Текст книги "Спасительная любовь"

Автор книги: Эйлин Драйер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Глава 11

Оливия застыла на месте, не закончив стягивать перчатки.

– Так вы идете на прогулку, Оливия? – осведомилась леди Кейт.

– Нам надо остаться, – сказала Грейс, закрывая дверь. – Вас удивит то, что я услышала в парке.

Леди Кейт немедленно сняла шляпку.

– Финни, мы будем в саду.

Вручив Финни еще и шляпку Оливии, леди Кейт повела всех в глубину дома. Оливия замешкалась, поняв, что они должны пройти через комнату, где лежали трое из выхаживаемых здесь раненых.

– Не вставайте, парни, – прощебетала Кейт, останавливаясь, чтобы захватить графин с хересом и вручить три стакана Оливии. – Мы просто идем взглянуть на цветы.

– Мы рады видеть вас в нашем скромном прибежище, ваша светлость, – уверил ее один из солдат с койки, поставленной у книжных шкафов.

– И вдыхать ваш аромат, – с усмешкой произнес слепой лейтенант. – Вы сами как цветы, когда проходите мимо. Особенно вы, леди Би.

Леди Би, проходя мимо каждого, останавливалась, чтобы поцеловать его. Один из раненых потерял зрение, другой ногу. Еще один был придавлен убитой лошадью, у него были сломаны ребра. Оливия чувствовала себя виноватой. Они честно сражались и ужасно страдали. А она защищала Джека за их счет.

– Теперь, – сказала леди Кейт, когда они оказались в крошечном тихом садике и взяли каждая по стакану с хересом, – выкладывайте, что вы узнали, Грейс.

Грейс с видимым трудом опустилась на кованую скамейку рядом с леди Би. Оливия увидела это и восприняла как еще один упрек себе. Но она не могла ждать, когда ее подруга придет в себя.

– Что вы имели в виду, говоря, что мы не можем сказать ему? – торопила она Грейс.

– Я поговорила с доктором Хьюмом, – сказала Грейс, уставившись в стакан с хересом. – И он сказал мне, что мы никак не сможем ускорить возвращение памяти.

– Но почему?

– Доктор Хьюм боится, что это может привести к воспалению мозга. У графа, сказал он, амнезия. После травм головы нередко наступает состояние, когда теряется память о том, что происходило за какое-то время до травмы.

– Надолго? – спросила леди Кейт.

– Вероятнее всего, он вспомнит все, за исключением происходившего в течение нескольких часов, предшествующих травме. Но предугадать, когда это произойдет, невозможно. К тому же могут остаться провалы в памяти.

Оливия в первый момент даже не смогла полностью оценить размер беды. Ей не давала покоя одна вещь.

– Он мог жениться во второй раз и не знать этого.

Грейс кивнула.

– Я тоже опасаюсь этого.

– Как большинство мужчин, – саркастически произнесла леди Кейт.

– Но не он, – покачала головой Оливия, а потом шепнула: – Не тот Джек, каким я его знала.

Леди Кейт нахмурилась.

– Я не уверена, что Джек, который лежит здесь, тот самый, которого вы знали.

Оливия хотела было возразить, но остановилась. Леди Кейт была права. Джек стал другим. Жестче, непонятней, сложней. Ее Джек все еще был здесь. Но он приобрел новые черты, которые она не узнавала.

– Гусеница, – пробормотала леди Би.

– Верно, – согласилась леди Кейт. – Но, Би, я не вполне уверена, что она превратится в бабочку.

– Придется нам самим узнавать, – сказала Оливия. – Вы уверены, что мы не можем расспрашивать его о времени, выпавшем из его памяти?

Грейс с грустью покачала головой.

– Это может оказаться смертельно опасным. Головная боль – один из симптомов, а он жалуется на нее.

– У меня тоже заболела бы голова, если бы я рассказала жене о своей любовнице, – недобрым голосом объявила леди Кейт.

Паника сжала Оливии горло.

