Текст книги "Пятнадцать суток за сундук мертвеца"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Ефим покосился на сестру взглядом одичавшей собаки и угрюмо сообщил:

–    Колька в армии был, а Тоню я убил.

После этого сообщения мне очень захотелось

немедленно уйти от гостеприимного художника. Клюквина тоже слегка побледнела и тихо уточнила:

–    К-как это?

Речь Ефима стала путаной, но все же я попытаюсь сделать перевод с полубреда на нормальный русский.

Итак, мой жених, ныне покойный Николай, дослуживал последние месяцы в ВДВ, когда умерла его мать. «Надорвалась по-женски», – заявил Ефим. Оно и понятно: несчастной женщине приходилось тащить на себе запойного мужа, возомнившего себя гением, и мало-мальски помогать сыну. Здоровья Антонины, к слову, немолодой уже женщины, не хватило на такую жизнь. Думаю, смерть, как это ни кощунственно звучит, стала для нее избавлением. Коля, отслужив положенный срок, застал отчима за очередным «шедевром». Нельзя сказать, что Ефим творил – он спал мертвецким сном пьяницы возле мольберта. Николай навел относительный порядок в квартире, приготовил кое-какой ужин и стал поджидать, когда проснется отчим. Он проснулся с дикой головной болью и, увидев на кухне пасынка, решил, что это – белая горячка. Только убедившись в обратном, Ефим пьяно заплакал и поведал Николаю и о смерти матери, и о внезапно открывшемся таланте.

–    Сейчас, сынок, сейчас, – суетился Ефим, таская свои полотна, – ты убедишься... Ты скажешь мне правду! Теперь мы им покажем! Антонина вот не дожила до счастья! Ах, ты ж глянь, сынок вернулся!

Увидев картины отчима, Коля примерно с минуту тяжело молчал, потом поднялся и слегка двинул ему в челюсть.

–    Мудак ты, Ефим! – произнес он и ушел к себе в комнату. Ефим отчетливо слышал, как ключ дважды повернулся в замочной скважине.

С тех пор они так и жили: Коля отдельно, Ефим отдельно. Время от времени между ними происходили стычки. Как ни крути, а отчим – не чужой для Николая человек, и смотреть, как он пропадает, было невыносимо. Сначала Коля пытался разговаривать с Фимой, пробовал внушить ему, что никакого таланта нет и нужно идти работать. У них в недавно открывшемся спортивно-оздоровительном центре было место смотрителя на стоянке. Ефим считал, что пасынок завидует, становился в позу и вещал о поцелуях господа. В конце концов Колька плюнул и, начертав на кухонной стене уже знакомую надпись, собрался и ушел к брату Антонины – Пашке.

К моменту окончания рассказа Ефим допил водку и теперь сидел, беспокойно ерзая на табурете и буравя нас с Клавкой многозначительным взглядом.

–    Девчонки, так что насчет картины? – заискивающе улыбнулся он. – Знаете, я готов вам ее подарить... Рублей за триста...

Я поняла, что мужику требуется «догнаться», поэтому достала из кармана две сотни и положила их перед Ефимом.

–    Извините, – смущенно улыбнулась я. – Это все, что у нас есть.

Художник напрягся, а потом махнул рукой:

–    Эх, ладно! Для вас ничего не жалко!

Фима подскочил и скрылся в комнате. Через полминуты он снова возник перед нами с картиной в руках, укутанной в темное покрывало, и радостно защебетал:

–    Я провожу вас, барышни. Уже поздно, не дай бог, кто позарится...

Я с трудом представляла себе, кто может позариться, как сказал Фима, на двух девиц бомжеватого вида с какой-то непонятной штуковиной в руках. Подозреваю, что художник навострил лыжи в ближайший ларек за очередной дозой сорокаградусного тонизирующего напитка.

