Текст книги "Тайный рейс"
Автор книги: Эйсукэ Накадзоно
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
Поднявшись с колен, он повернулся к кореянкам:
– Я слышал, что цусимские садзаэ[14] чуть ли не лучшие в Японии. Вы издалека приехали сюда на работу?
– С Цурухаси, – ответила одна из женщин.
– Это с какого Цурухаси? Что в районе Икуно в Осака? – Сайдзё вдруг почувствовал, что у него пересохло во рту.
– Совершенно верно. Они все оттуда. У покойной тоже там осталась семья, – вмешалась жена хозяина фирмы. (По ее говору Сайдзё сразу понял, что она не уроженка Цусимы.) – Вчера послали туда телеграмму, но пока никакого ответа… Да и ответить-то, пожалуй, некому – у нее ведь там одна старушка мать, которая и читать-то, наверно, не умеет, да малолетний ребенок. В конце концов придется переслать прах с кем-то из этих ама.
– Да, это ужасно.
– Нам Чху Чо была трудолюбивая женщина. Ведь до конца сезона осталось всего каких-нибудь десять дней, вот она и старалась через силу, – сказал Тада.
Пропустив мимо ушей слова Тада, Сайдзё снова взглянул на флакон с кремом. Желтоватого цвета флакон имел форму перевернутого сердца и завинчивался латунным колпачком. Этот крем, вероятно, продавался повсюду, впрочем…
– В последние дни к вам никто сюда из Токио или из Осака не заглядывал? – спросил Сайдзё.
– Сюда приезжает довольно много торговцев с Кюсю, но вот из Токио или из Осака… Это случается, может быть, раз в год, и то вряд ли… – Жена хозяина фирмы удивленно взглянула на гостя.
– А к покойной тоже никто не приезжал? Не была ли у нее недавно женщина, занимающаяся торговлей парфюмерией вразнос?
Все молчали. Кореянки, точно сговорившись, даже отвернулись в сторону. По их лицам, хранившим строгое выражение, трудно было о чем-либо догадаться. Молчание внезапно нарушил Сюдзи. Посматривая на кореянок, он сказал:
– Что же вы молчите? Разве с месяц назад к Нам Чху Чо не заезжал один молодой кореец, белолицый такой?
– Никто не спрашивает, что было месяц назад. Брось ты господину всякой ерундой голову забивать! – ворчливо прервал его Тада.
Сайдзё вышел из барака в сопровождении старосты. Он уже хотел было сесть в такси, дожидавшееся его у ворот, как вдруг спохватился: самое-то главное чуть и не забыл! Обернувшись к старосте, он спросил:
– Скажите, Тада-сан, вы хорошо знаете здешние морские течения?
– Как свои пять пальцев, – ответил староста.
– В таком случае я хочу спросить у вас одну вещь… Труп той женщины, которую, как считают, увлекло подводным течением к корейским берегам… Не могло его по пути изменившимся течением отнести в сторону и прибить к западному побережью?
– К западному?
– Да. Не могло ли так случиться?
– Разве что сам дьявол его туда притащит. Да нет, что вы! – смеясь, замахал руками Тада. Его лицо цвета красной меди так и сияло от самодовольству. – Ведь западное побережье острова, – начал объяснять он, – это будет как раз прямо против течения. Цусимское течение имеет совершенно противоположное направление – в сторону Кореи и Японского моря. Из Сасуна при попутном ветре можно до Пусана даже на веслах доплыть. А то, о чем вы говорите, просто невозможно. Случись такая штука – нашим пограничникам пришлось бы свою морскую карту выбросить вон.
– Значит, и пограничники так считают?..
Когда Сайдзё усаживался в такси, Тада низко ему поклонился. И за спиной старосты вдруг появился его помощник. Неуверенными шагами он подошел к машине. Похоже было, что все это время он стоял во дворе и слушал разговор Тада с Сайдзё. Рядом с самодовольной физиономией старосты лицо его помощника выглядело каким-то запуганным и унылым. Оно глубоко запало в память Сайдзё.
Солнце уже садилось, и барак, погруженный в тень, отбрасываемую горой, мгновенно исчез из виду.
– Назад в Сасуна? – спросил шофер.
– А что, если нам в Хитакацу поужинать?
– Тогда в Сасуна мы вернемся только к ночи..
