Текст книги "Вор (ЛП)"

Автор книги: Эйне Крэбтри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Данная книга предназначена только для предварительного

ознакомления! Просим Вас удалить этот файл с жесткого диска после

прочтения. Спасибо.

Эйне Крэбтри

Вор

Архетип – 1

Оригинальноеназвание: Aine Crabtree «The Thief» 2013

Эйне Крэбтри «Вор» 2017

Перевод: Наталья Стренина

Редактор: Анастасия Антонова

Русификация обложки: Ксения Левченко

Переведено специально для группы: https://vk.com/e_books_vk

Любое копирование без ссылки

на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Однажды две девушки из противоположных уголков Земли сталкиваются в

обманчиво сонном городке на самом юге. Их невероятная дружба становится

катализатором, который поможет распутать самые охраняемые тайны Хэйвенвуда и

навсегда изменит их жизни.

Джул Грэм не знала чего ожидать, когда ее, после внезапного исчезновения отца,

отправили жить к бабушке, но, определенно, не частную школу, в которой полно

иностранных учеников, и на заднем дворе которой находится волшебное зеркало. Ее новая

лучшая подруга – белокурая девушка, разговаривающая по-японски, а все взрослые,

включая бабушку Джул, обращаются с ней словно с бомбой замедленного действия.

Кроме того, она становится предметом интереса ее новых одноклассников, которые

кажутся не вполне нормальными. Что же скрывает Хэйвенвуд?

Глава 1

Джул

Однажды одна девочка была на пути к дому своей бабушки.

Когда я впервые увидела дом, мне показалось, будто он знает что-то. Что-то, чего

не знаю я, и чего он мне не скажет. Движение жалюзи можно было бы принять за

подмигивание. Старая колода немного просела, изогнувшись кривоватой улыбкой. На

газоне свежеокрашенного двора находилось много вещей и растений, в основном, клевер,

но было и несколько цветущих трав, названия которых я не знала. Я не очень-то

разбираюсь в южных растениях. Три дня назад я даже не знала, что у меня есть семья в

Хэйвенвуде, штат Алабама.

Я вытащила один чемодан из такси. Держу пари, что этот старый дом в

викторианском стиле видел и лучшие дни. Лес надвигался на дом с двух сторон, словно

пытаясь захватить земли. Древнее сельскохозяйственное оборудование выступало из

травы наподобие надгробных плит. Я бы никогда не смогла угадать, для чего эти тонкие,

ржавые, металлические устройства когда-то использовались. Как по мне, они больше

похожи на устройства для пыток, чем на плуги или уборочные машины.

Пожилая женщина вышла из парадной двери и нерешительно спустилась с

крыльца. Это, как я понимаю, моя бабушка. Сердце колотилось в груди. Я не знала, что у

меня есть какая-либо семья, помимо папы. Он никогда ни о ком не упоминал. Но, когда он

исчез, детский центр в Нью-Йорке раскопал информацию о том, что мама моего отца до

сих пор живет в Алабаме. Видимо, здесь он вырос.

Я знала, что он не всегда был профессором университета, но и это было не то, что

я могла ожидать.

Ее морщинистое лицо имело суровые черты. На ней было полинявшее хлопковое

платье с узором геометрических форм, которое, вероятно, висело в шкафу с 80-х годов.

Ее седые кудри были уложены шапкой на голове.

– Беа Грэм, – сказали мне люди из детского центра прежде, чем посадили на

самолет. – Твою бабушку зовут Беа Грэм.

Мне захотелось куда-нибудь спрятаться. Она не могла внезапно захотеть

заботиться о подростке. Кто на Земле захотел бы? Я ведь шумная, неряшливая,

подвижная…

Она нахмурилась, даже не взглянув на меня, прошлась по дорожке к таксисту и

расплатилась с ним за проезд. Она посмотрела на меня лишь после того, как все мои

сумки были выгружены, а машина уехала.

– Джульетта, – произнесла она.

Я сглотнула.

– Да, мэм.

Я не люблю, когда меня называют полным именем, но я не стала ее поправлять.

Она смотрела на меня едва ли больше половины секунды, а потом взялась за сумки.

