Текст книги "Спасительная любовь"

Автор книги: Эйлин Драйер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

– Моя дорогая герцогиня, – говорила явно аристократка, демонстрируя чванство и лицемерие в их крайнем выражении, – вы должны понять, что, когда до меня утром дошла эта новость, я была вынуждена пойти на риск.

– Я не понимаю таких вещей, – лениво протянула леди Кейт. – Какое вам дело до того, что происходит в моем доме, леди Брайтли?

– Кошка. – Он услышал, как фыркнула леди Би. Последовал смешок, потом шарканье ног.

– Долг каждой христианки – предупредить подругу, что она приютила под своей крышей падшую женщину.

Джек, ставший так, что его не было видно, похолодел. Что-то ужасное происходило в комнате, он не хотел слышать это, но не мог двинуться с места.

– Падшую? Упавшую? – произнесла леди Кейт. – Откуда? Я ничего не слышала о несчастном случае.

Послышался другой голос, более высокий и твердый, похожий на голос миссис Драммонд-Баррелл. Любимым занятием этой старой карги было свысока наставлять дам ее круга.

– Легкомыслие едва ли идет вам на пользу, ваша светлость. Если вы берете в дом такую пользующуюся дурной славой особу, как бывшая графиня Грейсчерч, вам должны быть известны последствия. Одного развода достаточно, чтобы она оказалась отторгнутой хорошим обществом. Если же учесть остальное…

Развод? Джек не мог вдохнуть. Голова снова начинала разрываться от боли.

– Не думаю, – проговорила леди Кейт, – что это Джервейс Армистон развлек вас такой занимательной историей.

– Ну почему же, о ней говорили в каждой лондонской гостиной. Дорогая герцогиня, если вы приняли вашу новую компаньонку за добропорядочную женщину, то жестоко ошиблись. Нет ничего более далекого от истины.

– Фарисеи, – выпалила леди Би.

– Да, дорогая, – сказала леди Кейт. Джек уловил раздраженное шуршание ткани. – Я очень ценю то, что вы считаете своим долгом уведомить меня об этом, – сказала герцогиня ледяным голосом, тем не менее, боюсь, вы напрасно побеспокоились. Леди Оливия сообщила мне, кто она такая, еще в Брюсселе. Это произошло, когда она выхаживала наших раненых в сражении. И я посчитала, что этот милосердный поступок, требующий большого мужества, ставит ее в особое положение.

– Но она наставляла рога мужу с собственным кузеном!

По какой-то причине это заявление заставило леди Кейт расхохотаться. Но Джек уже не слушал.

Кузен Оливии? Тристрам?

Он вдруг вспомнил. Он с размаху открывает дверь коттеджа старого арендатора, куда они с Оливией сбегали, когда хотели побыть одни.

Только Оливия там не одна. Она стоит, обнимая Тристрама. Он слышал непристойную брань, изрыгаемую собственным ртом. Он застал Ливви, свою Ливви, любовь всей его жизни, там, где, как ему сказали, она должна была быть.

Он помнил, что она протянула к нему руку, лицо ее было смертельно бледным, по щекам текли слезы, в огромных карих глазах была мольба. Ее волосы в беспорядке падали вниз, ее изумительные шелковые волосы цвета спелой пшеницы… А ее кузен, этот отвратительный соблазнитель, которому он доверял, кричал на него.

В следующий момент возникшая в его голове картина стала разваливаться, но этого было достаточно. Боль в голове усилилась, он ухватился за ручку двери, чтобы устоять на ногах.

Это была просто сцена из мелодрамы, в смятении думал он, все еще мысленно видя тревогу в глазах Ливви, ее побелевшую кожу. «Если бы я увидел нечто подобное в театре, то хохотал бы до упаду».

Но ему не хотелось смеяться. Он чувствовал, как в нем снова поднимается ярость, как снова начинает болеть плохо залеченная рана. Он чувствовал отвращение, стыд и унижение; их вкус он хорошо помнил, ему не надо было вспоминать его.

Как может она лгать с такой легкостью? Как может она считать, что он поверит в ее любовь? Он-то думал, что она держит его в неведении, чтобы уберечь от чего-то ужасного, что он сделал. А она защищала себя. Она выигрывала время, чтобы снова втереться к нему в доверие, прежде чем все откроется.