– Не беда, – сказал Сайдзё. – Ты, наверно, знаешь, где здесь хорошо кормят? Поедем!
Ему почему-то вдруг показалось, что предстоящий ужин вдвоем с шофером в этом городишке может оказаться для него последней передышкой накануне каких-то опасных событий. Мысль эта не выходила у него из головы и в небольшом ресторанчике, когда они уже сидели за столиком и ели суси[15], запивая его пивом. И ни свежее пенистое пиво, ни вкусное суси, приготовленное из моллюсков садзаэ, не могли прогнать неприятные мысли. Напротив, ужин, казалось, еще больше обострил их. То и дело вспоминались зияющие глазницы Канако. И та засохшая большеглазая рыбка, забравшаяся в одну из них.
И все же женщина, похороненная на морском дне близ Круглого Мыса, и женщина, найденная мертвой на горе Дзимба, не одно и то же лицо! Это предположение надо отбросить. Но если это так, то, следовательно, Канако не имела отношения ни к корейской Единой народной партии, ни к Чхим Йолю. Таким образом, одна сторона равнобедренного треугольника, который рисовал Могами, отпадала. Канако приехала на Цусиму с Кюсю, и здесь ее убили на горе Дзимба. А та кореянка нелегально прибыла с противоположной стороны. Пытаться связать одно с другим, по-видимому, бесполезно. Ближе всего к истине, пожалуй, подозрение, возникшее у него с самого начала. Вся эта печальная история, скорее всего, имеет простую разгадку. Ключ к ней – в любовных отношениях Такано, Канако и Ли Кан Мана. Сговорившись, Ли Кан Ман и Такано убили Канако и похитили бывшие при ней пятнадцать миллионов иен. На разработке этой версии ему, вероятно, и следует сосредоточить свои усилия… И раз Такано находится здесь, на этом острове, то где-то здесь скрывается и Ли Кан Ман. При этом Такано, можно сказать, почти что у него в руках. А если как следует взяться, то, вероятно, можно будет не только поймать Ли Кан Мана, но и получить нить к выяснению всего дела с пятнадцатью миллионами.
Внезапно поднявшись из-за стола, Сайдзё подозвал шофера, который болтал о чем-то с поваром.
– Поехали!
8
В Южной Корее неподалеку от Инчхона лежит небольшое рыбацкое село Нокчхон. Находится оно почти посредине между городами Пусан и Масан, на самом краю пустынного морского берега. Это на редкость неудобный пункт в смысле сообщения его с внешним миром. Чтобы из этого захолустья попасть в Пусан сушей, нужно переправиться через широкую реку Нактонган; если же вы хотите через залив добраться до Масана, вам предстоит перевалить через гору Пульмо высотой восемьсот метров. Жители села вынуждены пользоваться главным образом морскими путями сообщения. Есть у Инчхона небольшой залив, но река Нактонган постоянно наносит туда ил и песок, и в заливе столько мелей, что большие суда заходить сюда не могут.
Были уже сумерки, когда Ли Кан Ман и Ким Сун Чхиль добрели до ветхого домика с соломенной крышей, стоявшего на краю деревушки. Здесь была настоящая глухомань: кругом теснились горы, и всплески волн, бившихся о берег, были единственными долетавшими сюда звуками.
– Добрались наконец! – улыбаясь и снимая надетые для маскировки темные очки, сказал Ли Кан Ман.
Рано утром они выехали вдвоем из Пусана. Поездом доехали до небольшой станции перед Чинхэ и там сошли. Затем почти целый день шли пешком через гору Пульмо и, разумеется, очень устали. Дорога через лысую гору, похожую на верблюжий горб, из которого выщипали всю шерсть, была невероятно пыльной, и башмаки путников превратились в опорки, вывалянные в муке. Можно было, конечно, доехать до Инчхона автобусом, а затем идти пешком вдоль берега моря. Ли Кан Ман, не привыкший ходить пешком, предложил этот путь, но Ким Сун Чхиль отверг его. Хотя указ о запрещении свободного передвижения по стране, изданный Ку Боном, испугавшимся оппозиции, выступающей против военной хунты, и был отменен, во всех важнейших городах и поселках оставались контрольно-пропускные пункты, учрежденные по указу о чрезвычайном положении, и благополучно пройти через них было делом нелегким.
