Текст книги "Убить футболиста"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Хорошо, предположим, что я соглашусь. Только предположим. – Голос чиновника дрожал, былая уверенность исчезла без следа. – Однако где гарантия, что эта кассета единственная?

– Это вы у меня спрашиваете? – искренне удивился Кадилин. – А вы не посещайте сомнительных заведений, где в стены вмонтированы видеокамеры, и будете спать спокойно. Гарантий вам захотелось!

– И все же цена, которую ты заломил, слишком высока.

– Для водителя троллейбуса – пожалуй, но не для вас. Что, ваше кресло не стоит ста двух тысяч долларов? Низко же вы себя цените, Аркадий Петрович.

– Но эту кассету никто больше не видел?

– Поскольку хозяин коллекции передо мной не отчитывался, я могу ответить только за себя, – нет, – соврал Кадилин.

– Где я могу ее получить и когда?

– Да хоть сегодня. В час дня вас устроит?

– Где?

– Возле входа на ВВЦ. Я буду вас ждать с правой стороны, возле касс. Только сразу предупреждаю: приедете без денег – разговора не получится. Понятно?

– Конечно, – ответил чиновник и первым повесил трубку.

Кадилин последовал его примеру и тут же попал в объятия своих компаньонов, которые, не жалея эпитетов, принялись хвалить его за удачно проведенные переговоры. Затем все трое отправились к машине, чтобы по дороге к ВВЦ обсудить все детали предстоящего рандеву. Им казалось, что заветные доллары практически у них в кармане, и ничто не могло поколебать их в этой уверенности. Однако если бы они могли знать, что в это время делала их жертва, то их радость, возможно, была бы менее бурной. Тот же, набрав на своем телефоне какой-то номер, произнес в трубку всего лишь две фразы:

– Срочно зайди ко мне. У меня проблемы.

Приехав на Петровку, 38, Громов первым делом отправился в дежурную часть, чтобы в рабочей книге дежурного по городу отследить происшествия, случившиеся за два последних дня. Это заняло не так много времени, потому что бытовуха Громова не интересовала, а лишь криминальные разборки с применением огнестрельного оружия. Таковых набралось четыре эпизода, однако ни в одном из них в качестве пострадавших не фигурировали представители казанской преступной группировки. «Значит, «обратки» со стороны друзей Мудреца еще не было», – сделал вывод Громов и покинул дежурную часть.

В коридоре своего этажа его угораздило столкнуться с Петровичем, который, выходя из кабинета, едва не сбил сыщика с ног.

– Громов, черт, где ты ходишь? – с ходу взъелся шеф, сверля своего подчиненного глазами-буравчиками. – Вся Петровка на ушах стоит от твоих вчерашних приключений, а у меня на столе до сих пор нет твоего рапорта. Что за фигня?

– Петрович, ты же знаешь мою нелюбовь к писанине, – попробовал отбрыкаться от наезда своего начальника Громов. – Но даю слово – сегодня в течение дня обязательно сяду за рапорт.

Последняя фраза заставила шефа сменить гнев на милость, он улыбнулся и сказал:

– Ладно, верю. Вообще ты, Громов, – молоток. Маньяка, которого ты вчера захомутал, наши коллеги из «убойного» целый месяц поймать не могли. Кстати, яйца ты ему серьезно отбил. Небось специально?

– Так получилось, Петрович, – развел руками Громов. – Я-то метил по четвертой пуговице у него на рубашке, да в темноте не рассчитал. Вот прицел малость и сбился.

– Ничего себе малость – мужик до сих пор еще не оклемался.

– Что поделаешь – тяжела доля у маньяка. Вот и этот схлопотал производственную травму.

Петрович от души гоготнул над этой шуткой, после чего сказал:

– Ладно, ступай к себе, а то тебя Дробыш обыскался. И с рапортом не тяни.

Когда Громов подошел к своему кабинету и дернул за ручку двери, оказалось, что она закрыта. Это было странно, потому что, подходя к кабинету, он ясно слышал чьи-то шаги, доносившиеся изнутри. Значит, Дробыш был там. Закрывался же он в двух случаях: либо потому, что работал с материалами разработок (по инструкции о соблюдении режима секретности закрывать дверь на ключ в таких случаях было необходимо), либо по причине своих личных нужд. Громов решил, что скорее всего вероятен второй вариант. «Видимо, презервативы в новое место прячет», – догадался он и стукнул в дверь заранее условленным кодом. Через несколько секунд дверь отворилась.