– Но что же мне делать?

– Семья! – вырвалось у леди Би. Леди Кейт кивнула.

– Что нам делать?

– Помогать, – сказала Грейс. – Мы можем отслеживать возвращение памяти, и это все. Но… – Грейс замолчала, и Оливия поняла, что подруге трудно продолжать. – Ему ни при каких обстоятельствах нельзя напоминать о травмирующих событиях.

– Он уже знает, что участвовал в битве, – сказала леди Кейт. – Что может быть более травмирующим?

Оливия молча смотрела на нее.

– Он должен сам все вспомнить, – вставила Грейс, слова Грейс тяжелым камнем легли на грудь Оливии.

– Получается, я должна продолжать притворяться, что мы все еще женаты?

– Да, – подавленно сказала Грейс.

Оливия вскочила.

– Нет. – Она почти выкрикнула это. – Я не хочу. Я не могу.

– У вас нет выбора, – очень тихо сказала леди Кейт. – Как бы там ни было, мы должны суметь доказать его невиновность.

– Нет, – выпалила Оливия. – Он не заслуживает моей преданности и заботы. Он не заслуживает моего сочувствия.

– Тогда почему вы вообще спасли его?

Оливия зажмурилась – чувство бессильной обиды охватило ее. Вопрос не требовал ответа, и она знала это.

– Он без конца задает вопросы, – запротестовала она.

Леди Кейт кивнула:

– Будем надеяться, что он вскоре вспомнит остальное.

Оливия подумала и покачала головой:

– Нет. Мы не можем ждать. Нам нужно найти другой способ.

– Боюсь, вы правы, – сказала Грейс. – В парке я невольно услышала разговор Диккана Хиллиарда с лордом Торнтоном и Армистоном. Они желали узнать местонахождение графа Грейсчерча.

– Но мы не можем перевезти его в другое место, – запротестовала леди Кейт.

– И здесь его больше нельзя держать, – возразила Оливия, начиная ходить туда-сюда. – Наши пациенты будут вот-вот отправлены по домам.

А это значит, что они больше не смогут прятать его. У них не будет оснований оставаться в Брюсселе, где они могли держать Джека отдельно от всех.

Оливия до дна осушила свой стакан хереса.

– Нам с Джеком надо уехать.

Леди Кейт рассердилась.

– И лишить меня возможности рисковать? Не будьте дурочкой. Придумайте что-то другое. Кто еще знает о Джеке?

– Чемберс, – вырвалось у Оливии прежде, чем она успела подумать, что сказать.

Леди Кейт подняла бровь.

– Слуга Джервейса?

Оливия подняла глаза, она вдруг поразилась, что не вспомнила о нем раньше.

– Он был слугой Джека. Он нашел Джека в Угумоне. Сказал, что получил от него записку.

– Ренегат, – фыркнула леди Би.

Леди Кейт повернулась к ней.

– Чемберс? Пусть так. Но полезный ренегат. – Встав, она принялась собирать стаканы. – Я пошлю ему записку.

– Нет, – запротестовала Оливия, хватая ее за руку. – Я уже говорила: Джервейс не должен знать.

Все три женщины повернулись к ней. Оливия понимала, как резко прозвучали ее слова.

– Тогда объясните, в конце концов, причину вашей антипатии к нему, – потребовала леди Кейт. – Насколько я понимаю, дело не в ненависти ко всем, кто принадлежит к семейству Джека.

Все происходило слишком быстро. Оливия не была уверена, что у нее хватит смелости.

– Вы поверите мне?

Леди Кейт подняла изящную ручку.

– Джервейс – очаровательный собеседник на обеде. Но вспомните, я не побоялась бури, чтобы вырвать вас из его рук.

Оливия изумленно уставилась на нее.

– Вы знали, что он был там?

Леди Кейт пожала плечами.

– Кто-то упомянул о том, как ловко он вывез из города миссис Боттомли. Я подумала… за этим что-то стоит. Тем более что сам он вернулся за вами.