– Давай занесем твои вещи в дом, – сказала она, начав катить один из

чемоданов на колесиках по тротуару.

С замиранием сердца я последовала за ней с оставшимися двумя сумками. Я

определенно ей не понравилась. Почему? Я вторглась в ее жизнь, пусть и не нарочно. Но

мне некуда было идти.

Интерьер дома был такой, что казалось, я пребываю в музее. Чисто, но всё, что

здесь находилось, чуть ли не разваливалось на части. Мебель, должно быть, когда-то была

великолепна, но время превратило ее в изношенное и выцветшее старье. На стенах висели

черно-белые фотографии в рамках. Ковры покрывали деревянные полы. Старые цветочные

обои завились около плинтусов.

– Прямо кухня, – сказала Беа, указывая на коридор, который проходил по

центру дома. – Твоя комната наверху.

Мы затащили мои вещи на второй этаж, где затхлый воздух чувствовался даже

сильнее, чем на первом этаже. Летающие пушинки пыли были особо заметны в лучах

солнца, светящего в окна. В коридоре было несколько дверей по обе стороны лестничной

площадки. Она привела меня к правой, открыла дверь в чистую, но практически пустую

комнату. Здесь была только самая необходимая мебель: комод, книжная полка, старая

кровать с балдахином, полинявший ковер, маленькая лампа – и это всё. На стенах ничего

нет, шкаф открыт и пуст, и даже книжная полка пуста. Тонкое одеяло и простыни были

сложены на краю кровати. Небольшой электрический вентилятор стоял на полу,

незначительно перемещая воздух. Но даже с ним в комнате было весьма душно. Мне

представилось, что на юге так всё время.

– Я всегда хотела сдавать некоторые из этих комнат, – объясняла Беа. – Этот

дом слишком большой для меня. Но до сих пор никто не останавливался здесь. Надеюсь,

всё хорошо.

– Да, спасибо, – пробормотала я.

– Кондиционер не достает до этой комнаты, так что я принесла вентилятор для

тебя. Там, – она указала на вторую дверь в комнате, – ванная. Она соединена с другой

комнатой. В ней находятся полотенца, и некоторые необходимые тебе вещи.

Она посмотрела на меня, неловко рассматривающую комнату. Моя спальня в

Нью-Йорке не была больше этой, но там у меня было много своих вещей: собственное

мягкое стеганое ватное одеяло, плакаты на стенах, гирлянда, мерцающая разноцветными

огнями по всему потолку. Здесь же не было ничего, кроме пустых выбеленных стен,

скрипящего под ногами деревянного пола и мягкого жужжания вентилятора.

– Хорошо, – сказала Беа, перед тем как уйти. – Я пойду, закончу готовить

ужин. Надеюсь, ты любишь свиные отбивные.

Она была маленькой женщиной, но лестница скрипела ужасно громко, когда она

спускалась. Можно и не надеяться на то, чтобы тихо передвигаться по дому.

Я положила чемодан на кровать и дрожащими руками начала распаковываться.

Беа не хотела находиться рядом со мной. Это было вполне объяснимо. Было глупо,

считать, что может быть по-другому. Я прочла слишком много книг с добрыми

староватыми бабушками, которые кормили внуков пирогами, вязали уродливые свитера

на каждое Рождество и покупали куклы. Не то, чтобы я на самом деле хотела куклу, или

какую-то из этих вещей…но в этом же и смысл. Чтобы кто-то не чаял в тебе души. Я

вытерла глаза рукавом. Это же глупо. Я уже взрослая для подобного. Я открыла один из

ящиков, чтобы запихнуть туда носки. Что-то застучало. Я протянула руку и достала

кожаный дневник.

«Это не мое», – была первая моя мысль.

Посмотрела на дверь. Я уже открыла дневник, когда взглянула на него.

Страницы пожелтели от старости, но еще не распадались в руках. Хорошая

бумага. Обложка была старая и потертая, но страницы внутри были пустыми. Я

просмотрела листы. Кто на Земле позволил бы сделать из кожи такую книгу, чтобы

оставить ее страницы чистыми? Может, что-то застряло, подумала я и потрусила книгу, но

из нее ничего не выпало.

– Джульетта, – услышала я, как зовет меня Беа, – ужин.

