Текст книги "Алхимия вечности (ЛП)"
Автор книги: Эйвери Уильямс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
Глава 5
Балкон окружён туманом. Я перекидываю ноги через перила, скользкие от морского воздуха. Потеряв равновесие, заставляю себя сосредоточиться. Одно неверное движение, и я упаду на бетон внизу. Я хочу умереть сегодня ночью, но не здесь. Не так.
Я слышу, как Клаудия вопит внутри, и стискиваю зубы. Я должна была отравить и её напиток. Одна из моих туфлей соскальзывает с ноги и исчезает в тумане. Амелия тренировала меня своим акробатическим трюкам, но это было давно, и моё тело очень ослабло.
Тяжело вздыхая, я сбрасываю вторую туфлю, игнорируя громкие звуки сверху: Джаред и Амелия пинают дверь. Я не могу позволить себе остановиться, поэтому продолжаю двигаться. Постепенно я достигаю земли.
Как только я оказываюсь на тротуаре, голоса сверху затихают; все другие звуки поглотила танцевальная музыка, льющаяся из клуба. Я проталкиваюсь через толпу, все ещё пытающуюся попасть в «Изумрудный город», а затем бегу вверх по Спеар-стрит.
Каждый раз, когда моя нога касается тротуара, горячая боль проходит через всё моё тело. Моё дыхание становится прерывистым, лёгкие не выдерживают напряжения. Но я знаю, что должна бежать, и ускоряюсь. Сейчас 23:17, у меня есть всего десять минут до отправления следующего поезда со станции БАРТ.
Крик долетает до меня, и сердце совершает кульбит, почти нарушая баланс. Это просто старый бездомный, имеющий претензии к уличному знаку. И сразу же направляю взгляд вперёд, ужасно боясь обернуться.
– Сера! Стой! – кричит Джаред. Я ускоряю темп: платье свистит напротив моих бёдер, а волосы развиваются далеко позади во влажном воздухе. Чувствую, как кожа падает на кости и, знаю, голые ступни наверняка кровоточат. Моё сердце быстро бьётся в груди, трепыхается, как птица в ловушке. Я молюсь найти силы, которые помогут мне добраться до заранее подготовленной машины. «Это всё, что мне нужно, – умоляю я своё тело. – Пожалуйста».
Наконец осмеливаясь взглянуть назад, я вижу, что Джаред догоняет меня, как и Амелия в нескольких шагах позади него. Для него нет ничего более занудного, чем тащить меня к Киру, словно щенка, который сбежал с поводка. Амелию же наоборот, возможно, осчастливит моё исчезновение, но лояльность к Киру – единственный стимул, в котором она нуждается для присоединения к погоне.
Станция БАРТ вырисовывается впереди: её черно-голубой логотип светится, но из-за тумана видно лишь очертания. Людей всё больше по мере приближения к Эмбаркадеро, и я, толкая их, прокладываю дорогу.
Это ночная игра, где все незнакомцы в цветах «Гигантов». Женщина, одетая в черно-оранжевый свитер, толкает коляску. Я недооцениваю её направление и путешествие коляски – падаю на колени на асфальт.
– Сера! Оставайся на месте!
В голосе Джареда слышится паника. Если он вернётся назад с пустыми руками, Кир, безусловно, «поговорит» с ним. Я достоверно знаю, сколько могут жить эти шрамы, именуемые словами.
С трудом поднимаясь на ноги, снова бегу, Джаред и Амелия нагоняют. Я ещё раз оборачиваюсь и, убедившись, что их взгляды проводили меня до станции, пропихиваюсь через компанию пьяных баскетбольных фанатов вниз по эскалатору. Я перепрыгиваю турник, не заплатив, и спешу навстречу усиливающемуся ветру, скрипу колёс и грохоту поездов, отходящих от станции.
Платформа заполнена оранжевыми неорганизованными и ликующими фанатами «Гигантов». Прибывающий поезд почти рядом с ИстБэй, и толпа устремляется на посадку. Я ловлю своё отражение в зеркале: дикие глаза, спутанные волосы, платье порвано, кровь течёт из раны на колене.
