Текст книги "Спасительная любовь"

Автор книги: Эйлин Драйер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава 7

Леди Кейт подняла бровь.

– Так вы французская шпионка, Оливия? Оливия преодолела нелепое чувство неприязни.

– Я о Джеке.

Чашка выпала из рук леди Кейт и покатилась по ковру.

– Джек?

– Может быть, – уклонилась от прямого ответа Оливия. – Я так не думаю. Я…

– Сначала объясните, а потом мы будем делать выводы, – спокойно сказала Грейс.

Леди Кейт явно была в замешательстве.

– Неудивительно, что я попросила вас остаться, Грейс. Вы напоминаете мне о моих манерах.

Подняв чашечку, она грациозно опустилась на диванчик, обитый дамастом, являя собой образец безупречной герцогини.

Оливия теперь смотрела на свои руки, лежащие на коленях. Ее платье было таким же серым, как у Грейс. Другого и быть не могло, подумала она.

– Когда мы нашли Джека у Угумона… – начала она.

– Вы нашли его? – прервала Грейс.

Оливия кивнула и обратилась к леди Кейт, в руках у которой были судьбы их всех.

– У него было вот это.

И прежде чем пуститься в объяснения, она сунула руку в ранец и достала мятую бумажку, сложенную как любовная записка.

Леди Кейт, нахмурившись, взяла бумажку. Остальные ждали. Одна Оливия знала, какая опасность таилась в ней.

– Она… на французском, – сказала леди Кейт. – Адресована какому-то генералу Груши. «Немедленно идите на Папелотт. Без всякого промедления. Ваш император приказывает вам». – Ее глаза широко раскрылись, она подняла листок так, словно он был объят огнем. – Подписано «Н». Неужели тот самый Н.? Малыш, который совсем недавно собирался завоевать весь мир?

– Граф мог перехватить ее, – предположила Грейс и потянулась за бумагой, чтобы увидеть все своими глазами.

– На нем был французский мундир, – пролепетала Оливия.

Грейс дернула головой.

– Что? На ком?

Оливия с трудом встретила ее безжалостный взгляд.

– На Джеке.

Леди Кейт, казалось, окоченела.

– Это правда? Вы уверены?

Оливия кивнула:

– Поверьте. Ошибки не могло быть.

– Когда мы наткнулись на него, – обвинительным тоном сказала вскочившая на ноги Грейс, – он был в красном мундире гвардейца.

Оливии хотелось зажмуриться, чтобы не видеть обвиняющих глаз Грейс.

– Я заменила его куртку.

Она, как смогла, объяснила, что сделала это в минуты безумия, после того как нашла Джека. Она видела отвращение на честном лице Грейс и знала, что заслужила его. Она чувствовала себя ничтожной и замаранной перед лицом скорбящей девушки.

– Вы видели, сколько наших солдат полегло на ферме? – тихо произнесла Грейс, и ее глаза вдруг наполнились слезами. – Сколько еще раненых нуждались в доставке?

– Конечно, видела. Но он был совсем плох. Я не могла допустить, чтобы кто-нибудь обнаружил его, пока я не буду знать, почему он…

– Предал свою страну? – холодно сказала Грейс.

Леди Кейт дотронулась до ее руки.

– Пожалуйста, Грейс. Во всем этом много неочевидного. Уиндем никогда бы… – Покачав головой, она снова опустилась на диван. – Его мать была француженкой…

– И умерла раньше, чем он мог запомнить ее, – возразила Оливия, тоже садясь. – Но я так давно не видела его. Вы не могли бы рассказать мне, что было после того, как он покинул Англию?

– Я всегда полагала, что он отправился на Ямайку, – задумчиво протянула леди Кейт. – У его семьи там плантации. Я видела его… нет, дайте подумать… два года назад. Я просто не могу поверить, что Джек Уиндем мог совершить что-то такое…

– Гнусное, – вырвалось у Грейс, которая сидела неподвижно, словно изваяние. Как воплощение правосудия. А Джек нуждался в милосердии.

Леди Би, покачивая головой, похлопала ее по руке. Кажется, даже она не знала, что и думать.

– Боже мой. – Герцогиня покачала головой, невидящими глазами глядя в окно, за которым был виден парк. – Ну, нам просто надо спросить его.

Оливия терла висок, голова болела все сильнее.

– Мы не можем.

