Текст книги "История Фридриха Великого"

Автор книги: Федор Кони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

   С другой стороны, хитрый агент кардинала Флери, граф Шетарди, через лейб-медика Лестока возбуждал Елизавету Петровну к объявлению своих прав на русский престол. Настоятельное убеждение правительницы, чтобы Елизавета вышла замуж за одного из мелких германских владетелей, было перетолковано царевне в дурную сторону: ее убедили, что это насильственная мера удалит ее навсегда из России. Елизавета, которая равнодушно смотрела на свои царственные права, вступилась за личную свою свободу, и в ночь на 25-е ноября 1741 года она при помощи камер-юнкера Воронцова и Преображенского полка прочно воссела на престол великого своего родителя.

   Дела России приняли другой вид. Франция торжествовала, и Фридриху, стало быть, со стороны России больше нечего было опасаться.

   Но в то же время, как маркиз Ботта действовал на Россию в пользу Австрии, Мария-Терезия старалась вооружить против Фридриха папу и через него подействовать на прочие католические державы. К успеху такого намерения подал повод сам Фридрих. Узнав об утесненном состоянии протестантов в Силезии и о недос-{127}татке священнослужителей, он отправил туда до тридцати протестантских пасторов, все людей избранных. С одной стороны, он тем пособлял нуждам края, с другой – имел в виду и политическую цель. Через этих людей, которые могли иметь нравственное влияние на народ и все были ему преданы душой и телом, он хотел расположить умы в свою пользу. Тотчас было о том донесено папе, в преувеличенном виде, с опасениями, что Фридрих намерен ввести Лютерово учение во всех покоренных им землях. Папа, в ужасе, разослал воззвания ко всем католическим дворам об уничтожении "еретического маркграфа Бранденбургского".

   Фридрих принял деятельные меры против этого воззвания: он обнародовал манифест, которым объявлял полную веротерпимость во всем своем государстве и, в особенности, в Силезии, где обещал каждого защищать в правах его церкви. Этот манифест успокоил обнаружившееся было волнение, и воззвание папы осталось гласом вопиющего в пустыне.

   С первыми лучами весны начались военные действия в Силезии. Мария-Терезия поручила главное начальство над войсками фельдмаршалу графу Нейпергу, воину, поседевшему в школе принца Евгения. Сборное место австрийской армии находилось при Ольмюце; оттуда Нейперг намерен был идти в Верхнюю Силезию, для прикрытия Нейсе, а часть своих войск отправил для ограждения графства Глацкого.