Так что герцогиня не из каприза приютила ее, как раньше считала Оливия.

Леди Кейт снова села и наполнила стаканы хересом по второму разу. Оливия, взволнованная, села рядом.

Ей трудно было подыскать слова.

– Джервейс, – наконец начала она, слишком крепко сжимая стакан и не замечая этого, – невероятно сосредоточен на том, чего хочет. Для него цель всегда оправдывает средства.

– И чего он хотел? – спросила Грейс.

– Того, что было у Джека.

Леди Кейт нахмурилась.

– Но он ни при каких обстоятельствах не мог бы стать наследником.

– В самом деле? Это, судя по всему, не имело для него значения. Я думаю, то, чем обладал Джек, ему представлялось блестящими новыми игрушками. Деньги. Талант. Власть.

– А вы?

Оливия теперь теребила свое платье.

– Поймите, пожалуйста. Дело не в том, что я была очень желанной. Я совсем не раскрасавица, у меня нет особых талантов. Но Джервейс видел, что Джек пылает страстью, – она пожала плечами, – и внезапно я превратилась в новую яркую игрушку.

На какое-то время воцарилось молчание.

– Вы хотите сказать, что Джервейс организовал весь этот абсурд пять лет назад? – потребовала ответа леди Кейт.

Оливия чуть было не засмеялась. Только леди Кейт могла назвать развод, дуэль и смерть «абсурдом».

– Джервейс был очень убедителен, а мы с Джеком – такими юными. Может быть, если бы мы провели больше времени вместе, может быть…

Герцогиня запротестовала:

– Ничего не может быть. Джек всегда был «многообещающим мальчиком». Он никогда в жизни не встречался с трудностями. – Она покачала головой. – Мне жаль, что он потерпел неудачу при встрече с первым же препятствием.

Оливия с удивлением поняла, что неожиданно оказалась единственной защитницей Джека.

– Джервейс обставил все очень убедительно.

– Полагаю, ему охотно помогали Уиндемы?

– Пауки, – пролепетала леди Би.

– Можно ли винить их? – сказала Оливия. – Я вряд ли отвечала их представлениям о том, какой, по их мнению, должна быть графиня.

– Нет, конечно, – заметила Кейт. – Вы умная и страстная, и у вас есть душа.

Оливия вздохнула.

– И бывший муж, которого могут повесить как предателя. Что невероятно обрадует Джервейса.

Леди Кейт поднялась.

– В таком случае он никогда не узнает.

Оливия моргнула.

– Так просто?

Леди Кейт хищно улыбнулась.

– Конечно. Я собираюсь получить большое удовольствие от игры по разрушению его планов.

Оливия подскочила.

– Это не игра, Кейт. Джервейс опасен.

– Ну не надо, Оливия.

В этот миг у Оливии появился выбор. Она могла все честно выложить и повести себя так, как диктовала целесообразность.

– Вы не понимаете? Именно Джервейс убедил Джека, что ребенок не его. Хотя одного взгляда на Джейми было достаточно, чтобы увидеть истину, Джервейс не удосужился взглянуть.

– О, Оливия…

Леди Кейт подозрительно долго рассматривала кроваво-красные розы, увивающие стену сада. Оливия перестала дышать, опасаясь, что ее подруги не поверят сказанному.

Но леди Кейт, потирая переносицу, покачала головой.

– Хорошо, – сказала она, поднимаясь на ноги и принимая позу, которую Оливия мысленно определила как свойственную исключительно герцогиням. – Я могу дать указания Финни, чтобы он связался с Чемберсом втайне от Джервейса. Что еще?

Оливии стало легче. Пришла ее очередь выказать храбрость.

– Пришло время довериться еще кому-нибудь, – сказала она и встала, как если бы это придало ей смелости. – Нам следует поговорить с вашим кузеном Дикканом.