Все три женщины уставились на нее.

– Почему? – потребовала ответа Грейс. – Вы сказали, что он очнулся.

– Очнулся. – Оливия боялась, что снова начнет хохотать. – Он очнулся. Только вот он ничего не помнит о последних пяти годах. Он думает, что сейчас восемьсот десятый год.

На этот раз молчание было долгим. У леди Би отвисла челюсть. Грейс пришла в совершенное замешательство.

– Он ведь не думает, что вы все еще женаты? – проговорила наконец леди Кейт.

Оливия болезненно улыбнулась:

– О, он именно так и думает.

Снова воцарилось молчание, оно становилось все напряженнее с каждым новым вопросом, который возникал в головах у женщин. И вдруг леди Кейт рассмеялась:

– О, это совершенно очаровательно. А я не могу… рассказать… ни одной душе!

– Он ничего не знает? – строго спросила Грейс.

Оливия безнадежно развела руками.

– Думает, что упал с лошади во время охоты на лис в Лестершире.

Леди Кейт вытирала глаза кружевным батистовым платочком и все не могла остановиться.

– Извините, Оливия. Это бессовестно с моей стороны. Но даже миссис Радклифф не могла бы придумать что-нибудь столь же нелепое.

– Поверьте мне, – сказала Оливия, – у меня возникла такая же мысль.

Грейс не сводила с нее глаз.

– Он думает, что вы еще женаты.

Оливия все терла висок. Боль усиливалась.

– Да. Он думает, мы просто в ссоре после приписываемого мне увлечения азартными играми и что он уехал, «чтобы остыть».

– Боу-стрит, – изрекла леди Би.

Леди Кейт кивнула, все еще вытирая глаза.

– Ничего себе ситуация. Нам надо узнать секреты Джека.

– Как? – спросила Оливия. – Что, если мы ошибемся? Если мы еще ухудшим его состояние?

– Дорогая Оливия, – сказала леди Кейт, тряхнув головкой, – на вашем месте я бы предпочла добавить ему по голове, а не заботиться о ней.

Оливия выдавила улыбку.

– Об этом я тоже думала.

– Я согласна с Оливией, – неожиданно сказала Грейс. – Мы не можем начать действовать, не подумав о последствиях.

Оливия хмуро посмотрела на нее.

– Тогда что же нам делать?

– Может быть, мне поговорить с доктором Хьюмом? – предложила Грейс. – Он главный хирург армии.

Оливия заколебалась.

– Я не знаю…

Улыбка Грейс больно отозвалась в груди Оливии своей сдержанностью.

– Поверьте мне, Оливия. У меня нет намерения делать ваш рассказ достоянием всех. Никто мне не поверит. После похорон отца я могу поговорить с доктором Хьюмом.

– Завтра? – спросила леди Кейт, внезапно став серьезной.

Грейс кивнула и вдруг стала внимательно рассматривать потертую тесьму на рукаве своего платья.

– Да, завтра. Я договорилась, что он будет похоронен вместе со своими солдатами на поле битвы.

Леди Кейт кивнула:

– Мы присоединимся к вам, если можно.

Леди Би вдруг заволновалась и дернула за юбку леди Кейт.

– Вечерня?

Леди Кейт улыбнулась ей.

– Да, дорогая. Грейс, моя славная Би говорит, что она хотела бы спеть для вашего отца.

Судя по всему, Грейс была не в силах развеять хрупкую надежду в глазах старой женщины.

– Почту за честь.

Леди Кейт кивнула.

– А пока мы не поговорим с доктором?

– Статус-кво, – сказала леди Би, сияя от облегчения.

– Я не могу оставить все как есть, – запротестовала Оливия. – Джек думает, что мы все еще женаты.

– Только до завтра, – уверила ее Грейс.

Она представления не имела, о чем просила. У Оливии было чувство, словно земля уплывает у нее из-под ног.

– Я постараюсь, – наконец сказала она. – Но не думаю, что мы можем ждать долго. Может быть, кто-нибудь узнал Джека. Мы не знаем, какая опасность ему угрожает. В какой опасности мы сами.

Грейс кивнула:

– Понимаю.

– Я хочу еще раз просить вас ничего не говорить Джервейсу, – сказала Оливия. – Особенно Джервейсу.