Ощущая испуг и вину, я положила журнал обратно в ящик и спустилась вниз.

***

Мне еще никогда так не хотелось не есть. Мой желудок скрутился в узел, когда я

вошла в кухню в задней части дома. В комнате находился уголок для завтраков, а также

широкое окно, выходящее на задний двор. Двор ограждался ровной линией деревьев. Как

же аккуратно они были посажены! Я увидела на некоторых из них плоды. Фруктовый сад?

Беа посмотрела на меня, стоящую в дверном проеме, и махнула рукой в сторону

простого деревянного стола в уголке для завтрака.

– Проходи, садись, – сказала она

Стул громко заскрипел, когда я на него опустилась. Я чувствовала себя

бесполезной, ожидая пока она положит еду на тарелку и подаст мне. Я привыкла

обслуживать себя сама. Дома я всегда готовила сама. Мой папа в основном ел на ходу. Он

мог прихватить что-то по дороге с университета, оставить мне половину, и исчезнуть в

своем кабинете на всю ночь. Я никогда не знала, над чем он работает. Не раз я набиралась

храбрости спросить, но он ограничивался ответами: «исследование» или «не твое дело».

Он едва говорил мне что-то, лишь тогда, когда я оказывалась у него на пути.

Полиция расспрашивала меня, когда я сообщила о его исчезновении, не вел ли он

себя странно в последнее время? Изменилось ли что-то в его поведении? Стал ли он более

скрытным? Раздраженным? Я знала, что это может помочь следствию, если дать им за что

зацепиться. Но правда была такова, что мой отец всегда был скрытным и

раздражительным. Вел ли он себя когда-то по-другому? Я не знала. Возможно, знает Беа.

Или, возможно, он научился этому у нее.

Появившаяся передо мной тарелка вывела меня из раздумий. Беа сидела молча по

другую сторону стола с точно такой же тарелкой, как у меня. На них было наложено пюре,

политое коричневым соусом, зеленая фасоль и свиная отбивная. Теплый, вкусный аромат

должен был бы вызвать у меня чувство голода, но мои внутренности содрогнулись даже

при мысли о еде. С другой стороны, не считая арахиса, которым я перекусила в самолете, в

моем рту не было ни крошки уже целые сутки, и, к тому же, это покажется грубым, если я

хотя бы что-нибудь не попробую. Я потянулась за своей вилкой. Беа кашлянула в упреке, я

отпрянула от столового серебра.

– Сперва, мы читаем молитву, юная леди, – сказала она. – Склони голову.

Я повиновалась и, пока она благословляла еду, удивлялась про себя,

действительно ли это мать моего отца. Насколько я знаю, он никогда не ступал на порог ни

одной церкви. Хотелось бы узнать, смогу ли я привыкнуть к такой долгой паузе перед едой

и к этой небольшой речи.

– Благослови эту пищу, чтобы она подкрепила наши тела, аминь, – закончила

она и подняла голову.

Она взяла свои столовые принадлежности, так что я решила, что сейчас можно

начать есть.

Мы съели наш ужин в тишине. Ну, я говорю «мы». Я провела большую часть

времени, лепя скульптуры из пюре, перебирая зеленые бобы и избегая отбивную. У меня

всегда была проблема с тем, чтобы съесть что-то, что когда-то имело лицо. В конце

концов, Беа заметила, что я не ем.

– Что-то не так? – спросила она.

Я пробурчала ответ.

– И что ты сказала?

– Я…я не очень-то голодна, – пробормотала я.

– Не трать в пустую хорошую еду, – ответила она. – Я не знаю, к какой легкой

закуске ты привыкла в городе, но у меня ее нет. Мы едим три раза в день. И если ты

проснешься от голода в середине ночи, не ищи ничего съестного.

– Не буду, – сказала я, желая исчезнуть.

Мне просто хочется спрятаться куда-нибудь, пока не вернется папа. Он должен.

Он просто обязан вернуться.

Нахмурившись при виде моей нетронутой тарелки, она прокомментировала:

– Расточительство, – после чего принялась доедать свой ужин.

Потом она встала и извинилась, сказав, что ей нужно позвонить.