– Ну ты и сучок, Громов! – со злостью в голосе произнес Дробыш, едва его сосед по кабинету ступил за порог. – Всучил мне вместо порнухи какую-то индийскую лабуду.

– Я всучил? – искренне удивился Громов. – А может быть, Смычков? Это же он ее с «Горбушки» приволок. С ним и разбирайся.

– А деньги с кого мне востребовать? Я ведь тебе за нее заплатил.

– Во-первых, тридцатка из этого полтинника – твой долг мне. А двадцатку мне пришлось отдать Смычкову, за кассету. В другой раз будешь знать, кого разыгрывать. Как говорится, не умеешь – не берись.

С этими словами Громов прошел к своему столу и, подмигнув суровой индийской премьерше, взиравшей на него со стены, опустился на стул. Наблюдая оттуда за тем, как Дробыш продолжает на него дуться, он произнес:

– И вообще, Леха, хочу тебе заметить, что ты натура неблагодарная. Обижаешься на меня за то, что я вместо порнухи подсунул тебе кассету с чистым и светлым фильмом о любви. Да там одни песни чего стоят.

И Громов, подражая услышанной им еще в глубоком детстве песне из популярного индийского фильма, пропел:

– Аварая-я-я. Если хочешь, могу дать слова списать.

Ария, с неподдельным воодушевлением пропетая Громовым, растопила Лехину душу, и он, улыбнувшись, сказал:

– Просто нехорошо получилось. Я жене такое про эту кассету расписал, что у нее среди ночи глаза разгорелись. А там такой облом.

– Подумаешь, трагедия. Облом на кассете ты с лихвой компенсировал в гостинице. Кто, как не я, взял тебя вчера вечером в общество путан? И ты за бесплатно увидел сеанс орального секса с расстояния всего в семь-восемь шагов. Разве может сравниться живое действо с записанным на пленке?

– За увиденное в гостинице – спасибо. – Дробыш почтительно склонил голову перед собеседником. – Однако вспомни, что было потом, после гостиницы. Ты завез меня к черту на кулички и заставил общаться с каким-то реликтовым маньяком. У меня после встречи с ним всякая потенция пропала. Я-то думал – приеду домой, включу твою кассету и верну утраченное. А там еще один облом.

– Леша, не надо ля-ля, – небрежно отмахнулся от коллеги Громов. – За твою потенцию я спокоен на все сто. Общение с маньяком, конечно, штука неприятная, однако ножиком своим он тыкал не в тебя, а и меня. И волноваться за свою потенцию должен я. Но я как раз не жалуюсь. Так что кончай размазывать сопли по шоколаду и переходи к теме служебной деятельности. Что-нибудь новое о пальчиках жмурика с «Киевской» есть?

– Есть, – коротко ответил Дробыш, заставив тем самым сердце Громова счастливо екнуть в груди.

Однако излагать подробности Дробыш не спешил, явно пытаясь таким образом компенсировать свое недавнее унижение перед коллегой. Ему хотелось, чтобы тот вдоволь помучился, находясь в неведении.

– Будешь молчать – я в тебя книгой захреначу, – не выдержал наконец Громов и действительно протянул руку к увесистому тому Уголовного кодекса России, лежавшему у него на столе.

– Все понял, излагаю, – замахал руками Дробыш, которому до этого неоднократно приходилось убеждаться в том, что все свои угрозы его коллега обычно выполняет. – В общем, этот парень давно числится в нашей картотеке. Это – некто Мякотин Олег Евгеньевич, 1972 года рождения, уроженец небольшого городка в Западной Сибири. В свое время учился в институте физкультуры в Новокузнецке, но затем бросил его и перебрался в Москву. В наше поле зрения попал в январе 1993 года, когда был осужден на два года за хулиганство. Отсидев свое, судя по всему, вновь вернулся в Москву. Какого рожна он оказался на квартире у Яши-инвалида, пока не ясно.

– Это тебе не ясно, – поправил его Громов.

– А тебе, значит, ясно? Конечно, ты ведь до сих пор уверен, что он искал этого спортсмена. А вдруг ты ошибаешься? Я лично продолжаю думать, что серьезных доказательств того, что сибиряк приходил к инвалиду по душу твоего спортсмена, нет. Может быть, у них с Яшей были какие-то свои дела? И в этом случае твоя версия уведет нас в другую сторону.

