружия. Также комната или место для чистки оружия, аналогично – для спортивных занятий, для курения и чистки обуви. Бытовка, каптерка, сушилка, умывальная, душевая… и туалет. Вроде все.

– Не «бытовка» и «каптерка», а комната бытового обслуживания и кладовая для хранения имущества роты и личных вещей, – уточнил «зампоуч». – Нечего, понимаешь, на зачете солдатским сленгом изъясняться.

Тут уж не только ротный, но и комбат мысленно попеняли придире. Хотя формально – ничего не скажешь, прав.

– Ладно, вопрос детский, и особого ума здесь не надо, – продолжил председатель комиссии. – А вот как насчет небольшого уточнения? Казарменное помещение, как правило, имеет подвал и – обязательно – чердак. Содержать что-либо из имущества и там, и там воспрещается правилами пожарной безопасности – читай приложение номер пять к УВС. За единственным исключением: в чердачном помещении разрешено хранить… что?

Лейтенант усиленно наморщил лоб.

– Не знаю, – честно признался он, чувствуя, что молчание затягивается.

– Плохо! – назидательно воздел указательный палец ввысь Чердаков. – Именно там в теплое время года, за временной невостребованностью, определено хранить вторые, зимние оконные рамы.

– Товарищ подполковник, но он же все-таки не старшина роты, – осторожно возразил Пекарин. – Это скорее по его и моей части. Да и вообще: у нас, в новой казарме, оконные переплеты не вынимаются совсем, весь год.

– И тем не менее желательно бы знать, – поучающее заявил «зампоуч». – Впрочем, пусть будет по-вашему. Какой там дальше вопрос?

– «Отдание воинской чести воинскими подразделениями», – зачитал Марат.

– Так. Время поджимает, давайте сузим рамки, – распорядился главный экзаменатор. – Ответьте только, в каком единственном случае подразделения не выполняют воинское приветствие, при нахождении вне помещения, и даже вне воинской части, в мирной обстановке, пусть бы им встретился сам министр обороны или – бери выше – Президент России?

Лейтенант вновь наморщил лоб. Командир роты и комбат задумались тоже. Минутное молчание – и подполковник вторично ткнул в потолок.

– Да элементарно же! Если упомянутые подразделения участвуют в похоронной процессии! Плохо! Следующий вопрос…

– «Что называется постом».

– Отвечайте.

– Постом называется все порученное для охраны и обороны часовому, а также место или участок местности, на котором он выполняет свои обязанности, – единым духом отчеканил Киндинов.

– Понятно. Ну, тоже из ряда элементарных. А вот вам известно, что на посту, как правило, имеется такой элемент его оборудования, как постовой гриб?

– Так точно, известно.

– С предназначением его тоже ясно: под крышей, на вбитый на столбе гриба гвоздь, при надобности вешают постовую одежду. Там же закрепляют и телефонный аппарат для связи с начальником караула. Но сейчас я о другом. В какой цвет этот гриб окрашивается?

– Ну… в гарнизонном карауле постовые грибы темно-зеленые.

– Ответ в корне неправилен.

– Да почему? Я точно в цвете уверен.

– Даю подсказку: в Уставе гарнизонной и караульной службы по поводу конкретики цвета гриба не напечатано ни слова.

– А… как же тогда? – недоуменно пожал плечами сбитый с толку лейтенант.

– Вот так же. УГ и КС на этот счет гласит: «…окрашивается под цвет охраняемого объекта или под цвет окружающей местности».

– Товарищ подполковник, ну это ведь в каком-то приложении значится, – рискнул вмешаться в явно пристрастный опрос комбат.

– Я не понял! – рявкнул Чердаков. – Уж кому-кому, а вам должно быть хорошо известно, что Устав гарнизонной и караульной службы до последней буквы писан солдатской кровью! Тут номер «от сих до сих» у вас не пройдет!

В аудитории воцарилась угнетающая тишина. Нарушила ее слегка скрипнувшая притворяемая дверь в коридор. Подполковник же, поразмышляв, задал экзаменуемому новый дополнительный вопрос:

– Я упоминал, что под гриб можно помещать постовую одежду. А что применяется в ее качестве?

– Зимой – валенки и тулуп, летом – плащ с капюшоном и непромокаемая обувь.

– Почти верно. Забыли только, что заменителем плаща может служить плащ-палатка. Ну, так и быть, простим. А вот в особых случаях, по личному указанию командующего военным округом, какой еще вид постовой одежды предусмотрен?

– Про это я никогда даже не слышал… – сразу сознался комвзвода.

– Значит, запоминайте. В таких особых случаях часовые могут нести службу в стальных шлемах и бронежилетах. Что ж, опять плохо. Давайте последний вопрос!

– «Взыскания, налагаемые на военнослужащих срочной службы».