Уже в коридоре, натягивая на себя старую куртку с протертыми локтями, Ефим захихикал:

–    А Колька-то до сей поры кладами пиратскими бредит! Как-то раз он вернулся с работы и сразу в душ. А я, не будь дурак, заглянул к нему в комнату. Колька-то ее не запер по оплошности. Должен же я знать, чем мой сын дышит! – патетически воскликнул Фима, а мы с Клавкой торопливо закивали: мол, понимаем ваше родительское чувство и даже где-то его разделяем. – Ой, девоньки! На столе старинная карта лежит, на ней что-то написано и красный крест нарисован. Место, стало быть, где клад зарыт! А рядом – лист бумаги. Я пробежал его глазами. Ну, смех! Испанские сокровища, португальские... Что ж поделаешь, коли господь его не целовал!

Хозяин оделся и теперь нетерпеливо топтался возле двери. У подъезда Ефим торопливо с нами простился, забыв об обещании проводить нас, и ходко затрусил к палатке, огни которой призывно мигали неподалеку.

Теми же путями, какими добирались сюда, стараясь держаться в тени, мы с Клавкой поспешили восвояси. Всю дорогу я пыталась убедить Клюквину выбросить шедевр Ефима.

–    Зачем он нам нужен? – зудела я в ухо сестре. – У меня эта «Демократия» вызывает только тошноту. И куда, скажи на милость, ты ее приткнешь? Выброси, а? Христом богом прошу!

–    Ты ничего в искусстве не понимаешь, Афанасия, – пыхтела Клавка. – Все великие живописцы при жизни не были признаны. Скитались, нищенствовали, терпели насмешки. Вспомни, к примеру, Ван Гога...

–    Это который себе ухо отрезал?

–    Ага. Так вот. Голодал он, страдалец. Да и с головой у него не все в порядке было. Вот и пытался картинами на пропитание заработать. А теперь его картины миллионы долларов стоят!

–    Мы столько не проживем, – успокоила я сестру. – Пока эту «Демократию» захотят купить за миллионы, если, конечно, захотят, наши внуки ее на помойку выбросят!

–    Я им выброшу! – пригрозила потомкам Клавдия и замерла. – Ой, мама!

По инерции я сделала еще пару шагов, тюкнулась в спину Клавки и тоже остановилась. Возле подъезда нервно курил... Сашка.

–    Приперся! Нельзя холостых мужиков домашними обедами кормить – привыкают мгновенно! – проворчала сестрица, раздражаясь. – Никак соскучился по тебе, Афоня. Иди, встречай женишка. Да ты, я смотрю, не рада совсем?

Сашка нас заметил и, вышвырнув окурок, приблизился.

–    Где вас носит? – с ходу набросился он. – Я же предупреждал – из дома выходить только в случае крайней нужды!

–    Так ведь мы по нужде и выходили, начальник! – ехидно прищурилась Клюквина. – Мусор выбрасывали, а заодно вот и картину приобрели. Интерьер украшаем...

Сашка нахмурился и не менее ехидно поинтересовался:

–    Неужто? А мусорный контейнер случайно находится в другом районе. Я, между прочим, здесь уже два часа торчу!

–    Ладно, пошли домой! – вздохнула я, сообразив, что от Сашки уже не избавиться. – Я устала и есть хочу.

Александр Михайлович как-то сдавленно хрюкнул, взял у нас из рук картину и возглавил наш небольшой отряд. Я шла, опустив голову, следом за Клюквиной. В этот момент мои мысли крутились вокруг визита к Ефиму. Совсем некстати вспомнился Колька. Надо же, этот сильный, симпатичный парень увлекался пиратскими кладами! Мама когда-то говорила, что мужчины – это большие дети и подход к ним нужен соответствующий. Теперь я, кажется, понимаю, что она имела в виду! Серьезные размышления были грубо прерваны внезапно остановившейся спиной Клавдии. Я уткнулась носом в ее лопатки и возмущенно воскликнула:

–    Клюква, ты что, обалдела?!

Сестра как-то странно молчала, что само по себе не входит в ее привычки, поэтому я выглянула из-за ее спины и оторопела: двери не было! Вернее, она была, но как-то очень отдельно от квартиры, на полу. На ней сидел добрый молодец в камуфляжном костюме и черной шапочке, натянутой на лицо, с прорезями для глаз и для носа. Молодец нежно обнимал автомат, лузгал фисташки и запивал их пивом.

–    Александр Михайлович! – поднялся парень. – Наконец-то! Говорили, полчаса, а сами...

–    Свободен! – быстро сказал Сашка.