– А ты по-прежнему хочешь свернуть к казанским? – спросил Громов. – Говорю тебе, не было у них никакого резона убивать Мудреца. Им бы сейчас со своими проблемами как-то разобраться, а не вешать на себя такую головную боль, как убийство вора в законе. И потом – два дня с момента убийства прошло, а «обратки» со стороны коллег Леонова нет. Значит, и они не лажанулись и в подброшенный трупешник не поверили.

– Ну, это еще ни о чем не говорит. Все-таки два дня – срок не такой большой, – продолжал возражать Дробыш, но в его голосе уже не слышалось былой уверенности.

После этого в кабинете повисла пауза, которую первым нарушил Дробыш.

– Что будем делать теперь? – спросил он коллегу.

– Жить и работать, как завещал великий Ленин, – сострил Громов. – Надо пробивать этого сибиряка дальше. Зайди к коллегам из отдела «А» и проверь – не стоит ли он у них на оперативном учете. А я пока с одним человечком встречусь и кое о чем его расспрошу.

Человеком, о котором говорил Громов, был его секретный агент «Стрела». В миру это был трижды судимый вор-рецидивист Коровянский Евгений Игнатьевич, 1954 года рождения, уроженец города Москвы. Работать на МУР он начал еще в середине восьмидесятых и за это время сменил нескольких хозяев. С Громовым судьба свела его несколько лет назад при следующих обстоятельствах. В начале девяностых, когда в МУРе были не самые лучшие времена, прежний хозяин «Стрелы» бросил его на произвол судьбы, и Коровянский на несколько лет исчез из поля зрения органов. Однако, когда он вновь дал знать о себе, его прежнего хозяина уже не было в живых – он погиб во время одной из операций, обезвреживая особо опасного преступника, и личное дело агента перекочевало в руки Громова. В отменных профессиональных качествах своего нового источника тому удалось убедиться довольно скоро – именно благодаря информации, добытой Коровянским, Громов с коллегами в короткие сроки раскрыл убийство известного банкира Линариса.

Встречи Громова со «Стрелой» каждый раз проходили в разных местах и всегда сопровождались соответствующими мерами предосторожности. Среди этих мест неоднократно фигурировали безлюдные аллеи парков, выселенные дома и гостиничные номера. Однако на этот раз Коровянский выбрал для встречи неожиданное место – свою голубятню в Черкизово. На удивленную реплику Громова: «Почему вдруг там?» – Коровянский ответил весьма убедительно:

– Меня два дня не было в городе. А голуби, как люди, – тоже скучают.

Любой другой человек мог отнестись к подобному доводу как к причуде, но только не Громов. За несколько лет знакомства он успел достаточно изучить характер агента и научился с пониманием относиться к его увлечению. Коровянский это ценил, что придавало их отношениям дополнительную прочность.

Учитывая, что однажды Громову уже доводилось посещать голубятню, найти ее вновь не составило для него особого труда. Припарковав машину на соседней улице, он дворами дошел до голубятни и, удостоверившись в наличии условного знака – вывешенного из-за решетки на короткой палке белого платка, означавшего «добро» на встречу, поднялся по деревянной лестнице наверх.

Коровянский сидел на небольшой скамеечке с зажатым в ладонях голубем. Увидев гостя, он освободил ему место на скамейке рядом с собой и кивком головы предложил присесть.

– Познакомься, Громов, – моя любимая голубка, – произнес Коровянский, показывая сыщику птицу. – Была еще одна любимица, но ее вчера сокол забил.

– Откуда здесь соколы? – удивился Громов.

– На Лосином Острове соколиный клуб работает, вот оттуда они к нам и залетают. Я Пашке – пацану, которому в свое отсутствие голубятню оставил, – уезжая, сказал: «Смотри, гаденыш, головой за моих голубок отвечаешь». А он не уберег. Правда, двух почтарей чешских поймал, но разве они могут заменить мне голубку? Знаешь, какая у нее любовь была с одним из моих русских почтовых? А спаривать их нельзя – голубка-то крестовая – дворняжка получится. Я ее и отсаживал от него, и домой забирал – все впустую. И вот на те – погибла. Теперь он без нее совсем затоскует.

Произнеся этот грустный монолог, Коровянский поднялся с лавки и отнес птицу в клетку. Вернувшись назад, он присел на прежнее место и спросил:

– Ты заметил, Громов, что в Москве стало меньше голубей?