   Фридрих также отправился в Силезию. До начала войны он хотел еще осмотреть свое войско, стоявшее на зимних квартирах, и собрать подробные сведения о положении страны и местностях. В эту рекогносцировку пустился он с незначительной свитой. Около горной цепи, отделяющей Силезию от графства Глацкого, он было дорого поплатился за свою отвагу. Несколько раз австрийские гусары прорывались за прусские кордоны и делали неожиданные нападения на аванпосты. Теперь, узнав от лазутчиков, что сам король объезжает передовые отряды, они решили захватить Фридриха в плен, во что бы то ни стало, и тем задушить войну в самом ее зародыше. По счастью, вместо королевской свиты, они напали на эскадрон прусских драгун. Завязался отчаянный бой. Фридрих, услышав перестрелку, наскоро собрал горсть солдат и поспешил на помощь драгунам, но опоздал, и сам вынужден был, после отчаянного сопротивления, спасаться бегством. Судьба, видимо, его хранила: из всей свиты уцелел только один его адъютант, Глазенап. {128} Оба кинулись на проселочную дорогу, но след их, несмотря на всю быстроту коней, не мог скрыться от взора неприятелей. В величайшем беспорядке достигли они до ворот великолепного монастыря Каменца, на берегах реки Нейсе. Фридрих объявил желание видеть настоятеля и был впущен. Настоятель, почтенный старик, аббат Стуше, с одной из монастырских башен видел происходившую невдалеке от обители резню и тотчас догадался, по расстроенному виду и по следам крови на мундире Фридриха, что гость его беглец. Он принял его ласково и повел в свою келью. Вскоре один из послушников таинственно вызвал аббата из комнаты и сообщил, что отряд австрийцев устремляется на монастырь. Стуше на минуту задумался и тотчас потом отдал свои приказания послушнику. Вдруг, совсем не в обычное время, монастырские колокола ударили к вечерней молитве. Изумленные монахи поспешили в храм. Церковь блистала всеми огнями, как в праздничный день, орган загремел, на хорах раздались торжественные гимны. Никто не понимал, что означает такое неожиданное молебствие. Но общее изумление еще более увеличилось, когда перед престолом, возле старого аббата, появился новый священнослужитель, монах, никому не знакомый, который помогал настоятелю в отправлении божественной службы. Вдруг двери храма с шумом растворились, и восемь-десять человек гусар вошли в церковь с обнаженными саблями. Но вид торжественной службы поразил их и остановил у порога: как ревностные католики, они преклонили колена, положили оружие и, приняв благословение аббата, тихо вышли из храма. Между тем весь монастырь был обшарен их товарищами. Глазенап попался в плен, но Фридриха нигде не могли отыскать и решились преследовать по всем тропинкам и дорогам, ведущим от монастыря. По окончании молебствия аббат возгласил ектинию о здравии и счастии монарха.

   – Братия, – сказал он потом, обращаясь к монахам, – мы недаром молили Господа! Судьбы его непреложны и милосердие велико! Воздадим ему благодарение на коленах: он помог нам спасти короля!

   Все глаза обратились на незнакомца – по лицу его катились слезы, он преклонил колено пред почтенным старцем и принял его благословение. Это был сам Фридрих.

   Впоследствии Фридрих часто посещал монастырь Каменец, одарил его богатыми вкладами и по смерти аббата Стуше устано-{129}вил там ежегодную панихиду в день его кончины, а новому настоятелю предписал с каждым из умирающих в монастыре монахов посылать от него поклон к Стуше.

   Смотр войск убедил Фридриха, что его солдаты полны отваги и нетерпения сразиться с неприятелем. Король начал составлять план будущих действий вместе с графом Шверином, который так хорошо изучил военное искусство в Нидерландах, под руководством Мальборо и принца Евгения.

   По совету Леопольда Дессауского Фридрих решился на штурм крепости Глогау. В ночь на 9-е марта приступ начался с пяти различных точек в одно и то же время. Ко второму часу пруссаки овладели крепостью и городом, но ни один дом не был разграблен, ни один гражданин не претерпел обиды: строгая дисциплина господствовала в армии Фридриха, который за это раздавал солдатам значительные суммы денег и всевозможные награды.

   Наконец Фридрих узнал, что Нейперг ведет свою армию к Нейсе. Надлежало помешать этому движению, потому что крепость Нейсе составляла один из главных опорных пунктов прусского войска. Предположено было, чтобы Фридрих и Шверин, который прикрывал Верхнюю Силезию, двинулись в одно время и соединились в Нейстаде при Егерндорфе. Осада Брига была снята, потому что Фридрих хотел сосредоточить все свои силы. До пруссаков доходили самые неверные сведения о расположении и направлении австрийской армии, так что они вынуждены были беспрестанно менять свой маршрут. Восьмого апреля, при переходе через реку Нейсе, близ Михелау, Фридрих наткнулся на передовой отряд австрийских гусар. Завязался бой, пруссаки остались победителями и захватили сорок пленных. От них узнали достоверно, что австрийская армия на подходе к Олау, где находился главный магазин и вся запасная артиллерия Фридриха. Медлить было невозможно, надлежало вступить в бой решительный, отчаянный. К несчастью пруссаков, на следующий день пошел такой сильный снег с вьюгой, что невозможно было различить предмет на расстоянии трех шагов. Через лазутчиков успели, однако, узнать, что неприятель придвинулся к Бригу.

