Текст книги "Пятнадцать суток за сундук мертвеца"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

–    Алло? – дрожа всем телом, произнесла я.

–    Афанасия Сергеевна? – уточнил мужской голос, показавшийся мне смутно знакомым.

–    Ага... – слабо отозвалась я, впрочем, без особой уверенности, собираясь сию секунду скончаться.

–    Александр Михайлович беспокоит...

Я облегченно перевела дух и уже более твердым голосом сказала:

–    Слушаю вас, Александр Михайлович.

–    Мне бы хотелось с вами встретиться. Дело сугубо личное и архиважное. Можно я к вам сейчас приеду?

–    Да, да, разумеется, – пролепетала я, терзаемая тяжелыми предчувствиями. – Мой адрес...

–    Я знаю, – перебил Александр Михайлович. – Буду через полчаса.

Он отключился, а я оторопело уставилась в темноту за окном. Клавдия нетерпеливо пописки-вала, не решаясь заговорить первой. В такой нервной обстановке прошло несколько минут.

–    Афанасия, – нарушила молчание Клавка, – средневековая инквизиция бледнеет в сравнении с тобой. Скажи что-нибудь, а?

–    Сейчас Александр Михайлович приедет, – не отрываясь от окна, объявила я.

–    Это который мент? – уточнила Клюквина.

Вместо ответа я лишь тяжело вздохнула.

–    Афоня, мне это не нравится, – тревожно заговорила сестра. – Мы обратились к нему с пустяковой просьбой, а тут вон как все оборачивается! Чего ему от тебя надо, спрашивается?

Вопрос был риторический, поэтому я трагически молчала.

–    А вдруг он репортаж по телевизору видел?! Ну, тот, в котором нас разыскивали? – продолжала строить предположения Клавка.

–    И что?

–    А то! Подозрительно уж очень: сперва ты звонишь этому Михалычу, просишь узнать адрес владельца мобильника, а спустя какое-то время его находят в собственной ванной с перерезанным горлом. А во дворе дома еще один покойничек остывает... Не знаю, как твоему Михалычу, мне бы это точно не понравилось!

–    Клавочка, – после недолгого молчания обратилась я к сестре, – как ты думаешь, он нас арестует?

–    Факт! – уверенно отозвалась она и обвела глазами помещение, словно прощалась с родными стенами. – Иначе, зачем бы ему приезжать к нам?

Я обреченно вздохнула и поплелась собирать вещи.

«Вот ведь, как все обернулось! – размышляла я, пакуя сумку. – Говорила ж Клавке, не надо меня сватать за кого ни попадя. Не послушалась – и вот результат. И самое обидное: мы ни в чем не виноваты. Да разве ментов это интересует? У нас в стране половина заключенных невиновны, а сидят как миленькие. Кто будет с нами возиться? Эх, лучше б мы деньги на толкового адвоката потратили, а не на центр здоровья! Глядишь, срок бы и скостили. А интересно, сколько все-таки нам светит?»

Звонок в дверь прервал поток моих невеселых мыслей. Готовясь к самому худшему, я поплелась открывать.

На пороге стоял Александр Михайлович и смущенно улыбался.

–    Вы один? – удивилась я.

Гость улыбаться перестал и украдкой оглянулся.

–    Один... – несколько растерялся он, убедившись, что площадка перед квартирой пуста.

«Конечно, – с горечью подумала я, – с нами и один справится, чего ж группу захвата зря беспокоить!»

–    А в чем, собственно, дело? Где Афанасия Сергеевна? – возвысил голос Александр Михайлович.

–    Что значит, где? – я удивленно поморгала. – Здесь она, то есть...

Михалыч нетерпеливо перебил:

–    Вот и позовите ее!

