Текст книги "История Фридриха Великого"

Автор книги: Федор Кони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

   В этих небольших битвах отличился особенной предусмотрительностью и мужеством молодой наследник прусского престола, принц Фридрих-Вильгельм. Когда после того он явился к королю, Фридрих встретил его с распростертыми объятиями:

   – Отныне вы мне более не племянник, – сказал он принцу, – вы мой кровный сын. Вы распоряжались, как опытный генерал; я сам не сумел бы распорядиться лучше.

   Фридрих занял главную квартиру в Шацларе. Зимой австрийцы сделали нападение на Верхнюю Силезию. После нескольких мелких сражений король их вытеснил и занял пограничные австрийские города. Здесь он сам подвергался всем опасностям, как в молодые годы, несмотря на то, что припадки болезни сильно его изнуряли. Раз, утром ему пустили кровь; в полдень услышал он перестрелку и поскакал на место битвы. В пылу сражения перевязка с руки его свалилась, и кровь хлынула фонтаном. Сойдя с коня, он приказал первому попавшемуся ему на глаза лекарю перевязать ранку. Во время перевязки неприятельское ядро упало у самых ног его, завертелось и брызнуло вокруг себя песком. Лекарь с ужасом отскочил и затрясся всем телом. Фридрих улыбнулся и сказал окружающим:

   – Этот, должно быть, не много видывал пушечных ядер.

   Наконец, Франция и Россия вступились за дело притесненных и через послов своих потребовали от Австрии окончания войны. {454} Опасаясь, что Россия поддержит требования Фридриха силой оружия, австрийский кабинет сделался уступчивее. В марте 1779 года было заключено перемирие с Пруссией, а в мае, в Тешене, съехались уполномоченные враждующих и посредствующих держав на конгресс. Французский министр, барон де Бретейль, написал проект мира, который и был всеми одобрен. Главные статьи были следующие: Австрия возвращает Карлу-Теодору всю Баварию и Оберпфальц, за исключением одного небольшого округа, между реками Дунаем, Инном и Сальцей; герцог цвейбрюкский признается законным наследником Баварии, по пресечении же его рода престол переходит на боковые линии, а курфюрсту саксонскому и герцогу мекленбургскому назначаются денежные вознаграждения.

   Россия, Франция, Пруссия и вся германская империя поручились за неприкосновенность этих прав.

   Таким образом, мир снова водворился. Фридрих, потратив на эту войну до двенадцати миллионов талеров, не требовал никаких вознаграждений. Этим он хотел показать, что действовал без всяких видов своекорыстия, единственно с целью защитить права германской конституции и удержать самовластие австрийского дома в границах. С этой минуты все германские владетели стали смотреть на Пруссию, как на силу противоборствующую властолюбивым видам Австрии, а на короля, как на защитника их самостоятельности. Баварский народ любил его до обожания. В крестьянских хижинах портрет его висел в переднем углу, близ образа св. Корбиниана, покровителя Баварии. Посередине обыкновенно теплилась лампада.

   – Что это значит? – спросил раз путешественник у баварского крестьянина.

   Хозяин отвечал:

   – Вот этот – заступник наш на небесах, а тот – защитник на земле. Мы молимся одному за счастье другого и теплим перед обоими масло, в знак нашей благодарности.

   Даже сами неприятели благословляли имя Фридриха. Когда весной 1779 года он узнал, что часть Богемии, в предыдущем году опустошенная его войсками, находится в печальном положении, так что крестьяне вынуждены идти по миру, не имея хлеба на посев, он приказал открыть им все свои пограничные запасные магазины, с правом брать зерновой хлеб или в виде займа, или покупать его за самую умеренную цену. {455}

   В политическом мире имя Фридриха сделалось еще значительнее. Вмешательство его во все дела Европы заставило другие державы искать его дружбы. Ни одно политическое предприятие не обходилось без его участия. Нередко он был приглашаем к таким союзам, которым даже не мог содействовать силой оружия. Одно его грозное имя заключало в себе довольно магической силы, чтобы подкрепить им всякое намерение. Так присоединился он к вооруженному морскому нейтралитету, учрежденному Екатериной, хотя не имел флота; так вмешался он в борьбу голландских патриотов со штатгальтером и постарался примирить обе партии; так примкнул он и к союзу с Соединенными Северо-американскими Штатами, которые, вступив в 1783 году в ряд независимых держав, искали его дружбы и покровительства. Новое государство желало распространить свою торговлю в Европе и войти в политические связи со всеми державами, чтобы тем обезопасить себя от всяких покушений англичан. Оно обратилось к Фридриху, как к монарху, который во всяком полезном начинании подаст другим пример. Фридрих изъявил согласие. В 1785 году, в Гааге, уполномоченный его, Тулемейер, и послы Соединенных Штатов, Франклин, Адамс и Джефферсон, заключили союз, который, как памятник человеколюбия и беспристрастия, составляет одно из лучших украшений царствования великого монарха.