– Разве? – удивился Громов. – Интересно, почему? Соколы виноваты?

– Если бы это сделали соколы, было бы не так обидно. Природа, как известно, пустоты не терпит. А здесь наш брат человек постарался. Есть целые группы мошенников, которые лазают по московским чердакам, собирают голубиные яйца и затем продают их как перепелиные.

– Разве их яйца похожи на голубиные?

– По форме – да. А внешний вид они с помощью краски изменяют. Методом набрызга. Вот, смотри. – Коровянский нагнулся и достал из-под лавки небольшую картонную коробку с красивой этикеткой, на которой крупными буквами была выведена надпись: «Яйца перепелиные». Коровянский приподнял крышку и Громов увидел внутри коробки ровно уложенные в ряд яйца.

– Эти гады так наловчились их красить, что даже опытный голубятник с первого взгляда не определит подделку, – продолжил свою речь Коровянский. – Это можно сделать, только бросив яйцо в кипяток, – если вода окрасится, значит, перед тобой фальшак. Как этот. – И он продемонстрировал одно из яиц, которое по цвету отличалось от своих собратьев.

– Но какая выгода подделывать одни яйца под другие? – спросил Громов.

– Дело в том, что перепелиные яйца, в отличие от голубиных, очень полезны для здоровья – хорошо лечат язву, анемию, помогают от высокого давления, поэтому и цена на них соответствующая. – Положив яйцо в коробку, Коровянский вновь отправил ее под лавку, после чего мрачно резюмировал: – Правильно в песне Танича поется: «Птицы в клетке, а на воле – воронье».

– Танич знает, что пишет, как-никак сам сидел, – согласился со своим собеседником Громов. – Кстати, о воронье. В твое отсутствие кто-то из снайперской винтовки смертельно клюнул вора в законе Леонова. Слышал об этом?

– Еще бы, – согласно кивнул головой Коровянский.

– Ну и какие мысли на этот счет?

– Мыслей много, но какая из них верная, сказать трудно, – пожал плечами Коровянский. – Братва до сих пор пока не определилась, на кого эту мокруху повесить.

– А как же казанские? Ведь труп одного из их киллеров нашли недалеко от места убийства?

– Туфта все это, – небрежно махнул рукой Коровянский. – Кого такой дешевкой купить хотели, до сих пор понять не могу. Вас, ментов, что ли?

– Положим, я на нее как раз не купился, – внес необходимую поправку в рассуждения собеседника Громов.

– Так то – ты. Но среди вашего брата сегодня столько дебилов развелось, что просто диву даешься. В былые годы такого не было.

– Что поделаешь, Женя, мельчает народ. Однако и ваш брат уголовник не тот нынче пошел, коли таких людей, как Мудрец, отстреливает. Кто же у вас за порядком приглядывать будет?

– Не сыпь соль на рану Громов. Сам поражаюсь тому, что происходит. Молодняк прет наглый, ни с какими законами не считается. Да и воры многие совсем совесть потеряли. За бабки мать родную продадут. Мудрец таким не был.

– Согласен, хотя идеализировать его не буду, – возразил Громов. – Но мы отвлеклись. По-твоему, кому выгодно было его убрать? Много таких было?

– Не очень. Мудрец ведь умный был и конфликтов старался избегать.

– Женя, ты меня поражаешь. Что значит жить без конфликтов в наше конфликтное время? К тому же шибко умных людей везде не любят. Классику помнишь – «Горе от ума»? Даже у нас в МУРе к ним относятся настороженно. Разве у вас не так?

– Так. Однако Мудреца уважали без понтов. Завтра будут похороны на Ваганьке – увидишь, сколько народу со всех концов съедется. А знаешь почему? В нем стержень был. Он никогда не шел против своих принципов. Взять хотя бы тот же общак. Не счесть воров, держателей общака, которые используют их в личных целях – профукивают в казино, на бабах и так далее. Мудрец же ни копейки на личные нужды не взял. Говорил: «В первую очередь – грев для зоны». Ты видел квартиру, в которой он жил? Вполне обычная «трешка».

– Женя, о личных качествах господина Леонова я наслышан достаточно, – перебил страстную речь собеседника Громов. – Меня занимает другое – кто его грохнул. Вот ты упомянул про общак, который он держал и за которым жестко следил. Разве за это его не могли «заказать»?