Он крутился, не в силах решить, куда ему идти, когда увидел ее. Бледная как привидение, она стояла в полутьме у двери в библиотеку, напротив двери в гостиную. И, словно ее заставило что-то, повернулась к нему.

На этот раз не было слез, не было мольбы и рыданий, только, если бы он мог этому верить, отчаяние и опустошенность – столь глубокие, что они победили все; только, если бы он мог этому верить, смирение с судьбой.

Она долго смотрела на него. Потом, не сказав ни слова, повернулась и скрылась в библиотеке.

Она должна была знать, что он последует за ней. Он так и сделал, ему хотелось с силой хлопнуть дверью, но это только раззадорило бы гарпий, собравшихся в гостиной.

– Так вот что ты опасалась сказать мне? – заговорил он, закрывая дверь, чувствуя, как раздраженно звучит его голос. – Я терзал себя, считая, что виноват в чем-то, а ты все это время просто защищала себя?

Она неподвижно стояла, хмуро разглядывая свои руки, точно никогда не видела их. Он даже не был уверен, что она знала о его присутствии в комнате.

Вдруг разъярившись, он шагнул к ней и схватил за руку.

– Черт. Оливия, слушай меня.

Она вздрогнула так, словно очнулась ото сна.

– О, Джек. Да, я шла поговорить с тобой.

– Я так и думал, – язвительно прошипел он. – Должно быть, чтобы объяснить то, что я только что услышал?

Она моргнула.

– Объяснить?

Он побагровел.

– Не лги мне, Лив. Я знаю, что слышал. Я помню. Я помню, что застал тебя с Тристрамом в нашем коттедже, когда вы занимались любовью. Я помню, что у тебя не нашлось объяснения, хотя не могу понять, что заставило мою жену вести себя словно уличная шлюха. – Он тряс ее, горячая волна злобы душила его. – Попытайся объяснить, Лив. Я требую.

Она взглянула на него. Не попросила прощения. Не стала ничего объяснять. Ее лицо утратило свою теплоту.

– Слава Богу, эти две мегеры поспешили явиться сюда со своими сплетнями, – грустно сказала она. – А то я почти начала верить тебе.

– Мне? – возмутился он. – Верить мне? Кто ты, чтобы говорить о доверии? Ты несколько недель пробыла рядом со мной, притворяясь любящей женой, ты снова завлекла меня в свою кровать, и все это было ложью. – Он с трудом удерживался, чтобы снова не затрясти ее! – Ну? Разве не так? Мы женаты, Ливви?

Она выдернула свою руку, но не отступила. Она стояла, как стоит узник перед расстрельной командой, смерть стояла в ее глазах.

– Нет, Джек. Мы не муж и жена. Но ты знал это, когда склонял меня к этому здесь. Что ты на самом деле хочешь знать?

– Почему ты не сказала мне?

Она подняла голову, словно открываясь для удара.

– Мы не говорили, потому что доктор предупредил нас: все, что может причинить тебе боль, может убить тебя.

Его передернуло от отвращения. В голове стучало.

– Вижу. Альтруизм. А не попытка заслужить прощение.

Боже, теперь он сам ведет себя как герой плохой мелодрамы. Но почему ему самому хочется просить прощения?

Она терла глаза, как будто слишком устала, чтобы продолжать.

– Я могу хотя бы рассчитывать на то, что ты будешь говорить потише, пока эти оплоты общества не покинут дом? Тогда мне не придется встречаться с ними.

Он почти не слушал ее. Он хотел опровергнуть что-то. Он хотел понять.

– По крайней мере скажи мне, что я вышвырнул этого человека.

Она вдруг словно окаменела, стало так тихо, что он взглянул на ее лицо. Ее глаза сверкали, потому что в них стояли непролитые слезы, кисти рук сжимались и разжимались.

– Да, Джек, – сказала она таким же лишенным выражения голосом, каким было ее лицо. – Ты вышвырнул его. Ты его убил.

Джек словно получил удар под ложечку. Он что, действительно хотел смерти Тристраму Гордону, этому поэту-неудачнику?

– Вот почему ты бежал, – бесстрастным тоном продолжала Оливия. – Ты был вынужден бежать, пока тебя не настиг закон.