Я смотрела в широкое окно, сфокусировав взгляд на том месте, где верхушки

деревьев встречались с небом. Фруктовые деревья не были такими высокими, как те, что

росли в лесу по обе стороны от дома. Небо только сейчас начало приобретать оттенок

заката. Мне еще нужно будет приспособиться к разнице во времени.

Что я здесь делаю? Кто мог похитить профессора антропологии? Иногда он был

склонен к тому, чтобы остаться в университете, ночуя на диване в своем кабинете, так что

если бы не погром в квартире, то мне потребовалось бы некоторое время, чтобы понять,

что что-то не так. Но, несмотря на хаос в квартире, не было никаких следов взлома. Из-за

этого полиция не рассматривала случившееся исключительно как похищение, они

упомянули, что существует вероятность того, что он сбежал.

Даже если и так, даже если бы он оставил меня, не сказав ничего, не оставив

записки, определенно, у него была веская причина для этого. Должно было случиться что-

то ужасное. Что-то, связанное с его исследованием, я уверена. Он бы не бросил меня, если

бы не вмешалось что-то экстраординарное. Но как я могу узнать, что же это было? Может

быть, в квартире остался ключ к разгадке, но я не была в состоянии найти его, до того, как

меня отправили сюда. Как я могу помочь ему через полстраны? Как я смогу вернуться

домой?

Мой взгляд вернулся к столу. Если я ничего не ем, то хотя бы могу помочь с

посудой. Но я не имею ни малейшего понятия, что делать с тарелками. Положить их в

посудомоечную машину? Помыть вручную? Оставить на столе? Я отправилась на поиски

женщины, которая являлась моей бабушкой.

Проходя мимо комнаты, заполненной красивыми, нежными чашками и блюдцами,

я услышала ее голос в передней части дома. Я хотела спросить у нее, что делать.

Я подошла к передней гостиной и увидела ее расхаживающей по комнате с

телефоном в руке.

– Ты не можешь ожидать, что я справлюсь с этим в одиночку, – говорила она.

– Ты видел ее?

Я остановилась и сделала шаг назад, чтобы меня не было видно из гостиной.

Подслушивание вряд ли поможет мне понравиться ей. Но я словно приклеилась к месту.

– Если бы ты ее видела, ты бы так не говорила, – скромно сказала она. —

Клянусь, это именно эта девчонка. Ты уверена, что она…?

Молчание.

– Ну, я считаю, это верно, как и то, что ты можешь это получить. Да… знаешь,

то, что я сказала. Я беру свои слова обратно. Она должна уйти. Мне следует…?

Все мышцы в моей груди замерли, словно камень.

– Ба…бабушка? – говорю я, как будто просто шла наверх.

Она повернулась, и на секунду мне показалось, что в ее глазах мелькнул и тут же

исчез страх.

– Жди ее завтра, – резко говорит она в телефон и вешает трубку.

Потом она обращается ко мне:

– Да, Джульетта, что такое?

Я должна уйти. Завтра. Моя голова закружилась. Для чего я здесь?

– Эм… тарелки… должна ли…?

– Оставь. Я позабочусь об этом, – говорит она.

Я должна уйти.

– Если… если ты не против, – говорю я, – я хотела бы пойти в свою комнату.

Я знаю, сейчас рано. Просто я очень устала.

– Хорошо, обживайся и отдыхай.

Она выглядит так, как будто решает, сказать ли что-то еще или не стоит.

– Спокойной ночи, – сказала она и быстрым шагом направилась на кухню.

Я проследила за ней безучастным взглядом и поднялась по лестнице. Одна нога за

другой. Солнце, наконец, садилось, отбрасывая тени в коридоре. Половицы скрипели под

ногами, и каждый фильм ужасов, когда-либо просмотренный мною, прокручивался в

голове. Мой отец действительно вырос здесь? Он питал в лучшем случае презрение, в

худшем – отвращение к маленьким городкам и сельской местности.

«Если ты не можешь справиться с городом, ты не заслуживаешь страны» – это

его слова.

Этот дом, по крайней мере, в три раза больше нашей квартиры, и дополнительное

неизведанное пространство нервировало меня. Я знала, что не смогу уснуть, хотя бы не

взглянув на другие комнаты. В конце концов… вполне вероятно, это мой единственный

шанс.