Юноша обрадованно скатился вниз по лестнице.

–    Это что? – внезапно севшим голосом, не предвещавшим ничего хорошего, спросила Клюквина, указывая на дверной проем.

У меня дар речи временно пропал, поэтому пришлось молча уставиться на Сашку, требуя немедленного ответа. Он потер переносицу и пояснил:

–    Так ведь это... Я звонил – вас не было. Я подумал, что-то случилось. Позвал ребят... Приехали, позвонили, постучали – никто не открывает. Ну, вот мы и...

–    Сильно, видно, стучались, – заметила Клавка. – И что нам с этим делать? Сторожа-то с автоматом ты отпустил!

–    У меня там ценная черепаха! – опомнилась я и ринулась в квартиру.

–    Афоня, я все починю! – как-то отчаянно крикнул мне вслед Сашка. – Ты, главное, не волнуйся!

Прелюдия мне не понравилась, поэтому я прибавила ходу. Первым делом я навестила кухню и мою Тырочку. Черепашка лежала в водорослях и, казалось, окружающей действительностью не интересовалась. Меня же действительность пугала, очень хотелось, чтобы все было сном: стол, табуретки перевернуты, осколки хрустят под ногами, наши с Клавдией любимые занавески лежат на полу вместе с карнизом. Создавалось ощущение, что здесь слегка порезвилось небольшое стадо больших слоников. Из глубины квартиры раздался почти предсмертный крик Клавдии. Можно предположить, что слоники неплохо порезвились и там.

–    Афанасия... – раздался за спиной голос Сашки.

Я обернулась. Он стоял на пороге кухни и при этом вид имел такой растерянный, что... что... В общем, уж и не помню, каким образом, но через секунду я уже всхлипывала в Сашкиных объятиях, уютно устроив голову ка его широкой груди. Он очень нежно гладил меня по спине и негромко бормотал:

–    Не волнуйся, Афоня, я все починю...

Черт знает, почему, но мне было приятно! Очень захотелось мужского тепла, заботы и участия. Понемногу я успокоилась, но отрываться от Сашкиной груди не торопилась и внимательно прислушивалась, как гулко бьется его сердце. В таком расслабленном состоянии и застала нас Клавка.

–    Афоня, что ты делаешь? – воскликнула она.

Я перевела затуманенный взор на сестру, плохо

соображая, что ей от меня нужно. Клюквина возмутилась:

–    Нет, вы только посмотрите на нее! Этот тип превратил нашу квартиру практически в Хиросиму, а она к нему жмется!

–    Клава, – не поворачивая головы, прогудел Сашка, – я все починю!

–    Он починит, – подтвердила я.

–    Вот пускай и приступает прямо сейчас. Сначала дверь входную делает, а потом уж и все остальное.

Саня глубоко вздохнул и отодрал меня от своей груди. Чувство защищенности у меня сразу прошло, а внутри поселилась щемящая тоска.

–    Та-ак, – протянула сестра, когда Сашка приступил к выполнению задания. – И что здесь произошло?

–    Ты же слышала: обеспокоился человек нашим отсутствием, позвал подмогу, ну и... – пожала я плечами.

–    Я не об этом , Как ты оказалась в его объятиях?

Вопрос, конечно, интересный. Чтобы ответить на него, я задумчиво поскребла затылок, а потом честно призналась:

–     Понятия не имею.

–    Так я и думала, – удовлетворенно кивнула Клавдия и принялась ликвидировать последствия штурма нашей квартиры.

Глубоко за полночь, благодаря нечеловеческим усилиям, нам удалось навести относительный порядок в родном жилище. Сашка предложил попить чаю на сон грядущий, и предложение было с радостью принято. Глаза у меня слипались, очень хотелось в постельку, уснуть и не думать ни о чем.

–    Сань, а где ты все-таки работаешь? – поинтересовалась Клавдия. – Афоня что-то говорила: вроде как в системе МВД...

–    A-а... Работал. Был командиром группы спецназа. Год назад под Моздоком серьезно ранили. Пришлось рапорт писать об увольнении... Потом друг устроил меня в службу безопасности банка, – Сашка вздохнул, словно эта работа была для него

тяжкой ношей. – Так что, девочки, я теперь большой человек, начальник.