   На следующий день, 10-го апреля, солнце поднялось во всем своем величии из-за Силезских гор. День был теплый и ясный. В пять часов утра прусские войска остановились у деревни Погрель и выстроились против дороги, ведущей в Олау. По собранным сведе-{130}ниям, австрийцы ночевали в деревнях Мольвице, Гюперне и Грюпингине. На расстоянии 2.000 шагов от Мольвица Фридрих развернул фланги и выдвинул артиллерию, выжидая появление неприятеля. Австрийцы даже не подозревали такого опасного соседства и преспокойно готовились к дальнейшему походу. Если бы Фридрих действовал решительнее в эту минуту, он окружил бы всю австрийскую армию и захватил бы ее врасплох. Но он был еще слишком неопытен в военном деле и придерживался старого предрассудка: драться не иначе, как лицом к лицу и в открытом поле. Только к двум часам пополудни австрийцы выстроились в боевой порядок, и действия начались. Пруссаки открыли сильный огонь из тридцати орудий. Левое крыло превосходной австрийской кавалерии, под начальством генерала Ремера, не выдержало картечного града и с остервенением ринулось на правое крыло прусского войска. Кавалерия Фридриха, невыгодно поставленная, от сильного натиска подалась назад и затоптала свои пехотные полки, расположенные за нею: австрийцы ворвались также в сметенные ряды. Открылся настоящий ад: вопли отчаяния и крики неистовства оглашали воздух; штыки, сабли и карабины действовали в одно время: все перемешалось и перепуталось до того, что стреляли по своим и чужим, без разбора. Наконец, пруссаки были совсем опрокинуты и бросились бежать врассыпную.

   Фридрих сам командовал правым крылом и был в отчаянии. Видя бегущих солдат, он старался их удержать, кое-как успел привести в порядок два эскадрона и с криком "Братья! Честь Пруссии, жизнь вашего короля!" повел их опять в битву. Но и это усилие не помогло: солдаты должны были покориться перевесу сил и снова {131} обратились в бегство. Под самим королем убили лошадь, раненый драгун уступил ему свою и тем спас его от опасности.

   Не зная, что начать, совершенно потерявшись, Фридрих, сквозь дым и дождь ружейных пуль, поскакал на левое крыло, которым командовал Шверин. Старик умолял короля не подвергаться явной опасности, уверял, что первая неудача не решает еще дела, и убедил его перебраться за Одер, где герцог Голштинский стоял близ Штрелина, с семью батальонами пехоты и семью эскадронами конницы, чтобы, в случае отступления пруссаков, прикрыть их переправу через Одер.

   После долгих убеждений Фридрих решил последовать совету фельдмаршала и под маленьким прикрытием жандармов поскакал в Оппельн. Но жандармы, истомленные битвой, на измученных лошадях своих не могли поспеть за королем и его свитой, скакавшими во весь опор; они отстали в городке Левене. В полночь Фридрих прискакал к воротам Оппельна – ворота были заперты. Король послал двух офицеров с приказанием отпереть. На зов часовых "кто идет?" офицеры отвечали: пруссаки. Ружейный залп сквозь решетку ворот был ответом. Фридрих с ужасом узнал, что австрийцы накануне еще вытеснили прусский гарнизон из Оппельна и заняли город. В тот же миг он оборотил коня и поскакал назад, свита последовала за ним. Темнота ночи скрыла их от преследователей. К утру, в совершенном изнеможении сил, возвратился он в Левен, но тут ожидало его известие, которое обрадовало его сердце и заставило забыть усталость. {132}