На следующий день они отправили по домам троих своих пациентов, и те уехали в громыхающих повозках с напутственными улыбками и корзинами еды в дорогу. За хлопотами по отправке наступил и прошел полдень, а Оливия все еще не видела Джека.

Когда церковные колокола пробили час, она собрала все свое мужество и пошла наверх. Ее тело радостно отозвалось, стоило ей шагнуть на первую ступеньку. Сердце учащенно забилось, руки стали влажными. Она испугалась. Ее раздирали противоречивые чувства, она не знала, сможет ли когда-нибудь обрести покой.

Он сидел у окна в кресле и играл в карты с Трэшером. Должно быть, Харпер дал ему чью-то одежду, потому что на нем были слишком просторные рубашка и брюки. А Трэшер одолжил ему свой парик, который торчал на голове Джека как меховой берет, а густые черные волосы беспорядочно выбивались из-под него. Оливия с трудом удержалась от улыбки.

– Это, сэр, – обвинял Джек своего маленького партнера, – называется «жульничать».

Трэшер поднял на него глаза, оторвавшись от сброшенных карт.

– Ну да, а как же, – охотно признал он. – Только так можно выиграть у господ.

– Ты плут, – заявил Джек, собирая карты и тасуя их. – И я тебе не господин.

Трэшер захохотал, словно его щекотали. Вскочив, он схватил свой парик и водрузил на собственную голову.

– Теперь я тоже господин.

– Что ж, – ответил Джек, – теперь я буду жульничать.

– Кажется, я пришла как раз вовремя, – сказала Оливия, входя в комнату. – Боюсь, негодники, скоро вы поднимете на ноги весь дом.

– Негодники. – Трэшер закивал. – Это мы, прекрасно.

– Мне пришло в голову, миледи, – сказал Джек, откидываясь на кресле и поднимая на нее умоляющие глаза, – что вы не поцеловали меня сегодня.

В то утро Харпер разбинтовал ему голову. Стало видно, что одна сторона лица у Джека все еще оставалась сильно опухшей и в кровоподтеках. Оливия поймала себя на желании прикоснуться к ней губами.

– А мне пришло в голову, – заявила она, подбоченившись, – что вы не съели ваш обед. Я принесу вам каши?

Он скорчил рожицу, которая когда-то заставляла ее заливаться смехом.

– Только если вы захотите окончательно прикончить меня. Умоляю, Ливви. Больше никаких каш.

– Тогда суп. Хлеб.

– Поцелуй.

– Ты очень болен, Джек.

Он надулся.

– Насколько я слышал, никто еще не умирал от поцелуя. На самом деле доказано, что поцелуй может пробудить от смерти.

– Только в сказках.

– Кто сказал, что это сказки? Возможно, некоторое преувеличение, ну как разговоры в обществе.

– Так ты утверждаешь, что, если бы я поцеловала тебя раньше, ты бы не лежал так долго без сознания?

– Не совсем так. Я бы очнулся скорее. – Он уже снова ухмылялся, его сине-зеленые глаза казались неестественно яркими на бледном, в синих кровоподтеках, лице. – Ты в самом деле считаешь, что я могу покинуть тебя, Лив?

Оливия осталась довольна собой. Она справилась с внезапно нахлынувшим гневом. Покинуть ее? Разумеется, она так считала, потому что он уже сделал это.

Должно быть, что-то отразилось на ее лице, потому что Джек нахмурился.

– Я бы не хотел оказаться вдали от тебя. Если есть что-то, что я знаю наверняка, так именно это.

Она долго сжимала и разжимала пальцы, чтобы не сорваться. Ей хотелось обрушить на него правду. Пусть узнает, что он сделал с ней.

Но сейчас она не могла себе этого позволить. Если она выпустит из ящика хоть одно воспоминание, остальные выскользнут следом, а этого она не вынесет.

– Хорошо, – сказала она, старательно следя, чтобы не задрожал голос. – Как нога?

Он посмотрел вниз, как бы удивляясь, что она на месте.