   Наконец, в следующем году Фридрих основал германский союз, чтобы еще прочнее обеспечить права и независимость немецких владетелей. В 1780 году скончалась Мария-Терезия. Иосиф сделался самодержцем Австрии и спешил доказать миру, что он достоин престола Карла V. {456}

   В один год произвел он в государстве переворот, какого не могли произвести его предшественники целыми столетиями. Он отобрал монастырские и церковные владения в казну, истреблял древние предрассудки с корнем и одним махом пера уничтожил притеснения за веру, от которых так долго страдали его подданные. Он начертал себе план действий, который должен был доставить австрийскому дому неограниченную власть над всей Германией. Виды его стремились к тому, чтобы сделать сан императора независимым от избирательных князей (курфюрстов) и духовных сановников и приобрести императорской короне главнейшие и значительнейшие германские владения. Он начал с того, что несколько духовных владений, имевших земли внутри австрийских границ, насильно обратил в светские области и посадил на епископские престолы своих двоюродных братьев. Так намеревался он поступить и со светскими владетелями, в особенности с курфюрстами, и потому хотел с самого начала дать почувствовать герман-{457}ским князьям, что они подчинены власти императора, который как глава империи имеет право распоряжаться по своему усмотрению и в землях своих вассалов. Вследствие того во многих смежных с Австрией графствах и епископствах, по воле императора, стали набирать рекрут, а когда Иосиф отправил войска в Нидерланды, то во всех землях, через которые они проходили, самовольно собирали продовольствие как законную дань. Такие деспотические меры озаботили всех имперских князей. Но страх их достиг до высшей степени, когда Иосиф II в 1785 году вздумал принудить курфюрста баварского уступить ему Баварию, Оберпфальц, княжества Нейбург и Сульцбах и ландграфство Лейхтенбергское, в замену австрийских Нидерландов (за исключением Люксембурга и Намюра). Чтобы скорее склонить слабого Карла-Теодора к этой мене, Иосиф пообещал дать новым его владениям название королевства Бургундского и, кроме того, приплатить три миллиона гульденов, а в случае несогласия грозил содействием России и Франции, которые одобрили его намерения.

   Такое насилие возбудило всеобщий ропот. Фридрих снова должен был выступить защитником германских прав. Он представил Екатерине всю несправедливость требований Иосифа и ясные доводы, что такой меной областей не только нарушаются коренные постановления германской конституции, но даже и система равновесия государств, потому что приобретение Баварии подаст Австрии повод простирать свои виды и на другие немецкие владения. Кроме того, этим нарушаются условия Тешенского договора, за неприкосновенность которых Россия поручилась. Екатерина отвечала, что она изъявила свое согласие императору только в случае добровольной сделки, но никогда не решится содействовать насилию. Франция, в этом случае, последовала примеру русской императрицы. Иосиф вынужден был временно отказаться от своего намерения.

   Тогда Фридрих приступил к исполнению давно задуманного проекта: к составлению союза германских князей. Он сам набросал план в нескольких чертах.