   По удалении короля с поля битвы австрийская конница устремилась на центр, прикрытый артиллерией, и на левое крыло, где неподвижной стеной стояла пехота, осыпая неприятеля беспрерывным огнем. Австрийцы побили прусских канониров и отняли у пруссаков много орудий, которые потом обратили на них же. Пять часов длился жаркий бой. Генерал Ремер пал мертвый, Шверин был тяжко ранен и отнесен за фронт. Принц Леопольд Дессауский принял главное начальство над прусскими войсками. Вечер сгущался, битва оставалась еще нерешенной. Наконец, прусская пехота, потратив все патроны, дружно ударила в штыки, австрийская кавалерия в беспорядке бросилась назад и смешала свою пехоту. Нейперг старался водворить порядок в строю, но пруссаки воспользовались замешательством неприятеля. Раненый Шверин велел посадить себя на коня и при барабанном бое и звуке труб всей армии скомандовал: "Марш, марш!" Дружный натиск опрокинул совсем неприятеля. В это время на поле ринулись с криком еще десять эскадронов прусской конницы, которые были отправлены из Олау, но не поспели к битве. Их неожиданное появление решило дело. Нейперг вынужден был ретироваться. Пруссаки ударили отбой и трубным звуком возвестили победу. Поле битвы осталось за победителями.

   Фридрих узнал о победе в самую минуту своего прибытия в Левен. С радостью на лице и во взоре поскакал он тотчас же в Мольвиц. Он объехал поле сражения, покрытое мертвыми и ранеными, и с горестью остановился перед своим любимцем, капитаном гвардии Фицгеральдом, у которого ядром оторвало обе ноги.

   " Как!? – вскричал он, всплеснув руками. – И тебя постигло такое ужасное бедствие!

   – Благодарю за участие, ваше величество! Но бедствия большого нет; будьте здоровы и счастливы, а для меня все кончено!

   С этим словом он умер. Фридрих пожал руку мертвеца и молча удалился.

   Со стороны Пруссии насчитали 2.500 убитыми и 3.000 ранеными. Первый гвардейский батальон лишился половины лучших своих офицеров, из остальных восьмисот только 180 могли продолжать службу, прочие были изувечены.

   Дорого стоила Фридриху эта первая победа, но зато она принесла ему значительную нравственную выгоду. Глаза Европы обратились на него, как на человека, которому назначено ввести новый {133} порядок вещей в политическом мире. Австрия, этот Немейский лев между европейскими государствами, увидела в нем своего Алкида. Мнение, что войска принца Евгения непобедимы, было опровергнуто самым блистательным образом, а прусская пехота, о которой думали, что она годна только для красивых разводов и парадов, показала на деле, что это лучшее, обученнейшее и храбрейшее войско на западе. На Фридриха перестали смотреть, как на безумца, кидающегося, очертя голову, в неравный бой. В нем увидели государя, действующего самостоятельно и хладнокровно, с твердым сознанием имеющихся у него сил и средств.

   Победа при Мольвице дала Фридриху возможность снова предпринять осаду Брига. Город сдался на капитуляцию. Тогда все войска были соединены в лагере при Штрелене, чтобы таким образом прикрыть всю Нижнюю Силезию.

   Здесь Фридрих провел два месяца: жил между своими солдатами в палатке, изучал их характер, пополнил войско новобранцами и ежедневно упражнял кавалерию, чтобы придать ей более ловкости и проворства. В то же время он занимался поэзией и музыкой.

   Вскоре Штреленский лагерь сделался всеобщим политическим конгрессом, отовсюду спешили туда послы: Франция, Англия, Испания, Швеция и Дания, Россия, Австрия, Бавария и Саксония вступили в переговоры и совещания с прусским королем.

   До сих пор Франция молча радовалась несогласию Пруссии с Австрией и тайно поддерживала его своими происками и золотом. Успехи Фридриха заставили ее действовать определеннее. Желая от души разрыва с Австрией, к которому Франция не могла приступить явно, потому что признала прагматическую санкцию Карла VI, Флери, тогдашний глава французского правительства при слабом и больном Людовике XV, решил действовать сторонними средствами.