–  Ты начальник службы безопасности банка?– уважительно протянула Клавка. – Хорошая должность. А это не банкиры, часом, тут у нас развлекались?

–  Не-е, это ребята из «Витязя». Друзья-то у меня по-прежнему там, в спецуре, остались. Хорошие ребята!

–   А что за банк-то? – спросила я.

–  «Гамма Банк», слышали о таком?

Я тихонько присвистнула. Еще бы! Один из самых надежных. В свое время, когда мелкие банки лопались, словно воздушные шары, он стойко выдержал все катаклизмы и дефолты. Короче говоря, серьезное заведение, достойная должность и неплохая зарплата.

–    Что вас еще интересует из моей биографии? – спросил Сашка, почему-то глядя на меня.

Я густо покраснела, смущенно хрюкнула и уставилась на дно чашки.

–    Семья, дети? – мило улыбнулась Клюквина.

–    Был женат, каюсь, – вздохнул Александр. – Да только вот характерами не сошлись...

–    Ну... – протянула сестрица, – это стандартная формулировка! Ты парень видный, гулял, наверное, направо и налево, вот бедная женщина и не выдержала.

Сашкин взгляд потяжелел, и какое-то время на кухне висело молчание.

–    Да нет. Гулять-то особо и некогда было, – наконец, заговорил он. – Я постоянно в командировках, на спецзаданиях, в госпиталях... Работа днем, работа ночью, в будни, в праздники... А она молодая, красивая. Ей общества хотелось, веселья, развлечений... В общем, однажды вернулся я домой, а жены нет. На столе банальная записка: «Милый, прости, но я так жить больше не могу и не хочу. Прощай». Все в лучших традициях плохой мелодрамы. С тех пор вот и холостяк...

–    Что ж,–  сказала Клюквина, посмотрев на часы, – поздно уже...,

Сашка перевел на меня грустный взгляд и печально вздохнул:

– Да, поздно. Пора мне...

По правде говоря, я уже согласна была постелить ему на диване в большой комнате, но вовремя одумалась. Признаться, терпеть не могу посторонних в своем доме по утрам. Ну кому может понравиться, когда, едва проснувшись, вы идете в санузел и вдруг натыкаетесь на запертую дверь? После выяснения отношений и установления личности, занявшей туалет, становится ясно, что это вчерашний гость. А гостям, как известно, у нас все лучшее. Вот и приходится жаться в ожидании на кухне, проклиная собственную доброту и гостеприимство.

Александр Михайлович всем своим видом демонстрировал нечеловеческую тоску и стойкое нежелание покидать помещение. Однако мы с Клавкой остались непреклонны, и гостю пришлось удалиться. Не сговариваясь, мы с Клавдией направились в спальню.

К моему удивлению, я никак не могла уснуть. Мысли в голове скакали, как блохи на бездомной собаке. Главным образом, они крутились вокруг Сашки. Мне определенно понравилось то чувство защищенности, которое довелось испытать в его объятиях.

«К тому же он и не мент вовсе, – внушала я сама себе, – а большой босс. Начальник службы безопасности банка – это вам не инструктор по фитнесу! Да еще такого монстра, как «Гамма Банк»! С удя по всему, у Александра Михайловича ну о-очень большие возможности. Как только такое сокровище еще на свободе? В смысле, почему его до сих пор не окольцевала никакая шустрая дамочка?  Насколько я себе представляю, в банках работают очень даже неглупые женщины, да и клиентки бывают о-го-го! А Сашка – парень видный, можно сказать, даже симпатичный... Конечно, у него уже был печальный опыт семейной жизни. Но ведь это вовсе не означает, что теперь до конца жизни нужно бобылем ходить...»

Подобные рассуждения отнюдь не способствовали спокойному глубокому сну. Я поворочалась с боку на бок, повздыхала и в конце концов поняла: уснуть не смогу. Стараясь не потревожить сладко сопящую Клавку, я пробралась на кухню. Там достала из заначки пачку «Парламента» и, угнездившись на подоконнике под приоткрытой форточкой, закурила. Вообще-то, с появлением в моей жизни Клавдии я оставила эту пагубную привычку. Ну, или почти оставила: примерно раз в месяц-полтора сигарета каким-то волшебным образом оказывалась у меня во рту. Клюквина, если заставала меня за этим занятием, устраивала настоящий скандал, по сравнению с которым разборки в нашем парламенте – детские игры в песочнице.