– Вопрос теперь вот в чем… – говорил Ким Сун Чхиль, устремив взгляд на утихшее и ставшее черным как уголь море. В глазах его мелькнуло выражение озабоченности. – Стоит ли нам ехать отсюда мимо острова Катокдо, где постоянно циркулируют сторожевые катера? Не лучше ли подкупить японского матроса с парохода «Мэдзимамару» и плыть из Пусана прямо в Симоносеки? («Мэдзимамару» был рейсовый пароход, курсировавший между Японией и Южной Кореей.)
– Нет, – возразил Ли Кан Ман, – этим пароходом больше пользоваться нельзя. Ты этого не знал? Совсем недавно чиновники пограничной охраны в Симоносеки обнаружили на нем тайник и накрыли нелегальных пассажиров. Тайник размером чуть больше трех квадратных метров был устроен под каютой второго класса, в трюме, где лежит балласт, и туда втискивалось три человека.
– Но ведь сумел же товарищ Чхим Йоль благополучно добраться даже в цистерне для воды!
– Вот он и мучится с тех пор водяной экземой, – ответил Ли Кан Ман. – Да и вообще это не дело. Зачем мы сюда тащились? Чтобы поглядеть на здешнее море – и назад? Не надо впадать в панику. Все будет в порядке. Знаешь, есть такая японская пословица: «Не смотри, как начата работа, а смотри, как она окончена».
– Ладно. Раз уж мы здесь… Да и твоя моторная лодка не должна подвести, – усмехнулся Ким Сун Чхиль.
Некоторое время они еще молча сидели в густых зарослях у подножия горы и пристально следили за окутанным вечерним мраком домиком на пустынном берегу. Затем Ли Кан Ман начал насвистывать грустную песенку о Ким Чу Йоле.
Случилось это 11 апреля 1960 года. 15 марта в Масане вспыхнул мятеж в знак протеста против происходящих в тот день фальсифицированных выборов в президенты Ли Сын Мана. Среди участников демонстрации, схваченных полицией, был семнадцатилетний гимназист Ким Чу Йоль. Его подвергли жестоким пыткам и замучили до смерти. А труп бросили в море. 11 апреля труп юноши всплыл в гавани Масан, находящейся в тридцати километрах от села Нокчхон. Это послужило новой искрой. В Масане снова вспыхнуло восстание. Оно с быстротой ветра перекинулось в Сеул. Здесь начались студенческие демонстрации, послужившие толчком к Апрельской революции, которая привела к свержению диктатуры Ли Сын Мана.
Ли Кан Ман кончил свистеть, и тогда раздался свист со стороны домика. Насвистывали ту же песенку о Ким Чу Йоле. В окне засветился огонек. Отбиваясь от комаров, они вышли из зарослей и быстрыми шагами направились к домику.
Их приветливо встретил седой старик, который руководил здесь нелегальным переправочным пунктом.
– Сегодня лодка не придет. Получен сигнал, что этой ночью выезжать опасно, – сказал старик. – Но завтра утречком она причалит к нашему мысу, так что, как только стемнеет, можно будет и в путь.
– А ждать будем здесь? – спросил Ли Кан Ман, с недовольным видом осматривая убогую комнатушку с онтолом[16], застланным грязноватой камышовой циновкой. Ни тюфяков, ни одеял. Воздух спертый и сырой. А свет погасят – набросятся, наверно, и клопы.
– Ничего, Ли, переночуем. Тут не так уж плохо, – сказал Ким Сун Чхиль, как бы читая мысли товарища.
Старик достал таз, принес кувшин теплой воды, и гости по очереди вымылись, после чего растянулись на циновке.
– Товарищ! – обратился Ли Кан Ман к старику. – Что-то скучно так сидеть. Ты бы сходил в село, купил сакэ.
– Что ж, это можно, – сказал старик, кладя в сторону свою трубку и поднимаясь.
– Бери только очищенного.
– Знаешь, Ли, не нужно водки, – вдруг вмешался в разговор Ким Сун Чхиль.
– Почему?
– Потому что нам надо еще раз трезво оценить обстановку и кое-что, по-моему, пересмотреть.
– А надо ли? – недовольным тоном сказал Ли Кан Ман.