– Серафина! Ты. Должна. Остановиться.
Голос Джареда уже близко. Обернувшись, я ловлю его взгляд и направляюсь к поезду, прибывающему на ИстБэй. Люди расступаются передо мной, и я чувствую чью-то хватку на руке. Я задыхаюсь и смотрю вниз – это всего лишь пожилая дама, сидящая рядом с дверью.
– Всё в порядке, сладенькая?
Я молча киваю и осматриваю платформу. Амелия и Джаред мчатся в машине, отставая лишь на два шага.
– Двери закрываются. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах, – говорит кондуктор.
Последнее слово за мной – я прыгаю.
Грохот и гудок приближающегося поезда, движущегося в противоположном направлении, – единственный звук, который я слышу. Я выбегаю из закрывающихся дверей вагона и, спрятавшись на следующей платформе, обегаю народ, скользя к началу очереди на поезд в аэропорт Сан-Франциско, шумно открывающему двери. Остановившись под окном, я, повернувшись, смотрю назад – в направлении поезда на ИстБэй. Джаред и Амелия сканируют толпу.
Взгляд Амелии встречается с моим. Я не отвожу глаз. Это не важно. Их поезд уже с пыхтением ожил и отправился со станции. Они застрянут в нём в долгой поездке на залив, между перроном и станцией Вест Окленд, – а это более двадцати минут форы в случае их возвращения.
Я проезжаю только две станции и выхожу с толпой на Пауэлл-стрит. Без сомнений Джаред и Амелия решат, что я уехала глубже в город, к аэропорту. Но, проснувшись, Кир обнаружит мою записку, и я понимаю, что он не станет захватывать самолёт.
Адреналин сошёл на нет, и я опустошена. Но и свободна, следовать своему ночному курсу к тёмному концу. Ветер прекратился, что позволило туману наполнить окрестности, превращая городские кварталы в нечто более приватное, словно маленькие тихие комнаты. Сквозь туман слепит вспышка – отражение уличного фонаря на металлической поверхности. Косой взгляд – это машина. Я скрывала её рядом с домом и привезла сюда накануне. Два влажных парковочных талона приклеены к лобовому стеклу, но я произношу благодарную молитву за то, что её вообще не увезли.
Я купила пыльный старый Форд Крейгслист несколькими неделями ранее. Фальшивое имя и без жалоб оплаченная завышенная цена конвертом с наличкой сделали своё дело. Я копила деньги помаленьку на протяжении многих лет – десять долларов здесь, двадцать там – понемногу, чтобы Кир не заметил. Копила неумышленно – скорее инстинктивно. Однажды я спрятала сдачу от кофе в читаемую мной книгу, солгав Киру об ошибке кассира. Это был крошечный шажок к ощущениям неповиновения, вылившийся к происходящему сейчас.
Я достаю заранее прикреплённый ключ из лифа платья. В багажнике лежит сумка со сменной одеждой, книгой Кира и оставшимися деньгами. Этой ночью пунктом назначения станет Биг Сюр. Умирая, я хочу оказаться среди красных деревьев и водопадов.
Я влезаю в мои джинсы и свитер, кидая грязное платье в багажник, и обуваю многострадальные ноги в кроссовки. Мои руки трясутся, когда я сажусь на водительское сиденье и вставляю ключ в гнездо зажигания. Пульсация в висках и синий оттенок пальцев – я могу не доехать до Биг Сюр. Но должна попробовать.
Двигатель запускается, и я выезжаю на дорогу, направляясь в сторону моста. Недоверчиво качаю головой – после шести сотен лет с Киром я, наконец, свободна. Я никогда не вернусь, моя душа перед смертью останется невинной. Я жму на педаль газа, и машина грохочет по мосту, отдаляясь от Сан-Франциско, – моё прошлое далеко позади.