   "Союз этот не оборонительный. Он заключается с единственной целью сохранить права и свободу германских князей, без различия вероисповеданий. Все в нем должно основываться на древних привилегиях и правах, дарованных золотой буллой. Не нахожу нужным припоминать старой басни о том, что у лошади можно {458} выщипать хвост по волоску, но нельзя оторвать его, захватив весь в руку. Предлагаемый мною союз должен обеспечивать владения каждого; он воспрепятствует честолюбивому и предприимчивому императору нарушить германскую конституцию, отрывая у князей земли по клочкам. Если не будут приняты меры заранее, император рассадит своих братцев и племянничков во все епископства, архиепископства и аббатства Германии, потом обратит их земли в светские владения и, таким образом, поддерживаемый на имперском сейме голосами братцев и племянничков, всегда будет иметь перевес над всеми. Это относится к духовным властям, права которых, по силе конституции, мы должны защищать. Но и выгоды светских владетелей зависят от обеспечения их земель. Союз наш ограничит императора во всех притязаниях, которые иногда могут переходить за границы позволенного, как мы недавно видели тому пример в Баварии. Не менее важный предмет составляют регенсбургский сейм и вецларское имперское судилище. Надо принять деятельные меры к поддержанию этих важных старинных учреждений, иначе император воспользуется ими, чтобы распространить свое самовластие над всей Германией. Вот главнейшие причины, по которым князья должны приступить к союзу, обеспечивающему их самостоятельность и общие интересы. Пусть вспомнят, что если они теперь смотрят на притеснения других, то со временем очередь непременно дойдет и до них, и тогда им останется одно право Улисса в Полифемовой пещере – право быть проглоченными после других. Союз, напротив, может иметь ту выгоду, что общий голос князей удержит императора в границах умеренности, когда он увлечется порывами честолюбия или самовластия; а если бы он вздумал употребить насилие, то найдет крепкий отпор в союзниках, сторону которых непременно примут и другие державы. Я полагаю, что эти мысли стоят зрелого обсуждения. Я набросал только важнейшие пункты, но при основательном рассмотрении им можно дать обширнейшее развитие. Г-н Герцберг, по моему мнению, имеет все необходимые способности, чтобы разработать эти идеи и дать им окончательную норму".

   Герцберг, действительно, в несколько дней выработал план короля; копии с него были разосланы ко всем германским владетелям и ко дворам иностранных держав. Саксония и Ганновер первые приступили к союзу. Их примеру последовали и все другие князья. В июле союз германских князей был всеми подписан в Берлине. {459}

   Таким образом, Фридрих в последние годы жизни успел воздвигнуть себе бессмертный памятник в Германии, утвердив права ее властителей на незыблемом основании, даровав ей свободу убеждения и самобытного развития и поддержав могучей рукой колеблющееся здание ее древней конституции.

{460}

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Государственная деятельность

   Обозрев влияние Фридриха на дела политические, обратимся опять к его внутреннему управлению и взглянем на него, как на человека в домашнем быту. Мы уже видели, какими мерами он старался залечить раны своего государства, какие новые учреждения он придумал для пользы своих подданных и как деятельно трудился над развитием нравственных и физических сил Пруссии. Теперь бросим беглый взгляд на весь организм основанной им державы и рассмотрим некоторые его частности. Фридрих стоял, так сказать, на пороге двух важных эпох. Еще следы феодализма средних веков не совсем изгладились с лица Европы, еще древние предрассудки оковывали ее своими цепями. Духовенство, дворянство и городские общины составляли резкие касты и мешали развитию гражданственности и всеобщей цивилизации. Но {461} в то же время новые идеи о равенстве, гражданской свободе и народности быстро распространялись на юге и западе Европы. Французские энциклопедисты, осуществляя их в своих сочинениях, давали им обширный ход и увлекали умы, потому что французская литература со времен Людовика XIV сделалась литературой всего образованного мира. Фридрих знал, что каждая реформа, как религиозная, так и политическая, могла принести благодетельные плоды, если созреет и укоренится веками, но он предвидел также, что новые идеи, порожденные духом времени, по своей увлекательности не могли достигнуть естественного созревания и должны были проложить себе путь к осуществлению огнем, мечом и потоками крови. Желая предупредить слишком крутой переворот в своем государстве, он старался заранее ознакомить и, по возможности, освоить свой народ с этими идеями, не разрушая государственного состава, который один, по его мнению, мог поставить Пруссию на высокую степень могущества и поддержать на ней. Поэтому он так ревностно следил за успехами новых идей в сочинениях энциклопедистов, и сам старался сблизиться с проповедниками нового воззрения. Отсюда поясняется его особенная благосклонность к д'Аламберу, его привязанность к Вольтеру, с которым он продолжал переписываться даже после своей ссоры. Вольтер, жестоко оскорбленный сожжением своего "Доктора Акакия" и франкфуртским арестом, в первые минуты бешенства поклялся жестоко отомстить своему высокому покровителю.