– Не думаю. Ни с одним из воров у Мудреца серьезных конфликтов не было.

– Разве? А с кавказскими?

– Вспомнил! Когда это было – год назад. За это время столько воды утекло. Говорю тебе – с ворами у Мудреца не было конфликтов, из-за которых ему могли намазать лоб зеленкой.

– Тогда с кем были?

– В основном с молодняком. Причем сам он никогда этого не скрывал. Ты – знаешь, какую книгу он читал незадолго до смерти?

– Какую? Ленин, том пятьдесят второй?

– Сам ты – Ленин. Про американскую мафию.

– А ты откуда знаешь?

– Я был у него дома месяц назад и увидел ее на его ночном столике. Спрашивать у него я ничего не стал, но то место, где он закладку оставил, открыл. А там сплошные подчеркивания. Запомнил я страницу, и на следующий день – в книжный магазин. Купил такую же книгу и дома стал читать. Так знаешь, какие места он на той странице выделил? Про зипсов. Знаешь, кто это такие?

Громов пожал плечами.

– Это молодые мафиози из Сицилии, которых старые боссы мафии выписывают для своих нужд в Америку. А началось это в середине семидесятых, когда старики столкнулись с серьезной проблемой – появлением в мафии так называемых «уайз гайз», или «умников». Этот молодняк, сплошь состоящий из уроженцев Штатов, ни во что не ставил стариков мафиози и стал теснить их в криминальном бизнесе. Благодаря «умникам» мафия стала разлагаться изнутри, ведь молодняк не подчинялся никаким законам, в грош не ставил те традиции и нравы, которые десятилетиями складывались внутри мафии. Кроме этого, многие из «умников» охотно становились стукачами у ментов, вернее у копов.

Поначалу старики мафиози думали справиться с ними своими силами, однако вскоре поняли, что дело – вилы. И тогда кто-то из них предложил: надо стравить «умников» с молодняком из Сицилии. Это был гениальный ход. Почему? Во-первых, сицилийцы патриархальны и ради своего хозяина готовы пойти на все, а во-вторых, в отличие от «умников», никто из них не был засвечен полицией. В итоге зипсы стали постепенно отвоевывать у «умников» их позиции – сначала взяли на себя уличные разборки, затем перешли к более серьезным делам – угон тачек, вымогательство, рэкет, «заказуха» и так далее. Старики не могли на них нарадоваться, потому что эти молодые «итальянос» выполняли любые их приказы, были покладисты и учтивы. К тому же они очень дешево обходились своим хозяевам. Однако так было лишь до поры до времени.

Когда зипсы вкусили власти и денег, их поведение резко изменилось. Им захотелось большего и они стали теснить не только «умников», но и самих стариков. В итоге те взвыли, но теперь уже от тех, на кого совсем недавно молились. Они внезапно поняли, что времена изменились и даже молодежь, рожденная на Сицилии, не застрахована от порчи.

– Каково же резюме у твоего рассказа? – после того как Коровянский замолчал, спросил Громов.

– Резюме простое: нас ожидает то же самое.

– Не нас, а вас, – поправил его Громов. – У нас в МУРе никаких зипсов нет, только чипсы иногда сотрудники приносят.

– Неуместная шутка, Громов. Когда в начале девяностых в криминал попер молодняк с одной извилиной в башке, взвыли все – и в зоне, и в МУРе, везде. Я не прав?

Громов предпочел не отвечать на этот вопрос, однако по его обескураженному лицу было видно, что с выводом Коровянского он согласен.

– Однако хорошо бы вновь вернуться к главной теме нашего разговора – к покойному Мудрецу, – вновь напомнил собеседнику цель своего прихода Громов.

– А мы никуда от этой темы и не уходили. Я ведь почему вспомнил про книгу, которую он читал? Потому что его эта проблема с молодняком сильно доставала. Он еще год назад встречался с несколькими крупными авторитетами, которые перетягивали в Москву боевиков из провинции, и предупреждал их о возможных последствиях таких действий. Говорил им: «Братва, сегодня эти пацаны работают на вас, однако, как только встанут на ноги, вас же и замочат». С тем же Сильвестром что стало? Поднял курганских, а они же его потом и грохнули.

– Ты хочешь сказать, что и Мудреца кто-то из них замочил? – удивленно спросил Громов.

– Вполне вероятно.

– Кто именно?

– Если бы я знал, – развел руками Коровянский. – У меня же за душой одни лишь догадки.