Глава 6
Я еду с открытыми окнами, вдыхая свежий воздух в последний раз. Асфальт под колёсами поёт, унося меня вперёд, будоража кровь. Я ожидаю боль, но смерть – это неизведанная территория. Даже Кир не знает, что ждёт нас на той стороне.
Чем больше миль между мной и Киром, тем больше воспаряет моя душа. Даже во время дождя Калифорния никогда не выглядела такой красивой и живой. Я смотрю на звёзды, выглядывающие, словно булавки, из облаков, будто падая в залив.
«Я надеюсь, что ты там, мама, думаю, я иду к тебе».
Но эйфория слишком дорого мне обходится – быстро осушает запас оставшейся энергии. Руки дрожат на руле, а зрение теряет чёткость: свет фар встречных машин превращается в жёлтые ленты. У меня едва хватает сил, чтобы нажимать на педаль газа. Машина гудит и поворачивает; боюсь, я теряю контроль над собственным телом.
Я испускаю лёгкий вздох и сжимаю руль. Я хочу проехать весь путь до Биг Сюр, оказаться в глубине соснового леса, не слыша ничего кроме холодного ветра и уханья совы, сидящей на скрюченной ветке, но быстро увядаю – слишком быстро. Я не смогу добраться до Биг Сюр. Попытавшись, я, вероятно, попаду в аварию, причинив окружающим вред.
«Окленд, – решаю я, – это хорошее место для смерти».Дорога внезапно сворачивает и спускается к Озеру Сокровищ к Окленду, она уставлена изодранными и выцветшими рекламными щитами о судном дне, который так и не наступил. Напротив них жуткое скопление кранов для транспортировки груза с корабля, смотрящих на порт Окленда, будто древние стражи города.
Я веду машину по улице Франклина до сквера Джека Лондона. Одинокий лёгкий блеск грузовых доков на Второй улице освещает маленькие капельки тумана, застывшие в ночном воздухе. Подъехав к тротуару, я сжимаю голову руками. Волна слабости накатывает, медленно отпуская. Дрожа, вытаскиваю ключи из зажигания, закидываю сумку на плечо и отправляюсь в тишину сквозь мрак. Обходя пятна нефти и выбоины, я иду к неоновой надписи «БАР», расположенной под обглоданным термитами карнизом.
Я знаю, время, отведённое мне, подходит к концу, но не в состоянии умереть на сидении автомобиля. Пусть настоящие наши тела умерли человеческой смертью – краденые тела превращаются в пыль, как только мы покидаем их, выпуская вселяющую в тело душу энергию. Я хочу, чтобы мой прах вернулся в природу, а не стал добавочным слоем грязи в этом Форде.
Я решаю войти и что-нибудь выпить. Скорее всего, я напугана, и вино ослабит тревогу, придав храбрости последовать за моей судьбой на тот свет.
Оказавшись внутри, я бросаю мою сумку-беглянку на пол и сажусь на тяжёлый дубовый барный стул, кратко улыбаясь двум молчащим рядом друг с дружкой пожилым мужчинам. Через секунду я чувствую, что их глаза опускаются, возвращаясь к своему пиву. Отражение высоких скул и волос цвета экспрессо в зеркале позади бара вносит ясность. Красота не изменила мне даже на пороге смерти.
Бармен, расчистив стол передо мной, бросает салфетку. Тощая фигура, тату, ползущие по рукам, и глаза, слишком редко закрывающиеся для сновидений. Нечто в нём напоминает мне Джареда.
– Что я могу сделать для вас? – спрашивает он меня будничным тоном.
– Бокал красного вина, пожалуйста.
– Я должен посмотреть удостоверение личности.
Я смотрю вверх и встречаю его взгляд.
– Это действительно необходимо?
Я удерживаю его взгляд несколько долгих секунд. Когда он не отводит глаз, я со вздохом достаю своё удостоверение личности: Дженнифер Комбс, двадцать два года. Бармен изучает документ, и на секунду я представляю, как говорю ему мой истинный возраст, просто чтобы увидеть его реакцию. Но я должна держать себя под контролем. Последнее, в чём я нуждаюсь, – так это в излишнем внимании.