– Гораздо лучше. Кажется, милая, мед хорош не только для пышек.

Она кивнула, не забывая держать руки подальше от него.

– Трэшер, будь так добр, принеси этому грубияну ростбиф.

Трэшер вскочил с кресла.

– Если желаете, я раздобуду для него немного шоколада. Эти бельгийцы умеют его делать. Стянуть проще простого.

– Держи свои лапки при себе, ты, плутишка, – пригрозил ему Джек.

Трэшер исчез за дверью прежде, чем Джек снова повернулся к Ливви.

– Я что-то не то сказал, – произнес он, протягивая ей руку.

Она взялась за нее, чтобы не вызвать у него недоумения.

– Нет, ничего. – От его прикосновения она начала оттаивать. – Просто… ну… ты был очень плох. Ты почти покинул нас.

– Да? Я знаю, что прошло больше двух недель с тех пор, как я видел тебя последний раз. Хотя я не могу представить себе это, клянусь тебе. Но… факты не лгут. Что между нами случилось, Лив?

Она на миг перестала дышать. Она испугалась, что выложит правду. «Ты выбросил меня как ненужную вещь. Ты поверил лжецу и проклял свое собственное дитя, а потом начал новую жизнь с какой-то Мими».

– О, я думаю, мы были слишком молоды и безрассудны, когда обвенчались. Мы не дали себе времени достаточно хорошо узнать друг друга, чтобы преодолеть трудности. А потом…

– Я поступил на военную службу.

Она заморгала. Сглотнула.

– Да.

– А что Джервейс? Он тоже поступил на военную службу? Она засмеялась:

– Ты в своем уме? Ты можешь себе представить Джервейса, бредущего по грязной дороге?

Он снова заулыбался.

– Ты права. Надеюсь, я не слишком задолжал ему после того, как ты немножко увлеклась игрой в карты. Или ты в конце концов позволила мне покрыть твой проигрыш?

Эти слова были как удар. Он все еще не верил ей.

– Если ты хочешь, чтобы я осталась, – сказала она, отнимая у него свою руку, – ты никогда не заговоришь больше об игре в карты.

– О, я знаю, ты выбросила это из головы, Лив, – сказал он, снова потянувшись к ней. – Это легко можно понять. Раньше ты никогда не была такой резкой.

Избежав его прикосновения, она шагнула назад.

– Я говорю то, что хочу сказать. Я повторю это еще раз, и никогда больше. Я. Никогда. Не играла. В карты. Если ты не можешь поверить мне, нам не о чем больше говорить, и я оставлю тебя в надежных руках сержанта Харпера.

– Но Джервейс…

– Лгал.

– Не говори ерунды, Ливви. Зачем Джервейсу лгать?

Она снова боролась сама с собой. Одно слово правды – и остальное польется рекой. Заговорив, она почувствовала гордость оттого, что ее голос звучал спокойно.

– Это и есть, Джек, одна из трудностей, о которых я говорила. Тебе было проще поверить кому-то еще, но не мне. Твое недоверие начало разрушать наш брак.

– Как я могу верить тебе, когда я не помню, что случилось? – почему-то рассердился он.

– Ты ведь помнишь, я поклялась, что не играла в карты. Ты знал, что я никогда не нарушила бы клятву. Но ты ни разу не засомневался в том, что кто-то другой говорил обо мне. – Слезы кипели в ее груди, но она не давала им пролиться. – Я не позволю, чтобы такое случилось снова.

Она увидела страдание в его глазах. Ей отчаянно хотелось, чтобы оно было настоящим.

– Дай мне шанс, Лив, – умолял он, снова пытаясь взять ее за руку. – Наверное, я не заслуживаю этого, но я хочу, чтобы ты знала. Давай снова попробуем узнать друг друга. Пожалуйста.

Она хотела держаться от него на безопасном расстоянии. Она хотела отойти подальше. Но каким-то образом оказалось, что она взяла его за руку. И села.

– Я попытаюсь.