Это земля поплыла у него под ногами? Он потер глаза, ярость и подавленность боролись со скорбью. Старые обиды, мучительные переживания прошлого с новой силой охватили его.

– Так ты собираешься сказать мне, где я был? – спросил он.

Она вздохнула:

– Я уже сказала тебе, что не знаю.

Он уставился на нее, но было ясно, что она сказала все, что хотела.

– Хорошо: если ты не можешь сказать, уверен, сможет моя семья. Если ты позовешь мне на помощь одного из слуг, я исчезну в течение часа.

Он ожидал, что она будет умолять его о милосердии. О прощении. Но она достала откуда-то из-за конторки грязный, в застарелых пятнах крови ранец.

– Нет, – сказала она, – пока ты не объяснишь это. При виде этой мерзкой, неопрятной вещи, свисающей с руки Ливви, в голове у Джека словно что-то взорвалось, он перестал видеть. Сознание покинуло его, и он стукнулся об пол как упавшее дерево.

Глава 19

– Черт, – вырвалось у Оливии.

Стук упавшего тела, казалось, заполнил всю комнату. Она была уверена, что свора сплетниц, собравшихся в салоне леди Кейт, слышала его и теперь прикидывала, какие еще скандальные новости можно будет унести с собой из этого дома.

Черт. Она решила, что пора повстречаться с ними. Нельзя допустить, чтобы, снедаемые любопытством, они сами заявились сюда.

Был ужасный миг, когда она почти поддалась искушению позволить им это. «Вот он. Вот ваш дорогой Джек Уиндем, преданный и невинный, благородный отпрыск. Сказать вам, почему он валяется на полу без сознания?»

В какой-то момент ей захотелось наброситься на него с кулаками и повалить. Очень хотелось. Но она нанесла ему не меньший удар, показав ему его поклажу.

Она попыталась успокоиться. Ей пришло в голову, что надо проверить, жив ли он. Ей надо спрятать ранец Джека в сейф леди Кейт и просить у него прощения за то, что так сильно взволновала его.

Может быть, на самом деле он сказал не то, что хотел. Он мог просто воспроизвести прежние эмоции, его реакция не что иное, как повтор того, что происходило в коттедже. Может быть, очнувшись, он извинится.

Она была готова засмеяться. Даже когда застал ее с Трисом, он не называл ее шлюхой.

Черт с ним. Пусть извинится за то, что поверил – во второй раз – напраслине, которую возвели на нее.

Сначала главное. Ей надо защитить леди Кейт. Дрожащими руками она осторожно открыла дверь и выглянула. В коридоре стоял Финни и одним глазом смотрел на нее, другим – в подозрительно притихшую гостиную.

– Я могу чем-то помочь? – прошептал он.

– Небольшая неприятность в библиотеке, – пробормотала она тоненьким нетвердым голосом. – Одна из картин леди Кейт упала со стены. Я сообщу ей. – Она увидела, как бровь у Финни поползла вверх, и криво улыбнулась ему. – Очень большая картина.

Финни в ответ осклабился и прошел в библиотеку. Она не взглянула на Джека, распростертого на полу. Слишком она была зла. Слишком разочарована. И близка к тому, чтобы распасться на части, как упавший кусочек льда. Ей легче было бы сунуться в логово льва.

– Извините меня, леди Кейт, – произнесла она, входя в салон и быстро присев. – Я подумала, вам следует знать, что в библиотеке случилась неприятность. Боюсь, ландшафт с изображением парка лежит на полу.

Леди Кейт приятно улыбалась.

– Не важно, Оливия. Вы знаете, он мне не нравится. Это лишний повод пожертвовать его на благотворительную распродажу. Я представила вас нашим гостям?

Оливия смотрела на нее.

– В этом нет необходимости, ваша светлость.

– Есть необходимость, Оливия. Идите сюда.

Меньше всего Оливии сейчас хотелось оказаться лицом к лицу с теми двумя мегерами. Одна была похожа на сливовый пудинг, вываливающийся из корсета. Краснолицая, с подозрительно черными волосами, эта женщина средних лет была во всем розовом. Вторая почему-то напоминала линейный корабль – как легко было догадаться, это была исполненная важности миссис Драммонд-Баррелл. Она уже поднесла к глазам непременный лорнет.