   Мы уже сказали, что Карл-Альбрехт Баварский, женатый на Марии-Амалии, дочери австрийского императора Иосифа I, ближайшей наследнице австрийских владений, объявил свои претензии на императорскую корону, но не имел средств поддержать своих требований оружием. Флери решил помочь ему к достижению цели и потому заключил с ним союз в Нимфенбурге. Целью хитрого Флери было также поживиться частицей австрийских владений. Вследствие того он отправил к Фридриху маршала Бельиля, с предложением присоединиться к этому союзу, обещая за то вытре-{134}бовать ему права на Нижнюю Силезию. Фридрих, зная, что на поддержку Австрии соединяются ганноверские и датские войска, принял предложение Флери с удовольствием и пятого июля присоединился к Нимфенбургскому союзу. Он просил только сохранить его втайне до тех пор, пока Франция снарядит и выставит свое войско.

   Вскоре Нимфенбургский союз увеличился еще присоединением к нему польского короля и курфюрста саксонского, Августа III, и королевы испанской Елизаветы. Подстрекаемый примером Карла-Альбрехта Баварского, Август III также объявил претензии на австрийское наследие, основывая их на правах жены своей Марии-Иозефы, старшей дочери Иосифа I. А Елизавету Испанскую, вечно хлопотавшую о том, чтобы доставить сыну своему кусок хлеба, как она сама выражалась, Франции нетрудно было склонить на свою сторону.

   Между тем там и сям соединялись еще австрийские полки, и малая война не прекращалась. Между множеством стычек австрийцев с пруссаками особенно замечательно сражение при Ротшлоссе, в котором впервые отличился, впоследствии знаменитый сподвижник Фридриха, Цитен. Он напал на 1.400 австрийских гусар, которые соединились близ Ротшлосса под начальством одного из величайших партизанов своего времени, генерал-майора Барони, и разбил их наголову. За эту битву король произвел Цитена в полковники, а вскоре потом сделал шефом всех прусских гусар.

   Нейперг, давая полную свободу партизанам тревожить прусские разъезды, замышлял план, как бы нанести более чувствительный удар Фридриху. После битвы при Мольвице он ретировался за Нейсе и расположился лагерем. Через ловких шпионов, которые нарочно попадались в руки пруссаков, он старался распространить мысль, что войска его совершенно расстроены, что он ждет нового набора для приведения их в порядок и ранее, как через три месяца, не в состоянии продолжать военных действий. Когда, по мнению его, Фридрих должен был убедиться в справедливости таких известий, он вдруг поднялся с места, чтобы обойти прусскую армию и захватить Бреславль.

   Но прусского короля нелегко было обмануть. Слушая шпионов, он сам наблюдал за Нейпергом и легко смог проникнуть в его намерения. Тотчас же он отправил три батальона пехоты и пять эскадронов конницы к Бреславлю. Ему хотелось овладеть городом без кровопролития, какой-нибудь хитростью. Случай помог ему. {135}

   В Бреславле образовалось общество старых дам, ревностных католичек, душою преданных австрийскому правительству. При посредстве монахов они успели склонить на свою сторону нескольких членов ратуши и решили всеми мерами споспешествовать австрийскому фельдмаршалу овладеть Бреславлем и действовать оттуда против Фридриха.

   Король узнал об этом вовремя, через преданную ему даму, которая очень искусно сумела попасть в общество и, вкравшись в доверенность, выведать все подробности их тайны. Под предлогом совещаний Фридрих пригласил к себе в лагерь главных членов магистрата и спросил их: "Во всей ли точности бреславское начальство исполняет права нейтралитета?" Ратсгеры ответили, что они ни в чем не отступали от своих обязанностей. Тогда король показал им письма, из которых ясно было видно, что они подвозили съестные и полевые припасы австрийскому войску, отправили 140.000 гульденов к Марии-Терезии и находились в письменных сношениях с Нейпергом. Улики были налицо: ратсгеры во всем сознались.