– Разумеется, не скажем, – согласилась леди Кейт. – Он не способен сохранить в тайне подобную историю. – Она повернулась к Грейс. – В конечном счете решать Грейс. Пусть Джек и очень импульсивный, я не колеблясь доверила бы Джеку Уиндему свою жизнь. Но я не буду рисковать другими из-за своих убеждений.

– А что ваши люди? – спросила Оливия.

Леди Кейт махнула рукой, показывая, что это ее не заботит.

– О, я скажу им. Но никто не станет преследовать слуг за проступки их хозяев. – Ее улыбка стала шире. – Особенно мои. Итак, Грейс?

Оливия ждала, какой приговор вынесет Грейс. Но та молчала. Оливия взглянула на нее и встретилась с мягкими серыми глазами, полными слез.

– Оливия, вам когда-нибудь раньше приходилось видеть поле после сражения до этих последних нескольких дней? – спросила Грейс.

Оливия нахмурилась, не понимая, зачем Грейс знать это.

– Простите? О нет. Ничего хуже обычной хорошей драки в таверне.

В серых глазах Оливия увидела неуверенность.

– И все же вы отправились туда со мной?

Оливия пожала плечами, ей стало неловко.

– Это не меняет того, что всем вам может грозить опасность. Я увезу Джека прежде, чем что-нибудь случится.

Леди Би вскочила. Леди Кейт удержала ее на месте. Грейс покачала головой и взяла Оливию за руку.

– Для вас естественно было оставаться там, где вы в безопасности, – сказала она. – Что вы и могли сделать, когда я попросила вас помочь мне найти моего отца. Однако вы отправились со мной на поле сражения. Я никогда не смогу отплатить вам за этот мужественный поступок.

Оливия старалась не заплакать.

– Но Джек, может быть, предал все, что защищал ваш отец.

– Ну, – сказала Грейс, сжимая руку Оливии, – когда память вернется к нему, мы его спросим.

Пора было переодеваться к обеду. Но сначала Грейс Фэрчайлд предстояло другое. Вместо того чтобы вслед за герцогиней подняться наверх, она спустилась в винный погреб, где лежал ее отец.

Каменный погреб был холодным и темным, отец ее лежал в гробу, сколоченном Харпером, у его головы и в ногах горели свечи. Рядом съежилась на стуле маленькая беременная служанка Лиззи.

– Спасибо, Лиззи, – сказала ей Грейс. – Если вы хотите пойти поесть, я побуду здесь.

Лиззи вскочила, в мерцающем свете стали видны ее веснушки.

– О, мэм, не беспокойтесь. Кто, как не я, сидел с моими бабкой и дедом, когда пришло их время? Здесь чувствуешь покой и все такое. Ваш отец, похоже, был большим человеком.

Грейс смотрела туда, где лежал ее отец, – в той же пропахшей дымом, залитой кровью одежде, в которой сражался. Она подумывала о том, чтобы переодеть отца для похорон в его лучший мундир, но он никогда бы этого не одобрил. Он всегда больше гордился своим потрепанным в боях мундиром, чем парадным со сверкающими пуговицами. Сейчас он лежал такой спокойный. Как человек, честно сделавший свою работу.

– Он был большим человеком, Лиззи, – сказала она и улыбнулась.

Она подождала, пока Лиззи поднимется по ступенькам, и только потом села.

– Мне нужно сказать вам, сэр, – сказала она, беря его за холодную руку. – Я собираюсь сделать нечто такое, что вызвало бы у вас сильнейшее недовольство. Но я надеюсь, вы поймете почему.

И она наклонилась, чтобы поцеловать его на прощание.

Оливии следовало бы ожидать этого. К тому времени, когда она смогла наконец положить голову на подушку, ее трясло от изнеможения. Даже после успокоительного поссета, приготовленного миссис Харпер, она чувствовала себя совершенно разбитой, в голове словно раскачивался корабль, тонущий в бурном море. Картины всего, что она видела и делала за последние несколько дней, сопровождали ее погружение в сон. Наконец она уютно устроилась на боку, положила руки под щечку – и снова ощутила его запах.

Джек. Словно не было этих пяти лет, словно она только-только узнала чудо любви. Ее кожа горела. Сердце замирало, груди стали твердыми. Она инстинктивно сжалась, охраняя запах, наслаждаясь им, словно смаковала теплый коньяк, словно, вдыхая его, могла успокоить свои натянутые нервы.