У меня возникло ощущение, что кто-то из нас двоих сошел с ума. Александр Михайлович, будучи братом одной из наших учительниц, довольно часто появлялся в школе. Мужчин, сами знаете, в школах мало, а живого общения с противоположным полом хочется. Особенно на банкетах, праздниках, вечеринках, да и рабсила в таких случаях лишней не бывает. Вот и старались училки, как могли: тащили братьев, племянников, знакомых и мужей (у кого они имелись, разумеется). Впрочем, мужья особым спросом не пользовались и вскоре отпали за ненадобностью. Так что стоявшего передо мной посетителя я видела не раз и теперь была твердо уверена, что это именно Нинкин братец. Да и трудно не признать такого видного товарища: под два метра ростом, косая сажень в плечах... А вот черты лица у него были утонченные, я бы даже сказала, аристократические. Больше всего мне нравились полоска тоненьких усиков, сливающаяся с бородкой идеальной формы, и очаровательные ямочки на щеках. Как все большие сильные люди, Александр Михайлович стеснялся своей силы и боялся ненароком что-нибудь сломать или кого-нибудь нечаянно зашибить. Однажды он пригласил меня на танец. Не знаю, что испытывал партнер, но мне казалось, что я зажата стальными тисками, что еще чуть-чуть, и мои ребра превратятся в пыль. Я терпела и натянуто улыбалась куда-то в область желудка. Сейчас, глядя на мужчину в полумраке коридора, я не сомневалась, что передо мной именно Александр Михайлович.

– Так я могу увидеть Афанасию Сергеевну? – напомнил он.

–    Смотрите, – пожала я плечами и картинно подбоченилась.

Александр Михайлович с минуту таращился на меня, а потом растерянно произнес:

–    A-а... ну... да... Вы это...

Он провел руками по своим стриженым и идеально уложенным волосам.

–    Вот именно! – радостно кивнула я, коснувшись своих волос.

–    У-ух! – облегченно выдохнул гость. – Не узнал! Вообще-то, хорошо, мне даже нравится, хотя и не очень-то привычно.

Я нахмурилась и предложила Александру Михайловичу пройти. В большой комнате, забившись в угол дивана, сидела Клюквина и обиженно смотрела на мир. Увидев меня в сопровождении мужчины, она затравленно зыркнула по углам комнаты и нахохлилась еще больше. Всем своим видом Клавдия демонстрировала безграничное презрение к представителю силового ведомства.

–    Кхм... – робко кашлянула я. – Знакомьтесь, это – моя сестра, Клавдия. Клавочка, а это – Александр Михайлович, мой знакомый. Он по делу...

Клавка еле заметно кивнула и уставилась в потолок демонстративно-скучающим взглядом. Гость неуклюже топтался посреди комнаты, а я от волнения напрочь забыла о правилах хорошего тона. Молчание явно затягивалось.

–    Чай, кофе? Может, минералки? – неожиданно пришла на помощь Клюквина.

–    Ага... – крохотным эхом отозвалась я. – Вы садитесь, Александр Михайлович...

–    Я лучше присяду, – улыбнулся он, усаживаясь на диван. – Сесть я всегда успею! А вот чайку, пожалуй, выпью.

Мы с Клавкой потащились на кухню.

–    Вот садюга, прости господи! – ворчала себе под нос сестра. – Чайку ему подавай! Пришел арестовывать, так арестовывай! Чего нервы людям трепать? – И, подумав, добавила: – Гад!

От волнения Клавка перепутала ударения, и у нее получилось как-то по-деревенски: людям. Я умилилась, и глаза моментально заволокло слезами.

–    Клавочка, – торопливо заговорила я, чтобы не разреветься, – значит, ты думаешь, он нас пришел арестовывать?

–    Ха! А ты сомневалась? Конечно, зачем же еще? Ведь не ради твоих прекрасных глаз и полу-лысой головы?!

Я задумалась. Честно говоря, во время своих набегов на школу Александр Михайлович пытался оказывать мне кое-какие знаки внимания. То подгладывал угощения в тарелку, то подливал в рюмку напитки. При этом он смущенно краснел, странно косил глазами и немного заикался. Если напрячься, то с большой натяжкой все эти действия можно назвать ухаживаниями. Во всяком случае, сейчас мне бы этого очень хотелось.

Тяжело вздохнув, я подхватила вазочку с вишневым вареньем (лучшее произведение Клюквиной!) и обреченно зашагала следом за сестрой в комнату.

Чаепитие проходило в гробовом молчании. Время от времени Клавка бросала на Александра

Михайловича взгляды, полные ненависти и холодного презрения. Впрочем, цели они не достигали: гость невозмутимо пил чай, уставившись на дно чашки. Такая обстановка действовала на меня угнетающе. Я просто физически ощущала, как в душе нарастает паника. Терпеть это дольше было невыносимо, поэтому я отчаянно бросилась на амбразуру:

–    Александр Михайлович, скажите, в тюрьму можно взять сапожки на каблуках? Итальянские, я их и не носила почти...