   Но Фридрих, зная корысть и алчность "первого гения Франции", сумел укротить его милостями и покорить своей власти богатыми подарками. Переписка их длилась до самой смерти Вольтера (30 мая 1778 г.) Король, получив о ней известие во время войны за Баварию, сам написал биографию и похвальное слово своему любимцу, которое было прочтено на особенном заседании берлинской Академии. Фридрих, постигая, что все нововведения и улучшения в королевстве могут быть сделаны только неограниченной монархической властью, заботился о сохранении самодержавных форм правления, установленных его отцом. Но он в то же время дал каждому сословию права и средства отстаивать их от насилия и деспотизма властей. Сохранив прежние сословия и назначив каждому из них особенный круг гражданской деятельности, он в то же время спаял их между собой неразрывными узами. Несмотря на различие своего назначения, все они пользовались равенством пе-{462}ред законом. На весах правосудия не разбирались гербы дворянства и привилегии среднего сословия – одна правота решала дело в пользу той или другой стороны.

   Таким образом, при различии в правах и обязанностях, укоренилась в народе идея о равенстве гражданском в отношении к верховной власти, которая высказывалась не иначе, как в законе. Всем и каждому предписывалось подчиняться постановлениям верховной власти, но никому не возбранялось высказывать о них свои мнения устно или печатно. Если эти мнения были основательны, они часто вели к изменению или совершенному уничтожению постановления, если же были ложны, то оставлялись правительством без внимания. Эта свобода мысли сближала народ с правительством, не останавливая, однако, действий последнего. Народ, видя, что его основательные требования уважаются, чувствовал доверие к своему правительству, а правительство, в свою очередь, показывало, что все цели его клонятся только к пользе и счастью народа. Поддерживая каждое сословие с одинаковым вниманием, давая все средства к развитию и сделав переход из одного сословия в другое решительно невозможным, Фридрих заставил каждое из них действовать сообразно со своим призванием, разрабатывать свою почву и невольно пробуждал чувства самобытности и народной гордости. Оттого силы государственные развивались у него из собственных источников и росли не по дням, а по часам. Из этого развития родилась политическая независимость Пруссии, которая впоследствии поставила это государство на первую степень благоустроенности, довольства и гражданского счастья.

   Дворянству было предназначено занимать почетнейшие места в службе гражданской и военной. Офицерами в прусской армии могли быть только родовые дворяне. Предоставив такие права дворянам, Фридрих хотел, чтобы это сословие отличалось благородством своих действий, чтобы честь руководила им во всех случаях жизни, и чтобы оно было изъято от всех видов своекорыстия. Низкий поступок дворянина судился строже преступления крестьянина. Обширные земли должны были обеспечивать существование дворян, но им строго воспрещалось входить в какие-либо торговые или промышленные спекуляции. За труд и службу награждались они отличиями и честью именоваться первыми подпорами государственного здания. Фридрих щедро наделял их поместьями, заботился о том, чтобы земли доставляли им достаточные доходы и, не давая {463} дворянству власти над крестьянами, строго наблюдал в то же время, чтобы последние в точности исполняли свои обязанности в отношении к помещикам. Такими мерами он связывал обе касты: дворянин обязан был уважать класс хлебопашцев, который трудом своим его кормил, а крестьянин ценил дворянство, как класс, доставляющий ему средства к труду и к жизни. Большинство дворянских поместий в то время были расстроены, дворянство обедняло, многие фамилии были близки к несостоятельности. Фридрих раздал им на поддержку огромные суммы и устроил дворянские банки из залогов имений целой области, где каждый помещик мог на поправку занимать деньги. В уплате их за него ручалась вся провинция, в которой находилось его поместье. Через это одни истинно нуждающиеся прибегали к помощи банков и, кроме того, между дворянством сохранялись дружба и согласие. Взаимная нужда друг в друге заставляла их сближаться и заботиться об общем интересе всей провинции. Учреждение этих областных кредитных систем имело самые благодетельные последствия и отвлекло дворянство от побочных занятий, лежащих вне его назначения. Продажа родовых имений, в особенности людям других сословий, была строжайше воспрещена. Таким образом, дворяне, желая увеличить свои доходы, поневоле были вынуждены заняться своими поместьями. И сельское хозяйство в Пруссии процвело, а кредит значительно поднялся.