Сначала, я пошла в комнату, которая соединена с моей. Здесь не было шкафа,

только большой комод и туалетный столик с небольшим овальным зеркалом. Осмотр

прилегающей ванной комнаты показал, что тут давно никто не бывал. Я пересекла

лестничную площадку. На этой стороне было две двери, в точности такие же, как и на

другой. Я открыла первую. В комнате была мебель очень похожая на мою, воздух же был

более затхлый из-за отсутствия вентилятора. Шкаф был открытым и пустым. Пустота

утешила меня. Я закрыла дверь и подошла ко второй. Ручка не поворачивалась.

Я нажала сильнее, но ручка не сдвинулась с места. Я посмотрела вверх. Буквы

над дверью грубые, как будто вырезанные ручным ножом, были именем. Саймон. Имя

моего отца. Я отпустила ручку и отступила. Пол скрипнул под ногами. Птицы громко

щебетали снаружи. Пораженная, я помчалась к себе в комнату, закрыв обе двери: в

коридор и в ванную. Я села на кровать, подобрав колени. Насекомые клекотали снаружи. Я

вспомнила широкие, желтые глаза, которые увидела в Нью-Йорке. Я была в истерике,

лепеча о монстрах, когда пришла полиция. Они уверяли меня, что то, что я видела, было

кошкой. Но у кошек не такие зубы, как те… Я прижалась лбом к коленям, пытаясь не

вспоминать это.

Пять минут спустя постучались в мою дверь. Должно быть, она слышала, как я

бежала.

– Джульетта? – спросила Беа. – Ты в порядке?

– Д…да, – ответила я.

Она открыла дверь, и я поняла, что выгляжу не в порядке, сидя в такой позе на

матрасе. Ее взгляд смягчился.

– Это старый дом, – сказала она. – Ты услышишь скрип, но это всего лишь

доски.

Комната моего отца закрыта изнутри.

– Что это за жуки? – спросила я не то, что хотелось бы. – Они такие

громкие…

– Сверчки, – ответила она. – И цикады. Абсолютно безвредны. Они живут в

лесу. Боюсь, я ничего не могу с ними поделать. Если привыкнешь к ним, они будут

действовать на тебя успокаивающе.

Я сглотнула.

– Я думаю… – я не была уверена, что что-то настолько громкое, может быть

успокаивающим. Движение под окнами нашей квартиры в Нью-Йорке постоянно будило

меня.

Она взглянула на меня так, словно решаясь на что-то.

– Давай, вставай, – сказала она, двигая стопку постельного белья. – Помоги

мне надеть пододеяльник.

Я послушно взялась за концы пододеяльника, когда она мне их дала, и вскоре

тонкое, выцветшее одеяло было на месте.

– Я сомневаюсь, что тебе будет холодно, – сказала Беа. – Но дополнительное

одеяло находится в туалетном столике в соседней комнате. Я должна сказать тебе, – она

выглядела оживленной, – завтра ты идешь в школу.

Мои глаза расширились. Завтра. Я не ослышалась? Не слишком ли быстро?

– Завтра понедельник, в конце концов. Я полагаю, чем раньше ты вникнешь в

нормальную жизнь, тем лучше. Это не государственная школа. Она частная, и имеет

некоторые… требования для поступающих.

Я не могла и предположить, что она имеет в виду, но я и не уверена, что хотела бы

это знать.

Все, что угодно, чтобы держать меня подальше от себя, я полагаю. Но, по крайней

мере, меня не полностью выгнали из дома.

– Мне очень жаль, – выпалила я.

Она посмотрела на меня с любопытством.

– За всё это, – сказала я. – За то, что так внезапно здесь оказалась.

Она выглядела удивленной моим извинением.

– Не беспокойся об этом, – ответила она. – Ты не выбирала это.

Она не сказала, что я ей не в тягость. Я опустила голову. Беа встала, выглядя так,

словно ей неудобно.

– Спокойной ночи, Джульетта, – сказала она, закрывая за собой дверь.

Во всем, что случилось, была одна вещь, которая еще больше сбила меня с толку

– она не сказала ни слова о моем отце. Ни одного за все время.