   – На первый раз, – сказал им Фридрих, – я хочу быть милостив, но за ваш проступок требую услуги. Если вы нарушили права нейтралитета для австрийцев, то можете нарушить их и для меня, чтобы поправить дело. Мне надо перебраться за Одер и для того провести несколько отрядов через Бреславль. Надеюсь, что не встречу противоречий в бреславском магистрате.

   Члены магистрата были на все согласны, радуясь, что так дешево отделались.

   Итак, отправленные Фридрихом к Бреславлю полки вступили в город. Городовой майор, впереди войск, провожал их через улицы. Но вдруг полки поворотили к главной площади. Майор, полагая, что они сбились с пути, хотел им показать ближайшую дорогу к Одерским воротам, но принц Леопольд Дессауский очень вежливо попросил его вложить шпагу в ножны и отправиться на покой в свои казармы, объяснив ему, что цель вступления войск – не путь через город, но полное занятие его.

   На другой день, 10-го августа, было объявлено, что город лишен нейтральных прав, и что жители должны являться в ратушу для принесения присяги королю. Все австрийские чиновники были уволены от службы, после присяги совершено торжественное молебствие, а вечером город был иллюминован. Фридриху возвестили {136} о занятии Бреславля через выстрелы из пушек, которые были расставлены на всем протяжении от города до Штреленского лагеря.

   Нейперг узнал довольно поздно, что пруссаки его предупредили. Он занял выгодную позицию в горах и продолжал малую войну, не допуская неприятеля до решительного дела.

   Пока эти события совершались в Силезии, две французские армии вступили в Германию. Одна, под начальством маршала Мелебоа, приблизилась к границам Ганновера, а другая, под командой маршала де Бельиль, пошла на помощь к Баварии и в середине августа, наконец, соединилась с баварскими полками.

   Миролюбивый король Георг II, видя опасность ганноверской области, поспешил объявить себя нейтральным, а курфюрст баварский вступил в австрийские владения.

   Неудача Нейперга и взятие Фридрихом Бреславля побудили Марию-Терезию к уступке. В лагерь к Фридриху был отправлен для переговоров лорд Робинсон, английский посланник при венском дворе. Почтенный джентльмен, весьма высокопарно и с необычайной важностью старался запугать и озадачить Фридриха могуществом и средствами Австрии и, наконец, предложил ему, как особенную милость Марии-Терезии, Лимбург, Гельдерн и 2.000.000 талеров контрибуции, если он откажется от Силезии и выведет свои войска. Фридрих отвечал Робинсону такими же напыщенными фразами, в том же патетическом тоне и кончил речь свою следующими убедительными словами:

   – Разве Мария-Терезия почитает меня нищим? Чтобы я отступился от Силезии за деньги, тогда как приобрел ее жизнью и кровью моих воинов? Если бы я был способен на такое низкое, презренное дело, мои предки вышли бы из гробниц и грозно потребовали отчета: Нет, сказали бы они, в тебе нет капли нашей крови! Ты должен драться за права, которые мы тебе доставили, а ты продаешь их за деньги! Ты пятнаешь честь, которую мы завещали тебе, как самое драгоценное наше наследие. Ты недостоин царского сана, недостоин престола, ты – презренный торгаш, которому барыши дороже славы! Нет, господин посол, скорее я готов похоронить себя и все мое войско под развалинами Силезии, чем перенести такое унижение.

   С этими словами, не ожидая возражений лорда Робинсона, он взял шляпу и вышел из палатки, оставив велеречивого британца в совершенном недоумении. Посланник возвратился в Вену со своим донесением. {137}

   Через несколько недель он опять явился в лагере Фридриха и привез с собой карту Силезии. На ней были обозначены чернилами четыре княжества в Нижней Силезии, которые венский кабинет решил уступить Фридриху.