Александр Михайлович поперхнулся чаем и мучительно закашлялся. Клавка с явным удовольствием замолотила кулачками по его широкой спине.

–    В ка-какую тюрьму? – утирая слезы, спросил бедняга.

–    Ну, откуда ж я знаю? – пожала я плечами. – Хотелось бы, конечно, туда, где более комфортно...

Глаза гостя стали наполняться тихим ужасом. Он вжался в спинку дивана и изумленно моргал.

–    А... Ну да... К-конечно, – в сильном волнении произнес Александр Михайлович. – В-вы в тю-тюрьму собрались?

–    Ну, хватит! – рявкнула Клюквина. – Чего комедию ломать? Пришел арестовывать, так арестовывай! И нечего зря варенье жрать!

Клавка протянула вперед руки, ожидая, что на ее запястьях вот-вот защелкнутся наручники. Я с неохотой последовала ее примеру. Александр Михайлович запаниковал. Он переводил взгляд с меня на Клавдию и, кажется, проклинал минуту, когда явился сюда.

–    Ну, что смотришь, как старый еврей на веник? Действуй, Саня! – поторопила гостя сестрица.

–    У м-меня н-нет ордера... – пролепетал Александр Михайлович.

–    Потом получишь, – отмахнулась Клавка. – Хотя, конечно, это безобразие. Пришел арестовывать опасных преступников один, без ордера... Может, у тебя и наручников нет?

Александр Михайлович отрицательно помотал головой и стыдливо потупился. Клюквина презрительно поморщилась:

–    Эх, милиция! Один в обморок падает от трупов, другой – без наручников... Ладно, пойду поищу веревку. Вроде была где-то на антресолях...

Бормоча себе под нос разнообразные эпитеты в адрес всей милиции в целом и отдельных ее представителей, в частности нашего гостя, Клавка покинула комнату. Я сильно нервничала и методично уничтожала варенье, почти не ощущая его вкуса.

–    Странная у вас сестра, Афанасия Сергеевна, – нарушил молчание Александр Михайлович. – Зачем она так стремится за решетку?

–    Так мы ж двоих мужиков убили, – пояснила я, не отрывая взгляда от вазочки с вареньем. – Нас теперь вся милиция разыскивает. А вы вот нашли... Вам, наверное, теперь премию дадут или даже очередное звание!

Я негромко всхлипнула и замолчала. Известие о чудовищном злодеянии, совершенном нами, во-зымело странный эффект. Михалыч внутренне подобрался, вцепился в столешницу журнального столика и, подавшись вперед, приказал:

–    А ну, рассказывай все по порядку, кого вы там замочили, когда и за что.

Уловив суровые нотки в его голосе, я негромко ойкнула и принялась заваливаться набок. Александр Михайлович довольно резво подскочил к креслу, где я зашлась в агонии, схватил меня за плечи и два раза хорошенько встряхнул. От встряски мозги встали на место, я судорожно вздохнула и прошептала:

–    Саша, ты нас арестуешь?

–    Посмотрим, – хмуро ответил Михалыч.

Я еще раз всхлипнула и начала «колоться». За этим процессом и застала меня Клюквина, вернувшись в комнату с мотком бельевой веревки в руках.

–    Афоня, замолчи немедленно! – заорала она, гневно топая ногами. – Он не имеет права! Мы без адвоката ничего говорить не должны... Это милицейский произвол! Знаем, читали и по телевизору показывали! Оборотень в погонах!!

Александр Михайлович несколько мгновений внимательно слушал пламенную речь Клавдии. Затем ему это, видимо, надоело, он медленно поднялся во весь свой двухметровый рост, набрал в грудь побольше воздуха и гаркнул:

–    Молча-ать! Смр-рно!!

Клавка захлопнула рот, схватилась за сердце и медленно осела на пол. Уже на полу она принялась разматывать веревку, чему-то блаженно улыбаясь.

«Батюшки, да она свихнулась! – обожгла меня догадка. – Оно и понятно, разве ж можно так на живого человека орать!»

Я укоризненно покачала головой, но вслух упрекнуть Александра Михайловича не решилась. «Клавдию подлечим, – решила я, – а собственное здоровье следует поберечь, неизвестно еще, как его децибелы на меня подействуют!» Михалыч удовлетворенно кивнул и велел:

–    Продолжай, Афоня!