– Так поделись ими со мной. Я ведь к тебе за этим и пришел. Итак – кто?

Однако Коровянский ответил не сразу. Попросив Громова подождать, он ушел к своим голубям, чтобы дать им корма. Через несколько минут он вернулся и, присев на лавку, как ни в чем не бывало продолжил прерванный разговор:

– Я грешу на двоих: Тимошу и Севу Шумского.

– Причины?

– Разные. К примеру, Тимошу воры короновать собирались, а Мудрец это дело зарубил. Сказал: рано еще парню в законниках ходить, пусть поумнеет. Кому такое понравится?

– Резонно. А Шумский какой зуб на него имел?

– Я думаю, что с ним они могли из-за наркотиков схлестнуться. Ты про Мейера Лански слышал? – задал неожиданный вопрос Коровянский.

– Еще бы – гений американской мафии! – не ударил лицом в грязь Громов. – Только при чем он здесь?

– При том. Я в той же книжке про мафию вычитал одну интересную деталь из его биографии. Оказывается, он еще в молодости влюбился в проститутку, которую у него на глазах убили местные братки. И он с тех пор дал себе слово никогда ни в каком виде не иметь дело с проституцией. И слово свое сдержал – даже став боссом мафии, никогда не зарился на доходы проституток. Так вот, и у Мудреца тоже было свое табу – он старался не иметь дело с наркотиками. Ты ведь слышал, что его пятнадцатилетний племянник пять лет назад обкололся и сиганул с двенадцатого этажа? Мудреца с тех пор на этом деле и заклинило. А Шумский собирался завалить Москву самой дешевой «дурью». Зная о том, как Мудрец на это среагирует, он вполне мог дать отмашку своим зипсам.

– Каким зипсам? – удивился Громов.

– Я же говорю – своим. На Шумского работает целая команда молодых бойцов родом из Сибири. Он их специально в Москву перетащил для разовых акций. Кстати, и Мудрец об этом знал. Ты в Сибири был когда-нибудь?

– К сожалению, нет.

– А я там сидел. В тех краях многие города окружают лагеря, тюрьмы и поселения. Тамошний молодняк с детства не в войну играет, а в ментов и зеков. Помню, однажды иду по городу и вижу: в песочнице детишки строят из песка не куличики, а зону – с бараками, вышками, колючей проволокой. Рядом сидит седой дедушка и консультирует мелюзгу: «Сынок, вот тут неправильно – здесь КПП должен стоять, а тут – запретная зона». Поэтому тамошняя молодежь к блатной романтике, как нигде, адаптирована. Однако пацаны там разные, но Шумский себе специально самых отмороженных выписал. Для них человека грохнуть, что высморкаться – сделают и не заметят.

В этот момент на лестнице послышались чьи-то шаги. Коровянский сделал жест рукой и показал Громову, куда надо спрятаться – в небольшой закуток в глубине голубятни. Сам же отправился встречать нежданного гостя. Как оказалось, это был соседский парнишка Пашка, который принес Коровянскому корм для голубей. Передав его хозяину, пацан ушел, даже не заглянув внутрь. Едва его шаги на лестнице стихли, Громов вышел из своего убежища. Коровянский стоял у небольшого шкафчика и аккуратно складывал туда пакеты с кормом.

– Много жрут твои питомцы? – спросил Громов.

– Много: две литровые банки в день. А корм нынче стоит недешево.

– А сами голуби дорогие?

– Всякие есть. Самый дешевый обошелся мне в тридцатку. Но я знаю одного «нового русского», у которого есть голубь за шестьдесят тысяч баксов.

– А отдача?

– Материальная, что ли? Никакой. Только одна радость. К тому же голуби хорошо снимают стрессы, давление. Актера Павлова знаешь? Ну, он еще бандита играл в «Адъютанте его превосходительства»? Так вот, он голубятню держит на крыше Малого театра, в котором играет. По его мнению, души умерших актеров, игравших когда-то в театре, переселились в его голубей. Красивая теория.

Кстати, и Мудрец голубей тоже очень любил. Знаешь, какую фразу из Библии он часто повторял? «Будьте мудры, как змеи, и просты, как голуби». Может быть, и его душа теперь переселилась в какую-нибудь из этих птиц – в монаха или пермяка? Как думаешь?

Громов ничего не ответил – его голова в этот момент была занята совсем другими мыслями.