Я полезла в ящик комода и достала пустой дневник. Я осмотрела обложку

внимательнее, на этот раз, ища всякого рода знаки. На ней было лишь несколько

случайных царапин, но внутри, почти у корешка был отпечаток имени, утонувшем в коже.

Кира.

У меня перехватило дыхание. Эта вещь принадлежала моей матери – я держала в

руках что-то ее! Что он делал в этом доме в задней части пустого комода? Может быть, это

было то, что она оставила позади, то, что не имело значения. В конце концов, дневник был

пуст. Большим пальцем я погладила страницы. Может, это бессмысленно?

Но, что если это не так?

Я легла на кровать, прижимая дневник к груди и прислушиваясь к насекомым,

которые клекотали колыбельную.

Глава 2

Камилла

Однажды девушка с ее опекуном покинули безопасность дома, чтобы найти свою

дорогу в большом мире.

– Это свалка.

– Этому месту просто нужен ремонт.

– Нет, это свалка, – Камилла посмотрела на Габриэля. – Люди никогда не будут

здесь есть.

Она говорит по-японски, он – по-английски. Именно так они разговаривают

многие годы.

– Будут, как только я закончу здесь, – абсолютно уверенно сказал он.

Он никогда не был неуверенным в том, что делал, почему в этот раз все должно

быть по-другому?

Они стояли перед небольшим каменным зданием, вид которого был еще печальнее,

чем тот, в котором его уличили. Сорняки росли из трещин на стоянке. Окна были

грязными. Вывеска на фасаде рухнула. Им сказали, о прошлогоднем торнадо. Способ

кончины здания не был так уж и важен для Камиллы – факт оставался фактом – это

бесполезно. Габриэль же каким-то чудом превратил это в преимущество.

– Торнадо прошло прямо перед этим местом, но ничего кроме вывески не упало,

– говорил он. – Твердое, как скала. И в любом случае, я бы заменил вывеску.

– Нужно заменить всё здание, – ответила Камилла. – Это церковь, Габриэль. Ты

не можешь просто начать подавать круассаны и кофе в церкви.

– Вот почему мы реконструируем это здание, детка, – ответил он, улыбаясь и

щурясь от солнца, пытаясь рассмотреть дорогу. – Видишь все эти машины? Это место

имеет идеальное расположение. Там заполненная автостоянка бизнес-центра всего лишь в

миле* вниз по дороге. А за углом школьная. Ты действительно не имеешь ни малейшего

понятия, как Хэйвенвуд вырос за последние несколько лет, – упрекнул он.

– Большой или маленький, скидка на твой страх и риск, – торжественно

произнесла Камилла.

– Ну, спасибо, Печенье Удачи.

Камилла вздохнула и откинула длинные вьющиеся волосы цвета золота от лица.

Солнце отразилось в большом железном браслете, который облегал большую часть ее

левого запястья. Это место изнемогало от зноя, не смотря на то, что уже стоял ноябрь.

Погоде в южной части США не было равных. Уровень влажности делал воздух плотным.

Она оставила ее любимую толстовку в машине. Да, внезапно у них появилась машина. Он

является ее опекуном уже шесть лет, и у них никогда не было машины. Так же, как она

никогда не была за пределами Токио, и не ходила в настоящую школу. Насколько ей

известно, Габриэль никогда не открыл бы кафе, несмотря на его притязание о знании про

них все. Токио в Алабаму? Серьезно?

– Почему мы здесь? – в отчаянии спросила она, уже в миллионный раз за

сегодня.

– Для контроля за вандализмом, – ответил он.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Спроси меня позже, – произнес Габриэль.

Она скрестила руки на груди.

– Сейчас уже позже?

– Нет, – с непоколебимо хорошим настроением ответил он. – Ну же, давай

посмотрим, как много строительная бригада успела сделать внутри.

– Ты в хорошем настроении, – прокомментировала она угрюмо.

– Я люблю этот город, – ответил он, направляясь к входной двери.

«Город», по мнению Камиллы, едва ли мог зваться таковым.