Оливия сцепила руки, противясь внезапному побуждению вырвать лорнет и наступить на него каблуком. За последние годы на нее слишком часто направляли поднятый вот таким образом лорнет.

«Давай, – звучало в ее голове. – Хотя бы один раз отплати им той же монетой».

Обвинение, брошенное Джеком, подорвало ее способность сдерживаться. Ей захотелось сокрушить все вокруг, сделать другим больно так, как они сделали ей. Уничтожить каждого, кто считал себя вправе называть ее шлюхой.

– Не вижу причины, – ледяным голосом возразила миссис Драммонд-Баррелл.

Оливия подошла так близко, что могла бы дать ей пощечину, и с трудом сдержала себя. Ей необходимо уйти, прежде чем она опозорит леди Кейт.

Леди Кейт, казалось, ничего не заметила. Не спуская глаз со своих гостий, она встала с грациозностью, присущей дочерям и женам герцогов.

– Почему же, есть причина. Я настаиваю на том, чтобы все мои друзья были знакомы. Моя дорогая Оливия, могу я представить вас миссис Драммонд-Баррелл и леди Брайтли? Леди, моя лучшая подруга – кроме Леди Би, конечно, – Оливия Уиндем. Ваши реверансы.

Оливия не могла проигнорировать приказ. Справившись с желанием убежать, она присела.

– Миледи. Мэм.

– Ну уж! – фыркнула ставшая багровой леди Брайтли, вскакивая, как если бы она увидела мышь. – Никогда!

– И вы тоже, – мягко произнесла ей леди Кейт. – Если не согласитесь, боюсь, я никогда не смогу принимать в своем доме особу, которой неведомы простые правила вежливости.

В другое время Оливия получила бы удовольствие, наблюдая, как леди Кейт употребляет свою власть. Но не сегодня. Сегодня она почти ничего не видела от переполнявшего ее гнева.

– Я помогу Финни, – сказала она, пятясь к двери. Она не пошла дальше коридора. Ее так трясло, что она не могла идти. Она прислонилась к стене не далее чем в пяти футах от открытой двери и закрыла глаза, запечатав кулачками рот.

Она поняла, что это было неизбежно. Правда открылась, и ей полагалось испытывать страх. Ей полагалось чувствовать себя униженной, ведь ее оскорбили.

Ничего подобного. Ее трясло от ярости. С нее было довольно утрат и предательств, она была сыта язвительными замечаниями, закрытыми перед ней дверьми и всеобщим осуждением. Каждой пройденной милей, каждым прожитым без ее мальчика днем. Без дома. Без надежды.

Она так долго держала все это под замком. Она убедила себя, что это ничего не значит. Что она выше этого. Что она выживет назло им всем.

Внезапно она испугалась, что больше не сможет владеть собой. Что весь этот яд, который она замкнула в себе на пять долгих лет, вдруг выльется и зальет все вокруг нее, как океан, прорвавший дамбу.

Из двери библиотеки вовремя выглянул Финни. Оливия понимала: ей надо поговорить с ним, по крайней мере предупредить, – но вдруг испугалась, что если откроет рот, из него вырвется крик, от которого задрожат канделябры.

Финни, дай Бог ему здоровья, взглянул на нее и мотнул головой в сторону гостиной.

– Она еще удерживает тех женщин? Оливия кивнула, стараясь успокоить дыхание. Финни понимающе кивнул.

– Я бы вышел в сад, – предложил он. – Там никто не услышит, как вы ругаетесь.

Из ее горла вырвался булькающий звук, и она улыбнулась, не рискуя произнести что-нибудь.

– Но если вы не хотите столкнуться с ними, идите в сад через библиотеку.

Она кивнула. Финни исчез и тут же возвратился с Джеком, висящим у него на плече, словно мешок с зерном.

– Харпер велел позаботиться о нем, – шепнул Финни. И, наклонившись, поцеловал ее в щеку. – Сказать по правде, я предпочел бы свалить его прямо через заднее окно. Как сказал бы сержант, надо быть совсем идиотом, чтобы поверить всей этой лжи.

Глядя на огромного экс-боксера, Оливия почувствовала облегчение.