Не успокоила. Напротив. С каждой секундой ее тело становилось все горячее, каждое нервное окончание вспыхивало как фейерверк. Воспоминания становились реальными, она Снова была в Уиндем-Эбби.

Дом Джека. Их с Джеком дом, пусть он станет таким через неделю или около того. Темнеет, она стоит в сумрачной библиотеке и смотрит туда, где на задней террасе собралась семья Джека. Девушки играют в волан, их радостные восклицания заглушают окна с декоративными средниками, остальные члены семьи лениво обмахиваются, сидя на садовых стульях или на одеялах, расстеленных на лужайке.

Она был там с ними несколько минут назад, пыталась приноровиться к семье, которая не хотела иметь с ней ничего общего. И вот она стоит здесь и думает о том, какой будет ее жизнь через неделю. Гадая, появится ли у нее чувство, что она принадлежит к этой семье. Переполненная любовью к Джеку, она молит о том, чтобы любовь помогла ей преодолеть все трудности, которые, как она знала, ждут их обоих.

Она ощутила его еще до того, как он возник рядом. Ее Джек, особая смесь тепла, и ночи, и тайных желаний. Она улыбалась, глядя в окно и не оборачиваясь. Ее тело словно взорвалось радостью жизни.

– Ты так прекрасна, – шепнул он ей на ухо, становясь за спиной и вынимая шпильку из ее волос. – Твои волосы как шелк, ты пахнешь яблоками и ванилью.

– Я пекла. – От одного его запаха она задрожала всем телом. От одного прикосновения его пальцев. – Остановитесь.

Как всегда, сердце ее забилось учащенно, груди набухли и распирали корсет. Боже, как это все волновало ее, обещая ощущения, которые она могла только воображать. Надеяться.

– Я не могу остановиться. – Его голос был напряженным, он прижался губами к коже за ее ухом. Еще одна булавка оказалась вынутой, и тяжелый узел волос начал расползаться. – Я люблю тебя. – Запустив пальцы в ее волосы, он медленно распустил его. – Через неделю нас обвенчают. Я просто не могу больше ждать, Ливви. Не могу.

Она сама не поняла, как подалась назад, просто чтобы ощутить тепло его тела, прижатого к ней. «Прикоснись ко мне, – думала она, слишком нетерпеливая, слишком жаждущая, чтобы не пойти ему навстречу, – люби меня».

Они учились вместе. Трогали друг друга, шепча и целуя, пока невозможно становилось дышать, укрывшись в тенистых уголках, где никто не мог их увидеть, на вересковой пустоши за деревней.

Так было каждый раз, стоило им взглянуть друг на друга. Их пожирал голод, их обуревало желание найти укромное место, где они могли бы утолить его.

Он сделал еще шажок ближе к ней, его тяжелый стержень упирался ниже спины, она чувствовала быстрое и горячее дыхание где-то возле уха. Она застонала, откинула голову назад.

– Вы очень… плохой человек.

Она кожей почувствовала, как он улыбается.

– Очень плохой.

Она хотела, чтобы он делал с ней что-то, чему она не знала названия, не знала, как просить об этом. Больше, чем то, что они делали, когда удавалось на короткое время остаться одним. Она хотела…

– Они увидят нас, – возражала она, зная, что это символический протест, испуганная силой своего желания, которое удерживало ее на месте.

– Нет, не увидят. – Он лизнул ее ухо, и у нее ослабли колени. – Здесь слишком темно. Кроме того, Мэдди и Мод очень шумят.

Он склонился ниже, его губы терлись о ее кожу, посылая новые волны озноба.

– Наклонись вперед. Положи руки на оконное стекло. Она покачала головой, старалась держаться спокойно.

– Как глупо. Они наверняка увидят нас.

Он тоже дрожал. Это заставило ее улыбнуться.

– Вовсе нет, – нежно уверял он. – Разве тебе не хочется почувствовать под ладонями прохладное стекло?

Ей пришло в голову, что это была бы единственная доступная ей прохлада. И прежде чем смогла убедить себя не делать этого, она немного наклонилась вперед и положила ладони на гладкое прохладное стекло окна на высоте плеч, открывшись для его прикосновений.

Он медленно, большими пальцами потрогал выпуклости ее грудей, осторожно покусал плечико, потерся о нее всем телом.

– Я не буду спешить, – ворковал он. – Я хочу, чтобы ты получила такое же удовольствие, что и я.