Вспомнив мудрый мамин совет, я согрела себе молока. Мама всегда говорила, что теплое молоко на ночь гарантирует здоровый сон. Со стаканом в руках я направилась в гостиную. Раз уж не сплю, решила я, то сделаю хоть что-то полезное – составлю список банков с инициалами «ГБ». В комнате я включила торшер, забралась с ногами в любимое кресло и извлекла из-под телефона толстый, но, на мой взгляд, несколько бестолковый справочник «Желтые страницы». Когда Клавдия его притащила, я долго смеялась. Это ж надо, такое имя придумать для справочника! Следуя логике, «Желтые страницы» – это почти «желтая пресса». Сам собой напрашивается вывод: значительная часть информации, содержащейся в справочнике, – «утка». Ну, и каково будет состояние человека, который звонит, скажем, на завод железобетонных изделий, а ему на другом конце провода глухим голосом отвечают: «Директор морга слушает».

У нас, конечно, есть еще компьютерная программа «Адрес Москва». Я задумчиво покосилась на электронное детище человеческой мысли... Нет, без Клавки включать его все же не стоило. В компьютере я разбираюсь немногим лучше, чем в американском бомбардировщике «F-16». А между тем сестрица моя, едва в доме появилась чудо-машина, окончила двухмесячные компьютерные курсы и теперь величала себя уверенным пользователем, а меня снисходительно – «чайничком». Я, как филолог, истолковала это так: «чайник» – человек, который не разбирается в компьютерах, но пытается чему-то научиться. А «чайничек» разбирается еще меньше и учиться не желает.

Повздыхав немного по поводу своей лени и стойкого нежелания осваивать технику, я раскрыла справочник. На нескольких листах мелким шрифтом были напечатаны адреса и телефоны столичных банков. Увидев их количество, я сначала испугалась, а потом успокоилась, рассудив, что «ГБ» не так уж и много.

Через полчаса передо мной стоял пустой стакан из-под молока и лежал список из семнадцати позиций. В ушах слегка звенело, а глаза начали закрываться сами собой. Я тупо смотрела на список, пытаясь уловить мысль, сверкнувшую в мозгу.

«Так, попробуем рассуждать логически, – велела я себе, мужественно борясь со сном. – Иностранные банки можно смело исключить. Едва ли они захотят связываться с нашими гражданами. Капиталисты здорово напуганы ситуацией с террористами и вполне способны допустить, что среднестатистический россиянин может хранить в их банковской ячейке ядерную бомбочку ручной работы. Остается тринадцать объектов. Из них три находятся в нашем округе, девять разбросаны по Москве, а один – в Зеленограде. Едва ли Коля стал бы пользоваться услугами банков, расположенных в местах, столь отдаленных. Значит, перво-наперво поиски нужно начинать именно с этих трех. Ай, да Афанасия! – похвалила я себя. – Вот это логика! Сам Холмс позавидовал бы!»

Я обвела в кружочек «Глобал Банк», «Гамма Банк» и «Городской Банк Инвестиций». Несколько мгновений погордилась собой и вновь задумалась. Как же нам добраться до нужной ячейки? На этом вопросе голова категорически отказалась соображать, и мне пришлось отправиться в кроватку. Кажется, я заснула прежде, чем голова коснулась подушки.

Какая-то сволочь упрямо и монотонно колотила молотком по стене. «Убью», – решила я и натянула одеяло на голову. Стук стал чуть тише, но не прекратился совсем и продолжал раздражать. Без конца зевая, я встала и пошла на звук. Источником шума оказалась Клюквина. Она самозабвенно лупила молотком по кухонной стене.

–    Долго спишь, Афоня! – весело сказала сестрица.

Поводов для веселья я не находила, поэтому хмуро ответила:

–    И тебе доброе утро. Чем тебе стена не угодила? Людям спать мешаешь...

–    Спать надо вовремя ложиться, а не сидеть до утра за справочниками. Впрочем, молодец, Афанасия. Я видела список.