– Спасибо, Финни, – вырвалось у нее. – И спасибо Харперу.

– Мы все так считаем, красавица. Теперь ступайте. Мы о нем позаботимся.

Она пошла. Ей еще не приходилось бывать в этом саду, но стоило там оказаться, как она поняла: он очень хорош, хотя совсем небольшой, – в таком саду никак нельзя заблудиться. Ее встретила пышная растительность и тишина. Спасибо леди Кейт – между клумбами с наперстянкой, ромашками и дельфиниумом были проложены дорожки, на случай если кому-нибудь захочется походить, чтобы справиться с сильным волнением.

Оливия пыталась убежать от своих чувств. С руками за спиной, с грудью, вздымающейся от усилий сдержаться и не завопить, она по-солдатски маршировала мимо цветов, и от нее распространялись волны отчаяния и бешенства. Особенно бешенства.

Те женщины. Мелочные, самовлюбленные, лицемерные. Как смеют они судить ее? Как смеет Джек обвинять ее? Как она допустила это?

Ей было так трудно. Пять лет назад она ушла куда глаза глядят, как они того потребовали. Она исчезла, словно не рождалась на свет; каждый раз, когда ей отказывали, она оказывалась ступенькой ближе к полному забвению. Она не сделала ничего постыдного, но за ней тянулся шлейф позора, она платила высокую цену за грехи, которых не совершала.

И вот эти женщины явились сюда, требуя, чтобы ее снова изгнали. И Джек слышал, что они говорили.

Как мог он глумиться над ней? Как мог принять за чистую монету злорадные слова двух скучающих матрон из общества? А она-то начала верить, что после того, как спасла его, ухаживала за ним и любила его, он изменился настолько, что за правдой обратится к ней.

Она засмеялась, смех вышел резким и грубым. Да. Вот так. Надо же было быть такой идиоткой. Это, подумала она, последняя капля.

Ей придется искать, куда идти дальше. Пусть леди Кейт очень добра к ней, нельзя, чтобы она несла бремя бесчестья Оливии. Ей снова придется скрываться, чтобы ее не смог найти Джервейс. Чтобы никто не мог узнать ее и лишить места. Ей придется найти другой способ выживать.

О Господи, она не в силах выносить это.

Словно наткнувшись на невидимую стену, она резко остановилась.

Нет. Она сможет вынести это.

Джек не возвращается к ней. После того, что случилось сегодня, она не уверена, что позволит ему вернуться. Будь он проклят, если она доверится ему снова. Будь они все прокляты.

– Оливия? Я могу чем-нибудь помочь?

Оливия встрепенулась при звуках голоса Грейс. Подруга стояла у выхода из библиотеки.

– Меня не должны видеть разговаривающей с вами, Грейс. Я ведь больше не могу называться вымышленным именем, я персона нон грата.

Грейс наклонила голову, очень внимательно слушая.

– Вы знаете, Оливия, я всю свою жизнь старательно держалась в стороне от людей с дурной славой. И начинаю думать, что многое из-за этого потеряла. Если вы не возражаете, я бы хотела остаться.

Оливия подошла к подруге и обняла ее.

– Мне следовало бы набраться благородства и сказать вам «нет», но у меня нет других подруг, кроме вас и леди Кейт, и я не знаю, что мне сказать, если она в моих же интересах захочет отослать меня.

– Превосходно. Леди Кейт просила передать вам, что в маленькой столовой есть несколько особенно безобразных безделушек, которые просто просят, чтобы их разбили. Она считает, что самые приятные звуки они будут производить, если бить их о камин.

Оливия в конце концов улыбнулась.

– Боюсь, безделушки леди Кейт продержатся до другого гостя. Я не из метателей.

Грейс похлопала ее по спине.

– Что вы собираетесь делать?

Глядя на удлинившиеся тени, Оливия покачала головой.

– Джек очнулся?

– И очень спокоен. Я думаю, он старается понять.

Оливия вскинула голову. Она долго раздумывала. Мрачно кивнув, она развернула плечи, как – она видела – делали гвардейцы, маршировавшие по рю Рояль.

– Да, Грейс, ему давно пора это сделать.

Грейс кивнула.