Бармен возвращает мне ламинированную карточку, прежде чем налить мой напиток. Я возвращаю «Дженнифер Комбс» – это имя я получила от Кира вдобавок к телу – назад в кошелёк. Больше она мне не нужна.
– Спасибо.
Я делаю большой глоток – это последний мой напиток – и разворачиваюсь на стуле, осматриваясь. Бар старый, потолок покрыт оловом, проглядывающим сквозь несколько слоёв краски. Стены в голубых обоях, с трещинами, разномастные стулья беспорядочно заставили линолеум.
В углу девушка с растрёпанными чёрными волосами и серьгой в виде пера спорит с брюнетом. На ней ярко-красная футболка, а на руках красуются явные отметины. Мой желудок совершает кульбит.
Девушка толкает парня в плечо.
– Позволь мне уйти! – требует она.
– Тарин, пожалуйста, – молит он её тихим голосом, схватив за руку. – Успокойся.
Тарин сжимает челюсти, жилка пульсирует на её виске.
– Я именно это и имела в виду, Дэн. Дай мне уйти.
Мальчик тяжело вздыхает, но в следующую секунду отступает и пропускает её. Тарин склоняет голову и прячет лицо в волосах на всём пути через бар.
– Эта девушка жаждет смерти, – замечает бармен, складка беспокойства пересекает его лоб.
Я провожаю глазами Тарин, открывающую дверь и растворяющуюся в ночи.
– Похоже на то, – соглашаюсь я.
Бармен отворачивается налить кому-то выпивку, и в тот же миг я вхожу в туманную ночь с сумкой в руке. От такого резкого подъёма кружится голова, но сердце спокойно, и внезапно я чувствую радость, что зашла в это место.
Я знаю тысячи таких, как Тарин, – девочек, у которых не осталось ничего, ради чего стоило бы жить, и желающих покончить с ней. Я могу определить их абсолютно везде, могу чувствовать запах их отчаянья. Обычно они – цель моей охоты: без таких «Тарин» я бы не прожила все эти годы. Но этой ночью свершится лишь одна смерть, я клянусь. Не её. Спасение Тарин станет маленьким покаянием за все жизни, что я взяла.
Глава 7
Тарин прямо передо мной – крадётся, осматриваясь в густом тумане. Огни, вспыхивая красным и оранжевым, освещают её хрупкое тело. Она спотыкается, потеряв равновесие, – слишком много алкоголя.
Оставаясь в тени, я следую за ней; улицы ведут к устью Оклендской реки. Вокруг ни души, несмотря на совершенно новые кондоминиумы [18]18
Кондоминиум (лат. con – вместе и dominium – владение) – совместное владение, обладание единым объектом, чаще всего домом, но также и другим недвижимым имуществом. Понятие «кондоминиум» получило большое распространение в ряде государств, в частности в США.
[Закрыть], похожие на гниющие старые склады.
Девушка нетвёрдой походкой приближается к одному из стальных контейнеров вблизи подъёмных кранов. Они напоминают скорее животное, нежели машину, с четырьмя ногами и расширением-головой, наблюдающей за морем.
Тарин начинает подниматься по лестнице, скользя и хватаясь за перекладины, с горем пополам добравшись до вершины. Она приближается к кромке подъёмного крана, возвышающегося над тёмной водой. Удар сердца, я делаю над собой усилие и следую за ней.
На высоте ветер сильнее. Он хлещет мои волосы по лицу и заглушает шаги. Я чувствую неустойчивость в ногах, но полна решимости слезть вместе с ней.
– Тарин? – мягко окликаю я, достигнув девушки. В прошлом я бы её преследовала, а теперь надеюсь спасти.
Она резко оборачивается, её лицо выдаёт лёгкое удивление. Щеки запали, глаза широко посажены. Такая растерянная и милая в этот момент.
– Что тебе нужно? – спрашивает Тарин, обнимая себя руками.