Клавка еще пару раз стукнула по стене молотком и не без гордости объявила:

–    Готово!

Я оценивающе посмотрела на работу сестры. Над столом рядом с часами торчал здоровенный гвоздь.

–    Здорово! – восхитилась я. – Прочно сидит. А теперь, может быть, объяснишь, зачем он здесь нужен?

–    «Демократию» прилаживаю, – деловито пояснила Клавдия. – Чего ей без дела в углу пылиться?

С этими словами сестра удалилась, но вскоре вернулась, таща в руках шедевр Ефима.

–    Только ее здесь не хватает, – ворчала я, помогая Клюквиной управиться с картиной. – Аппетит теперь пропадет навсегда. Нет бы натюрморт какой повесить! С фруктами, например. И глазу приятно, и желудку полезно. А от этой мазни язва образуется в два счета...

Клавка, не обращая на мои слова внимания, отступила на пару шагов, оценивающе покрутила головой и счастливо зажмурилась:

–    Блеск!

Я в сердцах сплюнула и пошла в душ. Хотелось верить, что вода освежит, и я вспомню мысль, посетившую меня вчера ночью.

–    Афанасия, – Клюквина забарабанила в дверь ванной, – а как мы проникнем в хранилище банка? Нам ведь сперва надо узнать, в каком именно Коля арендовал ячейку...

Сделав вид, что ничего не слышу, я принялась усиленно скрести голову, ожидая озарения. То ли массаж подействовал, то ли организм наконец проснулся, но озарение явилось!

–    Клавдия! – заорала я, кутаясь в махровый халат и выскакивая из ванной. – Клавка, я придумала, как нам с банками разобраться!

Сестрица приподняла бровь, а в глазах ее мелькнуло удивление. Подозреваю, что Клавдия считала меня существом, крайне неприспособленным к жизни. Поэтому она раз и навсегда уверовала – без нее я пропаду. Сначала я пыталась доказать обратное, но все эти попытки вызывали у Клюквиной лишь саркастические ухмылки и сардонический смех. Обижаться на Клавку смысла не было, я махнула рукой и приняла ее правила игры.

Сейчас Клавдия внимательно слушала меня, и недоверие на ее лице сменилось выражением удовлетворения и почти восторга.

–    Ну ты даешь, Афоня! – восхитилась она, когда я закончила говорить. – Я была права – тебе нужно книжки писать! Голова твоя светлая, соображает неплохо, сюжеты жизнь подбросит, а я, так и быть, стану твоим литературным агентом. Только заранее предупреждаю: никакой любви! Любовь только мешает творческому процессу!

Последняя фраза Клавдии повергла меня в замешательство. Как же так? Еще вчера она трудилась, не покладая рук и ног, выискивая мне подходящего спутника жизни, а сегодня накладывает запрет на чувства? Данный вопрос настолько меня увлек, что я даже не заметила, что Клавка оделась и что-то горячо лопочет.

–    Чего, чего? – рассеянно переспросила я.

–    Уже сюжет обдумываешь? Молодец. Ты пока соображай, а я на пару часов кое-куда смотаюсь. Без меня никуда не выходить, дверь никому не открывать и, вообще, прикинься ветошью и не отсвечивай. Все поняла?

Я оторопело кивнула. Хлопнула входная дверь, а я запоздало поинтересовалась:

–    А ты куда?

Разумеется, никто не ответил. Вздохнув, я сварила себе кофе, выложила на стол небольшую горочку баранок с маком и уселась у окна.

Во дворе, старательно обходя лужи, степенно прогуливались Митрич и Кузя. Пес время от времени настороженно поводил висячими ушами и внимательно смотрел по сторонам. Собака всем своим видом демонстрировала готовность броситься на помощь хозяину при первых признаках опасности. Митрич знал об этом и, вероятно, испытывал приятное чувство защищенности.

«Совсем как я вчера в объятиях Сашки, – подумалось мне. – Вот выйду замуж, заведу собаку...»

Мысли плавно потекли в этом направлении. Я представила себе, как иду вместе с мужем по залитой осеннем солнцем аллее; разноцветные разлапистые листья шевелятся под ногами; веселый рыжий щенок носится вокруг нас, громко лая.