– Голова у него совсем разболелась, и мы дали ему питательный отвар. Финни сказал, у вас его ранец.

Оливия терла глаза.

– Да. Когда я услышала разговор гостей леди Кейт, мне пришло в голову, что у нас нет больше времени. Мне пришлось показать его Джеку. Раньше мне в голову не приходило использовать его в таких целях. – Она пожала плечами. – Это было единственное, что, как мне казалось, могло удержать его здесь.

– Вы уверены, что пришло время сообщить ему факты?

Она покачала головой.

– Он считает, что знает теперь все самое худшее. Не думаю, что у нас есть время ждать, пока он сам придет к правильным выводам.

– Что вы намерены делать?

Оливия невольно взглянула на окно Джека.

– Вам лучше дать ему побольше порошков от головной боли. Граф Грейсчерч узнал, что в действительности произошло пять лет назад.

Невозмутимая, преданная Грейс улыбнулась:

– Понятно. Могу я присмотреть за ним?

Оливия вслед за ней пошла в дом.

– Если вы будете держаться подальше. Джек как раз из тех, кто швыряет вещи.

Теперь, когда она приняла решение, ей казалось, что должно стать легче. Наконец-то она выскажет ему все. Но одного решения оказалось недостаточно, чтобы освободиться от всего, что накопилось и требовало выхода. Горячая волна поднималась в груди, подходила к горлу, стучала в уши, душила. Она удивилась, что так долго удерживала все внутри.

Грейс пошла за ней вверх по лестнице, и Оливии казалось – она слышит, как слуги поспешно исчезают с пути при ее появлении. Она не стала раздумывать над этим, а прошла в спальню Джека и встретила там Харпера.

– Он пострадал? – спросила она.

– Нет-нет. Он явно сильнее, чем кажется.

– В таком случае, – сказала она, удивляясь, что ее голос звучит спокойно, – вы ему больше не нужны. Но вы можете посоветовать миссис Харпер приготовить питательный отвар – на всякий случай.

– Ладно. – Харпер широко осклабился и, проходя мимо, похлопал ее по руке. – Немножко домашнего снадобья никогда не повредит.

– Что все это значит, Ливви? – спросил Джек из кресла, стоявшего рядом с кроватью.

Оливия ожидала увидеть следы падения, однако их не было, он просто был зол и нетерпелив. Это облегчало ей задачу.

– Что еще вы помните, милорд? – спросила она, держась на расстоянии. Она сцепила руки на талии, чтобы не дать им выдать ее состояние.

– Вам не кажется, что только я имею право задавать вопросы? – повысил голос Джек.

– Настанет и ваша очередь. Но мне будет легче отвечать на вопросы, зная, что именно вы вспомнили.

Ее слова были ему неприятны, но он ответил.

– Мои сестры предупреждали меня, – сказал он, глядя поверх нее. – Все, кроме Джорджи. Она всегда была на вашей стороне. И мать предупреждала меня, что кровь заговорит.

Оливия запылала, хотя старалась оставаться спокойной. Как удивительно, что даже это старое оскорбление все еще действует на нее.

– В этом я не сомневаюсь. Но как бы низко она ни ставила моего отца, он все же брат барона, а не трубочист.

Лицо Джека приняло насмешливое выражение.

– Низкий подхалим.

– Конечно. Если бы не это, вы никогда не женились бы на мне так быстро.

– Значит, все было спланировано?

Оливия остолбенела и какое-то время не могла говорить, а затем рассмеялась. Она так смеялась, что ей пришлось согнуться, чтобы дышать. Увидев по лицу Джека, что он в шоке, она упала в другое кресло и вытерла глаза.

– Господи, Джек, даже когда ты ненавидел меня самой лютой ненавистью, ты никогда не прибегал к этой старой сплетне. Это ты первый подошел ко мне. Ты отправился за мной в город, когда я раздавала наши бедные корзинки. Ты сопровождал меня на рынок и требовал, чтобы я позволила тебе носить мои свертки. Ты помогал мне собирать цветы и даже надел фартук, чтобы помочь нам с Мейси приготовить сливовый пудинг. Ты пугал меня своим вниманием.

– Не сомневаюсь, тебе хочется думать, что так все и было. – Он потряс головой, лицо его приняло страдальческое выражение. – Я передумал. Я больше не хочу слышать твои ответы.