Габриэль утверждал, что Хэйвенвуд довольно большой, но после того, как их

самолет совершил посадку, они проехали утешительный свет эстакады и оказались на

извилистой двухполосной дороге. Дороги, удаляющиеся от шоссе, изгибались и

извивались, пересекая засаженные поля и недавно построенные подразделения. Деревья

были везде. Хотя она видела и небольшие горы на горизонте, участок шоссе с

церковью/кафе располагался на равнине, гораздо большей, чем Камилла привыкла видеть.

Камилла привыкла. Она никогда не была окружена таким количеством деревьев на такой

концентрированной территории. И среди таких высоких, устоявшихся, наползающих со

всех сторон… нависающих над дорогой…она чувствовала клаустрофобию. Если говорить

о доме, в Токио, деревья в Японии были красивыми и тонкими, распланировано

размещенные в садах и парках в связи с ценностью и ограниченностью пространства.

Деревья были главным украшением – произведением искусства. Здесь же чувствовалось,

что деревья – законные владельцы земли, армия, которая восстанавливается так же

быстро, как ее сокращают.

Хотя листья уже начали опадать, желто-красное полотно все еще мелькало перед

глазами. Камилла сравнивала листья с синяками. Цвета напоминали ей о безнадежной

битве с приходящей зимой – грустной, но в то же время смелой, а потому и красивой.

Хотя, учитывая жару, которая стояла в ноябре, было достаточно сложно представить здесь

зиму.

Камилла не обращала внимания на здания с тщательно разработанным дизайном и

упорядоченной архитектурой. Ей сейчас так не хватало утешительной суеты плотного

мегаполиса. Еще один фактор к списку вещей, который вызывал отчуждение.

Странность была в том, что впервые в жизни, она не выглядела чужой. Ее родители

были шотландцами; ее золотые вьющиеся волосы и зеленые глаза не так уж и

распространены в Японии, где она родилась. Там она была объектом любопытства,

несмотря на то, что вела она себя как настоящая японка. В отличие от Габриэля…

Никто, кто встречал их, не спрашивал, действительно ли Габриэль ее отец. И так

было очевидно, что нет. Ему было около тридцати, но выглядел он моложе своих лет.

Несмотря на его безукоризненный английский, он был определенно японцем: не очень

высок, с раскосыми любознательными глазами и прямыми черными волосами, которые

будь бы на дюйм длиннее, можно было бы собрать в хвост. И хоть он и выглядел как

японец, но не скрывал свою неприязнь к стране, на протяжении всех тех шести лет, когда

был опекуном. Он отрекся от суши материка, раздражался по поводу языка (его японский

был таким же проблемным, как и ее английский) и ненавидел еду.

– В Японии вся еда на вкус как морская вода, – часто говорил он.

Он никогда не рассказывал Камилле откуда родом, но, видя его отношение к

английскому, она была почти уверена, что он американец. В конце концов, об этом городе

он уже прожужжал ей все уши.

Габриэль открыл входную дверь, и Камилла зашла в здание вслед за ним. Они

оставили дверь открытой, чтобы хоть так сюда попадал воздух – центральная вентиляция

еще не была восстановлена. Незавершенное строительство было везде. Фасад дома все

еще выглядел как небольшое святилище храма с колоннами и витражами, но скамьи уже

наконец-таки убрали. Козлы и листы гипсокартона всё еще находились здесь, но в

конечном итоге, появятся столы и стулья, а также ковры, застилающие каменный пол. Тут

много пространства, на потолке специальная ниша, в которую встроены софиты из

цветного стекла. На первом этаже будет прилавок и, собственно, кафе. На втором – их

комнаты. Первоначально они служили комнатами для священника, так что не нуждались в

большом обновлении. За исключением, водопровода, который нужно проводить повторно.

И крыши, которую нужно починить. И порванных ковров. Видимо, под двумя

отвратительными зелеными коврами должен быть отполированный деревянный пол. А

также тут были груды старого хлама, от которого еще предстояло очистить шкафы. Да-а.

Не так уж и много обновлений.

Но внизу, в святилище, то есть в столовой, строительные работы шли куда лучше,

полагала она.

Габриэль был в восторге.