Я покорно заговорила вновь. Может, с перепугу, а может, по каким-то другим причинам, но я рассказала ему о нелепых попытках Клавки устроить мою личную жизнь, о встрече с Геной в Таганском парке и о том, как мы нашли Павлика в ванной с перерезанным горлом. Про то что Гена оказался Колей и мы с сестрой теперь клиенты оздоровительного центра «Импульс», я отчего-то промолчала.

Сашка внимательно меня выслушал. И что примечательно, ни разу не перебил! Мне это понравилось, и я преданно посмотрела ему в глаза.

–    Саша, – робко спросила я его уже в который раз, – теперь ты нас арестуешь?

–    Зачем?

–    Ну, мы ведь их убили... Вернее, конечно, не мы, но разве это в милиции объяснишь?

–    Это только олухи могут повесить на вас двойное убийство! Ты себя в зеркале видела? А теперь скажи, кого, кроме таракана, ты можешь убить?! Чтобы перерезать горло взрослому мужику, знаешь, сколько сил нужно?

На душе стало легко и радостно. Слава богу, нашелся человек, который верит в нашу непри-частность к этим убийствам! Я внимательно присмотрелась к Александру Михайловичу. «Вообще-то, он симпатичный, – подумалось мне. – Даром что мент! Правда, большой уж чересчур... Так ведь это от кормежки зависит. Тем более я и готовить-то не умею. Ой, о чем же я думаю?!»

Сашка сидел, крепко задумавшись. От напряжения у него даже выступили капельки пота на лбу.

«Вон как переживает, бедняжка! – пожалела я Михалыча. – Ладно, пусть ухаживает!»

Однако Сашка ухаживать не спешил. Он с силой потер лицо обеими ладонями и устало произнес:

–    Н-да, история некрасивая. И самое неприятное, что, кроме милиции, вас может еще кое-кто разыскивать.

–    Кто? – проблеяла я, готовясь потерять сознание.

–    А я не знаю! – широко и как-то чересчур оптимистично улыбнулся Александр Михайлович. – Ведь кто-то и за что-то их убил... А тут вы так удачно подвернулись!

Радости его слова мне не прибавили. Я бы предпочла, чтобы меня все оставили в покое и дали возможность вернуться к любимым балбесам и их сочинениям. Я бросила пылкий, полный надежды взгляд на Сашку. Не знаю, как он его истолковал, но, Вместо того чтобы сию секунду броситься совершать подвиги ради меня, бравый мент капризным голосом героя потребовал горячего чая и варенья. Смирившись с судьбой, я поплелась за чаем, твердо пообещав себе никогда не выходить замуж. Только вот ума не приложу, как сообщить об этом Клюквиной и не вызвать упреков в свой адрес.

–    Значит, так, – подвел итог Александр, когда слопал все варенье и выпил весь чай. – Сватовство прекратить, из дома выходить только в случае крайней нужды, дверь открывать, предварительно посмотрев в «глазок». А лучше вообще не открывать. Я постараюсь что-нибудь выяснить об этом деле по своим каналам. Завтра в шестнадцать тридцать буду у вас. Все ясно?

Поскольку Клюквина продолжала изображать из себя тихую идиотку и увлеченно ковырялась с веревкой, пришлось мне взять груз ответственности на себя и пообещать Александру Михайловичу в точности следовать инструкциям.

Уже возле двери я застенчиво опустила глаза и полюбопытствовала:

–    Саша, а по какому делу ты приходил?

Он смутился:

–    Ну... сабантуй в школе был. А тебя не было. Я уж подумал, не случилось ли чего... Вот и решил...

–    Сам решил или Нинка, сестрица твоя сердобольная, подсказала? – я подозрительно прищурилась.

Сашка покраснел, но промолчал.

–    Понятно, значит, Нинка подсуетилась. Не везет нам с тобой с родственниками, Саня. Не дает им покоя наша холостая жизнь!

–    До завтра, – буркнул Александр Михайлович и торопливо шагнул за порог.

Я закрыла за ним дверь и вернулась к Клавке.

Клюквина наконец оставила в покое веревку. Теперь она стояла возле столика и вполне осмысленным взглядом зло взирала на остатки пиршества.