– Тогда Харпер хорошо сделал, что позаботился о том, чтобы ты не сбежал. Потому что на этот раз у тебя не будет выбора.

Она снова встала, ее подняла ярость. Он смотрел на нее так, словно боялся, что она ударит его. Наверное, так оно и было; она стала следить за своими руками, чтобы они не высовывались.

– Я в самом деле надеялась, что ты изменился, – задумчиво сказала она, Глядя в окно на маленький сад леди Кейт. – Ты никогда не был жестоким, Джек. Только импульсивным. Верил не тем людям. – Она потерла грудь, чтобы уменьшить боль, которая теперь останется с ней навсегда. – Эти последние недели ты был другим. Тем Джеком, которого я любила, но мудрее, серьезнее. Сильнее. Я начала надеяться, что за это время ты взвесишь все факты, прежде чем делать вы воды.

– Тогда мои воспоминания лгут мне? И я не застал тебя в коттедже с твоим кузеном?

Застарелая боль вернулась.

– Память тебя не подвела. Ты нашел нас там, где, как сказала тебе сестра, мы должны были быть, и обвинил меня во всех видах измен, которые смог вообразить. Это были твои последние слова, больше ты не говорил со мной.

– И что потом?

Она подождала, когда вернется дыхание; воспоминания были слишком тяжелыми.

– Твой отец возбудил для тебя дело о разводе. Когда оно рассматривалось в парламенте, тебя, конечно, уже не было здесь. Тебя отослали в Вест-Индию, чтобы избежать преследования за дуэль. Но твой отец прекрасно все продумал. Ко времени, когда все было кончено, я не могла ощущать себя в безопасности даже на углу Ковент-Гарден.

А потом его семья увидела Джейми. Тогда в первый раз ей пришлось скрываться.

– Я ждала, что ты захочешь увидеть меня, – сказала она, зная, что теперь ее голос звучит потрясение – Хотя бы для того, чтобы потребовать назад свое кольцо. Я продолжала думать, что даже рассерженный человек захочет убедиться, что его жена не была выброшена без пенни.

Он засопел.

– Я, конечно, передал кое-что для тебя, Лив. И у тебя оставалась твоя отличная семья. Ты зачем-то говорила, что бродила по улицам в снег.

Она горько улыбнулась:

– Ох, Джек. Ты плохо знал мою семью. Они разозлились сильнее маркиза. Ты действительно думаешь, что они захотели бы видеть меня, ведь я была бы постоянным напоминанием о том, что они потеряли? Я думаю, они простили бы грех. Но лишиться такого покровительства? Мое имя на глазах у всей паствы было вычеркнуто из семейной библии. Моим сестрам сказали, что я умерла. Мне даже не позволили присутствовать на похоронах Триса, а я… я была его единственным другом в семье.

– Это было бы непристойно. – В его голосе не было прежней уверенности.

– О да. И если бы мне это было неизвестно, нашлось бы множество людей, чтобы напомнить мне об этом. А что до назначения средств, милорд… Никаких средств. Ты дал совершенно четкие указания солиситору. Неверная жена ничего не заслуживает. Думаю, это больше всего разъярило моего отца.

Последовало молчание.

– Но как ты могла?..

Она покачала головой.

– Это другая история, сейчас не время касаться ее.

Он не заслуживал правды.

– Но ты же не отрицаешь, что была в том коттедже с кузеном, – обвинял он. – Не только это, ты ничего не объяснила.

Она закрыла глаза, борясь с подступившей ненавистью.

– Не потому, что я не пыталась. Ты запретил мне появляться в аббатстве.

Глядя ему прямо в лицо, она обхватила себя руками.

– Слушай меня, и слушай внимательно, Джек. В тот день я пошла в коттедж, чтобы проститься с Трисом. Он решил покинуть страну. Только так он мог быть вместе с тем, кого любил. Я несла ему те небольшие деньги, которые у меня были, чтобы помочь добраться до континента, где он надеялся найти хоть какой-нибудь покой. Я как раз пыталась заставить его взять деньги, когда влетел ты, как плохой актер в грошовой пьесе.