– Я получила… ах, удовольствие, – запротестовала она и мотнула головой, когда он снова куснул ее за плечо. Она бы могла поклясться, что плавится, невыносимое тепло коренилось глубоко внизу ее живота, в самой ее сердцевине, в том месте, до которого чувствительные пальцы Джека дотрагивались днем раньше. Об этом тайном месте даже она ничего не знала.

– Я хочу дать тебе больше, – настаивал он, обхватывая ладонями ее груди. – Я хочу дать тебе все.

Она могла смутно видеть все в стекле, в которое било заходящее солнце: свое лицо, красное и беспокойное, свои вытянутые вперед руки, свои груди, похожие в сгущающихся сумерках на бледные луны, и Джека, тень сзади, чьи темные кисти выделялись на фоне ее белого платья и ее грудей. Греховная сцена в мирной библиотеке.

– Это нехорошо, – простонала она.

Он не произнес ни слова, просто наблюдал через ее плечо, как его изящные пальцы трогают ее грудь, как он зажимает ее соски между большими и указательными пальцами и крутит их, потягивает за них, а потом целует их. Она не могла пережить этого. Она не могла больше.

– Джек…

– Все хорошо, – успокаивал он, дыша ей в шею. – Мы любим друг друга.

Она не думала, что сможет остановить его, даже если его мать повернется в их сторону. Если она с криком вскочит на ноги и укажет на них. Если ее собственный отец появится на лужайке и заклеймит ее как шлюху.

– Лив, скажи мне, что ты тоже не можешь ждать, – умолял Джек. – Пожалуйста, скажи мне.

– Я не могу… ждать тоже, Джек. Я так люблю вас.

Она попыталась отвести руки назад, чтобы дотронуться до него, но он остановил ее.

– Нет. Нет, стой как стоишь.

– Что? – Она снова уперлась ладонями; в стекло. – Почему?

– Ты мне веришь?

Она не могла вздохнуть. Она не могла думать.

– Я верю вам.

– Ты хочешь этого, – сказал он. – Я обещаю. – Я… Да.

Она не могла задавать вопросы. Она ничего не видела, ничего не слышала, все сосредоточилось в том месте, где были его руки. Она не могла выдержать этого. Она не могла ждать. Ее глаза закрылись, она знала, что ноги не смогут держать ее долго.

Продолжая держать руки на стекле окна, она изогнулась, готовясь повернуть к нему лицо для поцелуя. Она открыла глаза, чтобы увидеть любовь в его глазах цвета морской волны.

И сразу все стало казаться неверным. Ускользать от понимания.

– Я знал, что ты в конце концов придешь ко мне, – шептал он ей в ухо. – Я знал, что ты тоже хочешь меня.

Еще не обернувшись, она каким-то образом уже знала. Еще до того как пришла беда, глаза у нее широко раскрылись, и рот тоже.

Потому что когда она обернулась, не Джек улыбался за ее плечом. С лицом, блестящим от пота, со спутанными волосами и неестественно расширенными зрачками, это был Джервейс.

Она в ужасе закричала.

Глава 8

– Оливия? Оливия!

Дрожащая и рыдающая Оливия отпрянула от руки, которая тронула ее за плечо.

– Дорогая, это я. Проснись, проснись.

Глоток воздуха. Она должна сделать вдох. Она должна выбросить из головы проносящиеся в ней картины. Она должна… проснуться.

Наконец она открыла глаза и увидела, что над ней с озабоченным видом склонилась Грейс.

«Грейс. Это всего лишь Грейс».

– Все хорошо, – уверяла подруга, ее заботливые мягкие глаза оказались совсем близко. – Это был сон.

Оливия с трудом приподнялась. Спустив ноги с кровати, она обхватила голову руками. Грейс села рядом и обняла ее за плечи. На этот раз Оливия обрадовалась этому. Она все еще не вполне пришла в себя, на душе у нее было скверно.

Джервейс. О Боже.

Дверь в спальню распахнулась. Леди Кейт появилась на пороге в самом невероятном пеньюаре, ее великолепные волосы были распущены по спине, как у куртизанки.

– Что здесь, все ли в порядке? – произнесла она.

– Да, все хорошо, – уверила Оливия, внимание которой полностью поглотило малиновое одеяние леди Кейт. – Спасибо. Это просто был сон.