–    Твой мент сожрал литровую банку варенья! – поставила меня в известность сестра.

–    Чего это он мой? – обиделась я.

–    А то чей? Я слышала, как он бубнил в коридоре: ах, я волновался! Не случилось ли что с разлюбезной Афоней! Тьфу, блин!

–    А чего ты из себя идиотку строила? – задала я вопрос, который давно вертелся на языке. – Я даже поверила.

–    С идиотов спрос меньше. Вон твой умный мент чего удумал: из дома не выходи, дверь никому не открывай, сватовство оставь... Хуже тюрьмы, честное слово!

–    Зато на свободе.

–    А толку-то?

–    Неужто ты собралась дома сидеть? Пусть Сашка себе работает, мы тоже кое-что предпримем. И не говори мне, что подобная мысль не приходила в твою умную голову. Я, к примеру, ни секунды не сомневалась в правильности наших действий. Так что не злись, Клавдия. Сашка вполне может нам помочь, даже не подозревая об этом. А варенье... Что ж, сладкое активизирует умственную деятельность! Главное, чтоб это было нам на пользу.

Клавка с уважением посмотрела на меня. Ей явно пришлись по душе выводы, сделанные из данной ситуации.

–    Афоня! – напыщенно произнесла сестра. —

Ты настоящая Клюквина, я тобой горжусь. Дай-ка расцелую!

Мы троекратно облобызались, потом всплакнули неизвестно почему, затем рассмеялись и принялись наводить порядок в комнате.

Уже лежа в кровати и слушая ровное дыхание Клюквиной, я попыталась отбросить эмоции и разобраться в собственных мыслях.

За что могли убить Павла? Чем он занимался? А Николая? Какая-то связь между ними была, это безусловно. Что же их связывало: дружба, общий бизнес, просто приятельские отношения? Верна ли моя догадка о том, что Гена послал вместо себя Николая и убить должны были именно Гену? Опять-таки – за что? Кое-какая информация об этом деле будет уже завтра. А если Александр Михайлович прав, и нас разыскивает не только милиция, а ребята посерьезнее? Милиции что, поискали для виду и забыли. Братки же – это совсем другое дело, они не успокоятся до тех пор, пока нас не найдут. Тогда уже бесполезно требовать адвоката и доказывать, что мы не виноваты и ничего не знаем. Мальчики поверят в это лишь после того, как разрежут нас на десять тысяч маленьких кусочков и каждый кусочек будет молчать, как Герасим... Картинка получалась настолько безрадостной, что я зажмурилась и посоветовала себе не впадать в отчаяние.

«Может, обойдется?» – спросила я сама себя, впроче

«Я знаю, многие, наверное, примут меня за сумасш

В глазах девицы появился неподдельный интерес:

«Может, обойдется?» – спросила я сама себя, впрочем, слабо в это веря. На этой печальной мысли и провалилась в сон.

Следствием тревожного состояния вечером и ночью стали апатия и разбитость утром. Помимо этого, во сне ко мне явился не душка-телеведущий, а гориллоподобные юноши с бритыми затылками и бычьими шеями. Настроения, разумеется, мне это не прибавило, поэтому я появилась на кухне хмурая и недовольная жизнью. А вот Клюквина, по всей видимости, окружающей действительностью была удовлетворена. Она просто порхала возле плиты, мурлыча себе под нос какую-то незамысловатую мелодию.

–    Доброе утро, Афанасия! – весело поприветствовала меня сестра. – Чего мрачная такая? Выше нос, нас ждут великие дела!

Если по совести – ее мнения я не разделяла, но спорить ни сил, ни желания не было. Клавка поставила передо мной тарелку с омлетом, щедро посыпанным тертым сыром и зеленью, пододвинула чашку кофе и уселась напротив, лукаво блестя глазами.

–    Вкусно? – спросила она, наблюдая, как я буквально впихиваю в себя завтрак.

–    М-м... – промычала я.

На самом деле, Клавдия готовит просто великолепно. Можно только позавидовать тому счастливчику, который станет ее мужем. Однако мое состояние не способствовало аппетиту. Но чтобы не обидеть Клавдию, я упиралась: ела омлет и счастливо скалилась.

–    Спасибо, Клава, – поблагодарила я сестру, еле сдерживая тошноту.

–    Вот и славно. Тогда собирайся, нам пора...

–    Куда?