   На это король отвечал коротко и ясно: "Это годилось бы прежде, теперь не годится!"

   Между тем положение Марии-Терезии становилось с каждым днем затруднительнее. На английского короля нельзя было более надеяться. Польский король требовал себе Моравию и, в случае отказа, грозил взять ее силой. Курфюрст баварский 3-го сентября взял Линц и принял там присягу жителей как будущий эрцгерцог австрийский, потребовал контрибуцию с целой области и так быстро двинулся к Вене, что Мария-Терезия вынуждена была со всем двором удалиться в Пресбург, взяв с собой государственный архив и все свои драгоценности.

   В таких критических обстоятельствах, стесненная со всех сторон, она, наконец, решилась послушаться английского министра, лорда Гиндфорта, который советовал ей прибегнуть к старинной политической уловке: перессорить всех ее неприятелей между собой. Для этого надо было кончить дело с главным и опаснейшим врагом, королем прусским, и согласиться на все его требования. Лорд Гиндфорт отправился к Фридриху. Переговоры начались 8-го октября в Клейн-Шеллендорфе: туда же был приглашен Фридрихом и фельдмаршал Нейперг. Решили: до заключения формального мира сделать перемирие, которое с обеих сторон держать втайне; {138} австрийцы должны были сдать крепость Нейсе и, таким образом, оставить за прусским королем всю Нижнюю Силезию; на зимние квартиры Фридриху дозволялось проникнуть с войском даже в Верхнюю Силезию, с тем однако, чтобы он не брал с жителей никакой контрибуции. А чтобы лучше скрыть этот договор от прочих союзников, было положено продолжать малую войну.

   Тотчас по окончании переговоров Фридрих осадил и взял Нейсе. Австрийцы ретировались из Силезии, прусские войска заняли графство Глацкое и, таким образом, придвинулись к баварскому войску, которое находилось в Богемии, где курфюрст баварский принял титул богемского короля и потом отправился в Мангейм ждать, пока его выберут в австрийские императоры.

   Австрийский двор, цель которого была, как мы видели, перессорить союзников, поторопился распустить слух о Клейн-Шеллендорфском трактате.

   Такое вероломство возмутило Фридриха, и он почел себя вправе также нарушить свои условия. Вследствие того он отправился в Бреславль и 7-го ноября назначил день присяги и торжественного восшествия на престол.

   К этому дню в Бреславль собралось 4.000 депутатов от всех городов и ведомств Силезии. При колокольном звоне и радостных криках народа Фридрих в золоченой карете, запряженной восемью парами лошадей, подъехал к ратуше, перед которой стояла в строю вся его гвардия, и где все государственные чины были собраны и ожидали его прибытия. Он вошел в тронный зал. Там наскоро был для него приготовлен трон из старого императорского кресла. У вышитого на нем двуглавого орла была снята одна голова, а на грудь его был помещен вензель Фридриха – таким образом герб австрийский сделался прусским.

   В течение полутораста лет, со времен императора Матфея, Силезия не видела подобного торжества: можно себе представить, какое сильное впечатление оно должно было произвести в народе.

   Фридрих взошел на ступени трона в своем обыкновенном воинском мундире, без всех королевских регалий. Фельдмаршал Шверин забыл принести государственный меч, который должен был держать по правую руку короля.

   Фридрих вынул из ножен свою шпагу, ту самую, которой была завоевана Силезия, и подал ее фельдмаршалу. {139}

   Министр Подевильс произнес краткую, но сильную речь, приличную случаю. В ней он от имени короля обещал силезцам сохранение всех их прав, защиту и помощь. Потом он громко прочел присягу, все присутствующие повторили ее за ним и, наконец, каждый, поодиночке, подходил к трону, клал руку на Евангелие и целовал государственный меч, в знак преданности и повиновения. Громкое "да здравствует король Фридрих, наш герцог и повелитель!" заключило церемонию. Король снял шляпу в знак благодарности и удалился. Затем был дан народу праздник, а вечером на всех окнах и на улицах заблистали щиты и транспаранты с различными радостными надписями и эмблемами.