Он прикрыл глаза, словно не мог видеть ее. Одну руку он приложил ко лбу, другая была сжата в кулак. Ее инстинктивно потянуло к нему. Утешить его.

– Назови его любовницу, – с трудом выговорил он.

Она покачала головой:

– Не могу.

Его губы скривились.

– Прошло столько времени, вряд ли сейчас это имеет значение.

– И спустя столько времени дорогого ему человека могут повесить, милорд, – сказала она.

Повисло напряженное молчание, которое давило на уши. Она видела, что Джек начал оценивать факты.

– Да, Джек. Любовником Тристана был мужчина. Я знала это, но это был не только мой секрет. Леди Кейт тоже знает, кто он, – надеюсь, ей ты поверишь. Нельзя подвергать несчастного ужасной опасности.

Джек, казалось, целую вечность смотрел на свой сжатый кулак, как если бы в нем пряталась правда.

– Если ты была не виновата, почему твоя одежда была в таком беспорядке?

Они наконец подошли к главному. К моменту, от которого зависело, сумеет она защититься или нет.

– Потому что твой кузен Джервейс подставил мне ножку, когда я бежала в коттедж. Тогда я думала, что это случайность. Позднее он заставил меня убедиться в моей наивности.

Джек вскочил.

– Не говори глупости!

Она смотрела ему прямо в глаза, чтобы он не мог сказать, что она лжет.

– Кто сказал тебе, что я якобы играю в казино? Кто отдал тебе мой жемчуг и заявил, что выкупил его у ростовщика? Кто нашептывал тебе, что я слишком часто вижусь со своим кузеном? Твои сестры послали тебя в коттедж, но они были только добровольными помощницами. Всем руководил Джервейс.

– Скажи мне, что ты лжешь, – проскрежетал он, но глаза выдавали охвативший его страх.

– Я говорю правду, – не колеблясь, сказала она.

Он опять плюхнулся в кресло; упершись локтями в колени, он обхватил ладонями голову. Оливия смотрела и ждала. Может быть, молилась.

Он наконец поднял голову.

– Нет, я не верю.

И вся ее злость улеглась, внутри ее теперь открылась огромная, зияющая пустота. Она могла бы сказать ему так много, так много всего, что ему нужно было знать. Теперь это стало невозможно. Она только благодарила Бога за то, что не сказала всего.

– Хорошо, Джек, – сказала она, и в ее голосе звучало отчаяние. – Ты сделал выбор. Я не хочу больше ждать, когда ты снова растопчешь меня. Как только мы узнаем, что ты делал на поле сражения, ты никогда больше не увидишь меня. Тогда твоя жизнь станет намного добропорядочнее.

Он раздраженно фыркнул.

– Не разыгрывай передо мной челтнемскую трагедию, Лив. Если я захочу найти тебя, я найду.

– Джервейс не смог. В течение трех лет. Только поэтому я была в безопасности.

Он бросил на нее скептический взгляд.

– Ты утверждаешь, что он преследовал тебя?

– Я утверждаю, что он никогда не прекращал попыток сделать меня своей любовницей. Я говорю это только потому, что на этот раз меня спасла от него леди Кейт. Вот что я утверждаю.

Джек снова покачал головой.

– Он мой кузен. Я знаю его всю жизнь.

Оливия вздохнула.

– Вряд ли хорошо знаешь. Но, – она пожала плечами, – меня это больше не касается. Теперь я оставляю тебя Харперу, Джек. Скажи ему, если тебе потребуется порошок от головной боли.

Она повернулась и неровными шагами пошла к двери так, как будто переходила вброд реку. Вдруг за спиной раздался голос Джека.

– Ты родила ребенка.

Она осталась холодной. Ничто уже не могло быть хуже. Она закрыла глаза, чтобы он не видел ее муки.

– Да.

– Ты хочешь сказать, что это мой ребенок?

Она открыла глаза и уставилась на пустую желтую стену в коридоре.

– Был, Джек. Он был твоим. Но тебе не нужно верить этому. Это больше не имеет значения.

Она снова пошла.

– Ливви, подожди!

На этот раз она не остановилась. Внизу в холле ее ждала леди Кейт.

– Вы не сказали ему о ранце?

У Оливии на это уже не было времени. Ей надо было уйти, прежде чем она уронит себя.