Он откинулся на спинку кресла, словно последние несколько минут изнурили его.

– Я изо всех сил стараюсь вспомнить, – сказал он, и она вдруг ясно увидела, что он страдает. Его глаза потемнели от страдания. – Мне кажется, вот-вот – и я дотянусь, смогу вспомнить, стоит только закрыть глаза. Но я пытаюсь – а все ускользает, и это вызывает во мне ярость. Испуг. Меня словно сбивает с ног. Что-то плохое маячит как в тумане, я не могу рассмотреть. – Он взглянул на нее, и боль в его глазах пронзила ее. – Что так пугает меня, Лив? Что я сделал?

Ей вдруг захотелось солгать ему. Ей захотелось прижать его к себе, обещать, что все будет хорошо, а она знала, что не будет. Повинуясь прежним привычкам, она наклонилась к нему и нежно откинула непослушную прядь волос.

– Мы узнаем, – сказала она ему. – Я обещаю. Что-нибудь ты сумел рассмотреть в тумане?

– Ну, – начал он, закрывая пальцами шрам, – я понимаю, что это звучит странно, но, – он пожал плечами, – львов.

Оливия недоуменно уставилась на него. Он хмурился, словно ожидал, что она засмеется.

– Львов?

– Да. Они смотрят не в ту сторону. Она моргнула.

– Кто? Львы?

Его улыбка вышла немного кривой.

– Странно, да? Но мне в голову неожиданно пришла эта мысль и больше не отпускала. Львы. И убеждение, что они смотрят не туда, куда надо, что бы это ни означало. – Его улыбка стала шире. – Не думаю, чтобы у леди Кейт был зверинец, обитателей которого я бы слышал во сне. С ней это никак не может быть связано.

Он снова замолчал. Потемнел лицом. Закрыл глаза, как будто воспоминания снова дразнили его.

– Я помню, что мне было холодно. Хотелось есть. Боже, как я хотел есть. Должно быть, это был последний переход.

– Ты похудел.

Он потрогал рубцы.

– Я не могу выносить этого. Я так хочу вспомнить, и каждый раз, когда я пытаюсь, у меня начинает ужасно болеть голова.

Она инстинктивно сжала его руку.

– Тогда не надо, остановись. Ты вспомнишь, когда твой мозг достаточно восстановится.

Он покачал головой, не отпуская ее руку, как если бы боялся остаться без поддержки.

– Посиди со мной, Лив. Пожалуйста.

И она села. Она пододвинула ближе кресло, в котором раньше сидел Трэшер, и увидела в глазах Джека Уиндема несвойственные ему раньше страх, беспокойство, потерянность. Уязвимость. Она поняла, что леди Кейт была права. Джек Уиндем, который вернулся к ней, не был тем Джеком, который ушел от нее.

Это испугало ее настолько, что она чуть было не отпрянула от него. Она не хотела снова любить его. Она не хотела стать заложницей его наваждений, страхов и грехов. У нее хватало своих горестей и забот.

Но как она может отвернуться при виде такой боли?

Не отпуская его руки, она опустилась на колени рядом с его креслом.

– Расскажи мне, Джек. Расскажи, о чем ты думаешь. Улыбка у него вышла напряженной.

– Я все еще думаю о поцелуе, – пошутил он, но голос был больным и усталым. – Я знаю, что не заслужил его. Но пожалуйста, Лив. У меня такое чувство, что без него я погибну.

Она видела, что он искренен. Она чувствовала, как он вцепился в ее руку, как если бы он боялся отпустить ее. В этот миг она поняла, в какой опасности находилась. Она не могла сказать ему «нет».

Привстав, она перегнулась через ручку кресла и дотронулась до его изуродованной щеки. Она на миг закрыла глаза, вдохнула запах Джека и почувствовала, как натянулась нить, которая неразрывно связывала ее с Джеком. Вздохнув, она провела пальцами по грубой щетине его бородки. – Ты прав, – шепнула она. – Тебе нужно помыться. А потом она поцеловала его.