   За этим днем последовал ряд праздников, на которых Фридрих сумел привязать к себе все сословия своей любезностью и добротой.

   Но более всего восхитил и расположил к нему силезцев его великодушный поступок. По обыкновению, города представили ему как новому герцогу хлеб-соль, состоящую из бочки золота. Так велось с давних времен. Фридрих отказался от этого подарка.

   "Эта страна, – говорил он, – слишком пострадала от войны, чтобы я мог принять от нее такую жертву. Напротив, я сам помогу народу в его нуждах, чтобы он не имел причины роптать на перемену правительства".

   Манифестом он простил крестьянам податные долги, приказал им выдать хлеб на посев и раздать беднейшим семействам необходимые суммы на поправку и обзаведение. Дворянам он дал новые {140} звания и чины. Католическому духовенству была дарована полная свобода строить латинские церкви и отправлять богослужение по римскому обряду.

   Облагодетельствовав таким образом завоеванную страну. Фридрих 12 ноября возвратился в Берлин.

{141}

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Поход 1742 года

   Очень счастливо действовала баварская армия осенью 1741 года. Мы видели, что Карл-Альбрехт дошел почти до Вены. Действуя скоро и решительно, он без всякой потери мог бы достигнуть своей цели и воссесть на престоле Австрии в самой ее столице. Впоследствии, имея империю и все ее средства в руках, он мог бы поддержать свое право и, удовлетворив союзников уступкой нескольких областей, прочно утвердиться на императорском престоле.

   Но совет, данный Марии-Терезии хитрым англичанином, возымел уже свое действие. Слухи о Клейн-Шеллендорфском трактате возбудили в союзниках взаимную зависть, подозрение и недоверчивость.

   Увлекаясь этими чувствами, и курфюрст баварский вдруг переменил план свой и, вместо того, чтобы овладеть столицей империи, оставил Австрию и направил свои войска на Богемию, опасаясь, чтобы Август III не опередил его и не приобрел этой страны в свою пользу.

   Быстро подступил он к Праге, после двенадцатидневной осады взял город, провозгласил себя королем богемским и принял прися-{142}гу новых своих подданных. Оттуда он отправился в Мангейм, чтобы достигнуть главной своей цели, короны императора, владеть которой он страстно мечтал.

   Января 24-го 1742 года желание его исполнились: он был избран в римские императоры под именем Карла VII. Но приобретя таким образом тень власти, он навсегда утратил действительную власть: он носил титул императора, а престол императорский был в чужих руках.

   В своем стесненном положении Мария-Терезия обратилась к венграм и назначила в Пресбурге государственный сейм. Она явилась на престоле в национальном костюме венгерских королей, держа на руках своего младенца-сына, впоследствии императора Иосифа II. В кратких, но полных искреннего чувства словах она изложила печальное свое положение. Ее молодость, красота и несчастья возбудили в венграх неимоверный энтузиазм. Магнаты выхватили сабли из ножен и, подняв руку в знак клятвы, с одушевлением воскликнули: "Жизнь и кровь за нашу королеву! Да здравствует Мария-Терезия!"

   За клятвой вскоре последовало и дело. Половина Венгрии стала под ружье. 15.000 дворян соединили под свои знамена многочисленные толпы кроатов, пандуров, валахов и тирольцев. Французско-баварское войско, которое не последовало за Карлом-Альбрехтом в Богемию, было выгнано из Австрии; венгры преследовали его даже в самой Баварии, и в день провозглашения Карла императором они завоевали его собственную столицу, Мюнхен. Венгры опустошали Баварию с ненасытной жаждой мести.