Я медлю мгновение перед ответом.
– Ты собираешься прыгнуть?
Тарин вздыхает, её плечи опускаются.
– Разве тебе не всё равно? – слезы блестят в её зелёных глазах.
Я заглядываю в свою душу, желая произнести правильные слова. Но на ум приходят шестьсот лет банальности, поэтому я сосредотачиваюсь на вопросе, которые задала бы самой себе перед смертью:
– Надеюсь, у тебя серьёзные причины?
Она отворачивается от меня, и я следую за её взглядом на воду. Мерцающие огни центра Сан-Франциско, едва видимые через туман, похожи на Млечный Путь. Когда я была маленькой, мы с мамой лежали на траве позади нашего дома в Лондоне и записывали моё имя звёздами-точками, соединяя их в буквы. «Имя «Серафина» значит «ангел»,– сказала она мне. – Разве ты не можешь быть написана на небесах?»
– У тебя есть семья? – спрашиваю я, подходя на расстояние прикосновения.
– У меня никого нет, – говорит она, ветер развевает волосы позади неё.
Я дотягиваюсь до её тонкого плеча, заглядывая в глубину зелёных глаз.
– И того парня в баре?
– Особенно его, – отчаянно произносит Тарин.
Я понимающе киваю.
– Ты не найдёшь комфорта в смерти. Это пустота. Это ничто. Если ты хочешь уйти в небытие, умирай. Если ты не хочешь быть одинокой, значит, ты все ещё жива. Значит, надежда есть.
– Кто ты? – спрашивает она. Ветер доносит её голос до меня.
Я думаю о своей неестественно длинной жизни – детстве в Лондоне, плавании в море на юге Франции, переезде в Сан-Франциско в 1960-х – и пробегаю по всем именам, начиная с Серафины и заканчивая Дженнифер. Я смотрю ей в глаза.
– Никто.
Она делает шаг от меня – и ближе к краю. Я смотрю на твёрдый блестящий тротуар сорока футами ниже.
– Тарин, – быстро говорю я. – Ты не можешь летать. Звёзды – не твои друзья. Спустись вниз. Вернись в бар. Найди кого-нибудь.
Она колеблется, прикусывая губу.
– Я не могу обещать, что не вернусь сюда позже.
– Хорошо. По одному решению жить за раз. Когда придёт время умереть – действительно придёт, – ты будешь знать.
Тарин подходит ко мне, и я кладу руку на её плечо. Впервые я вижу страх в её глазах. Хорошо. Страх пробуждает желание жить.
– Спускайся вниз, – говорю я ей, слегка подталкивая. И она идёт – её маленькие руки держатся за лестницу, – двигаясь медленно, пытаясь не упасть.
Я прикладываю руку ко лбу, наблюдая, как Тарин исчезает в туманной ночи. Когда она пропадает из поля зрения, выдыхаю сдерживаемый всё это время воздух. Две, если считать Клаудию. Это не сотрёт все те отнятые мной жизни. Но хоть что-то.
Я подхожу к краю, повторяя шаги Тарин. Если разбежаться и подпрыгнуть, то можно долететь до воды. Но сперва я, порывшись в сумке, достаю книгу Кира. Это знание умрёт со мной. Кожаная обложка, сияющие голубизной бриллианты. Напоминание о глазах Кира – я вижу их в каждом оттенке синего. Сегодня они льдисто-синие, словно заснеженный пик ледника. Но при первой нашей встрече их оттенок был совершенен. Насыщенный цвет утреннего предрассветного неба. Одним плавным движением я с силой бью книгой о металлическую платформу у моих ног, и замок отлетает.
Страницы плотного гладкого пергамента. Запах возвращает меня во времена, когда я сидела с отцом в его кабинете за работой с бумагами. С замирающим сердцем я понимаю, что гореть она будет долго. Отец рассказывал мне, что пергамент сделан из животной кожи – не из растительных волокон, как современная бумага. Вот почему книга-ровесница Кира до сих пор здесь.