Леди Кейт кивнула.

– Вы слишком долго трудились в госпитале.

Объяснение не хуже любого другого, подумала Оливия.

Она не могла открыть им правду.

– Слишком долго, – согласилась она неуверенно. – Я… прошу меня из…

– Я искренне надеюсь, что вы не собираетесь извиняться, – добродушно предположила леди Кейт. – Я придерживаюсь строгого правила, что чувствовать вину нецелесообразно. Если вы не будете следовать этому простому правилу, сомневаюсь, что вы прослужите у меня долго. Не попробуете ли еще раз?

Оливия удивленно рассмеялась и трясущимися руками вытерла глаза.

– Конечно, благодарю вас. По крайней мере позвольте мне надеяться, что я не нарушила ваш сон.

– Ни в коей мере, – уверила ее леди Кейт, сделав энергичный жест рукой, отчего яркие красные перья вокруг ее шеи и запястий неистово заколыхались. – Немного страха – лучшее средство заставить кровь быстрее бежать по жилам. Ну, увидимся утром.

Даже Грейс не смогла не ухмыльнуться.

– Разумеется.

Леди Кейт попрощалась с ними и исчезла в своей комнате за закрытой дверью.

С трудом поднявшись, Оливия ополоснула лицо холодной водой и уже собиралась снова лечь в кровать, как услышала, будто кто-то царапается в дверь.

Она открыла дверь и обнаружила за ней полуодетого Трэшера, подпрыгивающего от нетерпения.

– Извините, миссис, – сказал он, широко улыбаясь. – Но граф вас кличет. Слышал вас, говорит.

Господи. Она разбудила Джека. Нельзя допустить, чтобы Джек поднял на ноги весь дом. Она влезла в свой выцветший, поношенный халат и вышла вслед за Трэшером.

Ей не хотелось сейчас видеть Джека. Пришедшие к ней во сне воспоминания о том, что произошло в библиотеке, были еще слишком свежи: его прикосновения, его желание, его власть над ней. Она еще видела его отражение в стекле за своей спиной, сон внутри сна, и думала о том, как на самом деле закончился тот день.

Он любил ее. О, как он любил ее, он научил ее, каким рискованным приключением может быть любовь. Как капитуляция может оказаться победой. Какими чудесными могут быть прикосновения кончиков пальцев. Она до сих пор помнит миг, когда он вошел в нее, его грудь была тесно прижата к ее спине, он дышал у ее уха, когда тяжелая горячая часть его скользнула в нее, зажатую у окна. Это было волшебство. Во сне все так исказилось.

Когда она входила в комнату Джека, сердце у нее бешено стучало.

«Пожалуйста, – молила она, – пусть мне не придется дотрагиваться до него. Я не смогу этого вынести».

Она была обречена на поражение. Джек сидел на краю кровати с видом сильнейшего душевного волнения.

– С тобой ничего не случилось? – спросил он, вглядываясь в нее в неверном свете свечи. – Мне показалось, я слышал…

Он был белым как мел, лоб блестел от пота. Он был еще и обнаженным, простыня закрывала лишь верхнюю часть ног. Оливия выхаживала его, помогала мыть. Она видела его спящего. Но сейчас вид его скульптурно вылепленного тела лишил ее зашиты. Даже в пяти футах от него ее кожа начала гудеть, словно под ней угнездился рой пчел.

– Мышь, – сказала она, сжав пальцы так, что они впились в ладони, – пробежала по моей ноге.

Даже невероятная бледность не помешала Джеку принять насмешливый вид.

– Поверь мне, моя дорогая, я знаю разницу между визгом при виде мышки и тем, что я слышал.

За этими словами стояло многое. Было что-то особенное в тоне, каким они были сказаны. Как если бы он сам не раз вскрикивал от ужаса.

Оливия не хотела знать. Не хотела, чтобы это ее изобличало.

– Мне жаль, но это была мышка.

Каким-то образом после этих категорическим тоном сказанных слов ее ноги приобрели способность двигаться, и она вошла в комнату.

– Ляг, Джек. Ляг. – Борясь с неизбежной реакцией на его близость, она стала успокаивать его. – Ты вот-вот свалишься на пол, у меня не хватит сил удержать тебя.

Он ухмыльнулся, и ей пришлось умножить усилия в борьбе с собой. Его сине-зеленые глаза, казалось, светились в полумраке.