– Внимательно слушаю… – И Чердаков вновь без зазрения совести зашелестел переворачиваемыми страницами сборника «Общевоинские уставы».

– Выговор, строгий выговор, предупреждение о неполном служебном соответствии, – воспрянул духом Киндинов. – Еще: снижение в воинской должности – если есть, конечно, куда снижать, досрочное увольнение в связи с невыполнением условий контракта, это для контрактников только… Ну и крайняя мера – дисциплинарный арест, когда военнослужащий содержится на гарнизонной гауптвахте… сейчас… вот! В условиях изоляции.

«А ведь мало у кого, даже из опытных взводных, так бы от зубов отскакивало. Прекрасная память!» – разом подумалось и Булаку, и Пекарину.

– Верно, – согласился главный экзаменатор. – Вот и давайте об этой крайней мере поговорим поподробнее. К кому из военнослужащих – имеются в виду не только солдаты-срочники, но возьмем шире – все погонные категории – ее запрещено применять?

– К офицерам, – сразу сказал Марат. Чуть подумал и дополнил: – И к тем, кто Военной присяги пока не принял.

– Пятьдесят процентов от полного ответа. Ну?

– …?

– Еще – к военнослужащим женского пола и также – к военнослужащим, не достигшим восемнадцатилетнего возраста.

– Как это? – не понял взводный. – До восемнадцати в армию не призывают.

– Узко мыслите! – торжествующе погрозил ему пальцем подполковник. – А как же курсанты военных училищ? Туда прием с семнадцати лет.

– Товарищ подполковник, но это же не наш профиль, – вновь попытался возразить командир роты. – И женщин аттестованных в нашем ШМАСе тоже не имеется.

– Не оправдание! – сердито отмел аргумент «снизу» Чердаков, а его палец при критичном высказывании взлетел к потолку особенно высоко.

Все помолчали. Затем комвзвода рискнул-таки доложить, что он ответ закончил.

– Очень плохо. Прямо никуда не годится, – резюмировал председатель комиссии. Члены ее скромно промолчали.

– А давайте-ка я вам еще вопросец задам. Самый элементарный, – наконец решил Чердаков.

По лицу Пекарина при этих словах скользнуло брезгливое выражение, да и Булак на миг скривился: уж больно люто, незавуалированно стремился завалить лейтенанта подполковник.

А тот без стеснения наседал:

– Ответьте, из каких элементов состоит Боевое знамя воинской части?

Впервые за все время зачета, зашкаливающего разумную грань, внешне отреагировал капитан Равчук: невольно хмыкнул и тут же сжал губы полоской. «Элементарный вопросец» только на первый взгляд казался простым.

– М-м-м… Сейчас-сейчас, – подбодрил сам себя Марат.

– Значит, к таковым элементам относятся: древко, само знамя – ну, в смысле, ткань…

– Отнюдь не «ткань», а полотнище. Двустороннее, с рисунком, с каймой, – быстро поправил «зампоуч», на сей раз демонстративно отложивший закрытый сборник «Общевоинские уставы».

– Да, конечно… И еще сверху на древко надевается наконечник…

– Неверно! – отрубил «зампоуч».

– Почему же? – недоумевающее вклинился Пекарин.

– Потому! Вот уж воистину: каков поп, таков и приход! Зарубите себе на носу! – Начальствующий перст чуть ли не утянул ввысь приподнявшееся на долю секунды в кресле, в унисон собственному указанию, руководящее тело. – Это в старой редакции устава наконечник был, а в новой он переименован в навершие! В виде прорезного копья с рельефным изображением… Ну? Какой фигуры? Отвечайте! Молчите? Конечно! Опять не в курсе! Да двуглавого орла! Кстати: для закрепления навершия на древке последнее имеет специальный выступ. Дальше!

– Да оно вроде бы и все… – облизнул пересохшие губы лейтенант.

– Что вы говорите? – сочувствующе поцокал языком Чердаков. – Вы даже и половины элементов не назвали! И не стыдно? Не знать, из чего состоит святыня? Да вам вообще в погонной структуре не место!

В который раз аудитория замерла. Дверь ее опять скрипнула. Пекарину, сидящему лицом к ней, удалось разглядеть командира шестой роты и одного из его замов, в свою очередь прибывших для сдачи зачета и томящихся в коридоре в тревожном ожидании, гадая, в чем задержка.

– Равчук! Быстро доложите, кто там чересчур любопытный окопался! А я накажу! – Капитан суетливо шмыгнул за дверь. Подполковник же снова перевел взгляд на Киндинова. Тоном ниже уточнил: – Итак, это весь ваш ответ?