А по вечерам, когда я буду возвращаться с работы, муж и собака выйдут мне навстречу, радостно виляя хвостом. То есть хвостом, конечно, вилять будет собака, а муж... Ну, он тоже найдет какой-нибудь способ выразить свою радость. В роли мужа почему-то упорно виделся Сашка. Я даже потрясла головой, отгоняя мираж.

–    Тьфу, пропасть! – сплюнула я в сердцах. – Привидится же такое...

Однако Сашкин образ покидать меня не спешил. Чтобы избавиться от наваждения, я решительно набрала номер мобильника Александра Михайловича.

–    Слушаю! – бодро откликнулся абонент.

–    Привет... – мрачно поздоровалась я и замолчала.

–    Афоня! – по голосу чувствовалось, что Саня рад моему звонку, но с некоторой долей беспокойства. – Какими судьбами? У вас все нормально?

Не знаю, чего Сашка хотел услышать в ответ. Не говорить же ему, что у меня с головой не все в порядке?! Поэтому я неопределенно промычала и неожиданно для самой себя ляпнула:

–    Ты собак любишь?

–    Что? – растерялся Саня. – Каких собак?

–    Тех, которые друзья человека, с ушами и хвостами. Они еще гавкают иногда. Так любишь или нет?

Сашка сосредоточенно сопел в трубку, пытаясь угадать, сошла я с ума или просто не выспалась.

–    Люблю, – наконец осторожно ответил он.

–    Это хорошо. А каких?

–    Ну... овчарок немецких, питбулей, ротвейлеров. Еще доберманов...

–    А вот это плохо, – разочарованно подвела я итог. – Все они здоровенные какие-то. И едят, наверное, много. Нет, эти не подойдут. Придется тебе, Саня, мелкими породами удовлетворяться. Таксой, к примеру.

Сашка оторопело молчал.

–    Афоня, – вновь заговорил он. – Я не совсем понял: зачем мне удовлетворяться таксой?

–    Не хочешь таксу, можно тойтерьера приобрести. Это вообще карманный вариант...

–    Но зачем? – закричал Саня, потеряв терпение.

–    Так надо! – сурово ответила я и отключилась.

Образ бывшего спецназовца качнулся и растаял, чему я несказанно обрадовалась. Клавки все не было. Чтобы как-то убить время до ее прихода, я положила перед собой лист бумаги и взяла в руки маркер. Однажды по телевизору я видела, как майор Каменская вычерчивает какие-то схемы, крючки, стрелочки. А потом – бац! – и преступление раскрыто. Может, и мне стоит попробовать? Я разделила лист пополам. Справа написала «Павел», слева – «Николай» и аккуратно обвела оба имени в кружок. Красиво получилось! Меня это вдохновило, но что делать дальше? Нахмурившись, я решительно соединила оба кружочка двусторонней стрелочкой и подписала «родственники (дядя и племянник)». Потом я уставилась на кружочек «Николай» и задумалась. Что о нем известно? При знакомстве с Клавкой он представился Геннадием.

Значит ли это, что на встречу должен был явиться Гена и убить хотели именно его? Специально ли Гена отправил в парк Колю? Кто, кроме Гены, знал об этом? По телевизору, кажется, говорили, что бедному Коленьке вкололи какой-то сердечный препарат. А кто мог это сделать? Трудно представить, что молодой сильный мужчина вот так запросто мог позволить уколоть себя. Следовательно, это сделал кто-то, кому Коля доверял. Я аккуратно подписала под Колиным кружочком «Гена, Павел, Ефим» и нарисовала большой знак вопроса. Кто же убил Колю? А главное – за что? Ефим говорил, что пасынок увлекался пиратскими кладами. Но ведь не из-за этого же его прикончили?! Николай – взрослый человек, вынесший из детства столь наивное увлечение. И оно, это увлечение, ну, никак не могло стать причиной смерти, потому что любой нормальный человек не верит в пиратские клады! Завтра поговорю с Геной. Может, тогда что-нибудь прояснится. Ефим, к сожалению, ничего толкового поведать не смог. Да и что можно ожидать от человека, занятого собственной гениальностью, поцелуями господа и добыванием денег на выпивку и последующее похмелье. Надеюсь, содержимое банковской ячейки даст хоть какую-нибудь зацепку.