– Вот здесь будем готовить чай и кофе, – он указал, где именно. – Вид будет

лучше, когда прибудут столешницы. Прилавок и кассу поставим здесь. Нужно еще

подождать, пока установят стекло. Тут будет полно еды, которую ты не хочешь есть.

Камилла поморщилась.

– Всё, что ты собираешься делать, будет покрыто шоколадом, или карамелью, или

же вообще изначально сделано из сахара.

– Это пекарня, детка.

– Можно печь вещи без сахара, знаешь ли.

– Например?

– Например, пирог с карри, – это слоеный пирог с мясной начинкой. – Или

чука-человек.

– Китайские свиные булочки? Это далекий юг, Камилла. Никто не будет это есть.

– Откуда ты знаешь? – вызывающе спросила она. – И «далекий юг», —

последние слова она произнесла на английском, акцентировав на них внимание. – Что бы

это еще значило?

– Это то, где мы находимся. Это регион, который охватывает несколько штатов в

южно-восточной части США. А это означает две вещи. В общем-то, это означает кучу

всяких вещей, но я озаботился только двумя: во-первых, тут готовят лучшую в мире еду.

Это родина хороших и честных людей, которые понимают, что масло – это хорошо, бекон

– еще лучше, и нет никакого смысла в чае, если он не состоит на девяносто процентов из

сахара. Во-вторых, здесь никто не знает, что такое пирог с карри и даже, если ты

уговоришь кого-то попробовать его, тебе вежливо улыбнутся, из-за хороших южных манер

скажут, что он хорош, но никогда не закажут его снова.

– Я не знала об этом, – весело прозвучал женский голос в другой части церкви.

– Это кажется немного самонадеянным, так говорить.

Габриэль повернулся, и улыбка осветила его лицо.

– Шарлотта!

Шарлотта

была

женщиной

лет

тридцати,

среднего

роста,

средней

привлекательности и с неприлично длинными рыжими волосами, собранными в косу,

конец которой качался возле ее талии. Она светилась энтузиазмом, так же как и Габриэль.

Она поприветствовала его дружескими объятьями.

– Мне всё было интересно, когда же ты сюда вернешься, – воскликнула она. – И

я всё не верила, что кто-то купил старую епископальную церковь, но, знаешь, теперь я не

так уж и удивлена.

– Буду считать это комплиментом, – ответил он.

– Мистер Кацуро, – произнесла другая женщина, переступая порог. – Я была

бы рада приветствовать вас в Хэйвенвуде, но мне сказали, что это не первое ваше

пребывание здесь.

По правде говоря, в ее голосе не прозвучало ни капли радушия. Она ступала

осторожно, как будто ожидая, что здание вот-вот завалится. Она резко отличалась от

Шарлотты – низкая японка, одетая в слишком нарядные юбку и блузку. Ее прямые

короткие волосы доходили до щек, а выражение лица было лишено эмоциональности.

Габриэль же улыбнулся ей и пожал руку.

– Меня связывает столько воспоминаний с этим местом, – сказал он. – Кроме

того, Хэйвенвудская школа на первое время подойдет Камилле. Какая вы из сестер Унимо?

– Вы позволяете себе слишком много, – ответила она. Ее акцент был

незначительным, словно она была носителем языка, но Камилла смогла его уловить. – Вы

не должны забывать, что я являюсь директором школы.

– Значит, Рин, – легкомысленно сказал Габриэль. – Рад наконец-то встретиться

с вами. Можете себе представить, я уже наслышан обо всей вашей семье. Это же ваша

сестра недавно получила Нобелевскую премию за изобретение в генетике?

– Это широко известный факт, – кисло ответила Рин Унимо. – Вы же являетесь

известной личностью. Но сейчас не место и не время для историй, мистер Кацуро.

– Пожалуйста, зовите меня Габриэль.

– Хм… – она взглянула на Камиллу. – Я так понимаю, эту девчонку я

принимаю в школу.

Камилла ощетинилась.

– Девчонку? – сказала она на английском.

– Надеюсь, ей хватит знаний, которые ожидают от нее высокие школьные

стандарты, – говорила Рин, словно не услышав слов Камиллы. – Правильно ли меня

проинформировали, что она никогда не ходила в обычную школу?

Габриэль все еще улыбался.