– Вроде да…

– Тогда попрошу вашего самого пристального внимания! – И, приосанившись, принялся загибать пальцы левой руки пальцами правой: – Тесьма с кистями, изготавливается из серебристой ленты «галун» жаккардового плетения, с окантовкой черными и оранжевыми нитями…

– Извините, а это что за вид плетения такой? – поинтересовался Пекарин, надеясь посадить «зампоуча» в калошу и хоть немного сбить с него спесь. Однако тот весьма удивил присутствующих.

– Жаккардово плетение – крупноузорчатое, обеспечивающее особую прочность и длительную износостойкость ткани. Названо так по имени французского изобретателя специального ткацкого стана, «машины Жаккарда». Ему даже памятник в Лионе поставили, – тоном немыслимого превосходства разъяснил председатель комиссии и загнул второй палец. – Знаменная скоба – латунная табличка в форме разрезанного цилиндра, закрепляется вокруг древка, под нижним краем полотнища. На ней гравируется надпись: такая-то воинская часть, сформирована тогда-то, награды… Третье – латунный подток формы усеченного конуса со сплошным узким концом. Насаживается на древко снизу – с его помощью, при необходимости, знамя втыкают в землю. Четвертое – знаменные гвозди, которыми полотнище крепится к древку. Мелкий, но тоже элемент! Пятое – соединительная металлическая муфта, скручивающая две равных половины древка: для выдерживания последним ураганного ветра. И это еще не все! – потряс сжатым кулаком Чердаков. – В комплект с Боевым знаменем включен знаменный чехол – брезентовый, с разрезами на концах и продетым в них капроновым шнуром. А также панталер – перевязь знаменщика со специальным кожаным стаканом для ношения знамени. Добавьте еще две перевязи ассистентов знаменщика: тот же панталер, но без стакана. Последнее. Все металлические детали Боевого знамени покрыты натуральной позолотой…

Закончив лекцию, подполковник справился:

– Товарищ лейтенант, вам все ясно?

– Так точно!

– Мне тоже. За все время службы никогда не слышал ответа хуже вашего! «Ткань», «наконечник»… – передразнил он Киндинова. – Только еще и оставалось, как древко чем-то вроде слеги назвать! Все! Вы свободны! Командир роты – тоже! Пока сюда никого не запускать: мы посовещаемся…

Двумя голосами против одного комиссия приняла решение оценить ответ Марата «неудом».

Позднее Пекарин объяснил Киндинову:

– Мы с Булаком к командиру части пошли. За тебя, олуха, биться. Доказывать, что Чердаков на зачете себя предвзято вел. Ну, Сергачев, конечно, немедленно к себе Анюшкина выдернул. А тот, как только про знамя услышал – ну, что ты, из чего оно состоит, толком не назвал, моментально сторону «зампоуча» принял. Данное дело, мол, политическое. И если он – ты, стало быть, – даже этого не знает, то о чем дальше дискутировать? Двойки еще и многовато, следовало бы единицу влепить. Командир «неуд» и утвердил. Неделю срока тебе дали – и дальше на пересдачу.

Ротный пожевал губами и риторически вопросил:

– И вот за какие такие заслуги ты на мою голову свалился? Чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу. Одно слово: «пиджак»! – и демонстративно отвернулся к окну.

Строптивый подчиненный трудно промолчал – стоящий к нему спиной начальник не обратил внимания на его напряженно замершую фигуру, стиснутые зубы и натянувшуюся кожу на плитах рельефно выступивших острых скул, вмиг покрывшуюся густым румянцем…

* * *

По субботам учебные занятия в ШМАСе проводились только до обеда. Отпустив своих подчиненных на недолгий – перед приемом пищи – перекур, Киндинов направился в казарму, на ежедневное короткое совещание офицеров подразделения в конце рабочего дня.

В канцелярии мрачный Пекарин сразу объявил ему:

– Немедленно собери конспекты своих воинов и представь Равчуку для контрольной проверки. В понедельник, прямо с утра, назад получишь.

– А по какому предмету?

– Не понял, что ли? По всем! – раздраженно буркнул обычно сдержанный ротный и полез в сейф за сигаретами, к которым прибегал только в минуты сильного волнения или, напротив, великого удовольствия. Закурив и глубоко затянувшись, он с долей иронии пояснил: – Обкладывают тебя, мой бедный Марат, со всех сторон и конкретно. Даром, что ли, Равчуку на выходных в поте лица пахать приказано? Из чего следует, что команду «фас!» уже дали, осталось только технически жертву на клочки разорвать. Вот она, цена твоей никчемной жалобы!

Пекарин жадно затянулся и не спеша выпустил дым из сложенных колечком губ.

– Что смотришь невинными глазками? – все сильнее раздражался он. – Накосячил по-великому один, а в говно всю роту мордами макать будут! И, прогнозирую, долго!

– И что я, по-вашему, должен сейчас делать? – неожиданно огрызнулся Киндинов, лицо которого постепенно багровело.