Взгляд переместился на кружочек с именем Павла. О нем известно еще меньше. Дядя Николая, шантажист, сидел. Вот, пожалуй, и все. Предположительный и наиболее вероятный мотив убийства Павла Леонидовича – это его деятельность. Наверное, тайну смерти Павла стоит пока отодвинуть на второе место.

Клюквиной до сих пор не было. Я потыкала пальчиком в кнопки телефона, но тетенька бесстрастно ответила: «Абонент не отвечает или временно недоступен».

–    Черт! – И я рысцой пробежала по квартире. – Где, спрашивается, ее носит? Неужели забыла, что мы в розыске?!

В крайнем волнении я еще раз обежала все, ненадолго задерживаясь возле окон. На кухне, остановившись возле аквариума, принялась жаловаться на Клавдию Тырочке:

–    Нет, ты только подумай! Бросила меня одну, не сказала даже, куда поехала. Сиди тут, волнуйся. А вдруг ее арестовали? Внешность-то мы изменили, а вот в паспорте фотографии старые! Где гарантия, что какой-нибудь усердный милиционер не вздумает проверить у нее документы? И все, сушите сухари! Господи, ну за что ты меня наградил такой непутевой сестрицей?! – заломив руки, воскликнула я.

В этот момент хлопнула входная дверь.

–    Афоня, – раздался долгожданный голос Клюквиной, – ты дома? Помоги мне!

Вместо того чтобы броситься на зов, я словно приросла к месту. Что с ней?! Ее избили! Поймали, изувечили, но мужественной Клавке удалось бежать из лап... Кого? Ладно, это потом. Моя сестра, с трудом передвигаясь, оставляя за собой страшный кровавый след, добралась до дома, желая предупредить меня об опасности... Эх, были бы у меня ордена! Я бы обязательно один подарила сестренке. Или даже два.

–    Афоня, блин! – снова зазвенел Клавкин голос. – Сколько можно звать?! Спишь, что ли?

Для пострадавшей от рук врагов кричала она как-то очень громко, да и голос у нее был довольный и чересчур бодрый. Очнувшись, я поспешила на помощь. В коридоре, прямо на полу, сидела Клавдия, зачем-то спрятавшись за двумя огромными спортивными сумками, и тяжело дышала.

–    Клава, это ты? – на всякий случай уточнила я. – Зачем ты прячешься?

–    Нет, это не я, это призрак коммунизма! – съязвила Клюквина. – Разгружай сумки, не болтай...

Забыв про волнение, одолевавшее меня еще несколько минут назад, я с трудом втащила баулы в комнату и дернула «молнию» на одном из них. Восторженный стон сам собой вырвался наружу.

–    Клавочка, что это? – прошептала я, заметив сестру на пороге.

–    Нравится? – самодовольно спросила она.

Я молча кивнула. В сумке уютно поблескивала драгоценным мехом шубка из голубой норки.

–    Ты только особенно не возбуждайся, – предупредила Клавка, зная, что меховые изделия из этого зверька – моя давняя мечта, – все это послезавтра надо вернуть.

Не обращая на Клавку внимания, я извлекла шубку из сумки и моментально в нее облачилась. Легкий, почти невесомый мех нежно обнял плечи. К моему немалому удивлению, под этой шубкой оказалась еще одна, тоже из норки, но только коричневая. Да и фасон другой. Если голубая – до пола, приталенная, с широким поясом, то эта была несколько короче, с капюшоном и слегка расклешенная.

–    Это тебе, – я царским жестом накинула коричневую шубку на плечи Клюквиной. – Носи на здоровье. Только хотелось бы знать, для чего ты все это притащила?

Мой интерес был вполне понятным. В сумках, кроме шубок, обнаружились шикарные сапожки, полуботинки, куча одежды, косметики, парфюма и какая-то коробка, упакованная в пластиковый пакет.

–    А в чем ты собиралась вояж по банкам совершать? – вопросом на вопрос ответила Клавка. – В наших курточках неизвестного мастера, купленных на вещевом рынке? А к богатеньким клиентам, особенно клиенткам, между прочим, и отношение другое...