   При таких постановлениях Фридрих, разумеется, должен был обратить особенное внимание на быт крестьян. Чтобы не отдалить этого полезного класса от престола и не подвергнуть его произволу помещиков, от которых хлебопашцы находились в некоторой зависимости, он за долг почитал лично удостоверяться в их нуждах и открыл им свободный к себе доступ. Освободить их совершенно из-под власти помещиков он еще не решался, боясь тем нарушить права и преимущества дворян, которых сам поставил первым сословием в государстве. Но он поощрял крестьян к труду, поддерживал хлебопашество, раздавал нуждающимся хлеб и деньги, обзаводил их хозяйством и, в пример сельского устройства, учреждал вольные колонии из опытных и деятельных иностранцев. Ежегодно подавались ему отчеты о числе родившихся и умерших, о новых постройках, о посевах и жатвах, о наличном капитале крестьян, о их недоимках и проч. {464}

   "Ни один государь не знал быта своих подданных лучше Фридриха!" – говорит Беккер в своей "Всемирной Истории", и это, действительно, справедливо. Пример тому мы видим в письме, которое Фридрих написал к Вольтеру в 1777 году.

   "Сейчас только возвратился я из Силезии и чрезвычайно доволен. Успехи земледелия и мануфактурной промышленности очевидны. Мы продали за границу на 5 мил. талеров полотна и на 1.200.000 сукна. В горах открыли кобальтовый рудник, который может снабдить всю Силезию этим материалом. Мы делаем купорос не хуже иностранного, а один опытный промышленник производит индиго, который ни в чем не уступит индийскому. У нас перекаливают железо в сталь и притом гораздо легчайшим способом, чем Реомюров. Народонаселение наше с 1756 года, когда началась война, умножилось на 180.000 душ. Словом, теперь не видно и следов бедствий, которые разорили эту несчастную страну, и я, признаюсь откровенно, чувствую особенное удовольствие и гордость, что смог в короткое время поднять на такую высокую степень провинцию, почти совершенно опустошенную".

   Одной из главных забот его было осушение болотистых и удобрение песчаных мест. На это употреблял он огромные суммы и, можно сказать, приобрел через то несколько хлебородных провинций.

   Как дворянству и крестьянам, так и среднему сословию Фридрих указал приличное направление и назначил определенный круг действия в общем организме государства. Среднее сословие было ограничено городовыми правами и разделялось на цехи, по древним привилегиям средних веков. Оно пользовалось исключительным правом торговли и промышленных предприятий. Король в особенности поощрял мануфактуры и фабрики, предприимчивым промышленникам давал даже на такие заведения деньги. Он сам, своим примером, поощрял дворянство к покупке отечественных произведений и старался всеми силами распространить индустриальный дух в своих подданных. Чтобы возвысить прусские фабрики, он налагал чрезвычайные пошлины на всякий привозной товар, а через поощрение фабрикантов к подражанию иностранным произведениям доводил прусские изделия до усовершенствования. Таким образом, в Пруссии образовалась мануфактурная промышленность, которая, обрабатывая свои собственные материалы, продавала их в своем же государстве; через это деньги получали правиль-{465}ное обращение и оставались внутри Пруссии. Некоторые отрасли мануфактурной промышленности еще при жизни Фридриха достигли значительной степени совершенства. Так, например, берлинская фарфоровая фабрика производила изделия, которые могли стать наряду с саксонскими, почитавшимися в то время за лучшие в этом роде. Чтобы доставить этим произведениям больше распространения, король стал дарить ими своих приближенных и употреблять в виде наград богатые столовые сервизы, фарфоровые вазы и другие изделия. С таким же вниманием старался он возвысить торговлю и открыть для ее деятельности обширнейшее поле. Для этого он заключал торговые трактаты и конвенции с другими государствами, основывал конторы, проводил каналы. Из них более всех важен Бромбергский канал: он соединяет р. Нетцу, вытекающую из Одера, с р. Браге, впадающей в Вислу. Это водное сообщение оживило торговлю Польши.