–    Как куда? В «Импульс», конечно же!

Совсем из головы выскочило! Сегодня первое занятие, и персональный тренер Гена нас, наверное, уже с нетерпением дожидается. Вспомнив об этом, я совсем скисла. Можно представить, что будут вытворять с моим любимым телом! Господи, ну почему все это происходит со мной? От жалости к себе на глаза навернулись слезы. Клюквина заметила мое минорное настроение, но истолковала его по-своему:

– Ты опять о Европе печалишься? Напрасно, честное слово! Только представь, Афоня, какие приключения нас ждут. Ведь не всякому доводится пережить что-нибудь подобное. Между прочим, – оживилась Клавдия, – ты как литератор могла бы и роман написать, когда все закончится. А что? По-моему, блестящая идея. И деньги получишь, и славу всенародную...

Всенародная слава меня мало интересовала и даже пугала. А насчет романа... нет, пожалуй. Когда все закончится, я предпочту как можно скорее забыть эту историю.

Спустя час мы уже входили в тропические джунгли «Импульса». Всю дорогу я вздыхала, горюя о собственной незадавшейся судьбе, чем сильно нервировала Клавдию. В конце концов, ей это надоело, и она, чтобы я замолчала, купила мое любимое шоколадное мороженое.

В центре нас встретила Светлана, профессионально радуясь нашему появлению. Девица одарила нас стандартными комплиментами, вручила пластиковые клубные карточки и пригласила на какую-то клубную вечеринку. Клавдия поблагодарила администраторшу, уверяя, что «непременно будем», «обязательно придем», «это так неожиданно,  но приятно» и тому подобное. Вообще я заметила – настроение у Клюквиной было приподнятое. Интересно, что ее так взбодрило: предвкушение свидания с Геной или предстоящие занятия физкультурой?

Описывать четырехчасовую тренировку не буду. Я до сих пор вспоминаю о ней с содроганием. Скажу лишь одно – таких мучений, какие выпали на мою долю, не испытывал даже Джеймс Кук, когда его ели аборигены. Через пятнадцать минут с начала занятий у меня возникла мысль написать завещание, а еще через полчаса она окрепла настолько, что я решила сегодня же вечером проконсультироваться со знающим юристом. В том случае, разумеется, если удастся выжить в этом аду. Речи о том, чтобы побеседовать с Геной о Николае, вообще не было: мне едва-едва хватало сил дышать. Когда полномочный представитель всех чертей произнес: «Пожалуй, на сегодня хватит», – я рухнула прямо на пол, тщетно пытаясь унять дрожь в конечностях и разогнать зеленую мошкару перед глазами.

–    Девочки, сейчас в душ, а потом можем по чашечке кофе в баре выпить. Если хотите... – ухмыляясь, предложил Геннадий.

–    Хотим, – прохрипела я голосом умирающего бойца.

–    Отлично. Тогда я вас жду в баре.

Гена удалился. И правильно, между прочим, сделал, потому что без смеха смотреть на мои попытки занять вертикальное положение было невозможно. Ориентируясь на негромкие стоны Клю-квиной, я по-пластунски подползла к ней и слабым голосом спросила:

–    Клава, ты жива?

–    Я еще не поняла, – простонала сестра. – Но если слышу тебя, значит, жива...

–    Нас Гена ждет, – напомнила я, открывая глаза, – а нам еще в душ...

Клюквина дрыгнула ногами и предложила:

–    Поползли, что ли?

Под душем мы с Клавкой более или менее пришли в себя.

«Господи, – обратилась я к высшим силам, подставляя разные части тела под прохладную водичку, – неужели я столько нагрешила? За что ты мне посылаешь подобные мучения? Как же хочется прежней спокойной жизни! Вот все говорят, что ты не даешь испытаний человеку больше, чем он может вынести. А ты уверен, что я выдержу?!»

Всевышний молчал, из чего я сделала вывод – господь занят более серьезными делами и в данный момент мною не интересуется.

–    Ты готова, Афоня? – раздался относительно бодрый голос Клюквиной.

Я вышла из кабинки и, кутаясь в полотенце, вздохнула:

–    Домой хочу...

–    Конечно, хочешь, – хохотнула Клавдия, – скоро твой мент придет.