Куда делся ее гнев? Ее охватило чувство, которое можно было бы назвать подзабытой радостью, оно кружило ей голову, как запах розового масла, извлеченного из давно увядших роз. Она могла сейчас думать о том, как ей не хватало его. Как ей не хватало покоя в его объятиях, наслаждения его прикосновениями.

Она все понимала. Разве она не понимала? Но, забыв обо всем, кроме его губ и восхитительного ощущения прикосновений его шершавых пальцев к своей коже, она осознала то, что ей следовало бы знать, – это было неизбежно. В его глазах были доброта и благодарность, как если бы жар и голод были здесь ни при чем. Как если бы на этот раз они встретились как ущербные человеческие существа, необходимые друг другу для утешения. Для поддержки. Она снова закрыла глаза, отыскала его губы и забыла обо всем на свете.

Все было как раньше. Нет. Лучше. Она ощущала его острее, голод терзал ее. Это она позволила своим рукам блуждать по нему. Она положила их ему на грудь, дразня себя мягкими завитками его волос, выбивающихся из открытого ворота рубашки; вспомнила, как сужалась полоска волос книзу, разделяя живот на две части. Она вспомнила его гладкие и сильные мышцы и твердые контуры рук. Когда он обхватил ее и притянул к себе на колени, она совсем растаяла.

– Твоя нога, – запротестовала она, отрываясь от его губ.

Он запустил руку в ее волосы, вынул и отбросил заколки, снова притянул ее к себе и вздохнул. Она ощущала его теплое дыхание где-то у своих губ и приоткрыла их для него.

Он уткнулся носом в ее шею, в маленькую ямочку у ее основания, прикосновение к которой всегда посылало волну возбуждения по ее телу. Это произошло сейчас, волна дошла до низа живота, где жар умер пять лет назад. Женщина в ней ждала своего воскрешения.

Она почувствовала его член у своего бедра, удивительно твердый, и потерлась о него; ее тело жаждало его как воздуха.

Его ладонь скользнула вниз по ее руке, по ноге. Это было как молния, и она изогнулась, чтобы прижаться сильнее. Ей хотелось выть и рыдать, оплакивать потерянную прелесть их соединения, утраченные пылкие соития и те часы, когда они предавались более утонченным духовным наслаждениям. В ранние утренние часы они встречались друзьями, поздние ночи были полны удивительными сюрпризами.

Ей не хватало его. Боже, как ей не хватало его все эти годы! И ей нельзя позволить себе приблизиться к нему сейчас, потому что ей будет еще горше, когда он снова уйдет. Но ее тело ждало его рук, чтобы пробудиться. Его губ, чтобы благословить пробуждение. Его тела, чтобы слиться с ним.

Она расслабилась от его прикосновений, кожа ее запылала. Ее руки блуждали по нему, по его рукам и бедрам, твердым бедрам. Она ничего не слышала, кроме гулких ударов сердца, ничего не чувствовала, кроме его мягких губ. На бесконечные минуты она отдалась водовороту ощущений, отчаяние осталось где-то далеко позади…

Это Джек в конце концов оторвался от ее губ. Она недоумевала: его руки лежали на ее плечах, она ощущала его дыхание возле своего горла. Его глаза были закрыты. Он оттолкнул ее, словно она была заразной.

– Это была неподходящая фантазия, – пробормотал он, мотнув головой.

Оливия сжалась от стыда. Ее сердце стучало в ребра. Было ведь так хорошо. Она возвращалась к тому, что потеряла, и ее глубоко ранило то, что она не дотянулась до потерянного.

Взглянув на лицо Джека, она увидела, что он испытывал те же чувства и тоже был в смятении.

Дрожащими руками она оправила юбки.

– Трэшер принесет тебе поесть, – сказала она, не в силах смотреть на него. – Я уверена, что будет лучше, если я не вернусь.

И она вышла из комнаты.