   Так приводил он в беспрерывное движение все колеса многосложной государственной механики; подмазывал их там, где могла случиться остановка, придумывал пружины, где нужно было породить новые силы. Мудрая заботливость его предупреждала даже каждую непроизвольную остановку в ходе народной деятельности. Бесчисленное множество магазинов, наполненных доверху хлебом, которые он основал в каждом городе, в каждом селении, почитались многими излишеством обременительным. Но судьбе угодно было дать почувствовать прусскому народу всю важность и благодетельность этой мудрой меры. В 1771 и 1772 годах вся Европа страдала от страшного неурожая. Почти во всех государствах обнаружился голод; одна Пруссия была продовольствована из богатых запасов Фридриха и могла, гордясь предусмотрительностью своего монарха, еще поделиться с соседями и извлечь материальную пользу от своей бережливости. В 1783 году сгорел до основания город Грейфенберг, в Силезии. Фридрих, из акцизных сумм, построил бедным грейфенбергцам новый красивый город и дал им все средства к обзаведению, так что несчастье пролетело над их головами, не задев их опустошительным крылом своим. В один год все процветало по-прежнему. Когда он на следующий год с наследным принцем объезжал Силезию, облагодетельствованные жители Грейфенберга прислали к нему депутацию.

   – Ваше величество! – сказали посланные. – От имени всего города Грейфенберга явились мы благодарить вас за благодеяние, {466} нам оказанное. Конечно, благодарность наша перед таким монархом, как вы, ничтожна, как песчинка перед величием солнца. Но мы будем молить Бога, чтобы он вас достойно наградил за наше счастье!

   Король был тронут до слез.

   – Вам не за что благодарить меня! – сказал он, обращаясь к депутатам. – Я исполнил только свою обязанность. Мой долг – помогать подданным, когда их постигло несчастье. На то я и король!

   После этого мудрено ли, что он мог управлять кормилом государства, как хотел, и что народ безропотно подчинялся всем прихотям его характера, направление которого гораздо ярче обнаружилось в последние годы его жизни.

   Образование и вера составляли два предмета особенной важности для Фридриха. Он заботился об учреждении повсюду народных училищ, хотя, по взгляду своему, он не совсем одобрял общественное воспитание. Но ему хотелось, чтобы даже каждый крестьянин был грамотен в его государстве, и чтобы мог здраво судить о вещах. Для этого предписано было даже в сельских школах издать ученикам в простых и понятных формах основные правила логики. В высших училищах он повелел знакомить воспитанников с древними писателями, а потому преподавание древних языков, и в особенности латинского, поставил непременным законом. Об этом предмете он написал весьма любопытный трактат, который сообщил министру своему Зедлиду. В церковные дела он не вмешивал-{467}ся до тех пор, пока не видел в них фанатического направления. Религия не принималась в расчет при назначении и наградах чиновников.

   – Дела убеждения до меня не касаются, – говорил он, – мое дело смотреть на заслуги и пользу моих подданных.

   Поэтому прусские подданные всех вероисповеданий пользовались одинаковыми правами. Полная веротерпимость была девизом Фридриха. Это доказал он, дозволив даже иезуитам селиться в Силезии, строить монастыри и школы, несмотря на то, что орден иезуитов был уничтожен папой и изгнан из всех католических земель.

   – Может быть, они и не такие христиане, какими должны быть по мнению папы, – говорил он, – но я знаю, они очень умные люди и хорошие наставники духовенства, и потому даю им приют и свободу убеждения.

   Хотя Фридрих имел свои особенные верования и даже позволял себе иногда шутки над предметами всеобщего благоговения, но он любил, чтобы подданные его строго держались церковных уставов и уважали догматы христианской веры как основу всякого счастья. Несмотря на то, он никого не стеснял в его религиозных отправлениях, а узнавая в некоторых из своих приближенных истинных христиан, отличал их особенным благоволением и часто, со вздохом, говорил, что завидует силе их убеждения. В школах приказано было преимущественно и прежде всего обучать закону Божию.

   Король поощрял духовенство, назначал духовным лицам большие пенсии, награждал особенные их заслуги, но вместе с тем не давал им никакой власти в государстве. Когда Клетчке, обер-священник армии, подал королю просьбу о том, чтобы предоставить ему право назначать полковых пасторов, которых до того определяли полковые командиры, Фридрих написал под его просьбой: "Царство твое несть от мира сего!" и отослал ее назад.

   Как вера не пострадала от его особых убеждений, так и литература немецкая не была стеснена его предубеждением к отечественным писателям.