...В баре негромко играла музыка. За стойкой на высоком стуле сидел Геннадий и оживленно беседовал со смуглым барменом. Завидев нас с Клавдией, Гена помахал рукой, жестами приглашая присоединяться.

–    Как самочувствие? – подмигнул инструктор.

–    Отлично! – воскликнула Клавка. – Все просто замечательно. Нам очень нравится с вами заниматься.

–    Могла бы только за себя отвечать, – под нос проворчала я.

Слышала сестра мою реплику или нет, но она оставила ее без внимания и весело защебетала с Геннадием. Я неторопливо выпила кофе, потом еще заказала стакан сока, мороженое, маленький эклерчик... По окончании трапезы жизнь уже не казалась такой мрачной, а оздоровительный центр «Импульс» – камерой пыток.

–    ... Имена у вас красивые, – донесся до моего сознания голос Гены. – Редкие.

–    Да уж, папенька постарался, – кивком подтвердила я. – Зато у вас работа интересная. Целый день со спортом дружите. Устаете, наверное?

–    Во-первых, мы на «ты», а насчет усталости... Я привык. С детства, как ты говоришь, со спортом дружу. До мастера спорта додружился, – здесь персональный тренер произвел залп глазами.

–    Надо же! – восхитилась Клавка. – А в каком виде спорта?

–    Плавание.

Клюквина молча аплодировала. Гена гордо восседал на высоком стуле, напоминая мне петуха среди своего куриного гарема. Тихонько хихикнув, я решила восстановить справедливость:

–    Подумаешь! Я в детстве спортивной гимнастикой занималась. Два месяца...

–    А чего бросила? – Геннадий смерил меня оценивающим взглядом. – По фактуре подходишь, фигуристая...

Гена обрисовал в воздухе мою фигуру. Получилось что-то среднее между роялем и гитарой.

–    Выгнали, – поморщившись, призналась я. – За нарушение спортивного режима. Я однажды принесла на тренировку жабу и выпустила ее в зал. Уверяла всех, что она с минуты на минуту превратится в Василису Прекрасную. Девчонки так верещали! Повисли кто на брусьях, кто на шведской стенке... Роман Шалвович, это наш тренер, очень долго ползал по полу, жабу все ловил. Добросовестно ловил, под каждый мат заглядывал, даже пианино отодвинул.

–    И что дальше? – сквозь смех спросил Гена.

–    Ничего, – пожала я плечами. – Жаба, наверное, сдохла от нервного перенапряжения, а меня выгнали.

Гена, Клавка и бармен сотрясались от приступов хохота. Я воспользовалась моментом и заказала еще парочку пирожных и сок.

–    Больше попыток подружиться со спортом не было? – отсмеявшись, полюбопытствовал инструктор.

–    Были, – кивнула я, запихивая эклер в рот. – Да все как-то неудачно. Видно, у спорта на меня аллергия. Ну, не вписываюсь я в стройные ряды физкультурников! Тут уж ничего не поделаешь. Богу, как говорится, богово, а кесарю...

Я безнадежно махнула рукой и доела пирожное. Геннадий снисходительно похлопал меня по плечу. Рука у него оказалась тяжелой, думаю, синяк мне обеспечен.

–    Не расстраивайся, Афанасия, – произнес он. – Я тебе помогу.

–    А мне? – обиделась Клавдия. – У меня тоже по физкультуре тройка была!

–    Клавочка, ради тебя я готов на все! – интимно понизил голос Гена.

«Тьфу, бабник! – мысленно сплюнула я. – Уже на Клавдию глаз положил».

Сестрица, по-моему, была вовсе не против такого поворота событий. Она скромно опустила глазки и глубоко вздохнула. Гена заметил состояние Клавдии и, желая закрепить результаты, сграбастал ее ладошку и принялся усиленно теребить.

«Членовредитель!» – обозлилась я, а вслух сказала:

–    Нам пора. Клава, пойдем, дорогая...

Клюквина одарила Геннадия таким пылким

многообещающим взглядом, что тот нетерпеливо заерзал на стуле.

–    До свидания, Гена! – грудным голосом попрощалась Клавка. – Увидимся послезавтра.

–    Ой, девочки, – воскликнул инструктор, – забыл предупредить. Послезавтра на занятия приходите часам к двум. Меня с утра не будет – на похороны утром иду.

–    А кто умер? – полюбопытствовала я.

–    Друг. Он, кстати, тоже здесь работал.