– Прости мужчине его гордыню, сердце мое, – произнес он, хватая ее за руку и целуя ладонь. – Ты знаешь, я ненавижу чувство беспомощности.

Она старалась унять нервную дрожь, вызванную его прикосновением.

– Я не могу этого знать. Ты ни одного дня в своей жизни не был беспомощным.

Он закрыл глаза.

– Ты знаешь не все.

В его голосе снова прозвучали особые нотки, как если бы темные грехи омрачали его душу. Что это могло значить? Она видела шрамы, следы тяжелых телесных повреждений. Но что творилось в его поврежденном мозгу, что могло заставить его надеть французскую форму?

– Кроме того, – сказал он, потирая свой заросший щетиной подбородок, – мне нужна ванна. От меня пахнет гаже, чем от Таннуса после долгой охоты. А выгляжу я, должно быть, и того хуже.

– Но сейчас за полночь, Джек.

– А я не сплю. Так ты говоришь, твой друг Харпер будет не прочь заработать, помогая человеку избавиться от грязи?

– Я говорю, что не буду просить его. Он спит. А ты можешь подождать.

– Нет, не могу, – обиделся он и придвинулся ближе. – Мне и подумать нельзя о том, чтобы заняться с тобой любовью, когда от меня несет как из нечищеной конюшни.

Раньше их это не останавливало. Она чуть было не совершила ошибку, едва удержавшись, чтобы не сказать это.

– Успокойся, – вместо этого произнесла она. – Ты едва ли способен на поцелуи.

Он снова взял ее руку. Его прикосновение обжигало.

– Завтра, – сказала она, вырывая руку. – После того как вымоешься.

Он хотел что-то ответить, но тут с улицы донеслись смех и выкрики. Он нахмурился, повернулся к окну.

– Или с моей головой действительно совсем плохо, или я слышу французскую речь?

Оливия совсем растерялась. О Боже. Он не дает ей и минуты покоя. Она не знает, что сказать. Как не проговориться.

– Я приютила эмигрантов, – внезапно раздалось позади нее.

В комнату вплыла леди Кейт, все еще в малиновом пеньюаре; перья колыхались на нем от шеи до пят.

– Здравствуйте, Джек, – приветствовала она его. – Я слышала, вы в конце концов очнулись.

– Кейт! – воскликнул он, как мальчишка, широко улыбаясь. – Не говорите мне, что я в вашем охотничьем домике. Я не поверю.

Она бросила взгляд на безвкусные розовые стены и содрогнулась.

– Приходится сказать, что нет. Что-нибудь вспомнилось?

– Я помню ружья, – сказал он, удивленно хмурясь. И тут же снова заулыбался леди Кейт. – Бог мой. Лорд Мертер не простил мне перепелки, да?

– Может быть, зайца. – Она ухмыльнулась. – Но никак уж не перепелки. Нет-нет.

– Ну хорошо. Это его не порадует.

Странное выражение появилось на лице Кейт, которое исчезло прежде, чем Оливия успела удивиться ему.

– Я не хотел никого будить, – сказал Джек. – Мне просто показалось, что я услышал голос Ливви.

– А теперь ты снова будешь спать, – сказала Оливия.

– Что за эмигранты? – вдруг спросил он, как если бы это только что пришло ему в голову. – И много их? У меня сложилось впечатление, словно их целый город.

Леди Кейт колебалась слишком долго. Оливия вздохнула.

– Так и есть, – сказала она, не зная, как продлить обман. Даже леди Кейт уставилась на нее. – Мы в Брюсселе, Джек.

Джек изумился.

– В Брюсселе? Что, черт возьми, мы здесь делаем?

– Мы в гостях. Леди Кейт любезно пригласила нас погостить.

Джек нахмурился, пытаясь решить неразрешимую задачу.

– Я не помню, чтобы мы приезжали в Брюссель.

– Память вернется, – сказала Оливия. – А теперь постарайся снова заснуть. Это то, что тебе нужно.

Он снова хитро улыбнулся ей.

– Если бы здесь не было герцогини, я бы сказал тебе, что именно мне нужно. Не обижайтесь, Кейт.

– Никакой обиды, Джек.

Оливия уставилась на него.

– Я сказала тебе. Нет.

Он сумел все-таки схватить ее руку прежде, чем она успела отдернуть ее.