– Надо. То, что доктор Чон Су Кап стал столь решительно выступать за активные действия и что он становится нашим прямым союзником, – это, конечно, отрадный факт. Но я бы хотел более подробно знать, что толкнуло его на это. Чем объяснить такую неожиданную решительность?.. Судя по статьям в «Пан-Кориэн ревью», который мы получаем из Японии, их движение не выходит за рамки мирного объединения Кореи. Это его основа. Что-то тут не вяжется…
– Разумеется, речь у них идет прежде всего о мирных средствах борьбы. Но ведь в зависимости от обстановки средства борьбы могут меняться. Это ведь азбучная истина всякого революционного движения. Товарищ Чхим Йоль сумел убедить Чон Су Капа, и тот согласился.
– Так ли это?
– Ты все еще сомневаешься? А разве пятнадцать миллионов иен, переданные им в наш фонд, не красноречивое тому свидетельство? Благодаря этим средствам мы, между прочим, сумели приобрести и нашу моторную лодку. Кстати, теперь мы можем наладить регулярное нелегальное сообщение с Японией – каждые три дня, не реже, чем ходит «Мэдзимамару». Но не только это. Мы сумели обзавестись и оружием. Пусть его пока не так много, но для начала хватит. Теперь в Симоносеки будет созван расширенный пленум Комитета Единого фронта, где будет заслушан твой Доклад о положении в стране. Если подготовка будет признана завершенной, останется договориться лишь о деталях и перейти к делу. Председатель Комитета Чхим Йоль с величайшим нетерпением ждет твоего приезда.
– Да, но весь вопрос в том, имеются ли в стране соответствующие условия…
– Ты хочешь сказать, что там еще не готовы к революции? Что еще не наступил момент взрыва? – возмутился Ли Кан Ман. – Но ведь это оппортунизм! Разве не ты говорил мне о буре, которая разразилась на собрании в Народном доме в Сеуле во время обсуждения проекта конституции? О том, какую овацию устроили там оратору, выступившему с резкой критикой этого проекта. Или этого не было?
– Было, – сохраняя спокойное выражение лица, ответил Ким Сун Чхиль.
– Так в чем же дело? Или ты хочешь обвинить нас в бланкизме? – горячился Ли Кан Ман. Нервным движением пальцев он отбросил назад волосы, рассыпавшиеся по побледневшему лбу, и продолжал:
– Послушай! Было это, когда я еще сидел в тюрьме в Пусане. Туда привезли одного товарища, схваченного 30 марта в Ульсане. Ты, вероятно, об этом деле слышал. Совершая поездку по провинции, Ли Сын Ман остановился в Ульсане. Узнав распорядок его пребывания, группа товарищей устроила засаду на берегу моря и попыталась совершить нападение. Завязалась ружейная перестрелка с военной полицией, один из группы был убит, двоим удалось скрыться. Если бы в то время организация Сопротивления возглавила массы и подняла восстание, не было бы напрасных жертв и арестов.
– Значит, ты считаешь, что в стране уже созрели условия для вооруженного восстания?
– Об этом я тебе все время твержу. Я неоднократно разъяснял тебе нашу точку зрения. Неужели ты не понимаешь, какая сложится обстановка после 30 сентября? Независимо ни от чего жизнь подвела нас вплотную к необходимости восстания. Мы обязаны выступить 30 сентября – и ни днем позже! Если…
– Погодите, друзья! – хрипловатым голосом прервал их старик. Он стоял уже у двери. Через плечо у него висела пустая двухлитровая бутыль. – Прошу вас, прекратите спор. Вы оба утомились, вот нервы и сдали. Отдохните маленько, а я тем часом схожу за сакэ. Чтоб покрепче уснуть вам надо обязательно немного выпить.
В лачуге наступила тишина. Ли Кан Ман и Ким Сун Чхиль лежали молча, уставившись в черный от копоти потолок.