Я вожу рукой по поверхности страниц. Беспорядочные обрывки латинского, греческого и староанглийского, несколько неизвестных мне языков, смешанные с астрологическими и научными символами: результат исследований алхимии Кира. На одной из них набросок двух людей, соединённых шнуром-пуповиной. Он был кропотливо заштрихован металлическими чернилами. Я знаю по себе, каково это: серебряная нить, соединяющая душу и тело.
Если мне не придать её огню, значит, я заберу её в море. Вода сделает своё дело: смоет все чернила. Прижимая книгу к груди, я жмурюсь, капли слёз скользят, вторя словам прощания – моему ковену [19]19
Ковен (англ. coven) – в английском языке традиционное обозначение сообщества ведьм и других лиц, предавшихся служению дьяволу и регулярно собирающихся для отправления обрядов на ночной шабаш. В современной неоязыческой религии викка это просто ячейка, группа верующих.
[Закрыть], Инкарнации; Шарлотте; моей матери, которой я никогда не скажу «прощай» в первый раз. Я наслаждаюсь моментом, пока ветер гимном свистит сквозь подъёмный кран.
Я готова.
Но опережая мой первый шаг в воздух, до ушей доносятся визг шин по асфальту и звон разбитого стекла, разрезая, словно выстрел, ночь. Испуганный крик девушки. Я резко оборачиваюсь. Может быть, только одна причина этих звуков: автокатастрофа – со смертельным исходом.
Тарин.
Глава 8
Последующая тишина оглушает, нечто внутри меня стремится к лестнице. Я должна увидеть Тарин ли это, увидеть, потерпел ли мой аскетизм [20]20
Аскетизм – религиозное учение, проповедующее крайнее воздержание, умерщвление плоти как путь к достижению нравственного совершенства, путь к общению с Богом; религиозное подвижничество. Отказ от жизненных благ и удовольствий; крайнее воздержание во всём.
[Закрыть], моё последнее действие на Земле, неудачу.
Время – это моя сущность, моя сила убывает с каждой секундой, поэтому я бросаю книгу в сумку на подъёмном кране, а затем спускаюсь вниз. Мои кроссовки скользят по ступенькам, и дыхание обрывается. Я, шатаясь, иду по пустынной улице.
Запах дыма и жжёной резины смешиваются со смрадом пролитого бензина. Мой пульс подскакивает, ноги дрожат, а перед глазами снова расплывается. Я сворачиваю за угол и спотыкаюсь о выбоину в асфальте, подвернув лодыжку.
– Чёрт, – бормочу я. На глаза попадается машина. Пламя рвётся из дыры в капоте, бросая оранжевые тени на ржавые двери погрузочного дока. Машина стоит вертикально, но паутина трещин на лобовом окне означает, что перед остановкой машина хотя бы раз перевернулась. Я чувствую медный привкус крови. Это вызывает головокружение, подавляет – она повсюду.
Я хватаюсь за ручку водительской дверцы, собирая остатки сил, и дёргаю. Ничего не происходит, и на долю секунды я ощущаю, что меня нет в живых, что девушка-призрак пытается – смешно – двигать объекты в физическом мире. Я закрываю глаза, представляя незащищённый от ветра кран, и собираюсь для последнего рывка. Металл скрипит о металл, посылая вибрации по моей руке и, в конце концов, дверь открывается.
Дыхание перехватывает, облегчение смешивается с ужасом. Это не Тарин, а молодая девушка приблизительно шестнадцати лет, спутанные светлые волосы и серебряный браслет на загорелом запястье. Кровь течёт по её лицу, впитываясь алыми распустившимися цветами в расшитую на манер крестьянки блузку.
Она не умерла – жилка на её шее всё ещё пульсирует, – но близка к этому. Её правые рука и нога, кажется, сломаны, как и шея; кровь сочится из раны в голове. Вверх и вниз, вверх и вниз, её грудь вздымается и опускается со слабыми, жалкими вздохами. Она кашляет, и капля крови стекает из уголка её губ. Ещё один вздох. И ещё один, равнодушный и обречённый.