– Поцелуй меня в счет будущего. Ты стала очень скаредной.

Оливия вздрогнула от его прикосновения.

– Ты очень разгорячен, Джек, – сказала она, надеясь отвлечь его.

Его взгляд был полон вожделения.

– Только для тебя.

Она приложила тыльную сторону ладони к его лбу, потом к вискам – надежный прием всех матерей – и поняла, что ее уловка обнаружила реальную проблему.

– У тебя лихорадка.

Лицо у него сделалось сердитым.

– Я не принимаю эту отговорку.

Она сказала себе, что делает это для того, чтобы он замолчал, Но когда наклонилась, чтобы поцеловать, то с трудом удержалась, чтобы не провести рукой по спутанным волосам и не обнять его. Щетина на его лице царапала ей щеку. Его губы идеально легли на ее губы. Его запах обволок ее. Ее тело помнило все.

Едва удержавшись от того, чтобы уступить, она отпрянула.

– Ну вот. Теперь можно заняться лихорадкой?

Он медленно улыбнулся, вид у него был совершенно беспутный.

– Ты имеешь в виду какую?

Она чуть было не ущипнула его.

– Может быть, это нога, – наконец признался он, оглядывая себя. Дьявольски болит. – Он уныло усмехнулся. – Прости.

Не потребовалось много времени, чтобы убедиться в правоте Джека. Откинув простыню, Оливия разрезала повязку и обнаружила, что швы нагноились, воспаленная кожа набухла и стала напряженной.

– В самом деле, Лив, – язвительно произнес Джек, – ты заставляешь меня краснеть. Откинь простыню еще на дюйм, и леди Кейт станут известны все мои секреты. – С его стороны было ошибкой посмотреть вниз. – О Боже, что это? Выглядит так, словно меня отделал бык.

– Ничего столь романтического, – сказала Оливия, стараясь сохранять хладнокровие. – Может быть, мне стоит позвать Харпера.

– Чепуха, – быстро произнесла леди Кейт. – Я пошлю за Грейс.

Грейс, должно быть, предчувствовала, что в ней будет нужда, потому что появилась, едва Джек сдался и улегся на спину. На ней был халат, очень похожий на тот, что был на Оливии, тусклые волосы она заплела в косу. Не утруждая себя любезностями, она откинула покрывала.

– Да, – протянула она, осмотрев рану. – Харперы предупреждали меня.

Оливии в голову не пришло представить Джека, пока Грейс не положила руку на бедро Джека, чтобы понять, насколько оно горячее. Джек схватил ее за руку.

– Мои извинения, мэм, но обычно я хотя бы представляюсь леди, прежде чем демонстрировать ей свои достоинства.

Грейс сделалась кирпично-красной. Оливия не могла найти слов. Никогда раньше Джек не сказал бы ничего подобного. Не в ее присутствии.

Но ведь он прожил без нее целую жизнь.

– Боже, Джек, – засмеялась леди Кейт, – вы явно усовершенствовали свой стиль.

Ей была подарена еще одна улыбка.

– Практика, Кейт. Практика.

Оливия только покачала головой. Леди Кейт представила Джека Грейс.

– Рад, очень рад, – сказал Джек, пожимая Грейс руку. – В каком университете вы изучали медицину?

Занятая осмотром его раны, Грейс отсутствующе улыбнулась.

– Моими университетами были войны на Пиренейском полуострове.

Джек кивнул.

– Мои извинения, мэм. Моя нога полностью в вашем распоряжении.

– Мед [8]8
  Игра слов. В английском языке слово honey как существительное означает мед, а как прилагательное – милый, милая.


[Закрыть], – провозгласила Грейс. Он поднял бровь.

– Персик.

Грейс улыбнулась.

– Нет, я о том, что мы должны нанести на рану мед и забинтовать ее. Это прекрасно помогает при инфекциях.

– Отдаюсь на вашу милость, мисс Фэрчайлд. Лив, ты не могла бы посидеть со мной и подержать за руку, пока это средство не окажет своего чудесного действия?

– Я посижу немного, – сказала она, постыдно благодарная лихорадке, отсрочившей неизбежное столкновение.

По пути в буфетную, куда женщины отправились за лечебными средствами, Грейс сказала, что, как ни грустно, меда может оказаться недостаточно, Джек еще и простужен.

Оливия бросила на нее тревожный взгляд.