Минут через пятнадцать за дверью послышались чьи-то робкие шаги. Ли Кан Ман выхватил пистолет и соскочил с онтола. Вслед за ним поднялся с лампой в руках и Ким. Они встали по обе стороны двери, плотно прижавшись к стене. Кто бы это мог быть? Старик еще не мог вернуться. На дорогу ему надо было не меньше сорока минут. К тому же он подал бы условный сигнал. А тут кто-то приближался молча. Но это был и не жандарм. Те не идут так тихо. Вдруг раздался легкий стук в дверь…
И все же следовало быть начеку. Мигнув Киму, Ли Кан Ман отодвинул задвижку. Старенькая легкая дверь скрипнула и, хлопнув от ветра, тут же открылась вовнутрь. Через порог робко переступил юноша лет семнадцати, одетый в гимназическую форму. Его совсем еще детское лицо, вырванное из темноты светом лампы, жалобно и просительно смотрело на опешивших мужчин.
– Вам что нужно? – спросил гимназиста Ким.
– Вы… вы, кажется, дожидаетесь лодки, чтобы отплыть в Японию?.. – хриплым от волнения голосом проговорил юноша.
– Что-о?.. – сердито протянул Ли Кан Ман, сделав угрожающее лицо.
– Пожалуйста, возьмите меня с собой. Я хочу там поступить в университет…
Юноша вытащил из кармана куртки крупную кредитку и неловким жестом протянул ее собеседникам. За дорогу он, видно, измучился, и его худенькая загорелая рука сильно дрожала. На его ясных черных глазах выступили слезы.
– Прошу вас. Видите, у меня есть чем заплатить за проезд. Возьмите, пожалуйста. Если этого мало, у меня есть еще.
– Погоди, откуда ты взял, что отсюда должна отправиться лодка? Кто тебе это сказал? – мягко перебил его Ким Сун Чхиль.
– Я искал в Масане лодочников, и один человек мне это по секрету сказал.
– Кто же это проговорился?.. – покачал головой Ким Сун Чхиль. – Нужно будет расследовать.
– Это другой вопрос. Но его мы не можем взять с собой. Он нас свяжет по рукам и ногам, – сказал Ли Кан Ман.
– Прошу вас! Я учусь в гимназии в Тэгу. Я участвовал в июньской забастовке учащихся против бесчинств американских солдат.
– Брать его с собою нельзя! Но если его не ликвидировать, он может провалить нам базу… – глотая слова, быстро зашептал на ухо товарищу Ли Кан Ман.
– Нет, это было бы чересчур, – меняясь в лице, пробормотал Ким Сун Чхиль. – В конце концов, не за счастье ли таких ребят мы боремся?
– Но в настоящий момент у нас другие задачи! – резко ответил Ли Кан Ман.
– Нет, надо что-то придумать другое. Ведь вот таким в его годы, наверно, был и доктор Чон Су Кап. Я слышал, что в свое время он таким же способом бежал в Японию…
Ли Кан Ман ничего не ответил. Но выражение лица его вдруг смягчилось, и, обняв слегка юношу за плечи, он сказал:
– Ладно. Так и быть, старина. Возьмем тебя! А сейчас нам надо заняться ужином. Поможешь?
– Благодарю вас! Распоряжайтесь мною как хотите! – порывисто ответил юноша, лицо которого засияло, как у ребенка, получившего шоколадку.
– Вот и прекрасно! За этим домом, у подножия горы, свалены дрова. Пойдем возьмем по охапке!
Ли Кан Ман с юношей вышли за дверь, и их тотчас поглотила тьма.
Ким Сун Чхиль безучастным взглядом посмотрел им вслед, но, когда удалявшиеся шаги окончательно стихли, он вдруг спохватился. Выскочив за дверь, он с криком «Не смей! Не смей!» бросился в темноту.
Ночь поглотила его крик, а в ответ, будто эхо, прогремело два выстрела. И затем снова наступила тишина, нарушаемая лишь всплеском набегавших на берег волн. Проклятая тишина! Словно ничего и не случилось…
Ли Кан Ман вернулся бледный и подавленный. Видимо, его мучили укоры совести. Растянувшись на онтоле, он повернулся спиной к Киму и лежал не шевелясь.
Ким Сун Чхилю стало ненавистно присутствие этого человека. Но он не мог всю вину возлагать на него одного. Раз он не сумел удержать его, значит, и сам он стал как бы соучастником преступления. Странная вещь! В рекомендательном письме, которое Ли Кан Ман привез от Чхим Йоля, тот, не скупясь на похвалу, превозносит его как одного из лучших товарищей, как истинного борца за дело свободы и объединения родины… Странно…
За дверью снова послышались шаги. Это, несомненно, должен был вернуться старик. Но почему-то и на этот раз ни свиста, ни пения не доносилось. Ли Кан Ман и Ким снова соскочили с онтола. Вошел старик, и за его спиной вдруг выросла черная фигура полицейского. Ким и Ли Кан Ман переменились в лице. Старик сделал глазами знак сохранять спокойствие и затем подмигнул Ли Кан Ману.