–    Убили?! – картинно всплеснула руками Клюквина и зажала рот ладошкой. Она, как и я, догадалась, о ком идет речь.

–    Почему сразу убили? Сам умер. Сердце...

Гена опечалился, а мне сразу расхотелось уходить. Ведь самое интересное только начинается!

Однако делать нечего, придется отложить разговор до послезавтра. Оно, может, и к лучшему. После похорон Гена размякнет и охотно поделится с нами информацией.

На улице Клюквина стряхнула с себя любовный дурман и с чувством выругалась в адрес возлюбленного.

–    Скользкий тип, – сделала она вывод.

–    Точно. А еще бабник, – поддакнула я.

–    Сначала доводит до полусмерти на тренировке, а потом в баре охмуряет...

–    Я ж говорю, бабник!

–    Что ты все бабник да бабник! – возмутилась Клавдия.

–    А ты зачем ему глазки строила и дышала взволнованно? – не осталась в долгу и я.

–    Так ведь ради дела стараюсь! Прежде чем человека на разговор откровенный вызвать, его нужно что?

–Что?

–    Обаять, расположить к себе... А такой типчик должен постоянно получать подтверждения своей неотразимости. Тогда его можно брать тепленьким!

У меня было иное мнение на этот счет. Геннадий, конечно, страдает нарциссизмом, но он далеко не дурак и откровенничать со своими подопечными так просто вряд ли будет. Признаюсь, я очень надеялась на похороны.

–    Клавка, – обратилась я к сестре, – послезавтра Коленьку хоронят... Может, сходим?

–    Зачем?

–    Ну-у, так... Все-таки не посторонний человек, и вообще...

Я попыталась объяснить самой себе, что подразумевается под словом «вообще». Но сколько ни напрягала мозги, ничего не получилось. Видно, права людская молва, утверждая, что человек либо спортсмен, либо умный. Стоило немного нагрузить мышцы, как сразу же отказалась функционировать голова! С досады я топнула ногой. Только вот не заметила, что стою в луже. Веселенькие брызги полетели в разные стороны.

–    Афоня, мать твою! – взвизгнула Клюквина.

Моя куртка, куртка Клавдии, сумки, джинсы – все было в мелких точечках грязи.

–    Сама стирать будешь! – предупредила Клавка.

–    Буду, – смиренно согласилась я, отряхиваясь.

Проезжавшему мимо нас водителю «девятки» показалось, видимо, что мы так развлекаемся. Он лихо промчался по огромной луже на шоссе, подняв фонтан грязи. Издевательски мигнув габаритными огнями, «девятка» скрылась, а мы остались, как говорится, обтекать.

–    Вот придурок! – Клавка в бессильной злобе потрясла кулачком. – Чтоб у тебя кардан треснул, чтоб глушитель отвалился, чтоб тормозной шланг потек!

Я изумленно слушала сестру, удивляясь ее познаниям в области технического устройства автомобиля.

–    Откуда про кардан знаешь? – спросила я Клюквину, когда она иссякла.

–    Ой, да у нас в салоне и не такого наслуша-ешься. Разве только о космических ракетах не болтают...

Мне вспомнилось, как еще во времена студенческой молодости перед госэкзаменами я таки посетила салон красоты. Чего только не довелось там услышать! У Киркорова с Пугачевой родился сын, но его усыновила Орбакайте. А отец ребенка в действительности и не Киркоров вовсе, а Боря Моисеев. Затем у мастериц салона возник спор: Алла Борисовна, оказывается, после многочисленных операций из-за почтенного возраста выносить ребенка не в состоянии. Поэтому звездной паре пришлось искать суррогатную мать. И кто бы, вы думали, ею стала? Ни за что не догадаетесь! Людмила Гурченко! Пугачевы ей столько заплатили, что той теперь до самой старости хватит. А буквально на днях патриарху эстрады, товарищу Кобзону, сделали пересадку волос с его же собственного парика... В общем, салон я покинула с головной болью и красивой стрижкой, стоившей мне, кстати говоря, двух стипендий. Но времена меняются. Теперь судачат о Путине, Певцове с Дроздовой и о преимуществах синтетических масел над полисинтетическими. И клиентки, и мастерицы легко щебечут о политике, о проблемах вулканизации и балансировки колес, а также о частной жизни российского бомонда.