В тумане я прикладываю два пальца к её шее. Пульса нет. Слабый голос в моём сердце говорит, что ей уже не помочь, но я крепко обхватываю руками её талию. Лязгает металл, когда мне удаётся вытащить её из машины и положить на асфальт. Я могу только надеяться, что не наделала новых переломов. Она маленькая, но моя слабость столь велика, что я практически почернела от усилий. Я становлюсь на колени и отклоняю её голову назад.
Я кладу руки на её сердце – её кровь липнет к моей коже – и резко надавливаю, быстро повторяя. Передвигаюсь к её лицу, зажимаю нос и, касаясь её губ своими, выдыхаю.
Я намерена во чтобы то ни стало спасти её, однако это вряд ли возможно; я ощущаю холод, мои уже почти мёртвые губы напротив её тёплых; внезапное желание взять её тело с огромной силой режет меня острым лезвием.
«Нет!»– говорю я себе, рывком оттаскивая себя от её губ и снова надавливая на её грудь. Но запах её жасминовых духов пьянит, кружа голову, и, когда я снова касаюсь её губ, инстинкт овладевает мной. Вместо того чтобы вдуть в её лёгкие воздух, я с жадностью снова и снова вдыхаю. Волна силы проносится по моим венам, заставляя меня чувствовать одновременно и падение, и подъём, как на качелях. После нескольких минут я чувствую сладость: сущность её жизни.
Я стараюсь остановиться, но это не поддаётся контролю. Слёзы текут по моему лицу, пока я вытягиваю её душу, её жизненную силу, текущую через мой рот, такую сладкую. Сладость начинает убывать – это означает, что пора начать мой путь в эфир. Ощущение будто тысячи вольт электричества проходят через моё тело, а маленькие голубые огоньки танцуют над нашими лбами. Я думаю, это вспышки молнии, сопровождающиеся далёким грохотом в тёмном ночном небе. Молния без грома – так типично для лета. Я вижу, как волны обрушиваются на пляж на одинокой планете глубоко в космосе. Тихий серебристый звон, голоса звёзд, поющих гимн. Лицо мамы возникает в моей голове, но она выглядит иначе, не так, как я помню. Её кожа гладкая, мягкая и сверкающая, глаза небесно-голубые. Тёмные волосы зеркально отражают мои собственные чёрные, как космическая пустошь; кометы пролетают вдоль её эбонитовых локонов. Её рот открыт, но я не слышу звуков, когда она говорит. Но это не важно – я могу читать по её губам.
– Ещё не время, Серафина, – говорит она, – ещё не время.
Фиолетовые, затем белые маленькие огоньки движутся с головокружительной скоростью, и, словно вспышка, приходит озарение моей ужасной ошибки. Я никогда не жила в том сломанном теле и близка к смерти, огненные муки боли передвигаются вверх и вниз по моим конечностям, медленно исцеляя мою бессмертную сущность.
Я поворачиваюсь на асфальте и вижу, что моё старое тело уже превратилось в пыль, и её тут же унёс порыв ветра.
Далёкий вой сирен проникает в моё сознание. Мне нужно выбраться отсюда раньше, чем приедет полиция. И я должна найти мою сумку, чтобы взять удостоверение личности с одним из имён, сделанных Киром, и книгу, которая никогда не должна попасть в человеческие руки.
Становлюсь на колени, затем заставляю себя встать и сделать неуверенный шаг вперёд. Ещё несколько фунтов. Но запах крови и бензина ослабляет меня, я падаю на колени и тогда понимаю, что Тарин здесь – смотрит.
Я чувствую головокружение и ужас – как много она видела? – и пытаюсь позвать её. Но свет от фар полицейских машин окружает угол, и она бежит вниз по аллее. Я заставляю себя двигаться, чтобы добраться до крана и забрать мою сумку, но боль снова толкает меня вниз. Мои глаза закрываются, и я погружаюсь в темноту.