Ли Кан Ман понимающе закивал головой и вытащил из кармана пачку денег. Это были триста тысяч вон, взятых у юноши за провоз. Старик взял деньги, вышел за дверь и в течение нескольких минут о чем-то договаривался с полицейским. Вскоре послышались удаляющиеся шаги полицейского.
– И угораздило же тебя притащить за собой эту сволочь! – Ли Кан Ман злобно сверкнул глазами.
– А все из-за очищенного сакэ. Я его никогда раньше не покупал, для меня это роскошь. А тут как раз этот мил человек проходил. Он что-то заподозрил и увязался…
– Ну теперь-то все в порядке?
– Все! Я с ним договорился, – ответил старик.
– Дай-то бог! А то все одни неприятности, – сказал Ли Кан Ман, берясь за бутыль с сакэ.
Старик поставил большую тарелку с рыбой и овощами, а Ли Кан Ман разлил сакэ по стаканам. Свой стакан он выпил залпом. Ким Сун Чхиль сидел и молчал, не прикасаясь к вину.
Ли Кан Ман захмелел. На его белом лбу выступили красные пятна.
– Ты, видно, думаешь, что лучше было бы «шлепнуть» этого полицейского? Да? – сказал он, обращаясь к Киму. – Но ведь тогда всей нашей затее был бы конец! Да, да… А ведь мне так хочется, чтобы ты попробовал японочек! Что это за прелесть! Не мог же я одной пулькой послать все это к чертям! А японочки, брат, хороши, хороши…
9
Почти всю ночь Сайдзё не мог сомкнуть глаз. Сразу после завтрака он в одном кимоно и гета вышел из гостиницы как бы для утреннего моциона. Миновав пирс, он направился к перекрестку, недалеко от которого находилась почта. Нужно было послать телеграмму шефу в Токио.
Текст он тщательно обдумал еще ночью и рано утром зашифровал. Это было довольно подробное сообщение о ходе розысков. Начиналось оно так: «Обнаружен труп задушенной Канако. Выслеживаю убийцу, выясняю обстоятельства. Расследование начинает и полиция, что несколько осложняет дело…» Сайдзё постарался, насколько возможно, передать в телеграмме напряженность обстановки и дать почувствовать, что он уже почти у цели.
Молодой почтовый служащий вытаращил глаза от удивления, увидев на нескольких бланках одни цифры. Пока он подсчитывал количество знаков, Сайдзё написал еще открытую телеграмму. Она состояла из одной фразы: «Жду указаний до востребования». На самом деле Сайдзё не собирался сидеть сложа руки. Теперь его даже не особенно заботило, будут ли указания шефа отвечать дальнейшему ходу дела. Он заранее решил с ними не считаться.
Перед отъездом из Токио шеф строго его предупредил: далеко не заходить. Что же он мог приказать сейчас? По-видимому, одно из двух: либо ограничиться выяснением обстоятельств дела и установлением личности убийцы Канако, либо, выяснив обстоятельства дела, лишить убийцу дальнейшей свободы действий. Во втором случае шеф должен точно сказать, как поступить с убийцей: ухитриться ли привезти его с собой в Токио или, поскольку речь идет об убийстве, выйти за рамки поручения Цоя и в сотрудничестве с полицией отдать его в руки властей.
Сайдзё полагал, что на этот раз ему удастся узнать, почему шеф вопреки своим правилам проявляет столь необычный интерес к этому делу. И все же, вероятнее всего, он прикажет ограничиться выяснением обстоятельств дела. Потому что идти дальше – значит неизбежно принять меры к пресечению свободы убийцы. А шеф «заходить далеко» не хочет. Создается впечатление, что он в этом случае захочет спустить дело на тормозах. Ну а если не выдавать преступника полиции, а «деликатным» образом препроводить его к Цою? Почему бы, собственно, возражать против этого? А ведь, по существу, шеф заранее наложил вето на подобные действия. Почему? Не потому ли, что у него уже готова определенная гипотеза и Сайдзё он отправил сюда лишь для того, чтобы убедиться в правильности своих предположений? Чем больше Сайдзё размышлял над поведением Могами, тем больше крепло у него это подозрение. Труп Канако обнаружен на Цусиме. Именно здесь и рекомендовал искать ее Могами. Все яснее становилось, что предположения шефа не были простой гипотезой. Шеф, несомненно, уже тогда располагал определенными сведениями.