   Напротив, она получила еще большее развитие от свободы, с которой каждая новая мысль могла высказываться с кафедры и в печати. Строгий цензурный устав был уничтожен; цензура ограничивалась только тремя статьями: не дозволялось писать против су-{468}щества Божия, против таинств христианской церкви и против чести народа. Все остальное, даже статьи против его собственной особы, не подлежало рассмотрению цензуры. Как Фридрих смотрел на сатирические статьи против себя, можно видеть из следующего факта.

   В Берлине ежегодно издавался календарь в виде альманаха, к которому всегда прилагался портрет одного из царствующих государей и несколько других картинок. В том, к которому был приложен портрет императора Иосифа II, находились сцены из Дон-Кихота. Австрийцы этим оскорблялись. Фридрих, узнав о том, приказал издать новый альманах со своим портретом и вложить в него самые язвительные карикатуры на себя. Альманах вышел: в нем находились сцены из "Неистового Роланда!"

   Таким образом, два главные недостатка этого великого человека, его предубеждение к отечественной словесности и его личные верования, не имели никакого влияния на его народ. Он хотел заблуждаться один и предоставил полную свободу мысли и убеждения своим подданным. Черта редкая в монархе с властью неограниченной!

   Но венец всей его деятельности составляло правосудие. За ним наблюдал он неусыпно. Вся власть его высказывалась в законе; соблюдение закона, по его мнению, была первая обязанность подданных, отступление от него судей – первое преступление, ибо через это оскорблялось величество. Вот что писал он к д'Аламберу, в 1780 году, по поводу новых своих узаконений:

   "Первая обязанность государей быть судьями своего народа. Но многосторонние занятия заставили их доверить эту священную обязанность людям, избранным для хранения закона. Несмотря на то, они не должны забывать об этой важнейшей отрасли государственного управления, не должны допускать, чтобы имя и значение их употреблялись во зло, для одних несправедливостей. Подданный не может уважать и любить монарха, именем и властью которого его грабят и разоряют. Поэтому и я должен блюсти над теми, кому поручены суд и расправа; несправедливый судья, по моему мнению, хуже разбойника: он грабит по праву, именем закона. Наблюдать за неприкосновенностью достояния граждан – долг главы каждого общества, и я стараюсь исполнять долг свой ревностно и правдиво. Без этого, к чему бы мне послужило изучение Платона и Аристотеля, законов Ликурга и Солона? Исполнение мудрых поучений философов: вот лишь истинная цель философии!" {469}

   Предоставив всем и каждому к себе свободный доступ, Фридрих мог следить за ходом судопроизводства и узнавал каждое злоупотребление закона из первых рук. В наказаниях за такие проступки судей он был беспощаден, не смотрел ни на какое лицо, удалял своих любимцев и даже смещал полезных министров, если видел, что они защищали виновных. Пример такого правосудия представляет знаменитый процесс мельника Арнольда, наделавший много шума в Европе и прибавивший самые яркие лавры к венцу великого короля.

   Мельник Арнольд имел в Новой Марке водяную мельницу, за которую обязан был платить ежегодную подать помещику, графу Шметтау. В продолжение многих лет он исправно исполнял свои обязанности; потом за ним оказались недоимки, и, наконец, он совсем отказался от платежа. Помещик подал на него жалобу в кюстринское областное правление. Арнольд показал, что граф Шметтау продал соседнему владельцу, барону Герсдорфу, участок своей земли, на котором сосед, пользуясь протекавшей речкой, вырыл огромный пруд для разведения карпов и отвел в него воду. От этого у мельницы Арнольда сделалось мелководье, он мог работать только два месяца в году, во время разливов, и был доведен до разорения. Но суд не обратил внимания на отзыв мельника, даже не нашел нужным исследовать, справедливо ли его показание. Определили: продать мельницу и удовлетворить помещика. При описи мельницы не пощадили даже и остального имущества Арнольда. Все было продано с молотка, за бесценок, и бедняк с семейством своим остался без куска хлеба. Арнольд подал апелляцию в высшую инстанцию, но и там (по обычаю верить более действиям присутственного места, чем жалующемуся на несправедливость челобитчику) приговор кюстринского суда был признан действительным. Тогда бедный мельник продал часть своего платья и пустился со всем семейством в Потсдам, просить защиты короля. Под старым дубом, против самых окон королевского кабинета, остановилась несчастная семья, ожидая с робостью решения своей участи.