Итак, сущность дела, вероятно, в общем известна Могами. Но до поры до времени это должно оставаться его монополией. И он не хочет допустить, чтобы что-либо просочилось наружу. А такие вещи, как полюбовная сделка, заключенная Сайдзё с Чон Су Капом, с которым связан президент фирмы, это, наверное, табу из табу. Есть обстоятельства, в которые шеф не хочет никого посвящать. Или, вернее, не хочет, чтобы кто-либо о них узнал. В том числе и Сайдзё. В чем тут секрет? Невольно напрашивается мысль, что шеф лично заинтересован в этом деле, причем даже больше, чем сам Цой. Не исключено, что кодированная телеграмма Сайдзё, из которой видно, что он уже почти у цели и все вот-вот будет раскрыто, вызовет серьезную тревогу у шефа. Это сообщение, возможно, опрокинет его расчеты, что Сайдзё не все удастся узнать. Сайдзё пытался взвесить все плюсы и минусы для себя, если он и впрямь напугает шефа. Запрашивая указаний, Сайдзё втайне как бы бросал ему вызов. Сейчас он больше не был частным сыщиком, покорно выполняющим волю начальства. Скорее он напоминал «изменника», заботящегося о личной безопасности и выгоде. Пусть он уже сделал первый шаг навстречу судьбе.
Вернувшись в гостиницу, Сайдзё увидел в вестибюле Камати, который о чем-то разговаривал со служанкой. Это была та самая служанка, с которой Сайдзё был уже знаком. Камати при виде Сайдзё немного растерялся, но все же поздоровался очень любезно.
– Здравия желаю! Как самочувствие? Уже прогулялись? Правда, здесь ничего интересного нет. Наверно, скучная была прогулка?
– Да нет! С гавани открывается очень красивый вид. Кстати, говорят, что, когда с утра отсюда бывает видна Корея, вечером идет дождь. Рыбаки у пирса утверждают, что и сегодня он наверняка соберется.
– Ого, вон вы куда ходили! Даже Корею повидали! – улыбнулся Камати, ощупывая собеседника внимательным взглядом. – Кстати, вчера вечером вы мне так ничего и не сообщили. Я навел справки в больнице, и там мне сказали, что вы не опознали своей беглянки.
– А вы не напали на какой-нибудь след? – довольно безразличным тоном спросил Сайдзё.
– Я, собственно, этим делом не занимаюсь, – ответил Камати. – Расследование поручено не мне. Мое дело – та злополучная листовка! В процессе расследования выявились некоторые любопытные детали.
– Да? А что именно?
– Простите, но это уже относится к профессиональной тайне. Этого я разглашать не могу. Да, кстати! Говорят, что вчера вечером вы были на Круглом Мысе? Однако вы очень любопытны.
– Любопытство – профессиональное свойство газетчиков. Везде бывать и все видеть – наша обязанность, – ответил Сайдзё.
– Ах да! Я и забыл, вы ведь газетчик! Кстати, вы долго собираетесь пробыть здесь?
– Хм. Моя основная цель – собрать материал для газеты. Если удастся это сделать сегодня, то, возможно, сегодня же и уеду. А может, пробуду еще целую неделю. Однако разве на острове каждый обязан о своем отъезде докладывать полиции?
– Что вы, конечно, нет. Я это так спросил, для сведения. Просто сейчас у нас произошло подряд несколько чрезвычайных происшествий, хоть объявляй на острове осадное положение!
– А я решил, что у вас гостей не очень-то жалуют, – сказал Сайдзё.
– Нет, наше гостеприимство от этого не пострадало. Но это не значит, что мы его должны оказывать и преступникам. Я только это и хотел сказать… – с каким-то обиженным видом проговорил Камати.
Сайдзё поднялся к себе. Следом за ним с чайным прибором вошла служанка.
– Зачем приходил этот полицейский? – спросил Сайдзё.
– Очень интересовался той женщиной, какую и вы ждете, все про нее расспрашивал. – Глаза у девушки испуганно округлились, и весь ее вид говорил о том, что она пришла сейчас, чтобы предостеречь гостя. Тысяча иен, которые Сайдзё сунул ей, снимая номер, по-видимому, оказали свое действие.
– И это все?
– Нет, про вас тоже расспрашивал, мол, не ходили ли вы в местную управу, в союз рыбопромышленников, к таможенному инспектору…
Сайдзё сразу понял, что Камати проверяет, действительно ли он собирает материал для газеты. Ему стало немного не по себе. Если этот полицейский усомнился в том, что он журналист, следует предполагать, что он запросит Токио. Однако на этот счет можно не беспокоиться: «Торговая газета» существует реально, и у Бюро психологии труда имеется с ней определенная договоренность.
– Что же ты ответила?
– Ответила, что мне это неизвестно, – сказала служанка, видимо довольная собой. – Какие-то убийства тут произошли, вот они и придираются. Им что только в голову не взбредет! Решили, наверно, и вас проверить?
– Наверно, – усмехнулся Сайдзё, поглядывая на гавань, простиравшуюся за окном. Белоснежное судно, которое он видел входящим в бухту, сейчас стояло на якоре совсем близко от берега и было видно как на ладони. Вход в гавань казался узким, как канава. Серо-зеленая линия горизонта и торчавшие справа и слева черные мысы чуть расплывались, как на снимке, сделанном не в фокусе. Над гаванью пролетел коршун. Описав дугу, он, словно в погоне за добычей, устремился вдаль. Вот и Сайдзё, как этот коршун, кружит здесь в погоне за Такано.
– А что, Такано-сан сегодня тоже не вернется?
– Да нет, сегодня, думаю, вернется. Она уже так раз пять или шесть уезжала. Обычно к вечеру возвращалась. Но случалось, что не успевала. Ведь у нас тут очень неудобное сообщение. Тогда оставалась ночевать у кого-нибудь из клиентов. Очень она красивая! И так хорошо рассказывает, как косметикой пользоваться. Будто учитель или доктор какой. Вот ее жители и не хотят отпускать, каждый старается задержать.
– Ишь ты! – улыбнулся Сайдзё. – Ну а какой товар она теперь привезла? – Он вспомнил вдруг про флакон с кремом, что стоял возле ящичка с прахом Нам Чху Чо.
– А вас разве интересует женская косметика?! – Служанка искоса посмотрела на Сайдзё. – Правда, вы сказали, что вы тоже из «Кёкай», но это ведь неправда. На самом деле вы корреспондент…
– Действительно, я корреспондент, – ответил Сайдзё. – Но я работаю в «Торговой газете», понимаешь? Мы занимаемся хозяйственными вопросами, в том числе и торговлей. Так что я связан и с «Кёкай». Газета ведь должна знать, какие изделия пользуются наибольшим спросом; промышленники часто запрашивают наше мнение.
– Тогда подождите минутку. Я как раз купила у нее целый набор…
Минут через пять служанка вернулась, держа в руках коробку из-под печенья, полную косметических изделий. Бережно, словно из волшебной шкатулки, доставала она один предмет за другим и показывала их Сайдзё. Были здесь известный и ему знаменитый лосьон для кожи, миндальное молоко, пудра, губная помада, тушь для ресниц, лак для ногтей…
– А крема ты не употребляешь? – спросил Сайдзё.
– Употребляю. – Девушка стыдливо замялась. – На этот раз я купила новый, питательный. У меня ведь сухая кожа.
Она достала из коробки флакон с кремом. Сайдзё взял его в руки. Это был крем производства осакской фирмы «Аймэй». Флакон желтоватого цвета в форме перевернутого кверху сердца. Точно такой же, что стоял перед урной. Работавшая с утра до вечера ама вряд ли имела возможность куда-нибудь выбраться, чтобы купить этот крем. Значит, то было траурное приношение Такано. Или Нам Чху Чо купила его у Такано и не успела даже попользоваться им, а потом ее товарки поставили этот крем у урны? Второе предположение, пожалуй, вернее. Как бы там ни было, Такано побывала в бараке на Круглом Мысе.
